Текст книги "Распыление. Дело о Бабе-яге (СИ)"
Автор книги: Татьяна Зимина
Соавторы: Дмитрий Зимин
сообщить о нарушении
Текущая страница: 13 (всего у книги 16 страниц)
Глава 20
Иван
– Вы уверены, что это необходимо? – я затравленно топтался возле бани. – Может, я просто кепку надену? Или парик какой?
Любовь Александровна игриво хихикнула, пожав круглыми плечиками.
– Ну где я тебе, соколик, парик возьму? Разве что, из соломы… – она подошла близко-близко, чуть не уткнувшись в меня высокой грудью. – А хочешь, девкой тебя вырядим? Косу-то, глядишь, найдем. Сарафан красный, лапти… – и нежно так провела ручкой по моей щеке. – Бровушки насурьмим, щечки нарумяним, губки…
– Нет! – я отскочил, уворачиваясь от очередной ласки. – Обойдусь, спасибо большое. Давайте лучше красить.
– Ну вот, другое дело… Идем, сокол ясный. – кивнув, она скрылась в предбаннике. Я покорно поплелся следом. – Внешность у тебя уж больно, милок, колоритная. – бормотала будто бы себе под нос любезная Любовь Александровна, размешивая краску. – Малой маскировкой не обойдёсся… А так – кудри твои буйные черными сделаем, кафтанчик подберем, сапожки – глядишь, и за человека сойдешь…
– Может, я того, магией? По смене личин у меня пятерка была.
– Не выйдет. – поджала губки хозяйка, наливая в ушат воды и пробуя её локтем. – Пыльцы-то совсем нема. Мы граждане послушные, ни в чем таком не замешаны… Так что, если у тебя самого не припрятано…
Я горько вздохнул. Весь запас, что был у нас с Лумумбой, сгинул вместе с гостиницей.
– Да ладно, не кобенься. – она гостеприимно махнула полотенцем на тазик. – Сделаю в лучшем виде, мама родная не признает.
Обрез вернулся злой, как цепной кобель – как же, такой шанс разбогатеть упустили! Золота под расщепленным дубом не оказалось, только свежеразрытая яма с осыпавшимися краями.
Бесполезно было доказывать, что уж он-то к кладу не имеет никакого отношения…
Когда я заявил, что возвращаюсь в город, Таракан стал отговаривать.
– Пожары, убийства – у нас давным давно такого не было, – говорил он. – Народ уверен: всё началось с вашего приезда. Знаешь, чем заняты уцелевшие в бойне с имперцами охотники? Сидят по трактирам, демонстрируя боевые ранения, и пьют за счет сердобольных граждан. Попутно расписывая всем желающим мажеский беспредел.
– Мы потому и приехали, что беспредел!
– Это еще доказать нужно. А бесплатное магическое шоу, что устроил твой наставник, перед тем, как гостиницу подпалить – полгорода видело.
– Есть доказательства. – мрачно напомнил я. – Наш осведомитель, Лёня Кукиш, оставил улики. Лумумба не виноват…
– И где они?
Я сник. Улики – поддельная монета, сережка и пакетик с Пыльцой, тоже сгорели в гостинице.
– Узнают тебя – и повесят на ближайшем фонарном столбе. – сплюнул Обрез. – Будет городу бесплатное украшение.
– Нужно подождать. – гнул своё Таракан. – Несколько дней, может, недельку… Пока хоть немного не схлынет.
– Нельзя ждать! – горячился я. – Пока мы тут загораем, она золото вывезет, следы заметет, и тогда уже точно ничего никому не докажешь.
– Послушай… – Таракан замялся, коротко глянув на Обреза. – Давай начистоту: так ли оно тебе надо?
– Не понял. – я злился всё сильнее.
– Наставника твоего…
– Пустьземляемубудетпухом. – вставил Обрез.
– Пусть земля ему будет пухом. – кивнул Таракан. – Уже не вернешь. Ты в свою Москву укатишь. А нам здесь жить.
– Но если Мадам Елена – и есть дилер, а мы её прижучим, вам же лучше будет! Без Пыльцы в городе куда как спокойнее станет.
– Да это всё понятно. Однако…
– А, боитесь работу потерять? Конечно, без маганомалий – на хрена охотники?
– Да как ты… – замахнулся Обрез. – Да если хочешь знать…
– Тихо! – Таракан встал между нами. – Успокойтесь, оба. В чем-то ты, Иван, прав. Мы – охотники. Но это ерунда: не будет работы здесь – подадимся в другие края. Тут другое…
– Что?
– Ты сам сказал: Баба Яга – только дилер. А искать надо сам источник. Твой наставник, будь он жив, со мной согласился бы. Свято место пусто не бывает, поймаем одного – придут другие. Место уж больно выгодное: река, дороги во все концы…
Сказать, что Елена – и есть главный источник, я пока не мог. Всё это не больше, чем мои догадки и ощущения. Чтобы разобраться окончательно, и найти новые доказательства – нужно попасть в город.
– Можете сидеть здесь до Морковкиного заговенья, а я ухожу. – заявил я, и отвернулся.
– Я с тобой. – Машу я поначалу не признал. Идет, думаю, пастушок деревенский, по своим пастушьим делам. В картузе, широких, на вырост, штанах, с котомкой через плечо…
– Еще чего.
– Меня Базиль нанял. Ему и увольнять.
– Так он же…
– Ты без меня пропадешь. Базиль нанял меня работать твоим помощником – вот я и буду. Это не обсуждается.
– Маш… – честно говоря, я даже обрадовался. Как-то непривычно было, совсем одному… Да и к Маше я уже привык.
– Надо тебя замаскировать. – сказала она, оглядывая меня критически. – Чтоб первый встречный-поперечный в полицию не донес… Идём, там Любовь Александровна уже всё приготовила.
…По дороге неторопливо катит телега. Лошадь сонно перебирает ногами, колеса негромко поскрипывают… В телеге двое: мальчишка лет тринадцати, несмотря на жару, в натянутом на уши картузе с порванным козырьком. И цыган в красной рубахе, с черными, как смоль, кудрями до плеч, тонкой бородкой и кольцом фальшивого золота в свежепроколотом ухе…
Из-за этого кольца я возмущался больше всего: ну что я, в самом деле, как скоморох? Ухо, между прочим, до сих пор болит.
На телегу для виду навалили всякого хлама: глиняных горшков, кочанов капусты, десяток глянцевых, чуть не лопающихся от распирающих соков, арбузов… Словом, создали полное впечатление деревенских, едущих в город на ярмарку.
Маша вовсю изображала мальчишку: ловко сморкалась через одну ноздрю, сплевывала сквозь зубы, а от её "пацанячьей" фени так вообще уши в трубочку заворачивались.
Развалившись и заложив руки за голову, я пытался думать. Всё время накатывала дремота – сказывалась бессонная ночь. Да и мерное покачивание телеги не стимулировало процесс брожения мыслей…
Тогда я сел рядом с Машей, и, взяв у нее вожжи, чтобы занять руки, стал рассуждать вслух.
– Начнем по-порядку. Агентство в Москве получает тревожный сигнал из города N, и высылает двух оперативников – проверить информацию. Но вот незадача: к тому времени, как прибывают агенты, осведомитель уже скопытился, простите за каламбур… На месте преступления обнаружены три предмета: пакетик с дурью, фальшивая, как и моё кольцо, золотая монета и сережка. Кукиш собрал доказательства, но рассказать ничего не успел.
– Может, это не совсем доказательства? – спросила Маша.
– Это как?
– Ну, может быть, это подсказки? Откуда, например, у дворника взялась дорогая сережка?
Я помолчал, собираясь с мыслями. Потом продолжил:
– Откуда поступает необычная, спрессованная в таблетки, Пыльца…
– И кто привез в город фальшивое золото? – продолжила Маша.
– Мангазейские дензнаки – самая твердая валюта. Великий князь лично следит как за качеством золота, так и за весом монет…
– Им очень не понравится то, что кто-то занялся подделками. – закончила она.
– Фальшивомонетчики – не моя проблема. А вот откуда в городе дурь… – я почесал зудящее ухо. – Товарищ Седой дал четкий, абсолютно недвусмысленный приказ: узнать, кто распространяет Пыльцу. Я не имею права его не выполнить.
Всё время, с самого бдения на кладбище, меня терзали смутные сомненья. Кто-то мог сказать, что это интуиция подает сигналы, но я, наученный горьким опытом и тумаками, называл это состояние «наркоманской чуйкой».
Пыльца – наркотик, а значит мы, маги, что греха таить – наркоманы. Мы испытываем кайф от дозы и ломку, когда этой дозы долго нет. Но в промежутке… В промежутке между двумя этими крайностями маг может всё. Ну, или почти всё. Во всяком случае, многое – в силу своих способностей…
Лумумба как-то сказал: – Поиски истины – тоже наркотик. Единожды попробовав, ты уже не в силах отказаться.
Я что хочу сказать: прямо сейчас меня буквально трясло. Как гончую, почуявшую добычу. Казалось, на руках имеются все ключи, надо только выбрать нужный, вставить в замок и повернуть…
– Ты что, уснул? – Маша ткнула меня в бок, и я понял, что вновь задремал.
Потянувшись и сладко хрустнув всеми суставами, я достал котомку, собранную нам в дорогу заботливой мамой Обреза. Хорошо всё-таки, когда есть мама… Достав бутылку с молоком и ломоть хлеба, передал Маше.
Отхлебнув, она отдала бутылку назад и отщипнула тёмную корочку.
– Вот ты совсем не скорбишь о Лумумбе. Почему?
Я тоже хлебнул молока и закусил горбушкой.
– Во-первых, есть дело, которое нужно довести до конца. А во-вторых…
– Ты не веришь, что он умер? – Маша шмыгнула носом. – Я, честно говоря, тоже не верю. Ну не мог он – так…
– Тут дело не в вере. – я полез за пазуху и достал крестик на веревочке. Такие носили многие. Если не по религиозным соображениям, то по привычке… Так что вопросов он обычно не вызывал. – Гляди. – сняв крестик с шеи, я протянул его Маше. – Эту вещь сделал учитель. Магическим, сама понимаешь, способом. И подарил мне. Я, в свою очередь, тоже сделал некую вещь. Кольцо у него на пальце, видела? С синим камнем.
– Я поняла! Если кто-то из вас умрет…
– Второй обязательно об этом узнает.
– Потому что со смертью мага…
– Умирает его колдовство.
– Но… это не отменяет того, что Базиль мог попасть в беду!
Я усмехнулся.
– Вот ты – охотник. Много ты знаешь способов обезвредить практикующего мага, не убивая?
– А если у него нет Пыльцы?
– Лумумба – очень непростой маг. Помнишь, я говорил: он стал унганом задолго до того, как появилась Пыльца.
– То есть, он может колдовать и так? Без наркотика?
– Если сильно захочет. Или если его вынудят.
– Но почему он не приехал в деревню? Он же обещал!
– Очень может быть, ему просто помешали. Взяли в плен, например, и держат в бессознательном состоянии.
Маша вдруг засмеялась.
– Знаешь, что такое ирония судьбы? – спросила она. Я вылупился непонимаюше: к чему это она? – На днях я купила пельмени из динозавра. – сказала она. Ну, за городом объявился динозавр – наколдованный, естественно, и мы его прибили. Всей артелью загоняли, двоих он почти насмерть затоптал. Обрез мне еще чуть волосы огнеметом не спалил… – она почесала под картузом. – Ну, а власти решили: не пропадать же добру, и пустили мясо в переработку.
– Так оно же ненастоящее! – удивился я.
– То-то и оно. Прихожу домой на следующий день, а от пельменей – тех, которые накануне не съели, – одно тесто. Фарш исчез.
Со смертью мага умирает и его колдовство. – это прописная истина, аксиома. Как бороться с маганомалиями? Проще всего вычислить источник – то есть, мага. И убить. Все созданные им креатуры самоликвидируются.
За последние дни было убито двое магов. Мать Драконов и Янек Живчик. После этого: испарилось мясо из пельменей, имперские штурмовики и спиртное на заводе Дуриняна.
У меня не получилось установить контакт с поставщиком Пыльцы на кладбище – мы тогда предположили, что им был Живчик…
Я припомнил вечер в Зеленом Пеликане: он сидит с нами и пьет. Потом он начал буянить, пускать огонь из пальцев, и Елена увела его за соседний, пустой, столик. Но он не успокоился, и начал обвинять присутствующих в разных смертных грехах… даже Лумумбе досталось, хотя он-то точно был ни при чем. Опять к нему подошла Елена, о чем-то поговорила, выпила с ним на брудершафт… Больше он никого не доставал.
Потом начался концерт, о Живчике все забыли, а потом официантка обнаружила, что он мертв.
Тогда и в голову никому не пришло подумать на хозяйку заведения! Он жил где-то в комнатах над рестораном, а значит, у Елены были и другие возможности с ним покончить, но она ими не воспользовалась. Живчика устранили, только когда он начал болтать.
Я лично думал на Дуриняна. Не знаю, почему… Просто его очень легко было представить, всаживающим тонкий стилет кому-то в почку. Ростопчия, или там, Цаппеля – нет, а его – запросто. Опять же, прямая связь: фальшивый коньяк – магия… Штык обещал заняться расследованием, и мы с Лумумбой как-то выпустили покойного Живчика из поля зрения.
Но вот сейчас… Он был знакомым именно Елены, а не кого-то другого. Приехал к ней в гости. Логично предположить, что про хозяйку Пеликана он и знал больше всего. И, когда грозился всё раскрыть – то имел в виду именно её делишки! А остальных приплел так, для красного словца…
У нее и возможностей было хоть отбавляй – время от времени хозяйка подходила, и, склонившись, осведомлялась, как у него дела. По крайней мере, так думали все остальные.
Что же получается?
Живчика убила мадам Елена.
Цаппеля тоже убила она – ну, или её охранники, что сути не меняет.
Козленок-Кукиш… Если мы обнаружили в книге сережку мадам Елены – сомнения отпадают. А кому еще в городе могла принадлежать столь дорогая и изысканная безделушка? Не женам же мастеровых из Слободки…
Лёню, кстати, мог от её имени прикончить Живчик – чем не версия? Способностей больших в нем не было, этим и объясняется незавершенное превращение в козла.
Как в эту схему укладывается Мать Драконов – пока не знаю. Разве что, связать между собой фальшивое золото, клад Цаппеля и выкуп, который требовала от города Мать.
Всё тело вновь начало зудеть, будто под кожу колючек насыпали. Схватив Машу за руку так, что она вскрикнула, я быстро заговорил:
– Штык сказал: ваш город – место схождения сил. Ключ от севера и ворота на юг… Река, по которой вверх-вниз ходят пароходы, почтовые дилижансы, поезда… И все останавливаются здесь.
– Еще грузовики. – подсказала Маша.
– Какие грузовики?
– Фуры Дуриняна – они развозят спиртное по другим городам, и тягачи Ростопчия… Те – наоборот: свозят всякое барахло на свалку. Он даже хвастался: сломанное и выброшенное на другом конце страны у нас обретает новую жизнь.
Сердце забилось: это меняет всё! Одно дело – передать небольшую посылочку с проводником или сунуть лишнюю коробку в почтовую карету… Совсем другое – собственный транспорт. Среди бутылок и разной сломанной рухляди можно запрятать тонны! Таможни… А у какого предпринимателя не куплены таможенники? Ящик коньячка здесь, старенький, но исправно работающий телевизор – там…
Я еще раз посмотрел на Машу.
– И много таких грузовиков?
Она пожала плечами.
– Не знаю. Много, наверное. Они постоянно курсируют.
– Предположим – только предположим, что мадам Елена – и есть Баба Яга, дилер. Дуринян с Ростопчием, разумеется, в доле… Понятно, что она запаниковала, когда в город прибыли мы с Лумумбой. Весь её сверхприбыльный бизнес оказался под угрозой. Кукиш явно что-то пронюхал, и, зная его жадную натуру, можно предположить: стал требовать с Елены выкуп за молчание. Она и заставила его молчать, но поздновато: мы уже были здесь. Что сделать проще всего? Устранить нас тоже! В первый же день, когда мы гуляли по набережной, кто-то пульнул в нас файербол…
Потом было дело с Матерью Драконов, и Елена сообразила, что мы – более крепкие орешки, чем она думала, и пригласила к себе – прощупать, на что мы способны. Она не учла, что Живчик, будучи магом, приревнует к Лумумбе, и начнет хвастаться… Убила она его из-за нас, к бабке не ходи. Понимаешь?
– Не понимаю. – честно сказала Маша. – Все знают, что мадам Елена не выносит Пыльцы. Когда Бабуля попал под заклятье… она лично заплатила охотникам за то, чтобы мага убили.
– И что, удалось?
– В пыль разнесли… – и она посмотрела на меня круглыми, как плошки, глазами.
– Вот то-то и оно. – кивнул я. – давно подозревал, что с заклятьем не всё чисто, только ухватить никак не мог. Таракан ведь тоже говорил, что Бабулю накрыло во время рейда, но никто не упоминал, что магу удалось скрыться.
– То есть, он жив и находится где-то рядом?
– А вот мы сегодня и проверим. – схватив вожжи, я огрел лошадь по спине и заорал так, что вороны заметались над головой: – Н-но, залётныя!!!
И мы понеслись.
Глава 21
Иван
– Первым делом пойдем к Штыку, – я думал вслух, одновременно пытаясь сдержать не в меру разогнавшуюся лошадку. Под колесами уже громыхали камни мостовой. – Потом надо найти кого-то из персонала гостиницы. Управляющего, например. В то, что наставник спятил – я в жизни не поверю. Узнаем из первых рук, как всё было.
– А почему ты решил, что он нам поможет? – по мостовой телега катила очень тряско, и Маше приходилось хвататься за что попало, чтобы удержаться.
– Полицеймейстер сейчас – главное должностное лицо в городе. И он знает, кто такой Лумумба. Если откажется – значит, тоже замазан, по самые уши.
– Штык – дядька хороший, не обвиняй его напрасно. Я просто хотела сказать, что у него и без нас дел по горло.
– Всё эти события связаны между собой. Что-то он успел раскопать… Расскажем ему, что знаем мы. Я уверен, вместе мы это дело раскроем.
Меня так захватила эта идея, что я перестал смотреть по сторонам, забыв, что нас могут разыскивать. Мысленно я был уже в кабинете полицеймейстера, выстраивая аргументы и доказательства.
Вдруг в голове взорвалась боль – именно так бывает, когда по затылку со всей дури засветят булыжником. От неожиданности дернув вожжи, я кувырнулся через передок телеги, под ноги лошади.
Откуда ни возьмись, вокруг образовалась толпа.
– Попался! – схватив за руки и за ноги, меня потащили из-под колес, на ровное место. Я взбрыкнул, пытаясь вырваться, но держали крепко.
– Руки, руки хватайте. Не давайте ему пальцами шевелить. И пасть заткните. Чтоб не сболтнул чего.
– Спокуха. Вишь, глаза синим не светятся – значит, наркотика в ём нема.
– Береженого бог бережет. Затыкай.
Не успел я опомниться, как в рот мне напихали какую-то вонючую тряпицу.
– А это точно он? Тот, помниться, рыжий был, а этот – цыган-цыганом…
– Сказано было: на ентой улице в енто самое время. А он, или не он – не наше собачье дело.
– Девка – та самая. Парнишкой прикинулась, а шапку сбили – глядь, коса! Я видел, как они из гостиницы с тем черножопым выходили… Ссыкуха рыжая. Нашла с кем связаться.
– Права была Мадам Елена. Точно они.
Сердце глухо забилось.
– Умнейшая женщина, дайбогейздоровьичканамногиегоды… Как первый-то сгинул, про младшого и думать забыли, а она напомнила. Всё предсказала, благодетельница, как в воду глядела.
Я был кругом прав. Это всё она, Елена. А ну… Попытался вызвать в себе хоть слабенькую искру, приоткрыть Завесу. Сосредоточился, и даже что-то почувствовал… Но получил пинок в брюхо и задохся.
– Эй, ты чего? Лежачего-то не бьют. – надо же, кто-то сердобольный выискался.
– А вдруг он колдовать вздумает?
– Сказано же, без Пыльцы не может.
– Хозяйка отдельно предупредила: чтобы без членовредительства. И сразу – к ней.
– Щас до площади дотащим – поглядим…
– Хозяйка велела в Пеликан тащить.
– А твоя хозяйка нам не указ! Виселицу сколотили? Сколотили. Значица, болтаться на ней мажонку еще до захода солнца.
– Девку, девку не забудьте.
Во время спора меня тянули в разные стороны – видимо, две различные группировки. Сильно пахло перегаром: участники самовольного судилища все, как один, были навеселе. Я пытался разглядеть Машу, но вокруг топтался целый лес ног – в воняющих смальцем сапогах, в тяжелых рабочих ботинках, в обычных городских туфлях… И эта разнообразная обувь то и дело пинала меня по всем местам. Бока отзывались трескучей болью, из носу текла вьюшка, не давая нормально вздохнуть, запястья резало – к ним примотали по крепкой тонкой веревке. Стало страшно: а ну, кому-то придет в голову не тащить меня на площадь, а привязать к двум разным телегам и дать лошадям хлыста.
И всё время мерещился где-то рядом знакомый пес…
От-тставить самосуд! – вдруг рявкнуло сбоку начальственным голосом, и я немного расслабился.
– О, б… Полицай нарисовался, фиг сотрешь. – и, совсем другим голосом: – Да никакого самосуда, вашбродие! Разрешите доложить: накрыли банду магов. Тех, что винзавод спалили.
– И гостиницу.
– По стратегическим объектам целились. На самое дорогое, ироды, покусились…
– Вздернуть его, и вся недолга!
– Мы ж только помочь, вашбродие! Со всем нашим усердием…
– Прально! Чего вам, господам, перчатки белые марать? Уж мы сами управимся, по-простому. Мы с магами разбираться привычные. – я почувствовал пинок по почке. Судя по ощущениям, сапог был подкован.
– Я сказал, отставить.
– У деда Федора двое сыновей под Перебеевкой сгинули.
– Это где имперские штурмовики?
– Ну… А у Миронихи внука динозавр затоптал. Так и не оклемался мальчонка.
– Брата! За брата отомстить! Мажья погань… зубами бы грыз, да тошнит.
– Градоначальника-то, градоначальника – тоже они грохнули, сердешного. Про клад ихнего благородия узнали…
– А вот мы его сейчас и спросим, где тот клад…
– Прально! И мага того помните? Живчика… Тоже они. Чтоб конкуренции не было.
– Отомстим за мага!
– Сил наших больше нет беспредел терпеть, вашбродие! Вы уж тут, в стороночке, постойте, пока мы мажонка вешать станем. Уж вы не сомневайтесь, управимся в лучшем виде…
– Вина преступника должна быть доказана, и только тогда он будет осужден по всей строгости закона.
– Да и где он, ваш закон? Цаппеля убили, Шаробайка сбег… А маги, вашбродие, не в вашей ком-пен-тен-ции. Так что идите себе, убивцев ловите. А тут мы как-нибудь сами…
– Данные действия я приравниваю к бунту. Если не разойдетесь… Я буду стрелять. Послышался громкий щелчок железа о железо.
Народ замолчал, переваривая угрозу. Потом раздался робкий голос:
– Че, правда штоль? За мага вонючего, по своим?
– Как представитель закона, я не имею права попустительствовать произволу. Если для сохранения порядка нужно будет применить силу – за мной не заррржавеет. И вы это знаете.
– Но он же – маг! Преступник…
– Разберемся.
– Разберешься, говоришь?
Поборники справедливости, видать, подостыли и теперь искали способ сохранить лицо.
– Даю слово. ВСЕ виновные будут наказаны.
Последовала еще одна пауза, наполненная сопением, хмыканьем и шарканьем ног. Затем более-менее трезвый голос подвел итог:
– Ну чо, ладно тогда, мужики? Пускай всё по закону.
– Отпускать его, чтоль? А вдруг побегит?
– Не побегит. Вишь, еле дышит. – меня вновь потыкали в брюхо носком сапога, я прикинулся ветошью. – Бока-то мы ему знатно намяли.
Меня раскачали и закинули обратно на телегу. Развязывать не стали.
– А с девкой-то что делать? – я навострил уши: была надежда, что Маше удалось бежать…
– Разберемся. Так что тоже грузите. – непререкаемым тоном приказал Штык.
– Тут её того… огрели малость сильно. Так что деваха без памяти. Почти наверняка без памяти… Может, даже дышит.
Я попытался разлепить стремительно заплывающий глаз и увидел кусочек бледной щеки, прикрытый копной кудрявых волос. С виска стекала тонкая струйка крови…
Захлестнула ярость. Как они могли? Среди толпы, судя по комментариям, было и несколько охотников, вернувшихся из того злополучного рейда на штурмовиков. И ни один не подумал заступиться…
Задергавшись и замычав, я попытался освободиться. Не люди, звери… Ладно, напинать связанного мужика – от меня не сильно убудет. Но девчонку? За то, что видели её рядом с магом?
Завеса открылась сама, будто только того и ждала. Навь предстала во всей красе: Полыхнуло северное сияние призраков, засветились гнилушки пропащих душ, замигали светлячки невинноубиенных…
Я потянулся в неё всем своим существом, всеми оставшимися силами. Почувствовал, как ослабевает давление веревок на запястьях, как лёгкие сами набирают воздух, чтобы выдохнуть заклинание, и… Где-то в позвоночнике зародилась волна боли. Огнем пробежав по синапсам, она добралась до черепа и расплескалась под сводом, ослепляя, оглушая, и наконец, милосердно лишая сознания.
Ну, всё. Конец. – пришла последняя мысль. – Спылился.
– Ваня?
– М-м-м…
– Вань, просыпайся, обед стынет.
– Что? Где обед?
Сев, я с размаху вписался лбом во что-то очень твердое. Показалось, что череп раскололся, как грецкий орех, и распухшие мозги выплеснулись наружу.
– М-мать святая богородица…
– Не ори. Охранники услышат.
Не пытаясь больше шевелиться, я разлепил глаза. Низкий колючий потолок, такие же стены, все в неприятных темных потеках. Серенький свет едва пробивается сквозь зарешеченное окошко.
И запах. До боли знакомый, вызывающий чувство суконной тоски, безнадеги и вшей. Карболка пополам с прокисшей капустой… Так пахло в приемнике для бродяг, куда я частенько попадал в детстве.
– Где мы?
– В участке. В камере.
И я всё вспомнил. Нахлынуло облегчение: мы всё-таки живы. И Маша жива, и я жив. Не спылился. Еще нет.
Осторожно, пригнув голову, я сел. Потолок был низким – наверное, специально. Согнувшись в три погибели не очень-то побуянишь…
Маша выглядела нормально. Ну, почти. В тусклом свете её кожа светилась, будто восковая, а глаза были огромные и темные, как колодцы. Волосы с одной стороны лица потемнели и ссохлись сосульками.
Неожиданно меня охватила нежность к этой девчонке. Знакомы без году неделя, а она вон как за меня стоит – прям, как за брата…
Протянув руку, я погладил её по щеке.
– Бедная. Досталось тебе.
– Не больше, чем тебе. Ты как, кстати?
Я, кряхтя, ощупал бока.
– Ничего, жить буду.
– Ага. До вечера.
– Что до вечера?
– Жить нам осталось до вечера. То есть, часа полтора. Уже и виселицу на площади смаздрячили, по заряду дроби им в пузо…
– Значит, нас повесят.
– Вроде как.
– Быстро же в вашем городе позабыли о том, что все люди – братья.
– Штык этого не допустит. – Глаз и щека у Маши налились нездоровым багрянцем, это было видно даже в полумраке, царящем в камере.
– А кто нас в тюрьму кинул, как преступников?
– Может, это для нашей же безопасности.
– Ты сама в это не веришь.
– Штык не может оказаться плохим. Он Бабуле всегда помогал.
– Ты и про Мадам Елену так говорила.
– И что?
– Ты не слышала? Это она наводку дала, чтобы нас схватили.
Она сникла. Виновато посмотрела на меня и отвернулась. Я притянул её к себе и обнял. От волос Маши чуть-чуть пахло кровью.
– Пока ты спал, в участок Ростопчий приходил. – буркнула она мне в плечо. – Так орал, что стекла дрожали. Требовал выдачи преступников – нас, значит…
– Про Лумумбу ничего не говорили? – спросил я после паузы. Маша молчала. – Ты что-то знаешь?
– Ростопчий клялся, что видел его мертвым.
Голова начала болеть сильнее.
– Этого не может быть.
– Когда умирает сильный маг… – проговорила она, ковыряя дырочку на моем рукаве, – Колдовство рассеивается не сразу. Бывает, проходит несколько дней.
Рванув ворот, я попытался нашарить крестик, и не смог. Стащил рубаху, обсмотрел всё своё туловище… Пошарил в карманах, даже трусы обхлопал! Потом упал обратно на лавку и слепо уставился в стену.
Стена была серая, бугристая, в трещинах и потеках. В углу, под ней, скопилась горстка мусора. Травинки, сухие соломинки, пара дохлых пауков и окурков. А еще – мертвые мотыльки с истлевшими, похожими на пепел, крылышками…
Лумумба. Мой друг, наставник, мамка и нянька. Он был уверен, что безвыходных ситуаций не бывает. И еще в том, что бороться нужно до конца.
Как-то он спросил:
– Знаешь такую поговорку? Когда бог закрывает дверь, он открывает окно.
– Ну…
– Гвозди гну. Нафига, скажи на милость, нужно это окно? Свежего воздуха перед смертью глотнуть? Боги буша никогда не оставляют открытых окон. Они дают топор, чтобы ты сам вырубил новую дверь…
Попытавшись вскочить, я вновь жестко ткнулся в потолок макушкой. Боль отрезвила и придала сил.
– Ты чего?
– Я не собираюсь здесь сидеть и покорно ожидать какой-то там казни. Я оперативник, а не сопля зеленая.
Маша красноречиво кивнула на запертую железную дверь.
– И куда ты, с подводной лодки, денешься?
Пошарив безумным взглядом по стенам, потолку, забранному толстыми прутьями окошку, я вновь уставился на Машу.
– Кричи. Изо всех сил кричи. – она несколько раз удивленно моргнула.
– Ты что, окончательно с катушек съехал?
– Наоборот. Спасение утопающих – дело рук самих утопающих.
– И… Что кричать-то?
– Что насилуют.
– Очешуеть… Ты серьезно?
– На все сто.
– И это весь твой план?
– Время планов прошло. Пора рубить дверь.
Маша была прирожденной актрисой. Она так орала, что даже я поверил, и засмущался: вдруг на меня подумают…
Когда в замке загремел ключ, мы были готовы. Первый охранник влетел в камеру сам – даже ничего делать не пришлось, только протянуть руку и несильно стукнуть его о стену. Второго я огрел дверью. Третий успел сдернуть древний калаш и уставить мне в брюхо, но Маша, подскочив, рванула ствол на себя, охранник потерял равновесие, а я дал ему по ушам, втащил в камеру и выскочил в коридор.
– Налево и вверх по лестнице. – подсказала Маша.
Несколько раз глубоко и быстро вздохнув, я почувствовал, как кровь побежала быстрее. Сердце, дав несколько сбоев, ускорилось, и наконец застучало в ровном, ускоренном, ритме. Воздух сгустился.
– Держись позади меня и не отставай. – сказал я и побежал.
Это не был бег в прямом смысле. На самом деле, я двигался будто сквозь мутный вязкий кисель. Им можно было дышать – если прилагать усилия. Когда на пути попадались серые, слегка размытые тени, я хватал их, стукал о стену и укладывал на пол вдоль плинтуса. Оставалось только надеятся, что никого до смерти не убил…
Раздалось несколько негромких хлопков – по нам стреляли. Мне пули были не страшны, а если Маша выполняет мои указания, ей – тоже.
Комната, в которую мы попали, миновав коридор, колыхалась, будто я сидел в аквариуме с зеленоватой водой. Значит, времени осталось мало. Вихрем пролетев через нее – столы и стулья разлетались веером, как обычные щепки, я вырвался на волю. Маша была рядом, но из участка по нам продолжали стрелять.
Навалившись, мы синхронно захлопнули створки тяжелых дверей. Маша уже тащила какой-то железный прут, и я, просунув его в ручки, завязал узлом. Теперь точно не выберутся. Разве что двери с петель снять…
Праздношатающаяся публика начала с интересом прислушиваться к воплям, доносившимся из полицейского участка.
– Пленный маг вырвался на свободу и громит полицию! Граждане! Помогите совладать с супостатом… – закричала Маша, встав на высоком крыльце, как на трибуне.
Народ как ветром сдуло.
Мы быстро пошли по улице.
– Цела? – спросил я на ходу.
– Вроде бы…
Возле обочины заметили чей-то шарабан. Не церемонясь, я рванул ручку и усадил Машу на водительское место. Упал на сиденье с другой стороны, вырвал из-под панели провода и соединил их накоротко. Мотор взревел, запахло жареной картошкой.
– Я же не умею. – запротестовала Маша.
– Заодно и научишься. Рули к Пеликану!
Толчками шарабан выехал на середину улицы и покатил с горки. На крыльце Агентства, которое, как я припомнил, находилось ровно напротив полицейского управления, сидел громадный пес с черным пятном на ухе и пристально глядел нам вслед.
– Что это было? – спросила Маша. Она сидела, напряженно выпрямив спину и вцепившись в баранку обеими руками.
– Сцепление отпусти. – посоветовал я. – А теперь газу…
Шарабан поехал ровнее.
