Текст книги "Преображающие мир. Книга вторая. Охотники и ловцы рыб (СИ)"

Автор книги: Татьяна Иванова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 10 страниц)

 Предслава внимательно оглядела собравшихся вокруг нее воинов. Понятно, что новгородцы полностью доверяли своему Старшому, но и ее собственные воины колебались.

 – Княгиня, разве ты не слышишь, как подозрительно молчит лес вокруг? – тихо спросил обычно бесстрашный и добродушный Боривой. – Поспешим, если ты уже отдохнула. Сейчас не время для задержек и разговоров. Крепость уже за тем ельником.

 Предслава вздохнула и изящно склонила красивую голову, уступая. Пара часов действительно значения не играла. А великим искусством временно отступать она прекрасно владела.

 Крепость близ Старгарда выглядела неприступной. Ее окружал ров в пару десятков саженей шириной с подъемным мостом на цепях через него. Дальше высилась насыпь с первой стеной крепости. Стена эта состояла из двух рядов огромных бревен, глубоко вбитых в землю, с прослойкой из битых кирпичей и камней, залитых строительным раствором, между рядами бревен. Проехав через ворота в первой стене, путник попадал во внешний двор крепости с небольшими жилыми постройками, примыкающими ко второй стене крепости, по своему строению похожей на первую стену. Во внутреннем дворе за второй стеной помимо небольших жилых плоских домов находилась многоэтажная башня – вежа, вход в которую был на уровне второго этажа, – последняя линия обороны защитников крепости.

 Подошедший по торной дороге, находившейся под наблюдением защитников крепости, отряд княгини Предславы с невольным трепетом оглядывал невиданное на восточной и северной Руси укрепление с мощными стенами с небольшими башенками для лучников. И высокую вежу над этими стенами со стягом, украшенным белым орланом Пястов. А по обеим сторонам дороги, охраняемой мощной крепостью, расстилались леса и болота, малопроходимые даже для местных жителей.

 Перед отрядом княгини подъемный мост был опущен. Пан Тшебеслав, худой, высокий, немного сутулый, с залысинами, с грустно обвисшими усами, встретил путников во внешнем дворе крепости и проводил княгиню со свитой и гридями во внутренний двор.

 – Прости, пан Тшебек, – княгиня легко улыбнулась начальнику крепости, – по дороге в моей свите возникли разногласия, и самое время их сейчас решить, – она строго поглядела в глаза Харальду. – Почему вы решили, что Свентобор – вражеский лазутчик?

 Пан Тшебек бросил на нее хмурый острый взгляд и навострил уши.

 – Он сам признался под угрозой смерти.

 – Под угрозой смерти?! – с горечью переспросила Предслава. – Это несерьезно.

 – Скажи, княгиня, это ведь Свентобор подал тебе идею, хитростью усыпить гарнизон крепости? Такую идею никто, кроме врага подать тебе не мог. Защитников приграничной крепости усыплять нельзя ни при каких обстоятельствах, – мрачно сказал варяг.

 – Зачем нас нужно усыплять? – хмуро спросил пан Тшебек.

 Предслава, не ответив ему, посмотрела на Любаву, планы которой выдал, по ее мнению, варяг. В конце концов, лично ей до пропавшего посла дела никакого не было. Куда больше княгиню интересовало обращение в христианство вождя лютичей. В значительной степени ради этого она поехала с ним в Старгард. Чтобы иметь возможность по дороге объяснить ему основы христианской веры. Она думала, что близка к успеху и никак не могла признаться даже самой себе, что тот водил ее за нос. Любава все это отлично понимала. Понимала, что в этот момент разрывает навсегда хорошие отношения с княгиней. За то, что произойдет сейчас, та ее вряд ли простит.

 Господи помилуй!

 – Пан Тшебек, – на новгородку вслед за Предславой смотрели все окружающие и она, вздохнув, заговорила. – Княгиня прибыла сюда, выполняя мою просьбу. Я прошу вас освободить новгородского посла, моего названного отца, Рагнара. Вот, возьмите. Королевская грамота, приказывающая вам отпустить посла вместе с предъявителем этой грамоты.

 Предслава пристально, прищурившись, смотрела на нее, на спутницу, все это время молчавшую о имеющейся у нее королевской грамоте.

 – Но я не могла иначе, – думала Любава, – если бы я не обратила внимания на предупреждение Всеслава и доверилась княгине раньше, никто из нас не дошел бы до крепости. Предслава нам бы не поверила, Свентобор бы сбежал, а нас убили его сородичи, чтобы мы никому ничего не рассказали.

 В глазах пана Тшебеслава, мельком проглядевшего грамоту, вспыхнула с трудом контролируемая злость.

 – Лучше бы тебе, пан Тшебек поручить освобождение посла кому-нибудь другому, – холодно вмешался Харальд, – а самому обсудить с нами предстоящий набег на твою крепость германцев с поморянами. У нас для тебя важные сведения, которые мы вытянули из вот этого вождя.

 – Ты обещал мне, сохранить жизнь, – впервые заговорил Свентобор, поняв окончательно, что на защиту княгини он никак положиться не может. Воинов много, и они все как один потрясены мыслью, что их собирались усыпить.

 Княгиня вздрогнула, услышав его слова, и закусила губу. Пан Тшебеслав с тоской и злостью шепотом нехорошо помянул панну Касеньку и отдал нужное распоряжение своим помощникам.

 – Мои лазутчики тоже доносят об усилении активности поморян, – услышала Любава слова пана Тшебека, бегом устремляясь вслед за помощниками пана.

 Рагнара держали в подвале вежи. Его никто не пытал так изощренно, как пытали Моисея Угрина, отрока Предславы. Просто держали в невыносимых условиях. Когда узника подняли на веревках на второй этаж вежи, он никого не узнавал, невероятно худой, бледный, с блестящими от сильного жара глазами. Срочно растопили одну из банек крепости, Любава распаковала свои целебные настойки, не сомневаясь, что ее отца еще можно поставить на ноги. В своей радостной суете она никого вокруг не замечала, и даже удивилась, когда Творимир за руку оттянул ее от своего лучшего друга.

 – Тебе Всеслав случайно не говорил, чтобы ты немедленно покинула крепость?

 – Что-то такое он точно говорил. Сказал, чтобы мы с княгиней спрятались хоть в лесу, хоть в болотах, только не в крепости.

 Творимир невольно задержал взгляд на изможденном лице ее названного отца.

 – Досталось ему... И конца этому не видно. Знаешь, девонька, какой существует способ, победить в бою? Один из лучших? Позволить противнику увязнуть в атаке, а затем со свежими силами ударить в спину. Поняла? Видимо, нечто подобное Всеслав и предполагал. Плохо, что Тшебеслав ни дня ждать подкреплений не будет. Мог вы выслать лазутчиков навстречу подмоге и согласовать действия. Но, по-моему, он переоценивает неприступность своей крепости. Он отдал приказ, поджечь все постройки за рвом. Наблюдатели наших противников сообразят, что крепость готовится к отражению нападения, никто гарнизон усыплять не будет, никакой внезапности не получится. А тогда чего им ждать? Нападут на нас вот-вот. Беги, Любава, немедленно.

 Но было поздно. Пан Тшебеслав с горькой усмешкой на губах, с болью в чуть выпуклых серых глазах заявил, что все бабы – это зло. И никого он из крепости прямо в руки своих противников не выпустит. Только игр с заложниками ему и не хватает. Если бы планировалось нападение одних германцев из-за Одры, он бы еще подумал. Но проклятые поморяне здесь все тропки знают, и он рисковать не будет. Мост поднят, крепость готова к отражению атаки. Он, пан Тшебеслав, свое дело знает, и Господь ему лучший помощник. Ясно?

 Все действительно было предельно ясно. Горели времяночки возле крепости, построенные путниками, которые направлялись от Одры вглубь Польских земель, и наоборот – из Польши к транспортной артерии этих земель – реке Одре. Люди ночевали и торговали под защитой грозной крепости. Но все это было в прошлом. Сейчас времянки пожирались пламенем, сообщая всем вокруг, что крепость готовится к отражению нападения, уничтожается все, что мог бы использовать противник.

 Однако пока наблюдатели с вершины вежи доносили, что вокруг тихо, вся земля объята покоем, и на дороге до самой Одры, которая видна с вершины наблюдательной башни, никакого движения не наблюдается. Гарнизон крепости принялся готовиться к предстоящему бою, чистить оружие и кольчуги, проверять боеприпасы. Всюду топились баньки. Воины собирались идти в бой вымытыми, в чистой одежде. Слышались возбужденные разговоры, шутки.

 Отец Афанасий надел подрясник, к нему длинной очередью выстроились христиане, желающие исповедать свои грехи перед возможной смертью. В полночь священник начал служить литургию, последнюю литургию для многих из них. Княгиня Предслава беззвучно плакала всю службу, плакала и на исповеди, стоя перед отцом Афанасием на коленях, прижимая к лицу насквозь мокрый от слез платок, каясь в тщеславии. Она проповедовала христианство не ради Христа, не по Его воле, но любуясь сама собой, успешной просветительницей доселе диких народов. И самолюбование ослепило ее настолько, что она позволила завести себя в ловушку.

 – Если я погибну, Любава, – сказал в конце службы Сольмир, – поминай меня Симоном. Я крестился вчера. – Он обнял подругу за плечи и легко коснулся ее губ своими. – Теперь мы с тобой родные.

 А на рассвете выяснилось, что противник уже под стенами. Со стороны Одры все шли и шли новые отряды под красными, ярко горящими в лучах восходящего солнца, стягами. Воины Свентовита были во главе атакующих.

 Харальд железным тоном приказа запретил Любаве покидать вежу, хотя дружинница была, естественно, полностью вооружена. Его обычно холодные серые глаза ярко блестели, когда он спешно покидал башню, он ожидал начала боя с пламенной радостью, с ликованием спешил на предстоящий кровавый пир.

 – Любава, – мягко сказала Предслава, – давай обнимемся и простим друг другу все прегрешения. Может, в следующий раз доведется свидеться лишь на Страшном Суде Господнем. – Они со слезами крепко обнялись.

 Сзади раздался тихий стон. Это Рагнар пришел в себя. Отец Афанасий приобщил измученного отца Феофана к Тайнам в бессознательном состоянии, а после службы, его перенесли сюда же, в последнее укрытие, в вежу, уложили на широкой лавке, застеленной соломенным матрасом. Теперь он открыл глубоко запавшие от болезни глаза. Любава бросилась к нему. Ее отец смотрел ей в глаза полностью осмысленным взглядом светлых серых глаз.

 – Где я? Как ты здесь оказалась?

 Он был очень слаб. Любава приподняла больного, укладывая его поудобнее.

 – Мы разыскали тебя. Сейчас мы все находимся в польской пограничной крепости вблизи Старгарда. Панна Катарина убедила начальника здешнего гарнизона, что Болеслав дал негласный приказ, держать тебя здесь. Пан Тшебек так ею очарован, что не сумел даже задуматься, как это все глупо. Мы случайно узнали, где тебя держат. Жаль только, что немного опоздали, сейчас снаружи крепость атакуют вместе германцы и поморяне. Слышишь?

 Снаружи раздались торжественные звуки рогов, зовущие воинов в атаку.

 Легкая, грустная улыбка осветила измученное лицо Рагнара.

 – Действительно, немного жаль.

 Сначала поморяне преодолели ров. Их обстреливали со стены и с вежи, но нападавших было так много, что они завалили ров трупами вперемежку со спиленными деревьями, и подступили к наружной стене. Наружная стена держалась даже до полудня. Таран, то есть бревно на цепях, которым нападающие долбили ворота, защитники крепости несколько раз разламывали. Один раз – метко брошенной сверху каменной плитой, другой раз бревно удачно загарпунили сверху и утянули наверх. Приходилось отбрасывать от стены лестницы, по которым осаждающие лезли наверх, обстреливать тех, кто подкапывался под стену и пытался ее поджечь снизу. Осаждающих было слишком много. Сразу после полудня часть наружной стены рухнула. В узкий проход хлынули захватчики, а там их уже поджидали защитники крепости, чтобы сразиться лицом к лицу. Первые, кто попал во двор крепости были уничтожены, но вслед за ними тут же бросились новые, еще не слишком уставшие воины Свентовита, легко отдававшие жизнь в кровавой сече. А за их спинами пролом в стене расширялся бревно за бревном, и все новые сотни воинов рвались сразиться с противником, уже начавшим уставать.

 Любава как-то отстраненно наблюдала за боем из одного из наблюдательных окон вежи. Харальда легко было узнать, несмотря на обезличивающий шлем. Он был на голову выше всех остальных, легко шел вперед, сея вокруг смерть, люди падали, сраженные насмерть, не успевая даже ранить варяга. Его издали заметил воевода нападающих лютичей, восхитился и протолкался через своих воинов, чтобы сразиться с могучим варягом лично. Они как раз были одного роста. И погибли одновременно. Помор отсек Харальду голову в то самое время, когда получил от варяга смертельный удар в грудь.

 – Прощай, Харальд, – подумала Любава, – прощай навеки. В ту Вальгаллу, где вечно сражаются в бою воины Тора, мне дороги нет.

 Сердце болезненно защемило.

 Заливая внешний двор крепости кровью и устилая его трупами, нападающие начали атаку на внутреннюю стену крепости. Без своего вождя, убитого Харальдом, поморяне действовали не так слаженно. Но их было так много! Немногие из лучников, защищавших внешнюю стену крепости, успели вовремя отступить. Почти все погибли, сраженные мечами поморов и германцев.

 Внутренняя стена продержалась до вечера.

 Уцелевшие защитники крепости забились в вежу. Стрелки – на верхние этажи. Те, кто мог сражаться на мечах, объединились для защиты башни на втором этаже, там где был вход в башню. Сразу стало тесно.

 – Княгиня, поднимись, прошу тебя, на верхний этаж, – с мольбой прошептал Сольмир. – Сейчас лестницу втянут наверх, и станет поздно. Больше туда никто не поднимется.

 – Я останусь здесь, – непреклонно ответила Предслава. – Я предпочитаю смерть плену. Больше я в плен не попаду.

 Сказитель бросил на нее отчаянный взгляд, но, понадеявшись на то, что в вежу врагам проникнуть не удастся, что бой будет прекращен из-за темноты, что ночью подойдет подкрепление – да мало ли еще что может случиться? – поднялся вместе с остальными лучниками на верхний этаж. Именно они сейчас были основными защитниками башни.

 Но надеждам Сольмира было не суждено сбыться. Когда в сумерках гаснущего дня под ударами боевых топоров рухнула дверь в вежу, Любава стояла рядом с трудом севшим на скамье Рагнаром у самой стены, там где был небольшой забитый сейчас лаз наружу. На верхние этажи существовала еще и внешняя лестница, помимо внутренней. Рослые германцы впрыгнули в башню. Лязг мечей, хриплая ругань, глухой стук падающих тел. Теснота, темнота, запах крови и пота.

 – Любава! Сзади!

 Это голос Всеслава. А значит, еще не конец. Подкрепление подошло. Нужно сражаться.

 В маленький лаз, осветив темную вежу сумеречным светом, снаружи вдвинулся силуэт воина в кольчуге. Ей удалось ранить его сразу же, пока глаза воина не привыкли к темноте. Движения воина замедлились. Удары сердца. Секунды уходящего времени. Она отражает и атакует двумя руками, мечом и кинжалом, скользит, уворачивается и прыгает.

 Рагнар неожиданно отбрасывает ее в сторону и падает сам, пронзенный мечом воина и меткой, пущенной сильной рукой, сулицей, пробившей ему голову. Сулицей, от которой он ее защитил ценой своей жизни.

 Воин-германец падает убитый.

 – Любава, ты здесь?! Милая, ты жива? Да что же это? Любава!

 Она поднимает от тела своего убитого отца взгляд темных пустых, ничего не выражающих глаз.

ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ

 Подоспевшие воины подкрепления смогли до конца уничтожить всех пришедших на их родную землю захватчиков. Они не спали всю предыдущую ночь, скакали в темноте с факелами, потом, после краткого привала, спешили на подмогу днем. И почти не опоздали.

 В той последней схватке в веже и погибла княгиня Предслава.

 Творимир был тяжело ранен, без сознания, но еще жив, когда к нему наклонилась Любава.

 Негорад лежал поодаль, и тоже был еще жив.

 Сольмир не был даже ранен.

 Добровита оглушили еще во внутреннем дворе крепости, но он быстро пришел в себя и так же, как и Сольмир, принялся помогать Любаве, перевязывать своих друзей и других раненых воинов.

 Рагнара похоронили на общем кладбище недалеко от крепости.

 И Харальда похоронили рядом. Два варяга были так не похожи друг на друга, но их жизненный путь закончился на далекой польской границе, в бою, может быть, с потомками своих соплеменников, потому что много скандинавской крови в жителях побережья Варяжского моря.

 Остальных новгородцев, раненых и тех, кто за ними ухаживал, Всеслав отправил во Вроцлав под защитой людей из своего личного отряда. Они, те, кто пришли с подмогой, почти не пострадали. Основной удар приняли на себя защитники Старгардской крепости. Он был твердо уверен, что ни Любавы, ни княгини Предславы в крепости в момент боя не будет. А они там были. И вот княгиня мертва, а его Любава... Он даже не уверен, что она его видит, когда смотрит ему в глаза.

 Самому Всеславу пришлось направиться в Гнезно, объясняться с королем. Он не был намерен ничего скрывать от Болеслава. Король принял его сразу же, в зале со сверкающими золотом гобеленами, в том самом, в котором поручал ему в свое время, выведать правду о новгородском посланнике у панны Катарины. Кстати, приказ о том, чтобы освободить панну из-под стражи, Всеслав чуть не забыл отдать. По чистой случайности вспомнил. Болеслав уже знал в общих чертах обо всем произошедшем. Пока уцелевшие защитники крепости и воины, пришедшие им на подмогу, хоронили павших товарищей, гонцы с известиями уже скакали к королевскому двору.

 – Ты пытаешься рассказать мне, что позволил противнику попасть в крепость, зная, что там находятся моя княгиня и твоя невеста?! – мрачно прервал Болеслав повествование своего рыцаря.

 – Ну подкреплением командовал не я, а пан Сташек. Он куда более опытный воевода, чем я. Я в основном прикидывался твоим гонцом.

 – Пан Всеслав! Не знаю, легковерна ли твоя невеста, но я – не слишком. Ты вполне в состоянии исподтишка повлиять на любого опытного воеводу. В крайнем случае, состряпал бы еще одну "королевскую грамоту". Не серди меня. Я и так еле сдерживаюсь.

 Всеслав опустился перед своим королем на одно колено. Тот стоял рядом с тронным возвышением, держась рукой за прямую спинку своего кресла-трона, сурово глядя сверху вниз на Всеслава.

 – Прости. Я был уверен, что женщины покинули крепость вместе с новгородским послом. Я предупредил Любаву, что бой будет не на жизнь, а на смерть. Но пан Тшебек решил, что за пределами крепости они попадут в руки поморянских лазутчиков. Пан погиб при штурме крепости, но был опытным воеводой приграничником. Не думаю, что он принял решение, оставить княгиню в замке из-за неприязни к ней.

 – Нет, в этом его подозревать не стоит, ты прав. Те земли еще так недавно были поморянскими, эти варвары знают там каждую канавку. Так и что дальше? Как получилось, что Предслава погибла, а твоя Любава – нет? Встань уж с колена. Неудобно поди тебе так шею гнуть. Непривычный ты...

 Всеслав встал, немного отступил и скрестил руки на груди.

 – Княгине предлагали, подняться на самый верхний этаж вежи к лучникам, она отказалась. А Любава все же дружинница Ингигерд. Она была вооружена и продержалась нужное время.

 – Да? Ты видел?! Или просто поверил женскому рассказу?

 – Ваше Величество! Ты напрасно подозреваешь ее в такой измене. Но я действительно видел этот бой своими глазами. Мы как раз ворвались в вежу в тот момент.

 – Эта девчонка смогла продержаться против воинов?!

 – Смогла. Она вооружена клинком из отличной стали. Такой стали мы здесь даже и не имеем. Этот клинок, направляемый даже слабой женской рукой, пробил кольчугу ее противника. Тот верзила, по-моему, был не слишком привычен к мечу. Я бы сказал, что он привык к топору, так он махал своим клинком. Но у меча против топора преимущество длины, не говоря уж о том, что в тесноте вежи размах не тот. Пришлось, видно, сменить более привычное оружие на менее привычное.

 – Был?! То есть твоя невеста прикончила в бою верзилу, махающего мечом как топором?! Это ты хочешь мне рассказать?

 – Нет. Прикончил его я. Она его ранила, кровь хлестала из пробитой правой руки, дальше она только уворачивалась от его ударов. Его защиту пробить больше не могла, это ты прав, но и он не мог ее прикончить, я своими глазами видел, когда к ним прорубался. Рядом с ней находился совершенно измученный Рагнар. Его, видимо, она и защищала. В этот момент кто-то сбоку бросил в нее сулицу. Если ее кольчуга была так же хороша, как и клинок, то сулица, даже брошенная с близкого расстояния, ее бы не убила, но с ритма боя она бы наверняка сбилась, и тот верзила разрубил бы ей голову. Рагнар, видимо, просчитал это за долю секунды и отбросил дочь в сторону. В него попала и сулица и меч того верзилы. И только тут подоспел я. Вот так было дело.

 – А моя Предслава? Как ты думаешь, почему она не поднялась наверх?

 – Не знаю? Сказала, что предпочитает смерть плену.

 Болеслав опустил голову.

 – Дура баба, – еле слышно сказал он. – Ну чего ей не хватало? Умерла...

 Он помолчал, поднялся на тронное возвышение, сел на трон и понурился.

 – Ладно. Я закрою глаза и одобрю твои грамоты от моего имени. У тебя действительно не было времени, раздобывать подлинные. Ладно. Но знаешь ли ты, – король поднял голову и пристально посмотрел на своего рыцаря, все еще стоящего перед троном со скрещенными на груди руками, – что в свите твоей невесты укрывался тот самый монах, который вызвал раздор между мной и моей княгиней, между мной и моим архиепископом?

 – Как?! – потрясенно выдохнул Всеслав и даже руки опустил. В его голове в этот самый момент все детали сложились в четкую картину. И пришлось поверить, что тот простонародный монах, который исцелял поселянок от всех их женских болезней и был тем самым ревностным священником, который обличил правителей этих земель в творимом ими беззаконии во имя неугодной Богу высшей цели.

 – Да. Отец Афанасий. Ты не знал? Так вот. С женщинами я не связываюсь. Твоя невеста не пострадает. Но этого монаха ты мне найди и выдай, – голос Болеслава стал глухим от еле сдерживаемой ненависти, в которую вылилось его горе от неожиданной смерти удивительной женщины, красавицы-княгини Предславы Владимировны. – Уж он-то мне за все заплатит.

 Всеслав взглянул в яростные глаза короля, молча низко поклонился в знак согласия и вышел в неприятной тишине, которая, казалось, холодила ему спину. Он вышел из тронного зала в пустую приемную, но вдруг навстречу ему шагнул ожидающий конца его разговора с королем человек. Одетый в полное облачение православного монаха, с куколем по самые брови, делающим его необычайно высоким, с шелестящей сзади черной мантией, с седой длинной бородой, тот самый отец Афанасий приветствовал Всеслава неспешным кивком. И молча прошел в зал, где все еще сидел на кресле-троне первый польский король.

 Всеслав не стал ждать, чем кончится эта встреча. Он очень устал, отчаянно тревожился за Любаву и потому, не задерживаясь больше в Гнезно, отправился во Вроцлав.

 Любава устроила в своих больших покоях лечебницу. На сундуках, на подстилках из соломы лежали тяжелораненые Творимир и Негорад. Негорад тяжело бредил, в бреду звал Оллисаву, невнятно ей что-то обещал, за что-то просил прощения. Творимир молча метался в горячке, да так, что по очереди дежурившие рядом с его постелью Сольмир и Добровит, с трудом его удерживали на постели. Любава спала урывками, изготавливая необходимые настойки, растворы, мази, питательные полужидкие блюда. Лучше всех выглядела, как ни странно, Ростила. Ей рассказал о смерти Харальда Сольмир. Рассказал осторожно, внимательно глядя на нее, ожидая тяжелого приступа горя. Но та побледнела, вздохнула, положила обе руки на живот... и успокоилась. Все силы души у нее сейчас уходили вовнутрь, туда, где медленно рос их с Харальдом сын. С ниспадающими из-под головного убора соломенного цвета длинными косами, аккуратная, спокойная, светлая, она выглядела так, что люди невольно оборачивались, чтобы еще немного ею полюбоваться. Даже стонущие в горячке больные немного затихали, когда Ростила поправляла им постели.

 Вот эту картину сплотившихся в общем горе на чужой земле друзей и застал вернувшийся во Вроцлав Всеслав.

 – Послушай, что там произошло, на нижнем этаже вежи? – спросил его Сольмир, сразу как только они оказались одни во внутреннем дворике замка. – Я был вместе с лучниками наверху. А Любаву сейчас не спросишь. Сам видишь, какая она.

 Да, остановившийся взгляд новгородки Всеслава тоже пугал.

 – Тяжелый был бой. Рубились в темноте и тесноте. Княгиня была обречена погибнуть в общей свалке.

 Они помолчали.

 – Когда я ворвался в вежу следом за германцами, один из них как раз вломился снаружи в лаз для выхода на наружную лестницу вежи. Такое чудище, на полголовы выше меня ростом. А Любава оказалась между ним и своим Рагнаром. Я был ошеломлен тем, что она здесь. Думал, что вижу ее в живых последние секунды, думал, что он убьет ее одним ударом. У меня в уме помутилось, не помню, как прорубался к ней сквозь германцев. Но она продержалась несколько минут.

 Всеслав сглотнул, помолчал, успокаиваясь, потом продолжил.

 – Я даже не заметил, что какой-то остолоп метнул в нее сулицу. В полумраке вежи, в мешанине среди своих и чужих. Сдурел мужик. Но сулица бы ее убила, я не успевал, опаздывал на несколько секунд. Рагнар отбросил дочку в строну и принял на себя и удар меча, предназначенный ей, и сулицу, тоже ей предназначенную.

 Всеслав с силой потер лицо руками. Воспоминания были еще слишком свежими.

 – Надо же, как он смог? Ведь он даже шевелился с трудом, когда мы его в вежу затаскивали. Он же в горячке был, когда мы его из погреба достали. В себя пришел только после того, как отец Афанасий приобщил его Святым Тайнам.

 – Смог в самый важный момент. Настоящий воин не бывает бывшим. Он ее с большой силой отбросил. Да, кстати. Откуда там взялся отец Афанасий?

 – Он с нами отплыл. Ты помнишь, его разыскивал пан королевский мечник.

 – И княгиня его не узнала?! А ты знаешь, что это тот самый священник, который произносил ту проповедь? Из-за которой она Болеславу от ворот поворот дала?

 – Я знал. Догадался. Она не узнала, – грустно, но без всякого надлома ответил Сольмир. – Он выглядел как холоп из простонародья. Она и не присматривалась. Княгиня же... – бывший муромский сказитель посмотрел на небо, сквозь листву липы, в тени которой они стояли. Сладостный запах липового цвета, мирное жужжание пчел, жаркое лето снаружи замка, мягкая тень во внутреннем дворике.

 – Только накануне боя она его узнала. Он принимал исповедь и отслужил обедню, – Сольмир по-прежнему вглядывался в небо сквозь листья. – Он, конечно, знал, что она... она не переживет наступающего дня. После того, как наши втянули лестницу наверх, она была обречена... Ты не будешь смеяться, если я скажу, что надеюсь встретиться с ней в Будущем веке? Там, где все будут равны по положению. И главным будет состояние души.

 Всеслав промолчал. Это, конечно же, было не смешно.

 – Я теперь христианин, как и она.

 – Пан мечник доложил Болеславу, что ваш отец Афанасий укрылся у Любавы. Король потребовал от меня его выдачи.

 – И ты бы выдал? Если бы знал, где он? – Сольмир на мгновение взглянул собеседнику в глаза и снова уставился в небесную синь голубыми глазами. Длинные кудри рассыпались по плечам.

 Вопрос был хорошим. Любава находилась в тяжелом состоянии, и как-то еще отягощать ее положение Всеслав не стал бы даже по приказу своего короля. Он пожал плечами.

 – Неважно. Отец Афанасий сам явился к королю как раз, когда я от него выходил. В полном монашеском облачении...

 – Ой, дядько лысый... то есть, Господи помилуй.

 Всеслав невольно улыбнулся своей удивительной улыбкой, которая точно освещала его изнутри.

 – Вот-вот.

 – И что?

 – Не знаю, чем все закончилось. Я дожидаться не стал. Сюда торопился.

 Однако он очень скоро узнал, чем закончилась та роковая беседа. На следующий день во Вроцлав прискакал крупный отряд рыцарей короля. Рыцарей короля Мешко, потому что король Болеслав Польский был найден мертвым в своих покоях. Известие мгновенно облетело грод, вызывая самые разные чувства. Всеслав, оглушенный этой страшной новостью, закрылся в собственной горнице. Лично для него Болеслав был единственным покровителем в родной земле. А для Польского королевства умерший король был тем, кто умел сплавлять в единый, опасный для врагов клинок самые разнообразные силы королевства. Ему подчинялись все, даже те, кто друг друга ненавидел, а вот его сыну, слабовольному Мешко никто подчиняться не будет. И эта взаимная ненависть разных сил, лишенных достойного вождя, неминуемо должна была привести к длительной междоусобице, к нашествию на ослабленное раздорами королевство внешних врагов. Что должен был делать один из немногих правильно оценивающих положение рыцарей короля? Уехать на чужбину? Не будет ли это изменой? Остаться и говорить вслух, то, что он ясно понимал? Услышит ли его хоть кто-нибудь? Не объявят ли его самого врагом, чернящим все и вся?

 Но Всеслава ждало нечто гораздо более худшее. Его вызвал на общее собрание в Большой зал его отец, Вроцлавский воевода. Но лишь только молодой рыцарь вошел в зал, как его окружили вооруженные рыцари короля. Пан Герхард потребовал от него, отдать ему свой меч. Всеслав оглянулся и подчинился. Хотя он не знал за собой ни одного поступка, достойного публичного взятия под стражу. Сопротивление было бесполезным, друзей и покровителей у него не осталось.

 – В чем вы меня обвиняете? – холодно спросил он?

 И оказалось, что именно его обвиняют в смерти короля Болеслава. Пан Всеслав был последним, кому король давал аудиенцию с глазу на глаз, через час после которой властитель был найден мертвым в своих покоях.

 Скорый и неправедный суд над сыном Вроцлавского воеводы состоялся прямо во дворе замка воеводы при стечении потрясенного народа.

 Всеслав скрестил руки на груди и молчал, понимая, что оправдываться бесполезно. Всем собравшимся нужно было свалить на кого-нибудь вину за гибель короля, чтобы никто не подумал ни на кого другого. Слишком много разнообразных течений бурлило сейчас в Польском королевстве, между которыми умело лавировал прирожденный вождь, первый польский король. Но, лавируя, властитель многое замедлял и останавливал. И многие им были недовольны. Слишком многие. И, чтобы немедленно заставить замолчать тех, кто обвинял противников в скорой смерти Болеслава, нужна была жертва. Всеслав, за которого кроме погибшего короля некому было заступиться, подходил идеально.

 Ну и к тому же, хотя истина никого здесь не интересовала, но он действительно был последним, с кем король разговаривал перед смертью, да и еще с глазу на глаз.

 Обвиненного в убийстве своего короля рыцаря окружали решительно настроенные воины, соратники пана Герхарда. Сам Вроцлавский воевода, пан Гумберт со значительной частью своих людей стоял поодаль, не вмешиваясь. Всеслав один раз взглянул на него, усмехнулся и больше в ту сторону не смотрел.