Текст книги "Преображающие мир. Книга вторая. Охотники и ловцы рыб (СИ)"

Автор книги: Татьяна Иванова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 10 страниц)

 Дар слова – убойная вещь. Варяг неожиданно побледнел и сделал шаг назад, не отрывая пристального взгляда холодных серых глаз от лица сказителя.

 – Если уж так невтерпеж, так встречался бы незаметно, зачем же обниматься с бабой на глазах у любящей тебя Ростилы? Неужели тебе все равно? Ей и так в жизни досталось. А еще и любимый последним дерьмом оказался.

 Любава тихо застонала и ухватилась руками за ближайшую ветку, невольно представив себе, как Сольмирова голова слетает с плеч. Но Харальд сохранил полное спокойствие. Наступило молчание. Сольмир обреченно разжал кулаки и развернулся уходить.

 – Почему ты думаешь, что Ростила носит моего ребенка? – холодно спросил Харальд.

 – Отец Афанасий только что сказал, – безнадежно ответил Сольмир.

 В словах отца Афанасия не сомневался никто из тех, кто о нем знал. Совсем недавно бездетные супруги, в избе которых он жил, сообщили всей деревне, что неплодная ранее Тэкла ждет ребенка. И это бы еще было ладно, в конце концов, всякое можно подумать, но немолодая женщина помолодела на пару десятков лет и выглядела теперь молодой и невероятно счастливой. После этого в деревню Вершичи со всех окрестностей потянулись болящие за исцелением. Особенно отец Афанасий жалел деревенских баб. Слава о чудесном старце, жалостливом и всеведущем, мгновенно разнеслась по окрестным деревням. Поэтому никого и не удивило, что отец Афанасий оказался на пути у Ростилы в критический момент. И в его словах насчет сына тоже никто не усомнился.

 – Сказал, что ребенок мой?

 – А чей же еще? – вяло ответил Сольмир. И, поскольку Харальд молчал и не шевелился, внимательно посмотрел на него.

 – Ах, это ты ее так наказывал? До смерти, да? Кстати, я сам уверил Збигнева перед отъездом, что вы с Ростилой муж и жена. К твоей жене он бы подкатываться не стал. Кто его просветил, что она тебе не жена? Уж во всяком случае, не влюбленная в тебя женщина, мечтающая ею стать.

 – И не я, – резко ответил Харальд. – Я с ним никогда не разговаривал.

 – А кто вообще виноват, что она тебе до сих пор не жена? – снова завелся сказитель. – Женился бы, никто бы к ней на выстрел стрелы не подошел. Так нет же. Жениться он не хочет, что с ней происходит ему не интересно, а она без него жить не может.

 – Любава, где сейчас Ростила? – спросил ни разу не обернувшийся в сторону новгородки варяг.

 – В моей горнице с отцом Афанасием.

 Харальд еще раз внимательно посмотрел на сказителя, о несчастной влюбленности которого они все уже знали, развернулся и направился в замок. Любава подошла к Сольмиру.

 – Пойду, пожалуй, Збигнева перенастрою, – сообщил тот, дергая себя за кудрявые волосы и размышляя о чем-то. – Болит у меня душа за Ростишу. Этот шабалдахнутый Збигнев своими приставаниями до добра не доведет.

 Любава попробовала было вернуться к себе, но, открывая дверь в свою горницу, увидела, что Харальд стоит на одном колене перед низкой лавкой, на которой сидит Ростила с сумасшедшим счастьем на лице, держит ей голову обеими ладонями, ласково смотрит ей в глаза и что-то нежное говорит.

 Любава быстро закрыла дверь, чтобы ничего не испортить, и пошла в конюшню, покормить морковкой свою кобылу. Она ничем не могла помочь подруге. Ростила, несмотря на природную силу души и энергичность, в противодействии со своим любимым находиться не могла. Она казалось белой кувшинкой, которая вянет сразу же, как только ее вытащат из воды. А холодный варяг, хоть и ни на кого больше не смотрел так ласково, только на нее, но и законный брак не предлагал.

 Как именно Сольмир собирался перенастраивать «шабалдахнутого Збигнева» сказитель рассказывать не стал. Но Любава с удивлением поняла, что сын Вроцлавского каштеляна теперь уделяет внимание ей самой. Поскольку с красотой Ростилы ей было не тягаться, то Любава потребовала у Сольмира объяснений.

 – Ничего особенного, Любава, – ответил он и ухмыльнулся зловредно. – У этого Збигнева есть одна непроходящая страсть – стать богатым. Мы с ним сейчас заняты поисками заветных кладов. Только это и способно перекрыть его увлечение Ростишей.

 – А причем здесь я?

 – Ты? – Сольмир окинул Любаву подчеркнуто оценивающим взглядом. – Ты, конечно, неплохо выглядишь в этом одеянии, да и похорошела немного за последнее время, но Ростише ты никак ни соперница.

 – А вот ты в последнее время стал гораздо хуже выглядеть, – заявила Любава в ответ.

 – Знаю, – неожиданно горько усмехнулся Сольмир. – Потому мне так жалко Ростишу, что я очень хорошо понимаю, каково ей все это время душевно терзаться.

 И он ушел вперед, не оглядываясь, а так ничего и не понявшую Любаву догнал Збигнев.

 – Панна Любава, – начал он, подкручивая темные усы, – как ты хороша. Точно язычок пламени в камине.

 – Точно медные денежки, – ответила в сердцах новгородка, – в лучах солнца.

 – И вправду, – согласился Збигнев, обрадовавшись тонкому пониманию его дорогих и сокровенных чувств. И внезапно схватил ее за запястье, чтобы она не убежала. – Дался тебе этот Всеслав. Он же некрещеный. Выходи лучше замуж за меня, а?

 Любава попробовала вывернуть запястье. Хватка только усилилась. Вокруг никого не было, только шелестели мощные дубы во внешнем дворе замка Вроцлавского воеводы. А, изображая тихую невесту Всеслава, новгородка даже кинжальчик к поясу прекратила цеплять.

 – Дай подумать, а? – она решила выиграть время. Ничего особенного, откажет завтра, когда прицепит кинжал. – Все это так неожиданно.

 Збигнев отпустил ее руку. Любава принялась растирать запястье у него на виду.

 – О, моя хорошая панночка, я причинил тебе боль. Дай сюда ручку.

 Любава отскочила, махнула рукой и побежала в замок. Да чтобы она еще хоть раз вышла из своей горницы безоружной?!

 – Вот уж действительно этот Збигнев шабалдахнутый, – сообщила она Ростиле, осторожно выглядывающей из-за двери, ведущей во внутренний дворик. – Мне сейчас предложил, чтобы я за него замуж вышла.

 – А ты? – напряженно спросила Ростила.

 – Сказала, что подумаю. Слишком сильно он меня за руку ухватил. А в глазах суровость не хуже, чем у Харальда. Завтра откажу.

 – Любушка милая, не отказывай сразу, – Ростила обняла ее и потерлась щекой о плечо. – Пусть Харальд увидит, как он к тебе пристает, и окончательно насчет меня успокоится. Я же не выдержу, если мой ладо снова с какой-нибудь другой загуляет.

 – Да, пожалуй, – растерянно согласилась Любава.

 И по всему поэтому, когда Всеслав вернулся во Вроцлав, то его встретил пан Вроцлавский воевода и с ехидством сообщил, что пока он, Всеслав, в столице прекрасно время проводит, то его невеста увлеклась сыном каштеляна, который, как известно, крещеный, в отличие от нехристя Всеслава. И потому невестке христианского князя куда больше подходит.

ГЛАВА ВОСЬМАЯ

 Всеслав вовсе не прекрасно проводил время в столице. Панна Катарина оказалась действительно достойным противником. Она так творчески изображала невинную жертву произвола отвергнутого жениха-самодура, что уже чуть ли не все мужское население Гнезно встало на ее сторону. Помимо всего прочего, в качестве стражников Всеслав был вынужден ставить контуженных, глуховатых воинов, а именно они могли не заметить хитрых маневров панночки, вроде тайной переписки с посторонними. А если поставить на стражу молодого сильного, внимательного воина, так он, вероятнее всего, попадет под невероятное обаяние несчастной красавицы пленницы. Немного подумав, Всеслав признал, что ошибся, отправив Сольмира во Вроцлав, подальше от княгини. Безнадежно влюбленный сказитель был полностью защищен от чар панны Катарины. И сам, обладая незаурядным обаянием, вполне мог ее переиграть и что-нибудь выяснить. Еще и Творимира можно было привлечь. Да и все новгородцы были гораздо больше поляков заинтересованы в скорейшем обнаружении своего пропавшего посла. Он был слишком самонадеян, решившись обойтись без их помощи, но еще ничего не потеряно, он вернулся, чтобы исправить свою ошибку.

 Любаву польский рыцарь нашел на конюшне. Девушка в удобных портах, длинной рубахе с кинжалом на поясе, в плаще, седлала свою кобылу. Она радостно, но как-то виновато улыбнулась Всеславу, или ему это показалось в сумраке конюшни.

 – Что-нибудь новое выяснилось? – спросила она, замерев от ожидания.

 – Нет.

 Оба помолчали.

 – А куда это ты едешь, Любава, с утра пораньше?

 – Збигнев меня пригласил проехаться, кобылу выгулять. Застоялась уже, – честно ответила Любава.

 Всеслав прислонился спиной к столбу соседнего стойла.

 – Ты знаешь, что говорят о тебе со Збигневом?

 – Уже говорят? Тогда все. В последний раз еду.

 Ее жених ухватил Гулену за поводья и молчал, ожидая разъяснений, на которые он имел право. Любава опустила глаза.

 – Он тебе нравится? – внезапно испугавшись, спросил Всеслав.

 – Нет. Он так противно бьет слепней. Дождется, пока они ему на руку сядут, приноровятся укусить, а потом с удовольствием на роже и с треском их лупит. Фу-у-у.

 После такой характеристики ухажера у Всеслава на сердце отлегло.

 – А зачем же ты тогда с ним едешь?

 – У нас с Ростилой сговор, – поднимая на него свои удивительные глаза, ответила Любава. – Я отвлекаю Збигнева от нее, чтобы Харальд успокоился. Больше не буду. В последний раз. Отпускаешь?

 Завороженный ее взглядом, Всеслав отпустил поводья и посторонился.

 – Возвращайся поскорее. Нужно обсудить, что делать дальше. Панну Катарину не просто вывести на чистую воду.

 – Я только доеду до него и вернусь обратно, – виновато проговорила девушка. – Скажу ему, что мне срочно нужно вернуться.

 Она уехала.

 Всеслав пошел разговаривать с новгородцами. Но время шло, а Любава все не возвращалась.

 Новгородка спокойно доехала до того поворота, где они с сыном каштеляна договорились встретиться. Збигнев ее уже ждал.

 – Послушай, сегодня поездка отменяется, – сказала Любава, не доехав до него несколько саженей. – Всеслав вернулся, у него важные новости.

 И тут конь Збигнева сделал невероятный, быстрый прыжок вперед. Гулена шарахнулась, Любава от неожиданности чуть не вылетела из седла, с трудом удержалась. И не сама удержалась, ее удержал Збигнев. И не отпустил, когда оба скакуна неподвижно замерли.

 – Ну, раз Всеслав вернулся, – заявил он хладнокровно, – ты выйдешь за меня замуж сегодня же. Сейчас же.

 – Ни-за-что, – ледяным тоном ответила новгородка, – отпусти меня.

 Он крепко держал ее, отведя ей руки назад, вырваться было невозможно.

 – Давай по-хорошему, – ласково сказал Збигнев, с легкостью вынимая ее из седла и пересаживая к себе на колени.

 – Давай, – согласилась Любава, понимая, что прямое сопротивление ни к чему хорошему не приведет.

 Первое правило дружинницы: мужчина всегда сильнее.

 – Неужели тебя не интересует, панна Любава, почему я хочу на тебе жениться? – спросил Збигнев, пуская коня вперед и крепко прижимая добычу к себе.

 Любава обмякла в его руках, являя собой сдавшуюся жертву. А то как бы он не сообразил забрать себе ее кинжал.

 – Уж точно не из-за моей огненной красоты, – проговорила она, наблюдая, как верная Гулена следует за ними.

 – Нет, – согласился Збигнев. – Хотя ты мне и нравишься, но дело не в этом.

 Они въехали под полог леса. Значит, планируется "женитьба" без венчания. Потому что в лесу храмов не было. Чтобы обвенчаться, надо было вернуться во Вроцлав. Хорошенькое дело.

 Любава все еще хладнокровно оценивала происходящее. Ей бы только убежать от похитителя. В лесу он ее не поймает.

 – Я за последнее время тесно познакомился с вашим Сольмиром. Он учил меня, как находить заветные клады. Вообще-то, чтобы легко овладевать кладами, нужна разрыв-трава. Но она в основном растет там, где радуга пьет воду из речки. Это долго добираться, пока доскачешь, радуга погаснет. И страшно. Если неосторожно пройти в этом месте под дугой, можно бабой стать. А на купальскую ночь я всю жизнь искал, вдруг найду где цветущую огненным цветом разрыв-траву. Но не повезло. Так и не нашел.

 Произнося всю эту, с точки зрения Любавы, ахинею, он уверенно направлял коня вглубь леса. Той было жарко до струек пота по спине в его объятиях, но она терпеливо изображала расслабленную жертву. И вдруг невольно напряглась при следующих словах.

 – Но ваш Сольмир потрясающе сильный волхв. И недавно, ночью мы нашли заветный клад. Это была глухая ночь. Непролазный ельник здесь неподалеку. Внезапно в непроглядной темноте зажглись свечи, вокруг раздались стоны и дикие крики. У меня даже волосы дыбом встали. А Сольмир продолжал что-то тихо петь. Тьма сгустилась еще больше, а потом прямо перед нами возник сундук. Огромный сундук из старого дуба, обитый медными полосами. Сольмир прекратил петь, и наступила зловещая тишина. "Это – заклятый клад", – сказал он таким глухим и страшным голосом, что я упал на колени. – "Чтобы открыть крышку, нужно на этом месте убить трех воевод разом. Но и потом счастья от этого золота не будет. Единственный способ получить клад без проклятья – это жениться на сироте."

 То есть, добрый день, мои собачки, я ваш зелененький братанич.

 Любава никогда не ожидала ничего и близко похожего на такую фантасмагорию от своего друга Сольмира. Точно верный пес вдруг превратился в дикого волка и рычал, оскалив зубы в очевидной страшной угрозе. Он действительно волхв.

 – Ну а ты, панна Любава, я знаю, как раз осталась сиротой в раннем детстве. Ты подходишь. Не упрямься. Такие деньги... Мы знаешь, как с тобой заживем! Что там тебе может дать Всеслав? У него ни денег, ни будущего, уж поверь мне.

 Они въехали на поляну перед огромным дубом, увешанным множеством ярких ленточек. Конь остановился. Збигнев разжал руки, Любава стремительно соскочила с коня, Збигнев схватился за ее плащ, но тот остался у него в руках. Его жертва, мгновенно отколовшая фибулу плаща, бегом устремилась к лесу. Похититель не менее стремительно чем она соскочил с коня, задержался лишь на полсекунды, чтобы достать меч из прицепленных к седлу ножен и рванулся вперед, перерезая ей путь в лесную чащу. Он бежал быстрее. Любава поняла, что не успеет и остановилась.

 – По-хорошему не хочешь, а жаль. Придется по-плохому, – даже не запыхавшись после стремительной гонки сказал Збигнев. – Я знал, что ты дружинница.

 Любава отступила еще немного к лесу, не спуская глаз со своего похитителя. Тот неторопливо приближался, затем стремительно бросился вперед, отбив выпад своей жертвы, которую долго учили таким способом выводить из строя противника. Она еле удержала кинжал в руках, отстраненно подумав, что без меча ей не выжить в такой схватке. Но Збигнев опустил меч, не желая ее ранить. Теперь он находился между ней и лесом. Они стояли и молча смотрели друг не друга. В распоряжении Любава оставался еще один прием как раз на такой случай, заканчивающийся ударом снизу в живот. Смертельный прием, которым она неплохо владела, но не могла себя заставить его провести. Ее противник был без кольчуги, могло получиться, тем более, что он занял уязвимую позицию, очевидно не собираясь ее ранить. Но не желала она ему такой смерти. Стояла в нерешительности. И Збигнев, в свою очередь, опасался к ней близко подойти, пока у нее в руках кинжал из отличной стали, которым эта девица непременно воспользуется, как только случай представится. Так они и стояли, внимательно глядя друг на друга.

 Тем временем Всеслав, рассказав все о панне Касеньке Харальду, Творимиру и Сольмиру, начал беспокоиться. Любава уже бы должна вернуться.

 – Что там за дела у Любавы со Збигневом? – наконец спросил он у Сольмира. – Она мне обещала вернуться давным-давно.

 Харальд, сидевший до этого в расслабленной позе, внезапно закаменел.

 – Никаких у нее дел не должно быть со Збигневом, – думая о чем-то своем, по привычке дергая себя за кудри на затылке, ответил сказитель. – Она же не круглая сирота.

 Всеслав ничего не понял из его слов, но!

 – В каком-то смысле она как раз круглая сирота и есть, – сказал он, сам не понимая, почему встревожившись. – Отца и мать у нее убили в раннем детстве. Рагнар называется ей приемным отцом. Но уж наверняка обряд на крови они не проводили. Христианин Рагнар не стал бы...

 Он посмотрел на Творимира, ожидая подтверждения. Тот пристально и холодно смотрел на потрясенного Сольмира так и застывшего с пятерней в роскошных кудрях.

 – А почему я об этом не знал?! – с ужасом сказал сказитель, вставая. – Любава уехала со Збигневом?

 – Да, – ответил Всеслав и тоже встал.

 – Нужно немедленно их догнать. Немедленно, – и сказитель изучающим взглядом посмотрел на Всеслава. – Возможно, мы уже опоздали.

 – Да что, наконец, происходит!

 – Ну-у-у, Збигневу очень-очень нужно жениться на круглой сироте.

 – Клянусь мечам Сварога, – процедил Всеслав, медленно подойдя к муромцу, – я тебя прикончу, если что-нибудь с ней случится.

 – Боюсь, уже случилось.

 – Ах вы идиоты ахинейские, – гаркнул Творимир, плавным движением становясь между Сольмиром и Всеславом, евших друг друга взглядами. – Сольмир, ты знаешь, куда они могли поехать?

 – К несчастью, знаю.

 – Показывай дорогу.

 – Любава уехала на Гулене, – сказал Всеслав на ходу, устремившись к выходу вместе с Твоирмиром. – Можно проследить.

 – Сами справитесь? – спросил Харальд вдогонку. – Я прикончу этого Збигнева, если поеду с вами. А нельзя.

 – Справимся, – буркнул Творимир.

 – Путь лучше срезать, – проговорил Сольмир по дороге к конюшне. – Наверняка он ее повез к Майскому дубу.

 – А если ты ошибаешься? – со злостью сказал Всеслав, наконец, сообразив, как пройдет "женитьба".

 – А если я ошибаюсь, то все не так плохо.

 После нескольких минут томительного ожидания Збигнев сделал шаг вперед, Любава опять попыталась его ранить, но он молниеносно отбил удар ее кинжала и снова опустил меч. Она еще немного отступила, понимая, что опытный воин загоняет ее как раз под дуб так же, как на ее глазах недавно загонял Сольмира Всеслав. И нельзя даже на мгновение отвести глаз от противника, чтобы осмотреться. Мгновение колебаний – и она окончательно решила, что не будет пытаться убить Збигнева ударом снизу. Чтобы ей ни грозило. Чуть помедлив, дружинница сделала обманный выпад, и бросилась похитителю под ноги, чтобы он споткнулся об нее.

 И это стало ее ошибкой.

 Да, Збигнев упал. Но, отбросив меч, он упал прямо на нее, перехватив ей руку с кинжалом.

 – Может, все же согласишься добровольно? – он нависал сверху, больно стискивая запястье с кинжалом. – Все же не что-нибудь предлагаю, а честную женитьбу. Сначала обряд здесь под Дубом. Потом венчание в храме.

 Вместо ответа Любава перехватила кинжал в левую руку, но тут же и запястье левой руки оказалось зажато стальной хваткой. Всегда отличавшаяся исключительной быстротой движений, Любава имела дело с более быстрым противником.

 – Ясно. Ты не оставляешь мне другого выхода.

 – А отпустить?

 – А где же я еще найду такую сироту, против брака с которой не будет возражать моя семья?

 И, глядя в его глубокие темные глаза, Любава с ужасом поняла, что вероятнее всего, если она и дальше будет вырываться, он ее попросту стукнет по голове, чтобы она потеряла сознание. А дальше свяжет, или как уж он решит...

 – Господи помилуй!

 И почему она только сейчас вспомнила о Нем?!

 – Послушай, неужели ты думаешь, что после насилия над сиротой тебе достанется заветный клад без проклятия?

 Збигнев перестал нависать над ней, улегся рядом, не выпуская ее запястий из своих сильных, цепких пальцев.

 – А ты и потом откажешься стать моей женой?

 – Откажусь.

 Он задумался. С трудом сдерживая панику, стараясь все еще мыслить спокойно, Любава посмотрела по сторонам. За время своего противостояния они оказались почти под Майским деревом. На нем помимо ленточек, оказывается, висели еще и гадюки и ужи, прибитые к веткам, полудохлые или уже совсем подохшие.

 – Какая же ты все же упрямая. Ведь от своего счастья уворачиваешься.

 Любава на несколько секунд закрыла глаза и отчаянно взмолилась Пресвятой Богородице.

 – Я же не какой-нибудь неопытный недоросль. Никакого насилия не будет. Тебе понравится. Просто ты не понимаешь. Пока что.

 Значит, бить по голове он ее не будет. Ну ладно же!

 Он перехватил оба ее запястья правой рукой, левой с легкостью выдернул у нее кинжал, несмотря на сопротивление, и медленно надрезал ей рубаху ее собственным кинжалом. Отбросил кинжал. Недалеко отбросил. Его жертва проследила глазами за полетом своего оружия. Потом их глаза встретились. Збигнев отлично все понимал. Она собиралась вырваться в первый же момент, когда он расслабится, хладнокровно следила за его движениями, под тонкой рубашкой чувствовались развитые мышцы. Но опасность только горячила воину кровь. Не выпуская ее тонких запястий из руки, он не спеша коснулся губами белоснежной кожи, виднеющейся в разрезе рубахи.

 И в этот момент меткая стрела приколола широкий рукав его туники к мощной ветке, лежащей на земле рядом с его локтем, немного задев кожу на правой руке. Збигнев невольно ослабил хватку, Любава тут же вырвалась, откатилась в сторону, схватив свой кинжал. Но оружие ей не понадобилось. Еще через секунду рядом с ней оказался Всеслав.

 – Вставай и возьми меч, – процедил Творимир Збигневу.

 Тот огляделся, заметил еще и Сольмира с луком.

 – Так ты тоже против меня? – удивился он, невольно дотрагиваясь до свежей ссадины на руке.

 – Даже ты не мог думать, что я одобрю твои приставания к Любаве, – мрачно ответил сказитель.

 – Вставай, вставай, – повторил Творимир.

 Любава села, зажав в пальцах ворот разрезанной рубахи. Когда уже все оказалось позади, ее начал бить сильный озноб.

 Збигнев встал, поднял меч и с вызовом посмотрел на Творимира. Он был моложе и мог надеяться на победу. Клинки скрестились. Но с Творимиром Збигнев справиться не мог, несмотря на преимущество молодости. Новгородец методично наносил ему одно легкое ранение за другим.

 – А это тебе не с девицей сражаться, – процедил он между выпадами. – Да еще когда у нее кинжал против твоего меча.

 Всеслав, поколебавшись, сел на траву рядом с Любавой, переместил ее к себе на колени, оперся спиной о мощный многовековой ствол дуба, и крепко обнял свою невесту. Та, всхлипывая без слез, порывисто, неловко обняла его в ответ одной рукой, прижавшись щекой к его плечу. Где-то вдали куковала кукушка, солнечные лучи пронизывали крону старого дуба. Потом кукушка замолчала, стало совсем тихо. Всеслав, бережно обнимая доверчиво прижавшуюся к нему затихшую девушку, подумал, что он как раз сейчас очутился в том самом Ирее, блаженном Другом Мире, ключи от которого хранит, как говорят, именно кукушка...

 Впрочем, это быстро закончилось. Кукушка вновь закуковала, Творимир, разобравшись со Збигневом, подошел к ним с сурово-грозным:

 – Любава, как ты могла!

 Но наткнулся на предупреждающий взгляд Всеслава и резко замолчал. А Любава, наконец-то, тихо заплакала, кляня себя за все то, что сейчас имел в виду лучший друг ее отца. И за то, что она была такой легкомысленной, и за то, что она напрочь забыла о молитве, пока уже не стало совсем поздно. И за то, что ей так невероятно хорошо сейчас, когда ее ласково обнимает и тихим шепотом успокаивает тот человек, за которого она, вообще-то, никогда не сможет выйти замуж, чтобы он сейчас ни думал.

 – А теперь, Збигнев, – мрачно сказал Сольмир, – расскажи, откуда ты узнал, что Любава – круглая сирота.

 Побитый Творимиром Збигнев окончательно разорвал на себе тунику, оказавшись в одних брэ до колен, и разглядывал легкие кровоточащие порезы на своем теле.

 – Будет больше, если не ответишь, – с холодной усмешкой сообщил Сольмир, наблюдая за этим осмотром.

 Збигнев резко вскочил, потому что, привлеченные запахом крови, на него набросились оводы и слепни. Сольмир с нехорошей улыбкой приложил стрелу к тетиве лука.

 – Да мне его мать сказала, – резко бросил Збигнев, указывая на Творимира.

 – Что?! – Творимир резко отвернулся от Любавы к сыну каштеляна. Тот только пожал плечами.

 – Теперь я могу убраться отсюда? – спросил Збигнев, поднимая плащ, сброшенный им перед поединком с Творимиром.

 – Будем только рады, – без всякой радости ответил новгородец и обернулся к Любаве со Всеславом.

 – Давай выбираться из под этого дерева, – тихо сказала успокоившаяся Любава своему жениху. – Тут кругом полудохлые змеи.

 Всеслав впервые за это время огляделся и понял, что она права. Ближайшая гадюка, прибитая к стволу, была на ладонь выше его головы. Он осторожно отстранился от дерева, разжимая руки, в кольце которых уютно устроилась его зазноба.

 – Это местные развешивают, чтобы дожди чаще шли, – просветил всех Сольмир. – Вы, новгородцы, наверняка, впервые видите.

 – Да, проповедь христианства здесь на высоте, – сказал Творимир. – Не то, что в нашей новгородской земле... Кому ты, Любава, рассказывала о себе? Припоминай.

 Збигнев быстро взобрался на своего коня и, сопровождаемый облаком кровососущих насекомых, не задерживаясь, умчался. Всеслав осторожно встал сам и помог выбраться из-под дуба своей невесте. Та, по-прежнему придерживая ворот одной рукой, огляделась в поисках плаща. Порванную рубаху срочно нужно было прикрыть. Сольмир поднял плащ и протянул ей.

 – Так кому, Любава? – настойчиво повторил Творимир.

 – Кроме меня, конечно, – уточнил Всеслав. – Я никому не говорил. Только недавно обмолвился. Когда ты не вернулась.

 – Очень вовремя обмолвился, – с горечью вмешался Сольмир. – Я тогда и понял, что произошло. Жаль, раньше не знал. Иначе действовал бы по-другому. Ты даже мне ничего не рассказывала.

 – Зато мне Збигнев много чего о тебе рассказал. Ты действительно ему заклятый клад нашел?

 – Всеслав присвистнул, сообразив, зачем Збигневу потребовалась женитьба на сироте.

 – Нет, конечно. Морок навел. Мне нужно было отвлечь его от Ростиши. Я не думал, что привлеку его к тебе, говоря, что нужно жениться на сироте. Прости меня. Мы едва не опоздали.

 – Я не знала, что ты такой страшный...

 – Сын волхва, из песни слов не выкинешь, – с прежней горечью ответил Сольмир.

 – Итак, Любава, кому ты еще рассказывала о себе? – Творимир не давал им отвлечься. Еще бы! В этом неприятном деле оказалась замешана его мать. Он с ней так и не наладил отношений, хотя и старался. С единоутробными братьями своими младшими он уже свободно общался, но с матерью – нет.

 – Никому больше... Вспомнила! Я рассказывала о себе только княгине Предславе.

 – И Предслава не стала держать язык за зубами. Интересно... – начал было Всеслав, но вспомнив о внимательно слушающем Сольмире не сказал того, что думал. – Очень интересно. Ты, кажется, говорил, Творимир, что твоя мать из поморян родом?

 – Да. И что?

 – Думаю, – неопределенно ответил польский рыцарь, искоса еще раз посмотрев на Сольмира. – Давайте все домой. Устали же. Любава, где твоя Гулена?

 Любава звонко свистнула. В ответ раздалось конское ржание, и гнедая кобыла, изогнув длинную гибкую шею, выскочила на поляну.

 – С завтрашнего дня ты, Любава, опять начнешь тренироваться с нами, – твердо сказал Творимир. – Ты расслабилась.

 – А мне можно тренироваться в паре с тобой, Творимир? – спросил Всеслав. – Ты хорош в поединке.

 Творимир не возражал и они все мирно поскакали в замок, не ожидая уже в этот день ничего плохого.

ГЛАВА ДЕВЯТАЯ

 Когда Любавины спасатели подъехали к конюшне замка воеводы, то там обнаружили Добровита, с интересом изучающего белого оседланного коня, стоящего в стойле.

 – Та-ак, – протянул Всеслав, переглянувшись с лучшим новгородским следопытом. – Похоже, что это конь пана Герхарда, королевского мечника. И, если я прав, – добавил он еле слышно, – то кого-то нужно срочно предупредить о его приезде. Потому что старший сын пана Герхарда недавно постригся в монахи. И с тех пор пан королевский мечник считает своим долгом мстить тем, кто отнял у него сыночка. И вряд ли он случайно в эти места наведался.

 Он еще договаривал, а Добровит уже бросился седлать своего коня. Сольмир внимательно оглядывал своего скакуна, оценивая степень усталости коня. До деревни Вершичи скакать было всего ничего. Не только им, но и пану мечнику.

 – Вот ведь, что стоило вашему батюшке сидеть тихо, – продолжил Всеслав, заводя своего коня в стойло. Любава расседлывала Гулену в соседнем стойле. – Что за истории с исцелением окрестных поселянок?

 – А он должен был им отказывать? – возмутилась Любава. – Пусть, мол, и дальше болеют, лишь бы меня никто не трогал? Такие люди так не поступают.

 – И все же... – с сомнением пробормотал Всеслав.

 Люди уверяли, что приходящие бабы просто раскрывали перед старцем тело с какой-либо болячкой, тот макал палец в лампаду с маслом, горящую в клети, где он жил, и пальцем мазал заболевшее место крест-накрест. После чего любая хворь полностью проходила. Так, во всяком случае, рассказывали люди. И, судя по толпам паломников в деревню Вершичи, какая-то доля истины в этих историях была. К пустому колодцу, как известно, за водой не ходят.

 Много было говорено о том, стоит ли насаждать христианство силой, но никто не говорил о силе чуда, несокрушимой силе подлинного чуда, которой пользовался старый афонский монах. А сила эта превосходила все, что могли предоставить немецкие вооруженные миссионеры.

 – Нужно попытаться задержать пана Герхарда, Любава, – тихо снова заговорил польский рыцарь. – Вон, он идет. И конь оседлан. А твои только-только ускакали.

 – Добрый день, пан Герхард, – улыбнулась Любава королевскому мечнику. – Это ваш конь такой чудесный? Как вы его достали?

 – В бою, – коротко ответил пан Герхард и направился к упомянутому боевому трофею.

 – Я не ошибаюсь, мы могли видеть следы вашего коня далеко отсюда в начале весны? Мы наткнулись тогда на убитых неповинных и беззащитных монахов, – продолжила Любава дрогнувшим голосом.

 – Ты этого не одобряешь, девчонка самарянской веры? – холодно спросил пан Герхард, остановившись.

 – А ваша истинная вера одобряет убийство? Убийство беззащитных?

 – Для высшей цели – да.

 – Ну и для какой же высшей цели убили тех монахов?

 Пан Герхард произнес прочувствованную речь на тему о превосходстве польского народа над другими славянами и о том, что не стоит портить веру этого народа дурной закваской.

 – Ну и чем же дурна закваска афонских монахов? Ну ладно я, плохо пощусь, плохо молюсь и читаю Евангелие по-славянски. Пусть. Но эти монахи так постятся, что вообще ничего не едят, молятся днем и ночью, читают Евангелие на законном греческом языке. Чем же они плохи?

 Пан Герхард задумался, потом неожиданно честно ответил.

 – Тем они плохи, что увлекают наших сыновей не туда, куда нужно.

 – Ваши миссионеры пытаются заставить чуть ли не силой оружия ваших сыновей соблюдать верность одной женщине. У них ничего не получается. Ваши проповедники говорят, что этот народ безнадежно распущен, вся надежда только на следующее поколение. И вдруг появляются люди, при взгляде на которых ваши молодые парни вообще отказываются от связи с женщиной, хотя бы с одной, хотя бы в законном браке. Лишь бы быть похожими на тех чудесных людей. Какая же реакция проповедников этой земли, у которых ничего похожего и близко не получилось? Убить соперников, не так ли?