Текст книги "Повседневная жизнь викторианской Англии"

Автор книги: Татьяна Диттрич

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 25 страниц)

Глава вторая

РАБОТА, НА КОТОРУЮ ВЫ БЫ НЕ СОГЛАСИЛИСЬ

Ради куска хлеба люди готовы на все! Вот что говорилось, к примеру, в отчете о свинцовой индустрии в 1893-1894 годах: «Известно, что свинец в любой форме, даже в бесконечно малых дозах, постепенно собирается в системе человека, после чего обнаруживаются серьезные проблемы со здоровьем, первыми признаками из которых являются колики. Практически все работники на свинцовых фабриках выглядят очень бледными. И именно этот недостаток крови, а также голубая линия около зубов на деснах являются показателем серьезности заболевания. Следующая ступень – это паралич запястий рук, за которым следует стадия, начинающаяся с жалоб на головную боль с припадками и потерей сознания. Смерть в таких случаях наступает через три дня. Если же человек приходит в сознание, то часто остается слепым. Особенно поражает эта болезнь молодых девушек от 18 до 24 лет. Свинец поступает в систему через поры кожи, а также, попадая под ногти, заносится внутрь вместе с едой. Однако самый страшный вред наносится организму при вдыхании свинцовой пыли».

В 1893 году был основан специальный комитет в парламенте для разбирательства условий работы в химической индустрии. В результате исследований выявилось, что наиболее опасными для здоровья человека считаются предприятия по производству индийской резины, морению дерева и бумаги, красящих веществ, по лакированию стекла, мукомольные комбинаты, фабрики по разливу и запечатыванию в бутылки газированной воды, мастерские по окраске кораблей воспламеняющейся краской, а также производство спичек и свинца. Были выработаны необходимые меры для предохранения случаев потери здоровья на производстве, однако чаще всего они сводились лишь к тому, что владелец бизнеса обязывался давать молоко сотрудникам в 11 часов дня, выделять деньги на шитье фланелевых респираторов, которые чаще всего заменялись носовыми платками, и обеспечивать всех работников фартуками. Для контроля за соблюдением даже таких минимальных мер были назначены специальные инспекторы и впервые в истории – женские инспекторы, с которыми работницы могли более открыто обсуждать все свои проблемы.

Вот что рассказывалось в департаменте комитета о белом свинце в 1893 году. Комитет решил расследовать обстоятельства смерти семнадцатилетней Хатти Уолтер. Она жила в трех милях от фабрики в бедной семье. Поступила на работу за год до того в качестве эмалировщицы и была ею шесть месяцев. Эта должность считалась самой опасной. Хатти должна была, наклоняясь над изготавливаемой продукцией, смахивать с нее щеткой мелкие частички, перед тем как наносился новый слой эмали. Девушка постоянно глотала вредную пыль. Проработав полгода, однажды она почувствовала себя плохо и попросила мастера отпустить ее домой, куда ее проводил работник фабрики. Направленный к ней доктор зафиксировал сильное отравление свинцом. Через шесть дней она умерла. Столь быстрая смерть объяснялась тем, что девушка была крайне истощена, жила впроголодь и в любую погоду должна была проделывать долгий путь к месту работы, где оставалась на целый день.

Другой девушке, Энни Харрисон, повезло больше. Она осталась жива. После того как Энни потеряла сознание, она, почувствовав первые признаки отравления, вскоре бросила эту вредную работу.

«– Скажите мне, – спросили ее на дознании, которое последовало после смерти Хатти, – всегда ли вы надевали носовой платок на лицо?

– Нет, сэр. Когда я поступила, то там были очень старые халаты, такие изношенные, рвались по швам, и уже не было шапочек на голову. А насчет платка на рот, так и их сначала не было. Потом только, после нового закона они дали нам эти фланелевые штуки – респираторы.

– Много ли пыли вы глотали?

– Очень, сэр. Она такая сладкая на вкус. Когда меня тошнило, то выходили целые куски.

– Черные?

– Да, большие шматки. Каждая девушка на фабрике вам скажет то же, если они захотят говорить правду, сэр. Если работаешь в красном цехе, то выходят красные куски, в голубом – голубые, но самая худшая желтая пыль! Вот она меня погубила, сэр!

– Скажите, проникала ли пыль вам под одежду?

– Да, через халат и сквозь робу.

– Мыли ли вы руки регулярно?

– Да, сэр.

– А другие девушки?

– Сказать по правде, сэр, там и рукомойников-то не было, пока не приехали инспекторы.

– Собираетесь ли вы возвращаться на фабрику?

– Нет, сэр. Меня выгонят из дома, если я вернусь.

Председатель комитета, обращаясь к мастеру с фабрики:

– Вы думаете, что женщины более подвержены отравлению, чем мужчины?

– Нет, сэр. Их только тошнит больше, но некоторых женщин я бы не нанимал вообще.

– Каких же?

– Женщин с большими, влажными глазами. Им пыль особенно вредна. Такие женщины часто получают заболевание мозга и слепнут».

Еще хуже, пожалуй, была работа только на спичечных фабриках.

За мизерную оплату в пять шиллингов в неделю, работая по 14 часов в день, рабочие должны были окунать деревянные палочки в раствор фосфора и серы, налитый в лотки. Заводчики, не думая о нанимаемых рабочих, среди которых часто были дети, устраивали производство в крошечных комнатах без окон и вентиляции, где люди проводили целый день, дыша испарениями фосфора. Здесь состав смешивали и нагревали, и здесь же готовые спички высыхали перед их раскладыванием по коробочкам. Работа несложная, но уже через несколько лет у бедняг начинались мучительные зубные боли, распухали десны и челюсти. Единственным способом прекратить мучения хоть на какое-то время было выдергивание всех зубов. Если же рабочий продолжал работу на вредном производстве, а в большинстве случаев у него не было выбора, то испарения фосфора проникали в костную ткань, и у человека начинала светиться в темноте челюсть, а часто и другие кости на теле. Районы, где жили спичечники, называли трущобами светящихся скелетов. Редко кто из бедняг доживал до сорока лет. Если организм был крепкий и оставалась надежда, что болезнь не охватила все ткани, то единственным способом избавиться от мучительных болей было удаление зараженной челюсти, что сопровождалось ужасной операцией без всякой анестезии и длительным и не менее мучительным выздоровлением. Не случайно Victorian Match Girls(работницы на спичечных фабриках) считаются первыми борцами за права рабочих.

Английский актер Тони Робинсон, тот, который стал очень популярен после комедии «Black Adder» («Черная гадюка»), где он играл Болдрика вместе с Рованом Аткинсоном (Мистером Бином), провел один очень странный эксперимент. Он решил выяснить, какая же работа может считаться самой худшей во всей истории Англии. Для того чтобы оценить степень тяжести того или иного дела, он захотел все попробовать сам. Благодаря его опыту телезрители смогли увидеть, что все их личные проблемы ничто по сравнению с тем, с какими трудностями приходилось сталкиваться людям других профессий. Все перечисленные далее работы он освоил, так и не придя к выводу, какую же из них назвать самой худшей.

Кто выгребал земляные туалеты

Взять, к примеру, профессию мусорщика. Сегодня она сводится в основном к тому, чтобы собирать выставленные из каждого дома пластиковые пакеты со всем тем, от чего люди хотели бы избавиться. Огромная машина, вбирая мусор в свое просторное чрево и прессуя внутри себя, привозит его в центры переработки, где вручную, на конвейере рабочие отделяют бумагу – в одни контейнеры, стекло – в другие, тряпки – в третьи. И хоть занятие это не из приятных, все же его можно назвать чистой работой, по сравнению с XIX веком. Тогда мусорщик назывался Dustman– пыльный человек

«Раз в неделю мусорщик приезжал, чтобы собрать пепел; шлаки, золу, остававшиеся после растопки печей и каминов. И именно из-за угольной пыли он получил свое прозвище. Однако на самом деле ему приходилось убирать не только продукты сгорания, но и всевозможный мусор, отбросы, гнилье. Его приезд всегда сопровождался страшным грохотом колес высокой и похожей на ящик телеги, внутри которой гремели лопаты, совки, ведра, пустые корзины. Он приезжал с помощниками, членами семьи. Один из приехавших наполнял корзины угольными остатками, а второй, становясь на лестницу, приставленную к краю телеги, укладывал их на дно, стараясь разместить как можно плотнее. Туда же утрамбовывался и весь накопившийся за это время мусор. Затем все увозилось на свалку на их дворе. Там жена, дети и родственники принимались за сортировку привезенного мусора».

При всей своей неприглядности профессия эта была очень выгодной. Деньги делались из ничего. Зола и пепел после просеивания продавались на поля ферм и служили прекрасным удобрением. Крупные куски золы отправлялись на кирпичные фабрики.

«Нэнси понимала, что дети пыльного человека в прямом смысле слова рождены, чтобы стать мусорщиками, и однажды не выдержала и заговорила с грязным мальчишкой, который помогал отцу чистить выгребную яму. На нем был надет кожаный фартук гигантского размера, закрывавший его почти с головы до ног, а поверх него еще один – короче, из более грубой кожи и с глубокими карманами, куда он прятал свои находки.

– Как дела, Джонни? – спросила она его.

– В порядке, мисс, – сказал мальчик.

Нэнси подумала, что это очень уместный ответ из уст уборщика мусора.

– Я хотел спросить о вашем брате Тиме. Я не вижу его больше, он не приходит играть на поле. Здоров ли он?

– Здоров, Джонни, спасибо. Он теперь работает на фабрике и очень устает.

– На фабрике! – мальчишка восхищенно присвистнул. – Теперь он, наверное, больше не захочет играть со мной! Кто хочет водиться с сыном мусорщика?

– Нет, нет, Джонни, совсем не в этом дело! У него просто очень тяжелая работа!

– Но от него хотя бы все время хорошо пахнет, не то что от меня! Как бы я мечтал пойти работать на фабрику!

– Подрастешь и пойдешь!

– Что вы, мисс! Отец ни за что меня не отпустит! Он говорит, что теперь наша работа становится все более чистой, ведь скоро уже совсем не останется земляных туалетов, канализация будет везде, как в большом городе, и тогда можно будет работать в белых перчатках! Не уйдешь же ты, говорит он, тогда как твой отец, дед и его отец очистили столько дерьма, простите за слово, мисс, чтобы обеспечить твое будущее, в котором скоро тебе не придется делать то, что приходилось делать нам!

– Джонни, я давно хотела тебя спросить, – Нэнси замялась, – как ты можешь это делать? Тебя не тошнит? Меня от одного запаха выворачивает наизнанку, я в дырку туалета и смотреть не могу, не то что чистить!

– Ну, теперь-то у нас насосы есть, установим там и качаем в бочки. В саму-то яму не лезем, а вот отцу и деду приходилось! А потом, мисс, я ведь к этим запахам с детства привычный. Только вот сторонятся нас все».

Мусорщики считались в своем роде изгоями общества. В XIX веке, когда мораль и этика были очень высоки, большое значение придавалось тому, как деньги зарабатывались. И хотя в нравственном отношении деньги мусорщика были чище, чем американского работорговца, все же последний мог быть принят в определенных кругах, а разбогатевший мусорщик нет.

«Дом у мусорщика стоял на отшибе, его в прямом смысле слова можно было найти по запаху. Подойдя к высоким воротам, Нэнси пришлось довольно долго стучать, пока ей открыли. Видимо, свои все были в сборе, а гости сюда не заходили. Открыл сам мусорщик, который, не спросив ничего, просто пригласил ее во двор, разделенный на две части – свалку и огород. Там же стояли нераспряженная лошадь, высокая колымага, рядом с которой были наполненные мешки и бочки, видимо, приготовленные для продажи. Дом же оказался большим и на удивление уютным. Джонни подскочил к ней радостный, видно, гости были здесь в диковинку. Он пригласил ее внутрь.

– Я очень рад, мисс, что вы пришли. Да вы садитесь. Смотрите, какие хорошие прочные стулья подобрали мы с отцом в городе и этот шкаф. Он, правда, был разломан совсем в пьяной драке в пабе. Хозяин расплатился им с отцом за очистку мусора. Мы починили его, и он теперь совсем как новый.

Вошла мама Джонни. Вытерла руку о фартук на случай, если Нэнси захочет ее пожать в приветствии, но первой не протянула, хотя и была старше. Девушка понимала ее чувства. Люди обычно брезговали знакомиться с ними, и их жизнь протекала изолированно от соседей. Нэнси доброжелательно поздоровалась с женщиной, а та в ответ сердечно ответила, узнав, что девушка ищет Тима:

– Не беспокойтесь, мисс, ничего с вашим братом не случится, найдется.

– Спасибо, миссис Спенсер, Джонни успокоил меня, сказав, что видел его. Тим недавно устроился работать на фабрику, и ему очень тяжело.

– Да, хлеб нелегко достается! И жалко их, – жена мусорщика кивнула на Джонни и остальных детей, с любопытством окруживших пришедшую, – и помощь нужна! Ко всему человек привыкает! Здесь мы хоть и гоняем их, да подзатыльники получают от любящих рук, а на фабрике, небось, не жалеют его, сердешного, и бьют все, кому охота придет!

– Вы совершенно правы, миссис Спенсер, даже меня не стеснялись, когда я навещала Тима. И труд у него хуже, чем у каторжника, я бы и часа не выдержала!

– Надо, мисс Нэнси, в любом деле приятную сторону видеть. А ежели не разглядишь, то хоть помирай на работе! Даже в нашем деле можно светлую сторону разглядеть. Да-да! Не удивляйтесь! Возишься в дерьме, извините за слово, возишься, а нет-нет да и найдешь что– нибудь интересное. Вот посмотрите, – женщина показала на полку, где были выставлены три красивые фарфоровые тарелки и скульптурки. – Хороши?

Нэнси кивнула. Такую посуду она видела только на витринах дорогих магазинов.

– А ведь все это наши находки! Правда, пришлось их помыть, поскоблить как следует, где-то подмазать, что-то подклеить, но теперь они украшения нашего дома! Узор-то какой на них! Блюда – словно прозрачные! Многие ли в наше время могут таким похвастаться? Мы, конечно, с них не едим, бережем. На каждый день вон, металлические миски – им сносу нет и не бьются! Но поглядеть приятно! И другим показать. Правда, мы знакомство водим только с такими же мусорщиками, но иногда к нам по делу заходят.

Нэнси понимала, что миссис Спенсер очень хотелось показать, что они живут не хуже других!

– Здесь о каждой вещи можно целую историю рассказать. Вот в этом и есть та приятная сторона в нашем деле, о которой посторонние не знают. Все думают, что мусорщик только с грязью и пылью дело имеет. Да и то, работа здоровая, не то что на химических фабриках или на производстве спичек. У нас все крепкие, сильные и долго живут. Ой, заговорила я вас, мисс, может, хотите чаю попить или поесть? У нас сегодня прекрасная утка, третьего дня попала под колеса нашей колымаги в городе.

– Нет, спасибо. Побегу своих успокоить, что Тим нашелся.

– Ну как хотите. Вы заходите к нам, мисс Нэнси. Мы гостям всегда рады!»

Что выбрасывалось викториа н цами

О времени можно судить не по тому, что производится, а по тому, что выбрасывается. Это гораздо более четкий показатель достатка, избытка и нужд поколения. Могли ли представить себе миллионы людей, завидовавшие счастливцам, приобретшим телевизор, крошечный экран которого увеличивался с помощью линзы, прикрепленной перед изображением, что скоро их можно будет легко подобрать на свалке. И не только такие экземпляры, которые уже отслужили свой век, а еще и вполне работающие, только устаревшие. Такие, например, где в круглую, плоскую емкость перед экраном была налита дистиллированная вода для увеличения изображения и все, что транслировалось с Шаболовки, смотрелось как в аквариуме. Соседи в коммуналках, составлявшие графики, чья очередь идти на просмотр, удивились бы безмерно, узнав, что через несколько лет на помойках будут стоять работающие «Рекорды», от которых хозяева избавились только потому, что они давали черно-белое изображение. А машины! Вспомните, еще 30-40 лет назад в московских дворах можно было увидеть копошившихся около брошенных «Побед» трудяг, которые, приходя каждый вечер к покинутому сокровищу, старались реанимировать его. Около них всегда собирались советчики, которые, сами не решаясь взяться за непосильную задачу, тем не менее с наслаждением вдыхали машинные запахи и с уважением поглядывали на перепачканного смельчака– умельца. А ведь тот принимался за свой труд с авто, у которого порой и внутренностей не оставалось. Все было разобрано и растащено механиками-любителями. Теперь же свалки переполнены отслужившими свой срок автомобилями, которых бросили только за то, что они устарели.

Если бы жившие в XIX веке могли заглянуть в будущее, то первое, что бы их поразило, даже не то, сколько нужных вещей выбрасывается на улицу, а то, что они не подбираются никем. Такое было невозможно два века назад. Во времена, когда изготовленная вещь стоила дорого, каждый старался сделать нужное своими руками и тем самым сэкономить.

Вещи перешивались, перелицовывались, то есть переворачивались наизнанку, которая не выцвела, и сшивались по новой выкройке. (В советское время в России и республиках этим искусством владела почти каждая женщина. В Англии – послевоенное поколение.) Сапоги несли к сапожнику, который из голенищ выкраивал пару для подростков. Любая изготовленная вещь стоила денег, недаром же до тех пор, пока у горожанина было что-то кроме одежды на теле, он считался собственником. Что вещи, даже чай считался напитком до тех пор, пока из него можно было выжать цвет. Спитый чай собирался, высушивался, расфасовывался заново, перемешивался с мятой или другой пахучей травой и продавался для бедняков. А также его сдавали на красильные фабрики или в мелкие мастерские для обновления цвета изношенных тканей. Табак, так же как и чай, доставлялся в Англию на кораблях и, как любой импортный товар, ценился довольно высоко.

«Мальчишки лазили между столами в пабах, собирая грязные окурки с пола. Наберут в мешок и продают на затяжку беднякам. А такие, что уж никак не раскурить, несли на табачную фабрику на переработку для папирос низкого сорта. Получали за это немного, но достаточно, чтобы как-то прокормиться».

Чтобы понять, что в XIX веке абсолютно все шло в дело, достаточно узнать о существовании профессии речных подбирал (mud -грязь, lurk -таиться), которой занимались люди разного возраста, от сопливых мальчишек до стариков. Она описана у Чарлза Диккенса во многих произведениях и не является плодом его фантазии. Чтобы лучше себе представить условия, в которых находились эти люди, вспомните, что в XIX веке реки были подчас ненамного чище, чем современная канализационная система, свидетельства чего проступали на берегу везде, где обнажалась земля после отлива.

«Когда идешь вдоль реки, то везде видишь подбирал, тех, кто ходил вдоль илистого берега и выуживал из грязи то доску, то кусок угля, то старую лампу, то худую галошу. Как только наступал отлив и уходила вода, они торопились на берег, потому что из-за прилива могли работать только по два часа в день. Сколько бедняг потонуло, не сумев выбраться из глубокого ила! Застряв по пояс, они с ужасом видели поднимавшуюся воду и судорожно делали последнюю попытку освободиться, понимая свою обреченность. Хорошо, если рядом был напарник! Беспризорники – уличные арабы, устраивались на ночь в каком-нибудь брошенном баркасе или под перевернутой лодкой. Территории между ними были поделены. На чужую – не ходи! Побьют! Лучше всего промышлять рядом с улицами, где жили богатеи. Течение менялось, при приливах – к центру города, при отливах – от него, и тогда обязательно приносило что-нибудь стоящее! Стоя босыми ногами по колено в ледяной воде, они не брезговали ничем! Уголь и деревяшки шли на растопку, любая годная найденная вещь – на барахолку, металл – на переплавку, старая одежда – к старьевщику. Старые веревки, сети, канаты относились в работный дом, где бедняги, стирая в кровь пальцы, расплетали их на тонкие волокна. Работа эта была очень тяжелая, пальцы не слушались и костенели, не в состоянии разъединить намертво скрученные, как вросшие друг в друга веревки. У кого еще были зубы, пытались раскусить. Потом из них свивались новые веревки. Старые газеты и журналы шли на обертку при продаже еды или на использование при выходе переработанного продукта. Земляные туалеты стояли на всех улицах. Абсолютно все шло в дело и можно было продать. Даже трупы приносимых водой животных не оставлялись на берегу. Шкуры шли на кожу, кости на мыло».

Вся их жизнь крутилась вокруг приливов и отливов. Жили они тут же на берегу в хижинах, сколоченных из принесенных рекой досок, и готовили на воде, которую зачерпывали тут же из реки. В речной же воде, в местах, где фабрики, остудив свои механизмы, делали выброс, они грели свои окоченевшие ноги. Согласно описанию современника 1Ьнри Мэтью, одежда и внешний вид представителей этой профессии были самыми презренными и ничтожными из тех, какие он только встречал! Мэтью однажды расспросил четырнадцатилетнего мальчика о его жизни. На нем не было рубашки и обуви, только грязные брюки. Он их засучивал по колено и шел в воду. Гвозди и разбитое стекло то и дело втыкались ему в ноги, но, даже не обрабатывая раны, мальчишка возвращался опять в реку, поскольку ему нужно было успеть пройти свою территорию до прилива. «Если я не найду ничего до того, как поднимется вода, я буду голодать до следующего отлива!» Однажды, после того как медный гвоздь вонзился ему в ногу, он хромал несколько месяцев! «Было жутко больно лезть в воду, но зато я загнал его (гвоздь) за хорошие деньги!»

На что шли куриный помет и дерьмо собачье

По иронии судьбы, собиратель перечисленного выше назывался Pure collector– собиратель чистоты. В смысле того, что продукция должна была быть не перемешанной с уличной грязью, а, как говорится, сразу из-под курочки. Представители этого занятия ходили по улицам с корзинами и подбирали все, что оставалось после каждой присевшей собаки. Органические соединения, находящиеся в этих «продуктах», были незаменимыми при изготовлении кожи. После отсоединения шерсти, остававшейся на коже животных, она должна была какое-то время пролежать в ванной, наполненной куриным пометом и собачьим калом, которые уничтожали все сохранившиеся бактерии. В природе, как известно, нет ничего лишнего. Викторианцы знали об этом очень хорошо и умело использовали для своих целей. Такое мудрое отношение к естественной органике они заимствовали у римлян, которые еще две тысячи лет назад закрепляли краску на тканях с помощью человеческой мочи, собираемой по дворам рабом, принадлежавшим к не менее приятной профессии, чем вышеописанные работяги.

А если учесть, что в викторианское время еще не было искусственной кожи, то становится понятным, что «собиратели чистоты» были просто необходимы. Без их неприятного и неблагодарного труда мог бы встать весь транспорт в Англии, ведь сбруи лошадей, верх карет и омнибусов, ременные передачи в поездах – все изготовлялось из кожи.

Итак, в XIX веке люди ценили гораздо больше, чем сейчас не только то, что производилось руками человека, но и то, что создавалось природой. В это время всячески поощрялась бережливость.

Собиратель костей и тряпичник

Этой профессией занимались только те люди, которым уже некуда было падать. Гниющие, разлагавшиеся кости пахли омерзительно, и отмыться от этого запаха было невозможно. За работу платили очень мало, и кроме того, она требовала большой выносливости. Вставать надо было в два часа ночи и, пока еще все спят, отправляться из дома, чтобы, обойдя все помойки на расстоянии двадцати с лишним миль, набрать в свои мешки гниющих костей, выбрасываемых кухарками после готовки. Почему же ночью, когда ничего не видно? Потому что было очень много конкурентов, которые могли добраться первыми и, пошарив своим длинным шестом с крючком на конце, найти кости или тряпки быстрее. Материал в любом, даже самом бросовом виде был в большой цене. Десять тысяч тонн тряпок ввезли в Англию в 1851 году. Можно было продать четыре фунта за полпенни уличному старьевщику. В викторианское время из тряпья изготавливалась бумага. (Ранние произведения Чарлза Диккенса были напечатаны именно на такой бумаге. Бумага эта намного долговечнее современной, сделанной из древесной массы. Британская библиотека – одна из самых крупных в стране, сталкивается с проблемами сохранения современных книг. Но книги викторианского периода до сих пор в очень хорошем состоянии.)

Если собиратель специализировался по костям, то помимо конкуренции еще одной причиной, почему он работал ночью, был отвратительный запах, который исходил от него и его мешка. Работы, связанные с дурным воздухом, не разрешалось производить днем. Помните, как викторианцы, по примеру римлян, относились к чистому воздуху? Как земляные туалеты опустошались от содержимого ночью, так и собиратель костей пешком или на телеге обходил свои точки до рассвета. У этой работы, как и у всякой другой, были свои ступени роста. Так, например, днем забирал из домов отбросы тот, у кого уже были налаженные многолетние связи со всеми кухарками округи. Большие кости животных доставлялись посредникам во Францию. Там из них делали искусственные зубы, ручки для расчесок, ножей и щеток, кольца для младенцев из богатых семей, у которых чесались десны, а мелкие продавались на пищевые фабрики для выработки желатина и на производство мыла.

А теперь мы подошли к профессии, которая, с точки зрения очевидца Тони Робинсона, по праву может быть признана самой отвратительной из всех. Хотя, возможно, многие с ним не согласятся. Называется она tanner –дубильщик Профессия эта, несмотря на всю свою, мягко говоря, неприятность, являлась абсолютно необходимой в викторианское время, когда люди еще не научились получать синтетические ткани и искусственную кожу.

По описанию современников, было практически невозможно подъехать на лошадях к фабрикам по производству кожи. Почувствовав чудовищный запах разлагавшихся трупов животных, лошади становились на дыбы, и никаким кнутом нельзя было заставить их въехать в ворота. Они поворачивали в сторону дома.

«Однажды Нэнси вместе с мамой возила продавать свою сдохшую корову на такую фабрику. Шкуру их бедной любимицы бросили на ночь в известковую ванну, чтобы потом легче очищалась шерсть. Прямо при них уже отмокшую шубу другой коровы, перекинув через перекладину, работники счищали большими плоскими ножами, пока не показалась плотная, светлая кожа. Помощник управляющего был в хорошем настроении и все погладывал на Нэнси. Он водил их по этому кошмарному месту и рассказывал, что потом шкуру поместят на несколько суток в другую ванну, полную куриного и собачьего дерьма, и будут подогревать. Нэнси тогда поняла, почему видела на улицах людей, подбиравших кучки за каждой присевшей собачкой. Это тоже был их заработок Такая смесь, как оказалось, убивает все бактерии в шкуре, и она после не гниет. А после этого кожу бросят в ванну с дубовой корой. Рассказав все, помощник поинтересовался, не захотят ли они потом выкупить готовый товар, а когда Нэнси с мамой отказались, засмеялся:

– Да она все равно к вам вернется! Или ремешком для сбруи, или лемехом в кузню! Хотя кто знает, может, ваша корова отправится в поезде в виде ременной передачи крутить колеса! У нее теперь большие возможности!

Мама тогда замахала на него руками и назвала богохульником.

Ну и вонь стояла на этой фабрике! Нэнси потом целую неделю не могла от нее избавиться! Она еще удивилась, когда их провожатый сказал:

– А что, моя женка каждый сезон новую обувку получает! – И покосился на стоптанные ботинки Нэнси. Она спрятала сбитые носы под длинной юбкой и отметила про себя, что у работавших в таком месте, оказывается, были семьи и жены, которые не брезговали кошмарным запахом».

Молочник в Лондоне

В Лондоне работало много молочников. Менеджерам платили от тридцати до шестидесяти шиллингов в неделю. Им также полагались дом или комната, за которую из зарплаты не вычиталась аренда. Они были обеспечены молоком, яйцами и маслом. Сборщик молока получал до двадцати шести шиллингов в неделю. Причем те, кто развозили товар на телеге, имели на шиллинг больше, чем те, кто это делал на коляске, поскольку они должны были заботиться так же о лошади. Кроме этого, у них были неучтенные виды дохода. Молоко разбавлялось водой, а поскольку покупатели предпочитали его не белым, а желтым, что указывало на жирность продукта, они его таковым и получали, не подозревая, что желтизна характеризует не качество продукта, а количество добавленного безвредного красящего вещества. Молочники подразделялись на тех, кто собирал молоко у горожан, державших коров, и тех, кто его продавал. Коровы доились по три раза каждый день, куры неслись, и молоко и яйца от поставщиков нужно было собирать по два, а то и по три раза на дню. Работа начиналась около четырех утра и заканчивалась около шести и семи часов вечера. Независимо от того, чем занимался молочник, был ли он оптовик или торговал в розницу, проблемы были схожи, и самая главная из них та, что они работали без выходных. Это одна из тех профессий, где работа не должна остановиться ни на день, будь то праздники или будни.

Как прожить на тридцать шиллингов в неделю

2,25 фунта = 1 килограмм;

20 шиллингов = 1 фунт;

5 шиллингов = 1 крона;

1 шиллинг = 12 пенсов.

Артур Моррисон, автор статьи, написанной в апреле 1901 года в «Cornhill Magazine», выбрал эту сумму (30 шиллингов) не как среднюю для рабочего класса, она несколько выше, а как среднюю с учетом непредвиденных обстоятельств, вследствие которых человек не работал несколько дней. И жил он в районе для низкого сословия, но при этом в достойном месте не очень далеко от работы. У него трое детей школьного возраста. Арендная плата за половину дома, в котором его семья занимала три комнаты, составляла семь шиллингов в неделю. За нее он расплачивался в субботу, когда получал свое еженедельное жалованье. Вечером его миссис отправлялась за покупками на неделю, прихватив мужа, чтобы потом нести купленное домой. Сначала они шли к бакалейщику, поскольку цена на его продукты не изменялась, потом к продавцу рыбы, мяснику и зеленщику, чьи продукты дешевели, когда начинали слегка портиться. У бакалейщика они покупали четверть фунта чая, заплатив за это четыре с половиной пенса. Чая должно хватить на семь дней, если не пожалуют нежданные гости. Затем она покупала четверть фунта кофе, что стоило три пенса, фунт сахара кускового и два фунта жидкого за три пенса, банку варенья весом в три фунта за семь с половиной пенсов. Следующей покупкой было полфунта масла – шесть пенсов, восемь яиц за ту же сумму, фунт бекона за восемь пенсов и полфунта сыру за три пенса. К мяснику она шла позже. Он по знакомству всегда оставлял ей говяжье рагу – косточки, на которых было достаточно мяса на воскресный ужин. Хозяйка оставляла мяснику от двух-трех шиллингов до половины кроны. Мяса должно было хватить на всю неделю. Горячего – в воскресенье, холодного – на два-три дня, и из остатков сварить «стю» – тушеное мясо с овощами (недоеденные куски мяса варятся с картошкой, морковью и луком, бульон, образуемый при этом, делается густым с помощью добавленной муки).