Текст книги "Повседневная жизнь викторианской Англии"

Автор книги: Татьяна Диттрич

сообщить о нарушении

Текущая страница: 20 (всего у книги 25 страниц)

«Я без особого уважения отношусь к людям, которые зовут доктора каждый раз, когда застудят голову!» Это была довольно часто встречавшаяся точка зрения. Женщины сами знали, как избавиться от обычных болезней. Припарками лечились болезни живота, ими же – и простуженное горло. От фурункулов избавлялись следующим образом: больное место очищалось, а затем с помощью липкого вещества прикреплялся бандаж и оставлялся на несколько часов. Вещество, которое было в бандаже, заставляло фурункул созревать быстрее. Для этой же цели использовался пар от чайника или горячий утюг. Затем ножницами делался прокол, дававший возможность избавиться от жидкости, скопившейся в нарыве, и рану прикрывали повязкой с оливковым маслом, обладающим заживляющим эффектом (это знание передалось еще от римлян). При высокой температуре в комнатах, где находился больной, жгли серу, чтобы защититься от дурных испарений, исходивших от него. В XIX веке часто в романтических новеллах описывались женщины, страдавшие плохим здоровьем. Для этого существовало много причин, начиная с того, что смертность среди новорожденных девочек была гораздо выше, чем у мальчиков. Питание для разных полов было различным. Считалось, что еда для дочерей должна содержать гораздо меньше протеина, чем для сыновей, поскольку тогда это поможет легче перестроиться организму в период созревания. Даже воспитывались дети по-разному. Мальчики постоянно находились на свежем воздухе и были вовлечены в разные спортивные игры и занятия, девочки гораздо больше времени проводили дома. Когда они становились женами, то по-прежнему находились в атмосфере, переполненной мелкими частицами горения (угля или газа). Все это и многое другое, о чем упоминается далее, приводило к тому, что женщины XIX века были существами нежными, обладали плохим здоровьем и слабой, неокрепшей нервной системой. Вспомните, практически в любом произведении этого периода дамы или девушки падают в обморок. Лишаться чувств при малейшем потрясении было вполне естественно для леди и только доказывало хрупкость женского организма. «Элизабет ушла довольно далеко, собирая клубнику в жаркий летний день. На обратном пути она почувствовала головокружение и потеряла сознание… Прошло много дней, прежде чем к ней вернулись ее прежний дух и бодрость, и в течение нескольких месяцев после прогулки она чувствовала себя вялой и утомленной».

«Мои старые слабости»

Однако существовало много и таких примеров, когда зажиточные женщины находили удовольствие в своей постоянной болезненности. Как написала Джулия Стефен – «искушенный инвалид» XIX века: «…искусству быть больным не легко научиться, но им владеют в совершенстве многие великие страдальцы».

Еще в юности она задумывалась о том, что у женщины нет совершенно времени для себя. Все, о ком она заботится, ожидают, что в каждую минуту своей жизни она думает о них. Те же мысли приходили в голову Флоренс Найтингель – одной из самых известных женщин своего времени, вылечившей множество солдат во время Крымской войны. Она писала, что замужняя женщина иногда жалеет, что не сломала ногу, потому что тогда все в доме крутились бы вокруг нее, а не она вокруг всех. Но если Флоренс только мечтала о недолгой передышке, то многие женщины XIX века постарались ею воспользоваться.

Марион Самборн страдала от многих заболеваний, которые она сама характеризовала как «мои старые слабости». День ото дня она чувствовала себя слабой и уставшей. Она пробовала лечиться многими методами, включавшими очень популярную в период 1880– 1890-х годов молочную диету, пинту бордо и турецкие бани, куда она отправлялась раз в неделю. Частенько она оставалась в постели до полудня и чувствовала себя гораздо лучше за ужином и в театре. В результате кем-то было замечено, что Марион не так больна, как она думает! Для женщин высшего класса стало обычным делом постоянно жаловаться на плохое самочувствие.

«У меня раскалывается голова!», «Мои нервы на пределе!» – фразы, часто звучавшие в домах аристократов. «Моя тетя Этти была образцом инвалидизма. Когда ей было 13 лет, после приступа дифтерии доктора рекомендовали, чтобы она некоторое время принимала завтрак в постели. После этого за всю свою жизнь она больше никогда не поднялась к завтраку. Плохое самочувствие стало ее профессией, и разговоры о болезнях – единственной темой для разговора! Она всегда уходила отдохнуть на случай, если она потом устанет».

Однако не только женщины были влюблены в идею постоянного плохого самочувствия. Мужчины тоже были подвержены этому в не меньшей степени. Самым большим «инвалидом» своего времени являлись члены семьи Чарлза Дарвина. «В доме моего деда всегда была траурная атмосфера постоянной болезни. Возможно, это было оттого, что мой дед (Чарлз Дарвин) был постоянно болен, и его дети, обожавшие своего больного, подражали ему, а еще и потому, что это было так приятно, когда бабушка постоянно жалела и ухаживала за ними. В доме хранились сотни писем, в которых содержались рецепты, описания опасных болезней, касавшихся каждого из них. Многие недомогания носили несомненно нервический характер, хотя наверняка существовали и настоящие болезни. Однако, насколько они были больны, мы никогда не узнаем. Можно сказать одно, что в целом отношение к здоровью в семье Дарвина было нездоровым! Быть больным там считалось нормальным».

Чарлз Дарвин представлял собой удивительный экземпляр. Родители его – доктора, и в семье были известны случаи нервной нестабильности. Много книг написано на эту тему. Ральф Колп в книге «Инвалид: болезнь Чарлза Дарвина» предполагал, что экзема великого ученого была следствием его постоянных переживаний о том, как будет воспринята обществом его теория о происхождения человечества. Экзема проходила, когда он переставал говорить об этом, и появлялась, когда он вновь возвращался все к той же теме!

Джон Винслоу, однако, считал, что Чарлз Дарвин страдал от отравления мышьяком, который содержался в некоторых препаратах, прописанных ему после диагноза «диспепсия». Пациен должен был начинать с очень маленькой дозы, которую должен был увеличивать по мере привыкания желудка к яду. Инвалидизм XIX века происходил оттого, что во время, когда предъявлялись очень строгие требования ко всем членам общества, человеку требовались уважительные причины просто для того, чтобы отдохнуть.

Другая причина подобного поведения отсылает нас к истории об Алисе Джеймс, которая была инвалидом по желанию всю свою жизнь. Уже в двадцать лет совершенно здоровая девушка стала выказывать признаки чрезмерной заботы о собственном здоровье. Когда ей исполнилось тридцать, ее отец заметил как-то в разговоре: «Она то и делает, что либо бьется в истерике, либо пытается лишить себя жизни, и все это при постоянных жалобах, что она больна всем, чем только можно!»

К этому времени ее братья и сестры уже имели семьи, у нее же не было ни мужа, ни детей, ни занятий, кроме того, что ежедневно записывать в дневник сведения о своем самочувствии. Она использовала собственные надуманные болезни, чтобы защититься ими от стремлений достичь чего-либо в жизни. Брат Алисы Генри написал позднее, что ее плохое самочувствие являлось для нее защитой от всех жизненных проблем. Вся жизнь в доме, где находится больной, обычно вращается вокруг него. Любое невнимание приводит к взрывам. «Когда в моей комнате горничная немного приоткрыла окно, на следующий день я уже страдала от ревматизма в голове. Я просто была не в состоянии ни двинуться, ни вздохнуть в течение 12 часов. Сколько же нужно иметь здоровья, чтобы быть больным!»

Когда же, наконец, у Алисы обнаружили рак груди, она этому чрезвычайно обрадовалась: «С самого начала, как я заболела, я все ждала и ждала, когда же у меня найдут хоть какую-либо болезнь! Воистину, кто долго ждет, тот дожидается!» Вскоре братья Алисы по ее запискам издали книгу «Трагическая муза» и даже поставили пьесу. «Неплохое шоу для одной семьи!» – заметила Алиса. «Особенно, если я, наконец, умру – это самая трудная его часть!»

Медицина

Население городов росло, докторов требовалось все больше и больше, поэтому медицинские школы расширялись, обучая учеников новым технологиям, таким как, к примеру, анестезия, которая стала использоваться при операциях в 1846 году. Ранее пациенту давали алкоголь, который не мог заглушить чудовищную боль, когда ему ампутировали (отпиливали пилой) ногу. Операцию очень часто производили в так называемом театре, напоминавшем современный цирк, на арене которого находились пациент и доктор, а зрительские места оставляли для студентов, обучавшихся медицинской науке. Хирург появлялся на операции одетый в сюртук не первой свежести с повязанным сверху фартуком, с кровью, оставшейся от предыдущих пациентов. Руки он мыл только после ампутации.

Больной, накачанный бренди, в ужасе взирал на разложенные инструменты, вид которых мог повергнуть в страх любого нормального человека (они мало изменились с викторианского времени). Ознакомившись с предстоящей работой, доктор брал в руки прямой острейший операционный нож и, повернувшись к аудитории, говорил: «Засекайте время, джентльмены!» (Девушек среди них не было.) Если ампутировали ногу, то врач делал мгновенный круговой надрез вокруг икры, а затем пилой отъединял кость. Очень важно было, чтобы операция проходила очень быстро. На все требовалось тридцать секунд, но тридцать процентов больных умирало от болевого шока или потери крови. Действия хирурга сопровождались душераздирающими криками несчастных, над которыми производилась операция. Студенты падали в обморок.

К счастью для всех нас, американский зубной врач Уильям Моргон, экспериментируя с эфиром в 1846 году, заметил, что, приводя с его помощью пациента в бессознательное состояние, тем самым врач облегчал себе работу. Английский доктор Джон Сноу, упоминаемый ранее в связи с холерой, заинтересовавшись этим открытием, убедил королеву Викторию использовать хлороформ при родах в 1853 году, когда на свет появился принц Леопольд, и через четыре года – принцесса Беатриса.

После королевского одобрения анестезия стала поощряться повсеместно, несмотря на то, что дозировка еще не была выверена, и в комнатах, освещавшихся газом, атмосфера, насыщенная эфиром, становилась чрезвычайно пожароопасной. Хлороформ был не горюч и легче в применении, поэтому им стали заменять эфир. Анестезия явилась колоссальным достижением в медицине, позволившим спасти миллиарды человеческих жизней!

Поскольку пациенты находились в бессознательном состоянии, скорость перестала быть основным фактором при операциях и хирург теперь мог работать аккуратнее и осторожнее, не нанося ненужных повреждений тканям. Появилось время на то, чтобы как следует ознакомиться с открывшейся во время операции проблемой, на обдумывание и принятие решения, на аккуратное сшивание кровеносных сосудов. В результате смертность значительно снизилась и выздоровление наступало гораздо быстрее. По той же причине хирурги перестали заниматься только ампутацией, как было ранее, и начали делать операции по вырезанию воспалившегося аппендицита или удалению камней из почек. Это привело к тому, что доктора перестали быть мясниками и старались использовать свои возможности в науке.

Следующее достижение в хирургии – применение антисептика. В 1867 году в руки к шотландскому доктору Джозефу Листеру попал маленький мальчик с открытым переломом руки. Зная, что в рану скорее всего попала инфекция, доктор решил прочистить ее с помощью карболовой кислоты, которую применяли при чистке дренажной системы. К такому неожиданному заключению он пришел не сразу, экспериментируя до этого с животными. Рука мальчика была спасена, и этот опыт вскоре стал широко известен в медицинском мире, где стали применять антисептики для предотвращения попадания инфекции в раны. Доктор Листер был так впечатлен достигнутыми успехами, что даже сконструировал распылитель карболовой кислоты, более известной под названием «фенол», чтобы с его помощью очищать воздух перед операциями. Немного позже Листер понял, что инфекция таится не в воздухе, а находится на коже больного, хирурга и инструментах, которыми производилась операция. После этого открытия инструменты стали делать не с деревянными ручками, как это было ранее, а целиком металлическими для облегчения стерилизации. В 1876 году были впервые использованы медицинские перчатки, и хирурги стали мыть руки перед операциями. Использование всех нововведений XIX века привело к тому, что смертность значительно снизилась. Повсеместно стали открываться медицинские школы, где студенты осваивали последние достижения науки.

А теперь обратимся еще раз к Флоренс Найтингейль, имя которой стало известно всей Англии после Крымской войны, где англичане воевали против России. Она отозвалась на письмо, опубликованное репортером, побывавшим на войне. Он писал, что французские полевые госпитали хорошо организованы, а английские совершенно заброшены. «Разве нет у нас в стране преданных женщин, способных штурмовать наших министров, чтобы они отпустили их выхаживать наших бедных, раненых собратьев». Именно это она и сделала, услышав крик с поля боя в этом газетном материале, и, добившись разрешения высших инстанций, выехала на войну с 38 медсестрами.

Приехав на фронт, она обнаружила в госпитале километровые ряды кроватей, на каждой из которых лежало по нескольку солдат. Раненые находились на одной койке с обмороженными, тифозными и холерными. Тех, кого не могли разместить, клали на пол, по которому нельзя было пройти, не испачкав ноги мочой, кровью и калом. Ни о какой гигиене не могло быть и речи! Не было никакой санитарии, горячей воды, мыла, полотенец. Подчас не было даже еды. Солдаты умирали ежедневно. Тысячи из них скончались от инфекционных болезней.

Леди Флоренс стала всеми силами бороться за то, чтобы больных не сваливали где попало, чтобы строили временные кровати или настилы, мыли полы, стирали бинты, что, конечно, делалось и ранее, но не с такой тщательностью, как теперь под ее строгим надзором. Присутствие Флоренс Найтингейль и женского медицинского персонала на фронте спасло огромное количество жизней. Мужчины, привыкшие в Британии, что быт организовывался женщинами, нуждались в их помощи и на войне. С их прибытием в госпитале не только появились порядок и санитария, являвшиеся необходимым условием для выздоровления, но и ласка, и сострадание, так нужные солдатам в минуты их слабости. Если женщины не могли более ничем помочь раненым, то хотя бы сидели рядом и, держа их руку, передавали им тепло, участие и сострадание.

Флоренс называли леди с лампой. Она совершала ежевечерние обходы, следя за порядком и надлежащим уходом за больными. Будучи обстоятельной женщиной, она вела ежедневные записи, в которых учитывала все: количество поступавших в госпиталь солдат, умерших и выздоровевших, условия, в которых они содержались, применяемые виды лечения, температуру воздуха и воды и даже расстояние между кроватями. Вернувшись в Англию, она презентовала свои записи королеве в виде цветного веера, где розовым цветом указала количество солдат, умерших от ран, и зеленым тех, кто умер от инфекций. Подобный наглядный доклад лучше всего передал информацию о количестве солдат, которых можно было спасти. На лепестках веера Флоренс привела статистику, которую методично документировала на фронте. Она также написала рапорт, в котором яростно критиковала порядки в армии, при которых забирались на войну здоровые молодые люди, из которых каждый год погибало полторы тысячи только из-за плохого питания, болезней и небрежения.

«Это все равно что просто поставить их к стенке и без всякой вины расстрелять!» – писала она. Страстный тон и факты, которые ранее скрывались от правительства, наконец пробились через все бюрократические препоны. К ее словам стали прислушиваться, и работа госпиталей значительно улучшилась. Порядок, наведенный ею, спас жизнь многим и облегчил женщинам дорогу в медицину. После 1865 года им было разрешено заниматься медициной и получать квалификацию докторов.

В начале XIX века единственным средством лечения зубов почти всегда являлось их удаление. Это не случайно, поскольку бормашина еще не была изобретена, а дантисты не имели профессиональной школы. Плохие зубы в это время были у большинства населения, особенно у бедных классов, которые вырывали их сами, привязывая за нитку к двери. После изобретения дрели, сначала приводимой в движение с помощью ножной педали, положение не изменилось, ибо устрашавший вид этого приспособления отпугивал всех обратившихся к врачу. Дрель долго раскручивалась и не сразу останавливалась. Профессиональное обучение дантистов улучшилось только к 1921 году.

Наличие медицинских школ привело еще к одной проблеме – недостатку тел в анатомичке. Ведь изучить строение человека можно было, только работая с мертвым телом прежде, чем резать живое. Обычно для обучения студентов доставляли трупы преступников, умерших в тюрьмах, на виселицах, или нищих из работных домов. Но даже этого количества было недостаточно. Людей, безусловно, умирало очень много, и доставка трупов для обучения стала очень грязным бизнесом в викторианской Англии. Было много охотников зарабатывать на свежепохороненных покойниках, выкапывавших их из могил и продававших в анатомички. Стоимость зависела от длины, особые цены назначались за короткие трупы, то есть за детей. Население всячески боролось с осквернением могил. Их огораживали решетками, что нетипично для Англии, нанимали сторожей, карауливших захоронения по ночам.

Предприимчивые старосты кладбищ не только смотрели сквозь пальцы на то, что свежепохороненные тела выкапывались и продавались для работы над ними в морги, а и сами избавлялись от старых захоронений, чтобы нажиться на новых, вытаскивая старые гробы и продавая новые места. В среднем, по статистике того времени, покойники в одной и той же могиле заменялись приблизительно каждые шесть месяцев. Разросшиеся города нуждались не только в новых домах для жизни живых, но и в последних пристанищах для мертвых.

В 1852 году актом парламента были созданы новые кладбища за пределами городов. На железнодорожной станции Ватерлоо даже появилась платформа, называвшаяся «Некрополь», с которой пассажиры уезжали в последний путь в сопровождении рыдавших родственников прямо на кладбище Бруквуд. На нем находятся могилы и знаменитых гробокопателей, которые, занимаясь своим страшным ремеслом, часто наталкивались на гробы с царапинами с внутренней стороны, сделанными людьми, которых захоронили, считая умершими. Стремясь поживиться быстрее, пока тело не испортилось, они спасли нескольких человек тем, что вовремя их откопали.Случаи захоронения живьем в то время не были единичными. Иногда врач не мог определить, умер пациент или нет. Единственным верным средством считалось поднесение зеркала к губам усопшего. Если оно запотевало, значит, человек был жив. Однако многие люди были так бедны, что не могли пригласить доктора, и довольно часто бедняг хоронили живыми, в бессознательном состоянии, которое окружающими принималось за смерть. В 1843 году Кристиан Эйзен– брандт запатентовал свинцовый гроб с пружинной крышкой, лежа в котором, очнувшийся покойник мог нажать кнопку, находившуюся внутри, и дать понять окружавшим, что он жив. Другой изобретатель С. Ни– коль, обеспокоившись, что в этом новом, популярном в то время фобу можно задохнуться, запатентовал молоток для разбивания стеклянной пластинки, которая вставлялась над лицом покойного. Были и другие нововведения для предохранения от захоронения живьем: флаг, качавшийся, если в могиле было движение, и электрический звонок, слышимый даже с очень большой глубины.

Но вскоре качество жизни стало улучшаться. Мыло подешевело и перестало быть прерогативой высшего и среднего классов. Хлопковая одежда стала доступной по цене. Ее было легче стирать, чем шерстяную, она также быстрее сохла, что позволяло, выстирав ее вечером, утром надевать чистую. Водопровод и канализационная система улучшились, люди стали мыться чаще. Подешевела еда, хотя городское население все равно ело недостаточно овощей и фруктов. Молоко, которое хоть и разбавляли водой, все же было натуральным и питательным – его еще не научились долго сохранять. Все население пило его свежим, практически сразу из– под коровы. Кстати, этих милых животных держали в городах или в ближайших к нему местах именно по этой причине. Английские портные заметили, что к концу века молодые люди стали выше, чем их родители. Это лучше всего доказывало, что в целом население стало здоровее.

Личная гигиена и улучшенные условия жизни спасли больше людей, чем это смогла бы сделать самая лучшая медицина.