Текст книги "Смерть по сценарию"

Автор книги: Татьяна Столбова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 21 страниц)

Он достал потрепанную записную книжку и принялся ее листать. Денис громко, можно сказать, вызывающе вздохнул. Миша зевнул – он был более деликатен и потому прикрыл рот ладонью. Им было скучно. Эх, молодежь! Не то что мы, старая гвардия.

Я всегда причисляю себя к старой гвардии. Нам интересно вместе. Общество Мадам и, к примеру, Саврасова мне нравится больше общества моих однокурсников и подружек. Хотя иногда и с ними бывает весело.

Наконец Саврасов отыскал нужный телефон и, пододвинув к себе допотопный аппарат Мадам, набрал номер. Мы затаив дыхание ждали. Мы – это Мадам и я. Денис мигнул Мише, и они вышли. Видимо, отправились на кухню пить чай. Они давние и добрые приятели, во многом похожи. В нелюбви к Кукушкинсу уж точно. Но хоть ради приличия могли бы подождать, пока Саврасов поговорит с редактором.

– Валентин Изотович? Это Саврасов. Угу. Нет. Угу. Нет. Я вас вот о чем забыл спросить прошлый раз, вы уж простите... Кто получает гонорар Кукушкинса?

Далее Саврасов долго молчал, слушая собеседника и время от времени вставляя междометия. Затем он любезно поблагодарил редактора и распрощался с ним.

– Ну? – в один голос спросили мы с Мадам.

– Значит, так. – Саврасов, вполне довольный, повернулся к нам. – Через месяц после того, как вышел первый роман Кукушкинса, главному редактору позвонила женщина и сказала, что автор – она, а Кукушкинс – ее псевдоним. Она хотела получить гонорар. Главный редактор спросил ее, о чем роман, – она ответила; он заговорил с ней о героях – она ответила; он схитрил, обронив между делом, что рукопись ему прислали по почте, – она сказала: «Нет, я забыла ее у Тамары»... Все сходилось. Видимо, роман действительно написала она. На другой день она пришла подписывать договор задним числом. Очень странная женщина, плохо одетая, нервная, неопределенного возраста...

– Постойте, – сказала я. – А как насчет того, что ваш приятель «никогда не видел Кукушкинса и никто в издательстве его не видел»?

– Ах да, – сказал забывчивый Саврасов. – Прошу прощения. Тогда, в первую встречу с этой женщиной, у главного редактора появились некоторые сомнения по поводу ее авторства. Во-первых, в договоре она написала «Кукушкин», а не «Кукушкинс», и главный редактор сам указал ей на эту неточность, мягко говоря. Во-вторых, в беседе она показала себя далеко не лучшим образом, а роман был написан человеком несомненно умным и образованным. И в-третьих, когда она писала расписку, где обещала принести следующую вещь только в «Корму» и к определенному сроку, то сделала несколько грубых грамматических ошибок, в рукописи же ошибок не было вовсе. Тогда главный редактор припер ее к стенке и прямо спросил: кто действительный автор этих произведений? Кто же этот самый Кукушкинс? Она отказалась отвечать наотрез. Но сказала, что является представителем Кукушкинса, и если издательство хочет сотрудничать и дальше, то пусть оставят ее в покое. И главный редактор отпустил ее с миром. А потом она принесла «Предисловие к роману». А потом – «Извне», и не так давно, в начале ноября, – «Три дня в апреле». Теперь все.

– Вот так история, – покачала головой Мадам.

– Надо было проследить за ней и узнать, кто она такая, к кому ходит...

– Ну что ты, Тоня, – улыбнулся Саврасов. – А если бы она пошла к Кукушкинсу через месяц или два, а то и через полгода? Или вообще не пошла бы, а просто позвонила ему по телефону? Да и кому это надо? «Корма» получает романы Кукушкинса и вполне этим удовлетворена. Тем более что гонорар они ему (или ей) выплачивают небольшой... Есть ли смысл искать такого нетребовательного автора?

Тут с кухни вернулись Миша с Денисом, и Денис, прижав руки к груди, попросил сменить тему. Он хотел рассказать о своей работе у Михалева. Тему сменили...

...Потрясающе! Михалев хочет снимать фильм по Кукушкинсу! И главную роль в будущем фильме предлагает играть Денису! Нет, все же я – умница. Я всегда относилась к Михалеву с уважением и симпатией, несмотря на все происки Вади и сплетни ассистентов. Он талантлив, я в этом ни на минуту не сомневалась.

Саврасов и Мадам тоже искренне радовались за Дениса, и поэтому легко себе представить наше удивление, нашу растерянность, когда Денис в ответ на поздравления заявил, что скорее всего отклонит предложение Михалева. Даже Миша, который до того сидел, совершенно равнодушный ко всему, и бездумно смотрел в стекло серванта, удивился, повернул голову к Денису.

Я в отчаянии всплеснула руками.

– Ну почему же, Денис? Ведь ты – замечательный артист! Неужели тебе хочется всю жизнь играть эпизоды?

– И правда, Денис, – спокойно сказала Мадам. – В прошлый раз ты отказался от прекрасной роли в Театре Вахтангова, а в позапрошлый...

– Ах, оставьте, – капризно ответил Денис, отворачиваясь от всех нас.

Эти артисты... Порой они как дети, честное слово. И порой, должна признаться, меня это сильно раздражает.

Миша развернулся к Денису и пристально посмотрел на него. Он гипнотизировал его, как кобра, до тех пор, пока Денис не оглянулся. Наткнувшись на Мишин взгляд, он сморщился и снова попросил сменить тему.

– Нет, – сказал Миша твердо. – Перебьешься.

– Я не хочу играть инвалида! – вскричал Денис.

Мне стало его жалко. Два красных пятна вспыхнули на его щеках, глаза заблестели. Похоже, он был расстроен всерьез. Расстроен и рассержен. Миша не хотел этого понимать.

– Ты просто ленив, друг мой, – усмехнувшись, сказал он.

Денис вдруг успокоился.

– Да, я ленив. Ну и что?

Тут и Миша махнул рукой. Он встал, подошел к окну, оперся руками на подоконник. Огромный, великолепный... «Шикарный экземпляр», – сказала как-то про него моя подружка Валя Скокина. Она видела его однажды в метро, в моем обществе, и потом недели три не давала мне покоя: все приставала, чтоб я ее с ним познакомила. Я предложила Мише, но он не захотел. Объяснил это тем, что в данный отрезок времени не расположен к новым знакомствам.

– Солнышко светит, – задумчиво произнес Миша, глядя куда-то вдаль, в чистое серое небо. – Весна, воздух свежий, говны оттаивают... Почему бы нам не пойти погулять?

Мадам отрешенно улыбнулась, уверенная в том, что Миша шутит и на самом деле не собирается тащить всех гулять.

– Ми-и-ша, – обиженно протянул Денис, уловив в тоне друга нечто свое, задевающее его лично. – Ну брось...

Миша не оборачиваясь пожал плечами.

– А давайте выпьем вина! – бодро сказал Саврасов, уже минут пять ерзавший в кресле, – он страшно переживал, когда в нашем маленьком коллективе назревали конфликты.

– Там его уж и не осталось, – вяло пробормотала Мадам.

Что-то ее настроение опять упало. Нет, не нравятся мне в последнее время мои друзья.

– Я схожу, куплю пару бутылок, – мужественно заявил Саврасов, не поднимаясь, впрочем, с места.

Я искренне им восхищаюсь. Ради своих товарищей он готов на настоящие подвиги. Вот пожалуйста: собрался покупать две бутылки вина! Для него такие траты подобны предынфарктному состоянию. Если он прикупит к вину еще хотя бы банку пива – все, ему конец.

Миша повернул голову, оглядел нас. Он улыбался. Не натянуто, не фальшиво. Кажется, ему стало смешно – напряженное лицо скупого рыцаря Саврасова, моя растерянная физиономия, надутый Денис... Все мы в этот момент представляли собой этакую скульптурную группу олигофренов. Кроме Мадам, конечно. Но ее с нами, можно сказать, и не было: она погрузилась в свои мысли и вряд ли слышала что-либо последние минуты три.

Я смотрела на Мишу с восторгом. Как жаль, что я влюблена не в него. С ним было бы проще, потому что он и сам проще. Так мне кажется. Но сердцу не прикажешь. Я ложусь с мыслями о Денисе и встаю с мыслями о Денисе. О Мише думаю лишь от случая к случаю, да и то лишь как о друге и хорошем парне. Ну и конечно, я восхищаюсь его красотой, его талантом и чудесным нравом.

– Я сам схожу, – сказал он, легкой походкой пересек комнату и вышел в коридор.

Денис побежал за ним.

Вернулись они с тремя бутылками такого же вина, какое мы пили, а к нему купили связку бананов, большой ананас и коробку моего любимого грильяжа.

Мы с Мадам стали накрывать на стол, Саврасов полез в шкафчик за штопором, Миша пошел на кухню – резать ананас. Денис, как обычно, уселся в кресло и с умиротворенной улыбкой обозревал нашу суету. Когда все было готово и мы приготовились отмечать наступление весны, раздался звонок в дверь.

Это, конечно, был Пульс. Учуял грильяж, бляха-муха... Обычно я не ругаюсь – соблюдаю, так сказать, чистоту русского языка, – но тут просто не выдержала. Да что такое, в самом деле! Могу я хоть раз в жизни съесть коробку грильяжа одна?

Незваный гость прошел в комнату, любезно поздоровался со всеми, кроме меня, и плюхнулся на стул. Его противные глазки тут же зашарили по столу и, естественно, наткнулись на грильяж. Я застонала. Миша наступил мне на ногу – слишком воспитанный он, право слово. Пульсу на мои стоны наплевать.

Саврасов разлил вино (несмотря на мой пристальный гипнотический взгляд, мне – чуть меньше, чем остальным). Я опять застонала, и тут уже мне на ноги наступили с двух сторон – Миша и Мадам. С трудом я удержалась, чтобы не встать гордо и не выйти из комнаты.

В первые же пять минут мы с Пульсом съели весь грильяж. Он на две конфеты больше, чем я. У него пасть шире...

Вот примерно в таком роде я злобствовала около получаса, пока мы не допили все вино и мое настроение не улучшилось в связи с уходом Пульса. Потом, когда за ним захлопнулась дверь, Мадам прочитала мне небольшую лекцию о правилах поведения. Я выслушала ее вполне благосклонно и даже согласилась с ее утверждением, что в гостях надо вести себя прилично. Потом... В общем, вроде бы все было как обычно. Мысли мои путаются, потому что этот день запомнился мне прежде всего страшным событием, которое произошло позднее, а прочее отложилось в памяти только фрагментарно.

Домой я вернулась около половины восьмого. Петя с Люсей уже давно были дома, смотрели «Новости» и на мое появление не обратили внимания.

Мое полотенце висело на балконе. Вся посуда была вымыта. Книги аккуратно сложены на полке. Только в комнате моей никто прибираться не стал. Я пообижалась немного – минуту или две, – затем взяла новый журнал и свалилась на диван. Где-то в середине какого-то нудного рассказа я уснула. А проснулась с первым утренним лучом оттого, что мой брат Петя осторожно тряс меня за плечо и негромко говорил: «Тоня, Тоня, проснись... Звонила Владислава Сергеевна... Произошло ужасное несчастье... Мишу убили...»

Глава шестая

Вадя отпустил меня домой через час после начала съемки. Толку от меня все равно не было. Я еле ноги передвигала, а хлопушка мне казалась такой тяжелой, словно была сделана из железа.

Я не нашла в себе сил даже для того, чтобы сразу уехать со студии. Сначала поплелась в кафе, купила стакан сока и сидела с ним какое-то время, глядя в мутную желтизну у донышка. Каждый миг, как наваждение, мне виделся Миша. Однажды даже послышался его голос. Я вздрогнула, быстро обернулась, но... это говорил оператор из ми-хал евской группы. Говорил о Мише... Я не могла этого слышать. Хорошо, что тут пришел Саврасов. Наверное, он единственный сейчас человек, который не тяготит меня.

Он взял себе чашку кофе и сел рядом со мной. Кажется, его снова мучила одышка. Я мельком взглянула на него. Так и есть. Лицо красное, глаза мутные, на лбу – капельки пота, рот полуоткрыт.

– Вам плохо, Михаил Николаевич? – тихо спросила я.

– Да, мне плохо, – сипло ответил он. – Мне очень плохо, Тонечка. Я сегодня всю ночь не спал. Как чувствовал...

– Вы бы поговорили с Вадей... Может, он и вас отпустил бы.

– Я говорил. Он сказал, что не имеет права отменять съемку. Я у него один остался. Ну и Пульс еще. Денис в шоке – он вообще сегодня не пришел ни к нам, ни к Михалеву. Мадам вызывала ему врача... Людочка в истерике – тоже не пришла...

Такая длинная речь далась Саврасову с трудом. Последние слова он уже выдохнул, после чего допил кофе и надолго замолчал.

Тут только я вспомнила, что Миша – его племянник. Боже, до чего Вадя иногда невозможен... Отпустил Дениса и невротичку Невзорову, а пожилого человека, родственника погибшего...

Я впервые подумала о Мише как о погибшем. И впервые у меня мелькнула мысль, что этого просто не может быть. Вчера он был жив, здоров и даже весел – неустойчивое настроение Мадам поправилось после того, как Миша рассказал несколько забавных историй о репетициях нового спектакля и еще пару анекдотов. Мы все хохотали до слез...

Наверное, Саврасов вспомнил то же самое. Руки его вдруг задрожали. Он достал носовой платок и уткнулся в него.

– Михаил Николаевич, – сказала я, – плюньте на Вадю. Поехали домой.

Он покачал головой. Он слишком ответственный. Это, конечно, хорошо, но бывают такие случаи, когда надо прежде подумать о своем здоровье, а не о работе.

– Поехали домой! – сердито повторила я.

Я была готова схватить его за рукав и потащить за собой к выходу.

Он поднял глаза и посмотрел на меня. Нет, мое сердце не могло выдержать этого взгляда. Я махнула рукой:

– Делайте как знаете...

Оставив Саврасова в кафе, я ушла со студии и поехала домой.

В середине пути мне вдруг пришла в голову мысль, что нашей Мадам тоже наверняка сейчас очень плохо и не следовало бы в такой день оставлять ее одну.

Я эгоистична, но в меру, поэтому, постояв немного в переходе метро, я поборола желание ехать домой и направилась к Мадам.

Мне повсюду мерещился Миша. В каждом высоком мужчине я видела его, всматривалась в лицо и тут же отворачивалась, наткнувшись на равнодушный взгляд чужих глаз. Я вспоминала его голос, его походку, его улыбку, его жесты; я начинала приходить к мысли, что потеряла близкого человека. Может быть, если бы не его гибель, я никогда бы этого не поняла, но теперь... Теперь, когда я точно знаю, что Миши больше нет, я...

Слезы хлынули ручьем. Я вышла из метро и села на скамейку. Нужна ли я Мадам в таком ужасном настроении? Скорее всего это ей придется меня утешать, а не мне – ее... Вот если бы там был Денис... Он сильный человек, и он, конечно же, справился бы с двумя рыдающими тетками, – но Денис у себя дома, пьет успокоительное... Все-таки Миша – его ближайший товарищ. Вот если бы погиб Пульс или, на худой конец, Невзорова, он бы вполне смог нас утешить. Хотя тогда я не стала бы рыдать.

Греховные мысли... Я быстро испросила у Создателя прощения, поднялась со скамьи и пошла к дому Мадам. По дороге купила двести граммов драже и бутылку пива. Так я собиралась помянуть Мишу.

***

Мадам я застала в крайне подавленном состоянии духа. Она молча открыла мне дверь, тяжело развернулась и отправилась в комнату. Сегодня впервые я увидела в ее руке тросточку – видимо, несчастье так подкосило нашу бедную старуху, что она все же прибегла к помощи ненавистной ей «клюки».

Я разделась и прошла следом за ней. В комнате я села в кресло, открыла бутылку и налила в стакан, который всегда стоял на журнальном столике.

– Он пыльный, – тусклым голосом сказала Мадам.

– Ничего.

Я сделала пару глотков, намеренно громко чмокая, чтобы соблазнить пивом Мадам.

– Налей и мне немного. – Она протянула руку к шкафчику, достала стеклянную пивную кружку. – Хватит. Спасибо.

Несколько минут она молчала, пробуя пиво. Молчала и я. Вовсе не из вежливости – напротив, я полагала, что как раз правила приличия требуют, чтобы я развлекала старушку легкой беседой, – а потому, что не знала, что сказать. Такого со мной давно не случалось. Очень давно.

Я мучительно подыскивала подходящую тему для разговора, однако все темы так или иначе оказывались связанными со смертью либо с театром, а и то и другое сразу напомнило бы ей о Мише. Вот так всегда: в нужный момент на ум приходит только самое ненужное.

Но Мадам заговорила сама.

– Мне опять сегодня звонила та нервная женщина, – сказала она тихо.

Я насторожилась. В свете последних событий нервная женщина могла ляпнуть что-нибудь существенное... Только я об этом подумала, как мне в голову пришло удивительное открытие: а ведь я так и не знаю, как погиб Миша. Отчего и почему? Был ли то несчастный случай или же... Или же чей-то злой умысел?

Мадам, я уверена, знала ответы на многие вопросы, но тревожить ее сейчас я не хотела. Может, попозже...

– И что сказала? – спросила я как можно равнодушнее. – Снова про змею?

– Да. «Змея, – сказала она, – которую вы пригрели, обвилась вокруг Мишенькиной шеи и задушила его. А скоро и меня задушит...»

– Брр... – поежилась я. – Она, видимо, не в своем уме?

– Безусловно.

– А... Гм-м-м... Это...

– Ты хочешь знать, Тоня, как погиб Миша? – с полуслова, как всегда, поняла меня Мадам.

Я кивнула.

– Нет, он не был задушен. Ему... проломили голову.

– Кто?

Это короткое слово я не произнесла, а каркнула, так как у меня в какую-то долю секунды перехватило горло. Все происшедшее, до этого все же казавшееся мне нереальным, постепенно прояснялось и, увы, становилось явью. Но я все равно не хотела представлять себе Мишу с проломленной головой, поэтому, справившись со своим богатым воображением, отогнала прочь жуткие картины и в упор посмотрела на Мадам.

– Ах, Тоня, откуда же я знаю...

– А как... как это случилось?

Я уже овладела собой – мне даже удалось вымолвить эту фразу вполне приличным ровным голосом.

– И этого точно не знаю...

Но постепенно я выудила из Мадам то, что ей было известно.

Итак, после того как наш милый вечер закончился, Миша с Денисом решили продолжить его в другой компании. Для этого они пошли к Мише домой и оттуда позвонили пятерым своим друзьям. Явились все. Мало того, двое из приглашенных притащили с собой по приятелю, и в итоге вместе с Мишей и Денисом в квартире оказалось девять человек. Начали пить (в этом месте Мадам горестно вздохнула, покачала головой и чуть поджала губы – она не одобряла подобного времяпрепровождения). Водки было много, а закуски мало, так что часа через три все были сильно пьяны. Когда они разошлись – Мадам не знала. Знала только, что около двух часов ночи сосед из квартиры напротив обнаружил, что Мишина дверь приоткрыта. Он зашел туда и в комнате нашел Мишу...

Вот вкратце то, что поведала мне Мадам. Она, в свою очередь, узнала это от Дениса, а Денис – от милиции. Его разбудили под утро и потребовали объяснений. Он рассказал что мог, а они в ответ любезно сообщили ему о соседе...

– Это он! – убежденно сказала я, выслушав Мадам.

– Кто?

– Сосед, кто же еще? Миша как-то рассказывал мне, что он – бывший афганец. Ну, воевал в Афганистане, значит. Вот он и убил Мишу.

– То-оня... – простонала Мадам. – Ну зачем же соседу убивать Мишу?

– Ни у кого не было причины его убивать. А сосед, наверное, рассердился на него за то, что Миша пнул ногой его собаку.

– Во-первых, – терпеливо принялась разъяснять мне Мадам, – Миша никогда не стал бы пинать собаку. Он никого не стал бы пинать. Неужели ты так плохо знаешь Мишу? Во-вторых, у соседа, может, и не было никакой собаки. Ты судишь о нем по своему соседу и его коту с ужасной кличкой Пакет.

– Не Пакет, а Кулек, – машинально поправила я, хотя мысли мои были заняты совсем другим.

– Пусть Кулек... Боже, Тоня, о чем мы говорим?

– А если не сосед, тогда кто? – Я игнорировала ее риторический вопрос – дело прежде всего.

– Не знаю! – отрезала Мадам и отвернулась от меня.

Я задумалась. Если сыщики приходили к Денису, значит, убийца еще не установлен. Вероятно, они хотели узнать подробности пьянки и таким путем вычислить злоумышленника.

– Владислава Сергеевна! – обратилась я к надувшейся Мадам. – А для чего вы вызвали Денису врача? Он в шоке от убийства или ему просто плохо после вчерашнего возлияния?

– Ты цинична, – грустно сказала Мадам. – Но, как это часто с тобой бывает, совершенно права. Денис слишком много выпил, а сердце у него неважное, ты же знаешь...

– Ясно. Значит, я могу сейчас позвонить ему и кое о чем спросить?

– Ой, не надо! – испугалась Мадам. – Ты извини, конечно, Тонечка, но порой ты несколько бестактна, и я боюсь...

– Напрасно боитесь. Я буду сама деликатность. Вот увидите.

– Звони, – пожала узкими плечами Мадам, поднялась с кресла и, опираясь на палку, ушла на кухню.

А я набрала номер Дениса. Раньше я только однажды звонила ему (все же мы не так близки, чтобы я позволяла себе названивать ему когда хочу): Вадя решил перенести съемку с натуры в павильон, и я должна была сообщить об этом артистам, занятым в съемке. Так что звонила я ему по необходимости. И, со своей способностью запоминать номера телефонов, тут же внесла в память номер Дениса. Хотя нет, лукавлю – я твердила этот номер весь день, даже переложила его на музыку Чайковского и потом с удовольствием напевала...

– Да...

Какой тихий голос... Совершенно не похож на обычный ровный баритон Дениса.

– Денис, это Тоня. Здравствуй.

– Тоня... Извини, я не могу сейчас говорить. У меня... – Он запнулся, но всего на секунду. – У меня гости.

– Ладно, пока, – сказала я и повесила трубку.

Ни за что не поверю, что в такой день Денис будет принимать гостей. Вероятно, у него опять милиция.

Я пошла на кухню и сообщила об этом Мадам. Она покачала головой. Что она имела в виду – не знаю. Может, жалела Дениса, а может, была расстроена нетактичным поведением милиционеров.

Мадам сидела и молчала. Я физически чувствовала волны депрессии, исходящие от нее. Это было невыносимо.

Вдобавок наше общее настроение еще более портила погода: за окном потемнело, подул сильный резкий ветер с каплями дождя; в щелях форточки засвистел сквозняк. Я смотрела на улицу и ощущала себя опустевшей до самого дна души, если у души есть дно. Примерно в такой пустоте был сейчас Миша. Но только если я еще вернусь в мир живых, то он – уже никогда.

Это слово «никогда» ужасало меня и раньше. Я никак не могла его осознать. Я ассоциировала его с небытием и пыталась сравнивать мое будущее небытие с моим же прошлым, то есть со временем, которое было до моего рождения, – в первом меня не будет, а во втором не было. Но эти тождественные понятия, разделенные моей жизнью, не связывались между собой, так как у прошлого небытия не было начала, зато был конец (мое появление на свет), а у будущего было одно начало. Поэтому будущее меня всегда пугало.

Прохожие, идущие и бегущие по улице, своим постоянным движением втянули меня в круговорот тоскливых мыслей и не менее тоскливых чувств. В данный момент меня угнетало все вокруг: тонкий бледный лик Мадам, тусклый свет кухонной лампочки, серый день за окном, ветер с брызгами дождя... Пора было с этим кончать.

– Не могу бездействовать, – сказала я наконец. – Так мы все в психушку попадем. Давайте чем-нибудь займемся.

Она подняла на меня глаза, блеклые, серые, как последнее осеннее утро.

– Чем?

– Чем угодно. Хотя бы в карты сыграем.

Я сама понимала, что внесла не совсем удачное предложение. Мадам в принципе не любила карты, а в такой день, как нынешний, это должно было показаться ей кощунством.

Но она, как воспитанный человек, опять промолчала. Только отвернулась к окну.

– Тогда пойдем гулять.

Мадам вздохнула. Она еле ползает даже по квартире, какие уж тут прогулки. Тем более погода...

– Снова не подходит? Тогда...

– Тоня, не надо ничего придумывать. Давай просто посидим и помолчим.

– Не хочу, – сказала я, – вы же знаете, Владислава Сергеевна, я не умею погружаться в свои чувства.

– Ты просто боишься, – ответила проницательная Мадам. – Твои чувства столь глубоки, что ты в них утонешь.

– Верно подмечено, – усмехнулась я. Мне не слишком понравилось это высказывание, но спорить не было смысла – Мадам очень хорошо знает русский язык и владеет им в совершенстве, и письменно, и устно, так что я ее не переговорю. – И что вы можете предложить взамен?

Она помолчала, обдумывая. Наверное, ей хотелось, чтоб я ушла и она могла бы остаться наедине со своей депрессией. Но я не собиралась уходить. Она это понимала прекрасно.

– Тоня... – сказала она нерешительно. – Я признаюсь тебе... Я очень обеспокоена тем, что случилось с Мишей... Нет-нет, не смотри на меня с такой горькой усмешкой. Я совершенно правильно выбрала слово. Сейчас я говорю о самом факте Мишиной смерти. Он молодой, здоровый и очень сильный. Если бы у него вдруг обнаружилась неизлечимая болезнь, или на него напала банда хулиганов, или его сбил бы на улице автомобиль – это можно было бы понять и рано или поздно смириться. Но ведь дело было иначе: он пригласил друзей, и один из них... Непременно должен быть один из них, Тонечка. Кто же еще? И вот я обеспокоена таким вопросом...

– Кто это сделал?

– Да, кто это сделал? Денис сказал, что слышал часть разговора сыщиков. Мол, никаких следов драки не было. Ты можешь себе представить, чтобы Миша, даже с его ангельским характером, добровольно подставил голову под молоток?

Я вздрогнула.

– Его убили молотком?

– Пока не знаю. Я назвала первое, что мне пришло в голову.

Мне было очень плохо. Я боялась, что Мадам заметит мое состояние и поймет, что я сижу здесь только ради нее. А поняв, попытается все же выпроводить меня. И каково ей будет одной? Возможно, я была излишне самоуверенна, но мне казалось, что ей будет лучше со мной. У меня просто не хватало совести бросить старушку в такой ситуации.

Глубоко вздохнув, я встала и сказала:

– Пойду куплю еще пива.

– Лучше водки.

Это заявление нашего божьего одуванчика поразило меня – я никогда прежде не видела, чтобы она пила водку. Я, кстати, тоже пила ее всего два раза в жизни, да и то тайком от моих старших товарищей. А тут Мадам сама предлагает мне...

– Вы предлагаете нажраться? – напрямик спросила я.

Мадам издала легкий стон.

– О, Тоня, нет. Я предлагаю выпить по стопке, и все. Больше я и не смогу. Да и ты, наверное, тоже.

Я загадочно улыбнулась: это я-то не смогу выпить больше стопки водки? Да я хоть бутылку выпью, и ничего. Тут я вспомнила, как печально закончились для меня те два раза (в обнимку с унитазом), и загадочная улыбка слетела с моих губ. Я смутилась, закашлялась и вышла из кухни. Кажется, Мадам усмехнулась мне вслед, но я не уверена.

Я взяла ключ от квартиры, чтобы потом не беспокоить хозяйку, сунула под мышку ее старый черный зонтик и отправилась в магазин.

Когда я вернулась с чекушкой, квартира была полна новых гостей. На кухне толклись Менро, Константин Сергеевич и сама Мадам; из комнаты доносился визгливый голос Пульса, а отвечал ему вроде бы Вадя. Странно, я думала, что Вадя не знаком с Мадам. Может, его приволок с собой Пульс? С него станется...

Точно: это был Вадя. При виде меня Пульс скривился и отошел в угол, а Вадя состроил трагическую мину. Я верю, что он переживал гибель Миши, хотя и знал его мало, – Вадя крайне чувствителен. Тем более Миша должен был играть роль в его новом фильме.

– Здравствуйте, Тоня. Вы, я вижу, тоже здесь?

Очень умно, ничего не скажешь.

Я молча кивнула ему в ответ и после некоторого колебания все-таки выставила бутылку на стол. Вопреки ожиданию ни Пульс, ни Вадя не обрадовались. Причина их равнодушия к моей водке открылась чуть позже. Оказывается, они сами принесли по поллитре, а Менро запасся даже двумя бутылками портвейна. Короче говоря, люди собрались на репетицию поминок.

Я бы с удовольствием посидела с ними и выпила, но мне очень не хватало Саврасова и Дениса. Я не стала спрашивать у Вади, где Михаил Николаевич, так как догадывалась, что он поехал домой, но Денис... Наверное, сыщики уже покинули его квартиру – прошло почти два часа с того момента, как я ему позвонила.

Я села в кресло Мадам, подвинула к себе телефон.

В ту же секунду раздался звонок в дверь. Я не стала пока снимать трубку, рассчитывая, что это пришел Денис. Однако услышала голос Саврасова. Тихий – такой, какой сегодня и у Мадам, и у меня, и у Дениса. Я вскочила и понеслась в коридор.

Саврасов принес литровую бутылку «Смирновской». Не хотелось бы ерничать в такой день, но я не удержалась и подумала, что Саврасов, судя по этой дорогой водке, действительно сильно любил своего племянника. Не вижу более причины, по которой он мог бы расстаться с такой огромной суммой денег.

Мой друг выглядел так, словно его самого только что убили, – бледный как мел, с синими губами и мутными глазами. Сначала я решила, что он набрался (что, в общем, на него не похоже), но в следующий миг отмела это предположение. Он очень, очень сильно страдал. Страшное известие о смерти племянника плюс слабое здоровье – и вот результат. Саврасов еле стоял на ногах. Менро даже счел нужным взять его под руку и проводить в комнату. По тому факту, что Михаил Николаевич не сопротивлялся этому, я поняла, что дело совсем плохо.

Я встревожилась и взглядом испросила Мадам совета. Она пожала плечами. Она и сама была не в лучшем состоянии. А собственно говоря, чего я хотела? Погиб человек, которого все любили и уважали в высшей степени, и, конечно, в душе у каждого сейчас разрасталась та тоска, с которой люди обыкновенно провожают близких.

Молча все прошли в комнату, молча сели за стол.

Слева от меня сидел Саврасов, справа – Вадя. Далее – Константин Сергеевич, Мадам, Менро и Пульс. Пульс, как назло, прямо напротив меня, так что волей-неволей я часто натыкалась на него взглядом. Но поскольку обстановка была располагающей к унынию, я почти не переживала по этому поводу. Довольно было других...

Разговор не клеился. Я думала о Денисе, и мое мрачное настроение оттого усугублялось. Где он, с кем, как себя чувствует и когда я его увижу – вот вопросы, не дававшие мне покоя. Несомненно, мне стало бы легче, если б он тоже сидел здесь.

– Удивительная штука – жизнь! – вдруг заговорил Пульс своим резким, пронзительным голосом чайки. – Вот жил человек – и нет его!

Все промолчали. Что можно сказать в ответ на такую банальность? Я только подумала, что он мог бы сначала прожевать бутерброд с колбасой, а то плюнул в меня хлебной крошкой.

Пульс не унимался. Вдруг решив, что он вправе и вполне способен вести беседу, он продолжал в том же духе:

– Какая несправедливость, что Миша ушел от нас в расцвете лет и таланта!

Мне это начало надоедать. В запасе у Пульса – мешок трюизмов. Если его не угомонить, он еще долго будет поливать нас словесным поносом.

Я подняла глаза от тарелки, с тем чтобы сказать этому болтуну, что я о нем думаю, и в этот момент он заявил:

– Несладко теперь придется Денису.

Все удивились. Причем так явно, что Пульс немного смутился.

– Чего ж хорошего, если подозревают в убийстве... – скороговоркой пробормотал он и тяпнул водки.

Молчание (или, точнее, полумолчание) разрушилось после этого высказывания. Заговорили разом:

– Кого подозревают в убийстве?

– Дениса? Не может быть!

– При чем тут Денис?

– Откуда вы это взяли, Лев Иванович?

Но Лев Иванович загадочно молчал, потупив глазки. Меня не удивило то, что он ляпнул очередную глупость; в конце концов, Пульс – известный сплетник и ябеда. Меня возмутило то, что он приплел сюда Дениса. Разумеется, мы сейчас быстро закроем его фонтан, но не можем же мы день и ночь ходить за ним и затыкать рот кляпом! Он растреплет свои «новости» повсюду, и шлейф гадости, порожденной противным Пульсом, еще долго будет тянуться за Денисом. Об этом заговорят на студии, в театре и так далее...