Текст книги "Козырная дама"

Автор книги: Татьяна Соловьева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 13 страниц)

– Пожалуй, – Зоя Иннокентьевна сказала это не очень уверенно.

Она и в самом деле сомневалась в необходимости охраны. Игоря никто не беспокоил, да и кому придет в голову искать его у тихой Аллочки. А все, что могло случиться с ней, уже случилось – любимый, рыжий кот Кузя замучен в подвале, сама она тоже была избита… Но раз уж пришли, оторвали людей от работы…

Но была у Зои Иннокентьевны и еще одна мысль – а вдруг и вправду эта молодая женщина поможет ей отстоять квартиру покойной сестры Раи.

– Должна предупредить: услуги нашего агентства платные, хотя гонорары мы устанавливаем в каждом отдельном случае разные, в зависимости не только от сложности дела, но и от платежеспособности клиентов. Вам, думаю, он не покажется очень большим.

– Да-да, конечно! – Зое Иннокентьевне всегда было неловко говорить о деньгах. – В ближайшие день-два я получу отпускные…

– Хорошо. Теперь давайте о деле. Думаю, вы не совсем ясно понимаете, какой опасности подвергаете себя и племянника своей кипучей деятельностью, хотя сами по себе ваши попытки сберечь квартиру достойны уважения. Люди, о которых вы рассказали, скорее всего связаны с криминальным миром и вряд ли отступятся от куша, который собирались урвать за элитную квартиру в центре города.

– Вы хотите сказать, положение безвыходное?

– Нет, не хочу. Надо бороться до конца, – сказала Елизавета, невольно употребив словечко из лексикона Зои Иннокентьевны. Та, конечно, заметила это, отметила и одобрила. – Но прежде, – продолжала Елизавета, – я хотела бы встретиться с вашим племянником, задать ему кое-какие вопросы, на которые, думаю, ответить может только он. Полагаю также, что квартира одной из ваших подруг не такое уж безопасное место, как вам кажется. Если его захотят найти – найдут. Во всяком случае, предупреждение вы получили достаточно серьезное.

– Откуда вы знаете, что Игорь живет у одной из моих подруг? – почему-то забеспокоилась Зоя Иннокентьевна. – Я этого не говорила.

– Несложно догадаться, – улыбнулась Елизавета, – на вашем месте я бы тоже спрятала кого-то или что-то у одной из подруг.

– Резонно… – согласилась Зоя Иннокентьевна, успокаиваясь.

– Так вот, безопасное место ему предоставим мы. И такое, где никто не сможет его найти. Займемся и документами.

– Разыщете и отдадите мне? – спросила Зоя Иннокентьевна.

– Именно так! Хотя, разумеется, не сегодня, – уточнила Елизавета. – Несколько дней, максимум неделя – и все ваши неприятности закончатся.

Выйдя на улицу, Зоя Иннокентьевна и Римма обсудили предложение Елизаветы и пришли к выводу, что охранница, похоже, все-таки права, – с одной стороны, от квартиры лопоухий действительно не отступится, а с другой – вычислить одну из ближайших подруг Зои Иннокентьевны, у которой живет сейчас Игорь, не так уж и сложно.

– Самостоятельная женщина, хотя и молодая, – подытожила разговор Римма.

С возрастом хозяйки «Синей птицы» она, однако, ошиблась. На самом деле та была старше, чем выглядела из-за своей неестественной худобы, которую она безуспешно пыталась замаскировать брючными костюмами.

Проводив посетительниц, Елизавета заварила кофе, выглянула в приемную и позвала:

– Андрей!

Когда он зашел в кабинет, Елизавета сидела в кресле за журнальным столиком в углу и, сняв узковатые туфли, с удовольствием шевелила затекшими пальцами.

– «А не испить ли нам кофейку? – спросил граф», – начал было Андрей, намеренно картавя. Видимо, в его представлении графья должны разговаривать именно так, с легким грассированием.

– Наливай! – позволила Елизавета. – Я сварила на двоих.

– Что-то интересное? – уже нормальным голосом спросил Андрей, с удовольствием сделав глоток горячего крепкого кофе. Что-что, а кофе Елизавета умела варить как-то особенно вкусно.

– Ты прав, что-то интересное. Фогеля помнишь?

– Ларечный король – ларьки у вокзала, ларьки у стадиона, ларьки у рынка… Как же не помнить? Это ведь первое дело нашей «Синей птички».

– И последнее Виктора… – Елизавета печально покачала головой.

Психические припадки вроде того, который случился с ее мужем, когда они занимались долгами Фогеля, теперь происходили все чаще. Все дела охранного агентства, созданного Виктором из бывших «афганцев», окончательно легли на Елизавету, оказавшуюся не только сообразительной, смелой, но и достаточно жестокой и циничной. И Виктор, и Андрей давно подметили ее способность к риску и почти мужскую чувственность. Оба знали, что Елизавета спит не только с ними, но и с другими ребятами из их охранного агентства, но делали вид, что не догадываются об этом.

С самого начала деятельности «Синей птицы» Елизавета завела связи в редакциях городских газет, широко пропагандировала каждое успешное дело, естественно не называя клиентов, а то и выдумывая несуществующих, но обязательно при этом подчеркивая приверженность охранного агентства закону. На самом же деле Елизавета не брезговала ничем, по сути организовав в городе еще одну банду, пока что слабую, не набравшую ни нужных оборотов, ни желаемого авторитета, но уже становящуюся на ноги, отвоевывающую свое место под солнцем.

– А какое отношение эти тетки имеют к Фогелю?

– У племянника одной из них есть роскошная квартира в центре города, доставшаяся ему после смерти матери. Так вот, Фогель, кажется, на нее наехал. Он и его подельник, которого мои тетки считают почему-то главарем, во что лично я не верю, собираются отобрать эту квартиру. Документы на нее уже у них.

– Ну, что ж, у каждого своя добыча…

– Погоди. Нет никакой добычи! Квартира не приватизирована, и совершать с нею какие бы то ни было операции Фогель не может.

– Не пойму, Елизавета, куда ты гнешь?

– Сейчас поймешь. Как только мы с тобой закончим разговор, сразу же, не теряя времени, едем к Фогелю. Говорят, он где-то прячется, но от меня никуда не денется, из-под земли достану.

– И что ты хочешь от него?

– Документы на квартиру.

– Думаешь, отдаст?

– Отдаст! Можешь не сомневаться.

– Я в тебе никогда не сомневался… Только не понимаю, что ты задумала.

– А что здесь непонятного? Квартирка на Пушкинской, у парка. Можно жить самому, можно продать за большие деньги. Как получится… А Фогель… Должен поделиться за нашу заботу. Кажется, мы немного помогли ему в свое время, когда он жил на мушке. И денег ему немало сохранили. Пусть теперь он позаботится о нас.

– Неплохо придумано! – похвалил Андрей.

– То-то! – самодовольно засмеялась Елизавета. – Сыграем на удачу?

– Сыграем!

– Займись фогелевскими связями, а попутно разузнай, есть ли у него еще подпольные цеха, кроме игренского, о котором рассказали эти тетки. Пока не знаю зачем, но, думаю, любая информация рано или поздно пригодится. Встретимся с ним тоже в одном из его цехов. Это будет грамотно, Фогель должен знать, что нам известны и эти его дела. Дня хватит?

– Постараюсь.

– Подключи Игнатьева, поделите работу.

– Ты упустила еще один момент.

– Какой?

– Надо бы связаться с Юдиным, не сегодня-завтра нам понадобится его дача. Племянничка ведь надо где-то попридержать, пока не порешаются все вопросы с приватизацией, куплей-продажей, и будут нужны его подписи, да и труп надо будет где-то схоронить. Без Юдина не обойдемся…

– Юдина посвящать не хочу. Есть у меня одна пустующая квартира. Там пока и поселим племянничка. А с трупом… Разберемся, не первый раз. Не забивай пока голову пустяками, слишком много нужно сегодня сделать.

Елизавета весь день занималась накопившимися делами: с кем-то встречалась, звонила по телефону, отвечала на звонки, после обеда провела пятиминутку со своими гвардейцами, как называла она сотрудников охранного агентства, съездила к Локотунину в «Вечерку» – одним словом, обычный день, заполненный тем напряжением и значимостью, которых Елизавете так недоставало в ее прошлой рутинной жизни дежурного адвоката и жены добропорядочного врача.

Андрей появился в агентстве только к вечеру.

– Начну с Фогеля, – сказал он, войдя в кабинет Елизаветы и плотно прикрыв за собой дверь. – У него сейчас функционируют четыре точки, производящие фальшивую водку. Вот адреса, – Андрей протянул листок, исписанный мелким каллиграфическим почерком. – Каждый вечер он объезжает их самолично, так что, думаю, в одном из них мы его и найдем.

– Лопоухий?

– Александр Ворбьев. Как ни странно, человек довольно известный.

– Что странно?

– То, что мы с ним не знакомы. Весьма своеобразный тип. Умудряется работать одновременно на Фогеля и Слона, хотя вражда между ними лютая и далеко не бескровная. И еще кое-какие любопытные слухи ходят об этом Ворбьеве – вроде водит он дружбу также с Вагитом и Эстетом.

– Маловероятно.

– Почему?

– Если человека, умудряющегося быть и при Фогеле, и при Слоне, представить живым еще можно, то тот, который попытается одновременно состоять при Вагите и Эстете – покойник.

– Возможно, ты и права. Впрочем, слухи довольно смутные… – согласился Андрей. – Ты довольна?

– Любишь, чтобы по шерстке гладили! – сказала Елизавета. – Ладно уж, похвалю – умница! Ну что, умница, поехали Фогеля искать?

Она взяла со стола связку ключей от машины и кинула через стол.

Андрей на лету поймал ключи на шумном металлическом брелоке, которым служил настоящий свисток английского полицейского, привезенный Елизаветой из Лондона, поднес его к губам, собираясь свистнуть. Но, заметив протестующий жест шефини, кокетливо хихикнул и вышел.

Прежде чем последовать за ним, Елизавета подошла к сейфу, достала небольшой револьвер и положила его в дамскую сумочку, вместе с помадой и пудреницей.

* * *

Слон не придумывал проблем там, где их нет. А если они появлялись, устранял быстро и решительно.

Был он человеком старой формации – из тех, кто вскормлен и вспоен зоной, у кого тюремная романтика вызывает ностальгию, правда, без малейшего желания снова возвращаться за колючую проволоку. В поступках своих Слон руководствовался обычно настроениями и эмоциями, не задумываясь над тем, что из этого выйдет завтра, главное – хочется сегодня. И братву подбирал себе под стать, «пацанов правильных по жизни», больше всего на свете ценивших бандитскую вольницу.

Любой бизнес Слон считал работой, а любую работу – подлянкой, поэтому никаких товариществ с ограниченной или какой-либо другой ответственностью не организовывал, занимаясь рэкетом, примитивным, как на заре кооперативного движения, – угрожая пытками и смертью скорой и лютой. По отдельному тарифу брал за «крышу». Но настоящий авторитет Слон заработал вышибанием долгов, в чем считался непревзойденным спецом.

Один из источников дохода его банде обеспечивала группа ловкачей, выпускавших фальшивую водку. Когда Слон обложил их данью, те даже не рыпнулись, понимая, что платить все равно придется – этим ли, другим ли… Так какая разница? Город потреблял столько водки, что внакладе не оставался никто – ни коммерсанты, ни Слон с братвой.

Шалые деньги спускались на красивую жизнь, баб, кабаки и круизы на теплоходах, которые стали одним из пунктиков Слона. Другим была любовь к дорогим иномаркам, он менял их по нескольку раз в год. Дольше остальных задержался разве что джип с фарами на крыше.

К слову, в свое время эта любовь Слона к крутым машинам чуть было не подвела его, когда шел передел города между группировками и на горизонте возник Эстет. Слон нового авторитета не признал, только посмеялся: «Какой он, на фиг, крутой, на «Волжанке»-то!» – и послал подальше. Эстет чуть было не оставил от братвы Слона мокрое место, налетев на загородную турбазу, где слоновские «отрывались» после трудов неправедных.

Слон попытался нанести ответный удар, но, почувствовав неравные силы, запросил мира.

Эстет обещал не трогать блатарей.

И хотя ему удалось сохранить банду, Слон запомнил накрепко: он сам по себе лишь до тех пор, пока позволяет Эстет. Сила вызывала уважение – ни злости, ни желания оспорить лидерство в городе у него не возникало. Может, лишь иногда брала оторопь – как же вдруг так получилось, что человек, не нюхавший зоны, сумел не только стать вровень с ворами в законе, но подняться над ними, подмять, заставить даже имя свое произносить с придыханием, вздрагивая при одном лишь намеке на возможное недовольство хозяина города.

Хозяином города был Эстет.

Трудно сказать, гнев или радость преобладали в душе Слона, когда кавалькада машин с его братвой двинулась за город, в местечко Иг-рень, где Фогель развернул один из подпольных водочных цехов. Слон узнал адреса всех его точек, но застать Фогеля надеялся именно в игренском цеху.

Гнев, конечно, был. Как же ему не быть, если Фогель, козел поганый, залез в чужой огород. Но и радость была – поймался гад, на горячем поймался! Предвкушая удовольствие, с которым наконец раздавит этого гладенького коротышку с холеной лоснящейся физиономией, Слон вальяжно развалился на удобном сиденье джипа рядом со старым надежным другом, Гладиком, проверенным в делах и на зоне, и на воле.

Слон всегда ненавидел Фогеля, как и тот ненавидел его. Неприязнь эта не имела никакого отношения к делам, которыми оба ворочали. Все было проще и одновременно сложнее – эти двое, бывший торгработник и бывший зек, хотя и принадлежали к одному, криминальному, миру, были разными людьми с различной шкалой жизненных установок и ценностей.

Где-то в глубине души у Фогеля всегда таилась опаска – рано или поздно проведает уголовник о его подпольных водочных цехах и заявится для расправы. Эх, вовремя бы ему прислушаться к собственным предчувствиям, свернуться, затаиться, переждать, пока не отправится Слон на белом теплоходе в очередной круиз по теплым морям.

Не прислушался…

В старом игренском доме шла обычная работа. Распространяя вокруг тяжелый дух, булькал в чане смрадный водочный суррогат, два бомжа закатывали разлитую по бутылкам водку, еще один – наклеивал этикетки.

Маясь от безделья, развалясь на деревянных нарах, покуривал охранник Сеня. Услышав шум машин и скрип тормозов за окном, он приподнялся на локте, прислушался, удивляясь: с чего это Фогель вернулся, уехал-то с полчаса назад, не больше. Но даже дым не успел выдохнуть после очередной затяжки, как распахнулась, слетела от сильного удара хилая дверь, и в проеме возник один из амбалов Слона. За ним в комнату, заставленную чанами, ведрами, бутылками, коробками, вошел второй и посторонился, пропуская мощного, с толстоватыми для мужской фигуры ляжками главаря.

Сеня нервно потянулся к лежавшему на столе тесаку с длинным стальным лезвием, но, заметив в руках одного из незваных гостей автомат, развернутый в его сторону, понял бессмысленность и безнадежность любых попыток защититься, замер, застыл в немом ужасе перед неизбежным.

– Гляди-ка, чего они тут устроили! – Слон прошелся по комнате, пнул попавшее под ноги пустое ведро, перевернувшееся с глухим звоном, который в наступившей тишине прозвучал как выстрел, повернулся к охраннику.

– Где он?

– Уехал… – хотя Слон и не назвал имени Фогеля, Сеня понял, о ком тот спросил. На миг в его глазах мелькнула надежда – может, все еще обойдется, может, только Фогель им и нужен…

– Куда?!

– В Сельниково. С полчаса назад… – поспешно ответил Сеня, боясь даже нечаянной паузой рассердить гостей, чтобы не дай бог не дернулся палец на спусковом крючке автомата, с которого он ни на секунду не сводил теперь взгляда.

Но палец дернулся…

Треск автоматной очереди смешался со звоном разбитых бутылок, стекольно-водочным дождем и надсадными криками раненых людей.

Но ничего этого Сеня уже не слышал…

А дальше встретились две удачи.

Слону пофартило больше.

Фогель, как и сказал его покойный охранник, находился в Сельникове. Он и заехал-то сюда всего на несколько минут, не больше, – проверить, распорядиться, уже и сигнал личным своим охранникам дал, дескать, пора, уже и к выходу направился, когда в дом ворвались головорезы Слона.

Не утолившие легкой расправой в игренском цеху раздиравшую их жажду мести, в Сельникове они действовали не так торопливо.

– Всех угощаю! Пейте! – кричал Слон.

Его помощники, наставив автомат и зачерпнув попавшимся под руку нечистым ведром настаивающегося в чане суррогата, заставляли пить всех, кто был сейчас в цехе. Кто пить не хотел, получал пулю. Половину перестреляв, половину утопив в чанах с водкой, Слон «на закуску» оставил только Фогеля.

– Ах ты, гнида поганая! – чувствуя свою силу и близкую победу, он больше не кричал, говорил негромко и улыбчиво. – Ты же знал, что Пузырь Петрович в этом городе мой! Знал! Что ж ты, тварь, полез?! Ты же этой водкой сейчас захлебнешься! А ну, братва, поднесите ему!

Один из слоновских схватил коротышку Фогеля, вцепился ему в волосы и запрокинул голову, а Гладик принялся вливать в него водку, вставив горлышко бутылки глубоко в рот. Глядя, как насильно поят Фогеля его же собственной отравой, Слон хохотал громко и счастливо.

Влив всю бутылку, Гладик отбросил ее в сторону, потянулся за следующей, собираясь поить Фогеля и дальше, но не успел – тот закашлялся, начал блевать.

– Захмелел, что ли?! – с притворной жалостью в голосе спросил Слон.

Приступ тошноты утих, и Фогель ненавидяще смотрел на мясистое, загорелое в недавнем круизе лицо Слона, понимая – конец близок. Он решил отыграться хотя бы на словах, употребляя самые грязные и обидные из воровского жаргона.

– Ты флегон, чухан! – тяжело ворочая во рту язык, ставший огромным и мешающим, как кляп, пробормотал Фогель.

– Я – честный вор! – заорал Слон. Ругательство, которое на зоне обычно применялось к опущенным, крепко зацепило Слона. – А вот ты флегон! – Он подскочил к Фогелю и ударил его.

Всего раз ударил, но с удовольствием, с вывертом, вкладывая в удар всю силу, которая накопилась в его большом разгневанном теле, а когда тот, потеряв сознание, рухнул на грязный пол, кивнул своим:

– Кончайте! Только так, чтоб подольше мучился.

Фогель был еще жив, когда его бросили в чан, до половины заполненный суррогатом будущей водки. Слон взял стоявшую неподалеку деревянную лопату и старательно помешал в чане.

– А ничего фогелевочка вышла! – пошутил он, и братва дружно засмеялась.

Подъезжая к большому запущенному дому неподалеку от сельниковской железнодорожной станции, Елизавета и Андрей увидели, как от него отъехало несколько машин.

– Кажется, бригада Слона, – кивнул им вслед Андрей. – Насчет других ничего сказать не могу, не знаю, но одна из машин точно джип Слона. Такой, с особыми фарами, в городе один.

– Наверное, мы попали на очередную разборку, – предположила Елизавета.

– Посмотрим…

Андрей остановил машину, и они направились к дому, удивляясь стоявшей вокруг тишине. Но оттого, что они увидели чуть позже, уже войдя в дом, переоборудованный под водочный цех, стыла кровь. Около дюжины мертвых тел скрючились в неестественных позах на полу, на нарах. Трупами были заполнены и три больших чана. В одном из убитых Елизавета и Андрей узнали Фогеля. Видимо, после того как утопили в суррогате, в него еще и стреляли – жидкость в чане окрасилась кровью, казавшейся почему-то слишком светлой.

– На этот раз Фогеля достали, – прокомментировала увиденное Елизавета, обойдя комнату и останавливаясь у чана с их первым клиентом.

Было в ее поведении что-то странное, неестественное. С одной стороны, слова звучали почти равнодушно, словно не о жуткой расправе говорила она, не искореженные смертью и страхом мертвые лица видела, а что-то обыденное и скучное. А с другой – в движениях проскальзывала нервозность и какая-то не совсем здоровая возбужденность.

Фогель после последней разборки с давним и лютым своим врагом стал недосягаем, в этом доме Елизавете и Андрею делать было нечего, и они, сев в машину, уехали.

– Достали Фогеля… – задумчиво повторила Елизавета, когда машина уже неслась по трассе в сторону города.

– А мне его жаль, – Андрею на этот раз почему-то не хотелось соглашаться с нею. – Толковый мужик был…

– А мне нет! – рассердилась Елизавета. Андрей и раньше, бывало, не во всем соглашался с ней, но сейчас ей стало это неприятно, отсутствие единодушия в суждениях она восприняла как трещинку в отношениях. Небольшую, может быть, заметную лишь ей, но трещинку.

– Что будем делать? Квартира на Пушкинской, похоже, уплыла, – спросил Андрей, не придав никакого значения гневу шефини.

– Нет! – резко, с какой-то визгливой ноткой возразила Елизавета. – Лопоухий ведь жив! Значит, ничего еще не потеряно. Виктор учил меня все и всегда доводить до конца, даже если результат будет отрицательным. И это помогло открыть «Синюю птицу», дать вам всем работу, приличную жизнь. Ты ведь считаешь свою жизнь приличной? Не так ли, Андрей?

– Так, Елизавета, я считаю свою жизнь приличной… А ты свою? – Второй трещинки в отношениях избежать не удалось.

– О! Моя жизнь прекрасна и удивительна! Даже сама себе завидую. – Елизавета наклонилась к Андрею и потерлась грудью о его руку, лежавшую на руле. – Едем к тебе?

Андрей, сидевший за рулем, на миг оторвал взгляд от дороги и скосил глаза на сидевшую рядом женщину. Она была сильно возбуждена. Ее всегда взвинчивало зрелище крови, смерти. А способ разрядиться, успокоиться Елизавета знала лишь один – в постели.

От такой перспективы Андрею вдруг впервые стало не по себе.

* * *

Григорий Федорович Литвинец проводил первую после возвращения из командировки пятиминутку и маялся привычной утренней головной болью. Тоскливо подумалось, что в последнее время что-то частенько стал перебирать, но, отмахнувшись от неприятной мысли и собрав всю оставшуюся волю, Литвинец попытался сосредоточиться на докладе начальника следственного отдела.

– В поселке Сельниково разгромлен подпольный водочный цех. Размещался в частном доме, сразу за железнодорожной станцией. Убито тринадцать человек – расстреляны, утоплены в чанах с суррогатом водки. Установлены личности некоторых погибших – хозяина дома, нигде не работающего пьяницы, его соседа, также нигде не работающего, трех бывших спортсменов. Кроме того, в числе убитых Фогель Эдуард Андреевич, предприниматель, владелец сети ларьков в городе. Есть подозрение, что цех принадлежал именно ему и расправились с ним конкуренты. Не исключено, что и второй такой же цех, находящийся на Игрени и тоже разгромленный, также принадлежал Фогелю и оба случая – эпизоды одного дела. Мы его передали в РУБОП.

– За прошедшие сутки зарегистрировано еще два убийства. Вчера, в четырнадцать часов, в мусорном контейнере на улице Резниковской найдено туловище мужчины без головы и рук. Должно быть, убийцы предполагали, что этот человек нам знаком, поэтому и уничтожили голову и кисти рук. Так и оказалось. Горелин Павел Петрович, привлекался, был осужден. У убитого редкий размер ноги. Настолько редкий, что башмаки ему приходилось шить на заказ. Проработали этот вариант, мастер-обувщик свою работу опознал, сообщил, что башмаки им сшиты для Горелина. Дело заинтересовало Казанцева из прокуратуры.

– Знаю, он сегодня уже звонил по этому поводу ни свет ни заря. Подозревает, что Горелин был связан с одной из квартирных банд, которую он сейчас раскручивает, – объяснил Литвинец. – Что со вторым убийством? – спросил он, ускоряя ход совещания.

– Дырнович Валентин Анатольевич, предприниматель, автомастерские за рынком. Вчера днем, около пяти часов, Дырнович приехал домой. По показаниям жены, он всегда в это время приезжал домой обедать. Скорее всего убийство заказное, и киллер хорошо знал распорядок его дня. Есть свидетели. На скамейке во дворе сидел пенсионер Васильев Петр Романович. Он рассказал, что где-то около четырех во двор дома въехал «жигуленок» песочного цвета. В машине сидел только один молодой человек. Он высунулся из открытого окна машины и попросил Васильева посторожить. Тот удивился такой просьбе, но причина ее оказалась простой – когда пенсионер осмотрел машину, то выяснилось, что дверца со стороны водительского места была смята и не запиралась. Старик видел, как водитель «жигуленка» достал из бардачка бороду, приклеил ее и скрылся в подъезде дома напротив, в котором жил Дырнович. Пенсионер видел, как подъехала машина Дырновича, а еще через пятнадцать минут вернулся парень с наклеенной бородой, поблагодарил Васильева за помощь и вручил ему сто долларов. Узнав об убийстве, старик очень расстроился и сам принес нашим ребятам деньги.

– Что с квартирными кражами в районе парка? – спросил Литвинец. – Подозреваемые?

– Пока работаем со старым контингентом.

– Свидетели?

– Ни единого. Соседи ничего не видели, ничего не слышали, ничего не знают. Особенно это касается тех, чей достаток значительно ниже ограбленных.

– Ничего не поделаешь, – вздохнул Литвинец. – Более богатых менее богатые, мягко говоря, недолюбливают…

– К Григорию Федоровичу нельзя, идет совещание! Женщина, вернитесь! – в кабинет донесся из приемной голос Алевтины, секретарши Литвинца.

– Это же просто замечательно, что у него совещание, значит, все нужные люди в сборе! – Задержать посетительницу Алевтине не удалось, и в кабинет вошла средних лет полноватая женщина. – Григорий Федорович, у меня очень важное дело, – начала она с порога.

– Но я занят! У меня люди! – из-за головной боли голос Литвинца слегка подрагивал.

Но посетительница словно не слышала его.

– Вот и Сергей Сергеевич Чупахин здесь, он подтвердит, – заметила незваная посетительница знакомого следователя и обрадовалась, – дело у меня действительно серьезное и неотложное.

Еще дома Зоя Иннокентьевна выбрала для визита в милицию, как ей казалось, подходящий имидж – взволнованная, заплаканная, но, выдержав бой с секретаршей, начисто забыла об этом, и перед Литвинцом предстала в своих лучших бойцовских качествах, с присущим ей полным непониманием ситуации.

Чупахин согласно закивал головой:

– Да-да, было заявление.

Удивительные все-таки вещи творит уверенность человека в своей правоте. Почувствовав ее, окружающие невольно подчиняются. Нечто подобное произошло и в кабинете начальника городской милиции.

– Успокойтесь, – миролюбиво попросил Литвинец, которому состояние здоровья мешало говорить так же строго и громко, как обычно. – Кто вы?

– Белобородова Зоя Иннокентьевна, завуч двести первой школы.

– Хорошо, рассказывайте, Зоя Иннокентьевна.

– У меня есть племянник Игорь…

Молодой милиционер, сидевший у окошка, при этих словах негромко хохотнул, но, поймав укоризненный взгляд начальника, смущенно замолк.

– Так вот, у меня есть племянник Игорь, – повторила Зоя Иннокентьевна и снова, в который уж раз, поведала подробности своих злоключений. Рассказала, естественно, и то, что ей удалось узнать о банде. Зоя Иннокентьевна была так далека от криминального мира, что все бандиты в городе ей представлялись одной большой бандой – и Коля Слон, и Фогель, и лопоухий, и этот молодчик с кавказским акцентом, который наверняка тоже входит в банду.

«А ведь по сути так оно и есть, – слушая ее, подумал Литвинец. – Они действительно единое целое, объединившееся против людей. Все бандиты, в какую бы группировку они ни входили, состоят в сговоре против нас…»

Но мысль эта мелькнула и улетучилась, не закрепившись в похмельной голове начальника милиции.

Литвинец подробно расспрашивал, выслушивал ответы Зои Иннокентьевны о подпольном водочном цехе на Игрени, о встрече с Колей Слоном в кафе центрального парка, о лопоухом, разгромившем квартиру учительницы, казнившем невинное животное и избившем ее в лифте.

Время шло, а головная боль не только не ослабевала, не проходила, казалось, она нарастала, сжимая лоб, виски, темя раскаленным железным обручем. Литвинец невольно поморщился, обвел тоскливым взглядом подчиненных, внимательно посмотрел на дверцу стоявшего у стены шкафа. Там, на полочке, стояла чуть задвинутая в уголок, припрятанная от чужих случайных глаз заветная бутылочка коньячку – уже початая, но все же, но все же… Литвинцу захотелось поскорее остаться одному, хлопнуть рюмочку, подбодрив себя любимой прибауткой: «Господи, не прими за грех, прими за лекарство!»

– Дело ваше, безусловно, серьезное, и вы правильно поступили, придя в милицию, – Литвинец насильно перевел свой взгляд с дверцы шкафа на Зою Иннокентьевну, – но могу посоветовать: если хотите сохранить квартиру племянника, хотите, чтобы все закончилось благополучно, без потерь, обратитесь в управление по приватизации жилья, к его руководителю Владимиру Ивановичу Мельнику. Он один может вам помочь!

– А милиция?

– Что милиция? – устало переспросил Литвинец.

– Милиция разве не может помочь? – искренне удивилась Зоя Иннокентьевна.

– Может! – уверенно подтвердил Литвинец, не обращая внимания на красноречивые ухмылки на лицах подчиненных. – Но… У нас только за последние двое суток пятнадцать трупов, у нас каждый следователь на учете… Идите лучше к Мельнику… – Голос Литвинца снова сделался уставшим и бесцветным.

Зоя Иннокентьевна молчала, оторопело оглядываясь по сторонам, не понимая, всерьез ли говорит начальник милиции или шутит. Но Литвинец смотрел на нее печальным взором, в котором при всем желании сейчас невозможно было уловить намек на веселье.

Да и с чего бы начальнику милиции насмехаться над запутавшейся в проблемах женщиной?

– Значит, пойду к Мельнику… – согласилась Зоя Иннокентьевна невесело.

«Ну вот, опять ничего не добилась!» – корила она себя, направляясь по коридору к выходу. Коридор был светлым, похоже, только недавно отремонтированным, а стены его были украшены гирляндами искусственного плюща, напомнившими Зое Иннокентьевне бар «У Флинта», где висели точно такие же гирлянды. Вот только пальм в кадках в милиции не было.

– Баба, она и есть баба! – прокомментировал кто-то, когда дверь за посетительницей закрылась. Литвинец улыбнулся то ли в ответ на шутливые слова, то ли чему-то своему, но улыбка эта была воспринята подчиненными как разрешение повеселиться, и в кабинете начальника милиции раздался уже не сдерживаемый дружный смех.

Но смеялись вовсе не над Зоей Иннокентьевной. Рациональные, мудрые мужчины смеялись над глупыми и чересчур эмоциональными женщинами.

В общей суматохе и оживлении закончившейся пятиминутки мало кто заметил, что сам Литвинец давно уже не улыбается, он серьезен и сумрачен. Улыбка, всего несколько минут назад дрогнувшая на его губах, была мимолетной и случайной. Не видел Литвинец ничего веселого в этой жизни, наоборот, с каждым годом она казалась ему все гнуснее.

От некогда уважаемого положения начальника милиции, от той власти, которую прежде давала эта должность в большом полуторамиллионном городе, остался пшик, фикция, мыльный пузырь. Вот пришла к нему сегодня женщина, поддержки пришла искать, защиты, а он, Литвинец, говорит: «Не туда ты, дескать пришла, иди к Мельнику, темному человеку, потому что лишь он защитит, лишь он поможет, станет опорой и надеждой, а я, Григорий Литвинец, полковник милиции, есть последнее дерьмо, униженно склоняющее голову перед мразью, которую, еще будучи опером, давил, как гадов ползучих…»