Текст книги "Бисер для трех поросят"

Автор книги: Татьяна Сахарова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 16 страниц)

– С какой радости эти профессионалы будут и дальше заниматься моими проблемами? – выразила сомнения я. – Может, им приплатить? Ты не думай, у меня есть кое-какие сбережения.

– Оставь их при себе, – презрительно крякнул прораб. – Такие вопросы решаются не деньгами, а личными взаимоотношениями.

– Крутые у тебя взаимоотношения…

– Меньше будешь знать, позже состаришься.

Ресторан только-только открылся, и посетителей пока совсем не было. Не откладывая в долгий ящик, я занялась сведением вчерашней кассы, а Федя отправился ворошить личное дело заместителя и вещи в его кабинете в поисках фотографии. Вернулся он довольно скоро, разочарованно сообщив, что ничего стоящего не нашел. В личном деле, правда, имелась наклеенная фотка, но очень старая, маленькая и вообще забрызгана какими-то рыжими пятнами. По ней даже живого человека опознать затруднительно, не то что мертвого.

Зато из автобиографии выяснилось, что родился ныне, видимо, уже покойный Глеб Николаевич Зимин в поселке городского типа Зорино. Это километрах в тридцати от города. Нашелся и его старый адресок: Коммунистический тупик, 25. И какому только шутнику пришло в голову обозвать тупик коммунистическим?

Закончив с кассой, попросила Федю свозить меня в супермаркет, поскольку запасы спиртного в ресторане порядком поредели, а при отсутствии руководства связываться с постоянными поставщиками я не рискнула. Вернувшись с покупками, я раздала персоналу массу мелких указаний, после чего, как бы невзначай, предложила прорабу проехаться в Зорино. Вполне возможно, что мать нашего заместителя по-прежнему проживает в Коммунистическом тупике. Конечно, старую женщину не следует огорошивать фактом смерти сына, пока этот самый факт до конца не установлен. Но у нее наверняка найдутся фотографии. И она могла бы рассказать о каких-то особых приметах. Родимое пятно, например, или тот же шрам от аппендицита. Если мать подтвердит существование грубого шрама на животе Глеба Николаевича, то можно считать факт его смерти официально установленным.

Федя мою идею с поездкой поддержал. Подозреваю, что он просто опасался оставлять меня в ресторане без присмотра, а чем торчать день-деньской рядом, предпочел провести время на свежем воздухе и с пользой для дела.

По дороге мы обсудили сложившуюся ситуацию.

– По-моему, все ясно, – рассуждал Федя, – кто-то узнал о том, что ваш заместитель в одиночку перевозит крупные суммы. Поэтому его убили и ограбили. Когда Гросс понял, что лимон баксов навсегда потерян, он скоропалительно сбежал, не дожидаясь, пока оставшиеся с носом клиенты вытряхнут из него все сбережения. А таковых, судя по всему, было немало. Во всяком случае, вполне достаточно, чтобы раздобыть новые документы и осесть с ними где-нибудь на противоположном конце нашей необъятной родины. Или даже за ее пределами. Но не исключен и другой вариант. Гросс устал и решил уйти на заслуженный отдых. А свой отдых вознамерился должным образом финансово обеспечить. Именно по его наводке шлепнули зама, а он урвал львиную долю добычи и сейчас покупает себе небольшой домик на Кипре.

– Нет, вряд ли, – возразила я, – слишком просто у тебя все получается. Глеб Николаевич поехал в банк за деньгами. Так?

– Так.

– И деньги у него были с собой в машине.

– Конечно.

– Тогда почему его убили в квартире?

– Предположим, за ним следили. Он мог заехать на минутку домой, и там его и прихватили.

– А к чему было устраивать погром? Деньги ведь наверняка лежали в сумке где-то по верхам.

– Так убийцам мало показалось. Искали по углам личные сбережения хозяина. Совершив убийство, начали расчленять труп, но почему-то передумали и каким-то образом вынесли тело из квартиры целиком.

– Среди бела дня? – усомнилась я.

– А какие проблемы? Жильцы дома почти все на работе. Подогнали машину прямо к подъезду, завернули в одеяло… Всего делов-то на пять минут.

– Но все равно Гросс не имеет отношения к убийству.

– Почему?

– Потому что если бы он спланировал бегство с деньгами, то вполне мог найти предлог, чтобы самому отправиться в банк за наличностью. И даже не для того, чтобы сохранить жизнь своему заместителю. Просто, находясь в тот злополучный день в ресторане, директор не мог убить Глеба Николаевича собственноручно. А привлекать к операции третьих лиц нет резона. С ними пришлось бы делиться добычей, и, ко всему, это лишние свидетели.

– Логично, – согласился с моими размышлениями Федя. – Тогда вариант с директором отметаем. Остается версия номер один. Неизвестные совершили ограбление и убийство, а Гросс сбежал от греха подальше.

– Но это не объясняет, за что отравили Юлю Почепцову и, возможно, устранили вторую администраторшу. Равно как и не объясняет, куда подевалась Женька. А еще мне кажется, что за всем этим бизнесом Гросса должен кто-то стоять. Кто-то с деньгами и серьезными связями. Для успешного функционирования всей системы нужны контакты в банках и в районных администрациях. И сам ресторан тоже весьма подходящее место для размещения центра по обналичке. Я почти уверена, что реальный владелец ресторана имеет ко всему этому непосредственное отношение.

– Вполне возможно, – не стал спорить Федя. – А ты попробуй-ка набрать Женькин мобильник. Чем черт не шутит…

Я достала из сумочки телефон, но тот оказался разряженным. Ничего удивительного, если хронически не ночевать дома, то и заряжать аккумуляторы нечем. Воспользовавшись Фединой трубкой, я набрала Женькин номер, но, увы, чуда не произошло. Настойчивые гудки так и остались без ответа.

К обеду мы прибыли в Зорино. Как оказалось, поселок городского типа – слишком громкое название для трех десятков извилистых улочек с преимущественно частными одноэтажными строениями. Большую часть кособоких домишек следовало бы пустить под снос еще пару десятков лет назад. Напрасно мы беспокоились, что Коммунистический тупик, согласно последним идеологическим веяниям, переименовали. Все улицы в поселке носили свои прежние названия, и все они, как на подбор, являли собой динозавров минувшей эпохи. Здесь имелась и набившая оскомину улица Ленина, и улица Пятидесятилетия Октября, и улица Первого Коминтерна… Не исключено, что известия о смене в стране политического режима в это захолустье попросту не докатились. Тут вообще не наблюдалось никаких примет современности. Ни бесчисленных торговых палаток, ни веселеньких зонтиков летних кафешек, ни трехэтажных новорусских особняков, вырастающих, как грибы после дождя, в окрестностях города. Что касается последнего атрибута, то, вероятно, отсутствие интереса нуворишей к местной недвижимости объясняется не слишком удачным расположением поселка. Поблизости нет водоемов, зато менее чем в километре расположилась городская свалка. В ветреную погоду она накрывает городишко облаком миазмов и, ко всему, портит грунтовые воды.

Дом под номером двадцать пять в Коммунистическом тупике ничем не отличался от своих убогих сородичей. Сложен он был из разномастного кирпича с поросшей мхом крышей и подгнившими оконными рамами. Вокруг покосившийся деревянный забор с множественными прорехами.

Мы с Федей зашли в незапертую калитку и огляделись. Участок явно запущен, никакой домашней животины тоже не видно. Создается впечатление, что тут вообще никто не живет. Амбарный замок, имевшийся на дверях, своим ржавым видом подтвердил наше предположение.

– Вы бабу Нюсю ищете? – Загоревшая молодка, перевалившись через плетень, разглядывала нас с неподдельным любопытством.

– Если баба Нюся является родственницей Глеба Николаевича Зимина, то мы ищем именно ее, – поддержала разговор я.

– Глебки? Так маманя она ему родная. Только Глебка давно в городе живет. Сюда носа не кажет. Чего ему на нашей помойке делать?

– А баба Нюся? Ее где найти можно?

– Так нет ее туточки. К сеструхе своей подалась. Старая совсем стала, тяжело одной по хозяйству. Халабуду, было дело, хотела продать, да только никто на такое добро не позарился. Так и стоит закрытая:

– Как жаль. А давно баба Нюся переехала?

– Да уж полгода будет. А вам она на что?

– Поговорить хотели, – неопределенно ответила я.

– Че с ней разговаривать? Она вся на маразм изошла. Бывало поздоровкаюсь, а она не признает. Вон и Степка к ней приезжал, так она его не признала, – продолжила болтать разбитная деваха.

– Степка – это кто? – осторожно полюбопытствовала я.

– Так сынок ейный, морда уголовная. Чтоб он сдох, падла! Как опосля второй отсидки вернулся, так глаз на меня положил. Из дому выходить стало боязно. Кстати, меня Варькой кличут, – как бы спохватилась она. – А вы, по всему видать, с города. Небось притомились в дороге. Ходите ко мне. У меня корова своя, молоко домашнее. Ходите, не побрезгуйте.

Грех было не воспользоваться приглашением соседки. Глядишь, и выясним у нее чего-нибудь путное про родню нашего заместителя. По крайней мере, уже теперь понятно, что у него где-то имеется родной брат. Возможно, этот брат как раз и мог бы помочь нам с опознанием тела.

Но очень скоро мы с Федей почти пожалели, что воспользовались хлебосольством хозяйки. Потчуя нас молоком, Варька вдохновенно навалилась нам на уши. Местные сплетни сыпались из нее как из рога изобилия. Мы узнали, что некая стерва Катюха тайно попивает горькую и норовит захомутать ее, Варькиного, сожителя Ивана. Поселковый почтальон Кабушкин на самом деле вовсе никакой не почтальон, а агент спецслужб, засланный в поселок для выявления неблагонадежных элементов. Цыганка Соня гадает сущую неправду. Именно из-за этого ведьмовского отродья по осени передохли все местные куры. А несостоявшийся фермер Антон скупает на халяву у населения кролей и потом втридорога спекулирует ими на городском рынке. От массы бесполезных сведений у нас головы пошли кругом.

Мне стоило больших трудов развернуть Варькино словоблудие в нужное русло. В результате мы узнали следующее. Баба Нюся много лет прожила с первым мужем, но детей им бог не давал. Ей было уже хорошо за тридцать, когда она вдруг округлилась. По поселку пошли упорные слухи, что виной тому стало не провидение, а завхоз местного клуба Яков Петрович. Но слухи слухами, а в означенный срок баба Нюся благополучно разрешилась мальчиком. Почти сразу ее супруг скоропостижно скончался от воспаления легких. Но вдова печалилась недолго и, не выждав положенного приличиями срока, повторно выскочила замуж за Якова Петровича. И года не прошло, как на свет появился второй сын, Степан. Правда, семейное счастье оказалось быстротечным. Завхоз стал сильно закладывать за воротник и по пьяному делу угодил под электричку. Так что бабе Нюсе пришлось одной поднимать обоих мальчишек.

Поначалу сынишки были матери настоящей отрадой. Оба светленькие, башковитые, даже пели хорошо в школьной самодеятельности. Но, как говорят, маленькие детки – маленькие бедки, большие детки… Но что поделать, ну не могла Нюся, работая в одиночку, обеспечить обоим и добротную одежонку, и кассетный магнитофон, и мелочишку на карманные расходы. Сначала у соседей стала пропадать мелкая хозяйская утварь, потом и нехитрые трудовые сбережения. Внеурочно вернувшийся с работы сосед застукал Глеба на горячем. Разразился грандиозный скандал, и кражи в поселке прекратились. Но спустя какое-то время к дому Нюси подъехал милицейский бобик. В селе неподалеку обчистили колхозную кассу, а Нюсины отпрыски как раз прикупили себе новенький мопед. Сторож, проворонивший кассу, мельком видел грабителя и якобы опознал Глеба. Припомнили парню и былые грешки. Небо в клеточку и штаны в полосочку отчетливо замаячили на горизонте… Нюся убивалась от горя. Она обивала пороги всех мыслимых и немыслимых инстанций, но дело все равно шло к суду. Но тут неожиданно в милицию явился Степан и сделал явку с повинной. По его словам, именно он, а не его брат позарился на социалистическую собственность. Сторож, единственный свидетель преступления, растерялся. У братьев между собой хоть и без малого два года разницы, но схожи они почти как близнецы. Следствие не мудрствовало лукаво, и Глеба отпустили.

Суд принял во внимание тот факт, что Степану на момент совершения преступления еще не исполнилось шестнадцати, а также учел явку с повинной и прочие смягчающие обстоятельства. Ему дали всего год колонии, но люди в поселке судачили, что тот сознательно взял на себя вину брата, рассчитывая по малолетству отделаться условным наказанием.

Но никто тогда и представить не мог, что годичное заключение настолько поломает Степана. Вместо веселого, обаятельного подростка домой вернулся обозленный крысеныш с повадками отпетого уголовника. Глеба к тому моменту уже забрали в армию, и матери пришлось расхлебывать беду в одиночку. А через полтора года Степан снова пошел по этапу за вооруженный грабеж ювелирного магазина. На этот раз он получил срок на полную катушку. Вся жизнь пошла под откос.

Глеб же, не в пример брату, остепенился. Домой из армии, правда, не вернулся, а осел где-то по месту службы. Женился, родил ребенка и даже закончил торговый техникум. К матери приезжал не часто, но, когда объявлялся, всегда привозил подарки и помогал по хозяйству. Спустя лет восемь семейный ковчег Глеба разбился о рифы провинциального быта, и он вернулся в родные пенаты. Не в сам поселок, разумеется. Он обосновался в городе, устроился на работу, стал чаще наведываться к матери. А тут и Степан вернулся после длительной отсидки. Свалился на голову бедной Нюси, как пир во время чумы. И давай ей жизнь отравлять! Сначала из-за иконки пропало скудное золотишко, а потом и сама старинная икона, которую Нюся унаследовала от прабабки, сгинула безвозвратно. Понятное дело, все деньги, что Глеб ежемесячно завозил матери, младший сын отнимал до последней копейки. И, ко всему, добавилась Варька. Девка тогда только восьмилетку закончила, еще толком женихаться не начала, а подлый Степка ее уже приметил. Подстережет, бывало, в укромном местечке и давай к ней лезть лапищами своими синюшными, бандитскими наколками разукрашенными. Прямо спасу от него никакого не было! И терпеть мочи нет, и сказать кому боязно. Поселок крохотный, слухи моментом расползлись бы по огородам. А там поди докажи, что сама не напросилась. Вот и дожидалась Варька приезда Глеба. Все же старший брат, вдруг поможет вразумить окаянного.

Глеб действительно взбеленился, узнав о проделках Степана. Свара в их доме была такая, что всю улицу переполошило. Степка схватился за нож. Мать побежала к соседям за подмогой. Приехала милиция. Дебошира повязали. В пылу потасовки он ухитрился сорвать с милицейских плеч погоны. И снова суд, и приличный срок. Какие уж поблажки рецидивисту!

Весь поселок вздохнул с облегчением. Даже баба Нюся приосанилась. Ей, как никому другому, досталось от непутевого сына. Поселковая жизнь потекла своим чередом. Прошли годы. Глеб в городе стал прилично зарабатывать и совсем забурел. Приезжал он не часто, но каждый раз на новых машинах, питая жирную зеленую жабу, которая чуть не до смерти душила все местное население. Бахвалился, что скоро прикупит себе «Мерседес». Варька даже пожалела, что побоялась разницы в возрасте и вовремя не окрутила перспективного мужика. Баба Нюся совсем постарела. Степана она и не вспоминала, а когда тот после очередного освобождения заявился прошлой осенью домой, она его будто бы не узнала. Только как-то быстро упаковала пожитки и переехала к сестре доживать старость. Ни Глеб, ни Степан с той поры в поселке не появлялись.

Дальше Варька попробовала поддержать наш интерес к разговору страшной историей про местную разлучницу Любку, но нам, понятное дело, выслушивать досужие сплетни было ни к чему. Мы стали собираться, а я напоследок понадеялась на удачу.

– Варя, а у вас, случайно, нет нового адреса бабы Нюси?

– Есть, – радостно сообщила она. – Щас поищу.

Она растворилась в соседней комнате и почти сразу вернулась с бумажкой в руках.

– Пишите. – Я достала из сумки ручку, а Варя принялась диктовать: – Львовская область, село…

– Погоди-погоди, – остановила ее я. – Львовская область – это же где-то на Украине.

– Ну да. Баба Нюся и сама хохлушка. Опосля учебы попала в наши края по распределению. Вот теперича и отправилась помирать на батькивщину.

Я все же записала адрес, хотя было понятно, что в оперативном режиме нам до бабы Нюси не добраться. Уже стоя на пороге, Федя предпринял последнюю попытку разжиться полезными сведениями:

– А вы не знаете, где разыскать Степана Зимина? Варя сначала немного растерялась, но потом сообразила:

– Степку? Так он не Зимин вовсе. Это Глебка на первого супружника бабы Нюси записан, а Степан Филимонов по батюшке.

– Что ж старшего-то папенька не усыновил? Ведь явно его кровь замешана, раз пацаны на одно лицо вышли.

– Да, видать, все недосуг было, – развела руками хозяйка. – А где ирода этого искать, мне неведомо. Верно, сидит опять. Ему тюряга – дом родной…

* * *

Зной и ухабистая дорога совсем меня доконали. Я тихонько злилась на себя за то, что так не собралась с духом для чистосердечного признания. Если бы Федя знал о моей настоящей жизни, то мы бы сейчас ехали не на его раздолбанной колымаге, а на моей «Вольво» с комфортом и кондиционером. Долго прикидываться Золушкой у меня все равно не получится. Уже сегодня я намереваюсь во что бы то ни стало ночевать дома. И Федя ведь снова возьмется меня отвозить. Нет, конечно, он уже сделал пространный намек на возможность пожить с ним в том шикарном загородном особняке с бассейном и бильярдом. Но я, как порядочная барышня, благоразумно пропустила его намек мимо ушей. Пускай Женька права, и мои моральные устои поросли мхом, как крыша на доме бабы Нюси, но я все равно считаю, что оказаться в постели с мужчиной после нескольких дней знакомства – верх безрассудства. И вообще: крутить роман в то время, когда жизнь моей единственной подруги, вполне возможно, висит на волоске от смерти – форменное предательство. Уж Женька это точно не одобрит. И прораба она, разумеется, тоже не одобрит. Сама выпишет мне по первое число и Гришане наябедничает. А тот, в свою очередь, скоренько настучит в Москву брату.

Мужики давно спелись, вроде даже какие-то дела совместно проворачивали. И любимый братец Славка в комплекте с нашими родителями немедленно примчится сюда меня воспитывать.

– Прораб Федя – вовсе не пара для великоразумной заведующей конгениальной кафедры социологии, – заведут они хором известную песенку. – Чем глупостями страдать, лучше бы докторскую диссертацию дописала.

Я же в своей привычной манере пойду у них на поводу, как послушная овца на заклание. Забуду про Федю, выдавлю из себя десяток страниц псевдонаучного текста… Потом семейство засобирается – у них ведь бизнес в Москве и крутая светская тусовка в придачу. А я останусь одна в четырех стенах вместе со своей кафедрой и опротивевшей докторской диссертацией. Женька примется меня утешать и строить грандиозные планы по поиску завалящего прынца. Нечто подобное мы уже когда-то проходили, и осадок на душе остался не самый приятный.

Ну и пусть! Пусть все так и будет! Лишь бы Женька нашлась целая и невредимая. Уже завтра Гришаня вернется из Вологды. Подключит свои связи, перевернет вверх дном весь город, но Женьку обязательно отыщет. Обязательно. Иначе и быть не может.

Федя как будто прочитал мои мысли.

– Да не переживай ты, – переключив скорость, он погладил меня рукой по коленке. – Найдем мы твою Женьку. Я по-прежнему считаю, что ее исчезновение не имеет отношения ни к Гроссу, ни к пропавшим деньгам. Подумай, может, у нее имеется в запасе какой-нибудь сердечный друг. Муж уехал, руки развязаны…

– За кого ты нас принимаешь?! – взъерепенилась я. – Что за ханжеские стереотипы?! Выходит, если женщина честным трудом зарабатывает себе в ресторане на кусок хлеба, то у ее постели мужики в очередь выстраиваются! – Я гневно сбросила его ладонь со своей коленки.

– А я что?! Я ж ничего! – попытался съехать с темы Федя. – Это же просто предположение.

– Мог бы предположить что-нибудь дельное. Нечего на мою подругу напраслину возводить! Нет у нее никого!

– На нет и суда нет. Не кипятись так. Попробуем разработать вариант Григория Стрельцова. Отследим по-быстрому его бизнес и связи. Вдруг он кому-то денег задолжал или в делах конкурентам дорогу перешел. Вот его и решили достать через жену. И на Степана Филимонова неплохо бы подсобрать материальчик. Этот махровый рецидивист брата своего, видимо, не слишком жаловал. Как-никак, но именно по вине Глеба он сделал первую ходку, а тот его собственными руками снова на шконки спровадил. Вот Степан с ним за все и поквитался. И в придачу еще приличных денег отхватил.

– Только откуда он, по-твоему, про деньги-то узнал? Не думаю, что Глеб Николаевич с ним о своих делах откровенничал, – недоверчиво усомнилась я.

– А если он и не знал про деньги? Просто взялся наказать брата и подстерег его у квартиры. А у того как раз целая торба баксов с собой оказалась.

– Тогда машина нашего заместителя осталась бы у подъезда.

– С какой радости? Филимонову ведь следовало избавиться от тела.

– Зачем? Скажи, пожалуйста, ну зачем ему рисковать и расчленять труп в ванной? Опять же, к чему проделывать путь к озеру на чужой машине? Почему бы не оставить убитого прямо в квартире? Сумку с деньгами под мышку – и бежать на ближайший вокзал. А он еще и всю квартиру переколошматил.

– Тебя послушать… – не желал хоронить свежую идею Федя. – Если бы все бандиты совершали преступления с твоей рациональностью, то с раскрываемостью у нас в стране была бы сплошная безнадега.

– Вот спасибочки. Сначала Женьку в оторвы записал, теперь и во мне углядел преступную рациональность.

– Не придирайся!

– Да не придираюсь я! И можешь обвинять в излишней рациональности сколько угодно, но, по-моему, мы зря списали со счетов ресторан.

– Что ты имеешь в виду?

– А то… Сколько может стоить ресторан «Этуаль» вместе со всем импортным оборудованием и шикарным интерьером?

– Я вообще-то не специалист по недвижимости, но, думаю, тысяч на двести потянет. Ясное дело, не в наших деревянных.

– Я бы даже сказала, на все триста.

– Что с того? – не уловил ход моих мыслей Федя.

– Номинально владельцем ресторана является прожженный алкоголик Всеволод Пришвин. Правильно?

– Правильно. Его использовали как подставное лицо для прикрытия центра по обналичке. Какой с алкаша спрос? В любой день может ласты склеить.

– То-то и оно. Если бы на его паспорт открыли очередную фирму-бабочку для увода безналичных денег, мне все было бы понятно. Но кому, в случае смерти Пришвина, достанется ресторан? Это ж какими надо быть идиотами, чтобы отдать такой лакомый кусок в доход государства?

– Почему сразу в доход государства? У него могут быть родственники.

– Вот-вот, могут быть родственники…

– Погоди-погоди. Ты хочешь сказать, что…

– Именно это я и хочу сказать! Нужно тряхнуть как следует Пришвина и выяснить все про его близких. По крайней мере, про тех, кто реально мог бы претендовать на наследство. Его сынуле или племяннику, например, не составило бы труда приделать ноги паспорту.

Федя тут же схватился за свой мобильный телефон, но я его остановила:

– Зачем твоих профессиональных друзей по пустякам беспокоить? Попроси-ка их лучше собрать нам полное досье на Степана Филимонова. А с алкоголиком мы и сами управимся. Купим сейчас пол-литра, и выложит он нам всю информацию на тарелочке с голубой каемочкой. И, кстати, про Гришанины связи информацию тоже собирать не обязательно. Он сам завтра должен назад прилететь.

За время моего отсутствия в многоэтажной панельке ничего не изменилось. Лифт по-прежнему не работал, и пришлось тащиться на шестой этаж пешедралом. Изрезанная дверь тоже никаких изменений не претерпела. Наученная опытом, я не стала ковырять поломанный дверной звонок, а что есть силы заколотила кулаком по облезлому дерматину.

На этот раз дверь отворил сам хозяин квартиры – небезызвестный мне Вован. Видок у него, мягко говоря, был хреновый. К хронической одутловатости синюшной физиономии добавился внушительных размеров фингал, отчего правый глаз заплыл и исказил алкашу картинку мироздания не в самую лучшую сторону. Вероятно, именно поэтому он рявкнул тоном, лишенным всяческого намека на доброжелательность:

– Шо надо?

– Нам того… поговорить надо… – неуверенно промямлил Федя, сраженный наповал колоритом представшего образа.

– А мне не надо! – Вован потянул на себя ручку, намереваясь захлопнуть дверь прямехонько перед нашими носами, но я оперативно достала из пакета припасенную поллитруху.

Его здоровый глаз сверкнул затейливым огоньком.

– Ну, так это… так бы и говорили… проходьте, – он посторонился, не сводя взгляда с вожделенной бутылки.

Мы не заставили себя долго упрашивать и юркнули внутрь. Обозрев замызганное пространство, я отметила про себя, что батарея пустых бутылок прилично увеличилась и теперь занимала чуть не четверть комнаты. Присев на краешек кровати и стараясь пореже дышать, чтобы уберечься от устойчивого похмельного зловония, мы стоически выждали, пока хозяин расставит на табуретке грязные чашки.

– Ну, что ли… за знакомство, – произнес он и, не дожидаясь нашего участия в процессе, залпом опрокинул в себя содержимое чашки.

Успокоившись на том, что Пришвин меня решительно не помнит, я принялась сочинять причину нашего дружественного визита.

– Понимаете ли, – начала я, – мы ваши новые соседи. Квартиру на днях купили этажом выше. Вот теперь ходим, знакомимся с жильцами. Меня Машей зовут. А это – муж мой, Федя.

– Бум знакомы. Я – Вован! – радостно сообщил мужик, после чего снова присосался к чашке.

– А вы, я вижу, один живете?

– Угу, один бобылюю.

– Что так? Выходит, семьи-детей не нажили.

– Чего?

– Детей, говорю, у вас нет?

– Отчего же нет? Доча у меня. И внучка тоже имеется.

– Правда? – Я постаралась изобразить на лице радость. – И они часто вас, наверное, навещают?

– Не-а. Где им часто-то добраться. В Туле живут. Почитай, уж года два не видались.

– В Туле? Так далеко?

– Ну да. У дочи там второй супружник.

– А кем он работает?

– Кто? – Водяра уже разобрала Вована, и мои вопросы явно доходили до него с трудом.

– Так супружник дочери… Чем он занимается?

– Ромка? Ничем он, злыдюга, не занимается. Было дело, слесарничал, да опосля балка на него кирдыкнулась. Чуть до смерти не зашибла. Теперича инвалид.

– Бедняга! Что ж дочка? Тяжело, наверное, ей приходится? – по инерции продолжала допытываться я, уже понимая, что снова тяну пустышку.

– Тяжко. Ломается на базаре, как лошадь. Барахлишком турецким торгует. И дите сама подымает, и мужа-калеку кормит.

– А другие ваши родственники ей не помогают?

– Так нема у нас никого. Разве только Ромкина родня, так там одна голытьба сраная.

Мы с Федей разочарованно переглянулись. Похоже, я действительно попала пальцем в небо. Базарная торговка из Тулы и ее муж-инвалид не могут являться собственниками дорогого ресторана. Не сговариваясь, мы поднялись и гуськом засеменили на выход. Но хозяин, кажется, этого не заметил, продолжая изливать душу:

– Говорил ей, дуре, держись Гришки, а она, шалава, как хахаля этого тульского зацепила, так и ноги с ним сделала. Дуры бабы! Как есть, все дуры.

– Секундочку, – я притормозила на пороге комнаты, походя отбиваясь от Феди, пытавшегося силой утащить меня из провонявшего жилища, – а Гришка – это кто?

– Так муж ее. Первый. Тот, который до Ромки был. Только она хвостом фить и в Тулу подалась. Говорю ж, дура! А Гришка, тот большим человеком стал. Денег у него – всем курям не выжрать. А Ромка – голытьба.

– А вы фамилию этого Гришки, случайно, не вспомните? – Это Федя, перестав наконец смыкать меня за руку, внес посильную лепту в процедуру дознания.

Вован погрузился в глубокие раздумья, а я, опасаясь, что он впадет в пьяный ступор, поспешила ему на помощь:

– Стрельцов? Скажите, его фамилия, случайно, не Стрельцов?

– Кажись, так… Нет, точно! Гришка Стрельцов! Я помню… я все помню… – Дальше последовало невразумительное пьяное бормотание, а мы, прикрыв входную дверь, тихонько покинули квартиру.

Выруливая из двора, Федя сосредоточенно переваривал полученную информацию, после чего рискнул уточнить:

– А вдруг этот Вован напутал? Ему с пьяных глаз что Стрельцов, что Ельцов…

– Ничего он не напутал. Во-первых, я припоминаю, Женька рассказывала, что первая жена бросила Гришаню сразу после рождения дочери из-за какого-то хахаля из Тулы. И, во-вторых, самой Женьке фамилия Пришвин показалась знакомой. Я еще напомнила ей про такого писателя. Но откуда у нее могли возникнуть ассоциации с писателем-натуралистом, если она даже букварь до конца не дочитала? Значит, фамилия Пришвин попадалась ей где-то по другому поводу.

– И ты считаешь, что за рестораном стоит Женькин муж?

– И не только за рестораном! – ухмыльнулась я, поражаясь его бестолковости. – Откуда, спрашивается, у Гросса связи для организации центра по обналичке? Такой бизнес в одиночку не поднять. Сам же директор день-деньской в кабинете просиживал. Он только наличку пересчитывал и клиентам раздавал. А его заместитель эту наличку из банков привозил. Но ведь кто-то же должен был находить подставных лиц, регистрировать на них фиктивные фирмы, открывать расчетные счеты, уводить из страны безнал… Это ж прорва работы!

– Неужели Стрельцов?

– Все возможно, – рассеянно пробурчала я, не желая пока делиться с Федей всеми нехорошими подозрениями.

– Конечно, Гришаня неглупый мужик, и бизнесовая хватка у него будь здоров. Но ведь через контору, по самым скромным подсчетам, оборачивалось по двадцать-тридцать лимонов зелени в месяц. Не его это уровень. Не его, и все тут! Что касается открытия фирм и счетов, так тут мог и Гришаня подсуетиться, спору нет. А вот сложные финансовые схемы и банковское прикрытие… При всем моем уважении, Женькин благоверный никак не тянет на роль мозгового центра. Ох, чует мое сердце, кто идейный вдохновитель всей этой грандиозной затеи. Узнаю до боли знакомый почерк.

Если из-за пропавших денег с головы моей подруги упадет хоть один волос, то кто-то мне за это ответит по-крупному. Обоим на фиг руки-ноги поотрываю. Бизнесмены хреновы! Один в Вологде, второй тоже у черта за пазухой, а мы тут по горло в их бизнес-фекалиях.

Федя прервал мои тяжкие размышления:

– Прости, конечно, но у меня все равно пазлы не складываются. Не получается целостная картинка…

– Что именно тебе не ясно?

– Допустим, Стрельцов организовал в своем ресторане подпольный финансовый бизнес. Так?

– Так.

– Ты же при этом утверждаешь, что вы с Женькой ничего про это не знали.

– Чистая правда.

– Тогда зачем Гришаня устроил вас туда на работу? Ты мне вообще голову случайно не морочишь? – попытался уличить меня Федя. – Признавайся! Вас внедрили в ресторан специально, чтобы держать под присмотром Гросса и его зама? Так сказать, контроль процесса изнутри…