Текст книги "Анатомия страха"
Автор книги: Татьяна Рябинина
Жанр:
Прочие детективы
сообщить о нарушении
Текущая страница: 7 (всего у книги 26 страниц)
Став взрослой и увидев в жизни много страшного, Наталья поняла: может. Более того, она поняла, что добро и зло связаны неразрывно, как две стороны медали. Мир защищает себя от зла, творя добро, и этим обращает в добро само зло. Зло для злодея – добро для себя. Именно эти мысли так помогли ей когда-то.
Но то, что случилось полтора года назад, заставило ее вновь почувствовать себя слабой и беспомощной. Все постулаты, в истинности которых Наталья не сомневалась, разлетелись вдребезги. За что? Чем она так виновата? Почему именно Наташа? Это не укладывалось в голове.
Прошлое – это кандалы. Это прикованный к тебе мертвец из романа Норриса. От него нельзя отделаться, убежать, потому что прошлое – это ты и нельзя спрятаться от себя самого. Нельзя просто так повернуться к прошлому спиной и как ни в чем ни бывало жить дальше. Все равно оно догонит и ледяными пальцами дотронется до плеча...
Имела ли она право взять на себя роль судьи и палача, отказавшись от смирения? Случайно ли нашла фотографию в бумажнике? Или это было предопределено?
После разговора с Сергеем Балаевым она шла к намеченной цели, как запрограммированная на уничтожение машина. Терминатор. Ее план был дьявольски жесток, но она считала себя правой. Ее, прежней, уже не существовало. Наталья Гончарова умерла в тот момент, когда подписала соглашение на отключение систем жизнеобеспечения, поддерживающих существование ее дочери. Вместо нее в тот день родилось новое существо – расчетливое и хладнокровное, поставившее себе задачу: отомстить любой ценой.
И лишь иногда ей становилось страшно и тоскливо. Это были минуты, когда Наталья, забывшись, позволяла себе задуматься о будущем. О том, что будет, когда ее миссия завершится. Жизнь потеряет смысл и станет похожа не бесцельное существование – как под аппаратом искусственного дыхания. И тогда ей хотелось покончить со всем разом. Пусть со Свириным разбирается кто-то другой. Наташу все равно не вернешь. Как просто судить, когда твой приговор не имеет силы. И как трудно быть богом!
Но она снова и снова видела бледное Наташино лицо, опущенные веки, тронутые лиловой тенью, – и гнала от себя мысли о будущем. Она должна жить сегодня. Как говорится, здесь и сейчас.
Глава 8.
Дима постоянно испытывал какую-то неловкость. Ощущение собственной беспомощности – не той беспомощности, когда ты можешь, но тебе не дают что-то сделать, а той, когда вообще ничего не можешь, – доводило до бешенства. Он обещал Ольге найти убийцу Сергея, обещал Вальке работать «в одном флаконе» – и что? Сидит себе и страдает, а Стоцкий тем временем роет землю, как такса, учуявшая лису.
Он не понимал, что происходит, не понимал себя. А разобраться было необходимо.
Дима снял пиджак, ослабил галстук. Делать было, в общем-то, нечего. С утра он поговорил с клиентом, мечтавшим отделаться от гнусной и жадной мегеры-жены (откуда, интересно, берется столько мегер?) и попросил Леночку отправить на задание роскошного блондина Лелика, по профессии врача-венеролога, подрабатывающего в агентстве провокатором.
Кстати, именно Лелик придумал прижившееся в агентстве название для подобных акций: пирогенал. Это такое лекарство, используемое для провокаций: ужасно болезненных уколов в зад, призванных выявить законспирированную форму гонореи. Бывает такое, что все симптомы на лицо, а анализы ничего не показывают, и только после нескольких уколов микробы начинают выходить из укрытия. Определенно – сходство с работой агентства проглядывало.
Дима достал лист бумаги и, попивая кофе, стал думать. Записывать было пока нечего. Он вспомнил свои чувства в тот момент, когда узнал об исчезновении Сергея. Сожаление и желание помочь. За столько лет обида стерлась, остались лишь воспоминания о долгой дружбе. Время пропускает события через фильтр, отсевая все мелкое и ненужное, заставляя воспоминания ярче блестеть из-под слоя патины забвенья.
Однако известие о страшной и непонятной смерти старого друга заставило насторожиться и задуматься. Мысль о том, что его бывшие друзья виновны в смерти Светланы, становилась все более весомой. Да и следователь, как выяснилось, был того же мнения. И тогда на первый план, оттеснив «почему?» и «за что?», снова вышло «кто?». Кому понадобилось мстить через столько лет? И при чем здесь эта женщина, Гончарова?
Внезапно Дима поймал себя на мысли о том, что на самом деле не хочет, чтобы убийца Сергея был найден. Не хочет, чтобы милая усталая Ольга узнала, каким мерзавцем на самом деле был ее муж. Не хочет, чтобы от наказания ушли Генка и Олег. Да, он, Дмитрий Сиверцев, – заодно с убийцей. Не помогаешь – так не мешай. Если закон не в состоянии справиться с ними, пусть поработает таинственный мститель. Пусть. Хотя, конечно, Диме безумно хотелось узнать, кто он такой.
В конце концов решение пришло само собой. Конечно, неудобно перед Валькой, но пусть уж он выкручивается сам. В конце концов, это его работа. Обещал Ольге? Но ведь не сказал «найду», сказал «постараюсь». А если Валька все-таки дело раскроет... ну, значит, судьба их такая: и его, и Димы, и убийцы.
И все равно он чувствовал себя неловко. Как будто порвал на видном месте брюки и шел по городу, размышляя, насколько дыра бросается встречным в глаза.
Драку совести и Димы прервал телефонный звонок. Ольга нашла спрятанную за книгами компьютерную дискету. Попросив ее никуда не уходить, Дима поехал на Вознесенский.
Обычная оранжевая дискета «Verbatim» без опознавательных знаков на «рубашке». Дима поискал взглядом компьютер.
– Ноутбук в спальне, – сказала Ольга. – Сейчас принесу.
Она подключила серый «тошибовский» чемоданчик, самый обыкновенный, без наворотов и прибамбасов.
– Без пароля? – спросил Дима.
– Да. Это мой. Я бухгалтер, работаю по договорам, обычно дома. Составляю всякие балансы, отчеты, сметы. Если Сереже надо было, он тоже на нем работал, поэтому я пароль и не ставила. Зачем?
По экрану поползли сообщения загрузки, почему-то всегда здорово действующие Диме на нервы. Однако сознавать, что на свете существуют гораздо большие «чайники», чем он сам, не способные даже убрать с экрана «в нуль» лишнюю информацию, было почти приятно.
Наконец компьютер загрузился и запустил «Windows». Войдя в «Проводник», Дима начал один за другим открывать находящиеся на дискете файлы. Их было три. Первый назывался «pr.doc» – видимо, «private». В нем размещалась личная бухгалтерия: методично и скрупулезно Сергей расписывал свои немаленькие доходы и расходы, вплоть до пива и сигарет.
Диму удивило стремление составить баланс в текстовом редакторе, и он спросил об этом Ольгу.
– Не знаю, – ответила она, глядя через его плечо на экран. – Вообще-то Сережа с компьютером плохо ладил. Для него даже «Excel» было очень сложно, я уж не говорю про «1С».
Система была невероятно громоздкой и запутанной, понятной, видимо, только самому хозяину, но вызвать интерес могла разве что у налогового инспектора. За исключением разделов, помеченных значками «собаки» и «амперсанда». Здесь без всяких пояснений обитали долларовые суммы со знаками «-» и «+».
Второй файл назывался «r.doc». Дима предположил, что это значит «радио», поскольку в нем содержались краткие записи, связанные с доходами и расходами радиостанции, с разбивкой по месяцам. А вот третий файл, «r1.doc», был закрыт паролем.
Дима задумался. Сразу везти дискету Стоцкому или попытаться устроить взлом? Среди его знакомых хакеров не было, но зиц-Гриша по образованию программист, если сам не сможет, то посоветует, к кому обратиться. Но тут ему в голову пришла любопытная мысль. Кто-то говорил ему, что есть такой хитрый «вьюер», который пароль показывает. Вот если он имеется в Ольгином компьютере...
Он создал новый файл и закрыл его паролем, состоящим из шести букв «О». Потом вышел в «Нортон» и стал просматривать свой файл, меняя «вьюеры» – программы-просмотровщики, пока не увидел в уголке экрана шесть одинаковых значков-мордочек. Просмотрев тем же «вьюером» файл «r1.doc», Дима обнаружил в «парольном» месте четыре значка – разных. Значит, пароль состоит из четырех разных букв. На дальнейшие подвиги его компьютерной грамотности не хватило.
Дима уже хотел вытащить дискету, но вдруг кое-что вспомнил. Локи! Чем черт не шутит? Он вернулся в «Word» и, открыв файл, на предложение ввести пароль набрал на клавиатуре «Локи». Нет. А «локи»? Тоже нет. А если «ЛОКИ»?
Сверху вниз на экран брызнули буквы и цифры. Ни фига себе! Подпольная бухгалтерия. Вот тебе и «r1», поправочка, значит. Дима открыл второе окно и вывел на него «r.doc», а затем на третье – «pr.doc», расположив все три кошка мозаикой.
Вот и суммы с «собакой». Только в «r1» они помечены буковками «ИЕ». А гораздо большие с «амперсандом» – «О». Да, похоже, Серега действительно крупно обувал родную радиостанцию. Валентин говорил, аудиторы обалдели. Интересно, а о таком раскладе они знали? Подобное в одиночку не уделаешь, наверняка главбух в доле, а может, и коммерческий директор. Может, «ИЕ» и «О» – это они?
Попрощавшись с Ольгой, Дима повез дискету Стоцкому. Все равно в подобных обстоятельствах цена ее была не больше, чем цена информации «добровольного сотрудника», записанной опером на спичечном коробке. Мало ли что можно набить на дискету. Вот если злодей сидит и пашет за компьютером, а ты его раз – и берешь с поличным в присутствии понятых. И тут же распечатку делаешь под их подпись...
– Миленько, – прокомментировал Стоцкий. – На халяву и хлорка – творог. «ИЕ», надо понимать, – это Ирина Емельянова, главбух. А кто такой «О»? Коммерческого директора звали Никита Векшин. Кстати, его уволили уже. Видишь, что творили? Особенно с рекламой. Даже на такой дохлой станции денежки немаленькие крутятся. Скидки-накидки, прайм-тайм и так далее. Агентам оклад не платили, только процент – они об окладе и не знали даже. Вроде, мелочь, но приятно. Знаешь, есть такие люди, которые хоть скрепку с работы да упрут. Не потому, что она им жизненно необходима, просто так они чувство собственной значимости ощущают. Вот так по мелочи там, по мелочи сям – а в целом троица изрядно поживилась. На Векшина дело завели по хищению, а вот Емельянова выкрутилась, отделалась строгачом. Хитрая стерва! Все стрелки на Балаева перевела. Я не я и лошадь не моя. Подписи, дескать, подделаны, и вообще ничего не знаю.
Валентин так увлекся тонкостями радиомухлежа, что Дима едва смог его остановить:
– Валь, это все прекрасно, но немного не по нашему ведомству. Мне кажется, мадам Гончарова на эту дискетку как-то заглянула и сведения использовала, чтобы Сергея выманить в нужное место. Кстати, ответ на запрос пришел?
– Держи, – фыркнул Валентин, протягивая лист. – Обхохочешься.
Ответ гласил, что Наталья Николаевна Гончарова, родившаяся 7 июля 1979 года в Мурманске, скончалась 22 декабря 1998 года. Причина смерти – суицид, отравление психотропными препаратами.
– Красота! А кого же мы тогда имеем на станции? Фоторобот сделали?
– Сделали. И объявили в розыск. Теперь вопрос, действовала она сама или по чьей-то указке? И еще, как же она на эту дискету забралась? Дома – жена, на работе бухгалтер в том же кабинете плюс секретарша и охранник в предбаннике, он там чай пьет и телевизор смотрит. Ну-ка, ну-ка... – Валентин полистал блокнот и набрал номер. – Ольга Артемьевна? Добрый день, Стоцкий беспокоит, Валентин Сергеевич.. Да-да, привез... Ольга Артемьевна, постарайтесь припомнить, в апреле-мае вы не уезжали куда-нибудь на день-два без Сергея Павловича?.. Точно?.. Большое спасибо, до свидания.
Положив трубку, Валентин задумчиво поправил очки:
– Черт, опять оправа треснула. Надо новые покупать. Ну что... В середине мая, числа 15 – 16, точно не помнит, она уезжала в Боровичи, к матери. Это Новгородская область.
– В конце мая Гончарова уволилась, а 5 июня Сергей пропал...
Договорить Диме не дал телефонный звонок. Он снял трубку и протянул Валентину.
– Да... Да.... Да?.. – брови Стоцкого изумленно взлетели к самой границе редеющей шевелюры. – А подъехать вы можете?.. Да хоть сейчас...Скажете дежурному, что к Стоцкому.
– Ну вот тебе и рояль в кустах, – сказал он, положив трубку. – Свидетель. Вчера робот Гончаровой по телику показали. Утверждает, что видел ее.
– Когда?
– Приедет через полчаса и расскажет. Что меня всегда убивало – это насколько наш успех зависит от случайностей.
– От рояля в кустах?
– От него, родимого.
Дима подвинул к себе пепельницу и закурил. Курить он начал вскоре после развода и с тех пор, как Марк Твен, неоднократно бросал. Но чтобы бросить окончательно, не было стимула.
– Вам кто римское право читал? – спросил он.
– Иванов.
– Он наверняка говорил, что 99 процентов преступлений раскрываются случайно, и главная задача сыщика этот случай поймать и направить в нужное русло. Он всем это говорит.
– Возможно. Я не помню.
– Прогуливал, наверно. А что касается рояля в кустах...
И Дима начал рассказывать длиннющую и занудную историю про своего приятеля из ГУВД Костика Малинина, который пригласил девушку в пивной ресторан, а потом пошел провожать ее домой. Пиво, как известно, жидкость коварная, а девушка еще недостаточно хорошо знакомая, чтобы можно было извиниться и за дерево отойти. Проводил он ее и начал по сторонам оглядываться. Приглядел палисадничек с кустиками. Фонари не горят, окна тоже – время позднее, все спать легли. Костик ныряет в кусты, обо что-то ударяется, но ему уже все равно. И только он убедился, что душа действительно лежит чуть пониже мочевого пузыря, как вдруг из подъезда выскочил некий гражданин и с воплями начал лупить Костика шваброй. Еле-еле тому удалось вывернуться и удостоверение достать. Гражданин, чуть не плача, начал оскорблять всю российскую милицию оптом. Костику это не понравилось...
– Понятно, Жванецкий. Только при чем здесь рояль?
– Ну, не рояль, пианино, неважно. Гражданин его куда-то перевезти хотел и грузовик заказал. А машина почему-то не пришла. Вот он и затащил инструмент в кусты, а сам из окна на первом этаже посматривал. Тут появляется Костик...
Стоцкий вежливо поаплодировал и взялся за телефон.
– Витя, Атаулин не ушел еще? Пусть ко мне зайдет.
Через пару минут дверь открылась, и в кабинет вошел высокий плечистый парень лет двадцати восьми, одетый в джинсы и синий свитер.
– Знакомьтесь, – предложил Валентин. – Это Антон, я про него тебе рассказывал. А это мой старый друг Дмитрий. Когда-то мы с ним вместе операми начинали. А теперь он частный детектив, выслеживает неверных супругов.
Антон кивнул, но посмотрел настороженно.
– Не косись, глаз вывихнешь, – усмехнулся Стоцкий. – Или совесть нечиста? Он мне по балаевскому делу помогает. Ты вот что сделай. Придешь в отдел, звякни Юлечке, пусть в компьютер заглянет, как зовут супруга Ирины Емельяновой. Ты говорил, он бизнесмен, кажется.
Антон молча кивнул и вышел, не попрощавшись. Валентин хотел что-то сказать, но в дверь поскреблись, и в щель просунулась умильная физиономия, зализанная на косой пробор.
– Здравствуйте, – пропело создание. – А кто из вас Стоцкий? Это я звонил. Насчет фоторобота.
Дима и Валентин переглянулись. В кино голубых обычно изображают какой-то карикатурой, но этот экземпляр превзошел все, ими виденное. Он так сладко улыбался, так поводил глазками и жеманно складывал на животике ручки, что мужчинам с нормальной ориентацией захотелось спастись бегством.
Балетной походкой парень подошел к столу и грациозно опустился на стул, не спрашивая разрешения. Он переводил блестящие голубые глазки с Валентина на Диму и обратно, будто затруднялся сделать выбор, и нервно облизывал ярко-розовые губы, как встревоженный кот.
– Итак, вы?.. – начал за него Валентин, открывая блокнот.
– Киприанов Леонид Валерьевич, – парень слегка поклонился. – Год рождения – 78-ой. Работаю официантом в «Садко»...
– Вы сказали по телефону, что видели Наталью Гончарову.
– Ну, я не знаю, как ее зовут. Просто вчера по телевизору показали фотографию, и я подумал, что видел похожую женщину у нас в ресторане. Возможно, в это трудно поверить, – Леонид состроил Диме глазки, – но я считаю своим долгом помогать милиции.
– Ну почему же трудно? – возразил Дима. – Труднее поверить в то, что вы обратили внимание на женщину настолько, чтобы запомнить ее и узнать по паршивому фотороботу. Извините, конечно...
– Не извиняйтесь, прошу вас! Я понимаю, моя... ориентация бросается в глаза, но я нисколько не стесняюсь этого. Таков уж я есть. Кому-то это покажется странным, ненормальным, смешным, не так ли?
Валентин пожал плечами и не ответил.
– Так вот, я запомнил эту женщину именно потому, что она была с мужчиной, на которого я обратил внимание.
– Когда это было?
– 15-го мая.
– 15-го мая? – разочарованно переспросил Стоцкий. – Вы уверены?
– Абсолютно. Я работаю два дня через два. Это было на второй день после того, как я вышел из отпуска. А из отпуска я выше 14-го.
– Стоп! – вмешался Дима. – 15-го или 16-го мая жена Сергея уехала к матери. Опишите мужчину.
– Это мой любимый тип, – расплылся в улыбке Леонид. – Около сорока лет, крупный, полный блондин.
– Этот? – Валентин протянул Леониду фотографию Балаева.
– Да, он. Они сели за мой столик. Как я ни старался, он на меня даже не посмотрел. Сначала они очень оживленно разговаривали, особенно он, но когда я подходил, сразу замолкали. А потом... – парень растерянно замолчал.
– Что потом?
– Потом он уже не прекращал говорить и при мне. Только вот... странный он какой-то стал. Не ел ничего. Глаза широко раскрыты, неподвижные. Как у лунатика. И говорил, говорил... Я забрал тарелки, принес кофе. Что-то про болото. И про какого-то Олега.
– Ты слышишь? – Дима вскочил, опрокидывая стул. – Я же тебе говорил!
– Больше вы их не видели? – спросил Валентин.
– Ее нет, а он приходил в конце мая или в начале июня с мужчиной.
– Описать можете?
– Да, конечно. Невысокий, худой. Дорогой серый костюм. Волосы светлые, глаза тоже, очень неприятный взгляд, холодный такой, злой.
Дима и Валентин посмотрели друг на друга. Наконец Стоцкий кивнул.
– Леонид Валерьевич, вы готовы повторить все это под протокол? Я ведь вас не вызывал.
– Я должен все рассказать еще раз? – удивился парень.
– Да нет. Просто я запишу, а вы подпишете.
– С удовольствием. Для вас – что угодно.
– Лично мне это ни к чему, – возразил Валентин.
Леонид вздохнул, подождал, пока Стоцкий закончит протокол, поставил размашистую загогулину и с сожалением удалился.
– Как ты думаешь, кто из нас ему больше приглянулся? – спросил Дима.
– Думаю, что я. Крупный и около сорока – это я.
– Зато я почти блондин, а ты брюнет.
– Давай догоним и спросим.
– Не боишься? А вдруг я ошибся? Будешь потом объяснять, что он тебя не так понял.
В разгар веселья снова зазвонил телефон.
– Что?! – казалось, Валька сейчас захлопает ушами и взлетит. – Мать твою через семь гробов в гадючий глаз! Не падай, Митька, – сказал он, повесив трубку, – муж Емельяновой – Геннадий Федорович Калинкин. 58-го года рождения. В общем, я понимаю, что ничего не понимаю.
– Да ничего тут нет странного, – не согласился с ним Дима. – Мне кажется, это Олег пристроил Генку в инвестиционный фонд, а его жену и Сергея – на радио. Не зря же он Коммутатор. Думаю, «О» – это Олег. Ему отстегивали в первую очередь. Если бы Сергей не погиб и все эти махинации всплыли, скорее всего вину свалили бы коммерческого директора. За рекламу он отвечает.
– Да я не о том, – Валентин смотрел на Диму совершенно ошалелым взглядом. – Опять все вертится вокруг Свирина. Хренов Коммутатор! И бабки, и старые счеты... И ты еще, как заноза в заднице.
– Вот, между прочим, именно этими словами он обо мне всегда и говорил. Я ему всегда мешал, с детства. Кстати, тебе из Мурмана фотографию Гончаровой не прислали?
– А, да. Забыл, – махнул рукой Валентин. – Страшненькая девочка. Ничего общего с роботом. Кстати, Свирин подтвердил, что это его знакомая. Наверно, Гончарова по ее документам живет. Исправила цифирку, делов-то.
– Валь, а ты не думал, что это Олег ей паспорт добыл? Утащил потихоньку у настоящей Гончаровой, с него станется.
– Чем дальше в лес, тем толще партизаны! – Стоцкий отпихнул от себя бумаги и закурил. – Знаешь что, Митька, у меня и других дел по горло. Займусь-ка я для разнообразия квартирными кражами. А это пусть отстоится денек. Утро вечера мудренее.
Дима понял, что пора откланяться, и отправился было в «Аргус», но по дороге передумал и поехал на Петроградскую.
Глава 9.
– Ты, Олежка, какой-то совсем занюханный стал, тощий и бесцветный. Полинял. Стареешь, наверно! Кофе кто будет еще?
И Олег, и Геннадий отказались. Ирина, собрав чашки на поднос, вышла из комнаты. Закусив от бешенства губу, Олег смотрел, как плавно покачиваются под узкой кожаной юбкой цвета топленого молока ее стройные бедра.
Осмелела Иришка! «Полинял... Стареешь»... Видимо, действительно полинял, если она позволяет себе так с ним разговаривать. А ведь еще совсем недавно смотрела, как моська на дрессировщика.
Генка был пыльным туповатым домостроевцем, к тому же не особенно сильным в интимной области. Первая жена Катя изменяла ему с каждым встречным и поперечным, вплоть до водопроводчика, пришедшего чинить кран. Об этом, как водится, знали все, кроме самого Генки. Тот был искренне уверен, что его скромная добропорядочная супруга, почтенная домохозяйка, с утра до ночи штопает носки, бегает по магазинам и готовит разносолы для любимого супруга, занятого повышением семейного благосостояния. А что еще нужно женщине, спрашивается? Муж, дети, дом – полная чаша. Детей у них, правда, не было, несмотря на все усилия. Врачи говорили, что у Кати все в порядке, но сам Геннадий обследоваться не желал. Раз он в состоянии на женщину вскарабкаться – значит, здоров и нечего позориться.
Так они прожили шесть лет, а потом – Геннадию только-только исполнилось тридцать – разразился большой скандал. Катерина становилась все более ненасытной и неразборчивой в связях. Кончилось все тем, что один из деловых партнеров Геннадия весьма узнаваемо описал ему снятую накануне в баре шлюшку. Генка вышвырнул жену, как нашкодившего щенка. Впрочем, та особо и не расстроилась, потому что желающих обеспечить ее телесно и денежно вдруг оказалось больше, чем достаточно.
Следующие семь лет личную жизнь Геннадия составляли проститутки средней руки и приятельницы Олега, которыми тот щедро делился. Все это было скучно и уныло. Так же скучно и уныло он старел. На темечке поселилась круглая плешь, а под глазами – сиреневые мешочки. Мягкие щеки начали угрожающе обвисать, как перекисшее тесто. Он выглядел гораздо старше своих лет, понимал это и отчаянно комплексовал, считая, что женщин могут в нем интересовать только деньги. В чем-то Геннадий был прав, потому что в нем не было ничего, что могло бы привлечь бескорыстное внимание. Впрочем, даже деньги не могли сделать его интересным. Они как бы существовали отдельно от него, хотя и рядом.
Гена был домашним мальчиком из вполне приличной, интеллигентной семьи. Его воспитывали исключительно на хороших примерах, умных книжках и правильных фильмах. Бабушка водила его в театры и музеи, а мама учила музыке и беседовала на нравственные темы. Вся эта воспитательная кампания, приторная до тошноты, настолько достала Гену, что один-единственный мальчиш-плохиш Олег Свирин без всяких усилий мог ей противостоять. Гена безоговорочно подчинялся Олегу хотя бы уже потому, что его система ценностей коренным образом отличалась от системы ценностей родителей.
И все же, все же... Оказывается, кое-что из вбиваемого родителями все-таки отложилось. Геннадий твердо знал: у человека должна быть семья. Без этого он и не человек вовсе, а так, недоумок какой-то. Он спал с проститутками и презирал себя за это. Но жениться на приличной женщине не торопился: боялся, что приличная женщина окажется на деле неприличной, позарится на деньги, будет изменять, как Катерина. Ему было невдомек, что женщин, которые не изменяют неприличному мужу в силу одной только врожденной добропорядочности, в наше время надо еще поискать.
С Ириной Емельяновой Геннадий познакомился в Сочи. Неожиданно банальный курортный роман продолжился в Петербурге. Ирина заставила его забыть о комплексах и почувствовать себя значительным. Задумываться о ее целях и истинных чувствах он не хотел. С этой женщиной ему было хорошо, и он решил это узаконить. Через месяц Геннадий сделал Ирине предложение, и она ответила согласием.
Эйфория кончилась быстро. Ирина любила только себя одну. Заполучив Геннадия в собственность, она потеряла к нему всякий интерес. Нет, молодая супруга исполняла все его прихоти, занималась хозяйством, приглашая приходящую прислугу только для генеральной уборки, выслушивала все его бесконечные жалобы, безропотно ложилась с ним в постель. Но с таким выражением лица, что сомнений не оставалось: не только интим, но и вся семейная жизнь в целом для Ирины лишь унылые супружеские обязанности.
Олег, разумеется, обо все этом знал. Генка никогда не был скрытным, не говоря уже о тактичности и деликатности. В подпитии он часами мог говорить о вещах, которые воспитанный человек обычно держит при себе. Олег, который деликатностью тоже никогда не страдал, выслушивал эти излияния с брезгливым любопытством. Всегда полезнее что-то знать, чем не знать. Он был категорически не согласен с утверждением: меньше знаешь – крепче спишь. Глупости! Главное, чтобы о твоих знаниях никто не догадывался!
Ирину он уложил в постель сразу после ее медового месяца с Генкой. Как женщина она его не слишком привлекала – не в его вкусе. Эффектная, конечно, элегантная, в тридцать пять тело как у двадцатилетней: подтянутое, упругое. Но зато почти на голову выше. Олег не принадлежал к тем низкорослым мужчинам, которые обожают высоких женщин, руководствуясь принципом «мышь копны не боится». С такими ему хотелось опять, как когда-то, что-то доказывать – то ли им, то ли себе самому. Единственным исключением, по определению подтверждающим правило, была его жена Илона, которой он едва доставал до уха.
Хотя особого интереса к Генкиной жене у него и не было, он продолжал время от времени приводить ее в небольшую однокомнатную квартирку на Гражданке, которую снял специально для подобных целей. Что испытывала по отношению к нему Ирина, он не знал – и не хотел знать. У него для интимных встреч – не только с ней, но и вообще – были только две причины: физическое вожделение и намерение с той или иной целью подчинить женщину себе. Он всегда считал секс одним из главных орудий власти, которое помогает лишь тому, кто изначально сильнее.
Олег стремился подняться над каждым, кто появлялся в его поле зрения. Он не мог допустить, что другой человек чем-то лучше его. А поскольку таким другим человеком так или иначе оказывался практически любой, стремление унизить, раздавить давно стало его второй натурой. Ему доставляло огромное удовольствие общаться с человеком, который даже и не подозревал, что Олег знает его постыдный секрет или, например, соблазнил жену. Тайное превосходство, возможность в любой момент уничтожить как будто снова и снова перечеркивали унизительные детские воспоминания.
Олег вполне мог провести с Ириной полдня, а вечером приехать запросто посидеть с Генкой на кухне за бутылкой «Абсолюта». Ему нравилось искоса поглядывать на Ирину, зная, что от каждого такого взгляда она замирает и бледнеет. И вдруг такие речи...
Чувства Ирины к Олегу, те самые, которые его нисколько не интересовали, были достаточно противоречивы. Теперь она уже не могла вспомнить, что именно заставило ее лечь с ним в постель в самый первый раз. Но он определенно ей не нравился. Ирина боялась его и ненавидела за свою зависимость. И все же испытывала к нему странную и непонятную тягу, сходную с той, которая заставляет беременных женщин поедать нечто заведомо неприятное и несъедобное: мел или бумагу.
Когда Олег заставил ее уволиться с любимой работы, Ирина готова была его убить. И это не было гиперболой. Она вполне сознательно обдумывала различные варианты, и то, что эти планы так и остались неосуществленными, объяснялось лишь трусостью и остатками здравого смысла, который когда-то так подвел свою хозяйку. Ирина сознавала, что даже опытные профессионалы-киллеры частенько горят на случайностях, которые невозможно предусмотреть, что уж говорить о «чайнике»! А садиться из-за Олега в тюрьму не хотелось.
Впрочем, она ходила над пропастью и без убийства. То, чем они с Сергеем и Никитой занимались на радио, не смог бы замазать никакой адвокат. Конечно, роль козла отпущения выпала сопляку Никите, но и им с Сергеем при случае мало не показалось бы. Ведь практически все заокеанские дотации и доходы от разных избирательных кампаний шли, так сказать, мимо кассы. Им с Никитой доставались обглоданные косточки, Сергей получал больше. Но львиная доля украденного доставалась, разумеется, ненавистному Олегу.
Ирина не сомневалась, что Олег причастен к убийству Балаева. Это было в его духе. Конечно, при этом Свирин терял доходы от станции, но для него это было каплей в море. Случайно она узнала, что в конце весны у Сергея с Олегом весьма произошли серьезные разногласия, и после смерти начальника всерьез начала искать то, что помогло бы ей избавиться от Свирина.
После аудита ей объявили строгий выговор и оставили на работе только до того момента, когда придет новый генеральный. Пока его обязанности исполнял программный директор Стас, которому было глубоко наплевать на все, кроме производства собственных проектов. Поэтому времени у Ирины было мало. Она сидела в одном кабинете с Сергеем и имела доступ к его сейфу, но это ничего не дало. Большинство бумаг и дискет изъяли при обыске. То, что осталось, ничем помочь не могло. И тут ей сказочно повезло.
Редактор отдела новостей Виталик давным-давно брал у Сергея диктофон и наконец решил вернуть. Поскольку Стас безвылазно сидел в студии «продакшн», он принес диктофон Ирине. Машинально она стала прослушивать пленку. После нескольких репортажей пошла пустая лента. Ирина уже хотела выключить диктофон , но тут раздался щелчок, и она услышала знакомые голоса: «... знаю. Надоело. Я и так всю жизнь пляшу под твою дудку». «Надоело, значит? – переспросил Олег. – А про Свету забыл?» – «Это ты нас заставил!» – «Заставил? Как бы не так! Нет, Жирный, ты будешь делать то, что я скажу. Ведь ты же не хочешь, чтобы твоя драгоценная Оленька обо всем узнала?» – «Ты этого не сделаешь», – голос Сергея дрогнул. «Еще как сделаю. Ты меня знаешь». «Еще бы не знать. Ты всегда был сволочью. Так вот, слушай! Я не буду никому звонить, понял? А если ты хоть слово скажешь Ольге...»