Текст книги "Анатомия страха"

Автор книги: Татьяна Рябинина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 22 (всего у книги 26 страниц)

Он решил, что женится, только если полюбит по-настоящему. Что значит «по-настоящему», он и сам толком не знал, но был уверен, что если это случится – поймет сразу. Пример родителей, которые поженились исключительно из-за предстоящего рождения сына и жили каждый в своем мире, пока не развелись после двадцати лет безрадостного брака, мог вообще вызвать отвращение к семейной жизни. Но Глеб верил, что бывает и по-другому. Верил, что по-другому будет у него.

А Илона ему сначала не понравилась. Он любил женщин маленьких и пухленьких. Мягких. А не длинных и тощих, с ребрами, напоминающими стиральную доску. Сам он был нормального мужского роста, где-то около метра восьмидесяти, но считал, что женщин надо носить на руках не только в переносном смысле. А попробуй подними такую – если и не надорвешься, ноги будут по полу волочиться.

И тем не менее, с того самого момента, когда она вошла в комнату, Глеб следил за ней: глаза так и норовили скоситься в сторону высокой стройной блондинки. Он злился на себя и на нее, но ничего не мог с собою поделать. А потом их взгляды встретились, и Глеб понял, что его затягивает в зеленую пучину ее глаз…

Она ничего не говорила о себе, и Глеб каждый раз боялся, что большее ее не увидит. Четыре месяца спустя Илона сказала, что им надо расстаться. Тогда он заставил ее рассказать правду. Оказалось, у нее есть муж и годовалая дочка. И для нее все стало слишком серьезным, чтобы продолжать прятаться по углам. А еще – она уезжает работать в Данию и надеется, что работа поможет ей забыть о нем.

Глеб тогда был слишком ошарашен и даже обижен, чтобы попытаться ее отговорить. Он даже не поехал ее проводить, хотя знал, что мужа Илоны в аэропорту не будет. Он работал, играл в теннис и даже пробовал встречаться с прежними подружками, но все было пресным, как жеванная бумага. Илона мерещилась ему в каждой высокой блондинке. Каждый день Глеб ждал ее звонка или письма, но она не звонили и не писала.

И тогда он понял, что должен сделать. Что сделает, непременно сделает. Время тянулось, как будто в сутках вдруг стало не двадцать четыре, а сто двадцать четыре часа. Чтобы убить его, Глеб сделал в квартире ремонт. Выбирая обои и краски, покупая новую мебель, он думал о том, понравится ли это Илоне. Маленькую комнату он освободил и обставил как детскую. Глеб не сомневался, что ему удастся уговорить Илону развестись с мужем и выйти за него замуж.

Они встретились, и все получилось так, как он представлял себе бессонными ночами. Илона согласилась стать его женой. Потом были удивительные недели в Сочи…

Воспоминания о счастливых дня так больно впились в израненную душу, что Глеб застонал и стукнул кулаком по выкрашенной желтой краской трубе мусоропровода. Он стоял на площадке между первым и вторым этажом, спрятавшись за эту самую трубу, и смотрел в узкое окошко, выходящее на крыльцо. Было темно, моросил дождь, но сильная лампа над входной дверью достаточно неплохо освещала пространство перед подъездом.

Вот уже несколько дней Глеб следил за Олегом Свириным. Тот изображал примерного вдовца: утром ехал на работу, вечером возвращался, ставил машину на стоянку и прятался за бронированную дверь. Так что самым удобным местом разделаться с ним был именно подъезд.

Глеб обшарил буквально каждый сантиметр парадного и лестницы, осмотрел двор. Со двора было несколько выездов, освещение почти отсутствовало. Если поставить машину подальше от окон и парадных, вряд ли ее кто-то рассмотрит и запомнит. Он понимал, что машина – дополнительный риск, но удирать в случае чего на своих двоих ему казалось еще более рискованным.

Он ждал Олега на автобусной остановке. Как только серебристый «мерседес» проехал мимо, направляясь к стоянке, Глеб быстро пошел к дому. В запасе у него было минут десять, а то и пятнадцать. Никого не встретив по пути, он зашел в подъезд и поднялся на один марш. Стрелять отсюда было неудобно, и Глеб еще раньше решил, что, завидев Свирина в окно, спустится и встанет слева от двери, ведущей из тамбура к лифтам. Открыв дверь, Свирин его не увидит: Глеб окажется как раз за нею. И выстрелит сзади. Какая-то его часть говорила с сомнением, что стрелять в спину подло, но он решительно отметал колебания: то, что Свирин сделал с Илоной, оправдывало и не такое.

Прошло уже больше двадцати минут. Свирин задерживался – словно чувствовал, что его ждет. Тонкие матерчатые перчатки стали влажными от пота, лицо чесалось под шерстяным спецназовским шлемом с дырками для глаз и носа. Противные струйки стекали по спине. Пистолет, казалось, весил целую тонну.

Когда Глеб попросил Павла достать ему нигде не засвеченный ствол, он рассчитывал на что-то привезенное из Чечни, но Павел принес «ТТ» едва ли не первого выпуска с навинченным на ствол устрашающего вида глушителем. «Я думаю, тебе нужно именно это», – с непроницаемым лицом сказал он. Глеб понял: Павел обо всем догадался. Друзьями они не были, но он знал: доверять Павлу можно на все сто. Глеб давно не стрелял, поэтому для тренировки забрался в глухой угол Удельнинского парка и пустил в расход десяток пивных банок. Результатом остался доволен, но все равно ему было страшно. Впервые убить живое существо, пусть даже самого последнего мерзавца, убить не на всплеске эмоций, а сознательно… Для этого надо перешагнуть определенную грань, что-то переломить в себе.

И вот наконец Свирин появился. Он шел к подъезду мелким семенящим шагом, втянув голову в плечи. Темное полупальто сидело на нем как-то нелепо. Да и весь он был жалким и нелепым. На секунду Глебу стало не по себе, словно он решил воевать со слюнявым идиотом. Но он тут же прогнал брезгливую жалость прочь. Бешеная собака тоже не виновата, что больна, но ее пристреливают.

Быстро сбежав по ступенькам, Глеб встал у двери. Единственная лампочка у лифтов светила тускло, но ему много света было и ни к чему. Главное, чтобы Свирин вошел один. Это был затишок между массовым возвращением жильцов с работы и тем часом, когда, досмотрев всевозможные сериалы, собачники выводили своих питомцев на вечернюю прогулку.

Входная дверь со скрипом открылась. Свирин постоял пару минут в тамбуре и приоткрыл внутреннюю дверь. Видимо, он осматривал подъезд, просунув в щель голову. Глеб сжал челюсти. Если этот урод так же будет исследовать и левую сторону, придется стрелять ему в лоб. Будто услышав его, Свирин приоткрыл дверь пошире. Показалась голова с безумно вытаращенными глазами.

Не раздумывая, Глеб вскинул пистолет и нажал на курок. Раздался тихий, почти неслышный щелчок – и все. Осечка!

Свирин смотрел на него, широко разинув вывернутый безмолвным криком рот. Они оба замерли, ошеломленные. Первым очнулся Олег. Он заорал что-то нечленораздельное и бросился бежать, но почему-то не на улицу, а вверх по лестнице. Его крик метался в узком колодце лестничных пролетов, отражаясь эхом и резонируя. Глеб поднял пистолет, целясь Свирину в спину, но тут случилось что-то непонятное.

Какой-то темный силуэт метнулся снизу, с лестничного марша, упирающегося в металлическую решетку, за которой терялся во мраке подвал. Глеб почувствовал резкую боль в руке и выронил пистолет. Женщина – а это была женщина! – подняла его и сказала:

– Быстро! Ключи от машины! Сейчас здесь будет милиция.

Срывая на ходу маску, Глеб выскочил на крыльцо, женщина за ним. Он обернулся, протянул ей ключи и хотел что-то сказать, но она не дала:

– Да быстрее ты, киллер хренов!

Она бросилась во двор, обгоняя его, и когда Глеб подбежал к «бэшке», незнакомка уже сидела за рулем и заводила мотор. Не успели они выехать со двора, как откуда-то с проспекта донесся вой милицейской сирены. Женщина чертыхнулась, резко, со свистом развернула машину и понеслась наискось через двор, прямо по пешеходной дорожке. Пару раз их сильно тряхнуло, чрез узкий проезд они выбрались в проулок и запетляли между домами.

У Глеба началась обратная реакция: его трясло, руки ходили ходуном, он потерял счет времени и никак не мог сообразить, где же они находятся. Придя в себя, он обнаружил, что машина стоит на заднем дворе какого-то магазина, а женщина сноровисто разбирает пистолет, превращая его в груду металлического хлама.

– «Тотошка»! – сказала она презрительно. – Натуральная киллерская игрушка. Выстрелить и выбросить. Ты хоть внутрь-то заглядывал, стрелок? Его, похоже, с войны не чистили. И как только в руках не разорвало. Кстати, будем знакомы, меня зовут Наташа.

– Глеб, – собственное короткое и гладкое в произношении имя показалось зазубренным пудовым булыжником.

– Знаю, – кивнула Наталья.

– Может, ты мне все-таки объяснишь, что происходит?

– Все-таки объясню. Только попозже. А сейчас поехали, – она выбросила в окно часть деталей пистолета и потихоньку вырулила со двора на улицу. Остальные части разбросали еще в двух местах потемнее.

– Куда мы едем? – спросил Глеб, которому показалось, что они уже должны быть либо в Финляндии, либо под Москвой.

– Ко мне. Но не сразу. Все, выходи, – Наталья заглушила мотор. – Магнитофон вытащи, все ценное забери. Клади в мою сумку.

– Зачем? – удивился Глеб.

– Затем, что тачку оставим здесь. На соседней улице отдел милиции. Сейчас пойдешь туда. Заявишь, что машину угнали. Час назад. Скажешь, вышел за сигаретами, вернулся – ее нет.

– А что я целый час делал?

– Да не все ли равно? С продавцом за жизнь болтал. Потом ментуру искал. Давай, иди. Я жду тебя на автобусной остановке. Эй, перчатки-то сними, ты бы еще в маске пошел!

Еще час ушел на беседу с унылым дежурным.

– Я думала, ты решил сдаться с повинной, – сказала ему замерзшая Наталья. – Ладно, вон «тэшка» ползет, поехали.

Минут через десять автобус затормозил на углу Гражданского и Северного.

– Куда теперь? – Глеб по-прежнему чувствовал себя только что проснувшимся лунатиком.

Не говоря ни слова, Наталья взяла его под руку и повела вдоль по Северному. Так же молча они подошли к панельной девятиэтажке, поднялись на последний этаж, вошли в квартиру.

Глеб сидел на шатком диване, держа в одной руке стакан водки, в другой бутерброд с колбасой, и слушал Наталью. То, что она рассказывала, не укладывалось в голове.

– Так значит, ты затеяла все это, чтобы отомстить за смерть дочери? – задумчиво спросил он, когда та закончила.

– Ну… в общем, да.

– Я только не понимаю, зачем так сложно.

– Типично мужской подход, – Наталья налила себе водки, выпила, поморщилась. – У вас фантазия запрограммирована на конечный результат, а не на процесс. Подумай сам, смерть – это конец физического существования. Не будем о том, что там дальше. К сожалению, у меня не было богомольной бабушки. Факт, что эта жизнь кончилась. Все, точка! Если за нею есть что-то еще, значит, смерть тебе уже не страшна. Если нет, ты ничего не почувствуешь. Не знаю, Глеб, как тебе, а мне лично мало того, что этот гад просто перестанет существовать.

– Тебе надо, чтобы он перед смертью помучался? – Глеб поставил стакан на журнальный столик и пристально взглянул на нее.

– А ты представь, что испытала твоя Илона в тот момент, когда поняла, что с того балкона другого пути нет, только вниз, – Глеб помрачнел. – О чем думала моя Наташа перед тем, как выпить две упаковки таблеток? По-твоему, их страх и боль равноценны сиюминутному переходу из одного физического состояния в другое? Если бы пистолет не дал осечку и ты выстрелил бы Свирину в голову, он даже не успел бы ничего понять.

– Это, кажется, еще граф Монте-Кристо говорил, что наказание должно быть долгим. Вот кто был мститель. Мы ему в подметки не годимся.

– У него были другие возможности, – не согласилась Наталья. – К тому же, если ты помнишь, в романе полно натяжек. Да и кончается он не слишком оптимистично.

– Как и в жизни. Вот ты представляешь, что будешь делать… потом?

– Либо сидеть, либо… уеду куда-нибудь.

– Это понятно, что уедешь. Но делать что будешь? Чем жить?

Наталья помрачнела.

– Работой, чем еще. А ты?

– Поеду к отцу. Вику буду воспитывать.

– С кем она сейчас, с няней?

– Да.

– Где они?

Глеб недоверчиво посмотрел на Налью.

– Зачем тебе это?

– Ты, Глеб, не знаешь Свирина.

– А ты знаешь?

– Более или менее, – неопределенно ответила она. – На дай Бог, что с тобой случится.

– Что со мной может случиться? – хмыкнул Глеб. – Все самое ужасное со мной уже случилось. Илоны нет…

– Еще одна типично мужская глупость – «что со мной может случиться». Послушай, мы с тобой не в бирюльки играем. Ты не знаешь Свирина, – еще раз повторила Наталья.

Она была серьезна, и Глеб перестал хорохориться:

– Они у меня на даче, в Горбунках. Я ее купил по случаю, почти и не жил там. Сейчас нарисую, как доехать.

– А может, сразу заберешь девочку и уедешь? – осторожно спросила Наталья. – Зачем тебе лишний риск?

– Я надеюсь, ты шутишь! – глаза Глеба стали ледяными. – Если нет, то нам не по пути.

– Ладно, успокойся, – Наталья вздохнула, то ли с облегчением, то ли обреченно. – Будем играть вместе. Но в мою игру. Слушай, что будем делать…

Глава 26.

Ирина сидела перед телефоном, не зная, как поступить. Ну хоть монетку бросай: орел или решка. Один голос, трезвый и осторожный, говорил ей: Ира, плюнь, забудь и не высовывайся. Вляпаешься по самые ноздри! Другой, завистливый и дурной, как паровоз, вопил, что надо попытаться. Риск – благородное дело. Да и само дело того стоит.

Она еще раз перебрала стопку снимков. Из пятнадцати только три получились отчетливо, но зато какие! На первом Илона – она получилась в профиль – приоткрыв от испуга рот, стоит в середине балкона, а застывший на пороге Олег что-то говорит ей с перекошенным от злобы лицом. На втором он выкинул вперед руку, а Илона отшатнулась к перилам. На третьем она висит, цепляясь за прутья решетки, а Олег смотрит на нее, скрестив руки на груди.

Вот он, компромат! Самый настоящий, первосортный! То, что ей так долго пришлось искать. Но употребить его по назначению было страшно.

Натерпевшись страху на пустыре, Ирина решила: все, хватит. Это в кино скромные домохозяйки вдруг превращаются в помесь каскадера и спецназовца, побеждают всех и остаются с мешком денег, плюс красавец-мужчина в придачу. На деле все выходило совсем не так. Даже узнав о покушении на Сиверцева и сложив в уме два и два, Ирина понимала: это ничего не изменит.

Проглотив зависть к сестре и досаду, Ирина продолжала жить дальше. На работу ходить было не надо, она спала до обеда, а потом валялась на диване с душещипательными романами. Лелька о себе не напоминала – и слава Богу!

Она позвонила тогда, когда все только-только начало оседать и успокаиваться. Позвонила, чтобы сказать: приглашение выслала. Ирина буквально взвыла от злости, не зная, как поступить. Ехать без денег не позволяло самолюбие. Да и как приехать, на билет и то не наскребется. Не приехать… С этим самолюбие тоже было не согласно. Не приехать – значит, признаться, что наврала, что она нищая. Конечно, можно придумать, что по какой-то причине не дали визу. Но это тоже унизительно. Ирина так и видела, как сестрица приподнимает кукольные бровки и усмехается, а ее тонкие губы кривятся, словно гусеницы. «Ну не всем же так везет, как нам, Лелечка», – с фарисейской миной курлычет Лиогенький, поглаживая Лельку по округлившемуся животу. Картина эта настолько отчетливо стояла перед глазами, что Ирина потрясла головой, отгоняя ее.

Что же делать, что же делать, без конца билось в голове. Даже если продать все, она будет для них бедной родственницей. Для них пятьдесят штук – не деньги. И если пару дней назад Ирина пыталась примирить себя с действительностью, то теперь она смотрела на все с отвращением, как ребенок, собравшийся в гости, но в последнюю минуту по какой-то причине оставленный родителями дома.

Не раз и не два она возвращалась к мысли о Свирине и о шантаже, но так и не смогла придумать, как к нему подступиться. Возможно, другой человек, похитрее, и состряпал бы из имеющегося в наличии нечто пригодное, но только не она.

И в тот момент, когда Ирина уже совсем пала духом, ей позвонила приятельница, которая хорошо знала жену Олега. В качестве сплетни она рассказала, что Илона уехала на юг с любовником.

Илона с любовником… В этом что-то забрезжило. Она, как всегда, судила о других по себе. Заснять парочку в пикантной ситуации и предложить Свирину купить снимки и негатив. Даже если ему абсолютно все равно, с кем спит его женушка, вряд ли он образуется, если фотографии увидят… кто увидит? Да какая разница, кто-нибудь.

Она наняла детектива-одиночку, который выяснил, когда Илона вернулась из Сочи и где живет. Вооружившись мощным «кодаком», Ирина, почти не скрываясь, крутилась возле дома Глеба Чередеева. С видеокамерой она так толком и не научилась обращаться – почему-то тряслись руки, а изображение вечно было не в фокусе. Зато с фотоаппаратом Ирина управлялась мастерски, не зря несколько лет ходила в фотокружок.

Но ничего не получалось. Хоть ей и удалось найти замечательную позицию для съемки. Вечером в квартире аккуратно задергивали шторы. А днем почему-то не позволяли себе ничего лишнего.

В тот день парочка вышла из дома, уселась в машину и поехала куда-то на север. Ирина на своей «тойоте» – за ними. К ее удивлению, они приехали к свиринскому дому. За последние дни она настолько зациклилась на постельно-компроматной теме, что не сумела предположить ничего умнее того, будто Илона с дружком приехала домой порезвиться на свободе, пока Свирин на работе. Может, им дома ребенок мешает. Или еще что.

Пока голубки сидели в машине и что-то там обсуждали, Ирина быстро вошла в дом напротив и поднялась на седьмой этаж. Этажи в этих домах отличались высотой, и седьмой «ее» дома был где-то на полметра выше шестого этажа дома напротив. Подкрутив объектив, Ирина приблизила изображение. Спальня просматривалась отлично, чуть хуже – гостиная.

Вот в спальню вошла Илона. Ирина замерла, как охотничья собака, сделавшая стойку. Илона сняла со стены картину и что-то там делала – непонятно что. В комнату вошел мужчина. К великому Ирининому удивлению, это оказался Свирин. Она подумала, что если Илонин приятель в квартире и Свирин устроит разборку, получится. замечательный сюжет. Но посмотрев вниз, она увидела Чередеева у машины.

Разочарованная, Ирина хотела уже зачехлить камеру, но что-то заставило ее снова посмотреть через видоискатель. В квартире, похоже, назревала крупная ссора. Ей, разумеется, было не слышно, о чем говорят Олег и Илона, но выражения лиц и жесты обоих были достаточно красноречивы.

Не понимая, что это может ей дать, просто на всякий случай, Ирина начала щелкать кадр за кадром. Ситуация накалялась. Вот Илона оттолкнула Свирина и выскочила в коридор. Неужели все? Нет, через несколько секунд открылась дверь балкона и снова появилась Илона. А дальше…

Ирина замерла от ужаса, и только палец автоматически снова и снова нажимал на кнопку. Щелкал затвор, тихо жужжал, протягивая пленку, механизм. Вот кем ей надо было стать – фоторепортером. Умение – дело наживное, главное – способность лезть на рожон, не задумываясь о последствиях.

Когда все было кончено, Ирина убрала камеру в футляр, вышла из подъезда и села в машину, лишь мельком взглянув на окровавленное тело. Илону ей было не жаль. Только какое-то недоумение: вот ведь был человек, а через минуту уже нет его. Красивую молодую женщину убил человек, с которым та вместе жила, с которым спала, ела разговаривала. От которого родила ребенка.

Дома она вытащила из чулана томящиеся там сто лет фотопринадлежности, реактивы, бумагу, проявила пленку и отпечатала снимки. Вполне сносные. С их помощью вполне можно было упрятать Свирина за решетку. Отдать следователю – и все дела. А можно и не отдавать. Предложить Свирину. За пятьдесят тысяч. Кстати, почему именно за пятьдесят? Пусть будет за сто. За такое можно и больше попросить, но Ирина решила не зарываться.

И все-таки ей был страшно. День за днем она откладывала звонок Олегу. Не сегодня. Завтра, говорила она себе, время еще есть. Но вот время кончилось. Утром Ирина нашла в почтовом ящике конверт с приглашением. Надо было или решаться, или отказаться от всего окончательно. И она решилась.

– Привет, это я, – сказала она, пытаясь справиться с дурнотой.

– Кто «я»? – не узнал ее Олег.

– Ирина. Емельянова.

– А-а... – протянул он. – И что тебе надо. Потрахаться?

– Что мне надо? – переспросила Ирина, собираясь с духом, как перед прыжком в воду. – Да так, ерунда. Сто тысяч баксов.

– Юмор? – сухо поинтересовался Олег.

– Нет. Я думаю, ты заплатишь мне сто тысяч.

– Сдурела?

– Сдурел ты, милый! Или хочешь на зону?

– Опять? – засмеялся Олег. – Ты, кажется, обещала мне нары за то, что я убил твоего благоверного. Что теперь?

– Я видела, что ты сделал со своей благоверной!

– Да? И что же? – голос Олега словно сжался и ощетинился.

– Толкнул на перила, балкон обвалился…

– Ирочка, да пой, ласточка моя, что хочешь. Может, тебе телефончик следака дать? – перебил ее Свирин.

– Лучше почтовый адрес. Я пошлю ему кой-какие снимочки.

– Что?! – заорал Олег. – Хватит врать!

– Неужели ты думаешь, я стала бы требовать с тебя деньги за просто так?

Она почти совсем успокоилась и говорила с какой-то веселой злостью. Олег молчал. Ирина слышала, как он громко сглотнул слюну и наконец сказал:

– Ира, давай я перезвоню тебе завтра?

– Что за глупости? – фыркнула Ирина, ликуя про себя: ура мы ломим, гнутся шведы!

– У меня нет сейчас таких денег.

– Нет, дорогой, так не пойдет. Деньги мне нужны срочно. Чтобы у тебя – и не было? Поскреби по сусекам. За картиной посмотри, – она сказала это наугад, но по напряженному молчанию на том конце провода поняла, что попала в цель, – видимо, там был сейф или тайник.

– Ира, я не отказываюсь, – наконец сказал он. – Но у меня действительно нет таких денег дома. Завтра я их достану и перезвоню тебе.

– Ладно, – сдалась Ирина. – Но если до двенадцати ночи ты не позвонишь, послезавтра утром снимки и пленка будут у следователя.

Весь вечер она будто на крыльях летала. Получилось! Черт возьми, получилось! Она спустилась в магазин, купила фруктовый торт и почти весь съела, а потом полчаса стояла под душем и пела про черного кота, которому не везет. Бедный! Не всем же такая маза, как ей!

Весь следующий день Ирина просидела дома. У нее кончился хлеб и сахар, но она боялась выйти и пропустить звонок Олега, хотя и доказывала себе, что дозвониться – это в его интересах. Но Олег не звонил. С каждым часом Ирина нервничала все больше и больше. Она включала телевизор – и тут же выключала его. Брала книгу, но, прочитав пару страниц, отбрасывала в сторону, так и не поняв, о чем читает. Ставила на плиту чайник и забывала зажечь газ.

За окном стемнело. Не включая света, Ирина ходила по комнате. Двенадцать шагов от двери до окна. Поворот через левое плечо. Двенадцать шагов обратно. Поворот через право плечо. Будильник и настенные часы тикали не в такт, получалась странная синкопированная мелодия из четырех нот. Несколько раз он подходила к телефону, чтобы проверить, работает ли. Телефон работал.

Когда Ирина в очередной раз промаршировала к двери, ей послышался какой-то шорох на лестничной площадке. Она подошла ближе, посмотрела в глазок. За дверью было темно: лампочку опять украли. Ей показалось, что в щель под дверью пробирается что-то страшное, какой-то туманный призрак. Нагнувшись, она поняла, что это струйки дыма, и тут же почувствовала отвратительный запах горелого пластика. вскрикнув, Ирина распахнула дверь, но не успела сделать ни шага: чья-то сильная рука сдавила горло, другая зажала рот. Задыхаясь, теряя сознание, она еще успела сообразить, что ее тащат за ноги в комнату.

Очнулась Ирина от холода и резкой боли. Щека горела, по лицу, по груди стекали капли воды. Она полулежала на диване, Олег стоял перед ней со стаканам в руке.

– Доброго утречка! – усмехнулся он. – Ну как, приготовила под бабки корзину? Где пленка и фотографии, сука?

Ирина замотала головой. Приподняв брови, Олег взял со стола нож, которым она чистила яблоко. Само яблоко, нетронутое, побуревшее, валялось здесь же. Олег разрезал его пополам – влажно блеснула сочная серединка. Довольно хмыкнул, провел по лезвию пальцем, слизнул каплю крови. Нож был небольшой, но очень острый, сосед-слесарь делал такие на заводе из неучтенного материала и продавал всем желающим.

– Значит, не скажешь? – ласково спросил Олег, подходя к ней.

Нож коснулся щеки, царапнул мочку уха: на шею побежали теплые капли. вслед за ними переместилось и лезвие.

– Вот здесь, Ирочка, находится сонная артерия… Так что, будем говорить?

– Если со мной что-то случится, снимки будут в милиции, – прошептала она.

– Да ну! – расхохотался Олег. – Надо же так врать! А если даже и не врать, тебе-то какая радость будет, если меня посадят. Ты-то об этом даже не узнаешь. Не лучше ли отдать дяде бяку и жить спокойно дальше? Надо же придумала, сто тонн баков. Таблеток тебе надо от жадности, и побольше! Ну?

– Черт с тобой! В верхнем ящике.

Продолжая держать нож у горла, Олег подвел ее к серванту.

– Доставай! – сказал он.

– Подавись! – прошипела Ирина, протягивая ему конверт.

– Вот и славненько.

Взяв снимки, Олег убрал нож и толкнул ее на диван. Не удержавшись, Ирина упала и больно ударилась о подлокотник. Потирая ушибленное место, она смотрела, как Олег разглядывает фотографии, подносит к свету пленку. Конечно, об Америке придется забыть, а о Лельке постараться не думать, но этой бледной гниде она все-таки отомстит. В спальне, в тумбочке лежит еще один комплект фотографий. Она напечатала их специально для того, чтобы передать следователю. Послать по почте или оставить у дежурного. Но потом, когда деньги будут у нее. Что же делать, если так вышло. Говорила же себе: со Свириным ей не тягаться. Только бы ушел.

Ирина коснулась уха, поднесла вымазанную теплым и липким руку к глазам. От вида крови замутило.

– Что, Ирочка, не любишь кровь? – тихо и очень ласково спросил Олег. Таким она боялась его больше всего. – Вот так, наверно, и Генке было страшно.

– Так это все-таки ты? – спросила Ирина.

– Да какая разница! Ты что же, думаешь, Геночка твой ангел был? Святой? Ну, во-первых, у него была девка. Молоденькая, красивая. С сиськами. Не то что у тебя – два прыща. Он трахал ее на даче. На той самой. А о тебе говорил, что ты тупая, жадная и фригидная сука. Всем говорил.

– Замолчи! – выкрикнула Ирина. – Врешь, скотина!

– Может, и скотина, – ехидно улыбнулся Олег, – но не вру. Ее зовут Женя. Женечка. Но это все ерунда. Я тебе еще и не то расскажу…

– Нет, – она заливалась слезами. – Я тебе не верю. Он не мог.

– Еще как мог! Сначала он, потом Серый, потом я. А потом мы решили ее убить. Знаешь, как это просто? Нет, не знаешь. Откуда? Не знаешь…

Олег подошел совсем близко, в его руках опять был нож. Ирина, как завороженная, следила за играющим на лезвии бликом. Потом она перевела взгляд на лицо Олега и ужаснулась. Это было лицо чудовища, демона. Улыбка напоминала оскал, а глаза стали совсем белыми, как у вареной рыбы. Светлая радужка слилась с белком, и только сузившиеся в точку зрачки смотрели на нее, притягивая, как черные дыры. Ей показалось, что за спиной Олега мелькнула какая-то тень. Он погладил свое левое плечо и вдруг внезапно вскинул руку.

Ирина почувствовала, как резкая боль перечеркнула горло. Она попыталась вздохнуть, зажать рану руками, но не могла. Теплые струйки стекали между пальцами, щекотали грудь под халатом.

«Этого не может быть! – промелькнуло в голове. – Это не может быть со мной. Я не могу умереть!»

Силуэт Олега вдруг стал расплывчатым и начал медленно удаляться. Ноги подкосились, как будто кто-то сзади ударил ее под колени.

«Аринушка, принеси мне клубочек красненький из корзинки, свяжу тебе носочки», – донесся откуда-то издалека голос бабушки Лизы. «Иду, бабушка», – попыталась прошептать Ирина, но не смогла и закрыла глаза…

«Вот здесь, сюда! – шептал Локи, который не покидал его с того самого дня, когда умерла Илона. – Смотри, здесь никого нет. И не было уже очень давно. Здесь ты сможешь отсидеться до понедельника. Не стоит звонить Отари домой. К чему эта спешка, он может заподозрить неладное».

Сарай был темным, в щели дуло. Пахло гнилью и дерьмом. Вдоль стены стояли пустые деревянные ящики. Олег соорудил из них нечто наподобие грота, залез вовнутрь и закрыл отверстие. Завернулся в куртку и лег прямо на голый бетонный пол. Локи устроился рядом и пел ему колыбельную, звучавшую, как боевой варварский гимн.

Олег попытался уснуть, но стоило ему опустить веки, он видел перед собой женские лица. Глаза. Они смотрели на него: пристально в упор, не мигая. Изумрудно-зеленые – Илоны, карие – Ирины, серо-голубые – Людмилы. А еще зеленовато-коричневые – Наташи Гончаровой. А может, Светланы? Они просто смотрели. Как на компьютерной заставке под названием «дьявольские глазки». Только глаза. Без лиц. Эта заставка была в компьютере офис-менеджера его конторы, и Олег не мог видеть ее без содрогания.

Он резко сел, ящики зашатались. Разбуженный Локи недовольно заворчал. Олег выбрался из грота, сел на пол и достал из кармана конверт. Чиркнул зажигалкой.

«Кретин! – взвизгнул Локи. – ты что, хочешь здесь все спалить?».

Сбив пламя, уже лизавшее уголок конверта, Олег доставал снимки по одному и рвал их на мелкие клочья. А потом – снова и снова, мельче и мельче. Пленку, не взирая на протесты Локи, он все-таки сжег. Она горела, источая отвратительный запах – совсем как та расческа, которую он подсунул под дверь Ирины, чтобы выманить ее из квартиры.

Ирина, Ирина… Как все-таки некрасивы бывают люди в смерти. Илона с неестественно вывернутой шеей. Максим, которого по частыми выпиливали из смятой в гармошку машины. Ирина – выпученные глаза, разинутый рот, бегущая по рукам кровь…

Его ищут. Несомненно. Он ведь не собирался ее убивать, шел только забрать фотографии, припугнуть. Поэтому и не заботился, чтобы все было чисто. Его пальцы и на дверной ручке, и на стакане, и на ноже. А когда он выходил из подъезда, навстречу попался мужик с собакой.

Олег действительно не собирался убивать Ирину. И так все было слишком сложно. Когда он увидел снимки… Он не почувствовал ничего: ни гнева, ни испуга, ни облегчения от того, что они у него в руках. Только удивление: почему на них не видно Локи, который сидел у него на плече. Он сидел на плече и тогда, у Ирины. Сидел, нахохлившись, и, кажется, спал. Но в тот момент, когда Олег увидел, как Ирина разглядывает окровавленную руку, Локи проснулся. Наверно, почуял кровь.

«Убей ее! – прошептал он. – Она опасна. Убей! Она выдаст тебя. Убей, и ты узнаешь, какое это наслаждение – самому отнять жизнь. С Илоной было не то, ты не сознавал, что делал. Но теперь…»