Текст книги "Анатомия страха"

Автор книги: Татьяна Рябинина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 26 страниц)

Боится? А чего боится? Того, что он следующий? Значит, действительно не он. Иначе не боялся бы. Или все-таки играет? От такого паука чего угодно можно ждать. Возьмет и слопает муху. Нашла кого трясти, идиотка!

Ирина с досадой бросила кассету обратно в сейф и захлопнула дверцу. Нечем ей Свирина шантажировать. Не-чем! Все ее имущество потянет тысяч на пятьдесят, может, чуть больше. Много это или мало? Она совершенно не представляла себе американских реалий, разве что по кинофильмам. Но если уж самый неквалифицированный рабочий меньше пяти баксов в час не получает, то, наверно, мало. А ей хотелось иметь свой дом в симпатичном пригороде. Машину, конечно. Вложить куда-нибудь деньги и жить себе припеваючи на доходы. Пусть не роскошно, но ни в чем себе не отказывать. Заняться чем-нибудь приятным для души. Когда-то она неплохо рисовала...

И все-таки... Пятьдесят тысяч... Вот если хотя бы еще столько же. Но за какие такие знания мерзавец вроде Свирина отвалит столько? Дура, шелестело в голове, ничего он тебе не отвалит, придушит, как котенка. Но идея на курьерской скорости прошла все стадии созревания от «бред» до «так и сделаю». Найти деньги и уехать. Найти деньги и уехать. Об опасности она скоро перестала думать – только о том, как заставить Свирина расстаться с приятной суммой зеленого цвета.

Разумеется, ему есть что скрывать. Надо только узнать. Когда чего-то очень хочешь – все получается. И зверь на ловца бежит. По крайней мере, больше надеяться не на что.

Буквально за один день она получила расчет, выпросила у подруги ее раздолбанную «шестерку» и стала вживаться в роль детектива.

Глава 15.

Сочи в октябре – это рай. Особенно если подумать, что дома давно уже осень. Основной наплыв курортников, лихорадочно пытающихся урвать от своего отпуска все возможное и невозможное, схлынул. Остались лишь те, кто наивно считают себя неудачниками, и истинные сибариты, поклонники покоя и сонного солнца.

Илона откинула спинку шезлонга, превратив его в лежак, и перевернулась на живот. Море ласково шипело и урчало, облизывая гальку. Она дремала, и все звуки превращались в красочные путаные картинки. Ей казалось, что тело размягчается, плавится... и скоро превратится в медовую лужицу... прилетят пчелы... желтые... полосатые... тигры...

Она взвизгнула и вскочила: на разогретую спину обрушился целый дождь холодных брызг.

– С ума сошел!

– Не спи на солнце, сгоришь.

Илона повернулась, поймала Глеба за руку и потащила к себе. Он, сопротивляясь для вида, сел рядом на горячие камни.

– Как ты хорошо пахнешь! – сказала Илона, уткнувшись носом в его мокрое плечо. – Здоровый мужчинский запах плюс море. Так бы и нюхала всю жизнь.

– А кто тебе мешает? Завязывай со своим подиумом, сиди и нюхай, наркоша.

– Ага! Вари борщ и стирай носки.

– Борщ варит домработница, а носки можно вообще не стирать, каждый раз покупать новые. Я хочу, чтобы ты мне мальчика родила. Или двух.

– Да я же стану как корова! – Илона сделал вид, что пришла в ужас.

– Ну и что? Я люблю, когда женщина мягкая и большая. Как корова. Или как кит. А когда кости бренчат балалайкой – это фи!

Илона шлепнула Глеба по спине и, поймав завистливый взгляд Аллы, которая возилась неподалеку с Викой, счастливо засмеялась.

– Что же ты тогда во мне нашел? Я ведь худая.

– А я сразу понял, что твои недостатки – это временное. Вот родишь двух мальчиков и станешь как кит. Тогда я буду любить тебя еще больше. Нет, Илонка, ты не представляешь, какой это кайф! Вылезаю я из роскошной машины, весь из себя красавец мужчина, бабы укладываются штабелем. А за мной толстая красивая жена, девчонка и два пацаненка.

– А за ними – бультерьер!

– Только не бультерьер. Это не собаки, а муфлоны. Лучше сенбернар, они добрые и детей любят. А еще – метрового попугая, он будет пацанов нехорошим словам учить.

– А не наоборот?

– Какая разница? Ладно, ты помечтай, а я пойду окунусь напоследок. И будем собираться, девочке пора обедать.

Илона села, сняла солнечные очки и, прищурив глаза, стала смотреть, как Глеб вспарывает волны где-то у самого буйка. Сама она уже искупалась и высохла, снова лезть в воду не хотелось. Двадцать градусов – не жарко. Местные давно уже не купаются. И вообще ходят в свитерах и плащах.

Она просто не представляла, как можно жить на курорте. Это все равно что есть мороженое из ведра столовой ложкой на завтрак, обед и ужин. Для нее Сочи – праздник, для них – будни. Они и на море-то ходят три раза за лето. А дети! Они чаще всего не понимают, что большинство этих бездельников весь год пашут, зарабатывая на месяц отдыха, им кажется, что только они, местные, Богом обижены, а весь остальной мир гуляет и развлекается. Зависть к деньгам, которые так легко бросаются на ветер... Нет, она бы не хотела, чтобы ее дочь... или ее дети?.. Чтобы они выросли в таком месте. Глеб собирается купить коттеджик, но только для отдыха. А жить она хочет дома, в Питере – и точка. Он прав, хватит заграниц. Ребенок заброшен, просто свинство. С работой все сложнее, не двадцать лет, да и сама она не Клава Шиффер.

Глеб помахал ей рукой, она махнула в ответ и почувствовала, как ее заливает волна счастья: яркого, острого – абсолютного, и от этого немного пугающего. До сих пор не верилось, что нашла Его – сказочного принца. Илона боялась проснуться и обнаружить себя в унылой квартире на Светлановском рядом с психопатом Свириным...

Илоне не везло на мужчин – и одновременно катастрофически везло. За яркую внешность часто приходится слишком дорого расплачиваться. Но у нее все сложилось так, что ни унижаться, ни продавать себя не понадобилось. Она с детства знала, что красива, причем красотой необычной, нестандартной, однако воспринимала это спокойно, как случайную прихоть природы. Английская спецшкола, венгерский с пеленок, легко освоила финский, позднее, уже в Париже, научилась сносно болтать по-французски. Ей прочили карьеру актрисы, но Илоне хотелось только читать и размышлять о прочитанном.

После смерти матери – Илоне тогда только исполнилось пятнадцать – ее отец женился снова и уехал с новой женой и маленьким сыном на родину, в Венгрию. Поехать с ними Илона категорически отказалась. Ей осталась двухкомнатная квартира на Петроградской стороне и огромная библиотека, собирать которую начал еще прадед. Она жила затворницей, погрузившись в таинственный мир, созданный игрой мысли и воображения. Реальная жизнь текла где-то там, за стенами, и напоминала о себе досадной необходимостью ходить в школу, покупать продукты и тому подобное. Благо хоть денежных проблем не было – отец позаботился.

Закончив школу с золотой медалью, Илона растерялась: ни одна профессия ее не привлекала. И она сделала выбор – совершенно непригодный для повседневной жизни, но позволяющий, по крайней мере, еще пять лет заниматься любимым делом. Поступив без труда на философский факультет университета, Илона с облегчением в вздохнула и снова погрузилась в книжное море.

Реальность существовала в параллельном мире еще года полтора, пока Илона не влюбилась. Нельзя сказать, чтобы она была уж таким злостным синим чулком. Иногда ей доводилось выныривать из премудрых глубин и останавливать заинтересованный взгляд на однокласснике или – потом – на однокурснике. Но вся беда Илоны была в том, что ее интересовали только умные и сильные мужчины. Сочинив в понравившемся мальчике героя и гиганта мысли, она быстро разочаровывалась. Снисходить, закрывать глаза не хотелось, поэтому все ее привязанности были короткими и платоническими.

Взрыв произошел, как это всегда бывает, внезапно. Интересно, но факт: от любви умные люди глупеют гораздо сильнее. Илона побила все рекорды.

Перед последним экзаменом зимней сессии она занималась допоздна и, проснувшись, поняла: безнадежно опаздывает. И сделала то, чего раньше никогда не делала: вышла из дома и стала голосовать. Рядом с ней затормозила черная иномарка. Сидевший за рулем мужчина лет пятидесяти с седыми висками и аристократическим профилем смотрел на нее заинтересованно и с восхищением, говорил неторопливо, уверенно. Илона почувствовала легкое головокружение. А когда она вышла после экзамена на улицу, Анатолий Сергеевич помахал из машины. Мела метель, но ей вдруг стало жарко, как в Африке...

Дефилируя по сцене в дурацком зеленом купальнике из веревочек, Илона чувствовала себя голой идиоткой. Среди других таких же голых идиоток, которые глупо улыбались и лезли вон из кожи, чтобы обратить на себя... особое внимание. Она знала, что победит: Анатолий, главный спонсор конкурса, сидел во главе жюри и делал вид, что видит ее впервые. Она знала: все это не ее, ей было скучно и противно. Но вот Анатолию, от спокойного, чуть усталого взгляда которого Илона теряла голову, это зачем-то было нужно. Может, он просто не мог поверить, что красивая девушка не хочет быть моделью. Может, она уже надоела ему, и таким образом он от нее откупался. Илона не хотела этого знать. Она просто делала то, что хотел ее любимый.

Фанфары, цветы, вспышки камер, шампанское. Завистливые взгляды однокурсниц, шепоток за спиной. Тогда Илона еще верила, что через полгода вернется из Парижа и будет учиться дальше. Анатолий привез ее в аэропорт, все так же спокойно и устало поцеловал на прощание, обещал звонить. Глядя, как внизу тает родной город, Илона поняла, что с прошлым покончено навсегда, словно, взлетая, самолет оборвал незримые нити, которые связывали ее с уютным иллюзорным миром, пахнущим книжной пылью.

В Париже она окунулась в совершенно иной мир, который неожиданно понравился. Нравилась красивая одежда, восторженные взгляды и та дымка праздничной чувственности, которая окутывала все вокруг. Нравилось ощущение независимости и собственной значимости. Успех пришел сам по себе, даже против ее воли, и поэтому Илона не тряслась над ним. А еще были неплохие деньги и перспективы. Она еще пыталась обмануть себя, даже записалась на курсы французского для иностранцев, поступающих в Сорбонну, но уже понимала: мир моды – это наркотик, затягивающий в свои сети тех, кто неосторожно рискнул попробовать.

Любовная лихорадка прошла быстро. Ни сожаления, ни разочарования, только легкое недоумение: а что же это было? Анатолий изредка звонил и говорил ни о чем. Когда за две недели до отъезда домой Илона узнала, что Анатолий убит в подъезде своего дома, то почувствовала, к своему стыду, облегчение, что узел развязался сам собой. За эти полгода у нее были мужчины, но она научилась различать, кто из них для тела, кто для ума, а кто для души. Совместить все это в одном человеке ей казалось невозможным, поэтому приходилось довольствоваться тем, что каждый из них мог предложить.

Олег Свирин показался ей сначала очень интересным. Несмотря на неказистую внешность, в нем было то, что всегда ее привлекало: ум и воля. Он был равным и, что поразительно, не стремился изменить это равенство в свою пользу. Олег не был принцем, но мог стать партнером, союзником. Илона вышла за него замуж и уехала работать в Рим.

И снова расстояние отрезвило. Но на этот раз все было гораздо серьезнее. Илона не могла простить себе ошибки. Вспоминая все, что произошло с момента их знакомства, она наконец понимала: вся сила мужа – его же переродившаяся слабость, которая борется сама с собой, а весь его ум работает только в этом направлении. Поняла она и то, что Олег не подминает ее под себя не потому, что уважает, а потому только, что не может: нашла коса на камень.

Все это было грустно и неприятно, и Илона начала искать утешения. Впрочем, и Свирин в ее отсутствие от одиночества не страдал – это она поняла сразу, когда вернулась. А потом случилось еще одно событие, которое заставило ее отказаться от мыслей о разводе. В один прекрасный день Олег принес кучу бумаг и заставил ее подписать их. Все свое немаленькое имущество он перевел на ее имя. Илона прекрасно понимала, что это значит, перспектива стать богатой вдовой приятно грела. Так они и жили, каждый своей жизнью, пока Илона вдруг не забеременела.

Ребенок оказался для нее просто катастрофой. И не только потому, что угрожал карьере. Ей не хотелось рожать от Олега. Она считала, что спать можно с кем угодно, лишь бы в охотку, но рожать можно только от любимого. Тем не менее, Свирин ее вынудил. Мало того, что дочка изначально была нежеланной, но Олег просто не давал Илоне по-настоящему полюбить ее. Он взял и оттеснил жену в сторону. В конце концов Илона не выдержала, наняла няню, двадцатисемилетнюю детсадовскую воспитательницу по имени Алла, и вернулась на работу.

А потом у Свирина потекла крыша. Его начали мучать всякие страхи и кошмары, он был уверен, что за ним следят. Сначала Илона наблюдала со злорадством, но затем это стало ее сильно раздражать. И когда подвернулся первый же зарубежный контракт, не самый выгодный и не самый интересный, она с радостью за него ухватилась – лишь бы уехать.

Впрочем, не только поэтому. Она пыталась убежать не только от Свирина, но и от себя. И от Глеба Чередеева, с которым познакомилась на дне рождения подруги именно в тот момент, когда казалось: хуже уже и не бывает. Оказалось, что все может быть так просто. И не надо ничего объяснять, придумывать и доказывать. И разделять ничего не надо: для разговора, для помощи, для постели. Закрыть глаза и нырнуть в этот бездонный синий поток его глаз...

– Алла с Викой пусть обедают в гостинице, а мы с тобой пойдем в одно симпатичное местечко, тут недалеко, – сказал Глеб, собирая сумку. – Будем пить дрянное разливное пиво и есть чебуреки размером с валенок. Кто больше съест.

– Начинаешь меня откармливать?

– Точно. А чтобы жир ложился плотнее и не дрожал, как желе, придется поработать асфальтоукладчиком.

Илона почувствовала, как тепло из глубины живота разливается по телу, и, удивляясь самой себе, покраснела.

Она боролась только со вторым чебуреком – горячим, сочным и действительно огромным, а Глеб уже приканчивал четвертый.

– Мадам Чередеева, вы отстаете! Не отлынивать! А то будешь мне вечером чесать спину целых полчаса.

– Зато ты обгоняешь, – вздохнула Илона, запивая чебурек ледяным пивом. – Прежде чем стать мадам Чередеевой, мне надо еще развестись, а это будет ох как непросто.

– Почему? Если дело в барахле, отдай ему все, пусть подавится. У меня денег достаточно, и еще наработаю. На всех хватит: и на нас, и на Вику, и на наших детей...

– И на сенбернара, и на попугая, – подхватила Илона, сдувая с глаз светлые пряди. – Не в этом дело.

– А в чем?

– В Вике. Он ее так просто не отдаст. Война будет не на жизнь, а на смерть. Если честно, то я его боюсь. Правда, изо всех сил стараюсь, чтобы он этого не понял. Он ведь действительно псих. Настоящий, не в переносном смысле. Если почует, что боюсь, – сожрет. Как зверь.

– Значит так. Приедем – и будете жить у меня. Домой даже не суйся.

– А вещи?

– Не надо. Купишь все, что понадобится.

– Нет, Глеб, не получится, – упрямо замотала головой Илона. – Там и документы, и... Я постараюсь заехать, когда его дома не будет.

– Смотри, Илонка, тебе видней. Только я не знаю, что буду делать, если с тобой что-нибудь случится.

Он накрыл ее руку своей, большой и горячей, и облачко, набежавшее на солнце при упоминании о Свирине, растаяло.

– Если ты обязуешься как следует поработать асфальтоукладчиком, – улыбнулась она, – я, пожалуй, рискну съесть еще один... валенок.

– Ну что, все собрались? – начальник убойного отдела ГУВД полковник Павел Петрович Бобров оглядел своих «детишек» поверх очков. – Тогда начнем. Малинина ждать не будем, он у Хадоева в больнице.

Рассевшись вдоль длинного стола, оперативники уткнулись в свои записи, как школьники, которые выжидают, чья же фамилия первой остановит взгляд изучающего журнал учителя.

– Какая гадость все-таки на улице! Опять льет!.. Ну, кто первый? Нет желающих хвастаться успехами? Правильно, господа хорошие, особо хвастаться вам нечем. Баланс не в нашу пользу. Иван, прошу!

Хмурый майор, одетый в такую же пасмурную, как погода за окном, серую рубашку и черные джинсы, машинально пригладил темные волосы. Откашлялся и начал монотонно излагать, что сделано. А точнее – что не сделано. Разумеется, всему были совершенно объективные причины. Начальник слушал и морщился, как от касторки.

– Ну хоть что-нибудь приятное скажи, а?

– Пожалуйста, – равнодушно откликнулся майор. – Убийства в Сосновке и на Удельной следователь собирается закрывать за смертью главного подозреваемого. Случайно умер в «Крестах». Со шконки упал.

– Кошмар! А что поделывает пинкертон Сиверцев?

– Пинкертон, Пал Петрович, ведет собственное расследование. Куда ни сунемся, он уже там побывал. Вряд ли человек, который в чем-то замешан, будет так себя вести. Может, нам с ним объединиться? И ему полезно, и нам приятно.

– Хозяин барин, – поджал губы Бобров. – А мне будьте добры результат. Версии есть?

– Следователь давит на Сиверцева, меня больше устраивает Свирин. После смерти Калинкина он почти не выходит из дома, даже на похоронах не был. Жена его уехала в Сочи с любовником, неким Чередеевым, хозяином строительной фирмы «Ирида». На работе говорят, что Свирин болен. Продолжать наблюдение?

– А стоит?

– Мы получили факс из Мурманска, – вступил похожий на огромного лохматого кота капитан Алексей Зотов. – Данные на Гончарову, приятельницу Свирина. Так вот ее мать, кстати, ее тоже зовут Наталья Николаевна Гончарова, – врач-психиатр. Очень высокой квалификации. После смерти дочери продала квартиру и уехала неизвестно куда.

– Ну и к чему ты клонишь?

– Если она знает или думает, что Свирин виноват в смерти ее дочери, не покажется ли ей самой лучшей местью свести его с ума? Профессиональная такая месть, а? Уж она-то знает, как это сделать. Смотрите, двое друзей Свирина, с которыми у него были разные темные делишки, убиты самым жутким способом. Не просто так, а чтобы страшно было, до чертиков. Письмо...

– Кстати, – перебил полковник, – после смерти Калинкина Свирин ничего такого не получал?

Логунов и Зотов смущенно потупились.

– Ясно. Даже не почесались узнать. Впрочем, это не принципиально. Может, ты , Леша, и прав, – задумчиво протянул он, прогуливаясь вдоль своего огромного, как аэродром, стола. – Тогда, если это она, конечно, ей не резон Свирина пока убивать. Но с другой стороны, она должна крутиться рядышком. Присматривать. Значит, попасем еще Свирина. Так Калистратову и передай.

– Пал Петрович... – Иван запнулся, будто сомневался, стоит ли говорить. – Если Гончарова на радио с настоящим паспортом устроилась, то, может, она и сейчас где-то трудится на легальном положении?

– Зачем ей это? – возразил Зотов. – Она на станцию устроилась, только чтобы к Балаеву подобраться.

– Уверен?

– Уполне. Только вот откуда она вообще о Балаеве узнала? О Калинкине – от Балаева. А вот о нем самом?

– Фиг ее знает. И все-таки... Что, если она работает? – настырно бубнил Иван.

– Ваня, ты предлагаешь искать по всему городу Наталью Николаевну Гончарову, психиатра с такими-то паспортными данными? – смакуя иронию, спросил Бобров, который до этого с интересом прислушивался к диалогу. – На всех, так сказать, рабочих местах?

– На всех – это глупо, – серьезно возразил Иван. – А вот если она работает по специальности...

– Хорошо, – сдался Бобров. – По-моему, это тоже глупо, но так и быть. Алексей, обзвони все больницы, диспансеры, поликлиники, частные клиники, где там еще психиатры водятся?

– Пустая трата времени, – буркнул Зотов.

Иван хотел возразить, но тут дверь с грохотом распахнулась и влетел взъерошенный, потный Костя Малинин. Полковник скривился, словно откусил лимон:

– Скоро я к вам буду стучаться тихонечко, лысину в щель просовывать и спрашивать: разрешите, товарищи оперуполномоченные? А вы в мой кабинет двери ногами будете открывать.

– Извините, Пал Петрович, – Костя примостился с краешку, но не усидел и снова вскочил: – Разрешите?

– Ну давай, а то ведь лопнешь от нетерпения, – махнул рукой Бобров.

– Хадоев умер!

– Не смешно!

– Так он киллера сдал, который Карманова завалил. Взял с меня слово, что о нем самом нигде упоминаться не будет, за семью боится. Серьезная наводка. Анонимус!

Это был тот редкий случай, когда вычислить удается не наемного киллера, а самого заказчика. За Мусой Хадоевым числилось немало всего, но убийство банкира Виталия Карманова, который пытался препятствовать крупной афере, связанной с финансированием чеченских боевиков, стало последней каплей. При задержании Хадоев оказал вооруженное сопротивление и угодил в больницу с тяжелым ранением головы. Утром он пришел в сознание, и Костя поспешил в больницу.

Неуловимый киллер за последние четыре года совершил десятка два громких убийств. Он был не оригинален, но точен: выстрел прямо в лоб из снайперской винтовки, всегда одной и той же. Стрелял издали, с чердаков или крыш, когда жертва выходила на улицу. И никаких следов. Во всяком случае, таких, которые могли бы дать хоть какую-то отправную точку.

И все-таки один «человечек» нашептал Храмову, заместителю Боброва, что есть такой очень дорогой киллер-снайпер по прозвищу Анонимус – как в компьютерных играх. Работает он без диспетчера, один клиент рекомендует другому, и никто его не видел. С бору по сосенке кое-то собрали, но ни способа связи, ни каких-то конкретных данных так и не узнали. И вот Хадоев сдал его с потрохами. Было от чего прийти в ажиотаж!

– Кто он такой, Хадоев не знает. Сказал только, как на него выйти. Вот в этой газетке, – Костя достал свежий номер рекламного листка, – в разделе недвижимости клиент помещает объявление от имени некого Антона Борисовича. Телефон – это день и время. Не понимаю только, зачем так сложно. Вышел бы в интернет по негорючему адресу.

– Ну не все же такие компьютерно грамотные, – возразил Логунов. – Вот Зотов наш – уж на что умный, а максимум справку настучит. Ну, в тетрис поиграет.

Бобров тем временем схватил газету и начал лихорадочно переворачивать страницы.

– На четвертой, Пал Петрович. Я уже посмотрел по дороге. Третье сверху.

– 300-02-21. Это что же, вторник, девять вечера? Но это ведь сегодня!

– Так точно.

– Где пустырь, знаешь?

Костя подошел к большой карте города, висевшей на стене.

– Примерно здесь.

Бобров посмотрел на часы и пощелкал языком.

– Полвторого. Может, он уже там сидит, обстановку наблюдает, черт его знает. Так, Костя, бери Кондратова и дуйте туда, молнией. Подо что хотите маскируйтесь, хоть под коровьи лепешки, но Анонимуса высмотрите. И заказчика тоже. Только не спугните, очень прошу.

Костя с Сашей Кондратовым вышли. Бобров пытался продолжить оперативку, но слушал невнимательно, задумчиво грыз карандаш и минут через десять отпустил всех.

Наталья сидела на автобусной остановке и дрожала от холода. Дождь то лупил крупной дробью из всех стволов, то ограничивался одиночными выстрелами. Мишенью служила лужа размером с Цимлянское водохранилище, которая плескалось у кромки тротуара. Автобусы погружались в нее почти по двери, разбрызгивая во все стороны грязные водяные усы. Она делала вид, что никак не может дождаться своего. Люди подходили, уезжали, а она все сидела.

Через дорогу, чуть наискосок – подъезд Свирина. А вот и «мерин» его серебристый стоит, мокнет. Просто черный. Танки грязи не боятся. Поленился даже на стоянку отогнать. Не боится, что уведут. Хороший знак. Значит, боится совсем другого.

В наушниках раздавались шорохи, звуки шагов и работающего телевизора, невнятное бормотание – Олег разговаривал сам с собой. Слов было не разобрать, но, судя по интонации, он чем-то возмущался и ругался. Потом раздался грохот и отчетливый мат: Свирин споткнулся о пустые бутылки, которые раскатились по полу.

Наталья сунула руку в карман и подкрутила рычажок настройки. Теперь голос звучал ясно:

– ...сегодня! Ты у меня узнаешь! А потом всех этих сук. Одну за другой.

Снова грохот – Олег пнул бутылку, та налетела на что-то и разбилась.

В другом кармане она нащупала крохотный пультик. Николай собрал его из деталек от детского конструктора. «Принципиально новая схема», – гордо говорил он. «Зачем?» – «Да так просто. Интересно. А вдруг пригодится?». Он объяснял принцип, рисовал чертежики, показывал в действии. Она запоминала – жадно, как сухая губка.

Указательный палец вдавил мягкую кнопку. Где-то там, в квартире, замкнуло контакт, и хорошо спрятанная черная коробочка ожила. Изо всех сил напрягая слух, Наталья услышала тихий глухой стон. Потом что-то тяжелое свалилось на пол. Но не бесчувственным тюком: мертвое или обморочное тело падает не так. совсем не так. похоже, Свирин рухнул на колени.

Крик. Да такой, что заломило уши. На секунду Наталья оглохла. Снова крик. Придется убавить чувствительность. Теперь в наушниках бились приглушенные всхлипы и стоны, прерываемые беспорядочными бессмысленными словами.

15 герц. 110 децибел. Инфразвук. Крохотная микросхема, которая рождает волны, не слышные человеческому уху. Они представлялись ей черными, как ночь, матово-бархатными и пахнущими дымом. В одной зловещей точке, как от брошенного камня, молекулы воздуха начинают дрожать, дрожь передается соседкам. Волна доходит до уха, бессильного распознать ее и послать сигнал тревоги. Мрачная, безжалостная сила обрушивается на беззащитный мозг, круша волю и разум, затопляя паническим ужасом, вызволяя из подсознания смутные и от этого еще более страшные образы...

– Лейтенант Завьялов. Попрошу ваши документы!

Наталья вздрогнула и подняла голову. Перед ней стоял ослепительно красивый мальчик лет двадцати двух, не больше. Иже херувимы! Серая милицейская форма абсолютно ему не шла. Одеть бы его в смокинг – и в бальный зал. И что его только не устраивает?

Она представила себя со стороны. Сидит себе девушка не первой свежести, рыжая, лохматая, вульгарно накрашенная. Жует какой-то там «орбит», ждет автобус, слушает музыку. В общем, не шалит и починяет примус.

– Ваши документы! – нетерпеливо повторил лейтенант и трогательно, совсем по-детски шмыгнул покрасневшим носом.

Скопившиеся на остановке люди косились в их сторону: кто подозрительно, кто с любопытством, а кто и со злорадством. Внутренне подобравшись, Наталья вытащила из внутреннего кармана куртки паспорт и протянула милиционеру. Он неторопливо перелистал страницы, посмотрел на фотографию, на нее, снова на фотографию.

– Не похожа? – спросила Наталья, стараясь, чтобы голос звучал естественно.

– Да не особенно, – тон лейтенанта не предвещал ничего хорошего.

– Но это же старая фотография! – ляпнула она – и тут же прикусила язык, но было поздно.

Лейтенант перевернул страницу, посмотрел на год рождения, перевел глаза на нее, и его аккуратные брови полезли вверх, под фуражку.

– Пройдемте со мной, пожалуйста! – твердо сказал он.

Влипла! Ежа твою мать, влипла!

Она вскочила со скамейки, схватила милицейского мальчика за рукав и, привстав на цыпочки, зашептала ему в самое ухо:

– Товарищ лейтенант, я вам все объясню. Посмотрите хорошо, это же грим. Театральный грим. Я гримером работаю, в Мариинке. Мне действительно сорок два. И парик.

Она стащила с головы рыжий лохматый парик. Зеваки глазели уже в открытую, обступив их кольцом.

Сейчас как сгрузит в отделение, лихорадочно думала Наталья. Там как обыщут... В одном кармане приемник от прослушки, в другом пульт. Между прочим, годится и для взрывного устройства. Террористка, так твою налево!

Лейтенант скептически оглядел ее:

– Да, действительно грим. Ну и что вы тут делаете... в гриме?

– Автобус жду, – прошептала Наталья и от ужаса закрыла глаза.

В толпе засмеялись. Мент побагровел.

– Все, пошли. Ты тут уже третий час торчишь, все автобусы по два круга сделали. Разберемся, что за птица.

– Товарищ лейтенант, я вас прошу... – Наталья натурально всхлипнула: от досады слезы стояли совсем близко. – В этом доме живет секретарша моего мужа. Я их застукала. Он сейчас у нее. Третий час. И я жду, когда он выйдет. Видите, вон его машин стоит, вот тот грязный «мерседес». Если хотите, можете проверить.

«Что я несу?! Идиотка! А если он действительно захочет проверить? А если знает свой участок, как собственную квартиру – и «мерс» Олега тоже?»

Лейтенант покачался с пятки на носок, подумал и вдруг улыбнулся так солнечно, что она простила ему и свой страх, и даже его красный сопливый нос, портящий весь образ.

– Держите, – он протянул ей паспорт. – Желаю удачи. Врежьте ему как следует. Понадобится помощь – отделение на соседней улице. Меня зовут Алексей. Алексей Завьялов.

«Малыш, да я тебе в мамы гожусь, – мысленно усмехнулась Наталья. – Не трать на меня свое обаяние, лучше пойди капли в нос закапай. А хорош! Чудо как хорош! Ну просто как в музее побывала!»

Лейтенант взял под козырек и, пару раз оглянувшись, скрылся за углом. Наталья без сил шлепнулась на скамейку, вытаскивая из-под воротника сбившиеся наушники.

Свирин по-прежнему стонал и что-то бубнил. Ей показалось, что она стоит у двери палаты для буйных. Пережитый стресс отозвался звериной злостью. Захотелось сорвать ее на том, кто заварил всю эту кашу. На жалком скрюченном пауке, чей голос копошился в наушниках.

Пальцы нащупали рычажки пульта. Маленький регулирует частоту, большой – силу. Убавить до 7 герц – и мыслительный процесс погасится почти полностью, потому что это альфа-ритм природных колебаний мозга. А если усилить при этом звук до 150 децибел, внутренние органы просто взорвутся. И первым будет сердце.

Но Наталья удержала руку. Как просто! Страшно и просто. Убивающий страх... Она вспомнила свою диссертацию, посвященную страху и его воздействию на организм. «Страх смерти значительно усиливается в процессе ее ожидания, но лишь до определенного порога...» Это она словно о Свирине писала! Да и все остальное – только о нем. Словно знала...

Холод пробирал до костей. Короткая кожаная куртка, все достоинство которой было в больших карманах, не грела совершенно. Наталья аккуратно сложила рыжий парик и засунула его в компанию к приемнику. Пригладила слежавшиеся под париком короткие темные волосы, языком поправила во рту вложки, меняющие форму скул.

И еще раз обозвала себя идиоткой. А потом – дебилкой и паршивой кретинкой. Удивительно, сколько все-таки имеется ругательств, связанных с умственной неполноценностью. И все сплошь медицинские термины. Как будто быть некрасивым – это твоя беда, а вот неумным – вина. Вот так ведь и попадаются на вранье. Мужики чаще просто умалчивают что-то, а вот бабы лепят целый небоскреб идиотских подробностей, каждая из которых чревата разоблачением. «Гример в Мариинке»! «Вон тот грязный «мерседес»»! Ну ты подумай только!

Порыв ветра сбил с края крыши пригоршню холодных капель и швырнул ей в лицо. Наталья поежилась, встала со скамейки и, поглядывая на подъезд, медленно пошла по улице. Дождь, словно устал, лишь изредка попадал по луже. Метрах в ста было небольшое кафе – бывшая блинная. Если сесть у окна, то подъезд вполне будет виден. И как это она раньше не догадалась, шпионка фигова? Сидела, мерзла, обращала на себя внимание...