Текст книги "Анатомия страха"

Автор книги: Татьяна Рябинина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 26 страниц)

– Покайся, грешник, ибо вина твоя ужасна! Бог знает все, и кара его на земле будет страшнее самой смерти!

У Олега закружилась голова. Что это? Обыкновенная сумасшедшая старуха. И он тоже потихоньку сходит с ума.

Единственной свидетельницей его плачевного состояния (на людях Олег еще мог заставить себя не распускаться) была Илона. Но вскоре ей надоело выслушивать его, как она выразилась, «шизовские бредни». Забрав годовалую дочку, Илона уехала работать по контракту в Данию.

Олег остался один, вскоре страхи начали мучать его еще сильнее, чем раньше. Он пытался заглушить их новыми легкими связями, но, утратив свою железную волю, Олег перестал привлекать женщин. Тем же, кому все-таки удавалось заморочить голову, словно передавалась его тревога. Женщины чувствовали себя рядом с ним неуютно и спешили побыстрее уйти – чтобы больше не возвращаться.

Тогда он начал пить. Один или в компании Сергея и Генки, которых смерть Светланы навсегда превратила в его верных рабов. Конечно, и он в какой-то степени зависел от них, но знал: посмей кто-то из них только заикнуться о том, что произошло в Лемболово двадцать с лишним лет назад, он избавится от бунтовщика точно так же – без тени сомнения или сожаления. Знали это и Сергей с Генкой.

Он пил, надеясь забыться, но страх не уходил. Напротив, он будто становился более реальным, осязаемым, приобретал смутно знакомый облик. Не раз, просыпаясь ночью, Олег холодел от ужаса, слыша загадочные шорохи, шепот, женский смех и детский плач. Он включал свет и ходил из комнаты в комнату с «береттой» в руке, но везде было тихо и пусто. Однако стоило вернуться в постель и погасить лампу, тени, притаившиеся в углах, возвращались и сплетались на потолке в дьявольском танце.

Все труднее было держать себя в руках. Ситуация становилась опасной. Мир, в котором идет охота на Большие Деньги и Большую Власть, живет по законам джунглей. Промахнувшему Акеле в нем не выжить. Олег долгие годы восседал на Олимпе благодаря лишь своей подавляющей воле. Нельзя было дать понять молодым шакалам, что он сдает.

Олег осторожно поделился опасениями с прихлебателем Генкой.

– Похоже, тебя сглазили, – не задумываясь ответил тот.

Олег поморщился. Он никогда не верил во всю эту муть – колдунов, привидения, порчу. Это было из той же оперы, что душа и совесть – для слабых. Для тех, кто вину за свои неудачи пытается свалить на внешние силы и обстоятельства. Нет, человек лепит себя и свою жизнь сам, своими руками.

И все же... Чем объяснить то, что с ним происходит? Олег уже готов был поверить во что угодно, кроме собственного сумасшествия. Это ведь только законченные психи стопроцентно уверены в своей полной нормальности. Он пока еще адекватен и сознает: его страхи – это ненормально. Господи, пусть это будет что угодно: духи, барабашки, инопланетяне, но только не психическая болезнь.

– Гена, найди мне какую-нибудь бабку или колдуна поприличнее. Их сейчас столько развелось, сплошные проходимцы, – глядя в сторону, попросил он.

Через день к нему приехал импозантный длинноволосый бородач с демоническим взглядом и трубным голосом. Первым делом он попросил положить ему в карман пятьсот долларов. Проведя чрезвычайно длинный и загадочный ритуал, дав Олегу совершенно, на первый взгляд, невыполнимые инструкции, колдун добавил, что положительного результата можно и не добиться, если на совести есть тяжелые грехи. Убийство, например.

Олег только пожал плечами. Грех – понятие относительное. Какие еще грехи на совести, если совести нет как таковой?

Уходя, колдун велел Олегу три дня не мыться и читать четыре раза в сутки заговор в строго определенное время. Прочитав эту дребедень, звучащую страшно и уродливо, на ночь, Олег лег спать, но скоро проснулся, как от толчка. Тени плясали на потолке, сливаясь в силуэт женской фигуры. Потом раздался детский плач. Обливаясь потом, Олег включил свет. Тени исчезли, но плач не умолкал. Женский голос принялся успокаивать ребенка, напевая колыбельную.

Олег почувствовал, как его мужское хозяйство превратилось в мешочек с колотым льдом. Он узнал этот голос...

Светлана стояла перед ним как живая. «А что ты будешь делать, когда об этом узнают все? – кричала она. – Что скажут твои папочка с мамочкой? Что скажут в твоем драгоценном институте?»

На следующий день он позвонил колдуну.

– Я же говорил, понадобится не один сеанс, – колдун был не в духе. – К тому же вы помните, что я вам говорил о грехах? Поймите, меня это не касается, ваши проблемы решать вам. Но если что-то было, вам надо сходить к исповеди, покаяться...

Олег бросил трубку.

А через несколько дней пропал Сергей.

Хотелось верить, что все дело в каких-то Серегиных заморочках. Украл больше дозволенного или еще что. Думать о том, что его исчезновение как-то связано с прошлым, было слишком страшно.

Колдун больше не приходил. Ночные кошмары продолжались. Он по-прежнему слышал шепот. Теперь он знал точно: это Светлана. Она приходила и во сне – то живая, веселая, то страшный раздутый труп с провалами вместо глаз. Порой на улице ему казалось, что он видит в толпе Светлану. Но это всякий раз была совсем другая женщина, с изумлением или возмущенно глядящая на обознавшегося мужчину с лицом истощенного фанатика.

Олег нашел другого психиатра – принимавшего только по существенной рекомендации. Красивый седеющий кавказец, похожий на Дату Туташхиа, выслушав и осмотрев его, долго смотрел в окно.

– Не знаю, что и сказать, – наконец заговорил он. – По одним признакам у вас классическая шизофрения. Зато нет других, которые при шизофрении просто обязаны быть. Давайте сделаем кое-какие анализы, энцефалограмму, томографию. Надо исключить органические поражения мозга.

Но и обследование не дало ничего определенного.

– Я затрудняюсь поставить вам точный диагноз, – откровенно признался врач. – То, что с вами происходит, определенно ненормально. Но признать вас психически больным я все-таки не могу. Понимаете, если бы вам был нужен, – он выделил голосом слово «нужен», – психиатрический диагноз, мало ли для каких целей, вы получили бы его без труда. Но вы ведь не этого хотите?

Олег кивнул.

– Скорее всего у вас так называемое пограничное состояние. Знаете, я придерживаюсь старой школы. По ней все люди делятся на шизоидов, истероидов, циклоидов и эпилептоидов. Вы по складу личности относитесь к шизоидам. И если заболеете психически, то не истерией, не маниакально-депрессивным психозом, а именно шизофренией.

– Но у моей матери были депрессии, – робко возразил Олег.

– Какая разница? Наследуется не болезнь, а склонность к психическим отклонениям. Где тонко, там и рвется. Скажу честно, вы очень близки к болезни. Хотите, положу вас в свою клинику на месяц-другой?

– Я не могу.

– Попробуйте сменить обстановку.

– Пробовал.

– И что?

– Все было хорошо, пока не вернулся.

– Значит, надо уехать надолго.

– Поймите, – Олег поймал себя на том, что чуть не плачет. – Я по роду своей деятельности не могу уехать надолго. Даже месяц отпуска сильно выбил меня из колеи.

– Что для вас важнее: бизнес или здоровье?

– Доктор, речь идет не о бизнесе, а о моей жизни. О физическом существовании.

Психиатр покачал головой, как бы давая понять, что аудиенция окончена. Зажав в кулаке рецепты на психотропные препараты, Олег вышел из похожего на розовый домик-пряник здания клиники. Около двух лет назад он привозил сюда соплячку Наташу, возомнившую, что он обязан на ней жениться. Пыталась припереть животом к стене. Угрожала, что расскажет о беременности Илоне. Тогда здесь работал его приятель-гинеколог. Сделал все тип-топ. Правда, через полгода клиника почему-то разорилась... Теперь здесь лечили «неврозы» – то есть высокопоставленных психов, алкоголиков и наркоманов.

Итак, выхода не было. Врач сказал определенно: он идет прямой дорогой к шизофрении. Он уже наполовину псих и, возможно, очень скоро станет психом окончательным. Олег решил: будет сопротивляться, сколько сможет. А когда поймет, что уже не может держаться на плаву, разведется с Илоной, обеспечит ее и Вику, чтобы они ни в чем не нуждались. Уедет под чужим именем в Швейцарию, купит в Альпах маленький дом, наймет медбрата и будет жить там до самой смерти.

Как будто добившись желаемого, ночные тени и голоса стали мучать Олега гораздо реже. Теперь он мучил себя сам. Стоило ему лечь в постель и закрыть глаза, как воспоминания начинали сменять руг друга, словно картинки в калейдоскопе.

Побледневшая от ужаса Светлана забилась в угол. «Не волнуйся, Светик, мы тебе поможем, мы ведь твои друзья!».

Максим Вавилов, его помощник. Этот узнал слишком много того, чего не должен был знать. Как жаль, потерявший управление грузовик смял его «москвич», как яичную скорлупу.

Кирилл. По характеру – точная копия Сиверцева, даже внешне похож. Очень жаждал занять его, Олега, место. Но не смог. Отравился некачественной водкой.

Людмила, белокурая кошечка с потрясающей фамилия – Кошмарова. Он звал ее Кошмариком. Мечтала стать богатой и не стеснялась в средствах. За что и поплатилась. До сих пор ищут.

Наташа Гончарова. Наталья Николаевна. Натали. Совсем девчонка. Было в ней что-то такое притягательное, чертовщинка какая-то. Как смешно она играла в даму эпохи декаданса, как жеманно нюхала порошок. Верила каждому его слову. Что-то с ней стало? Наркоманка, наверно, и на свете уже нет...

Призраки, призраки...

Через Генку он узнал, что подруга Сергея, Ольга, обратилась за помощью к Сиверцеву, директору какого-то вшивого сыскного агентства. И от новости страх его возрос на порядок. А что если исчезновение Сергея действительно связано со смертью Светланы? Он не знал, что заставляет его так думать. Может быть, то, что на воре шапка горит? Хоть они с Димкой и не встречались много лет, Сиверцев по прежнему был его злым гением.

Когда Олегу стало известно, что именно случилось с Сергеем, ему показалось, что он умирает. Он хватал воздух широко раскрытым ртом, как выброшенная песок рыба. Испуганный Генка суетился вокруг со стаканом воды. Срывая с себя галстук и пытаясь отдышаться, Олег прохрипел:

– Это он!

– Кто? – не понял Геннадий.

– Он! Сиверцев!

– Что Сиверцев?

– Убил Серого.

Генка молча смотрел на него, как баран на новые ворота.

– Ну что ты смотришь? – обливаясь водой, Олег жадно, в два глотка осушил стакан. – Я тебе говорю, это он.

– Да с чего ты взял?

– Кто, кроме нас пятерых знал об этом муравейнике? Кто знал, что я когда-то загнал в него Серого? Кто знал, что он до смерти боится муравьев?

– Да кто угодно про муравейник знает. Мало ли там грибников лазает. И про все остальное Серый мог кому-нибудь рассказать сам.

– Идиот ты, Гена! – истерически захохотал Олег. – Подумай сам, какому еще грибнику понадобилось тащить Серого именно в тот самый муравейник? Если кому-то просто понадобилось его пришить, к чему такие сложности? Нет, Гена, вся эта муравьиная затея касается только нас.

– Но, говорят, ему звонила на работу женщина. И сразу же после этого он поехал на вокзал.

– Ага! Света звонила. С того света. Сиверцев попросил какую-нибудь свою бабу, только и всего.

– Может, я и идиот, – набычился Генка, – но все равно не понимаю, почему именно Димка? Они с Серегой не разговаривали даже с... тех пор. Зачем ему это?

– Да из-за Светки, – как дебильному младенцу, втолковывал ему Олег. – Он же на ней жениться собирался. Любил, значит.

– Но почему сейчас? Двадцать лет прошло.

– Да потому что раньше он знал то же, что и все. Что она спьяну утонула в болоте. А теперь узнал правду.

Генка захлопал глазами, как сова.

– Откуда?

– А вот это мне тоже интересно, – Олег говорил мягко, почти ласково, слегка растягивая слова. – Правду знали четыре человека. Светка в болоте, Серого муравьи съели. Впрочем, он мог и проболтаться. Может, не самому Димке, кому другому. Зря он что ли по церквям ходил. Я что-то слабо верю в тайну исповеди. Про себя-то я точно знаю, что ни говорил никому ни слова. Значит... Серый. Или ты.

– Да ты что, Олег! Я себе не враг, – Генка не на шутку перепугался. – Ты еще скажи, что это я Серого в муравейник засунул.

– А кто тебя знает? Я могу быть уверенным только в себе.

– А я в себе. И... в тебе, – подобострастно улыбнулся Генка. – Не убивал я Серегу. И ничего никому не говорил.

– Да будет так, – бледно улыбнулся Олег. – Значит, Серый. За что и поплатился. Эй, ты что?

Генка застыл с приоткрытым ртом и остекленевшими глазам, будто увидел привидение.

– Слушай, Олег, – голос Геннадия дрожал. – Если это действительно Димка и он все узнал, то Серый – только начало. Очередь за нами. Надо что-то делать!

– А что мы можем сделать? – сплюнув, спросил Олег. – Нажаловаться следователю? Для него у Димки не будет мотива. Или предлагаешь рассказать?..

В тот вечер они так и не смогли решить, что делать. А утром в день похорон он вытащил из ящика конверт...

Глава 7.

Через неделю Стоцкий позвонил Диме и сказал, что, по заключению экспертов, текст жуткого письма составлен скорее всего женщиной. Вероятность – 80 процентов.

– Черт возьми, как они это определили?

Дима пил уже третью чашку кофе подряд. Сегодня Валентин приехал к нему домой с бутылкой «Айриш крима», и они устроили посиделки. Накануне Дима наведался в тренажерный зал и умудрился потянуть, как сказал Валька, «вырезку». Спина болела, настроение было на нуле.

– Я толком не понял, – Валентин больше налегал на ликер, чем на кофе, и был уже слегка под мухой. – Характерные обороты, порядок слов, еще что-то. Был бы текст подлиннее – и вероятность была бы больше.

– Если бы у бабушки была бородушка, то был бы дедушка. Лучше расскажи про Серегину секретаршу, что ты там по телефону мне говорил?

– А-а... Да! Там у них с опером одним, Антошей Атаулиным, кажется, роман наклюнулся. Но дело не в этом, совет да любовь. Просто она кое-что вспомнила интересное, даже две очень интересные вещи. Или не вспомнила, а просто раньше не хотела почему-то говорить. Может, тебе это о чем-нибудь скажет.

– Да говори, не тяни, зануда!

– Помнишь анекдот про черепаху? Будешь ругаться – вообще не пойду!

Прежде чем продолжить, Валентин подлил себе еще «крима» и сделал музыку погромче. Дима с неделю назад взял у соседа два диска танцевальной музыки 80-х, но так и не собрался переписать на кассету.

– Диско – моя слабость, – ностальгически вздохнул Валентин. – «АВВА», «Воnеу-М»... Молодость... Да, так вот, о чем это я? Вот что эта самая Юлечка вспомнила. Во-первых, дама, которая звонила Балаеву, не представилась, сказала, что ее имя тому ничего не скажет. Но попросила передать, что хочет поговорить насчет... Локи. Когда Юля набрала внутренний номер и передала это Балаеву, тот очень удивился, даже переспросил, и попросил соединить.

– Точно Локи? – напрягся Дима. Слово было странно знакомым и тревожным, как будто подсознание колотило ногой в дверь: «Открой!!!»

– Точно. Антошка какими-то методиками вспоминательными увлекается, брошюрки всякие добывает. Наверно, испробовал на ней. Что такое «Локи»? Знакомое, а не вспомнить.

– И мне тоже. Погоди-ка! Локи – это злобный скандинавский бог, тринадцатый... как его, демиург. Всем гадости устраивал. Мерзкий тип. При чем здесь Локи? Может, кличка?

И тут наконец подвал прорвало. Дима словно наяву увидел потрепанную книжку в полуоторванной картонной обложке. Из нее сыпались пожелтевшие страницы, она пахла старой пыльной бумагой. «Скандинавские мифы и легенды»... Чердак Генкиной дачи, дождь стучит по крыше, Светка читает вслух. Олег, развалившийся на кушетке, лениво изрекает: «Самый классный – это Локи. Пока все остальные чухаются, как свиньи, он своего не упускает. Зло вообще сильнее добра, потому что не связано условностями!». Тогда они пытались возражать, да разве его переспоришь!

– Интересно... – протянул Стоцкий, выслушав Диму. – Очень интересно. Но непонятно. Ты сейчас опять начнешь на прошлое кивать. А может этот... хм, светлый образ так пришелся Свирину по душе, что он его вместо погонялки использовал? Вот представь, звонит Балаеву дама, предлагает встретиться и поговорить насчет Свирина. Были же у них какие-то общие делишки? Разве он откажется?

– Логично, – вынужден был признать Дима. – А что еще секретарша вспомнила?

– Помнишь, я говорил, что голос женщины ей показался знакомым? Так вот недавно по ящику показывали какой-то фильм, и там играла одна актриса с очень интересным голосом. Низкий такой, красивый.

– Что за актриса?

Когда Валентин назвал фамилию, Дима засмеялся дурацким смехом и схватил его за руку.

– Можешь считать, что я спятил, но голос Светы тоже похож... был похож... Знаешь, мне иногда кажется, что Светка не умерла. Ведь тело так и не нашли!

– Митька, Митька! – Стоцкий смотрел на него с жалостью. – Опять тебя на мистику потянуло. Тебе надо брому попить. Или водовки побольше. Я запросил из архива дело – то самое. А сегодня утром встретился со Свириным и тоже как следует попытал по этому поводу. Он, кстати, очень огорчился, узнав, что ты, скорее всего, ни при чем. Хотя, наверно, и не поверил. Так вот, ты, наверно, этого не знаешь.

По показаниям всех троих, они отмечали день рождения Светланы на даче Свирина. После обеда решили прогуляться по лесу, дошли до болота. И там всем троим сразу приспичило пописать. Они ушли за кусты, оставив Светлану, которая зачем-то полезла за клюквой. Услышали крик, выбежали и увидели булькающую бочажку. Подобрали какие-то палки, ковырялись в трясине, но ничего не нашли. Свирин вернулся в поселок, от сторожа позвонил в милицию. Через час приехала опергруппа и следователь. Шуровали шестами, нашли один сапог – Светланин. Но следователю все показалось чрезвычайно подозрительным. Я, кстати, ему звонил. Он давно на пенсии, восьмой десяток разменял, но помнит все хорошо. Сказал, что это одно из его самых гнилых дел. По его словам, парни отчаянно врали, и это было видно невооруженным взглядом.

– А я тебе что говорил? – Дима стукнул по столу кулаком и поморщился, потирая ребро ладони.

– Короче, ситуация сложилась идиотская. С одной стороны, было ясно, что пареньки руку приложили. А с другой, трупа нет...

– Нет и преступления. Не подкопаешься.

– Да нет, – покачал головой Валентин. – Он пробовал копать. Передопрашивал их всех по двадцать раз, пытался поймать на противоречиях. Кучу свидетелей опросил – какие у них со Светланой отношения были. Даже следственные эксперименты проводил: сколько нужно времени, чтобы застегнуть штаны и из-за кустов до болота добежать. За сколько времени манекен затянет так, что будет не вытащить. Не поверишь, манекен даже раньше утоп.

От слов Стоцкого Диме стало совсем нехорошо. Зря что ли говорят: несказанного нет. Несмотря на то, что прошло столько лет, он снова ясно увидел так мучавшую его когда-то жуткую картину: Светлана пытается выбраться из трясины, кричит, барахтается...

– Да, это то еще место... – медленно заговорил он. – Чертово болото называется. Не знаю как сейчас, а раньше там по краю гать шла из веток, старая-старая. Летом по ней можно было болото перейти, если дождей не было. За болотом до революции хуторок был, а дальше – снова болотина, аж до самой Ладоги. Да что там далеко ходить, часто люди у самого края тонули. Грибники, ягодники. А однажды я сам видел, как корову приблудную затянуло. Раз – и нету. Только «му» и сказала.

– Следователь этот, Яков Сергеевич, – продолжал Валентин, – уверен был, что хлопцы девушку либо просто утопили, либо убили, потом утопили, либо просто побоялись помочь, когда она провалилась. Ничего так и не доказал, дело пришлось закрыть... Слушай, Митька, сбил ты меня на болотную тему. Я тебе уже второй час пытаюсь новости рассказать и все до главного не дойду.

Так вот, весной на радиостанции работала одна женщина, недолго, месяца два всего. Работала рекламным агентом по договору. Как раз у нее и был похожий голос, очень для радио подходящий. Ей даже предлагали в диджеи попробоваться, но она не захотела, разве что иногда ролики рекламные озвучивала. Звали ее Наталья Гончарова, как жену Пушкина. Получают рекламщики на такой дохлой станции фигово, вот и не задерживаются надолго. Но самое интересное, когда мы проверили, ни в бухгалтерии, ни в офисном компьютере не оказалось о ней никаких сведений. Ни договора, ни личной карточки, ни заявления о приеме на работу – ничего! Бумаги просто исчезли, а файлы в компьютерах стерли.

– Сергей? – предположил Дима.

– Не знаю. Антон собрал всех сотрудников и попросил описать ее. На, читай, – Валентин вытащил из лежавшей на подоконнике папки листок бумаги.

«На вид около 30 – 32 лет. Рост 160 – 165 см, худощавая. Волосы каштановые, короткие, прямые. Стрижка каре. Глаза карие, нос прямой, губы средней полноты. У виска небольшой шрам».

– Завтра будут делать фоторобот. Кто-то вспомнил, что Гончарова приезжая, то ли из Петрозаводска, то ли из Архангельска – откуда-то с севера. Снимала квартиру. Уволилась в мае: срок договора закончился, а новый подписывать не стала.

– Хорошо, но ведь как-то ее принимали на работу. Должен был быть паспорт, трудовая книжка.

– Трудовой не было, когда работаешь по договору, ее не обязательно сдавать. У вас разве не так?

– У нас этим Ленка занимается. А паспорт?

– Да было все – и паспорт, и пенсионная карточка. И все данные пропали. Конечно, тут можно покрутиться, проверить перечисления в пенсионный фонд, но это займет много времени. А дальше начинается самое интересное... Давай-ка еще кофейку с «ириской», а?

– Я только «ириски», столько кофе даже мне не выпить, уже выше ватерлинии. Гад ты, Валька! Сразу видно, что сериалы смотришь – всегда останавливаешься на самом интересном месте.

Дима встал из-за стола и включил электрическую песочницу для кофе по-турецки. Пока песок грелся, смолол зерна, добавив гвоздичку, кардамон и пару крупинок соли. Хотя чай он не любил, но при необходимости мог пить любой, даже самый дрянной, из веника. А вот кофе – нет, только самый лучший, свежесмолотый. На работе, конечно, приходилось довольствоваться кофеваркой, но Дима не поленился самолично выбрать самую лучшую и строго следил за тем, чтобы кофе Лена тоже покупала самый лучший. Друзья знали о его кофеварных талантах и беспардонно пользовались, заходя «на кофеек».

Когда ароматный напиток с роскошной густой пенкой оказался перед Валентином, а Дима налил себе еще ликера, Стоцкий соизволил наконец продолжить:

– Твой дружок Свирин, когда я его спросил, не знает ли он некую Наталью Гончарову, чуть не обделался и задурил: дескать, Наталья Гончарова – жена Пушкина. Прикинь! Между делом я о нем навел справочки. Про Коммутатора слышал? Так это он. Так что насчет погонялки я пошутил.

– Что?! – не поверил Дима.

О Коммутаторе ходили легенды. В лицо его знали немногие. Вообще это была крайне загадочная и одиозная личность. Но чтобы это был Свирин?!

– Да-да, он самый. Только вот непонятно, про Коммутатора говорят, что он хоть и хилый, но все-таки железный парень, взглядом мух давит. А этот... Короче, поднажал я и выяснил. Была у него такая знакомая, Наталья Гончарова. Из Мурманска. Студенточка, наркоманочка. И лет ей было не 30 – 32, а всего 19. И было это в 98-ом. Под описание совершенно не катит. Хоть и невысокая, но русоволосая, немного курносая, глаза зеленоватые. Они не виделись года два, и он ничего о ней не знает. Я послал в Мурманск запрос, будем ждать ответа. Слушай, а чего это у тебя разгром такой? – спросил Валентин, ошарашено глядя по сторонам.

– Во, блин, проснулся! Два часа просидел и увидел. Это Ксюшка на память оставила.

Все-таки неосторожно было с его стороны оставить Ксению наедине с запиской. Она таки устроила дебош. Когда Дима вернулся вечером домой, у него глаза на лоб полезли. Комнаты не пострадали, эпицентр взрыва пришелся на кухню, где он оставил послание. Там будто Мамай прошел. Разбитая посуда, сдернутые занавески, сорванные полки. Вот уже вторую неделю Дима не мог привести все в порядок.

– Какая Ксюшка? – удивленно сдвинул брови Валентин. – У тебя же Катя была.

– Была. Но сплыла. Ушла и не вернулась. Я ей звонил пару раз, но она так занята, так занята... Уникальный случай. Наверно, не вынесла моей бесперспективности как супруга. А как Инна поживает? Не передумала еще?

– Да ты что! – махнул рукой Валентин.

Стоцкий, такой же «вторичный» холостяк, то есть разведенный, в отличие от Димы брак как таковой не отрицал и готов был жениться снова, если найдется достойный объект, тем более его сын уже несколько лет жил отдельно. Три года назад «достойный объект» наконец нашелся. 36-летняя журналистка Инна, редактор на телевидении, тоже была в разводе. Она воспитывала десятилетнюю дочь Нину и по этой причине выходить замуж больше не собиралась, считая, что отчим дочери совершенно ни к чему. У Валентина с девочкой отношения складывались отлично, но переубедить Инну пока не удавалось. Он не хотел настаивать, торопить, считая, что время все расставит по своим местам. Кто знает, может, через какое-то время они расстанутся и оба будут благодарны друг другу, что не придется еще раз проходить через унизительную процедуру развода. А может, Инна поймет, что Валентин – именно тот, с кем ей суждено прожить всю оставшуюся жизнь.

– Понимаешь, – невнятно втолковывал Диме Стоцкий, – можно яблочко зеленое сожрать, то есть сорвать, надкусить и выплюнуть. А можно подождать... И оно само... это... свалится.

– Да... – сказал Дима. – Как говорил товарищ Бендер, ваш дворник довольно-таки большой пошляк. Разве можно так напиваться на рубль?

– М-можно! Тем более не на рубль, а на двадцать баксов. Это Инке подарили, а она ликеры не любит. Вроде, слабенький, а по башке бьет только так.

В начале первого Валентин вызвал по телефону такси и отбыл восвояси. Дима, тяжело вздохнув, оглядел кухню. Нет, Валька определенно прав: все должно созреть, в том числе и намерение заняться уборкой. Свалив в раковину грязную посуду, он открыл форточку и отправился спать.

Наталья прижала к воспаленным векам пальцы, показавшиеся приятно холодными. В черноте заплясали огненные круги и зигзаги. Надо накапать увлажняющие капли. На Литейном делали отличные недорогие линзы, но заказывать больше одной пары цветных, косметических она побоялась – ее могли запомнить. Те же, которые она только что сняла, прополоскала и спрятала в футлярчик, были импортными, стоили почти вдвое дороже, но по качеству сильно уступали: неестественный кукольный оттенок, да и глаза к вечеру устают.

Стащив с головы парик, Наталья встряхнула его и аккуратно пристроила на перевернутую трехлитровую банку. Смыла макияж, положила на стеклянный подзеркальник трюмо дешевые, но яркие серьги, кольца, браслет, расчесала щеткой короткие темные волосы. Куда девалась кареглазая блондинка в самом расцвете красоты? Из зеркальных глубин на нее смотрела усталая немолодая женщина. Красота отдыхала в баночках, коробочках, дремала на вешалках и подставках.

Узкая, как пенал, комната напоминала гримерную на киностудии. Разномастные парики, всевозможные щеточки, щипчики, кисточки, коробки с гримом – не обычная косметика, которая украшает или уродует, а средства, полностью изменяющие облик. Были среди них и те, которые используют на съемках для спецэффектов. А вот то, что в сумках – это уже шпионский боевик. Хотя... Никакое это не кино. Страшный сон наяву.

Наталья подошла к окну. Внизу изредка пробегали машины. Далеко, за пустырем перемигивались огоньки. Девятый этаж. Открыть окно, встать на подоконник... Один шаг – и все кончится. Никто не будет о ней плакать. Не осталось никого. То, что она делает... Зачем? Что будет, когда все кончится? Говорят, месть – это блюдо, которое надо есть остывшим. Возможно, это и так. Но жажда мести, пылая, выжигает все вокруг. Отомстив, остаешься в пустоте. И чем дольше ждешь – тем больше пустота. Пустыня.

Она и теперь уже в пустыне. Месть – единственное, что у нее осталось. Единственное, что связывает с жизнью.

Наталья с детства верила, что ничего в жизни не происходит просто так. Одно цепляется за другое, у каждой причины тысячи следствий. То, что кажется случайным сегодня, имеет объяснение в дне вчерашнем. Взаимосвязь добра и зла занимала ее с детства. Она задумалась об этом, едва достигнув восьми лет, когда в результате несчастного случая погиб отец. Он стоял на остановке автобуса, и его сбила потерявшая управление машина. Кроме него не пострадал никто. Водитель машины в момент столкновения был уже мертв: он скончался от обширного инфаркта.

Мама не знала, плакать или смеяться. Отец был настоящим кошмаром их жизни. Потом уже Наталья повидала несчетное количество и просто пьяных, и запойных алкоголиков, но ни разу ей не встретился человек, который в пьяном виде был настолько не похож на себя же трезвого. Трезвый – отец был неподражаем: веселый, обаятельный, умница. Уже в тридцать лет он стал доктором наук и работал в страшно засекреченном «ящике», на его счету было полтора десятка изобретений. О его золотых руках ходили легенды. Но стоило отцу выпить больше одной рюмки – он превращался в чудовище из кошмарных снов. До сих пор Наталья помнила его безобразную ругань, крики и слезы матери, помнила, как с ревом пряталась в платяной шкаф, а отец вытаскивал ее – за платье, за волосы – и бил по чему попало. Дав волю своему гневу, забирал все деньги, которые только мог найти, и пропадал на неделю-две. Потом он появлялся как ни в чем ни бывало, грязный, вонючий, оборванный. Вставал перед матерью на колени, клялся, что больше никогда... Она отводила глаза и... прощала. А через пару месяцев все повторялось.

Напрасно подруги уговаривали ее бросить отца. Мать отчаянно его боялась. Да и идти ей было некуда. В последний раз отец избил мать так, что та на месяц оказалась в больнице. Она так уже окончательно и не поправилась. Долго болела, долго и мучительно умирала.

Пока мать была в больнице, Наталья жила у тети Лоры. Тетка была по тем временам явлением если не уникальным, то необычным – она верила в Бога. Каждый вечер, уложив Наталью спать, молилась перед иконами и просила у Господа исцеления сестре и вразумления зятю. Наталья тоже молилась. Она просила Бога сотворить чудо и наказать отца.

И чудо произошло. Страшное чудо.

На поминках Наталья забилась в уголок и, наблюдая за гостями, напряженно размышляла.

Тетя Лора говорила, что когда наказано зло – это добро. Для них с мамой, смерть отца – это, наверно, добро. А для бабушки Кристины? Она специально приехала на похороны из Ужгорода, сидит, плачет, он для нее единственный сын. А для сослуживцев отца? Ведь он тащил на себе всю работу отдела, успевая за трезвые недели сделать все, что было запланирована на квартал. Но разве так бывает? Разве может так быть, чтобы одно и то же событие для одних людей было хорошим, а для других – плохим?