Текст книги "Анатомия страха"

Автор книги: Татьяна Рябинина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 24 (всего у книги 26 страниц)

– Наталья Николаевна, подождите! Мне надо с вами поговорить.

Это был Сиверцев.

Наталья остолбенела, но через мгновенье бросилась бежать. Сиверцев за ней. На ее стороне было преимущество: она знала здесь каждый куст и каждый закоулок, а он нет. Ей удалось запутать его, оторваться, выйти дворами к метро. Теперь возвращаться домой было нельзя. Из клиники Наталья позвонила Глебу и предупредила, что какое-то время ей придется пожить у него.

Пережитый страх она, как всегда, выместила на Олеге. Увеличила интенсивность инфразвука по предельно допустимого и стала ждать. Через десять минут ей позвонила с поста дежурная сестра:

– Наталья Николаевна, вашему Локи плохо.

Отключив излучатель, Наталья вошла в палату. Свирин сидел, забившись в угол. По его лицу стекали крупные капли пота.

– Помогите мне! – шептал он. – Помогите! Мне страшно! Мне плохо!

– Ну-ну, тише, Олег Михайлович, сейчас я вам укольчик успокоительный сделаю, таблеточку дам.

Оба препарата по отдельности были вполне безвредными, Наталья взяла их из аптечного шкафа. Но в сочетании они давали мощный галлюциногенный эффект. Она сидела рядом с кроватью Олега и наблюдала за ним. Инъекция миорелаксанта сделала его слабым, вялым, неспособным двинуть ни ногой, ни рукой. Он лежал и смотрел на нее широко раскрытыми глазами.

– Света, что ты здесь делаешь? – спросил он заплетающимся языком.

– Сижу и смотрю на тебя. Скажи, зачем ты убил меня? – спросила Наталья.

– Ты угрожала мне. Я должен был…

– А зачем ты убил Наташу?

– Я не убивал ее. Неправда!

– Ты приучил ее к наркотикам. Ты насильно отвез ее в клинику делать аборт. А потом прогнал ее.

– Люда, она обещала рассказать обо всем Илоне. Я не мог…

– Я не Люда, Олег, я Ира.

– Ира… Ты, сука! Я ведь убил тебя! Я снова тебя убью! – он дернулся было к ней, но без сил упал на подушку. – Я все равно тебя убью. И тебя, и Илону, и Сиверцева. Локи убьет вас всех. Вот только проснется.

Дождавшись, когда Свирин уснет, Наталья вышла из палаты. Локи не проснулся, а без него Олег слишком слаб. Вся его воля спит вместе с Локи.

На следующий день перед обходом Наталья подошла к заведующему.

– Отари Георгиевич, меня беспокоит Локи, – озабоченно сказала она. – У него суицидальные настроения. Дело зашло слишком далеко. Он упустил время. Боюсь, процесс остановить не удастся.

– Он пытался нанести себе вред?

– Нет пока. Он только говорит о том, что прошлое мучает его и он не может жить.

– Пусть Глеб как следует обшарит его палату: нет ли опасных предметов. При малейших признаках беспокойства – в мягкую. Что он у нас получает? – Хахиашвили просмотрел лист назначений. – Увеличьте-ка дозу.

В тот день у Натальи не было приема в амбулатории, и после обхода она вернулась к Свирину с диктофоном в кармане халата. Она беседовала с ним о вещах, совершенно нейтральных: о погоде, о том, что бы он хотел съесть на ужин, и о том, где любит отдыхать, – вставляя в свои реплики уже зафиксированные коды, которые должны были направить его мысли в определенное русло. Минут через десять Наталья поняла, что Свирин «поплыл». Она поинтересовалась, как поживает Локи.

– Спит, – пожал плечами Олег. – Ни разу не просыпался. Меня это даже беспокоит.

– Ничего страшного, Олег Михайлович. Локи будет спать, пока вы не поправитесь. Вы ведь Олег Михайлович?

– Да, – безвольно ответил он. – Я – Олег Михайлович. А Локи спит.

– Как вы себя чувствуете?

– Плохо. Очень плохо. Меня как будто грызет что-то изнутри. Пока Локи был со мной, мне казалось, что я могу бороться, что могу снова стать сильным. А теперь…

Наталья заметила, что Свирин пристально смотрит на ее руки и будто силится что-то вспомнить. «Отлично, голубчик. Вспомнить ты все равно не сможешь, хотя подсознание твое вопит и топает ногами».

Медленно, следя за тем, чтобы вовремя выделить голосом нужные слова в такт дыханию Свирина, она говорила и смотрела вскользь его зрачка. Ее фразы складывались в замысловатую мелодию. Повышая и понижая голос, умело модулируя, Наталья привела его в состояние, близкое к трансу. Она мягко, ненавязчиво объясняла, что плохо ему от того, что его убеждения и взгляды находятся в противоречии с еще более глубокими принципами типа «не убий» и так далее. Поскольку слово более материально, чем мысль, необходим облечь мысль в словесную оболочку, выпустить ее в пространство. Не зря же люди делятся своими переживаниями с друзьями, ходят к исповеди: так они избавляются от напряжения, как будто спускают пар через предохранительный клапан. Здесь не было логики, но это было не менее убедительно, чем дерьмо, прущее из засоренной Свириным трубы.

Он смотрел на Наталью доверчиво, как ребенок.

– Значит, если я расскажу обо всем плохом, что сделал в жизни, мне станет легче?

– Не сразу, но станет.

– Хорошо, слушайте. Почему-то я вам верю.

Он говорил долго, Наталья даже испугалась, что пленки в диктофоне не хватит. Ей было противно, но она понимала: это необходимо. Наконец Свирин замолчал.

– Это все.

– Нет, не все, – возразила Наталья.

– Это правда все, – настаивал он.

– А Балаев и Калинкин? Кто убил их?

– Неужели я сказал и об этом? – потрясенно прошептал Свирин. – Но ведь их убил Сиверцев.

– Вы сказали, что виноваты в этом. Ведь если бы вы с друзьями не поступили так с той девушкой, он не убил бы их и не стал бы преследовать вас.

– Да, наверно, вы правы… – Свирина можно было собрать тряпкой в ведро и вылить, настолько он раскис. – Я признаю.

– Нет, Олег Михайлович, этого будет недостаточно. Поскольку все началось именно с той давней истории, просто признать вслух свою вину мало.

– Что же мне делать?

– Написанное слово более материально, чем сказанное. Когда вы пишете, вы вкладываете в этот процесс больше энергии.

– Вы хотите сказать, я должен написать?.. – Свирин взъерошил волосы и стал похож на старого бомжа – у него забрали станок, и он не брился уже несколько дней.

– Да, – Наталья достала из папки лист бумаги, ручку, протянула Свирину. – Пишите: «Я, Свирин Олег Михайлович, признаю, что виновен в смерти Сергея Павловича Балаева и Геннадия Федоровича Калинкина». Написали? Число и подпись. Видите, вы же не написали: «я убил». «Виновен» не значит «я – убийца». «Вина» – это на самом деле значит «причина». Вы просто признали, что вы – причина их смерти, понимаете?

Олег смотрел на Наталью, вытаращив глаза и приоткрыв рот.

– Понимаете? – снова спросила она.

– Да, – кивнул Олег.

Взяв у Свирина листок, Наталья усыпили его на двадцать минут и вышла из палаты. Спустилась на кухню, нашла Глеба и увела его к себе в кабинет. Прослушав запись, прочитав признание, он скептически усмехнулся:

– Наташа, зачем тебе это? Оправдаться в милиции? Да кто в это поверит? Он же псих!

– Запомни, солнышко, – Наталья спрятала кассету и листок в сумку, – лучшее вранье – это полуправда. Если хоть что-то из того, что он наплел, подтверждается фактами, поверят и всему остальному. В том числе и тому, что он убил Сергея и Генку. А я уверена, что он наследил, когда убивал Ирину.

– Ладно, тебе виднее, – махнул рукой Глеб. – И… когда?

– Я тут кое-что придумала, – Наталья заглянула в шкаф и щелкнула скелет по желтому черепу. – Не сама, правда, плагиат страшный, но, думаю, сработает. Когда, говоришь? В первую же дождливую ночь.

Дожди шли уже несколько дней, но Наталья была недовольна.

Нужен ливень. Настоящий потоп, говорила она. Лучше бы, конечно, гроза, но где ж ее взять в ноябре!

Глеб, посвященный в ее планы, с сомнением качал головой. Он считал, что Наталья слишком все усложняет.

– А если не получится? – спрашивал он. – Если он не захочет? Ты же сама говорила, что человека сложно заставить покончить с собой.

– Да не буду я его заставлять, – сердилась Наталья. – Глеб, ты не понимаешь ни черта, все уже сделано!

С тех пор, как Наталья столкнулась у своего дома с Сиверцевым, она ни разу туда не возвращалась, ночевала у Глеба. А ведь надо было еще навещать Аллу с Викой, привозить им продукты. Алла не жаловалась, но было видно, что ей тяжело. Наталья как могла пыталась подбодрить ее, обещая, что скоро все будет позади. Она беспокоилась за Вику: девочка сильно кашляла. В доме было холодно. Электричество включали всего на несколько часов в день, а печка-буржуйка не справлялась с промозглой сыростью. О том, чтобы помыться, не было и речи. Наталья подстригла Аллу под мальчика, а Вику и вовсе почти наголо. «А то у вас тут бекасы заведутся», – сказала она. «Кто?» – не поняла Алла. «Вши». – «Господи, Наташа, да откуда тут вши в такой холод?».

После обхода Наталья сидела в своем кабинете и смотрела в окно. С утра моросило, потом просветлело и даже выглянуло солнце. Но к концу рабочего дня собрались лиловые тучи с грязно-коричневой каймой и полило, да так, что буквально через несколько минут с потолка закапало. Наталья бросила в угол тряпку и задумалась. Она предпочла бы, чтоб все случилось в ее дежурство, не хотелось меняться с кем-то. В дверь постучали.

– Да, – крикнула Наталья. – Войдите!

– Наталья Николаевна, я к вам с просьбой, – в кабинет вкатился круглый, как шарик, Федор Иванович. Он наступил в растекшуюся лужу и чертыхнулся. – Извините, вы не могли бы подежурить за меня ночью? Я понимаю, вам неудобно, надо здесь оставаться после смены или ехать домой, а потом снова возвращаться. Но я вас очень прошу. У меня жена болеет, боюсь ночью одну оставлять. Просил Анну Альбертовну, но она наотрез отказалась.

Наталья сделала вид, что колеблется.

– Ну хорошо, – ответила она наконец, тщательно скрывая радость.

Федор Иванович поцеловал ей руку, сказал, что с него «пряник» и выкатился колобком. Наталья освободила кабинет Марку Исааковичу и ушла к Альбине, предупредив Глеба: сегодня. Она почти не удивлялась, что все так совпало. Наверно, само небо за нее. Только бы дождь не кончился.

Но он и не думал кончаться, а припустил еще сильнее. Наконец все, кроме нее, Глеба и дежурной сестры Тани, разошлись по домам. Последним степенно погрузился в бежевый «фольксваген» Хахиашвили. Наталья навестила своих больных, под конец зашла к Свирину.

Олег лежал на кровати, не зажигая света.

– Кто?.. Кто там? – сиплым шепотом спросил он.

– Это я, Олег Михайлович, – Наталья зажгла свет. – Я сегодня дежурю вместо Федора Ивановича. Зашла узнать, как у вас дела.

– Не знаю. Мне плохо. Мне не становится лучше, – Свирин заплакал, громко и некрасиво. Отвесив мокрую губу, он размазывал слезы по небритым щекам.

– Потерпите. Еще немного, и вам будет легче. Разрешите, я руки у вас вымою, испачкалась где-то.

Олег не ответил. Наталья вошла в крохотную ванную и, брезгливо морщась, засунула в глотку унитаза туго свернутый тряпочный пыж. Ничего не поделаешь, приходится повторяться.

Она поднялась к себе. Глеб сидел на кушетке и пытался разгадывать кроссворд. Им оставалось только ждать. Ждать, когда Свирин пойдет в туалет и спустит воду.

Через час с небольшим раздался телефонный звонок.

– Наталья Николаевна, у Локи унитаз засорился, – сказала Таня.

– А я при чем? – очень натурально возмутилась Наталья.

– Да он пытался там ковыряться, сантехник фигов, и вентиль сорвал. Вода хлещет.

– Ладно, не паникуй. Вызывай аварийку. А Глеб сейчас воду в подвале перекроет. Локи пока заберу к себе в кабинет. Ну, Глеб, с Богом, – добавила она, повесив трубку. – Иди.

Скоро Глеб привел дрожащего мокрого Свирина и вышел.

– Присаживайтесь, Олег Михайлович, – Наталья кивнула на кушетку. – Зачем же вы сами чинить полезли? Ладно, все исправим. Хотите, можете полежать, пока не починят и не вытрут.

Свирин лег на кушетку и задремал. Наталья сидела за столом и не сводила с него глаз. Дождь нужен был ей не только потому, что потолок протекал. В ненастье воля слабеет и человека становится на порядок более уязвимым и внушаемым.

В дверь заглянул Глеб.

– Порядок, – шепнул он. – Аварийка уехала. В палате – океан. Я и не думал, что так здорово все получится. Они подумали, что он сам тряпку засунул.

– Хорошо, – так же шепотом ответила Наталья. – Теперь электричество. А я займусь скелетом. Только смотри, не отключи случайно и внешнюю линию, с улицы должен быть свет.

– Йес, мэм! – Глеб козырнул и вышел.

Наталья отодвинула в сторону тазик, куда звонко капало с потолка и поставила под течь скелет. Капли разбивались о его макушку с равномерностью часового механизма.

И тут погас свет. Только с улицы пробивался слабый отблеск фонаря. Наталья вышла в коридор, громко хлопнув дверью. Английский замок защелкнулся.

Спустившись на второй этаж, она успокоила испуганную Таню: наверно, от дождя или из-за потопа где-то что-то замкнуло. Глеб электрик, он посмотрит. А если не сможет, придется снова аварийку вызывать.

Взревел телефон: на ночь все внешние линии переключали на пост. Наталья машинально сняла трубку.

– Извините, у вас не работает такой врач – Наталья Николаевна Гончарова? – спросил знакомый голос.

– Нет, вы ошиблись, – ответила Наталья и от досады закусила губу.

Он все-таки нашел ее! Но это уже неважно. Он уже не сможет помешать. Ничто не сможет помешать!

Она поднялась наверх. Глеб стоял у двери, приложив к ней ухо.

– Тс-с! Он проснулся. Сначала ломился в дверь и орал, потом замолчал. Черт, а это что такое? Твои штучки?

Из-за двери раздавался замогильный голос:

– Ты слышишь, как тикают часы, Олег? Они во мне. Они отсчитывают последние минуты твоей жизни. Потому что ты умрешь. Ты сам вынесешь себе приговор. Ты должен умереть. Слишком долго ты жил безнаказанно. Безнаказанно убивал, воровал, безнаказанно играл людскими судьбами. Ты должен умереть! Подойди ко мне! Посмотри на меня!

Голос умолк, но через несколько секунд они услышали крик Свирина:

– Господи, он в меня плюнул!

Наталья скорее угадала, чем увидела, как Глеб перекрестился.

– Он что, совсем рехнулся? – шепотом спросил он.

– Да нет, просто подошел к скелету, и на него попали брызги. Я и не думала, что получится так по тексту. Помнишь, я тебе сказала, что это плагиат? Так вот, если не ошибаюсь, Даль писал: один студент держал в каморке под крышей скелет. Однажды ночью проснулся в дождь и услышал тиканье часов, которых у него отродясь не было. Ему показалось, что часы внутри скелета. Подошел, а скелет ему вот так же вот в лицо и плюнул. Со студентом случилась нервная горячка. Ты оставил у него бритву?

– Да. Ну что, пошли? Осталось сорок секунд.

Наталья отперла дверь, и они протиснулись в кабинет. Внезапно вспыхнул свет: запрограммированный на полчаса размыкатель отключился. Глеб стал так, чтобы заслонить собою скелет.

– Ты слышал, что сказала твоя смерть? – жестко спросила Наталья.

Олег не отвечал. Его трясло. Глаза опять стали совершенно белыми. Наталья повторила вопрос.

И вдруг, молниеносным рывком, как разворачивается в броске ядовитая змея, Свирин кинулся к ней и схватил за горло.

– Это ты! – кричал он. – ЭТО ТЫ!!!

Наталья, которая могла убить его одним ударом, будто оцепенела. Глеб бросился ей на помощь, но Свирин с нечеловеческой силой оттолкнул его. Отлетев, Глеб ударился виском об угол стола. Сквозь звук удара Наталья различила тошнотворный хруст – хруст проломленной кости.

Свирин сжимал ее горло все сильнее. Бархатная чернота заливала все вокруг. Собрав в комок всю свою силу и всю свою волю, Наталья ударила Свирина в живот. Он ахнул и отпустил ее, но тут же рванулся к ней снова.

– Стой! Ты не можешь этого сделать! – хрипло сказала Наталья, глядя прямо в его белые глаза. – Это может сделать только Локи. Но Локи умер!

– Нет, – хитро улыбнулся Олег. – Ты сама сказала, что Локи не умер. Он спит.

– Локи умер! Попробуй, разбуди его.

Белые глаза засветились желтым кошачьим светом. На секунду Наталье показалось, что зрачки Свирина стали вертикальными, тоже как у кошки. Ей стало страшно: что, если ему удастся разбудить темное божество?!

– Локи! Локи!!! Проснись! – кричал Свирин, выражение торжества на его лице сменялось растерянностью, а свет в глазах погас.

– Локи умер, – медленно и четко повторила Наталья. – Я тебя обманула. Он не спит. Я убила его. Он мертв!

– Но если Локи умер, значит… я тоже мертв? – Свирин смотрел на нее, выпучив глаза. – Это ты… – прошептал он и вдруг задергался, как от удара тока. – Это ты, ты!!! – закричал Олег. – Нет!!!

Он распахнул окно, рванул решетку. Насквозь проржавевший металл не выдержал мощного натиска, решетка полетела вниз. Обернувшись на мгновение, Свирин вскочил на подоконник и с криком бросился вниз.

Подбежав к окну, Наталья увидела, как его тело слабо дергается, насаженное на чугунные пики ограды…

Преодолевая дурноту, она подошла к лежащему на полу Глебу, пощупала пульс, приподняла веко… Его лицо казалось таким безмятежным. Маленькая ранка на левом виске, почти не заметная под волосами… Она коснулась губами его лба и закрыла его ярко-синие глаза.

Потом Наталья убрала в шкаф скелет, спрятала в сумку диктофон и снова подошла к окну. Дождь поливал лицо Олега, пытаясь смыть стекающую изо рта струйку крови.

За ее спиной открылась дверь.

После разговора с Костей Малининым у Димы появилось чувство, что время уходит, что с каждой минутой его становится все меньше и меньше. А еще – что дело стремительно движется к развязке. Он совершенно забросил агентство, с утра до вечера прочесывая квадрат вокруг станции метро «Академическая».

Никаких результатов. Абсолютно никаких. От Кости он знал, что поиски Свирина тоже пока ни к чему не привели. Как будто оба растворились в воздухе. Дима начал опасаться, что Гончарова опередила его, и Свирина уже нет.

Успокоил бы его такой вариант? Нет. Почему-то он был уверен: Гончарову надо найти до того, как она разделается со Свириным. Но почему? Вот этого он не знал. Он вообще не знал, что скажет ей, если найдет. Когда найдет. Предложит отомстить вместе? Нет. Попытается остановить ее, отговорить? Тоже нет. Тогда что?..

Однажды вечером Дима решил еще раз обойти дома на Северном проспекте. Ему не давала покоя женщина за рулем синей «восьмерки», которая привезла Свирина из Лахты. Он был почти уверен, что машину из закрытой «ракушки» позаимствовала именно Гончарова. Похоже, мадам может все: менять внешность, драться, стрелять, угонять машины из закрытых гаражей. Похоже, она знала, что хозяин «восьмерки» далеко. А если не была его знакомой, тогда живет поблизости. Эти дома обследовал Лисицын. Дима ему доверял, но… предпочел все же убедиться самостоятельно.

Вот и «ракушка» с пресловутой «восьмеркой». А вот и женщина, выходящая из подъезда. Маленькая, миленькая.

Что?!

– Наталья Николаевна, подождите! Мне надо с вами поговорить!

Гончарова застыла на миг и вдруг бросилась во двор. Темный, грязный двор со множеством кустов и темных закоулков. Нечего было и думать догнать ее там. И все же он, как безумный, бродил, спотыкаясь, в потемках и звал Гончарову. Кончились эти поиски тем, что Дима поскользнулся и упал в лужу.

На следующий день он вернулся. Прикинулся несчастным влюбленным и выяснил то, что не удалось узнать участковому и вряд ли удалось бы любому липовому чиновнику. Невысокая блондинка действительно живет в этом доме. Во втором подъезде, на девятом этаже. Дима ждал, но Гончарова не возвращалась. Он ежедневно звонил Косте, но и о Свирине вестей не было.

Прошло еще несколько дней. Дима не мог думать ни о чем, кроме Гончаровой и Свирина. Ему казалось, что он и сам сходит с ума.

Сходит с ума?.. Свирин – психопат. Он обращался к психиатру. А Гончарова – психиатр…

Дима позвонил Косте.

– Скажи, а вы проверяли частные клиники? – спросил он.

– Проверяли. Ни Гончаровой, ни Свирина. Не понимаю, зачем тебе это надо, – проворчал Костя. – Сам же говорил, что больше этим не занимаешься. Тебя даже Калистратов уже не подозревает.

– Костя, я и сам не понимаю, зачем мне это надо.

Черт возьми, Лисицын тоже дал маху. Надо все делать самому!

Дима включил компьютер, вошел в телефонную базу данных и начал один за другим набирать номера частных медицинских клиник. Был уже поздний вечер, не лучшее время для справок. Кое-где его вежливо посылали подальше, предлагая звонить с утра, но чаще всего к телефону вообще никто не подходил. Однако он продолжал звонить. Какой-то тоненький голосок, похожий на комариный писк, зудел, что отложить это на завтра нельзя. Ни в коем случае нельзя.

Одной из последних значилась клиника неврозов «Эдельвейс».

«Нет, вы ошиблись», – произнес в ответ на его вопрос женский голос.

Дима замер. Этой короткой фразы было достаточно.

До клиники было достаточно далеко. Дождь лил, как из ведра. Да и Острова Дима знал не слишком хорошо. Свернув у моста, он сразу же заблудился. Кругом было ни души. Особняки – старые, еще дореволюционные дачи петербургской знати и новостройки – терялись в мокрых зарослях.

Дима остановился и огляделся. Ощущение того, что время на исходе, становилось все сильнее и тягостнее. Ему казалось, что какой-то пласт его жизни обваливается, уходит в небытие, словно край подмытого рекою берега. Где-то тикал часовой механизм бомбы, которую он не успевал обезвредить.

Откуда-то раздался истеричный собачий лай. Из-за стены дождя, которая в свете фар казалась непроницаемой, вынырнул похожий на гнома мужчина в дождевике. Он держал огромный клетчатый зонтик над грустным стаффордом. Собака задрала ногу, жалобно поскуливая: ей не терпелось поскорее сделать все свои дела и вернуться в теплый дом.

«Клиника? – переспросил из-под капюшона хозяин стаффорда. – Психическая? Так вы проехали. Надо вернуться до развилки и свернуть влево. Розовый дом. Он там один такой, не ошибетесь».

Собака снова заскулила и потянула поводок. Мужчина исчез, словно и не бывало.

Дима развернул машину и медленно поехал обратно, стараясь не пропустить развилку. Поворот – вот и розовый трехэтажный дом за высокой оградой из металлических копий. Выйдя из машины, он остановился в замешательстве: ни в одном из окон не было света. Дождь больно сек лицо, но Дима не замечал этого. И вдруг свет вспыхнул: на первом этаже и в одном из окон третьего. Откуда-то сверху послышались крики. Кричал мужчина.

Это Олег, подумал он. Гончарова здесь. Она его нашла.

Надо было поторопиться, попасть вовнутрь, надо было… что? Дима не знал. Он стоял, не обращая внимания на потоки воды, и смотрел на желтый прямоугольник окна. Там что-то происходило – он чувствовал это.

И снова раздался крик, в котором явственно слышалось: «Это ты!».

Внезапно окно распахнулось, и за клетками решетки показался темный силуэт. Рывок – решетка со звоном полетела вниз. Фигура вскочила на подоконник, выпрямилась, и Дима, нет, не узнал – угадал в ней Олега Свирина.

Налетевший порыв ветра швырнул в лицо дождевой залп, ослепив на мгновение. Дима не увидел, как Олег сделал роковой шаг. Короткий сдавленный вопль и отвратительный звук, который издает плоть, когда ее пронзает железо. Раздается наяву или в воображении – неважно.

Дима бросился вперед, словно мог что-то изменить, и замер. Тело на копьях еще шевелилось. Когда-то Олег с жестоким любопытством насаживал на булавки красивых, отливающих золотом и антрацитом жуков, нежных разноцветных бабочек…

Подняв голову, Дима увидел в окне женскую фигуру. Она исчезла, но скоро появилась снова. Женщина стояла и смотрела вниз – на скрюченное последней судорогой тело, бывшее всего несколько минут назад его другом и врагом.

Дима очнулся, бросился к входу и с силой надавил кнопку звонка. Где-то в глубине коридора раздалось дребезжание. Легкие женские шаги, испуганный тонкий голосок:

– Кто там?

– Мне нужно видеть Наталью Николаевну. Срочно!

Звон ключей, щелчок отпираемого замка.

Дима оттолкнул с дороги испуганную девушку и бросился к покрытой ковровой дорожкой лестнице. Второй этаж, третий. Длинный коридор. Та комната должна была быть в самом конце. Вот и она. Дима нажал на ручку и вошел.

С потолка капало. На полу лежал неподвижно одетый в зеленые брюки и блузу мужчина. У открытого окна, опираясь рукой на подоконник, спиной к нему, стояла невысокая светловолосая женщина.

– Света… – выдохнул Дима.

– Вы ошиблись. Меня зовут Наталья Николаевна, – лишенным всяческих интонаций голосом ответила Светлана…

Глава 29.

Я узнала обо всем случайно. Может, и были какие-то подозрения, но я старательно гнала их прочь. Нет, говорила я себе, такого просто не могло быть. Димка – такой же придурок, как и все прочие мужики. Кроме Олега. Вот кто настоящий. А я-то боялась его, разве что не ненавидела…

Правда, после того разговора с Димкой в Катином садике Олег стал гораздо резче. Что ж, наверно, так и должно быть, говорила я себе. Просто перестал бояться, что я вернусь к Димке, понял, что я – его.

Как-то летом я пришла к Олегу. Его родители были на даче. Я приготовила ужин, но тут выяснилось, что хлеба нет ни крошки. Олег подхватил авоську и побежал в булочную. Вот тогда-то и раздался звонок.

Я открыла дверь. На пороге стоял странноватого вида парень. Несмотря на жару, он был одет в теплый свитер. Плечи опущены, голова втянута в плечи. Мне показалось, что его отчаянно знобит.

– Ты кто? – спросил он.

– А ты кто? – машинально отозвалась я.

– Я – Шурик. А ты девчонка Олега?

– Ну, можно и так сказать. Олега нет, придет минут через десять. Можешь подождать.

– Спасибо.

Буквально отпихнув меня в сторону, Шурик влетел в квартиру и прямо в ботинках, оставляющих грязные следы, потопал в комнату.

– Кофеек есть? – нахально поинтересовался он. – А водовка?

– Слушай, ты бы не борзел, а? – возмутилась я. – Или жди на улице.

– Ха! Попробуй-ка меня выставить!

Он вскочил и начал расхаживать по комнате, лапать безделушки, вытаскивать с полок книги, между делом пялясь на мои коленки. Мне стало не по себе. Олег задерживался.

– Слушай, киска, – Шурик подошел ко мне вплотную. Меня замутило от запаха немытого тела. – Мне срочно нужны деньги. Твой Олег – настоящий жид, за копейку удавится. А мне нужно, – с нажимом повторил он.

Я посмотрела в его мутные глаза с расширенными зрачками и все поняла. Разумнее было промолчать, но Остапа, как всегда, понесло.

– И что же тебе нужно? – ехидно поинтересовалась я. – Кокаинчик, героинчик? Или анаши полпуда?

– Самая умная, да? – так же ехидно спросил он. – Правильная, да? А что, Олежек твой кислоткой не балуется?

– Что?!

– Что слышала, фифа! Я сам ему перед Новым годом приносил. Только он насвистел, что хочет над дружбаном пошутить. Мол, чтоб тот повеселился и других повеселил. Так я и поверил. А ты чо, не в курсе?

Вернулся Олег, они о чем-то говорили в другой комнате, но мне было все равно. Олег не употреблял наркотики, в этом я была уверена. Новый год…

Я ничего не сказала ему. Какое-то время еще пыталась обманывать себя: мол, он так сильно влюбился в меня, что пошел даже на это. Но ничего не получалось. Я прекрасно понимала: Олег ни капли меня не любит. Просто он всегда терпеть не мог Димку, вот и придумал, как ему насолить. Но тогда почему он держит меня при себе? Только потом я сообразила, что дело в его раздутом до небес самолюбии и жажде самоутверждения за счет окружающих. Подчинять себе другого человека, получать удовольствие от его унижения… Он продолжал мстить Димке за то, что тот никогда не хотел ему подчиняться.

Тогда, зимой, меня тоже грызло уязвленное самолюбие. И я приняла месть Олега за искренние чувства, потому что они грели это самое уязвленное самолюбие. А потом… Я все равно оставалась с ним. Потому что не могла вернуться к Димке. Наверно, таким образом я наказывала себя, за то, что бросила его.

Но так не могло продолжаться долго. Олег становился со мной все более грубым. Похоже, он тоже тяготился мною, но не мог уже без мальчика, то есть девочки, для битья. Я даже и не заметила, как осталась без подруг – все они не устраивали Олега.

Прошло лето, началась осень. Я твердо решила расстаться с Олегом, но… По правде говоря, я по-прежнему боялась его и откладывала разрыв со дня на день.

Мой день рождения Олег предложил отметить у него на даче. Я заготовила целую речь, суть которой была в следующем: давай расстанемся друзьями. Я наивно полагала, что это тронет его и он не будет возражать, тем более в такой день.

Было холодно, ночью шел снег. Мы приехали на дачу утром, чтобы вернуться засветло. Сели за стол. Я не пила, Олег едва пригубил вина, зато Сергей с Генкой во всю налегли на водку. Красные, тупые физиономии, громкий смех… Олег с милой улыбкой рассказывал похабные анекдоты. Я почувствовала, что закипаю.

Улучив минутку, я вытащила Олега в соседнюю комнату.

– Ну? – сказал он, глядя на меня со своей обычной снисходительной ухмылочкой.

Вся моя сто раз отрепетированная речь вылетела из головы, и я брякнула:

– Я тебя ненавижу!

– Велика важность! – презрительно хмыкнул он. – Мне это не мешает тебя…

Вот это последнее грязное словцо и сдетонировало. Не помню точно, что ему орала. Кажется, обещала рассказать всем и каждому о его шалостях с наркотиками. О том, как он поступил с Димкой…

Он ударил меня по лицу – сильно, наотмашь. Я отлетела в угол и осталась сидеть на полу, слизывая кровь с губы.

– Серый, Генка! Идите сюда! – крикнул Олег. – Вот тут Светочка что-то нервничает. Я думаю, это от половой неудовлетворенности, – сказал он, когда они вошли. – Какая жалость. Наверно, меня одного ей не хватает. Ну, не волнуйся, Светик, мы тебе поможем. Ведь мы же твои друзья.

Еще можно было вырваться, убежать, но я слишком поздно сообразила, что они собираются делать. Момент был упущен.

Они насиловали меня по очереди. Все трое. Двое держали, один делал свое дело. То, что только могла изобрести пьяная фантазия. Рот заткнули моими же колготками. Я хотела только одного: умереть. Или хотя бы потерять сознание.

Олег был последним. Застегивая брюки, он сказал:

– Надеюсь, теперь ты довольна? Или повторить?

– Повторить! Повторить! – завопил Генка. Его лицо исказила тупая скотская похоть.

– Нет. Повторить всегда успеется. Для разнообразия сделаем по-другому.

Олег подошел ко мне поближе и ударил ногой в живот. Тут они все набросились на меня и стали избивать. Лицо, грудь – все залило огнем. Я не представляла себе, что может быть такая боль.

Я все-таки потеряла сознание. А когда очнулась, в комнате никого не было. С веранды доносились голоса. С трудом поднявшись, я натянула брюки и подошла к приоткрытой двери.

– Ну и что мы будем с ней теперь делать? – спросил Сергей. Судя по голосу, он слегка протрезвел. – вы хоть понимаете, что мы натворили?

– Мы поимели не в меру оборзевшую девку, – все так же насмешливо отозвался Олег. – Группенсекс. Но вообще-то ты прав. Если она сейчас пойдет в милицию, нам всем мало не покажется. Следовательно…

– Нет! – выкрикнул Генка.

– Ты спятил, Свирин, – ошеломленно добавил Сергей.

– У вас есть другие варианты? Ты знаешь, Жирный, что на зоне делают с такими, как ты? С такими, как мы? Их ставят раком и имеют все по очереди. Я уж не говорю о том, что в такой позе придется стоять лет пятнадцать.