Текст книги "Анатомия страха"

Автор книги: Татьяна Рябинина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 26 страниц)

– С моими детьми, – Костя надулся от гордости, как индюк.

Дима обалдело заморгал глазами.

– У меня теперь двое детей, жена и вроде как теща, – очень понятно объяснил Костя.

– А поподробней?

– У меня есть жена Света. Правда, мы еще не расписаны, потому что Светка пока не хочет. Она вдова, у нее двое детей. А еще с нами живет мать ее мужа, инвалид. Светке она свекровь, а мне... Пусть будет теща.

– А дети большие? – никак не мог опомниться Дима.

– Одному пацану шесть, другому четыре. Классные ребята.

– Зовут тебя папой?

– Зачем? Костей. Приходи в гости. Нет, серьезно. Запиши телефон. Звони и приходи.

– Ладно. Если не арестуют, то приду, – вздохнул Дима.

– Типун тебе на язык, Димка! – рассердился Костя. – Все выяснится. Калистратыч не дурак, он от нефиг делать не сажает. А против тебя нет ничего. Все, я побежал. А ты обязательно приходи, а то обижусь.

Сев за руль, Дима какое-то время просто сидел, не заводя мотор. Надо было успокоиться и прийти в себя. Мало утренних заморочек и допроса, так еще и Костя. Неожиданно он понял, что завидует приятелю. Не потому, что неведомая ему Света (Света!) не хочет идти в загс, нет, дело в другом. Это какая же должна быть женщина, чтобы убежденный холостяк захотел жениться, не взирая на наличие двоих детей и совершенно чужой старухи-инвалида!

– Но ведь я уже все рассказала, – удивилась секретарша Геннадия, маленькая светленькая Любочка, чем-то похожая на молодую Надежду Румянцеву – не Любовь Алексеевна, даже не Люба, а именно Любочка.

– Я не из милиции, а из частного детективного агентства. Действую по поручению жены Геннадия Федоровича.

Это была неправда, жену Геннадия Дима еще не видел, но решил, что в подробности вдаваться не стоит.

– Так вы частный детектив? – глаза Любочки округлились, и даже голосок стал таким же, округленным. – Да, конечно, спрашивайте, расскажу, что надо.

Дима в сотый раз подивился парадоксу: вполне законопослушные граждане всячески уклоняются от контакта с милиционером, которому обязаны помогать по закону, а неведомому шерлоку холмсу, которого вполне имеют право послать в далекие края, выкладывают все, как на духу.

– Скажите, – спросил он, – что-нибудь осталось: ежедневник, записная книжка, в компьютере записи?

– Нет, все забрали. Ежедневник. Он в кабинете остался. А книжка, наверно, у него была. Не знаю.

– Ладно... Любочка, вспомните хорошо тот день. Какие-нибудь необычные звонки, посетители...

– Посетителей вообще не было. Ну, посторонних. Только наши – юристы, экономисты. Звонки тоже обычные. Хотя, нет... Постойте... Надо же, только сейчас вспомнила!

Девчонка явно лукавила. Ничего она не забывала. Просто – опять же! – не захотела почему-то делиться с опером. Может, не понравился.

– Звонила секретарь некого Тищенко. Просила передать, что встреча на прежнем месте. Кажется, в восемь.

– Тищенко? – переспросил Дима. – Вы знаете, что за Тищенко?

– В том-то и дело, что нет. Я с Геннадием Федоровичем три года работала, всех его постоянных партнеров, деловых знакомых знаю, ну, по имени-отчеству, по должности. А про этого Тищенко – ничего. Или эту. Он... или она... Короче, звонит только секретарь – женщина, что-то передает.

– И давно звонит?

– Ну... месяца четыре. Раза так два в неделю.

– А после смерти Геннадия Федоровича не звонила?

– Точно! Звонила. В понедельник.

Ах ты маленькая врушка! Забыла, как же! Вот только почему врешь?

– Что спрашивала? Или передавала?

– Что и обычно. Что его будут ждать в половине пятого. Где и всегда. Я сказала, что Геннадия Федоровича нет. И неизвестно, когда будет. Мы же тогда еще не знали, что он... что его...

– Она всегда говорила одно и то же?

– Ну... Обычно да. Встреча там же. Только сначала было в восемь, потом в девять, потом снова в восемь, в семь, в шесть, в пять. Я помню, потому что записываю. Один раз сказала, что встреча отменяется. И пару раз просила перезвонить Тищенко.

– Значит, в понедельник – в половине пятого... – задумчиво повторил Дима. – А до того – в восемь...

Он позвонил в «Аргус» и попросил одного из сотрудников немедленно приехать на Лиговский с АОНом и аппаратурой для записи с телефона.

– Значит так, Любочка, сейчас приедет наш сотрудник. Я вам телефонный аппарат поменяю. Если кто спросит, скажете, что милиция. А если вдруг из милиции кто нагрянет... Скажете просто, что аппарат сломался, поставили другой. Идет?

Любочка радостно кивнула. Она смотрела на Диму с таким восхищением, что ему стало неловко. Похоже, для нее он – Шерлок Холмс, Эркюль Пуаро и... кто там еще – в одном лице. Девочка явно злоупотребляет детективами. Скверно, в ее возрасте лучше читать любовные романы. А еще лучше – не читать, а участвовать. Может?.. Нет, лучше не надо.

Дима достал визитку и протянул девушке.

– Любочка, если эта самая «секретарь Тищенко» позвонит, вы сразу же включите магнитофон. Постарайтесь говорить с ней подольше. И непременно запишите номер телефона. А потом сразу позвоните мне.

Она кивнула. Потом смешно нахмурила бровки и надула губы. Видимо, это обозначало мыслительный процесс. Дима ждал.

– Знаете, – наконец сказала она. – Он... Геннадий Федорович после того звонка был какой-то взволнованный. По кабинету ходил взад-вперед – у него паркет скрипит сильно. Вид у него был какой-то... То ли обрадованный, то ли удивленный. Как будто ему любимая женщина очень неожиданно свидание назначила.

Ай да Люба! Ай да... Ну, неважно кто. А он-то – суперсыщик! Шантаж, угрозы, темные делишки...

Наконец прибыла техника. Дима все подключил, объяснил Любочке, как с ней обращаться, и пошел было к выходу, но на пороге его остановил телефонный звонок.

– Инвестиционный фонд «Ладожский», добрый день, – промурлыкала Любочка и вдруг, сделав страшные глаза, замахала Диме рукой. Другой, прижимая трубку плечом, она включила громкую связь и магнитофон.

Надо же, какая удача! Хотя... удача или нет – еще неизвестно.

– Прошу прощения, но Геннадия Федоровича сегодня уже не будет, – сказала Любочка, так, как Дима ее научил. – Если хотите, оставьте сообщение.

– Пусть он позвонит Тищенко. На работу. Сразу, как сможет, – ответил женский голос, низкий и достаточно приятный.

Дима показал на губы: говори, говори, не заканчивай!

– А вы уверены, что Геннадий Федорович знает телефон? У него недавно пропал дипломат с записной книжкой.

– Да нет, должен знать. Но... – женщина заколебалась. – Запишите на всякий случай.

Любочка записала номер на листочке. Дима взглянул на табло определителя: точно.

– Если Геннадий Федорович спросит... Нет, ничего больше не надо. До свидания.

– Ну, что скажете? – спросил Дима.

Любочка страдальчески наморщила лоб.

– Может, я ошибаюсь... Мне кажется, это не тот голос. Вернее, тот... Сейчас тот и в понедельник тоже. И раньше. А в четверг, когда Геннадий Федорович пропал, – нет. Похожий. Я еще тогда подумала. А сейчас это было громко. У меня слух хороший, музыкальную школу с отличием закончила, – девушка чуть порозовела.

– Здорово! Пианино, скрипка?

– Виолончель. Хотела в консерваторию поступать, да не вышло. Дмитрий Иванович, а еще надо будет записывать?

– Нет. Я сейчас вам старый аппарат обратно поставлю. Спасибо, вы мне очень помогли.

Любочка сникла.

Интересно, чего это она так расстроилась, подумал Дима. Хотела подольше поучаствовать в детективном сюжете? Или надеялась на продолжение знакомства? Жаль разочаровывать девочку, но ничего не поделаешь.

Он собрал аппаратуру в сумку, узнал, когда будут похороны и вышел на улицу. Из машины позвонил в «Аргус» Лене и попросил пробить номер по базе данных. Через пару минут ответ был готов: налоговая инспекция Центрального района.

Инспекцию эту Дима знал: там работал один из его клиентов. Все дело было в том, что фамилия начальника, у которого могла быть секретарша, была никак не Тищенко. По крайней мере, месяц назад. Придется разбираться на месте.

Он зашел в приемную и улыбнулся сидящей за компьютером миловидной блондинке в бежевом костюме как своей любимой и единственной.

– Слушаю вас, – улыбнулась в ответ девушка.

– Скажите, пожалуйста, чей это номер? – он протянул ей листочек.

– Мой. То есть приемной, – улыбка на ее лице медленно гасла. – А что случилось? Кто вы такой?

– Директор детективного агентства «Аргус» Сиверцев Дмитрий Иванович. Вы, конечно, на мои вопросы отвечать не обязаны, я могу вас только попросить, но... Как вас зовут?

– Женя, – прошептала девушка. – То есть Евгения Васильевна. Тищенко.

Опаньки! Что называется, в десятку. Секретарь Тищенко. Просто, как апельсин. Ничего кроме правды.

– Евгения Васильевна, я еще раз повторяю, вы не обязаны отвечать на мои вопросы. Но все же вам лучше ответить, потому что через день-другой здесь появится милиция, и вы уже будете обязаны давать показания.

Почему предпочтительнее отвечать именно ему, а не милиции, Дима, спроси Евгения об этом, сказать не смог бы. Но главное было не дать ей опомниться. Буря и натиск!

Хорошо, я отвечу. Но что все-таки случилось? – лицо девушки с круглыми от страха глазами и вздернутым носом напоминало мордочку испуганного пекинеса.

– Вы звонили сегодня в инвестиционный фонд «Ладожский»? Геннадию Федоровичу Калинкину, точнее его секретарю?

– Д-да, – с запинкой ответила Евгения.

– По чьему-то поручению или от себя?

– От себя. Но что...

– Калинкин убит, – жестко прервал ее Дима. – Убит в прошлый четверг у себя на даче. После того, как вы позвонили и через секретаря назначили ему встречу. В восемь часов вечера. На том же месте.

– Нет! – выкрикнула Евгения и залилась слезами. – Я ему не звонила. Меня на той неделе вообще в городе не было. Я в Тверь ездила к сестре.

– Что вам мешало позвонить из Твери?

– Я не звонила!!!

Из кабинета выглянул пожилой мужчина в сером твидовом пиджаке, посмотрела, вскинув брови, на Диму, на рыдающую Евгению и снова исчез, не сказав ни слова.

– Хорошо, Евгения Васильевна, – мягко, но настойчиво начал Дима. – Скажите, почему вы постоянно звонили ему, а не он вам?

– Да потому что он мне вообще не звонил. Только в крайних случаях. Мы с ним все в шпионов играли – так уж он боялся, что его драгоценная женушка пронюхает.

Вот ты сама все и сказала. А Любочка молодец!

– Значит, у вас были близкие отношения?

– Да! – закричала девушка. – Да, да, да! Мы с ним спали, спали! Вы это хотели знать?

Дима не ответил. Он смотрел на нее, как на экзотического зверя.

– Извините, – прошептала Евгения. – Это так ужасно, так неожиданно...

Начальник снова выглянул в приемную.

– Евгения, что здесь происходит? Что за крики? – сухо поинтересовался он.

– Простите, это ко мне. Из... милиции.

– Да. Она у нас свидетелем проходит. Не хотели вызывать повесткой, – подыграл Дима. – Сейчас закончим.

Понимающе кивнув, начальник вернулся в кабинет.

– Дмитрий...

– Иванович, – подсказал Дима.

– Дмитрий Иванович, – уже спокойнее сказала Евгения, но было видно, что спокойствие дается ей с трудом, – меня действительно не было в городе всю прошлую неделю. Вы можете это проверить. Из Твери я Геннадию не звонила. Это вы тоже можете проверить. В четверг я весь день была в доме сестры, на глазах четырех человек, никуда не выходила. Телефона у них нет. Ни сотового, никакого. Наверно, кто-то знал, как именно мы договариваемся. Кто-то позвонил вместо меня и назначил встречу... вы сказали, в восемь вечера?

– Да. А это важно, что в восемь?

– Еще бы! Я боюсь темноты, а там надо через поле идти. Мы всегда договаривались так, чтобы я засветло до дачи добралась. А обратно он меня подвозил до автобуса.

– А вы всегда встречались на даче?

– Да. Только один раз были в ресторане. В «Афродите». Когда только познакомились.

– Когда это было? – Дима снова почувствовал себя ищейкой, которая вот-вот возьмет след.

– В начале мая. Он приходил сюда по каким-то своим налоговым делам. Пригласил поужинать. Ну и... Он очень боялся, что жена узнает. Говорил, что никак не сможет развестись. Да я и не настаивала.

– Можно узнать почему? – удивился Дима. Да что это вдруг у всех за любовницы, которые замуж не хотят?!

Евгения вздохнула, покрутила на пальце недешевое колечко с дымчатым топазом, наверно, подарок Геннадия.

– Да какой из него муж? Он, конечно, очень хороший... был. Добрый, мягкий, щедрый. Но очень слабый. Безвольный. Я удивлялась, как он только такой пост занимает. Всего пугался...

– Он рассказывал о себе, о друзьях, о своем прошлом?

– Очень мало. Почти ничего. Пыталась спрашивать, но он так неохотно отвечал, что я поняла: не стоит. Если человек хочет, он сам о себе рассказывает, еще и не остановишь. Я тоже не люблю кому-то о личных делах рассказывать. Поэтому и понять не могу, кто же узнал... Мама знала, что я с женатым мужчиной встречаюсь, но больше ничего. Подруг близких у меня нет. А что Гена мог кому-то рассказать... Нет, не верю. Он бы не рискнул.

Дима подумал о Любочке. Может, она? Может, поэтому и соврала, что забыла о звонке? Но тогда почему рассказала все ему? Нет, не похоже. Да и откуда она могла узнать, следила за Геннадием, что ли?

Повисла пауза. Евгения напряженно разглядывала царапину на столе. Дима видел, что она едва сдерживает слезы.

– Понимаю, это нелегко, – осторожно сказал он. – Но постарайтесь вспомнить, может быть, было что-то странное, как бы вам сказать...

– Я поняла, – перебила Евгения. – Было. Месяца два назад. Тогда Гена с дачи подвез меня до автобусной остановки и вышел из машины сигарет купить. В ларьке. Было еще светло. И я увидела, что за павильоном стоит женщина. Понимаете, она как будто пряталась и за нами следила. Заметила, что я ее увидела, и сразу ушла. Я Гене рассказала, он сначала испугался, но потом сказал, что никого с такой внешностью не знает.

– Как она выглядела?

– Вроде, пожилая, лет пятидесяти. Седая, волосы в пучок собраны. Невысокая. Не знаю, худая или нет, на ней балахон какой-то коричневый был. Но и не толстая. Неряшливая какая-то. А вот лицо... Трудно описать. Я бы ее, наверно, узнала. Но лицо какое-то... никакое. Как из пункта приема вторсырья. Морщин мало, но старое. А потом... через пару недель где-то, я была на Лиговке, недалеко от фонда. И мне показалось, что я ее снова увидела. Но только не старуху. Ей было лет тридцать. Модно одетая, с длинными темными волосами. А лицо – то же. Только как будто его постирали и погладили. Я еще подумала, что мне Генина паранойя передалась...

Увидев, что Дима расправился с бифштексом Автандил-Вадик принес ему еще кофе и пирожное – маленькую черепашку с шоколадным панцирем и головкой из заварного теста. Дима попытался расплатиться, но Вадик возмущенно замахал руками и пообещал обидеться.

Подъедая «черепашку», Дима пытался суммировать все, что знал раньше, и то, что узнал сегодня.

Чтобы разузнать побольше, Гончарова устроилась на работу к Сергею. Сблизилась с ним, узнала, что хотела, и на финансовый компромат выманила... куда? Не в лес же. Значит, куда-то, откуда его можно было увезти в лес на машине – не тащила же она его на руках. Но все равно, как-то ведь он попал в муравейник. Может, усыпила, как Генку? Тогда все равно как-то должна была его волочить. Или у нее был сообщник?

Разделавшись с Сергеем и подбросив Олегу письмо, Гончарова – Дима уже не сомневался, что это ее рук дело – взялась за Геннадия. Похоже, ей надо было не просто убить, а убить пострашнее, поэффектнее. Чтобы посильнее напугать Олега? Она что, действительно хочет довести его до психушки? Ничего себе месть!

Что мы имеем? Она выслеживает Генку с дамой и каким-то образом узнает, как именно они назначают свидания. Каким образом – вот первый вопрос. Слушала телефонные разговоры? Ладно, пока оставим. Внешность – номер два. Конечно, для женщины изменить имидж – не проблема. Невысокие и худощавые выглядят моложе своих лет. Но даже для них двадцатилетний разброс – многовато. Могла Евгения ошибиться? Могла, конечно. Могла придумать? Тоже могла. Но если допустить... Профессиональный грим? В комплекте со шпионской техникой? Блин, Никита какая-то получается. Рейнджер-престидижитатор. Ну просто убиться веником!

Глава 12.

В среду вечером Олегу позвонила Ирина и, захлебываясь слезами, сказала, что Геннадий убит.

Он не любил затасканные фразы, но сказать по-другому было сложно: земля ушла из-под ног.

– Подожди, Ира, не ори!

Хватая воздух, как рыба – открытым ртом, Олег доплелся до кресла и рухнул в него. Воздуха не хватало. Он стал твердым и колючим, застревал в горле. Смерть стояла за спиной, она парила в воздухе, пустыми глазницами смотрела из-за оконного стекла. Смерть шелестела облетающими листьями, громыхала трамвайными колесами, человеческими голосами бубнила о чем-то с экрана телевизора. Хрипло каркали, пожирая падаль, вороны. Человеческие останки, разлагаясь под землей, пытались вернуться обратно травой и цветами. Люди рождались на свет только для того, чтобы умереть...

– Ты слушаешь? – голос Ирины звучал резко и отвратительно, как напильник по стеклу.

– Как? – с трудом вытолкнул из себя Олег.

– Ты еще спрашиваешь? Это ведь ты виноват! Ты убил их обоих! – в голос рыдала Ирина.

– Ира, ты что, спятила? Или напилась?

– Я все про тебя знаю. Все! Сволочь облезлая! Может, ты и не сам, ты же барин, у тебя холуев хватает...

– Ира...

– Что Ира? Что Ира? Ты доволен? Рад? Счастлив? Боже мой, какая же я идиотка! За себя испугалась! Рассказала бы все – и был бы Генка жив.

– Ирочка, у тебя истерика. Что ты несешь? – ничего не мог понять Олег.

– Это у тебя, гадина, будет истерика, когда на нары сядешь! – выкрикнула Ирина и бросила трубку.

Нетвердыми шагами Олег подошел к бару, достал бутылку «Абсолюта» и рюмку, которую, подумав, заменил на высокий бокал для коктейлей. Налив до половины, выпил – жадно, захлебываясь, не ощущая ни вкуса, ни запаха.

«Вода!» – подумал он, но тут теплая волна залила лицо, стекла на грудь. Приятно защипало переносицу.

С бутылкой и бокалом Олег снова устроился в кресле. В комнату заглянула Илона, готовая к выходу: зеленое вечернее платье, длинное и узкое, с высоким разрезом на боку, парадная прическа, изумрудное колье в тон глазам.

– Уходишь? – поинтересовался Олег.

Илона молчала, глядя то на мужа, то на бутылку.

– Теперь уже не знаю, – наконец ответила она. – Алла ушла, но мне не хочется оставлять Вику, когда ты в таком состоянии.

– В каком состоянии? – заорал Олег, радуясь поводу выплеснуть все свои злобные эмоции. – Я выпил всего пятьдесят грамм.

– Ага, из бокала для коктейля, – усмехнулась Илона. – К тому же эта бутылочка еще утром была целая. Если бы это не было важно, я осталась бы дома. Позвоню Алле, может, согласится вернуться.

Няня жила недалеко и пришла уже через полчаса. Она любила девочку, да и деньги, которые Илона щедро платила за работу сверх положенных десяти часов в день, были для нее нелишними. За эти полчаса Олег успел выпить еще. Когда Илона снова вошла в гостиную, он помахал ей по-брежневски – раскрытой ладонью из стороны в сторону.

– Алла пришла и останется на ночь. Можешь надираться дальше. Надеюсь, ты не будешь к ней приставать

– Аллочка – прелесть, но не в моем вкусе.

– Ну тогда я пошла.

– Иди, иди, блядуй, сучка! – Олег сказал это тихо, себе под нос, но Илона услышала.

Она ослепительно улыбнулась и медленно подошла к нему, ступая, как большая дикая кошка. Пощечина была настолько сильной, что левая сторона лица моментально онемела. Задохнувшись от боли и неожиданности, Олег смотрел на Илону, которая, прищурив глаза, мягко растягивала слова:

– Если ты еще раз посмеешь повысить на меня голос или сказать что-нибудь подобное, я сразу же подам на развод. И ты останешься нищим бухгалтером в двухкомнатной квартирке. И Вику никогда больше не увидишь, потому что я добьюсь, чтобы тебя через суд признали недееспособным. Ты ведь был у психиатра, так? Это ты перед кем угодно можешь изображать Наполеона, Коммутатор хренов. А я прекрасно знаю, какой ты на самом деле: маленький трусливый недоносок! И поэтому я тебя нисколечко не боюсь!

Олегу казалось, что он смотрит фильм ужасов: под тонкой оболочкой лица Илоны прятались другие лица, они выплывали на поверхность, как большие жирные пузыри, лопались и поднимались снова. Вот Светлана: «Что скажут в твоем драгоценном институте?». Людмила-Кошмарик: «Да у тебя духу не хватит убить меня самому». Маленькая Наташа Гончарова: «А если обо всем узнает твоя жена?». Лица становились все больше, они уродливо искажались, как в кривом зеркале, надвигались и наконец поглотили его...

Когда Олег очнулся, жены в комнате уже не было. Хлопнула входная дверь, каблуки звонко процокали по кафельной плитке, загудел лифт. Потирая горящую щеку, Олег налил в бокал еще водки, снял трубку и набрал номер Ольги.

– Оленька, здравствуй, Свирин беспокоит... Оленька, ты в курсе, что случилось с Геной? Мне звонила Ира, она в истерике, наговорила черт знает чего...

– Она мне тоже звонила, – сухо перебила Ольга. – Извини, я не могу сейчас разговаривать.

– Да может мне, в конце концов, объяснить кто-нибудь, что происходит?! – заорал он. – Что за бабы, черт вас дери!

– Не кричи на меня, пожалуйста.

– Оля! – обморочная пелена подступила снова. – Я клянусь тебе, я ничего не понимаю. Поговори со мной. Мне плохо, Оля!

Последние остатки уверенности слетели с него, как взятый на прокат карнавальный костюм. Остался только страх. Животный нерассуждающий ужас. Каждый раз, когда ледяная волна накрывала его с головой, казалось, что так страшно ему еще никогда не было – и уже никогда не будет. Но страх рос, бродил, вспучивался, как содержимое сортира, куда изобретательный вояка бросил в жару пачку дрожжей.

– Значит, тебе плохо... – помолчав, сказала Ольга. – Интересно, а как плохо было Гене?

– Оля, что с ним... сделали?

– Посадили в подвал на его же даче, приковали к батарее, пустили газ от выхлопной трубы. Он отпилил себе руку тупой пилкой. Но дверь оказалась запертой. Вот и все, – бесцветным голосом сказала она.

– Отпилил руку?! Но ведь он же...

– Да, я знаю. Не выносил вида своей крови. Тем страшнее ему было. У тебя все?

– Оля, – Олег сжимал трубку так, что пальцы побелели от напряжения. – Ирина сказала тебе, что это я заказал Генку. Но это неправда! Я знаю, кто это сделал!

– Да? И кто же? – в голосе Ольги ирония мешалась с недоверием.

– Сиверцев!

– Кто?

– Димка Сиверцев. Не говори, что не знаешь такого. Он был на похоронах Сергея, разговаривал с тобой. Это он убил их обоих. Или заказал.

– Я знаю Сиверцева. Ты окончательно спятил, Олег. Я не желаю обсуждать этот бред. Всего хорошего.

– Подожди, Оля, ты же ничего не знаешь. Ничего! Ни о Сергее, ни о Генке, ни обо мне. И о Сиверцеве тоже ничего не знаешь. Если бы...

– Я не хочу ничего знать, – обрезала Ольга. – До свидания.

– Подожди! Скажи хотя бы, когда похороны.

– Ирина не хочет, чтобы ты приходил.

– Да мне плевать, что она хочет, – взорвался Олег. – Говори, когда!

– Ну, как знаешь, – вздохнула Ольга. – Смотри, чтобы она не выцарапала тебе глаза. В пятницу в двенадцать, на Смоленском.

Положив трубку, Олег залпом выпил. Водки в бутылке оставалось на треть. Он еще никогда в жизни не пил вот так – стаканами, без закуски.

Теперь еще и Ольга! С ней у Олега и так были достаточно сложные отношения. Больше сильных и ярких личностей Олег не любил только сильных, ярких личностей, которые отказывались ему подчиняться. Ольга безусловно была такой. Не слишком красивая, всегда спокойная, она напоминала остывшую планету, весь жар которой внутри, в ядре. Он пытался очаровать ее, соблазнить – ничего не вышло, казалось, Ольга просто не заметила его стараний. Пробовал подавить, принизить, но это тоже не принесло успеха. Олег выглядел моськой, которая кидается на слона, и от этого жену Сергея искренне ненавидел. Жену? Как же, жену! Гражданский брак еще в тридцатые годы отменили. В милицейских протоколах правильно пишут: сожительница. Об этом он не раз ехидно говорил Сергею, но тот упорно именовал Ольгу супругой.

Сильных личностей Олег делил на две категории: «кирпичи» и «мячи». «Кирпичи» подчинялись еще больше силе по принципу «против лома нет приема, если нет другого лома». С «мячами» было сложнее – на любой удар они упруго реагировали не менее сильным ударом. Их можно было только раздавить, растоптать, размазать. Но Ольга в эту классификацию не вписывалась. Она была «болотом», которое внешне спокойно и даже равнодушно гасит любое усилие. Но в термине этом был и другой, зловещий смысл: чем-то неуловимым Ольга напоминала Светлану...

Конечно, он давно мог бы уничтожить Ольгу, рассказав ей всю правду о Сергее. Но раньше это было небезопасно. В криминальной среде сроков давности нет, а такое не прощают. Пока тайна была под замком, все было в порядке. Но стоило Серому открыть рот – и начался кошмар... Что ж, теперь все равно история выплыла на поверхность. Так что можно не отказывать себе в удовольствии. Сначала расскажет все Ольге, в подробностях. А потом и Ирке, а то безутешная вдова совсем оборзела.

Где-то внутри вспыхнул маленький дьявольский огонек. Но – проклятье! – пьянящее чувство, которое всегда охватывало Олега в предвкушении победы, пусть над одним-единственным, самым рядовым человеком, было в этот раз каким-то тусклым, скомканным, словно отравленным неотступным страхом и тревогой.

Он посмотрел на часы и с удивлением понял, что уже глубокая ночь: стрелки показывали начало четвертого. Илона не возвращалась.

«Потаскуха!» – со странным безразличием подумал Олег.

Дело было не в пощечине и не в ее угрозе подать на развод. Вернее, не только в этом. Сказав сакраментальную фразу «Я тебя не боюсь», Илона одним махом перечеркнула все, что их когда-то связывало. Теперь уже он и сам хотел избавиться от этой наглой холодной суки. Только вот дочь...

Он встал и нетвердой походкой, пошатываясь, пробрался к детской. Приоткрыл дверь, осторожно заглянул в комнату.

За темно-синим настенным панно прятался светильник. Звезды и месяц из тонкой полупрозрачной ткани создавали иллюзию ночного неба. В мягком рассеянном свете личико спящего ребенка казалось таким нежным и беззащитным, что у Олега защемило сердце. Ему захотелось взять дочку на руки – такую теплую, мягкую, сонную, прижать к себе, крепко-крепко, вдыхая ни с чем не сравнимый детский запах, – и никогда не отпускать.

Он тихонько подошел к кроватке, осторожно погладил Вику по головке, поцеловал в щечку. Девочка, недовольно нахмурившись во сне, перевернулась на другой бок. Олег поправил одеяло и вышел.

Ну нет, женушка! Своими руками задушу, куплю всех до единого психиатров, сама окажешься в дурке, в смирительной рубашке. Но дочку я тебе не отдам!

Илона вернулась утром, усталая, с темными кругами под глазами, но довольная. Ни слова не говоря, она приняла душ, переоделась, потом пошепталась о чем-то с Аллой и ушла.

Олег позвонил на работу и сказался больным. Приговорив с вечера литр «Абсолюта», он действительно чувствовал себя ужасно. Алла возилась на кухне. Покормив Вику, она предложила завтрак и ему, но он с отвращением отказался.

Когда няня с девочкой отправились гулять, Олегу вдруг захотелось посмотреть, как они выйдут из подъезда. Он с опаской выбрался на балкон. Голова сильно кружилась. Наклонившись, чтобы посмотреть, что происходит внизу, Олег ухватился за перила. Железные прутья угрожающе зашатались в своих цементных гнездах, как молочные зубы.

Когда они только переехали в эту четырехкомнатную квартиру на Светлановском (разумеется, название проспекта Олегу ужасно не нравилось) и затеяли ремонт, балкон как-то упустили из вида. За столько лет руки до него так и не дошли. Впрочем, балкон им был как-то ни к чему. Белье сушила машина, цветами Илона не увлекалась, а для чаепитий он был слишком тесный, да к тому же выходил на шумный проспект.

Когда Илона вернулась с Викой из Дании, она сразу же завела разговор о ремонте. Не дай Бог девочка выберется на балкон. Навалится на прутья – и полетит вниз. Шестой этаж! А пока они следили, чтобы дверь всегда была закрыта на верхний шпингалет, до которого Вике не дотянуться даже со стула.

Олег отошел подальше от перил и прислонился спиной к двери. Интересно, что испытывает человек, когда падает вниз? Понимает, что до смерти осталось всего несколько метров, несколько секунд?

Мысли о смерти вернули его в реальность.

Генка убит! И как! Каким же дьяволом надо быть, чтобы устроить такое. Олег представил себе, как Геннадий отпиливает себе руку, кричит от боли, кровь льется рекой... Как же это он решился? Да он же кровь из пальца не мог на анализ сдать без нашатыря!

А ведь он следующий! Мысль обожгла, как кислота. Давно надо было действовать, а не по милициям бегать. Какая теперь разница!

Олег набрал номер, по которому принимали объявления в одну из рекламных газет, и продиктовал текст: «Продается однокомнатная в центре, телефон 300-02-21 (Антон Борисович)».

Вот уже несколько лет, после смерти Максима, Олег обходился в своих делах без помощников. Тогда его ребята сработали нечисто, просто чудо, что все обошлось. Это был знак свыше. Олег очень аккуратно избавился от всех. Кого посадили, кого свои же убрали. Он, вроде бы, был совсем ни при чем. Связи остались, как без этого, наоборот, стали еще крепче. Но вот «шестерок» больше не было. Поэтому для ассенизационных работ приходилось полагаться на стороннюю силу.

Киллер был дорогой, но чрезвычайно надежный, срывов у него не было. Он работал без посредников и клиентам не показывался. Деньги брал только вперед и полностью – репутация позволяла. Олег однажды уже пользовался его услугами и надеялся, что канал связи остался прежним. Газета выходила по понедельникам. Киллер покупал ее и искал объявления о продаже недвижимости от имени Антона Борисовича. Пятая цифра телефона означала день недели, две последние – время. Два нуля – крик о помощи, SOS, пожар. Плата за два нуля увеличивалась вдвое, однако в противном случае киллер на связь мог и не выйти, если вдруг был занят или не в настроении.

В указанное время клиент ехал в Лахту. Там, на одном из пустырей, неизвестно для чего стояла телефонная будка. Если в ней обнаруживался определенный знак, значит, киллер на связи. Клиент оставлял в щели за телефоном листок с координатами кандидата в покойники и своим контактным телефоном. Киллер какое-то время наблюдал за обстановкой и, если не замечал ничего подозрительного, листок из будки забирал. Потом связывался с клиентом и договаривался с ним, как будет происходить оплата – и в этом никогда не повторялся.

Только положив трубку, Олег сообразил, какого дурака свалял. Оплата за принятые по телефону объявления осуществлялась через АТС, а это значит, что, подняв архивы, можно установить автора любого объявления. Надо было пойти в редакцию самому и оплатить объявление под любой вымышленной фамилией. Снова позвонив в газету, Олег попросил аннулировать заказ. Ничего, завтра с утра, до похорон – в редакцию. Бабы подождут. Главное сейчас – Сиверцев.