355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Татьяна Рябинина » Анатомия страха » Текст книги (страница 5)
Анатомия страха
  • Текст добавлен: 30 октября 2017, 15:30

Текст книги "Анатомия страха"


Автор книги: Татьяна Рябинина



сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 26 страниц)

– В этом есть рациональное зерно, – скривившись, согласился Валентин. – Потому что другой психопат, даже зная о балаевской муравьефобии, загнал бы его в первый попавшийся муравейник, поближе к дому. А вот мстителем вполне мог быть и ты.

– Валька! – вскипел Дима.

– Да не дергайся ты, сядь. Я сказал «мог быть», а не «был». С таким же успехом им мог быть сам Свирин. Взял да и отомстил за что-нибудь. Мало ли у них было общих дел. Может, Балаев из-под контроля вышел. И Светлана твоя тогда тут совсем не при чем. А уж если псих-мститель – это вообще! Закат солнца вручную!

– Чего ты веселишься-то? – горестно поинтересовался Дима. – Мне вот не смешно. С ума просто сойти можно! Столько лет ловить преступников и вдруг на старости лет по-настоящему понять, что значит «от тюрьмы да сумы...»

– Да что ты дергаешься, как свинья на веревке? Никто тебя в тюрьму пока не сажает.

– Во-во! Пока. А потом возьмут и посадят. И буду сидеть, как Штирлиц, и зверюшек из спичек складывать, сочиняя, что бы такое соврать.

– Ну тогда скорее не как Штирлиц, а как Леша Николаев. Он тоже в камере сидел и спичками баловался.

– А это кто такой? – удивился Дима.

– Да есть такой сериал – «Агент национальной безопасности». А в нем – небритый придурок родом из лиговской шпаны, без которого вся отечественная безопасность оказалась бы в глубокой заднице.

– Я такое не смотрю, – скривился Дима.

– Ага, я тоже. Точнее, стараюсь не смотреть. Но если уж случайно увижу две-три серии подряд, то буду пялиться до победного конца. Плеваться – и смотреть, плеваться – и смотреть. Не поверишь, даже на видик с таймером записываю, если знаю, что не успею вернуться. Затягивает.

– Что-то мы не о том заговорили...

Дима чувствовал себя полным идиотом. Еще с университетских времен он запомнил, что вегетативные реакции у человека, который врет, и у человека, который говорит правду, но сильно боится, что ему не поверят, практически одинаковы. Значит, сейчас в глазах Вальки он должен выглядеть законченным злодеем, загнанным в угол: то краснеет, то бледнеет, ручки дрожат, глазки бегают, как тараканы. Что там еще у людей бывает, когда они врут?

– Дело дохлое, – задумчиво сказал Валентин, покусывая колпачок авторучки. Пока основных вариантов два: или ты, или они. Насколько я понял, Свирин с Калинкиным выступают одним флаконом. Доказательств никаких, одни догадки. А догадками, если они не подкрепляются фактами, сам знаешь, можно подтереться.

– А что твои оперы?

– Делают ставки. Шучу. Оперы со мной согласны. А я – с ними. Рыскают пока от Финляндского до Лемболова с вашими фотографиями. Мить, ты чаю не хочешь?

– Ну слава Богу! – выдохнул Дима. – А то я все ждал, когда ты меня Дмитрием Ивановичем назовешь. Или – еще лучше – гражданином Сиверцевым. Давай чаю. Восемь ложек сахара и можно не размешивать, я сладкое не люблю.

– Это уже старо!

– Придумай поновее.

Заварив чай и меланхолично помешивая в стакане ложкой, Валентин спросил:

– Слушай, Митька, а не мог вас кто-то подставить?

– Не понял.

– Может быть, кто-то хотел, чтобы подозрение пало именно на вас. Все равно на кого, лишь бы это был один из вас троих. Убийство таково, что определить его точное время, даже точный день, невозможно. Вряд ли у всех троих нашлось бы стопроцентное алиби на целый месяц, начиная со дня исчезновения Балаева. А то и больше, чем на месяц.

– Ну вот, придет Ржевский и все опошлит. Так было славно – или я, или они. А теперь что, отрабатывать всех наших знакомых? Ну, кроме моих, я-то никому, кроме тебя, не рассказывал, что Сергей муравьев боялся. Ведь если человек такое сотворил, он должен был очень хорошо знать о нашем прошлом.

– Этим пусть молодежь занимается. А мы, старички, посидим, чайку попьем. Да подумаем.

Тут до Димы дошло, что Валька просил его срочно приехать вовсе не поэтому. Ведь он сам сказал, что Свиринско-Калинкинскую версию принял сначала как бред. А почему тогда? В ответ на четко поставленный вопрос Стоцкий с сомнением пожевал губу, словно размышляя, стоит ли это делать, а потом решился и достал из папки лист бумаги.

– На, полюбуйся. Это копия, оригинал я на экспертизу отправил, пальцы снимать. Хотя, уверен, что нет там ничего, кроме отпечатков Свирина и Калинкина.

Обычный стандартный белый лист бумаги. Для хорошего принтера или ксерокса. Да и сам текст отпечатан на лазерном принтере необычным жирным шрифтом.

« Лес – это живое существо. Он слышит, видит и помнит. Точно так же, как и высшая сила, отмеряющая каждому по делам его – его же мерой. За страх ты заплатишь страхом, за боль – болью, за смерть – смертью. Как наивны мы бываем, полагая, что другое существо боится того же, что и мы. Нет, желая отомстить, ты должен мысленно стать своей жертвой, испугаться того, чего боится он. Боится больше смерти. Ибо смерть – лишь короткий миг перехода из бытия в небытие. Страдание, неотвратимость и неизвестность – вот что страшнее смерти. Совесть, кусающая, как сотни, тысячи жадных голодных насекомых. Стань на минуту человеком, которого заживо пожирают муравьи. Представь, как крохотные лапки касаются обнаженной кожи, как впиваются маленькие, но мощные челюсти, отрывая кусочек плоти. Человек, разрушивший их дом, станет их трапезой. Человек, разрушивший чужую жизнь, отдаст свою. Но не сразу. Прежде, чем он потеряет сознание от боли и ужаса, он увидит призрак. Будет ли это явь, или плод агонизирующего рассудка? А может, совесть? Как бы то ни было, в последний миг своего существования он все вспомнит и поймет. А потом станет пищей жалких существ, вся сила которых в том, что их много...

Нет, с тобой будет по-другому. У каждого свой страх – и своя смерть».

– Ты будешь смеяться, но здесь все указывает на Светку, – сказал Дима, закрыв глаза, – и тут же открыл их снова: под веками закопошились, забегали муравьи. – То есть на меня. Ну, что я отомстил за нее.

– Где? – вытаращил глаза Стоцкий.

– Это ее слова. Про то, что смерть – не самое страшное. Я только что их вспоминал.

– Подобное мнение, скажем так, не ее открытие. А больше ничего, указывающего на тебя, я не наблюл. Извини, конечно, но или ты сам кретин, или меня считаешь кретином. Чтобы ты сам подбросил против себя улику?

– А если я на это и надеялся? Что ты так подумаешь? – запальчиво возразил Дима.

Стоцкий нахмурился:

– Я что-то не пойму, ты мне доказываешь, что это твоих рук дело?

– Сдурел?

– Тогда не надо мне говорить, что я должен, а что не должен думать. Конечно, ты мог написать это письмецо. И Свирин. И кто-нибудь еще. А ты видишь намек на Светлану, потому что хочешь его видеть.

– А что тогда за призрак? – не сдавался Дима.

– Призрак коммунизма! Митька, за двадцать лет они все могли такого дерьма накопить! Ты же ничего о них не знаешь. Это для тебя их сюжет со смертью Светланы кончился. Но они-то жили дальше.

Дима не мог не признать, что Валентин прав. Но все равно он ничего не понимал. Если Сергея убил Олег, или Генка, или они вместе, то зачем письмо? Для отвода глаз? Чтобы следствие подозревало его, Диму? А если это сделал кто-то другой, то кому этот самый другой хотел отомстить? И за что? Погиб Сергей, но письмо подбросили Олегу. Чтобы запугать, предупредить, что он следующий? А если все-таки дело в Свете, то кому понадобилось вспоминать о ней через двадцать два года?

– Кое-что мне эксперт сразу сказал про записочку, – продолжал тем временем Валентин. – Принтер, конечно, не пишущая машинка, характерные дефекты редко встречаются, найти маловероятно.

– Знаешь, пишущую машинку, даже с характерными дефектами, – перебил Дима, – найти можно, только если преступник полный осел и печатает дома, на работе или еще где-нибудь поблизости. Так что про принтер?

– Принтер лазерный, качественный, картридж новый или недавно заправленный – буквы на оригинале жирные и блестящие. Интересный шрифт, заголовочный. Называется «Футура Евгения». В стандартном комплекте компьютерных шрифтов его нет, только в специальных наборах на дисках. Или в оформительских программах. Я еще хочу отдать эту писульку на психолингвистическую экспертизу. Если возьмут, конечно, текст маловат.

– Это что, автора определять? – удивился Дима.

– Да нет, автора определяет сравнительная филологическая экспертиза. А психолингвистическая по особенностям текста определяет особенности личности.

Дима уже собрался уходить, но в дверях остановился и задал вопрос, который все это время не давал ему покоя:

– Скажи, Валька, ты так активно на меня наехал сначала, даже Димой обозвал. Ведь засомневался во мне, да? Если честно?

Валентин сконфуженно засмеялся.

– Ладно, Митька, не сердись. Занесло. Так эти орлы на меня наехали танком: «Сиверцев – убийца! Он решил отомстить!». Потом твой выход. Я даже задумался, стоит ли тебе письмо показывать. Ты ведь ее очень любил?

– Да. Очень. Знаешь, Валька, – сказал Дима тихо, – иногда мне кажется, что я до сих пор ее люблю.

– Так не бывает. Любовь – как аккумулятор, требует постоянной подпитки. А ты любишь свои воспоминания. Любишь любовь, которая была, свои неосуществленные мечты, – вздохнул Стоцкий. – Уж я-то знаю. Когда отношения обрываются... в полете, их всегда трудно забыть. Поверь, если бы Светлана вдруг чудом воскресла, ничего хорошего из этого не вышло бы...


Глава 6.

Никогда еще Олегу Свирину не было так страшно. Нет, конечно, в детстве он много чего боялся: темноты, пауков, привидений. Боялся остаться дома один. Боялся тех, кто старше и сильнее. Потом, став взрослым, он перестал бояться чего-либо вообще. Но то, что происходило с ним сейчас, было просто ужасно...

Олег родился семимесячным, маленьким и хилым. Еще в младенчестве он переболел всеми возможными и невозможными детскими хворями. Когда годовалый Олег во второй раз попал в больницу с диагнозом «двусторонняя пневмония», врачи были уверены: не жилец. Но он выкарабкался.

До трех лет мама с папой сдували с него пылинки и присматривали за каждым шагом. Закутанный во всевозможные шарфы и платки поверх шубы и шапки, едва переставляя обутые в валенки ноги, Олег чинно прогуливался по заснеженным аллеям парка, держась за мамину руку. Он смертельно завидовал другим детям, которые ныряли в сугробы и лепили снежных баб – мокрые, встрепанные, расхристанные! А сколько других замечательных вещей было для него под запретом! Мороженое, например. Или собака.

Когда Олегу исполнилось три года, мама вышла на работу, отдав его в детский сад. Садик он ненавидел. Как назло, и мальчики, и девочки в группе подобрались крупные, рослые. Новенький был среди них настоящим лилипутом. Кроме того он оказался плаксой и ябедой, обижать которого – сплошное удовольствие. Его дразнили и били – он плакал и жаловался. Обидчиков наказывали, после чего Олега снова лупили, еще сильнее. Он постоянно был один – хмурый, обиженный. Никто не хотел даже становиться с ним в пару на прогулке. Воспитательницы устали объяснять ребятам, почему не надо обижать Олега, а Олегу – почему не надо реветь и жаловаться.

Зато на даче все менялось просто по волшебству. В их маленькой группке Олег имел неоспоримое преимущество: он был старше всех на целый год, а Светки – даже на два. Это для взрослых подобная разница не играет никакой роли, а для детей год жизни – целя эпоха. Особенно если этот год отделяет Большого Парня, школьника, от детсадовской малышни!

Намаявшись за девять месяцев в садике, а потом и в школе, где его так же не любили и презирали, три летних месяца Олег отрывался по полной программе. Не зря говорят, что нет страшнее пана, чем бывший холоп. Обреченный с раннего детства на одиночество, он стал наблюдателем. С исследовательским любопытством подмечал слабые и сильные стороны людей, и, дорвавшись до власти, – пусть временной, только на лето – с успехом использовал плоды своих наблюдений.

Власть дурманила, пьянила, она была слаще самой спелой малины. Заставить другого, быть может, более умного, более сильного, действовать по своей воле – что может быть приятней и желанней? Он наслаждался, убеждая друзей сделать то, что они никогда не сделали бы сами. При этом ему вполне хватало изворотливости, чтобы выйти сухим из воды. Когда всю компанию ловили на соседской вишне, инициатор набега, издали заметивший появление хозяина, но промолчавший, был уже далеко. Слыша вопли Сергея, которого отец лупил флотским ремнем, глядя, как зареванную Светку отправляют полоть ненавистную морковку, Олег испытывал неизъяснимое удовольствие.

Тем не менее было одно «но», многие годы отравлявшее ему радость власти. «Но» звали Димка Сиверцев.

Олег довольно быстро сообразил, кто и почему ему подчиняется. Толстяк Сережка был слабым по натуре и попадал под влияние любого, в ком чувствовал силу. Генка, мягкий и глуповатый, всячески пытался избежать конфликтов. Со Светкой – проще простого: самая младшая, девчонка – заведомо в самом невыгодном положении.

А вот Димка... Олег чувствовал в нем скрытую силу. Это был конкурент. Заноза в заднице. Хотя Димка ни разу открыто не пошел ему наперекор, Олег знал: он может. Казалось, Димка снисходит до него из заоблачной дали. Подчинение сильного более слабому в силу каких-то неведомых ему обстоятельств бесило Олега больше явного неповиновения. Он ненавидел Димку и боялся. Позволяя себе в открытую тиранить и унижать Сергея, больно задевать Генку и Свету, Сивого, как он звал за глаза Димку, старался укусить только исподтишка. Но это доставляло мало радости. Димка или вообще не замечал его подколов, или делал вид, что не замечает.

«Ничего, Димуля, – думал Олег, глядя ему в спину белыми от бешенства глазами, – мое время еще придет. Не все коту масленица, будет и нам!». Если бы взглядом или мыслью можно было убивать, Димка умирал бы вечно, самой жуткой смертью – куда там семи годам расстрела через повешенье!

В ненависть к этому парню Олег вкладывал всего себя. Ненависть плавилась, кипела и испарялась, отравляя все вокруг. Димка Сиверцев был олицетворением всех тех обид и унижений, которые Олегу довелось перенести в жизни. В нем было то, чего никогда не было у Олега: спокойное достоинство и самоуважение. Он был рассудительным, начитанным и физически развитым, к тому же было несомненным то, что с годами он обзаведется настоящей мужской красотой – не приторной смазливостью, а правильной законченностью черт, помноженной на уверенность в себе и обаяние. А Олег даже в своем сезонном лидерстве остро чувствовал собственную ущербность, по-прежнему оставаясь хилым и низкорослым. У него были до странности светлые глаза почти без ресниц, белесые брови и такие же белесые волосы, словно его прокипятили в отбеливателе.

Олег мечтал отомстить. За что? А за все. Формального повода для мести не было, и от этого желание становилось все более острым и навязчивым. Но он ждал. Ждал момента, когда удар будет наиболее сокрушительным. Чтобы Димка мучался всю оставшуюся жизнь. Не физически, нет – это было бы слишком примитивно. Он сделает так, чтобы сломать его морально. Олег не знал еще, как именно он это сделает. Может, разрушит семью. Или карьеру. Или еще что-нибудь в этом духе. Главное – не упустить возможность. И не подставиться самому – уж это Олег умел.

Когда на дне рождения Светланы он увидел их с Димкой вместе, сразу понял: вот оно! Замечательных возможностей было не сосчитать. Например, выставить Светлану в самом неприглядном виде. Нет, не то. Лучше наоборот – выставить идиотом Димку. Так, чтобы Светка его бросила. Или увести ее самому. А лучше – и то и другое. Сначала выставить идиотом, потом подобрать Светку. Пусть Сивый будет сам виноват, что она от него уйдет.

План был в общих чертах составлен. Но осуществить его удалось нескоро – прошло больше года, прежде чем их удалось заманить в гости вместе. Уж слишком они были увлечены: учебой, делами, а главное – друг другом. Но в успехе Олег не сомневался. При всей его внешней непривлекательности привычка его... можно сказать, друзей? Так вот, их привычка подчиняться ему была слишком сильной и многолетней.

И вот они согласились прийти к нему на Новый год. Как сделать так, чтобы Светка посмотрела на свое сокровище совсем другими глазами? Напоить? Но Димка во хмелю крепок, да и норму знает. Вряд ли удастся влить в него столько, чтобы он полностью утратил контроль и натворил что-нибудь эдакое. Бабы? В трезвом виде исключено. А чтобы подсунуть кого-нибудь, опять-таки надо напоить до отключки.

И тут Олег вспомнил случайно услышанный разговор о какой-то чрезвычайно добродетельной и скучной девице, которой на вечеринке то ли подлили что-то, то ли подсыпали, и она вытворяла такое... Но где добыть это «что-то»? Сам Олег наркотики не употреблял и с наркоманами дел не имел. Зато однокурсник Шурик Денисов был стопроцентным наркошей, об этом знали все.

Шурик помог. Правда, для этого пришлось изрядно опустошить сберкнижку, которую родители завели для него аж в 1961 году. По официальной версии, «возбудитель» потребовался для одного зашуганного паренька, чтобы он и сам повеселился, и других повеселил.

– Только осторожнее, – инструктировал Шурик. – От этого и скопытиться можно. Пару крупинок в бокал шампанского – достаточно. Главное – успеть отскочить, когда его потом рвать начнет.

Все прошло как по маслу. Правда, Олег дозу удвоил. Пусть ему будет плохо! Может умереть? Глупости! Такие не умирают. Они живут вечно – специально, чтобы изводить его, Олега.

Димуля ожидания оправдал. «Весь вечер на арене...» Уже одного поиска сокровищ в декольте у Зиночки было достаточно. А уж когда начался стриптиз и Светка стала дергать Димку за штанину!.. Олег чуть не заплакал от восторга. Часть дела сделана. Надо знать Светку. Оттуда, куда ее послали, не возвращаются.

Оставшись в трусах с дырой на заднице, Димуля выдохся, кое-как оделся, упал в кресло и захрапел. Утешать Светку было настоящей каторгой. Страшная, опухшая, вся в потеках туши, она то и дело порывалась уйти, но этого нельзя было допустить. Надо было дождаться следующего действия поставленной им трагикомедии: встречи Рыдающей Дамы и Восставшего Из Мертвых. А встреча была коротка. Увидев мятого зеленого рыцаря с расстегнутыми штанами, Светка выбежала вон. Олег торжествовал. Спешите видеть: супермен Сиверцев, покинутый возлюбленной, обнимает унитаз!

Существовала, конечно, возможность, что они все-таки помирятся, но Олег не собирался пускать столь успешно начатое дело на самотек. Выпроводив Сиверцева и Сергея с Генкой, он поехал к Светлане.

Он изображал Настоящего Друга – чуткого, сочувствующего, все понимающего. Но скрывать раздражение было трудно. Только теперь он понял, каким противным был в детстве, рыдая из-за любой ерунды. Но терпение было вознаграждено. Когда вечером Сиверцев позвонил Светлане, она бросила трубку.

Каждый день Олег встречал Светлану из института, ехал с ней на Васильевский и допоздна сидел в ее жуткой комнате, напоминающей собачью конуру, слушая, как по коридору топают бесконечные соседи. Именно он отсоветовал Светке поздравлять Димку с днем рождения – у нее появились такие поползновения. Сиверцев играл в свои ворота – за три недели больше не позвонил ни разу. Светка была в отчаянье, а Олег играл нежность и скрытую страсть: пора было продвигаться дальше.

Все складывалось, словно черт ему ворожил. В очередном приступе саможаления Светка проболталась, что купила для них с Димкой путевки в Прибалтику: Таллинн, Рига и Вильнюс. Не составило труда убедить эту рыжую жабу, что из-за того, что Сиверцев оказался таким... придурком, не стоит лишать отдыха себя. Надо ли говорить, что они поехали вместе. «Так громче, музыка, играй победу! Мы победили – и враг бежит, бежит, бежит!»

Тогда неженатых в один номер строго не селили. Но в первый же вечер – а их поселили в опустевшем на время каникул общежитии какого-то техникума – Олег договорился с такой же незарегистрированной парой, что девушки селятся вместе, а потом переходят к своим кавалерам. Светлана вспыхнула, но промолчала. Это была еще одна победа, Олег уже не помнил, какая по счету.

Но то, что случилось между ними, Олега разочаровало. Светка лежала, как бревно. Было очевидно, что она его лишь терпит, думая при этом совсем о другом. Что ж, этим она отомстила Димке, но ни удовлетворения, ни элементарного удовольствия не получила. Так же, как и Олег. У него была всего лишь одна женщина, но какая! Пышная хохлушка Галя доводила его до полного изнеможения. После нее близость со Светкой напоминала некрофилию.

«Интересно, с ним она тоже изображала труп?» – спрашивал Олег себя и отвечал: «Нет, вряд ли». Он лежал на узкой казенной койке рядом с уснувшей Светкой и прислушивался к себе. Злоба на весь свет и ненависть к Сиверцеву прорастали из самых глубин и тянулись к небу, сплетаясь ветвями. Димка, униженный, растоптанный, все равно был сильнее его – победителя. Ведь это о нем думала Светка, принимая в себя Олега. И пока он не заставит ее выбросить Сиверцева из головы, пока не заставит потерять голову из-за него, Олега, – до тех пор победа будет неполной. Где гарантия, что, вернувшись домой, Светка сама не побежит к Димке? Решит еще, что расквиталась этой поездкой на новогоднее безобразие. Нет, этого допустить нельзя. А значит, придется постараться.

И он постарался. Не зря Галка приложила столько усилий для повышения его постельной квалификации. Ох, каким он был нежным и страстным! И опять все получилось! Светка с Сиверцеву не вернулась, сказала, что останется с ним, Олегом. Можно было тушить свет и бросать гранату, но он не торопился. Эта идиотка захотела объясниться с Сиверцевым лично. Кто знает, что может при этом произойти.

Но ничего не произошло. Матч закончился с сухим счетом. Олег наблюдал трогательную сцену из-за афишной тумбы. Хотя услышать разговор он мог, но это было и не нужно. Пантомима была ясной, как морозное утро. Дмитрий убит, а переходящий приз – Светка – достался Олегу Свирину.

Однако радость его была недолгой.

Димка переживал свою потерю самым ненавистным для Олега образом – с достоинством. Он не пытался выяснить отношения, вернуть Светлану. Не стал жаловаться, пить, бегать по бабам, пытаясь завить горе веревочкой. Сергей и Генка докладывали: Сиверцев переживает молча. Несет, так сказать, свой крест. Этим он буквально выводил Олега из себя. Скажите пожалуйста, Иисусик выискался! Месть оказалась с изъяном. Он-то мечтал раздавить Сиверцева, как таракана. И что? Он, Олег, суетится и подскакивает на месте, а Димка прет себе дальше, как слон по джунглям.

Мало того! Галина как-то узнала о его «сладких» каникулах, надавала прилюдно пощечин и посоветовала держаться подальше. Сергей с Генкой осуждали его молча, не смея высказать неодобрение. Он понимал, что друзья тяготятся своей зависимостью от него, но не знают, как освободиться. А была ведь еще и Светлана!

Крепость по имени Светка пала – и была бы, наверно, поэтому совершенно неинтересна, будь Олег чуточку другим. Но ее покорность, какая-то собачья преданность давали то, что он любил в жизни больше всего. Больше денег, секса и славы. Власть! Вот то, ради чего стоит жить. Власти не бывает много, но она хороша и в гомеопатических дозах. Пусть не над миром, не над страной, а всего лишь над женщиной.

Теперь, когда Светлана была в его полной власти, уже не было нужды притворяться пылким и утонченным. Он был с ней груб. Отвратительной груб и жесток. Не физически, нет. Олег не был садистом в буквальном смысле слова. Но душевные муки добровольно подчинившегося ему существа доставляли ни с чем не сравнимое удовольствие, ибо только подчеркивали полноту власти. Кроме того, унижая Светлану, он бессознательно продолжал мстить Димке, который так и не принял его превосходства.

Олег был абсолютно уверен, что Светлана готова ползать перед ним на брюхе и целовать пятки. Поэтому ее слова, сказанные с вызовом, более того, с угрозой, прозвучали, как гром с ясного неба. На минуту он вновь ощутил себя маленьким задохликом, которого не обидит разве что ленивый. Но только на минуту.

Страх пришел потом – когда он всматривался в посеревшие от ужаса физиономии приятелей. Когда ежился под пронзительным взглядом пожилого следователя. Когда из отвратительной тины выудили сапог Светланы...

Следователь, похоже, что-то заподозрил. Он дотошно проверял и перепроверял их показания, вызывал снова и снова, запрашивал всевозможные справки и характеристики, проводил какие-то следственные эксперименты. Что-то не давало ему поверить в версию о несчастном случае. Старательно пытаясь смотреть следователю прямо в глаза, Олег клялся себе, что если все обойдется, что если ему удастся выкрутиться, он никому и никогда больше не позволит себя напугать. Он никогда больше не будет бояться Если это сойдет ему с рук – значит, все самое страшное в его жизни уже произошло.

Тело Светланы, к его великому облегчению, так и не нашли. В противном случае у следователя появилось бы очень много вопросов, ответить на которые Олег был не в состоянии. Когда дело закрыли за отсутствием состава преступления, он испытал еще одно чувство, мало чем уступающее удовлетворению властью. Это была безнаказанность. Острая и пьянящая. Слившись воедино, эти два болотных огня вспыхнули сверхновой звездой по имени Безнаказанная Власть, с того самого момента освещавшей всю его жизнь.

Олег шел вперед, не считаясь ни с кем и ни с чем, если надо, то и по трупам. Сам он, разумеется, рук не пачкал. Наука подставлять других, оставаясь в тени, им была освоена давным-давно. Что такое воля, если не умение принять решение и твердо идти к намеченной цели, без колебаний и сомнений? Каждую крупицу своего детского страха и унижения он обращал против других. Разве смогли бы его бывшие одноклассники узнать в жестком, словно окруженном ореолом силы, человеке с ледяным немигающим взглядом кобры хилого, трусливого ябеду Олежку Свирина?

По документам Олег был беден, как церковная мышь, и ни одна налоговая инспекция не сумела бы это опровергнуть. Он числился бухгалтером небольшой риэлторской фирмы с окладом сто условных единиц в месяц. Единственным его достоянием была оставшаяся от родителей двухкомнатная квартира у парка Победы. Впрочем, в ней он не жил. Самого себя Олег частенько представлял в виде айсберга с едва виднеющейся над поверхностью житейского моря лысоватой макушкой.

Формально он существовал на средства жены Илоны, высокооплачиваемой манекенщицы. Даже серебристый «мерседес» по документам принадлежал ей. Кто бы мог подумать, что этот скромный «содержанец» на самом деле в состоянии купить небольшой город. Его накопления в зарубежных банках, анонимные счета в российских, содержимое абонентских ящиков исчислялись цифрами с немалым количеством нулей. Но к роскоши Свирин был равнодушен. Он жил не в самом лучшем районе, в обычной четырехкомнатной квартире, обставленной мебелью средней руки. Одевался хоть и дорого, но скромно, не носил ни золотых цепей, ни перстней. Только любимый «мерин» выбивался из общего ряда, но это была единственная уступка внешнему богатству.

Разумеется, Олег Свирин не был законопослушным гражданином. Но его роль в криминальном мире была особой, если не сказать уникальной. Его знали под кличкой Коммутатор. Связать все ниточки теневых структур воедино, потянуть за нужные – в этом ему не было равных. К сорока трем годам Олег добился того, о чем мечтал с детства: могущества и власти. Причем власти самой сладкой – тайной. Чего стоят полномочия армейского генерала, отдающего приказания, в сравнении с могуществом кукловода, скрывающегося за ширмой и заставляющего плакать и смеяться глупых марионеток, уверенных в том, что действуют по собственной воле. Многие солидные бизнесмены и чиновники были его ставленниками, даже не подозревая об этом и не зная, на чьи счета уходит немалая часть их дохода.

Данное себе много лет назад слово Олег сдержал. Ничто с тех пор не могло заставить его покрываться липким потом и дрожать от страха. Ничто и никто. С теми, кто осмеливался идти наперекор или, не дай Бог, пытался угрожать, он расправлялся твердо и безжалостно, как хирург, удаляющий пораженный опухолью орган для спасения всего организма. Он не хотел от жизни большего, и единственной его задачей было поддерживать статус кво.

Однако примерно год назад Олег начал испытывать смутное беспокойство, граничащее со страхом. Как будто воздух вокруг него сгустился. Так животные загодя чувствуют грядущие катаклизмы. Он вспоминал, как когда-то давно ледяные пальцы панического ужаса касались его позвоночника. Он стоял у потревоженной трясины и всей кожей ощущал пристальный взгляд, словно на него смотрел сам возмущенный Лес. И вот теперь этот взгляд преследовал его снова.

Он заподозрил слежку и задействовал все свои связи и возможности Ответ был однозначен: хвоста нет. Им не интересовались ни милиция, ни спецслужбы, ни конкуренты. Оставалось предположить одно: это паранойя. Возможно, другой подумал бы о совести, но для него такого понятия не существовало: он не жалел никогда и ни о чем.

Невропатолог определил неврастению, прописал успокоительное, отдых, здоровый сон и прогулки на свежем воздухе. А под конец посоветовал – так, на всякий случай! – посетить психиатра.

Психиатр отклонений не нашел и рекомендовал те же средства. Однако, узнав, что мать Олега была подвержена депрессиям, озабоченно покачал головой:

– Вам, голубчик, надо себя беречь. В психиатрии наследственность – понятие всегда негативное. Вы кто по специальности?

– Бухгалтер.

– Вот видите! Лет пятнадцать назад это была совершенно мирная профессия, вроде библиотекаря или музейного работника. А сейчас... Возьмите отпуск, съездите на курорт.

Олег взял у себя самого отпуск и провел месяц в Альпах. Все было как в сказке – горе, солнце, загорелые женщины на лыжах, роскошные бары и рестораны. И ни-ка-ких забот.

Но стоило ему вернуться, как вернулся и страх. Клятва была забыта. Он не мог не бояться, потому что не знал, чего именно боится. Страх был беспричинным и безотчетным. Просто страх. Олег листал учебники психиатрии, не находил ничего похожего и пугался, потом находил что-то очень похожее – и пугался еще больше.

Жизнь стала напоминать триллер. Чувство страха стало привычным, но от этого не менее острым. Сильнее всего оно ощущалось в рабочем кабинете, слабее – дома и в машине. На улице тревога как будто оставляла его, но зато там был Взгляд. Он преследовал не постоянно, но всегда вдруг. Олег озирался по сторонам и натыкался на равнодушные лица спешащих по своим делам людей.

Однажды у Казанского собора он увидел какую-то проповедницу. Пожилая, неряшливо одетая женщина, окруженная десятком зевак, вдохновенно вещала о божественном всесилии и неотвратимом наказании. Неожиданно проповедница обернулась к Олегу и уставилась на него горящими глазами. Она словно обращалась к нему одному:


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю