Текст книги "Аркан"

Автор книги: Татьяна Русуберг

сообщить о нарушении

Текущая страница: 27 (всего у книги 35 страниц)

Глава 10
Пробуждение

Даже во сне Найду не могло привидеться, что он окажется в личных покоях настоятеля, да еще по такому поводу! Однако явление призрака в скриптории было, очевидно, делом незаурядным даже для такого знаменитого чудесами монастыря, как Обитель Милосердия. И вот теперь приходилось очевидцам отдуваться, излагая преподобному Феофану подробности происшедшего. Точнее, излагал пока, в основном, Бруно, рисовальщик и ученик брата Макария, причем не скупясь на колоритные детали:

– Вот стою я, отче, погруженный в богоугодный труд, кольчугу воинскую выписываю, а тут, – Бруно схватился за сердце одной рукой, а другой взъерошил каштановые кудри, – оно как захохочет замогильным голосом! – Парень закрыл глаза, будто был не в силах выдержать наплыва ужасных воспоминаний. – Вся кровь застыла у меня в жилах, но я призвал Свет и, укрепившись в силах, обернулся на звук, дабы узреть… дабы узреть…

Настоятель вздохнул, плеснул в кружку квасу и протянул ее впавшему в ступор послушнику:

– Глотни, сын мой. Постарайся успокоиться и рассказывай по порядку.

Бруно жадно припал к кружке:

– Благодарствую, отче.

Утерев губы рукавом, он с новыми силами принялся за повествование:

– Значится, вижу я, как оно, из сплошной стены вышедши, поворачивается и прет прямо на нас, грешных. Пола не касается, а как бы плывет по воздуху, и стеллажи книжные через него просвечиваются.

Тут Найд уже не выдержал и довольно нетактично хмыкнул. Бруно тут же крутанулся на месте и уставился на него, недобро прищурившись:

– А ты чего блеешь? Тебе вообще сера глаза разъела.

– Может, и разъела, – огрызнулся Найд, которому уже порядком надоели подначки рисовальщика, считавшего изготовление красок занятием чуть более благородным, чем травля грызунов в библиотеке, – но они хотя бы открыты были, пока ты со страху жмурился.

– Это кто жмурился? – взвился Бруно, бархатный голос сорвался на дискант. – Да я его, вот как тебя сейчас, перед собой видел! Глазищи – во! Черные, и огонь неземной в них пылает. Волосья – белые, как снег, так и висят до полу! На лапах когти – во! Острые, как ножи. И эти, как его…

– Зубы, – подсказал, усмехнувшись, Найд, но рисовальщик не уловил иронии.

– Да, и зубы, нет… Клычищи! Как у матерого волка. А голосом молвит человечьим: где, говорит, тут дверь в преисподнюю? Укажи, говорит, пся кревь, а то вырву тебе твое смертное сердце.

– Ага, и на обед его скушаю, – снова не выдержал Анафаэль.

Бруно послал ему убийственный взгляд, тонкие ноздри рисовальщика раздувались:

– Попридержи язык, говорю, ты, ляпис лазурный! Если бы я это исчадие тьмы из скриптория не выпроводил…

– То оно бы нас, несомненно, слопало! – Найд скрестил руки на груди. – Не расскажешь ли поподробнее, каким же образом ты избавил обитель от напасти? А то единственное, что я припоминаю, – как ты геройски за конторкой прятался.

Рисовальщик задохнулся от наглости подмастерья, обычно молча растиравшего для него краски. Он уже раскрыл рот, чтобы окончательно поставить нахала на место, но его пыл охладил ледяной голос настоятеля:

– Довольно! – Слезящиеся старческие глаза преподобного остановились на Анафаэле: – Я вижу, сын мой, тебе не терпится изложить собственную версию событий. Прошу!

«Ну вот, назвался груздем…» Найд вздохнул и, стараясь не обращать внимания на пускавшего дым из ноздрей Бруно, собрался с мыслями:

– По-моему, призрак – это не призрак. То есть я, конечно, никогда раньше привидений не видел, но… Ну не был этот тип прозрачным. И по воздуху не парил. Шел он как мы с вами ходим, причем босиком.

– Почему босиком? – удивленно приподнял кустистые седые брови настоятель.

– А мне почем знать? – пожал плечами Найд. – Только следы на полу оставались мокрые от босых ног. Я, если честно, никогда не слышал, чтобы привидения следы оставляли.

– И я не слышал, – задумчиво пробормотал Феофан. – А что еще ты приметил?

– Не много, – покачал головой послушник. – Этот… босой в плащ закутан был с головы до пят. Я и лица-то его почти не разглядел. Только вот, – Найд кивнул в сторону Бруно, от досады кусавшего губы, – он прав, глаза у незваного гостя и правда странные.

– Я же говорю, – не выдержал-таки рисовальщик и взмахнул руками, – глазищи – во! И черные, будто сама тьма на меня из них глянула, души моей алча.

Настоятель прервал фонтан Бруно, выставив перед собой ладонь:

– Благодарю! Я выслушал вас обоих. Один убежден в том, что видел привидение, а другой… – Феофан окинул Анафаэля задумчивым взглядом. – Если это все-таки не призрак, что же тогда? Как ты думаешь?

Найд чуть помедлил с ответом – он ступал на зыбкую почву:

– Думаю, это была магия, отче.

– Магия?! – выдохнули одновременно послушник и настоятель.

Анафаэль молча кивнул. Феофан мгновение разглядывал его так, будто новиций был заговорившей чернильницей, а потом решительно хлопнул ладонью о стол:

– Невозможно! Открыть портал прямо в монастыре… На такое имеет полномочия только СОВБЕЗ, но зачем бы им?.. Или это иллюзия? Но следы… Ты уверен, что действительно видел их? – испытующе уставился на парня настоятель.

Тот снова кивнул. Признаться, мысль о СОВБЕЗе посещала и Найда. Да что там говорить, поначалу он решил, что вышедший из стены незнакомец был сослуживцем Летиции и явился по его душу. Но, к величайшему удивлению новиция, загадочный весельчак просто дал стрекача.

– Это все из-за него! – Внезапно Бруно снова подал голос и ткнул перепачканным киноварью пальцем в сторону Найда. – Пока он в скриптории… в обители вообще, не появился, никакой нечисти у нас не водилось! Экзорциста бы вызвать, отче, да изгнать из строптивца дух богопротивный.

– А вот это уж мне решать, – резко оборвал послушника настоятель, хлопнув его по руке деревянной линейкой, – кого мне вызывать: экзорциста, СОВБЕЗ или абсалонского епископа! Двадцать «Да святится» и мытье пола в скриптории, надеюсь, помогут тебе это запомнить.

Бруно заткнулся, тиская ноющие покрасневшие пальцы. Найд не удержался и послал в его сторону злорадный взгляд, но преподобный Феофан умел испортить удовольствие своим подопечным:

– Анафаэль! Двадцать «Аве люцис» и мытье того же пола.

– А мне-то за что? – не выдержал такой несправедливости Найд.

– Десять «Символ веры» и горох!

Настала очередь Бруно торжествующе ухмыляться. Найд гордо вздернул подбородок, а сам старался припомнить, сколько же строчек было в «символе» – сорок или пятьдесят? Определенно, это была самая длинная из выученных им пока молитв. «Значит, стоять мне коленями на сухом горохе в общей спальне, пока Бруно будет пялиться из-под одеяла. Уж он-то глаз не сомкнет, пока не удостоверится, что я все оттарабанил, не пропустил ни словечка». Найд начал серьезно подумывать о том, чтобы покинуть обитель до наступления ночи.

Выпроводив восвояси обоих новициев, преподобный Феофан взял навостренное перо, обмакнул в чернильницу и на мгновение задумался, склонившись над чистым листом пергамента. Наконец приняв решение, он размашистым почерком начертал несколько строк, посыпал их песком и запечатал свиток крупным перстнем с аметистом.

Выйдя из-за стола, настоятель приоткрыл дверь кельи. Брат Макарий, вызванный вместе с послушниками, терпеливо ожидал, переминаясь с ноги на ногу, в коридоре. Монах выглядел растерянным, борода вопросительно топорщилась, легкие кудри стояли вокруг головы, как рыжая аура. Преподобный пригласил его внутрь и начал издалека:

– Скажи мне, брат, этот Анафаэль справляется с послушанием?

– Ась? – Макарий вздрогнул, будто вырванный из собственных мыслей. Очевидно, вопрос оказался для него неожиданностью. – Да, отче, нареканий у меня нет. У мальчика чудесное чувство цвета, прекрасная память и верный глаз. При должном обучении – а такое получают в обители – Анафаэль может стать искусным мастером по краскам.

Настоятель кивнул:

– Это радует. А что между ним и Бруно, какая кошка пробежала?

Монах почесал бороду:

– Да так, пустое это. Мальчишество. Доказать друг другу пытаются, кто из них в своем деле искусней.

– Гордыня, – покачал головой Феофан. – Тебе лучше за своими ягнятами присматривать надобно, брат. А то в книгах святых рисуют, а написанного в них не видят. Но довольно об этом, – оборвал сам себя настоятель, отводя взгляд от заалевших под бородой щек Макария. – Пошли голубя в Тис. Я написал письмо преподобному Агапиту, – настоятель поднял со стола свиток с едва засохшей печатью. – Надеюсь, он не откажется прислать в обитель своего экзорциста.

– Экзорциста?! – всплеснул руками монах. – Из-за выдуманной двумя детьми истории с привидением?!

Настоятель устало потер глаза:

– Вот пусть детки и повзрослеют – научатся держать ответ за свои поступки. К тому же для выдумки в этой истории слишком много любопытных подробностей. Мне не нравится, когда в обители происходят вещи, которых я не могу объяснить. Пошли голубя, брат. – Хрупкая старческая рука протянула Макарию свиток.

Горечь обожгла губы и язык Аниры, ворвалась в сжавшееся горло. Принцесса закашлялась, судорожно втянула влажный воздух подземелья и открыла глаза. Статуя Иш-таб высилась прямо перед ней, лицо богини по-прежнему скрывала непроницаемая вуаль. Белые маски жрецов взирали сверху на распростертое тело девушки. «Должно быть, я потеряла сознание, – мелькнула мысль. – Чем было все, что я видела? Прозрением? Сном? Бредом, какой навевает сок гевена?»

– Встань, о Узревшая, – прозвучал голос Ашрота.

Стараясь не обращать внимания на головокружение, Анира величественно поднялась на ноги и выпрямилась перед укутанной в черное четверкой – равная среди равных.

– Ты получила ответ? – Зостриана продолжила ритуал.

– Да, мать моя. Второе имя огня открылось мне, – принцесса сделала глубокий вдох, стараясь подавить нервную дрожь в голосе. – Та, о ком все забыли.

Она ожидала вопросов. Ожидала недоумения в прячущихся за прорезями масок глазах, неуверенного шепота. Жрецы стояли молча, не шевелясь, будто тоже окаменели, как госпожа, которой они служили.

– Как поживает твоя сестра? – неожиданно разбил молчание женский голос. Двойник Зострианы.

– Сеншук? – Анира не смогла скрыть удивления. – Прекрасно, насколько мне известно. Она не создаст нам проблем. Девчонка все еще играет в куклы и воображает себя принцессой эльфов.

– Если не залить пламя вовремя, не хватит всей воды Церрукана, чтобы его потушить, – произнесла безликая фигура. – Ты готова сгореть в этом огне?

Анира уверенно кивнула:

– Я готова на все, чтобы возвести Величайшую на престол.

Белые маски переглянулись.

– Быть тому, – глухо произнес Ашрот. – Мы продлим жизнь амира насколько возможно, чтобы у тебя было время подготовиться. Церемония погребальных игр и провозглашение нового властелина пройдет в новой зимней арене – она уже почти достроена. Туда соберется вся городская знать. В боях будут участвовать как минимум несколько сотен гладиаторов. Если мы нанесем удар в этот день, – жрец взмахнул рукой, зажимая воздух в кулак, – то лишим змею головы.

– Я буду готова, – улыбнулась Анира, представив себе мертвое лицо брата.

Кай зябко поджал колени к груди, вздрогнул и проснулся, разбуженный движением. Тигле все еще загадочно мерцала перед ним. Фламма восседал на ковре, скрестив ноги, и, казалось, дремал. Ученик сел, потирая затекший бок, глянул на обложенное тучами небо. «Нет, не определить, как долго я дрых. Впрочем, достаточно долго, чтобы усыпить наставника».

– Ты помнишь, что тебе снилось?

Фламма заговорил так внезапно, что Аджакти подпрыгнул на месте. Тяжелые веки приоткрылись, и на гладиатора глянули смеющиеся темные зрачки.

– Простите, сетха, я думал… – Кай спохватился и скомкал фразу: – Да, я запомнил сон. Вернее, сны.

– Хочешь мне рассказать?

Аджакти подобрал под себя ноги, окончательно стряхивая остатки дремоты.

– Я видел места, где никогда не бывал, встречал людей, которых не знаю, и тех, с кем знаком. И не только людей, – он замялся, припоминая: – Кажется, там была богиня.

– Богиня? – Узкие глаза учителя распахнулись. – Она говорила с тобой?

– Нет, не со мной, – нахмурился Кай, – но я все слышал. Она сказала…

Воспоминание ударило под дых, как конец бамбукового шеста, выбивая воздух из груди. «Нет! Это неправда! Это просто мое больное воображение, и ничего больше». Фаворит терпеливо ждал ответа.

– Эти самые сны ясности, – пробормотал Кай, разглядывая ковер между своих коленей, – они вещие?

– Ты хочешь сказать, что увидел возможное будущее? – Судя по голосу, Фламма улыбался, как кот при виде миски со сметаной.

– Нет, я хочу сказать, что увидел прошлое, – буркнул ученик и вскинул быстрый взгляд на фаворита. – Чужое прошлое.

– Есть желание поделиться со мной?

Каю показалось, что цепкие зрачки учителя вот-вот прочитают правду в движениях его лицевых мускулов. Он постарался расслабиться и прикрыл глаза:

– Нет.

– Если бы увиденное тобой было истиной, – спокойно продолжил Фламма, – что бы это изменило?

Ученик задумался. Варианты развития событий проносились перед его внутренним взором, как витки цветного серпантина. Преобладающая краска некоторых из них была алой.

– Ничего, если правда останется известной только мне, – вздохнул он наконец. – Все, если она выйдет наружу.

– Что же ты будешь делать? – гнул свое Фламма.

Кай собрался с духом и взглянул прямо в круглое благодушное лицо:

– Ждать. Если мой сон был ве… сном ясности, то я очень скоро это узнаю.

На минуту между ними повисло молчание. Испытанное во время путешествия в башне навалилось на Кая весом нового знания, которое он пытался встроить в известную ему картину мира хотя бы гипотетически, – но слишком много было кусочков, которые никуда не подходили.

– Можно спросить вас, сетха? – наконец решился он. Фламма кивнул. – Та, о ком все забыли. Это что-нибудь вам говорит?

Учитель развел руками:

– Боюсь, что нет. Это о ней говорила богиня?

Аджакти едва сдержал возглас «А как вы догадались?!» и ограничился сдержанным поклоном: Фламма не дурак, мог сложить два и два.

– Значит, ты сам знаешь ответ, я уверен. Просто сейчас ты – чаша с грязной водой. Подожди, муть осядет на дно, и тогда ты увидишь…

– Тогда может быть слишком поздно! – Аджакти нетерпеливо заерзал на ковре. – Эта женщина каким-то образом связана с вами, она – ваш двойник и антагонист, она тоже носит маску Огня.

Фламма вздрогнул, по его всегда гладкому лицу прошла тень. Казалось, застарелая и уже забытая боль внезапно проснулась и с удвоенной силой вонзила клыки в стареющую плоть воина. Кай испугался:

– Что с вами, сетха?

– Обо всем этом, – голос учителя был бесцветным, как шелест голых ветвей над крышей беседки, – рассказала тебе богиня?

– Нет, она только ответила на вопрос, – если б мог, Кай взял бы свои слова обратно. В конце концов… – Это всего лишь дурацкий сон, сетха!

– О нет, мальчик, – губы Фламмы, в которых не осталось краски, растянулись в подобие былой лягушачьей ухмылки. – Сон дал тебе ключи к дверям, которые я уже долго надеялся открыть и одновременно боялся этого. Мне все казалось, что еще не время.

Сердца Аджакти будто коснулась холодная рука. Он встретился глазами с учителем, во взгляд которого медленно возвращалась жизнь.

– Там были двери. И маятник, – почти беззвучно, против собственной воли прошептал ученик. – Маятник, который перерезал мне горло.

Фламма подобрал с пола хрустальный шарик и протянул его Аджакти:

– Это тебе. Ты должен практиковать сны ясности каждый раз, когда отходишь на покой. Тигле поможет тебе.

Гладиатор с сожалением покачал головой:

– Благодарю, но… В казарменной каморке мне самому едва места на койке хватает, да и живу я не один.

– Ничего, – фаворит вложил шарик в ладонь ученика. – Необязательно смотреть на Тигле, когда засыпаешь. Достаточно, скажем, сжимать ее в руке и представлять себе лепестки. Когда ты привыкнешь погружаться в сон правильным образом, шарик станет тебе не нужен. Тигле всегда будет внутри тебя.

Кай склонил голову в поклоне, но внутри нарастала упрямая тяжелая волна: «Как все эти чудесные сны помогут мне приблизиться к дхьяне? И, даже имея ключи, как я узнаю, какие двери они отпирают?»

– Когда ты проснешься, попробуй говорить себе: что бы ни произошло – это сон, это только сон, – продолжал наставлять его Фламма.

Аджакти не удержался и фыркнул:

– Даже когда Альдона мне учебным мечом по башке засветит?

– Даже тогда, – ответствовал учитель, ничуть не смутившись.

– В чем же тогда разница между сном и реальностью? – недоверчиво воззрился на него Кай, стараясь обнаружить подвох.

– В том-то и дело, мой мальчик, – фаворит поднялся на ноги, поглядывая в сторону заложенных кухонных окон. – Для бодрствующего спящего – никакой.

Глава 11
Капкан

Весть о призраке в скриптории и возможной одержимости нового послушника облетела обитель со скоростью раздутого ветром пожара. Найд подозревал, что в данном случае роль ветра сыграл язык Бруно, поистине не имевший костей. На утренней молитве новиций то и дело ловил на себе любопытные и испуганные взгляды, хотя он старательно шевелил губами, отбивал поклоны и в нужных местах осенял себя знаком Света.

В прошедшую ночь Анафаэль почти не сомкнул глаз. Лег поздно из-за настоятелева наказания, и, хотя лежал смирно, по уставу, сложив руки поверх грубошерстного покрова, в голове ворочались смутные мысли, перед рассветом сменившиеся столь же смутными снами. Он был голубем, выпущенным из клетки и спешащим домой – над стелющимся дымом, над сгоревшими остовами хат, над черными руками мертвых, хватающимися за воздух, – углями, торчащими из углей. Он парил над клетчатой доской с диковинными фигурами, где черные всадники осаждали белую башню, как воронье, слетевшееся на труп. Одна из страшных птиц заметила его и преследовала, пока он не юркнул под стреху – в предутреннюю мглу общего покоя в послухе.

Сны оставили тяжесть на сердце. Найд не мог разгадать их значение, чуял только – они не к добру. Желание покинуть обитель крепло в нем, хотя разум приводил довод за доводом, убеждая подождать до весны. Зима была на носу, а единственный безопасный путь в Гор-над-Чета лежал вдали от наезженных трактов и деревень, через глухие леса и предгорья Кеви-Кан.

Погруженный в свои мысли, послушник и не заметил, как служба кончилась. Только когда монахи стали проталкиваться мимо него к выходу из капеллы, Анафаэль опомнился и поспешил следом. Кто-то робко дернул за его подрясник сзади. Обернувшись, он встретился взглядом с сияющими глазами Ноа. Несмотря на мрачное настроение, Найд невольно расплылся в улыбке. После того как брат Макарий определил его в скрипторий и красочную мастерскую, виделись они с парнишкой только мельком, на общих молитвах да в трапезной, и поговорить толком возможности не было.

Ноа улыбнулся в ответ, заговорщически приложил палец к губам и потащил приятеля за рукав в темный притвор. Найд последовал за ним, оглядываясь по сторонам. Ему уже хватило вчерашнего стояния на горохе; теперь только недоставало, чтобы кто-нибудь стукнул брату-эконому, что новичок отлынивает от работы. К счастью, все, похоже, уже покинули капеллу, за исключением пары послушников, собиравших нагар со свеч.

Ноа втянул Анафаэля за массивную колонну и восторженно зашептал, захлебываясь словами и поблескивая белками в полумраке:

– Что я тебе покажу! В жизни не догадаешься. Пойдем, тут боковая дверка есть.

Найд охладил его пыл:

– Мне на послух надо. Брат Евмений, мастер по краскам, следит за новициями, как коршун. Опоздаю – заставит вместо завтрака охры растирать. Кстати, а что у тебя с руками?

Ноа спрятал за спину кисти, замотанные грязноватыми повязками:

– Так, пустяки, – заглянул умоляюще в глаза, заканючил: – Будь добр, пойдем. Я никому больше не могу, милый братик, только тебе.

«Милый братик» заткнул все возражения обратно в Найдову глотку. Вздохнув, он мысленно попрощался с гречневой кашей и послушно поплелся вслед за монашком. Взбрыкивая, как нетерпеливый жеребенок, Ноа потащил друга к хозяйственным постройкам, старательно избегая попадаться на глаза спешащим к послухам братьям. Как Анафаэль ни гнал от себя нелепое подозрение, что простоватый послушник затеял нечто недозволенное, странное поведение наводило на мысли.

«Во что я ввязался?!» – тоскливо подумал Найд, когда они остановились перед заброшенным хлевом. Прошлой зимой от сильных снегопадов крыша строения обрушилась, а брат казначей все не мог решить, что будет дешевле – перестелить ее или снести ветхое хозяйство под корень и построить новое здание.

Выворачивая цыплячью шею, Ноа тщательно огляделся и втянул товарища внутрь. В хлеву было темно и пахло нежилым. Крыша обвалилась в дальнем от входа конце, и там холодный пасмурный свет отражался в луже тухлой воды, разлившейся в проходе между разрушенными стойлами. Глаза Найда едва привыкли к полумраку, а монашек уже дергал его к забитым сгнившей соломой яслям.

Запнувшись о трухлявую стойку, Анафаэль совсем не благочестиво помянул Темных. Ноа сграбастал его за шкирку неожиданно твердой рукой и зашипел в ухо:

– Ш-ш! Ты его напугаешь. Гляди!

Сначала Найд не мог рассмотреть ничего, кроме охапки свежего сена у стены и глиняной плошки, в которой бледно мерцала вода. Но тут ему показалось, что сухая трава топорщилась чуть выше в самом углу, и в просвете между травинками виднелось что-то темное и мохнатое. Он перевел вопросительный взгляд на Ноа. Глаза парнишки вспыхнули гордостью и торжеством. Он осторожно опустился на корточки и позвал тихим, успокаивающим тоном:

– Рыжик! Рыж-рыж-рыж…

Перевязанная рука нырнула в складки подрясника и вытянулась к сенной куче с куском вяленой рыбы на ладони. Найд хотел было шагнуть вперед, чтобы лучше видеть, но предостерегающий жест Ноа заставил его застыть на месте. Сухая трава зашуршала, из нее показались острые уши, черный подвижный нос, тревожно поблескивающие бусинки глаз. Найд затаил дыхание. Полугодовалый лисенок выбрался из убежища и, влекомый запахом пищи, заковылял к протянутой руке, припадая на замотанную в лубок лапу и поджимая между ног хвост.

Обнюхав ладонь, зверек одним юрким движением ухватил подачку, отпрыгнул в угол и там довольно заурчал, похрустывая косточками. Ноа с трудом оторвался от созерцания питомца и поднял к товарищу сияющее лицо. Анафаэль только головой покачал:

– Откуда он у тебя?

Незнакомый голос заставил лисенка замереть с рыбиной во рту. Глаза блеснули, поймав свет, и выжидающе остановились на чужаке. Ноа успокаивающе зацокал и прошептал:

– В капкан Рыжик попал. А я его вытащил. У него лапа перебита, но я перевязал, в лечнице научился, как правильно. Он ведь поправится, верно?

Влажные глаза с надеждой взглянули на Найда. Тот неуютно поежился – теперь на него смотрели двое, человек и лис, их радужки почти одинаково фосфоресцировали в полумраке. Анафаэль бесшумно опустился на корточки рядом с Ноа. Ему не хотелось быть жестоким, но и врать он не мог:

– Нет, братик, не поправится. Если лапа и срастется, наверняка лис останется хромым и на воле не выживет. А вот если тебя тут кто из братьев застукает…

Он не был уверен, понимает ли Ноа последствия своего поступка. Объясняться обиняками, чтобы пощадить его чувства, было бесполезно – скорее всего, парнишка просто ничего не поймет, только будет хлопать доверчиво глазами да улыбаться. Но и радостный свет в его простодушном взгляде гасить не хотелось.

– Не застукают, – тем временем горячо заверил Анафаэля хозяин лисы. – Рыжик тут уже четвертый день сидит, и ничего. А если он охромеет, так я его себе оставлю, кормить буду. Видишь, как я его уже приручил? Ведь брат Иероним разрешит, когда узнает, какой Рыжик хороший, правда?

Найд вздохнул и тяжело опустился на вонючую солому. Лисенок всполошился и зарылся в сено, не выпуская рыбий скелет изо рта. В сыром воздухе резко пахнуло зверем и страхом.

– Если садовый мастер узнает о звереныше, – тихо и внятно объяснил Анафаэль, – он работников кликнет лиса прибить и из шкуры его рукавицы сделает. А тебя накажут. Хорошо еще, если просто постом. А то розог дадут или в затвор засадят.

Губы у Ноа задрожали, ноги подогнулись, и он тяжело осел на пол:

– Как – рукавицы? Он же безобидный, маленький еще.

– А не этот ли безобидный тебе руки-то изгрыз? – кивнул Найд на белеющие в полумгле повязки. – И кур монастырских давил?

– Это Рыжик со страху, – встал Ноа на защиту питомца. – В капкане-то натерпелся.

Вопрос кур монашек проигнорировал. В сене зашуршало – осмелев, звереныш снова принялся за рыбу.

– Жратву-то где для него берешь? – спросил Найд, припоминая, что предусматривал устав обители за воровство с кухни и кладовых.

– А я с ним делюсь, – заметив недоверчивый взгляд товарища, Ноа застенчиво добавил: – Я рыбу все равно не люблю.

Найд окинул глазами тощую фигуру монашка, на котором одежда висела мешком. Умеренность в еде была в числе монастырских добродетелей, ибо считалось, что Свету будет легче заполнить не отягощенное грешной плотью тело. Потому пайки послушников едва хватало, чтобы поддержать в этих самых телах жизнь. Сам Найд жадно лопал все, что ставилось перед ним на стол, и сейчас, когда до завтрака оставалось еще четыре долгих часа, с радостью поменялся бы местами с раненым лисенком.

– Ты ведь не расскажешь никому? – тревожно прошептал Ноа, ложно истолковав молчание товарища. – Это ведь теперь наша тайна, верно?

Анафаэль медленно кивнул. Честно говоря, самым правильным было бы избавиться от мохнатого нелегала, и как можно скорее. Но предложить такое парнишке, который, недоедая, кормил искалеченного зверька, язык не поворачивался.

– Слышь, мне идти надо, – наконец решился он, – а то в скриптории хватятся. Да и тебя брат Иероним уже небось заждался.

Словно в ответ на его слова, по остаткам крыши над головами заговорщиков прокатилось что-то тяжелое, из дыры внутрь посыпалась труха и опавшие листья. Найд мгновенно подхватился, подскочил к двери и высунул голову в щель. Вокруг не было никого, только разросшиеся кусты черноплодки качали полуголыми ветками, но виной тому мог быть ветер. Он задрал голову. Ветвь старого тополя у стены отломилась и склонялась к хлеву, будто шатер. Свежий слом сахарно блестел, но Найд не мог припомнить, лежала ли ветвь на крыше, когда они с Ноа пришли сюда, или нет.

– Что там? – Ноа испуганно потеребил Анафаэля за плечо.

– Ничего, – успокоил он парнишку. – Просто ветка скребется. От ветра. Я теперь пойду.

– И я пойду, – согласился Ноа. – Только вот Рыжика успокою. Забоялся он от шума.

– Сливовую камедь берете, – донесся до Найда надтреснутый дискант брата Евмения, когда парень бочком проскользнул в красочную, – да в водице ключевой распускаете. А вот пальцы грязные макать туда необязательно, Рольф! – Означенный послушник охнул, когда деревянная ложка на длинной ручке огрела его по руке. – И помешиваем все время, помешиваем, – как ни в чем не бывало, продолжал свои наставления мастер.

Дверь за спиной Найда скрипнула, закрываясь, и все четверо послушников подняли глаза от растворов.

– Простите меня, добрый брат, – пробормотал опоздавший.

Евмений, высушенный и пожелтевший от постоянного общения с ядовитыми веществами монах, даже не обернулся.

– Свет простит. Будешь у меня вместо завтрака камедь процеживать. А теперь бери-ка ложку.

Найд вздохнул и занял свое место у чана, в котором медленно распускался коричневый сгусток.

Анафаэль с тоской потыкал деревяшкой бурую жижу. Все ушли в трапезную, оставив его наедине с ковшиком и обвязанной тряпицей посудиной, в которую надлежало переливать терпко пахнущий раствор. Это творческое занятие не могло отвлечь послушника от рези в пустом животе и беспокойства за Ноа. К тому же рука, державшая на весу тяжелый ковш, отмеряя равномерную струйку, быстро начала дрожать – от локтя поднималась по плечу ноющая боль. Найд призадумался: неужели нельзя как-то ускорить дело?

Кажется, брат Евмений говорил что-то о нагревании. Правда, этот способ производства камеди мастер считал более сложным, а потому новиции обучались сначала холодному процессу. Чего тут было сложного, Найд не понимал. Перегонный аппарат он опознал сразу – отбывая трудовую повинность в Горлице, он ознакомился с технологией превращения яблочного сидра в кальвадос. Недолго думая, Найд водрузил чан с раствором над горелкой, а замотанный тряпкой горшок для конечного продукта приткнул под выходной трубкой. Запалив фитиль и открутив пламя на полную мощность, он с удовлетворением оглядел дело рук своих. Теперь оставалось только ждать, пока вся жидкость протечет через фильтр.

Довольно насвистывая, Найд прогулялся по мастерской и заглянул в полуоткрытую дверь, ведущую в скрип-торий. Как он и ожидал, там никого не было. Внезапно его осенила сразу парочка великолепных идей. Подобрав полы подрясника, он просочился в щель и бесшумно скользнул к пульту Пончика. Пончиком называли за глаза пухлого новиция из рисовальщиков. Поговаривали, что он происходит из благородного рода, отец его хорошо платит монастырю, потому и приставили парня к уважаемому труду. Вот только способности у бедняги оказались средние, к тому же водился за Пончиком один сурово наказуемый грех.

Дело в том, что Вальфар (таково было имя парнишки в Свете) любил покушать. То ли врожденная страсть, то ли привычка к десяти переменам блюд заставляла послушника тянуть со стола лишний кусок и припрятывать в укромных местах, что, конечно, устав категорически запрещал. Несколько раз бедолагу ловили на поедании украденного в неурочное время и строго наказывали, разве что не секли, памятуя папашину щедрость. Ничего не помогало. Недавняя помывка полов обнаружила под конторкой Пончика предательские крошки, однако Найд смолчал. Ему претило доносить на людей, оказавшихся с ним в одной лодке.

Но теперь пузо не на шутку подводило, и парень решил посмотреть, не удастся ли ему чем-нибудь поживиться в Вальфаровых закромах. Довольно быстро в ящичке с рисовально-писчими принадлежностями обнаружились сухая горбушка и завернутая в тряпицу печеная картофелина. Не смущаясь, Найд откусил и от того, и от другого. Он знал, что Пончик не расскажет о пропаже. Настроение поднималось по мере того, как новые порции съестного находили путь в желудок. Он скользнул взглядом по Вальфаровой работе.

Горе-рисовальщик бился над изображением молящихся иноков, очевидно, для монастырской летописи. Получалось у него не очень – образ носил следы многих переделок, пропорции были нарушены, головы слишком велики, а одежды свисали неестественно резкими складками. Все еще жуя, Найд подхватил кисть и быстро исправил рисунок – благо краски еще не высохли. «Спасибо тебе, Пончик», – пробормотал он через набивший рот хлеб.

Пройдя дальше между рядами конторок, Найд остановился у пульта брата Макария. Книга об Уиллоу и Инвиктусе лежала на прежнем месте, раскрытая на новой странице с пустыми еще медальонами. Встав так, чтобы иметь в поле зрения обе двери – и в красочную, и в коридор, – Найд погрузился в чтение. Новая глава повествовала о поисках Света Надежды. Доблестные рыцари отправлялись на край мира и, совершив множество подвигов, возвращались в Феерианду или ОЗ, овеянные славой. Все, как и рассказывал брат Макарий, – никто из героев не нашел клинка Инвиктуса. Анафаэлю быстро надоело читать о разрубленных напополам чудовищах и спасенных без счета принцессах, и он зашелестел страницами дальше.