Текст книги "Спой, маркитантка! (СИ)"

Автор книги: Татьяна Ренсинк

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 13 страниц)

Глава 35

Тем утром Анна ждала, когда сестра спустится к чаю, и на удачу заметила вновь подъезжающего к дому посыльного. Как везло каждый раз до этого получать письма первой от него, пряча нужное в карман юбки, так повезло и теперь...

Положив остальные письма отцу в кабинете на стол, Анна поспешила вернуться в гостиную, куда только вошла Софья.

–Идём, – скорее схватила сестра её за руку.

Догадавшись о происходящем, Софья поспешила за нею вновь наверх, где опять укрылись в спальне и заперли дверь на ключ...

–Господи, Данилушка, милый мой, – обнимала полученное письмо Софья, устроившись сидеть на кровати.

Она распечатала письмо и тут же читала дорогие строки о бесконечной к ней любви, о том, что жив любимый и ждёт встречи:

–Переживать заставляет судьба о том, что происходит у тебя. Письма твоего не получил. Может с посыльным в дороге что приключилось, может тебе запретили, уличив в сей авантюре, – читала она взволнованно.

–Знает он, догадался верно, – кивнула Анна в поддержку. – Но я найду способ обойти наших родителей. Отправим следующее письмо, как только посыльный прибудет. Подсуну ему!

–Да, – согласилась с нею сестра и продолжила читать. – К нам тем временем приезжал сам Кутузов! Офицеры, генералы, простые солдаты – все остались в восхищении. Место опасений заступили уверенность да спокойствие. Весь полк вновь так и дышит мужеством! Теперь удалось прибыть мне в Москву. Сразу наведался в родной дом, откуда отец успел уже много вывезти, опасаясь врага. Вот я впервые и разделся. Давно не удавалось сделать сего и нашёл себя в худом положении. Язвы, что когда-то перевязывал, присохли к бинтам. Бельё изорвано да покрыто насекомыми. Облегчение же узнал, когда сумел очиститься, переодеться. Только думал, может удастся поесть голодному и отдохнуть, но раздался взрыв пороховых погребов. Загорелась наша столица, запылала, осветив небо заревом. Прибывший Наполеон приказал тушить пожар и ловить зажигателей. Что ж, это война, прогуливаться не получится. Пришлось вновь отправляться в бой. Может письмо моё придёт с большим опозданием, но верь, милая, пишу всё откровенно, при каждой возможности и не перестану слать вестей, пока не увижу твои глаза... Здесь капля крови, – погладила впитавшееся в бумагу пятно Софья, но тут же дочитала. – Не бойся, душа моя, не струсил ни разу, друзей не предал, но не была мне оказана честь вновь оказаться раненым. Не моя кровь, врага. Однако, бумаги иной не нашлось переписать тебе послание. Спешу закончить на этот раз да послать тебе вновь множество поцелуев везде-везде, только для тебя и навсегда твой, Данило.

–Как же красива ваша любовь, – улыбалась Анна, и в дверь к ним раздался громогласный стук с криком отца из коридора:

–Отворите немедля, негодницы! Выломаю!

–Прячь! – указала Софье на письмо Анна и вскочила, бросившись к двери.

Она упёрлась в неё руками, будто боялась, что та, действительно, будет выломана, но отец продолжал звать и стучать. Заметив, что Софья спрятала письмо под матрас, Анна спокойно открыла дверь. Вошедшие в спальню родители были не одни. Пара слуг тут же принялась всё осматривать и обыскивать...

–Донесли нам, что посыльный здесь был да письма вы у него уже не в первый раз забираете, – говорил недовольный отец. – Подозрения имеются, что пишет всё же сей господин Сергеев... Ежели это он!

Но сёстры стояли подле друг дружки и молча смотрели в пол... Как ни надеялись они, но... письмо было обнаружено...

–Нет! – попыталась отнять его Софья, но мать схватила за руки:

–Не смей! Не смей! – восклицала она, удерживая её руки изо всех сил и заставила сесть в кресло рядом.

Отец тут же забрал от слуги письмо и быстро пробежался по строчкам:

–Вот, значит, как? Нет никакого Сергеева, а это от Протасова?! – взревел он басом и встряхнул письмом перед лицом супруги. – От Протасова! Полюбуйтесь! Это Ваши дочери!

Вновь схватился он за грудь, будто сердце не позволяло ему волноваться ещё больше. Отдав письмо жене в руки, он сел на подставленный встревоженным слугою стул:

–Вот... Вот... Слушайте все... Софье я жениха уж давно подыскиваю. Найду, кто согласится взять такую, найду! Но Протасовы не переступят порог сего дома. Писем никаких, отлучек никаких. Следить... Домашний арест!

Сорвавшись с места, Софья убежала. Ей казалось уже достаточным всё, что услышала, все нависшие над судьбою угрозы. Схватив висевшие на вешалке у выхода плащ и шляпку, она убегала прочь из дома, как бы кто ни кричал и ни спешил вдогонку.

На бегу надевала Софья плащ, завязывала шляпку, не обращая внимания на прохожих, что с удивлением, а некоторые и с осуждением, оглядывались... Куда бежала – не ведала, лишь бы скрыться ото всех и не видеть больше...

Однако догнавшая её карета преградила путь, чуть не сбив. Метнувшись в сторону, Софья была схвачена одной из остановившихся рядом женщин. Тем временем благодарная прохожей мать вышла из кареты и схватила Софью за плечи, встряхнув перед собой:

–Ум есть?! Куда собралась?!

–Не пойду ни за кого, только за Данилу! – выкрикнула та.

–Господи, что же ты такое говоришь? – поразилась мать, силою затаскивая в карету. – Нас же все в Петербурге знают! Что теперь говорить будут? Ты лицо сестры мараешь, нашего рода! Села! – с выдохом толкнула она Софью сесть, и карета скоро увозила их обратно домой.

–Если хочешь, чтобы ребёнок родился живым, – говорила запыхавшаяся и крайне взволнованная мать. – Будешь дома да под венец отправишься с тем, с кем будет велено! Видит Бог, не было бы у тебя одно лицо с Анной, отпустила бы тебя, никто бы и не узнал, что ты наша дочь! Не смей осквернить её...

–Ненавижу, – только и молвила Софья, уставившись в окно, а по щекам потекли слёзы.

Вздрогнув от её слов, мать замолчала и, задумавшись о своём, на мгновение закрыла глаза...

Глава 36

Вспоминая последний жестокий бой, когда захватили под Несвижем три штандарта австрийских шеволежеров*, чёрные гусары отдыхали на привале у общего костра. Холодный осенний вечер не приносил надежд, что конец войны близок. Только в душах военных, в который раз одержавших победу, трепетала радость о том, что изгнать врага с родной земли всё же удастся...

–Вот начнёт падать снег, – улыбнулся Серж, и гусары рядом подхватили:

–Не пройти им будет через наши леса да поля. Заманим, уничтожим! Отомстим за товарищей погибших!

Тем временем примчавшийся с письмами мальчишка-посыльный спрыгнул с коня и стал раздавать конверты окружившим военным. Только как бы Данило ни ждал, имени Сержа не было названо, а значит, письмо от Софьи опять не пришло...

С тяжёлым вздохом Данило сел обратно к костру и долго смотрел на жаркое пламя. Разрывающая изнутри тоска со множеством вопросов казалась более мучительной, чем самый страшный бой. Севшие подле Серж и Валерий своим присутствием поддерживали, но слов более не находили...

Ранним утром вновь пробудили всех тревожные позывы трубачей. Вскочив на коней, гусары мчались в новый бой. Позабыты были переживания... Звала лишь доблесть...

Залпы наполняли всю округу у реки Березины, которую так стремилась перейти французская армия. Сама река была не столь широка, не столь глубока, поскольку перейти её вброд получалось без приключений.

Нагнав другой отряд русских, с которыми передвигался к реке сам главнокомандующий Кутузов, чёрные гусары оказались подле. Кутузов же то стоял, то сидел на складном кресле в простом сюртуке и фуражке, без всяких принадлежностей своего сана. Лишь казачья нагайка на ремешке свисала у него через плечо...

–Что, устали ребята? Холодно? Ели ли вы сегодня? – спрашивал их Кутузов, искренне переживая и слушая ответы. – Нужно, нужно отстоять матушку Россию, надо догонять и бить французов!

–Рады стараться, Ваше сиятельство! – кричали в ответ все вокруг.

–Хитрый наш старик Кутузов, – засмеялся Валерий. – Знает, как подобраться к солдатам!

...Переправа же через реку скоро началась. Лошади всё время шли по дну. Лишь кавалеристам, повозкам и артиллерии сей переход был сложен, хоть река и не казалась настолько холодной, пусть по ней и плавали редкие льдины. Болотистый луг, который окаймлял противоположный берег был настолько вязок, что верховые лошади и повозки погружались до половины колёс.

Пока переходили, часть гусар вместе с Данилой, Сержем и Валерием отправилась в сторону на разведку. Они ещё при переходе заметили вдалеке некое движение и решили проверить, что происходит там. Убедившись, что в том месте реки французы строят мост, гусары забили тревогу, когда поспешили вернуться к своим...

То ли прознали о том французы, то ли в том и был их план, но когда к мосту приближались чёрные гусары, видно было – он уже горел, не смотря на то, что часть французов осталась на другом берегу. На тех в тот же час напали появившиеся казаки, а позднее появилась и часть русского полка...

–Нет, – видя ужасающую картину начавшегося боя, молвил Данило.

–Витгенштейн опоздал! – с сожалением крикнул Серж.

–Чичагов виноват! Он не туда приказал уйти! Мост, по которому перешёл, не уничтожил! – крикнул другой гусар подле, что быстро оценил ситуацию, и остальные, не долго думая, поспешили присоединиться к сражению...

Как бы рьяно ни бились, результат ужасал всё больше. Русские люди, среди которых были женщины и дети, которые появились за русской армией, оказались посреди сражения, между двух огней. Их поражали пули и ядра, они тонули в реке при переправе с войсками, их затаптывали лошади или же они, ободранные солдатами, оказались брошенными в снег, где холод прекращал все мучения...

К вечеру та равнина у реки, равнина Веселовская, представила невыразимую, самую страшную картину: она была покрыта переломанными, наваленными друг на друга телегами, каретами, устлана телами детей и женщин. Глядя на всё это, Данило слез с коня... Он оглядывался и тянул его за собой, всё отступая и отступая, пока не уткнулся спиной в дерево...

–А Наполеон тем временем ушёл, – донёсся до его слуха голос Валерия.

Тот с не меньшим ужасом встал рядом, и скорее зажмурился, чтобы не видеть лиц погибших людей.

–Мы проиграли, – с разочарованием с прослезившимися глазами смотрел Серж, как и остальные из гусар...

Потеря была невосполнимой. Опущение врага – непростительно. Все понимали: Наполеону удалось ввести русских в заблуждение и избежать своего полного уничтожения. Только в душе каждого теплилась вера, что в следующий раз французов прогонят, и мчались вскоре гусары вперёд, кричали,... догоняли не столь далеко ушедшего врага...

Будто какие высшие силы помогли окружить и захватить французов, что уже изнемогали от холода и полученных ран. Теперь можно было считать, что их армии больше не существовало. Русским оставалось лишь конвоировать французов, чтобы не сбились с дороги. Но и тем, кто шёл позади, отстать бы уже тоже не удалось... Умирающие враги образовывали аллею из трупов...

Жалки были крики и мольбы французов приколоть их сразу, дабы прекратить мучения...

* – Шеволежеры – полки лёгкой кавалерии, вооруженные саблями, пистолетами и карабинами.

Глава 37

На подходе к Вильно, догоняя Наполеона с его немногочисленной оставшейся армией, Кутузов продолжал вдохновлять, что вот-вот и будет победа. Да и сами военные видели, что будет... Хоть и присоединял Наполеон на своём пути французские дивизии, которые действовали на иных направлениях, солдаты его были уже недееспособные, потерявшие оружие. А сильные морозы, которые будто мстили, ударили с такой силой, что окончательно истребляли ослабленных голодом французов...

Не получилось у Наполеона собраться с силами в Вильно, и бегство французов продолжилось к Неману, откуда он летом вторгся в Россию, а там, покинув погибающую армию, Наполеон отправился в Париж, чтобы набрать новых солдат, но... всё было напрасно... Практически уничтоженная его «Великая Армия» не имела больше никаких шансов ни то что на победу, но и на возобновление боя...

Только приблизились русские к Вильне, побежали из города чиновники, поставленные французами. Чем ближе, тем больше врагов убегало. Однако каждый русский солдат плакал в душе о тех потерях, которые пришлось понести. Дорогой ценой был куплен сей побег врага. И лишь Кутузов продолжал вдохновлять словами, что следует пощадить оставшиеся русские войска, а не преследовать неприятеля, что Наполеона лучше оставить для англичан, а России он больше не опасен...

Только вошли в Вильно, стало известно, что прибывший туда накануне Император Александр пожаловал Кутузову титул «князя Смоленского», и теперь его титул полностью звучал так: «Светлейший князь Голенищев-Кутузов-Смоленский». Начались встречи солдат друг с другом, встречи генералов. Все обнимались, радовались одержанной победе и плакали о погибших...

На следующий же день всех офицеров, которые участвовали в последнем походе, собрали во дворце. Кутузов устроил там бал по случаю дня рождения Императора и в честь победы, которая от этой даты, от 12 декабря, была одержана ровно через полгода после вторжения французов в Россию. Это было подлинное военное торжество!

Вечером город был прекрасно иллюминирован. Употребили все те украшения, какие использовались для празднеств Наполеона. Ликование и радость были всеобщими. Перед самым началом бала были принесены, как трофеи, два неприятельских знамени и положены к стопам государя, когда тот входил в зал. Его лицо казалось неизъяснимо кротким, озарённым великою славою. Здесь же он и наградил Кутузова орденом Святого Георгия первой степени...

–Вы спасли не одну Россию! – обнимал Император Кутузова. – Вы спасли Европу!

После этого государь выдал план быть защитником угнетённых западных народов. Все были в восторге от происходящего. Танцевали, пили за здоровье императора. Всё, казалось, теперь будет налаживаться, пусть даже придётся для начала очищать землю от мёртвых и строить новые условия жизни...

Оставаясь пить среди друзей и беседовать с офицерами, Данило слушал их рассказы, а когда появился вопрос о том, как происходил их поход, он ответил:

–Обширные да дремучие леса приходилось проходить, порой рубить сосны да прокладывать дорогу. Нужды различного рода терпели, как моровая язва, что похитила множество солдат.

–А одежда? Ужас! – добавил Серж. – Все три рубахи, что были, все уже неспособны к ношению, а прочего белья уж нет да и жалованья давно не получено.

–А нам пришлось награбленные сокровища бросать, – махнул рукой офицер подле, и Данило кивнул:

–Увы, деньги потеряли свою ценность.

–Осторожно по городу здесь следует гулять, коль соберётесь, – предупреждающе сказал другой. – Говорят, свирепствует тиф и прочие болезни.

–Песню! – вдруг раздались возгласы вокруг, и друзья повели Данилу вперёд, прося под всеобщие аплодисменты исполнить песню для души, в честь победы...

Много песен разных просили, но когда произнесли одно название и стали все соглашаться, что желают услышать именно её, Данило поклонился государю и взял гитару:

Вдали там бор, трясясь, синеет,

Катится гул его в полях,

Катится – и едва уж млеет

На отдаленнейших горах.

Напрасно светлый шар сребристый

Стремится выскользнуть из туч;

Дождливы облака и мглисты

Глотают каждый кроткий луч.

А здесь!.. Все чувства цепенеют –

То стынет кровь, то вдруг кипит.

Глаза раскрыться в тьме не смеют,

Везде, на всем могилы вид.

Не призраки ль одни витают

Среди руин теперь в глуши?

Не ваши ль тени здесь блуждают,

О человечества бичи!

Не вы ль дрожащими стопами

Скитаетесь в вечерний час,

Звуча железными цепями,

Что Тартар возложил на вас?

Не ваши ль песни сокрушенны

В разностенящих голосах,

Мешаясь с свистом бурь смятенным,

Наводят трепет в сих местах?

Конец ознакомительного фрагмента.*

* – из «Развалины», А. П. Беницкий.

Глава 38

Выглянув в окно, Софья завязывала на голове шляпку и смотрела на ворота, которые виднелись за одетыми в снеговые шубы елями. Ворота были закрыты. Прогуливающийся на морозе сторож то потирал спрятанные в рукавицы руки, то топал ногами в валенках, поправляя висевшее на плече ружьё. Казалось, и сказочно прекрасная зима была не на шутку сурова в столь военное время...

Тревога не покидала, а росла с каждым днём, как бы кто ни сообщал, что войне вот-вот будет конец. Софья одевалась в зимний плащ и надеялась, удастся то, что уже давно пытается сделать, но каждый раз её останавливают или следят так, что шагу не ступить из дома.

Однако ещё утро не совсем рассвело, и Софья таила надежду, что останется именно сегодня незамеченной. Она спрятала в рукавицы запечатанное письмо, и прошла по тёмному коридору дома. Спустившись к выходу, оглянулась убедиться, что одна и столкнулась с откуда-то вдруг вышедшей матерью:

–Куда это ты собралась? Ишь? Да за тобой глаз мало! – удивлялась та, а Софья испуганно взирала в ответ, невольно выронив рукавицы.

–Ну же? – быстрее мать подняла их и на ощупь поняла, что там.

Достав письмо и взглянув на имя на конверте, она с показавшейся грустью вздохнула:

–Понимаю... И давно вы переписываетесь?

–Мне не отправить письма. Вы слишком строги, – прослезилась Софья, надеясь затронуть сердце матери, но та не смотрела в её глаза.

Мало того – спрятала руки с письмом за спину и, глядя в пол, еле слышно сказала:

–Я не зверь, поверь... Я сама отдам в отправку... это. Папенька не прознает, – был её голос ещё тише. – Но ты покорно вернёшься к себе и больше попыток выйти из дома не предпримешь.

–Позвольте хоть Аннушку повидать, – просила Софья, но мать мотала головой и указывала на лестницу уйти обратно в комнату...

Вынужденная вернуться Софья скоро стояла у окна своей спальни. Она смотрела на серое небо, с которого стали падать крупные хлопья снега. Думалось, жизнь такой и останется: холодной, безрадостной, но с мечтами о сказке... Никак не могла Софья понять, как такое могло произойти, почему в раннем детстве её кто-то выкрал, и кто это всё-таки был... Не понимала, почему родители столь полны ненависти к Протасовым, когда годы уже может сгладили всё...

В ужасном одиночестве ощущала себя Софья, когда в последние месяцы её заставляли сидеть одну в спальне, запрещали видеться с сестрой и указывали ждать, когда приведут какого-то жениха, готового взять её в жёны вот такую, с теперь немного видным животом. Софья гладила живот, шептала о любви растущему там малышу и плакала:

–Вернётся твой папенька, верь... Вернётся и спасёт нас... Заберёт к себе, заберёт...

–Победа! Победа! – раздались вдруг отрадные крики по всему дому.

Кричали и слуги, и родители её. Сердце вдруг бешено застучало, дыхание перехватило. Взглянув вновь на небеса, Софья в подступивших рыданиях опустилась на колени:

–Господи, дай знак, жив ли он? Выжил ли? Дай...

Она закрыла лицо руками, опустившись лежать лицом к полу, и рыдала, рыдала... Рыдала столь долго, пока дверь к ней не открылась и кто-то не помог лечь в постель. Неугомонно плакала, не могла сказать ничего, а сидевшая подле мать радостно вторила о том, что победа случилась и прогнали французов с земли русской. Она снимала с неё плащ и шляпку,... не уставала радоваться столь счастливой новости...

–Софьюшка! – взволнованно вбежала в спальню Анна, бросившись к матушке на колени:

–Позвольте побыть с сестрой хотя бы в сей отрадный час!

–Конечно же, побудь! – появился на пороге ещё более счастливый от всего происходящего отец.

Он махал в руках письмом, чуть ли не прыгая от радости, и сообщал:

–Тутолмин вот-вот прибудет! Прям с поля боя мчится к нам, как узнал, что руку Софьюшки нашей ему отдать мечтаю. Герой! Наш герой едет! Жених твой!

–Что?! – вскочила поразившаяся Анна. – Он же старик!

–Молчать! Герои не стареют! – пригрозил кулаком отец и вышел из спальни, продолжая радостно кричать о победе.

–Побудьте вместе, – показалась матушка ласковее и ушла, оставив сестёр наедине.

Те сразу заключили друг дружку в объятия и плакали, ничего не говоря некоторое время...

–Как же я соскучилась по тебе, – молвила Анна и, чуть отстранившись, прошептала. – Видела я, куда письмо твоё матушка припрятала. Не стала она отсылать его, а положила в шкатулку! Папенька тоже письма, что приходят, прячет у себя в кабинете. Уверена, не уничтожает он писем от Данилы твоего.

–Отчего меня так ненавидят? Из-за любви? – смотрела с отчаянием Софья. – Помоги бежать, Анечка, или помоги Данилушке вызволить меня отсюда. Верю, коль жив, приедет ко мне!

–Уверена, жив, иначе бы знали мы уже, – воодушевляла сестру Анна. – Им важно знать, жив или нет, потому и спешат под венец тебя отправить, чтоб не убежала. Я постараюсь что-нибудь придумать. Думаю уже давно, но и меня ведь не выпускают, да и слуги помогать нам не собираются. Придумаем что-нибудь! – пыталась успокоить она, но Софья теряла веру...

Она вновь смотрела на окно, за которым снег валил всё больше и больше, будто становилось только холоднее, безнадёжнее. Анна же словно наполнилась новым решением, видя в таком горе сестру. Она покинула спальню, спустившись скорее вниз, а доносившиеся из гостиной голоса заставили встать за дверью и подглядеть в щель...

Увидев сидевшую рядом с каким-то пожилым господином мать, Анна с замиранием сердца догадалась, кто он, хоть и услышала уже, что сказала матушка:

–Ах, Константин Сергеевич, мы же в ответ тоже безмерно счастливы наконец-то стать одной семьёй с Вашей, с Тутолмиными! Вы же знаете, что Ваш брат является нашим самым близким другом...