Текст книги "Детство Лермонтова"
Автор книги: Татьяна Толстая
сообщить о нарушении
Текущая страница: 18 (всего у книги 28 страниц)
Глава III
Военные игры. Прогулки в Долгую рощу с дворовыми. В Чембаре. Мосолов и Белинский
Каждое утро Миша ходил смотреть, как живут привезенные из Москвы олень и лось. Звери сдружились и, стоя за загородкой, тревожно прижимались друг к другу. Им построили особый сарай, и все дворовые ходили смотреть новое чудо на барском дворе. Ухаживать за животными поручили доезжачему Потапову; звери стали такие ручные, что он выпускал их из загородки и они свободно расхаживали по двору.
С пасхи погода установилась, и Миша просил начать игры с потешными. Собрали более десяти ребят: два сына Абрама Филипповича – Ваня и Петя, Ваня Вертюков, сынишка дворовых, сын доезжачего – Кузя Потапов, внук ливрейного лакея Кузьмина – Данюшка, сыновья птичницы – Андрюша и Петруша, Степа и Вася Шубенины, сыновья кормилицы Лукерьи и еще несколько мальчиков.
Теперь каждое утро Миша торопился завтракать и все поглядывал в окошко чайной комнаты: здесь ли ребята. Они собирались точно к назначенному часу во дворе, все одетые в военные, специально для них сшитые костюмы, очень гордые своим парадным нарядом. Ребята были вооружены: у каждого из них за спиной висело деревянное ружье, на поясе были привязаны сабля и большой пистолет. Шапки у всех были сшиты треугольные, с султанами.
У Васи Шубенина на груди висел рожок. Вася охотно и долго дудел, как только получал приказ. Ване Вертюкову дали барабан; он научился очень ровно выбивать дробь.
Когда Миша кончал завтракать, он подходил к раскрытому окну и кричал ребятам, чтобы они строились. Маленький командир выходил во двор, и все войско приветствовало его. Арсеньева любовалась, как Мишенька командовал и все маршировали, а потом уходили в траншеи. За воинами бежали Христина Осиповна, Лукерья, Андрей Соколов, доезжачий Потапов и Абрам Филиппович. Перед траншеями отряд делился на два лагеря, и каждая партия пряталась в свои укрытия. После нескольких вылазок начинался отчаянный бой. Дядька Андрей, доезжачий Потапов и Абрам Филиппович следили, чтобы не было увечий. Но вот победа близка, Михаил Юрьевич взбегает на вершину холма и водружает флаг. Игра окончена, победители ведут пленных, потом мирятся и собираются все вместе, веселые и потные.
Летом ребята бегали купаться на большой пруд, и Миша с ними, несмотря на запрещение бабушки. Стоящие на берегу бонна, нянька и дядька зорко наблюдали, чтобы Мишенька далеко не заплывал и недолго купался.
После таких наслаждений шли вразброд домой, и Миша до обеда рассказывал бабушке, как он играл, но насчет купания умалчивал. Мальчик шел с бабушкой гулять в сад, катался на качелях, привязанных к старому вязу, сидел с ней вместе в беседке над прудом, собирал полевые цветы, которые росли в большом количестве на склоне холмов, находил спелые ягоды земляники и все эти дары нес Арсеньевой, которая, умиляясь, говорила:
– О, если бы мать твоя была жива!
Услыхав такие слова, Миша обычно старался уйти гулять один; он любил подниматься по темной аллее акаций, сросшихся наверху зеленым сводом.
Летом никуда из Тархан не поехали.
На троицу пошли в лес со всей дворней, Миша впереди всех. В эти дни поварам было много работы, потому что готовили угощение на всех. Бабушка сидела у окна и, шепча молитву, глядела на дорогу в лес, на длинную просеку, по которой шел ее баловень, окруженный девушками. Тут же шли Христина Осиповна, Лукерья, Пашенька с Марусей, Андрей Соколов, Абрам Филиппович и доезжачий Потапов.
Из лесу все возвращались усталые, но довольные. Няня вела мальчика домой и напевала старинные песни про Иосифа Прекрасного и Прасковею Пятницу, и все сопровождавшие следовали за ними не отставая.
Когда подошли к барскому дому, был вечер, но на деревенской улице еще слышались смех и ребячьи голоса. В небе показались маленькие облачка, поднялся ветер, деревья зашумели, вдруг сверкнула молния, и раскаты грома раздались в разных сторонах. Из маленького облачка образовалось несколько туч, хлынул дождь. Ребята все убежали в комнаты. Миша сидел у окна и зорко следил за оторванной тучкой: ветер гнал ее все вперед и вперед и потом разбил на клочки…
– Рассеялась тучка… Погибла, – говорил он бабушке, укладываясь спать.
– Ничего, спи; другая будет, – отвечала ему бабушка.
– Другая? Нет, та не такая будет.
В Тарханы приехал новый священник, назначенный вместо умершего Федора Макарьева, – Алексей Полузаков. Он стал ходить к бабушке, рассказывать ей о своих делах и советоваться, как ему поступать в том или ином случае.
Он рассказал, что в это лето перемерло много младенцев. В год обычно рождается около ста человек, а умирают тридцать пять – сорок, а это лето такое жаркое было, понос одолел грудных, и умерло шестьдесят пять детей. Едва поспевал хоронить. Бабы жалуются… Арсеньева отнеслась к этому равнодушно и сердито оборвала его:
– Ну, как же: я должна баб охранять? От работы, что ли, их освобождать, чтобы за детьми своими смотрели? Пусть обходятся, как и до сих пор, – на старух оставляют либо на старших детей, соску из жеваного хлеба им дают.
Новый пастырь надоедал помещице своими жалобами и претензиями, но она решила с ним до времени не ссориться – не разглашать одну из его проделок, а придержать чужой секрет до поры до времени, чтобы, если понадобится, обезоружить нового священника.
Дело в том, что настоящая фамилия его была Полузадов, но он, находя ее неприличной для своего сана, переиначил одну букву: вместо Полузадова стал Полузаковым. Перед приездом в Тарханы он выправил паспорт с новой фамилией, которую не только сам сохранил, но даже передал потомству.
Миша вслушивался в разговоры взрослых, а иногда даже и вмешивался. Он поправился за этот год, стал здоровым, подвижным мальчиком; сыпь перестала его одолевать. Арсеньева часто напоминала, что в этом году он станет отроком – ему исполнится семь лет; пора думать о начале учения. Однако совершенно неожиданно Миша обучился грамоте раньше, чем это предполагала бабушка. Случилось это в середине лета.
Арсеньева взяла внука с собой в гости к своим родственникам, которые жили возле Чембар. По дороге заехали в Тархово, к родственнику Мосолову.
Ехать из Тархан в Чембар летом – одно удовольствие. По ровному полю колышутся желтеющие колосья, в огромном небе плывут и расплываются облака, белея и серебрясь на солнце. Путь недолгий, не больше двух часов. Незаметно доехали до места – перед глазами появился уездный городок.
К Мосолову завернули, чтобы взять кое-какие лекарства от болезни ног: у помещика был большой запас медикаментов.
Генерал Аркадий Федорович Мосолов участвовал в военных походах 1812 года. После ранения в Бородинском сражении он вынужден был взять отставку и поселиться в своем имении. Он постоянно болел и, верно, потому неизменно злобствовал. Соседи-помещики боялись проезжать мимо его усадьбы, называли его Соловьем-Разбойником, крестьяне же просто звали Мосолова живодером – так круто он расправлялся с ними.
Мосолов жил в богатом барском доме, и, когда в летний день Арсеньева с внуком подъехали к усадьбе, слуги почтительно провели гостей к хозяину, одинокому стареющему барину.
Мосолов сидел в креслах в халате, подвязанном шелковым шнурком. В кабинете шторы были спущены от солнца; на накрытом столе стояла батарея разных бутылок. Напротив хозяина, на стуле, сидел худощавый, бледный человек с небольшой бородкой, в русской вышитой сорочке.
Мосолов, поздоровавшись с Арсеньевой, тотчас же рекомендовал его:
– Это мой друг Григорий Никифорович Белинский, уездный лекарь.
Мосолов дружил с Белинским, человеком образованным. Белинский умел поговорить о прочитанном, любил литературу, а о медицинской своей практике говорил с горечью, жалуясь, что лечить людей нечем, что он вынужден от всех болезней давать александрийский лист, который завозили в Чембар купцы. И хотя Мосолов по указанию лекаря выписывал для него разные снадобья из Москвы, однако пользовался ими больше сам ввиду их дороговизны.
Мосолов, страстный любитель чтения, не скупился на покупку книг и собрал библиотеку. Все стены его кабинета были уставлены книжными полками; на них стояли тома в кожаных переплетах. Мосолов знал только одну радость в жизни – чтение.
Неудачник в личной жизни, он был хмур и озлоблен и все свои печали вымещал на дворовых, истязая их нещадно, за что впоследствии и был ими зарезан. В углу его комнаты стояли палки, которыми на его глазах, по его приказанию, одна девушка била другую. Такие избиения повторялись ежедневно по нескольку раз.
Появление родственников спасало его от хандры, как он выражался, и тогда он становился гостеприимным хозяином.
Арсеньева с Мишей вошла в кабинет Аркадия Федоровича. Мальчик сразу же обратил внимание на множество книг, которыми так богат был этот дом. Разгоревшимися глазами он обозревал книжные шкафы, любуясь золотым тиснением заголовков на переплетах.
Заметив восхищенный взгляд ребенка, устремленный на книги, Мосолов снизошел до разговора с ним:
– Я вижу, ты любишь книги. Разве ты умеешь читать?
Миша покраснел и стыдливо сказал:
– Нет, мне читают, а я картинки смотрю.
– Неграмотный, значит, – сказал Мосолов со смехом. – А сколько лет?
Арсеньева тотчас же вступилась за своего любимца:
– Ему шесть, и я считаю, что его еще рано учить. Он у меня все болеет.
Мосолов обратился к своему приятелю Белинскому:
– А твоему сынишке сколько?
Белинский отвечал, что Виссариону уже девять лет, что он много читает и в огромные кипы тетрадей неутомимо днем, а иногда и по ночам без всякого разбору списывает стихотворения Карамзина, Дмитриева, Сумарокова, Державина… Мало того, он сам пишет стихи.
– Он так любит словесность, – продолжал Григорий Никифорович, – что недавно я застал его плачущим за книгой, оказывается, он читал «Бедную Лизу» Карамзина. Стихи Жуковского он знает досконально, а оды Державина постоянно декламирует наизусть.
Миша внимательно слушал про неизвестного мальчика. Виссарион Белинский читает книги для взрослых и мало того, что списывает стихи, но даже их сам сочиняет. Больше всего ему нравятся стихи Державина и Жуковского. Миша про себя повторил эти фамилии. Раз списывает, значит, уже хорошо умеет писать в девять лет. А Миша еще неграмотный, хотя ему скоро семь лет…
Бабушка заметила, что Миша расстроился.
Прощаясь, Мосолов говорил Арсеньевой:
– Прошу заезжать почаще, а то от скуки пропадаю. Ежели бы не Белинский, то я бы удавиться готов! Григорий – душа-человек, хоть мучается постоянно от своей бедности, уж очень он обременен семьей… Слабый он и унылый человек, но я очень его люблю… Приезжай, Лизонька. А внучонка твоего пора уже учить.
Всю дорогу до деревни соседей Миша молчал и хмурился. Арсеньева радостно предвкушала встречу со своей родственницей, у которой недавно родилась дочка: они были приглашены на крестины. Елизавета Алексеевна напоминала Мише, что он будет играть со своим приятелем Павликом, но Миша не отзывался.
Приехали на торжество вовремя. Вскоре приступили к обряду. Миша с интересом смотрел, как священник ловко вынул из вороха пеленок крохотную, с красноватой кожицей девочку, заткнул ей ушки и нос пальцами и опустил в воду, после чего ребенка опять положили в пышные пеленки, которые держала восприемница новорожденной Леокадии.
После обряда пировали: пили шампанское, угощались вкусными жаркими, пирогами и ягодами, а вечером смотрели фейерверк в саду.
Миша с Павлом пошли погулять в дубовой роще, и Андрей Соколов вместе с дворовыми пошел сопровождать их. Мальчики жаловались друг другу, что им очень надоели дядьки, мамушки и бонны. Как хорошо будет, когда они вырастут и смогут ходить и ездить одни, без провожатых!
На следующий день уехали только к вечеру, потому что мужчины опохмелялись, а бабушка никак не могла наговориться с родственниками.
После шумного веселья на крестинах приятно было возвратиться домой, предвкушая обычную тишину. Приближаясь к Тарханам, бабушка и внук издали увидели знакомый барский дом с мезонином, бледно-желтый, с белыми колоннами, под зеленой крышей, а против дома, со стороны двора, знакомые деревья в виде круга – липы и высокая сирень. Но еще лучше было в саду, где разрослись розы и полукруг из жасмина. Глядя на цветущую куртину и на чудесный сад, Арсеньева перемолвилась с Мишей, что ни у кого из соседей, ни в чьем имении они не видели в саду такой красоты.
Глава IV
Сам научился читать. День рождения. «Предок Лерма». «Крепость потешного боя». Корь
Глядится тусклый день в стекло
Прозрачных льдин – и занесло
Овраги снегом. На заре
Лишь заяц кра́дется к норе
И, прыгая назад, вперед,
Свой след запутанный кладет;
Да иногда, во тьме ночной,
Раздастся псов протяжный вой…
М. Ю. Лермонтов. «Боярин Орша»
Возвратившись в Тарханы, Миша стал беседовать с бабушкой о крестинах новорожденной Леокадии и сказал, что он тоже хочет быть крестным отцом, Арсеньева разрешила ему крестить у крестьян, и с тех пор, начиная с шестилетнего возраста, юный Лермантов несколько раз был записан как взрослый в церковной книге. Так, 2 июля 1821 года он крестил вместе с бабушкой у Николая Вертюкова сына его, Петра, и дьяк записал, что «восприемник – Михаил Юрьев, оной госпожи внук».
Но самым сильным впечатлением Миши от поездки в Чембар была насмешка Мосолова, что шестилетний мальчик еще неграмотен. Самолюбие его было уязвлено. Сын уездного лекаря, бедняк Виссарион Белинский отлично читает разные книги для взрослых, а его, Михаила Лермантова, бабушка даже не научила читать, хотя и утверждала, что взяла его от отца лишь затем, чтобы дать ему блестящее образование! Как же быть? Самому Прикажете научиться? А можно ли научиться самому?
Миша долго обдумывал этот вопрос, но не мог его разрешить и обратился к бабушке. Арсеньева вздохнула. Внук задавал такие вопросы, что надо было подумать, прежде чем ему ответить.
– Полагаю, что самому выучиться нельзя. Как ты можешь сам отгадать значение буквы? Вот, скажем, буква «аз» – ее произносят как «а». Ежели ты сам определишь название этой буквы и назовешь ее, скажем, «буки», которая произносится как «б», то это будет неправильно. Учиться нужно от кого-то.
Миша продолжал допрашивать:
– А ты все буквы знаешь? Ты все умеешь назвать? А ты объясни, как буквы соединяются в слово!
Бабушка начала объяснять и хотела показать буквы в книге, но, увы, все ее книги были на славянском языке! Был русский сонник, но Миша так рассердился, когда бабушка предложила ему эту книгу, что она сконфузилась. Пошли к Христине Осиповне, у которой была своя полочка с книгами, но опять беда: у нее были немецкие романы, а нужна русская книга, с русскими буквами. Букваря тоже ни у кого не было.
Арсеньева вздыхала. Ах, книги, книги! То муж ее огорчал своим пристрастием к книгам, то дочь. Только что, слава богу, она освободилась от всех книг, а теперь внук допекает! Но Миша упорно требовал русскую книгу с русскими буквами и опять укорял бабушку, что она не исполняет своего обещания – покупает ему все, что он просит, и даже делает ему разные сюрпризы, но о покупке книг никогда не думает.
Чтобы окончить этот неприятный разговор, Арсеньева велела кучеру Никанорке скакать в Чембар к Мосолову и отвезти записку с просьбой прислать несколько русских книг.
– Проси стихи! – требовал внук. – Я хочу стихи. Державина хочу и Жуковского.
Бабушка в испуге перекрестилась.
– Откуда ж ты, Мишенька, знаешь про них?
– Я все знаю! – снисходительно улыбаясь, ответил мальчик. – Дорогая моя бабушка! Попроси, пожалуйста, для меня!
Хотя Мосолов был скупым и грубым, но на этот раз оказался любезным родственником и прислал две книжки.
Миша уже ложился спать, когда приехал Никанорка. Миша забрал обе книги себе под подушку и на следующее же утро стал пристально разглядывать буквы. Мальчик с нетерпением подошел к бабушке и, раскрыв страницу, спросил, как называется первая буква. Бабушка сказала, что это стихи Державина, объяснила, кто такой был Державин. Миша выслушал и снова спросил: «Как же читать первую букву?» Он сидел до завтрака и разыскивал на всех страницах только одну букву – ту, которую ему указала бабушка. Миша не расставался с книгой, подходил к бабушке, если она не была занята, к Пашеньке или даже к Марусе – они ведь тоже знали грамоту – и спрашивал у них. К вечеру мальчик стал бледен, но глаза его горели. На следующий день он опять ходил у всех спрашивать про разные буквы, и все ему охотно отвечали, желая показать свои знания, а потом он сидел, упорно разглядывая каждую страницу. Так длилось несколько дней. Бабушка, заметив возбуждение внука, хотела было отобрать у него книгу, но он убегал в сад, уверяя, что хочет гулять, и опять-таки заучивал там буквы. Потом он попросил Пашеньку прочесть ему – только медленно прочесть – первую страницу каждой книги, потому что хотел знать, какая книга интереснее. Пашенька исполнила его желание. Он выбрал стихи Жуковского и сел за стол, открыв первую страницу.
Над этой книгой Миша трудился долго, больше месяца. Бабушка волновалась: не вредно ли ему сидеть так долго и неподвижно на одном месте? Но, с другой стороны, она была довольна, что Миша нашел увлекательное занятие и не жалуется, что ему скучно.
Как-то он пришел к бабушке с листом бумаги и попросил:
– Читай.
На листе было написано крупными печатными буквами: «Михаил Лермантов», фамилия бабушки, отца и почему-то «Стенька Разин, атаман». Миша сказал, что он теперь знает буквы и может писать все, что хочет, но бабушка рассердилась, увидев имя Стеньки Разина. Кто ему рассказывал про этого разбойника?
Мальчик сказал, что нечего бабушке допрашивать про Стеньку, а она должна послушать, как он научился читать. Он раскрыл первую страницу стихотворений Жуковского и так быстро и с таким выражением прочел ее, что бабушка не поверила, что он читает, – верно, выучил наизусть? Мальчик сказал, что действительно эти стихи он уже знает наизусть, потому что много раз их читал и теперь выучил. Тогда бабушка раскрыла книгу Державина на середине. Миша тоже прочел, правда, с легкими запинками, но прочел все. Тогда бабушка вспомнила, что у доктора Ансельма Левиса есть повесть Карамзина «Бедная Лиза». Даша сбегала к доктору, принесла книгу, и Миша тоже прочел несколько страниц. После обеда раскрывали «Бедную Лизу» и в середине и в конце, но сколько раз ни раскрывали книгу, Миша все прочитывал и попросил доктора дать ему эту книгу на несколько дней почитать.
Когда бабушка убедилась в том, что Миша одолел грамоту, она пришла в восторг и объявила, что согласна ехать в Москву за покупкой книг. Но Миша возразил, что они должны завтра же ехать к Мосолову – пусть он убедится, что Миша стал грамотным. С утра заложили лошадей и поехали в Чембар. В дороге мальчик напевал стихи Жуковского.
Мосолова, конечно, застали дома, но на этот раз он сидел один, Белинского с ним не было. Арсеньева напомнила старому брюзге, как он упрекнул Мишеньку, что тот еще неграмотный. Но Миша теперь научился читать – просим проверить!
Мосолов, с интересом поглядев на ребенка, ядовито усмехнулся и спросил:
– Неужто за месяц с небольшим он одолел букварь, да еще самостоятельно?
Узнав, что не букварь он изучил, а стихи Жуковского, Мосолов еще больше удивился.
Оглядев книжную полку, Мосолов достал «Историю» Карамзина, наудачу раскрыл том и сурово протянул развернутую книгу Мише, и тот, разгоряченный и смелый, тотчас же прочел то, что ему предложили, причем некоторые фразы читал не по складам, а с выражением. Прочитав страницу, Миша заинтересовался текстом книги и стал задавать Мосолову вопросы. Генерал расцеловал своего юного родственника, подарил ему несколько книг и даже дал почитать на несколько дней первые песни «Руслана и Людмилы» Пушкина.
Арсеньева была довольна, что у Мишеньки появилось постоянное занятие. Она выписала ему разные книги из Пензы, и мальчик упорно читал их.
Наступила осень. На базар увозили продавать зерно, коноплю, овечью шерсть, битую птицу, свиное сало и мед.
При муже много запасов и денег уходило на устройство приемов и балов – теперь жили замкнуто и скромно. Арсеньева копила деньги, говорила, что они нужны будут Мишеньке, когда он вырастет, и много продавала провизии. Кончены теперь приемы. Ох, каких денег они стоили! Домашние пиршества опустошали кладовые, скотный двор и птичник.
А все-таки как хорошо ей жилось с мужем!
Утирая слезы, Арсеньева повторяла:
– Много ли надо старухе с ребенком?
Пока она хлопотала по хозяйству, Миша наблюдал с балкона жизнь во дворе, видел, как увозили на телегах полные мешки и кадки. Миша часто стоял на балконе. Выходить во двор и в сад надо было с нянями, с дядькой, а тут он стоял один.
На нижнем балконе со стороны зала видно было село. Из раскрытых окон изб вырывался темный плотный дым и густо шел из распахнутых дверей. Миша знал, как бабушка боится пожаров, которые перекидываются от одной избы к другой, потому что солома везде: крыши крыты соломой, солома на плетнях дворов, везде соломенные риги и ометы, солома на гумнах, – он показал ей на клубы дыма над деревней. Арсеньева стала внушать Мише, что от такой топки ничего плохого не случается, потому что хозяйки понимают, что надо с печкой обращаться аккуратно, а пожары случаются от другого – от курения. Поэтому она преследовала крестьян, курящих табак-самосейку, и запугивала их жесточайшими наказаниями на том и на этом свете, но, увы, ничто не помогало, курили-таки окаянные, тешили беса! О крестьянах Арсеньева не любила много разговаривать и напомнила Мишеньке, что не за горами день его рождения и пора начать к нему готовиться. В этом году она желала отпраздновать этот день особенно торжественно – ведь мальчику исполняется семь лет, он становится отроком, вступает в возраст, когда пора приступать к учению.
Начали готовиться к празднованию.
Для того чтобы Мишеньке быть прилично одетым в этот торжественный день, в девичьей под руководством Пашеньки долго шили бархатный костюм с шелковым воротником и золотыми шнурками, под темно-красную куртку поддевалась синяя вставка в виде жилета, и на нее полосками был нашит от того же куска золотой позумент. Очень часто мерили этот костюм, извели! Наконец сшили, нарядили Мишу, повели в зал и поставили перед трюмо, чтобы он себя увидел во весь рост. Его окружили дворовые девушки. Они искренне восхищались своей собственной работой. Бабушка нашла, что Мишеньке так идет новый костюм, что надо сделать портрет.
Позвали богомаза, работавшего в церкви, и объяснили ему, что надо нарисовать Мишеньку в новом костюме так, чтобы все видели не только красную куртку, но и синий жилет. Богомаз посадил мальчика на стул, а под локоть подставил столик, но он оказался высоковат. Тогда Мишу поставили на пол, и локоть его лег на столик. Художник усердно принялся за работу, и через несколько дней Мишенька появился на полотне как живой. Он очень был похож. Но в этот раз челку на лбу подстригли выше обычного – не рассчитал домашний парикмахер! Впрочем, Мише не нравилась челка, как у маленького, и он попросил разрешения причесываться на пробор.
Еще никогда не было особых торжеств по случаю дня рождения Миши, поэтому мальчик с интересом дожидался: что же будет на этот раз? Бабушка заранее объявила, что в этот день освобождает крестьян от работы и разрешает устроить на дворе кулачный бой.
Ко дню рождения Миши, ко 2 октября, съехались гости. За несколько дней до торжества приехали Арсеньевы – сестры Михаила Васильевича: бабушки Дарья, Марья и Варвара и брат деда – Григорий Васильевич Арсеньев с супругой. Обилие румяных, похожих друг на друга старушек, лобызавших мальчика, не радовало его, но старушки сообщили, что скоро приедет Юрий Петрович с сестрой Еленой Петровной и с Пожогиными-Отрашкевичами, чтобы праздновать день рождения Миши, и он так обрадовался, что даже расцеловал всем бабушкам ручки, чем привел их в восторг. Не зная, разделит ли с ним его родная бабушка такую радость, он пошел сообщить приятную новость своим любимым собакам – рыжим сеттерам, подаренным ему отцом, – Бронзе и Мальчику. Взяв их за мягкие покрытые волнистой длинной шерстью уши, он потихоньку сообщил им, что едет их хозяин, и собаки, радуясь ласке, весело виляли хвостами, повизгивали и облизывали Мишу.
Из Пензы приехала Раевская с сыном Святославом и с дочерью, которая не отходила от нее. Мальчик был намного старше Миши, ему уже минуло одиннадцать лет; скромный и тихий, он всем очень нравился. Единственный сын, Святослав привык сам себя занимать и то сидел с книгой, то играл в шахматы с доктором Ансельмом. Миша попросил бабушку тоже подарить ему шахматы. Тотчас же бабушка вызвала Абрама Филипповича; он привел лучшего на деревне токаря Андрея Хорькова, показал ему образцы, и вскоре Андрей принес отличный ящик с шахматами, где сложены были искусно выточенные белые и черные фигуры.
Мише понравились шахматы, и он быстро разобрался в игре. Святослав предложил ему поиграть. Мальчики стали не торопясь играть партию за партией. Но вот Миша остался победителем и в восторге побежал к бабушке сообщить ей о своем успехе. Святослав подумал, что он «зевнул», но и в дальнейшем Миша стал его постоянно обыгрывать, что всех очень удивляло. Миша захотел сыграть с доктором Ансельмом, очень долго обдумывал каждый ход, и получилась ничья. Мальчик был очень польщен, а доктор выругал себя за невнимательность. Однако следующую партию Миша проиграл и очень огорчился, но сказал, что подучится и опять вызовет доктора на бой. Миша продолжал практиковаться со Святославом, которого неизменно обыгрывал.
Святослав в те дни усердно читал Плутарха.[15]15
Плута́рх (около 46 – около 126) – древнегреческий писатель. До наших дней сохранились его произведения на самые разнообразные темы – философские и политические.
[Закрыть] Миша сначала с интересом рассматривал картинки, а потом попросил подробно рассказать ему содержание книги. Святослав, или, как его называли сокращенно, Слава, отвечал нехотя, думая, что Миша не поймет. Но, заметив, что мальчик стал его постоянным, внимательным слушателем, Слава увлекся и с интересом стал читать ему некоторые страницы, вздыхая по временам: ведь ему надо было проштудировать эту книгу и ответить на все вопросы учителю, который отпускал его в Тарханы с условием, что он по возвращении получит по истории высший балл.
Но вот приехали отец с тетушкой Еленой Петровной. Миша сразу ожил, похорошел и не отходил от отца, желая слушать его рассказы. Юрий Петрович на этот раз сообщил, что, по просьбе сына, он разобрал семейный архив и выяснил, что Лермантовы происходят от испанца Лерма. Герцог Франсиско Лерма с конца XVI века был крупным испанским политическим деятелем и первым министром короля Филиппа III. Жестокий и властный, он сумел подчинить своему влиянию короля и десятки лет деспотически управлял Испанией.
– Вот это я понимаю! – одобрительно сказала Арсеньева.
Юрий Петрович растерянно поглядел на тещу.
Григорий Васильевич Арсеньев проявил живейший интерес к тому, что сказал Юрий Петрович, и выложил все, что знал об испанцах, а бабушки Марья, Дарья и Варвара почтительно слушали и восхищались ученым братом, но, не теряя времени, вязали так усердно, словно боялись не поспеть сдать свою работу в срок, хотя никто ни к чему их не обязывал. Христина Осиповна превозносила их мастерство в искусстве вязанья и оживленно беседовала с ними о петлях «с накидом» и «без накида». Арсеньева огорчалась, что все сестры надели очки, – она помнила их молодые добрые глаза!
Гости прибывали.
Приехал Афанасий Алексеевич, съехались разные соседи с детьми и родственниками – Юрьевы с мальчиками, помещица Давыдова из Пачелмы с сыном Колей, Максутовы из Нижнего Ломова, тоже с мальчиками, Елизавета Ивановна Горсткина.
Когда все съехались, бабушка велела Мише играть с детьми, а не сидеть с отцом, что очень его огорчило.
В доме сразу стало тесно, шумно, весело. Гости заполнили все комнаты и внизу и на антресолях, собирались в гостиной, оживленно переговариваясь, а в зале фортепьяно не умолкало.
Утром в день рождения парадные комнаты оказались убранными гирляндами живых цветов, сплетенных в виде буквы «М». После церковной службы в домовой церкви Миша получил много подарков и от бабушки и от всех гостей, потом вышел на балкон со своими гостями-сверстниками и смотрел, как угощают дворовых. Во дворе начались пляски, пение и хороводы. Собралось «войско» приветствовать своего командира. Миша надел военный костюм, и все пошли показывать гостям траншеи.
Тем временем в зале накрыли стол и поставили на него букеты, фрукты и кушанья, которые являлись чудом поварского искусства. Арсеньева села во главе стола с Мишей, окруженная своими родственниками – Столыпиными, Евреиновыми и Раевскими. Лермантовы же сидели рядом с Арсеньевыми, подальше от хозяйки. Вскоре все развеселились. За обедом пили шампанское. Каждое новое блюдо имело форму буквы «М». На пирогах и на пирожных было выведено наслойками теста: «Мише 7 лет». Глаза Миши самолюбиво вспыхивали, когда он это замечал.
Не хватало оркестра, но Арсеньева не терпела музыки в доме после всего пережитого.
После обеда в саду зажгли свечи в цветных фонарях. Гостям показывали привезенных из Москвы оленя и лося, которые ходили по двору на свободе.
Во двор выкатили бочку с водкой, и крестьяне подходили угощаться. Дворовые были одеты по-праздничному, а волосы смочили квасом, чтобы гладко лежали. Принесли бочку пьяных вишен. Девушки поели перебродившие ягоды, быстро развеселились, стали хохотать. На большом столе под липами повара поставили противни с горячими капустными и картофельными пирогами из ржаного теста.
Когда все наелись, разгоряченные парни, балуясь, начали кулачный бой. Гости вышли на балкон второго этажа и с интересом смотрели на эту забаву. Столыпины вспоминали, как отец их, Алексей Емельянович, знаток кулачного боя, называл приемы кулачных бойцов: «ударить к месту» значило бить по «артерной жиле» на шее, «под микитки» – в левый бок, близ сердца, «земляных послушать часов» – удар по виску, «рождество накрасить» – разбить скулы, подбить глаз.
Гости сидели на балконе. Столы были уставлены подносами с угощением; горками лежали пряники, орехи, леденцы в цветных бумажках. Миша горстями бросал их победителям, гости ему помогали. Затем Мише подали поднос с серебряными деньгами, он опрокинул его в толпу, и тут началась почти драка.
Но вот стемнело. Зажгли фейерверк. Разноцветные ракеты взлетали в воздух, и бенгальские огни освещали сказочную красоту тарханского сада то зелеными, то розовыми вспышками.
Спать ушли поздно, но разгоряченный мальчик долго не мог заснуть, взвинченный впечатлениями дня, и плакал, когда на следующий день гости стали разъезжаться. Вместе с бабушкой Миша выходил всех провожать; за ним шли олень и лось.
Однако с оленем надо было держаться осторожно: у него выросли большие ветвистые рога, и он стал баловать.
