Текст книги "Костры Сентегира (СИ)"

Автор книги: Татьяна Мудрая

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 17 страниц)

И снились ему невнятные, но отнюдь не пугающие сны про конец света: плоты из мертвецов, окрашенных в радужные оттенки, носились по ветреному небу, время от времени от них отщеплялось одно из тел и рухало вниз. Пара, окрашенная золотым, бойко перепрыгнула через изгородь и приблизилась к его соседке (тут он понял, что вся земная поверхность в таких его соседях). Тот, кто пощуплей, был ангел, высокая фигура в тюбетейке, из которой тянулись вверх три зыбких молнийных зигзага, – его женщина. Он (не Сорди, не Сергей, некто с иным именем) подумал было, что и ему не помешал бы такой свидетель (это слово он произнёс чётче остального), но тут на глади океана закружились, завертелись круглые кожаные челны – эскимосские, нет? В каждом сидел гребец с веслом, которое он держал поперёк туловища.

Тут Сорди проснулся – оттого, что воздух вокруг изменился. Стал более плотным и – да, звучным.

Осторожно выполз из кокона, даже не надеясь, что это пройдёт незамеченным Кардиненой, – но прошло-таки.

Огляделся по сторонам: вокруг рассвело, только свет был какой-то странный, холодный, стирающий все оттенки, кроме серебристо-розового. Лотосы раскрылись, некоторые причалили к берегу.

– Луна и лунные цветы, – сказал он тихо.

Однако его услышали – может быть, лишь увидели. Нечто с сухим шелестом змеиного выползка скользнуло по тугой от заморозка земле, пытаясь скрыться, но Сорди перехватил: рука вцепилась в нечто мягкое, тёплое…

И резко, с болью, отпрянувшее.

Девушка встала над ним, опираясь спиной на камень, видимо, отпавший от разрушенной стены: худощавое тело, белые волосы, чуть розоватая, как жемчуг, кожа и какая-то длинная хламида цвета тёплой луны.

Он приподнялся, потирая едва не вывихнутое запястье.

– Мужчина не должен меня касаться, – проговорила она.

– Я не буду, – пообещал он. – Откуда ты?

– Откуда пожелаю: из башни, из чаши цветка, с луны в полнолуние… На запах твоей крови, аромат твоих снов…

Привидение, вампир? Сорди в сомнении покачал головой. Безумная? Это вернее, только до сих пор ему не встречались в стране Динан лишённые разума. Даже среди эремитов. Даже в Лэн-Дархане, где экстравагантное поведение выставлялось прямо-таки напоказ.

– Ты зачем подошла?

– Я тут живу, разве не сказала тебе?

– Где – на Луне или в лотосе?

– На Луне. Внутри цветов я только по озеру плаваю.

Точно – малахольная.

Но вот цветы…

«Виктория Регия, – сказало нечто внутри. – Лист этого растения выдерживает вес ребёнка, цветок похож на гигантскую лилию. Безмятежные боги пребывают в лотосе».

– Ты хочешь выдать себя за Дюймовочку? – пошутил он.

– Я не хочу выдавать никого. Не хотела, – глаза широко раскрылись – чёрные провалы на пол-лица, в которых не было ни единого блика. – Хотела, но не могла. И за это мужчины сделали мне больно.

– Это твоя вина? – спросил он. – То, что ты в себе несёшь.

– Да, это моя тяжесть. Не будь её, я бы и в самом деле могла взлететь в воздух. На луну или на гору.

– А кто делит эту тяжесть с тобой?

– Они. Мужчины. Но я их простила, и все они умерли. Зачем оставшийся в живых допрашивает меня о таком?

– Я не такой мужчина. Я не мужчина, – Сорди встал с земли, выпрямился и подошёл к ней – плавно, не желая испугать. – И не собираюсь дотрагиваться до тебя – только спросить и получить ответ

– Её тоже спрашивали, – прошептала она. – И сильно хотели ответа.

– Кого? – он уже знал ответ.

– Мою кохану. Мою кукен.

– Ты помнишь её и твоё имена? Не говори, какие. Не произноси ничего – лишь кивни.

Мир разломился надвое, вспыхнул и снова слился и погас, когда девушка медленно, будто цепляя тяжесть на коромысло, наклонила голову. В глазах вспыхнули огромные луны.

– Майя-Рена, – сказал он мягко. – Стоит между тобой и твоей кукен что-либо скверное или это всё – между вами двумя и Господом?

– Он хозяин Последнего Дня и на нём решение, – ответила она заученной фразой.

И начала падать наземь. Сорди подхватил девочку в объятия – так, будто взял за стебель поникший цветок.

– Ма, иди на моё место под покрывалами. Вы нашли друг друга – ты и твоя возлюбленная. Только не буди ее прямо сейчас. Пусть она проснётся так, словно ты никуда и не уходила.

Челнок отплыл от берега и погрузился вглубь. Луны в небе и на озере закатились.

«Как удивительно, – думал Сорди, сидя на берегу и наблюдая за звёздами и облаками. – Вот Волчий Пастух – их с Карди и тянет друг к другу непрестанно, да лишь для поединков, в чём бы это ни выражалось. Для соперничества: только оно одно и приносит радость обоим. А Майя-Рена пускай принесёт моей воительнице покой и тишину».

Обнял плечи руками – утро обещало быть холодней вечера – и продолжил:

«Нет, откуда у бывшего правоглава и крещёной католички такие типично исламские формулировочки? Неужто в воздухе носятся?»

И уснул – очень крепко и без сновидений.

А наутро первым, что он увидел, поднявшись на ноги, были Майя-Рена и Карди. Одна сидела на некоем подобии табурета, разделив волосы на пробор – великолепное золотое руно, сзади достигающее пят. Другая бережно расчёсывала всё это костяным гребнем: её собственная белокурая коса, аккуратно переплетенная алой лентой, была перекинута через плечо холщовой рубахи, расшитой неяркими знаками.

Услышав его шаги, женщины обернулись, и Кардинена пропела:

– Время мою косыньку на две расплетать… так, что ли, мой ученик?

Глаза её сияли чистейшей васильковой синевой, щёки зарумянились от холода, который натягивало от большой воды.

– Вы изволите быть магистром и предводителем, – с шутливой чопорностью заметила Майя. – Вам положено иметь две боевых косы. И, прошу вас, не вертитесь на этом булыжнике, а то он, чего доброго, кричать под вами начнёт, будто ирландский камень королей.

– Вот уж что мне не к лицу – в короли подаваться, – ответила Кардинена. – Хотя вот королева у меня уже есть.

– А у такого красавца, как ваш стремянный, нет кому его расплести-расчесать, – улыбнулась Ма.

Сорди почувствовал, что краснеет без всякого ветра.

– Не дразни его, – предостерегла Кардинена. – Он хоть и носит на себе знаки истинного воина, однако не по полному праву: ни ему истинное имя не наречено, ни для его кархи гран не утведилось.

Пока они так беседовали, рассвело уже окончательно. Майя окончила свои труды, Кардинена встала с места, дожидаясь, чтобы ей с Сорди подвели коней, на удивление выхоленных и послушных: подчинились одному движению девичьей руки.

Взошли в сёдла, проверили переметные сумы, в которые упаковалась вся тёплая одежда: всё равно они порядком отощали и висели спереди седел как пустые бурдюки. Женщины поцеловались и что-то тихо сказали друг другу, Майя протянула подруге камчу, которую та и заткнула за кушак. Шерл покосился на эту идиллию с довольно презрительным видом, но ничего не сказал.

Когда они отъехали на такое расстояние, что голосов не было слышно, Сорди спросил:

– Отчего ты не взяла Майю-Рену с собой?

– Зачем? Лучшие свои драгоценности с собой не возят. К тому же ей тут лучше всего. Разве ты не понял, что она аннуат, озёрница? Ну, русалка. Они живут в подземных водоёмах и потоках, а выходят наружу лишь ради того, чтобы поплавать среди лотосов озера Цианор. Оглянись назад.

Сорди повернул голову: на неподвижной, без единой складки, поверхности раскрылись большие розоватые цветы, внутри каждого сидела крошечная девочка.

– Это их дочери, но взрослые аннуата тоже могут умаляться, – объяснила Карди. – Тебе повезло: если бы то была не Ма и ты отказал бы ей в потомстве, она могла бы, чего доброго, и отомстить. Затянуть в подвалы башни или утопить прямо здесь, у берега.

– Они злые?

– Не думаю. У них, как и у всего в здешнем мире, есть цель и предназначение.

– Тогда другое. Отчего ни она не попыталась тебя удержать, ни ты – остаться?

– Я обещала приходить, как только смогу. А могу я отовсюду. Приходить – и глядеться в двойное – нет, даже тройное – зеркало; отходить душой от стычек. «Мужчина – воин. Женщина – для отдохновения воина».

– Так сказал Заратустра. И еще он сказал: «Ты идёшь к женщине? Бери с собой плётку».

– То сказал не он, а вредная старушенция, которая его передразнивала.

– Тогда зачем ты приняла от Майи такой подарок? Ведь говорила же сама, что для лошади плеть – оскорбление.

Кардинена с укоризной кивнула:

– Знак власти. Признание над собой старшего – только и всего. Хотя иногда приходится пускать в ход как указку – если кто-то не умеет угадать точный миг для прыжка через барьер.

По сторонам дороги горы сдвигались, будто направляя и сторожа их путь: под копытами скрипел щебень, ниспавший со склонов, на самих склонах изгибались слои пород, курчавилась трава.

– Сорди, я вот на твоём месте другим бы поинтересовалась.

– Да?

– Как далеко осталось до места, где нас Тэйн перехватит.

– Ему мы во главе войска нужны.

– А разве мы уже не малое войско? Вздень поверх камзола кирасу, проверь, легко ли Стрелолист из ножен вынимается – и более ничего не надо.

– Карди, твоей русалке ты говорила иное. Прости, я снова виноват.

– Да, – коротко ответила его старшая.

– Я понимаю. Нет дела или поручения, какое бы я не исказил. Нет несчастья, которое я бы не навлёк тебе на голову.

Она коротко рассмеялась – до сих пор Сорди не замечал у неё такого жёсткого смеха.

– Твои ляпы на удивление плодотворны. Благодаря им все узы порвались окончательно, а все узлы связались как нельзя прочнее.

– Однако в этом нет моей заслуги – одна удача. Я не могу принять твоего прощения даром. Даже если вот эти твои слова и есть прощение.

На этих словах Та-Эль резко потянула за повод: Шерл поднялся на дыбы, и опустил копыта, вслед за ним остановился Сардер, по инерции перебирая ногами.

– Ты рассказывала мне разное, толковала об отсрочке, вгорячах давала обещания. Я помню твои слова о том, что вина выходит с твоим потом и кровью. Об Иосифе Флавии. И еще о переходе на ступень.

Кардинена сморщила нос в непонятной гримасе, скосила глаза на свой пояс:

– А уволить меня от исполнения можешь?

– Я не имею права насиловать твою волю. Однако всё стремится к завершению.

– Хм. Я так понимаю, на публичности ты не настаиваешь.

Он кивнул.

– Тогда предлагаю игру. Типа чтобы снять обоюдную… хм… неловкость. В Киргизии бывал? Там есть такое свадебное состязание, называется Кыз-куумай, «Догони девушку». Сначала парень пытается добраться до девушки, которая скачет впереди, и чмокнуть её в щёчку, но если ему не везёт – нерасторопен там или девушке не люб, отчего она прытче обычного уворачивается, – на обратном пути она едет позади и пускает в ход камчу. Сойдёт?

Сорди кивнул снова.

– Тогда снимай карху, стягивай верхнее и кидай всё мне. Рубаху тоже можно, хотя не обязательно. Дистанция – вон до того белого пятна вдали. Думаю даже, что это юрта и в ней люди живут. Сардер по умолчанию уступает Шерлу, тем более что сидишь ты в седле как кот на диване, так что дело чисто. Ну а если тебя такой расклад не устраивает – можешь меня поцеловать не по-детски и закрыть счёт.

Он презрительно фыркнул, раздеваясь.

– Ну, тогда… Смотри сам. Желаешь гнать во весь опор – прошу пана. Если совесть иное велит – придержи Сардера, обгонять всяко не стану. Но насчёт прочего учти: ни коня, ни руку я особо утишать не намерена.

Сорди вывел жеребца вперёд, потрепал по холке, успокаивая. Толкнул краем стремени.

И когда уже поднял жеребца в галоп, почувствовал ожог, легший поперёк нагих плеч. Едва не передал это лошади, судорожно стиснув колени – такова была боль.

«Не выдержу. Я ведь не знал. Когда православы хлестали меня поясами и пинали…»

Тогда было легче. Но Кардинена в Замке и позже. Но Эррант, которую в молодости примерно так учили соблюдать нужный ритм – хлеща ремнем по ногам. Но сёстры милосердия, которых ранили… даже Майя! Они были женщинами…

«А я муж. Воин. Да. И Сардер уж точно ни при чём».

В ответ на его мысли ещё один удар пришёлся по прежнему месту, однако…

Это возбудило не протест – азарт. Сорди прибавил ходу, дёрнулся влево, желая избежать, но когда его в третий раз настигло, лишь рассмеялся в душе.

«Я знаю. Теперь я знаю».

Что именно – он не мог себе объяснить. Петлял, как дикий зверь, не пытаясь глянуть в глаза преследователю, нагибался к холке и распрямлялся будто в желании получить очередной посыл. Во рту возник едкий вкус железа, будто Сорди грыз удила, дышать было почти невозможно – каждый вздох проходил через раскалённое жерло, кожа промокла и слиплась – нечто отдельное от тела. Последние метры до белой отметки он прошёл невредимо – но понял это, лишь когда незнакомые руки переняли повод и бережно спустили Сорди, почти беспамятного, наземь.

Очнулся он во вполне ожидаемой позиции: задницей кверху, голова повернута на подушке вбок, чтобы ничто не мешало дышать.

И судя по застрявшему во рту и глотке мерзкому вкусу – блевать тоже.

– Тише, – проговорил кто-то приятным баритоном. – Вот чего не нужно – это ворохаться. Я тебя от синяков бадягой набодяжил по уши и тёплой тряпкой прикрыл. А мазь едучая, не дай Бог в глаза попадёт. Славно ещё, что в сих краях энтропия сдулась напрочь: раны сами собой исчезли. Кожа, ты учти, полопалась, как на старом диване.

– Ты к-кто? – спросил Сорди.

– Давай потом друг другу представимся. Когда последний парад наступит. Пить-полоскать хочешь?

– Угу.

– Я тебе сейчас морковного соку дам. С соломиной, чтобы тянуть через неё. Ты такого в беспамятстве литра два через себя пропустил. Туда и обратно, как говаривал один хоббит по имени Бильбо. И через все телесные отверстия сразу.

– Прости.

– Чего уж там. Не впервой на матрас клеёнку постилать.

Акцент был незнакомый, чуть шепелявый, выбор слов излишне простонароден, но распевные интонации, из-за которых кажда фраза делалась строкой из поэмы, искупали всё.

Рука, что держала фаянсовый стакан, протянулась книзу – смуглая, короткопалая, слегка пахнущая чистым металлом. Сорди вцепился в неё, пытаясь приподняться, но другая рука тотчас придавила его затылок к постели:

– Не порть мою работу. Хочешь, чтобы твоя прекрасная белая шкурка так и осталась навек пятнистой? Пей вон знай.

Сок был очень душистый и чуть едкий – чувствовался корень имбиря.

Сорди не торопясь вытянул его весь и отвалился назад.

– Это от простуды, – пояснил голос. – Боялись, что лихоманка прикинется.

– Кто ещё?

– Хозяйка твоя.

– Она здесь?

– Не совсем. На дальнюю верховую прогулку отправилась. Ты чего думаешь, чудик, – ина о тебе тревожится хоть на волос? Она, знаешь ли, человек от природы жёсткий и прямой, хотя в то же время весьма затейливый, а ты её вдобавок раззадорил своими приставаниями. Ну ничего, зато фасонной езде выучился. Этим искусством именно так и овладевают, хотя без того трагизма обстоятельств.

– Откуда ты взял про езду?

– Видел твой героический финиш. Да кто бы сомневался! Ина командир к своему делу относится ответственно: учит, оберегает, но уж никогда не станет окутывать тебя теплом, как обычная женщина. Дзенский мастер, типа того.

– Можно подумать, ты её так плотно знаешь.

– Кого – высокую госпожу Та-Эль? Шутишь. Я ж охранником и личным ординарцем при ней служил.

Ординарцем.

Сорди не выдержал – рванулся из объятий, сел на ложе, откинув пахучие тряпки. Боль ввинтилась в рёбра стаей зубоврачебных свёрл, кислая тошнотная вонь подступила к гортани, но, по счастью, дальше не двинулась.

Лицо на фоне белоснежных войлоков и янтарного цвета решетки казалось почти коричневым – округлое, тонкобровое, большеглазое. Чёрный волос вился крутым бараном, зрачки сливались по цвету с радужкой.

– Дар, – пробормотал Сорди.

– Зато вон ты вовсе не подарочек, – рассмеялся тот, развёл руками. Зубы некрупные, чистые, тоже сияют: как и весь он. Есть люди, у которых малейшее движение поёт…

– Кардинена о тебе знала, что жив? Но ведь рассказывала…

– С недавних пор – знала, конечно. Ты думаешь, она перед тобой отчитывается?

– Юрта. Вот почему я решил. Карди ведь не могла издали разобрать, что это именно юрта.

– Юрт или джурт, по-здешнему, – вообще мир. Малая человеческая вселенная внутри большой и безбрежной. А я кочевник и свой мир, свой дом ношу с собой. Вожу во вьюках. Увижу красивое место – поставлю. Так что не береди себя: умолчать наша ина ещё может, солгать или схитрить – никогда.

Уселся рядом с Сорди, снова приобнял осторожно, стараясь не касаться больных мест.

– Ты скоро сделаешься совсем прежним, светловолосый. Даже ещё прекраснее. Здешние горы и воды всё излечивают.

– И твою контузию?

– Ты слышал насчет неё? Её здесь и не было. Проснулся целым. Не говори больше – тебе трудно.

– Рядом с тобой – нет, нисколько.

– Всё равно ложись. Тебе принести ещё попить?

– Не надо. Не ходи никуда.

Сорди внезапно для самого себя притянул юношу, уложил с собой рядом:

– Скажи имя.

– Даларн. Кроме тебя никто не будет его знать. А ты кто?

– Сэрен. Я его только что его придумал. Красивое имя?

– Очень: если оно лишь для одного меня.

И несмотря на то, что малейший жест навстречу тянет из рук ссохшиеся жилы, а ответное движение бередит едва зажившие рубцы, оба они сплетаются в немом объятии.

Ибо не нужно никаких слов, когда ты сам, вы сами – одно восклицание…

Когда ласки так целомудренны, как не бывает и с женщиной, а их завершение – острей наточенного копья.

…Они лежат, наконец насытившись и отвалившись друг от друга; Сэрен ничком, Даларн лицом кверху, Теперь гостю видно, что белизна передвижного дома не так безупречна: отверстие над очагом слегка закоптилось, рядом с низким столиком и чем-то вроде шкафа или высокого ларя отгорожено место для кузнечной мастерской. Впрочем, самая грязная работа совершается на открытом воздухе, а здесь хозяин лишь собирает и шлифует свои хитроумные изделия.

– Сэрен. Ты пахнешь, как имбирная коврижка.

– Скорей – морковная запеканка. И хватило у тебя ума поить того, что умеет обходиться без еды и выделять через кожу.

– Это отменилось на время – ради того, чтобы я мог о тебе позаботиться.

– Правда?

– Госпожа Кардинена так шутила.

– Ты очень искусен. Был с кем-то кроме меня?

– В действующей армии это обыденность. Командование запрещает держать батальоны добрых услуг по причине самоличной добродетели, а без этого впору бросаться на всё, что движется. Вот и находим естественный отток. Только… Нет, это не называется «был». Ты мой первый.

– И ты мой первый.

– Как это тебе показалось?

– Я отыскал себя. Впервые я нашёл себя. А ты?

Даларн смеётся:

– У меня пока нет никаких слов. А когда придут – наверное, сложу целую касыду.

– Тебе надо с этим поторопиться – думаю, когда наша повелительница вернётся, то заберёт меня себе.

– Я уже с ней напросился. Когда конец пути уже на пороге, нет проку соблюдать уговор. Однако у нас впереди целая неделя. Почти. Ну, три дня это наверняка. Знаешь, Сэрен, если ты можешь усесться прямо, я сниму кожу с твоей косы – ты, как и наша повелительница, ушёл от власти Змея. И от магии Волчьего Пастыря. А твой Стрелолист отыскал себе верные ножны. Вторые или самые главные?

Оба смеются: как удивительно, боль и слабость отошли от Сорди. Ему даже кажется, что навсегда… как отпавшая от него змеиная, волчья, человеческая кожа.

Но ничто не бывает вечно. Карди появилась через день, с шумом переступила порог юрты и первым делом схватила со столика пиалу с зелёным чаем. Что заварен он был явно без расчёта на неё, никому из троих не пришло в голову.

– Вот что, кавалеры, – проговорила она, опрокидывая чашку в себя. – Тэйн уже выстроил свой народ на подступах и мается от безделья, лакая кумыс из горла и теряя боевую форму. Нет, что до одёжек и оружия – тут полный ажур. Никаких Аллахом проклятых механизмов: лучники меченосцы и пара-тройка ребят с этими… дальнобойными рогатками имени Давида с Голиафом. И защита от них чисто декоративная. Но если мы не прибудем на днях, воцарится полная анархия.

– Нас только трое, – проговорил Сорди. – Нам не справиться.

– Опять ты за своё. Недавнего урока тебе мало? – усмехнулась Карди. – Перед тремя они расступятся. Только вот это не будет значить никакого Сентегира. Так и застрянем у подошвы горы, а то ещё и назад отбросит. Ему же нужно противостояние армий, помнишь?

– Можно мне сказать, ина? – вклинился Дар. – Я сохранил ту ачару, что направила мой путь, и сделал ещё лучшую.

– Забери с собой, – она улыбнулась. – Глядишь, и пригодится тебе. Только не следует сейчас никуда уклоняться. И не кто иной как ты проповедал мне, что она лишь символ, помнишь? Символ неисчерпаемого множества жилых миров.

– Мы выезжаем сейчас? – проговорил он вместо ответа.

– Ну, стоило бы сначала как следует насытиться, – ответила она. – Чтобы ничто не докучало в пути. А потом – снаряжайтесь и навешивайте на себя все мыслимые регалии.

– Но как быть с войском? – спросил Сорди, когда они завесили резную дверь юрты войлоком и положили ключ на порог – знак того, что любой может владеть покинутым жилищем и брошенными вещами всех троих. Кони, верховые и один вьючный, шли бойкой тропотцой – лучший аллюр в горах.

– О. ты меня снова опередил, ученик. Спрашиваешь, как? Я надеялась, ты помнишь. Ну, расшевели соображение!

– Та песня?

– Угм, – улыбнулась она.

– Я слышал только первый куплет вашего кондотьерского гимна, а ты вроде говорила, что она бесконечна.

– Вот и начни, а мы подхватим. Ты как сегодня – в голосе? Не истратил его на любовные серенады?

Сорди метнул в неё укоризненный взгляд, слегка откашлялся – для пущей важности – и начал:

– «Мы с гор спустились, чтобы к вам прийти

И навсегда остаться вместе с вами:

Комедианты Звездного Пути

С шальными ястребиными глазами».

Нечто тяжело колыхнулось позади – будто вздохнула и покатилась за ними по торной дороге туча, полная громов.

– Не смотрите назад, – тихо сказала Кардинена. – Не надо пока. Это должно ещё целиком выйти из Эреба. Пойте дальше.

– Дальше я знаю, – сказал Дар. – Можно, ина?

«Вот Керт, стремной котяра-живоглот,

Охотник до бабла, коней и драки;

Вина он в рот по жизни не берёт,

Зато не просыхает от араки».

– Смеху-то сколько, – буркнул сзади знакомый голос. – Мусульманину вино запрещается, но архи – это ж самое лучшее, что есть в кобыльем молоке. Квинтэссенция, ага. Деньги хороши, когда есть куда тратить, я и тратил не считая: на друзей, на пиры, на тех же породистых скакунов, доспех и оружие.

– Я помню и благодарен тебе, – ответил Сорди.

– Ещё мы для вас всех шапки сделали. С такой же стеклянно-кремнёвой прослойкой внутри, как твой нагрудничек.

– Что, и для Тэйна? – спросила Карди. – А нет – так и мне не надо.

– И нам, верно? – спросил Дар. – Ты лучше песенку подхвати, Корсар.

И тот запел на самых хриплых своих тонах:

«А Нойи – Буриданов наш осёл —

Из нежных уст не выпуская трубки,

Весенним вихрем по земле прошёл,

С отвагой позадрав всем девам юбки».

Колыхнулся занавес реальности, и побратим, чуть запыхавшись, стал рядом с Сорди: как и под Кертом, под ним тотчас проявился конь.

– Вот спасибо вам, что позвали, – сказал он, встряхнув седой шевелюрой. – А то не одни девы, все возрасты мне оказались покорны. Надоело – аж жуть. Как скажешь, посестра, – моя очередь дразниться?

«Армору наша главная хвала:

Что в Кремнике, не медля ни минутки,

Он прозвонил во все колокола

Из длинноствольной скорострельной дудки».

– Я ведь сил не щадил, отстраивая всё, что подлежало ремонту и реставрации, – ответили сзади с некоей сильно интеллигентской интонацией. – Вот моя верная подруга подтвердит.

– Я бы не очень мне доверяла, – хихикнула Эррант: она сидела бедром к бедру со смирным пожилым офицером в подзорных очочках. – Ибо муж и жена – одна сатана. Кто там у нас дальше на очереди? Ай, Арми, давай в две глотки и четыре руки кота подерём! Нет?

«Чего достоин умник наш Карен,

Не скажешь мигом – вот уж точно жалость!

Наш милый враг жил под покровом стен,

Которые сломить мы все пытались».

Сеф Армор фальшиво с азартом продолжил:

«В колеса палки ставить не впервой

Тому, кто ось земную вздел на шкворень:

Он, лысой покрутивши головой,

Фортуну мигом ухватил за корень.

И хоть мы взяли Лэн – и город наш! —

Cеф – комендант, Карен – правитель града,

И их судьба отныне – баш на баш

Публично выражать свою досаду».

– Полагаешь, что расквитался с бывшим соправителем? – невозмутимо спросил Карен. – Ну и располагай на здоровье. Мне теперь без разницы. Не будь тебя с твоим докладом высокой ине старлейту – не случилось бы у нас хорошего спутника в лице юного изобретателя. Верно, Теодар?

А Дар повертел головой, так что смоляные кудри растрепались, и нахально пропел:

«С собой везём мы старую метлу,

Которая метёт похлёстче новой

И – ангелок, подсевший на иглу, —

С врагом любезна и к друзьям сурова».

– Меня-то зачем вызывать, поганцы, – проворчала Карди. – Вот она я.

Дар тем временем продолжал:

«Ваш несравненный Тэйн своим клинком

Едва не разложил ее на части —

Элиты мастер вышел новичком

И оказался у неё во власти.

Эх, жаль, не дожил, чтобы посмотреть

Чудесное во Братстве устроенье —

Стать другом нашим помешала смерть

И дряхлых норн суровое решенье».

– Кто это не вышел и не дожил? – гулко раздалось спереди, там проявились пока нечёткие шеренги всадников, что, поднимаясь по склону, закрывали собой подножие великой огненной горы. – Врёте, как сивые мерины, что у вас всех под седлом. Ну как, Та-Эль Кардинена, довольно тебе от меня чести? Что-то мало народу ты привела для моей собственной.

– Погоди, – ответила она добродушно. – Кое-кто ещё не допел.

«И Бурый Волк хотел её куснуть,

Но, обломавши зубик ненароком,

В смятении упал на белу грудь

И помер в обожании глубоком», —

почти выкрикивал тем временем Дар.

– Спасибо, что не забываете меня, сироту, – учтиво произнёс Денгиль. Он, казалось, уже давно пребывал в рядах и теперь лишь выдвинулся на передний план, став рядом со своей кукен: чернопламенный Бахр в поводу, Тергата за поясом. Подмигнул чуть оторопевшему юноше и в свою очередь спел:

«Их оженить предоставляем вам,

Но хрен их знает, по какой там вере;

Она из папства прыгнула в ислам,

А он в противной поступил манере».

– Мы и так ведь наперекрест обручились, – ответила Кардинена, сходя с седла садясь в седло коня-дракона. – Обменялись ныне лошадьми и оружием. Не так важно, у кого раньше было чьё, муженёк.

– Паве нет смысла рядиться в вороньи перья, – ответил он негромко. – Не зови ни себя, ни меня больше никакими именами, и я тебя не буду: ты выше их всех, моя джан.

А позади смыкался невиданный строй, и уже можно было обернуться – увидеть коричневые плащи, и седые волчьи шкуры, наброшенные пастью на головы, и блеск волшебной брони.

«И всё же, братья, кровь из старых ран

Крепит союз надёжнее печати;

Пусть крепкой петлей стянут весь Динан

И ввек не размыкают тех объятий».

– Что, друже Тэйн, достойны мы сразиться с тобой и твоим войском за первенство? Довольно тебе от нас почёта?

– Довольно, – донеслось спереди, и Тэйнрелл отделился от переднего ряда: как и прежде, косат и рыж, чёрный плащ на плечах, капюшон небрежно накинут на голову. – Только вот незадача: истомились мои дети в ожидании. Лошади на месте не стоят, гарцуют как бешеные, кархи ёрзают в ножнах, а люди вперёд меня в сечу рвутся. Даже моя тройка бывших рабов и святош. Не сыграть ли нам на то, какое войско первым сделает шаг навстречу противнику? А под чью руку оно пойдет после битвы – само решится.

– Что же – принято, старый друг. Сегодня хороший день для смерти!

И оба военачальника выступили друг другу навстречу. Сверкнули и зазвенели клинки.

Сорди не видел дальнейшего, потому что ряды подтолкнули его вперёд, спереди тоже накатилась волна. Оба строя нарушились – каждый искал себе поединщика и каждый впал в яростное беспамятство. Он пробивался сквозь толпу, рубил направо и налево: его уже не однажды ранили, однако голову пока удавалось уберечь. А в крови звенела последняя строфа бесконечной литании, что пришла неизвестно откуда:

«Достойные, чтоб быть у вас в чести,

Пройдя путем разгульным и суровым,

В земле уснули мы, чтобы взойти

Под белым – снежным – кружевным покровом».

Потом сразу всё оборвалось, как чёрно-белая лента в неисправном проекторе. Сорди стоял по колено в снегу над мрачным обрывом: впереди виднелось что-то несколько более тёмное. Груда отсыревших веток? Он пригнулся, чтобы рассмотреть получше.

– Огонька бы ещё, – проворчал еле слышно.

С рукояти Стрелолиста – оттуда, где голова Змея прислонялась к его руке, – сорвалась шипящая искра и пала в неясную груду. В глубине сразу затеплилось, пламя резво разошлось по древесным косточкам, выплеснулось наружу – и затанцевало, как храмовая плясунья.

– Вот ты и зажёг свой костёр на Сентегире, – Даларн приподнялся на локте, отбросил в сторону длинный плащ. – Я уж по тебе соскучиться успел.

– Так это и есть он?

– Это и есть я, – рассмеялся белозубо. – Зачем мне отдельный мир, если в нём не будет тебя?

– Отдельный?

– Дурень, – слово прозвучало почти с той же интонацией, как у Карди. – Разве ты не понял, что вокруг этого костра начинается твоя собственная малая Вселенная? Твой джурт с очагом, чей дым уходит через крышу? Поэтому извне видно пылающее множество, а изнутри – лишь то, что сотворил ты сам. В этом заключается твоя работа и моя помощь в ней.

– Я думал, что попаду в рай, а не в пустыню.

– Сэрен, мы двое – уже не пустыня. По твоему слову будут появляться деревья, плодиться звери, постепенно подтянутся и люди – те, которые не в силах зажечь свой собственный огонь. Или те, кто любит без конца перелистывать, пересчитывать собой всё великое множество миров Аллаха. А насчет рая… Знаешь, что тебе скажу? Он остался внизу. Рай для тех, кто ищет любви и прочих кровавых столкновений.

– А то, что над нами вверху? Ну, в метафорическом верху, наверное.

– Царство возвышенных сущностей, отказавшихся от собственного «я». Лоно Божие для тех, кто изжил в себе всё земное. Прожжённый технарь вроде меня сравнил бы его с безопасным термоядерным котлом, что согревает бытие.

– Странно это и не очень уютно, правду говоря. Но как же – ина Та-Эль Кардинена обещала мне, что тоже сюда придёт.

– Значит, придёт. Что ей? Она вхожа во все миры. Она магистр.

© Copyright: Мудрая Татьяна Алексеевна, 2012

Оглавление

I

II

III

IV

V

VI

VII

VIII

IX

X

XI

XII

XIII

XIV

XV

XVI

XVII

XVIII

XIX

XX

XXI