Текст книги "Всё хорошо!"

Автор книги: Татьяна Белкина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 15 страниц)

Дата: 27 июня 01:07:28 Московское стандартное время.

Кому: Александр Михайлов [email protected].

Тема: Дора Воронова.

Здравствуйте, Александр Викторович. Меня зовут Анна Светлова (Воронова). Я сестра Дарины Николаевны Никитиной. Дора просила Вам написать. Я долго не могла решиться, нет нужных слов. В общем, Дора умерла месяц назад. В марте у нее был инсульт, потом перелом шейки бедра, и вот… Она часто о Вас говорила.

Дора была человеком творческим, а значит, сложным, не очень здоровым, не очень счастливым. Ей казалось, что она прожила не свою жизнь, так и не нашла свое счастье. И с мужем все не так, и с коллегами, и с детьми. По крайней мере, в ее восприятии. Велела потом, ну то есть как раз сейчас, отправить Вам ее стихи. Спасибо за Ваши письма. Дора меня не раз просила ей их перечитать. Она плохо видела в последнее время, из-за инсульта глаза не двигались, сама читать не могла. Я, к сожалению, тоже не часто приезжала.

Вы очень ее поддержали в самый тяжелый и нужный момент.

Еще раз спасибо.

С уважением, Анна Светлова

Attachment: стихи Доры. doc.

Я помню тебя,

когда обнимаю другого.

Я помню тебя,

когда меня любит другой.

«Я помню»,

о Боже,

какое проклятое слово!

Я помню, ты слышишь?

Я помню тебя, дорогой!

Наивность смешна.

Нет, ничто не начнется сначала.

Я счастлива,

празднично-суетный век торопя.

И жизнь удалась.

Только как я смертельно устала

вот так безнадежно, бессмысленно

помнить тебя!

Я помню тебя

до улыбки,

до вздоха,

до взгляда.

Не зная,

не веря,

не чувствуя

и не любя.

Я помнить тебя не хочу.

Мне нельзя.

Мне не надо.

Себя забывая,

я помню,

я помню тебя!

Картина пятая

ВАЛЬС

У меня болит горло. Я наконец поняла, что это все слезы, которые я не выплакала, собрались в один комок и не дают дышать, глотать, говорить… В каждом моем взгляде умирает звезда, в каждом моем вздохе засыпает слово, и я плачу и плачу во сне, не в состоянии отстраниться от наваждения, не в силах уснуть или проснуться окончательно. Реальность похожа на многослойный торт, и там, где-то в самой серединке, бьется синяя жилка его виска. Мне хочется разгрызть ее зубами и выпить из нее кровь, по капле. А затем влить свою и быть там, у него внутри. Там все не так, там жарко и беспокойно. Я пробираюсь по его кровеносным сосудам, пытаясь остаться незамеченной. Но холодная игла выкачивает меня из его вены, и я так и не дошла до его сердца, снова не дошла до его сердца, как всегда, осталась в двух миллиметрах от его сердца. Меня выбрасывают на снег, и я замерзаю и превращаюсь в красную льдинку, жалкую красную льдинку на белом снегу. Но мне нравится, что я такая холодная и праздничная. Не такая, как все остальные. Я лежу, нежная и хрупкая, мне так хорошо впервые за много дней, так хорошо и спокойно… А луна отражается в моей маленькой пурпурной лужице.

Луна светит неестественно ярко. Она светит откуда-то сверху и сбоку, ее свет удваивается, странным образом преломляясь о какую-то мозаику. Что это за мозаика? Где это я? Последнее, что я помню, – это удары крохотных ножек умирающего мальчика в мой живот. Он не хотел умирать. И я не хотела. «Я не хотела!» – кричу я и стукаюсь головой обо что-то твердое. Руки у меня связаны, как после операции или как у покойника. «Так я и есть покойница», – вдруг догадываюсь я, и мне становится спокойно и немного грустно. Значит, я умерла вместе с ним. Какое счастье! Но где же мой мальчик? Мне нужно увидеть его. Хоть на каком свете. Я опять стукаюсь головой и понимаю, что ничего здесь не увижу. Надо как-то выбраться, найти моего мальчика, а там разберусь. Я легко развязываю веревку зубами, отодвигаю крышку гроба и выхожу в темное, холодное помещение. Наверное, это чистилище. Где же его искать? Я смотрю на себя с любопытством, смешанным со страхом и удивлением. Почему-то я одета в старомодное платье до пят, у меня такого никогда не было. Как-то уж слишком все материально в этом чистилище. Я осторожно нащупываю путь, пытаясь понять, куда двигаться. Нужен свет. Но выключателя нет, и я двигаюсь дальше в чуть разбавленной лунным светом темноте. Пока не натыкаюсь на дверь. Дверь заперта, и я понимаю, что, видимо, нужно ждать. Я не умею ждать. Поезда и самолеты обычно получают меня в свою железную утробу в момент начала движения, а на встречи со мной никто не приходит раньше чем через полчаса после назначенного времени. Вот теперь я и получу свою порцию адских мук. Меня просто заставят ждать – ждать бесконечно, и никакого другого выхода…

Ждать бесконечно, и никакого другого выхода. И я жду месяц за месяцем, год за годом, пока он наконец-то определится со своими принципами и желаниями.

«Ставок больше нет, господа, ставок больше нет», – объявила сильно декольтированная девушка-крупье. Ну нет так нет. Мне вообще нет дела ни до ставок, ни до крупье, ни до всех разодетых мужчин и женщин в этом шикарном зале. До всех, кроме Германа. Я жмусь к его руке. Но в ней только фишки, и мне достается часть бедра и запах. Кто-то, будто невзначай, гладит меня по спине – всегда есть друзья, определившиеся с желаниями. Но им холодно от моего взгляда, а мне хочется взять спирт и протереть, как ранки от укусов насекомых, все те места, к которым прикасаются их нежные и многообещающие взоры. «Time to go, Anjusha», – несмело предлагает мой престарелый, лет пятидесяти, друг, простой американский миллионер Дениска. Он, в первый раз выехав за пределы земли обетованной под названием Санта-Моника, штат Калифорния, попал в Москву начала девяностых. Я его переводчица. Он любит меня нежной платонической любовью. И я люблю, но не его. Мне еще нет тридцати, но я считаю себя старухой. А всех вокруг – престарелыми младенцами, которым нужно сменить памперс, чтобы они не забрызгали меня своей спермой.

И только Герману плевать на меня. По крайней мере, пока я available, всегда под рукой, как салфетка для соплей или мусорная корзина для лишних мыслей. Ну, и лучший специалист в его очень многопрофильной компании. Ему плевать. Но не спермой.

– Прости, но мне кажется, у тебя проблемы с репродуктивной функцией. Сходил бы провериться. Неужели спермы жалко?

– Что за глупости! И откуда такой цинизм и приверженность к медицинским терминам? Надо было на этот симпозиум гинекологов другого переводчика найти.

– Не уходи от темы. Почему я не могу от тебя забеременеть? У меня это обычно неплохо получается.

– И сколько раз получалось?

– Раза три.

– А почему ребенок только один?

– Потому что не твой.

Потому что это не твой ребенок. Твой ребенок не родится почти век спустя. И ты не покойница. Это сон. Это просто сон. Нет, я же помню связанные руки, и крышку гроба, и толчки ножек в живот. Помню дверь и ожидание. А потом дверь открылась, и бледная луна заглянула внутрь, и она была с бледными глазами и провалившимся носом. От нее воняло перегаром. Я поняла, что вряд ли мне нравится это чистилище и пора отсюда уходить, и я пошла. Дурацкое платье путалось в ногах, и было холодно, и я не знала, куда идти, вокруг был снег и промерзшая дорога, и я шла по ней подальше от этой пропитой луны. Шла, пока спина не раскололась напополам. Последнее, что я слышала, был плач моего ребенка и дикий крик: «Ведьма, Анна-то ведьма! Господи, помилуй!»

Какой странный выговор, проанализировал мой филологический ум, и боль залила все мысли, и я медленно падала в грязный снег и думала, что этому театральному наряду пришел конец.

Конец еще даже не приближался. Вечер был в разгаре. Ставки росли, но вялость и апатия не проходили. Герман проигрывал. Мы поехали в другое казино, не такое шикарное. Можно играть на рубли. Доллары заканчивались. Москва очень красивая под утро. Нет пробок. Нищих тоже нет. Днем, особенно на Красной площади, куда я часто вожу иностранных туристов, они хватают меня за шубу, стаскивают перчатки и кричат, что я блядь. А я не сплю ни с кем уже полгода и плачу от обиды и желания. Вот сижу рядом с ним в такси и надеюсь, что машину занесет на повороте и мы будем близко-близко. А потом, если очень повезет, упадем с моста в Яузу и уйдем под лед.

– Что ты делаешь, Винодора? Мы же упадем с моста в Вятку и уйдем под лед! Отпусти повод! Отпусти-и-и!

Снег скрипит под полозьями саней и падает на мои рыжие волосы. Мне так весело и хорошо, что я больше ничего не боюсь – ни венчания, ни того, что должно последовать за ним. Герман уехал. Мне не надо было спорить с отцом, тогда свадьбу отложили бы до Троицы, а так до Пасхи отец еле дотерпел. Я бы успела уехать к Герману. Я бы успела хоть раз быть с ним счастливой. А там уж как Бог даст. Пасха нынче ранняя. Снег все идет и идет. Он такой холодный, как его руки, когда мы прощались.

– Скажи, что любишь меня, – просила я.

– Ты такая красивая, Винодора. Твои волосы, как стог сена на закате, твои руки, как ветки ивы, склоняющейся на ветру, твои глаза, как звезды, ты такая необыкновенная, ты – небожительница…

– Скажи, что любишь меня, я уйду из дома сейчас же. Я и вовсе не пойду домой. Пусть разобьется сердце моей матушки. Пусть поседеет мой отец. Но я уже не оставлю тебя.

– Ты самая лучшая на свете, Винодора. Я все время думаю о тебе.

– Зачем же думать? Люби меня, Герман, и все устроится.

– Я должен сам разобраться со своими делами, поговорить с родными. У меня же невеста есть. Я приеду к тебе, Винодора, скоро приеду, дорогая.

И ты уезжал на годы. Мои волосы стали прямыми, как дорога к тебе. Мои руки стали холодными, как твои глаза. Моя жизнь стала мне не нужна. И я не могла более говорить «нет» отцу, когда новые сваты ели блины и толковали о свадьбе. И вот теперь все решилось. Я еду к тебе, Герман, хочешь ты этого или нет.

– Но, залетные! Прыгай, Гаврила, прыгай! Руку сломаешь, да жизнь сохранишь. Прыгай, Паша!

– Остановись, Винодора, я же люблю тебя. Я ничего от тебя не потребую. Все и всегда будет так, как ты захочешь!

– Я ничего не хочу. Прыгай, Паша, пока не поздно, не добавляй душе моей греха. Давай!

Я толкаю своего несчастного жениха изо всех сил, мои волосы, самые длинные в деревне, летят по ветру и цепляются за упряжь вороного. Паша летит в снег и тянет меня за собой, но уже поздно. Мы взлетаем над заснеженной Вяткой и летим. Летим, как птицы, и я чувствую, как ты входишь в меня, Герман. И я люблю тебя, люблю, пока холодная твоя любовь не заполняет меня до краев, и я уже не могу думать о тебе, и я кончаю любить тебя вместе с жизнью.

«Я кончаю любить тебя вместе с жизнью».

– Что это вы такое, дорогуша, пишете? Вам ребенка надо растить, а вы вены резать. Располагайтесь-ка поудобнее и рассказывайте все по порядку.

– Герман в Канаду эмигрировал? Кто у нас Герман? Любимый, значит. Не муж? Ну и пусть себе живет счастливо. Чем дальше уедет, тем лучше для вас. Ребенок его погиб за месяц до родов? Конечно, тяжело. Но у каждой третьей женщины случаются выкидыши. Родители умерли? Мы все не вечные. Зачем же раньше времени туда спешить? Сны страшные? А вот с этого места поподробнее. Мать видите? Бабушку, значит?

– Мою бабушку сторож в церковном морге топором зарубил. Она после шести детей решила аборт сделать. Видимо, в коме была, ее в гроб положили, думали, мертвая. А она ночью встала и пошла домой. А сторож этот спьяну решил – ведьма. Мать в семь лет сиротой осталась.

– И вам эту сказку на ночь каждый вечер рассказывала?

– Нет, только раз, перед смертью. Она другую историю рассказывала. Про сестру бабушкину, Винодору. У меня среднюю сестру Дорой зовут, в честь нее, наверное. Винодору тоже каждую ночь вижу.

– Ну так и мне расскажите.

– У нее кортеж свадебный, или как тогда это называлось, под лед на Вятке ушел. А дед мамин с ума сошел, все свои заводы большевикам отдал, а сам в скит удалился.

– Ну, заводы у него большевики и так бы забрали. А сказка красивая, поэтичная. Что-то у вас, красавица, не жизнь, а сага героическая. Вы пафос убавьте и на жизнь попроще взгляните. А то своей уникальностью и сами замучились, и другим жить не даете. Родите еще парочку детей, и все как рукой снимет.

– Анна Николаевна, вам цветы привезли. Пять букетов, как вы заказывали. Все с четным количеством роз. Вам в машину положить или пока в воду поставить?

– Спасибо, Наташа. Положите, пожалуйста, в машину. Что у нас на сегодня?

– В четыре презентация новой коллекции. Специалисты и пресса приглашены. Финны приедут и французы. Фуршет заказан.

– Отлично. Попросите, пожалуйста, еще раз проверить системы безопасности в галерее. Каталоги по подарочным пакетам распределили?

– Конечно! Каталог просто потрясающий!

– Хорошо. Что еще?

– Ваш муж звонил. Просил напомнить, что сегодня у Вики заключительный гала-концерт Dance Open. Мы тоже все за нее болеем! Всем офисом идем. Кое-как билеты достали. Спектакль в семь, Игорь Петрович очень просил не опаздывать. Сказал, что сам заберет Софью и Арсения из школы и будет ждать вас в театре. Вы за рулем поедете или водителя вызвать?

– Вызовите, пожалуй, Антона. Поработаю в машине, пока в пробках стоим. Спасибо за поддержку. Для меня это очень важно.

На кладбище снег повсюду. Пасха нынче ранняя. Как много снега. Царство небесное рабам Божьим Николаю, Марии, Дарии, Эмилии, Николаю…

Странно. Уже полдень. А все еще луна на небе. Сегодня с французской делегацией приедет Герман. Двадцать лет спустя. Нет, нельзя об этом думать. Что было, то было. Зря водителя дернула. Сама бы ехала, меньше бы было мыслей ненужных.

– Анна Николаевна, ехать пора. На презентацию опоздаем. Какая у вас дочка талантливая! Наверняка Гран-при получит! Вчера по телевизору показывали.

– Иду, Антон, иду. Презентацию без меня все равно не начнут. И в театр к Виктории успеем. Ты не против, если я за руль сяду?

У меня болит горло. Это все слезы, которые я не выплакала, собрались в один комок и не дают мне дышать, глотать, говорить… В каждом моем взгляде умирает звезда, в каждом моем вздохе засыпает слово, но я уже давно не плачу по ночам.

Картина шестая

PAS DE DEUX

– Па-де-де – готовы? Ваш выход через две минуты!

Спокойно, Вика, спокойно. Ты все можешь. Мама уже в зале. Папа с Софочкой и Арсюшей заходили в гримерку. Илья из Америки приехал. Привез Аню посмотреть. Она там в балетную школу ходит. Маруся с Олей и Верочкой пришли. Половина зала, считай, свои. Даже из Сибири родственники наконец до нас добрались. Все за меня переживают. Нечего бояться. Я же прима! И это мой танец! Ну, с Богом!

Relevèrent, développe, passé, attitude…

На три счета!

Чувствовать опору!

Улыбаться, всегда улыбаться. Нельзя показывать боль. Никому. Никогда.

Plié, arabesque, plié.

Следить за темпом!

Чувствовать партнера!

Держать линию!

Когда танцуешь со смертью, главное – держать линию!

ЗАНАВЕС

notes

Примечания

1

Марсель Пруст «Под сенью девушек в цвету».

2

Карел Чапек «Двенадцать приемов полемики…».

3

Казуары – крупные нелетающие птицы. Взрослые особи шлемоносного казуара достигают до 1,5–1,8 метра высоты (некоторые особи могут достигать двух метров) и весят около 60 килограммов. Издание Книги рекордов Гиннесса 2004 года приводит казуара, как самую опасную птицу на Земле. Обычно птица достаточно скрытна, однако, потревоженная, она может нанести опасный удар. Казуаров считают одной из самых опасных птиц для содержания в зоопарках, основываясь на частоте и тяжести увечий, причиненных работникам. (Энциклопедия живой природы Австралии. Сидней, 2007. С. 231.)

4

Вся эта суета.

5

Julian Barnes. The Sence of Endiry. (Перевод Белкиной).

6

Эрик Берн. Игры, в которые играют люди.

7

О. Генри. Дары Волхвов.

8

Милорад Павич «Чужое тело».