Текст книги "Всё хорошо!"
Автор книги: Татьяна Белкина
Жанр:
Современная проза
сообщить о нарушении
Текущая страница: 10 (всего у книги 15 страниц)
– Не волнуйтесь, Мария Николаевна. Это Зайков ржет, у него нервное. Он как обнаженную натуру видит, из него этот гогот, как отрыжка, прет, – объяснил отличник Шпильман.
Зайков покраснел и съездил Шпильману по затылку. Маша рассмеялась.
Черт тоже.
После четвертого урока Мария Николаевна зашла к своим шестиклассникам. Вадик Четвертаков, как ей показалось, подозрительно долго на нее не смотрел. Потом поднял серые глаза и осведомился, не проверила ли она контрольную. Маша на всякий случай попросила мобильный отца Вадика у Добрякова, так удивившего ее вчера. Впрочем, она сама удивила себя не меньше. Было радостно оттого, что она могла позвонить Дмитрию хоть сейчас. К тому же у классного руководителя всегда найдется повод для разговора с родителями. Рука потянулась за телефоном. Нет. Лучше подождать его звонка.
После пятого урока были пресловутые курсы классных руководителей. Пришлось отвести Соню на продленку.
Замороченная и невыспавшаяся Соня блажила всю дорогу до «художки», требуя чипсов, колы и внимания. По-прежнему шел дождь. В арке, перед выходом с улицы Ломоносова на одноименную площадь, стояла лужа. Маша, прикрывая зонтом Соню и проклиная этот неприспособленный для жизни, отставший от всего мира на полтора века, холодный, серый и такой любимый город, передвигалась с максимально возможной скоростью. Проснулся Игорь.
– Мария! Я хочу, чтобы вы немедленно подали документы на гостевую визу и приехали!
– Хорошо, но только в январе. Мы не можем поехать в середине четверти. Да и денег нет. Раз не смог сделать приглашение летом, придется потерпеть, – сказала Маша, удивившись собственному тону.
– Вот как? Я тут из последних сил стараюсь зацепиться, собрать справки, вывезти вас из этой ямы поганой, а ты? Неужели тебе какая-то школа дороже семьи?
– А тебе не кажется, что уже нечем дорожить, что у нас уже давно нет никакой семьи? С тех самых пор, как ты все решил сам и уехал, бросив нас с Соней и наградив еще кучей долгов, с которыми я до сих пор рассчитаться не могу.
– Маша, что происходит? Какая муха тебя укусила?
– Белая, Игорь. Белая муха.
Ледяной душ брызг из-под колес очередного авто остудил разгоряченную голову. Маша довела Соню до художественного корпуса Аничкова дворца и купила ей в автомате чипсов и колы. Можно было расслабиться. Маша присела на старое деревянное сиденье, какие стояли в советских кинозалах, и тут же подпрыгнула от страшного вопля.
– Женщина, я к вам обращаюсь! Вы что, дама, неграмотная? Вы что, читать разучились? Вот же черным по белому написано: «Вход в помещение без сменной обуви воспрещен!» Можно только до первой колонны. А вы где уселись? Где, я вас спрашиваю?
Тщедушный на вид мужичок предпенсионного возраста обладал на редкость противным и громким голосом. Тихая звериная ненависть закипала где-то внизу живота и, ширясь и булькая, подбиралась к горлу. Маша встала, мужичок резко уменьшился в размерах. Ей отчаянно захотелось схватить этого плюгавого дурака за шею и разбить его никчемную башку об эту самую первую колонну.
– Заткнись, урод! – внятно посоветовала Маша и покинула помещение.
Дождь все больше напоминал снег. Маша зашла в ресторан «Фиолет» на углу Росси. Сально-смазливые типы ползали по ней взглядами, прыщавый официант утомительно долго перечислял весь спектр сортов кофе, пока она не рявкнула и на него тоже. Надо было что-то с этим делать. Лучшее лекарство – работа. Маша достала конверт с жирафом и перечитала задание. Бульканье не прекращалось. Ресторан «Фиолет» был слишком роскошным для ее ненового драпового пальто и промокшей вязаной шапки с дурацким помпоном. Кофе оказался невкусным и сказочно дорогим. До окончания Сониных занятий еще почти час.
«А что, если действительно попробовать? До девяносто второго дома с круглым двориком минут десять ходьбы, посмотрю на это чудо архитектуры!»
Маша встала, оставила деньги, злорадно не положив чаевых, и пошла по Фонтанке мимо уродливого бетонного издательства, затянутого в зеленоватый саван реконструкции БДТ, потом по Лештукову мосту перешла свинцово-серую реку, прошла мимо антикварного магазина, где покупала «Книгу маркизы», и уперлась в закрытые ворота девяносто второго дома. Маша стояла у арки и пыталась успокоиться.
«Что со мной происходит? Уже на людей бросаюсь! Нет, правда. Ведь и мать, и завуч, и Игорь – все по-своему правы. Просто такая жизнь. Тысяча съеденных котлет».
Ворота открылись, мечтательная девочка со скрипкой вежливо придержала дверь, и Маша вошла во двор. Он был очень большой. Ничего удивительного, что рачительные купцы Устиновы решили уплотнить жилплощадь. Кое-где шел ремонт, и вокруг ям-воронок лежали груды размокшей земли. Маша без труда отыскала круглое строение, в теле которого зияли четыре широких арочных проема, расположенные друг напротив друга и украшенные замковыми камнями. Внутренний дворик был действительно идеально круглой формы и необычайно маленького размера, метров восемь в диаметре. Он был совершенно пуст. В его круглый колодец задумчиво смотрело свинцовое петербургское небо. И лился дождь. Все вранье. Нет никаких девяносто трех рек. В этом городе есть только две реки: одна соединяет с неистощимым источником влаги где-то на небесах, а другая протекает сквозь три столетия его удивительной истории. И все они, Маша, Стаська, Соня и даже урод из «художки», просто плывут по течению.
Маша встала на середину и сосредоточилась. Надо было правильно сформулировать желание. Чего же она хотела? Может, денег? Нет, не то. Может, успеха и известности? Опять мимо. Может, просто вернуться в свой собственный угол? Слишком просто. Или чтобы вернулся Игорь? Только не это. Маша посмотрела на случайно пробившийся сквозь тучи краешек промокшего солнца.
– Хочу, чтобы у всех на душе стало солнечно. Чтобы…
В арку въехал черный седан «лексус» и замигал фарами. Маша отвернулась. Теперь про главное. Она снова попыталась сосредоточиться, упираясь взглядом в облака. Седан мерзко загудел. Маша даже топнула ногой от возмущения, но оборачиваться не стала.
– Девушка, дайте машину запарковать!
Водитель делал отчаянные жесты и даже высовывался в окно, но Маша возмущенно не реагировала. Нашел где машину парковать. Совсем уже обнаглел!
– Ты отойдешь или нет, курица мокрая!
Водитель открыл дверь и стал вылезать из машины, явно не для того, чтобы оказать ей моральную поддержку. Безнадежно. Эксперимент не удался. Никакого солнца в душе. Один кипящий туман.
– Чтоб ты провалился! – в сердцах крикнула Маша и устремилась в противоположный проем.
Уже почти выйдя из арки, она вдруг обернулась. Что-то было не так. Седан продолжал стоять на том же месте. Двигатель деловито шуршал. Водителя не было. Маша осторожно развернулась и сделала несколько шагов.
– Эй, где вы там?
Ей послышался слабый стон. Маша побежала к машине. Дверца открыта. На пассажирском кресле кожаный портфель и перчатки. Ключи в замке зажигания. Машина в арке. Распахнутая дверь блокирует проход. Маша, сделав круг, вбежала в ту же арку. Впереди поблескивали светоотражатели шикарной машины. С левой стороны вдоль края дома была прокопана канава шириной в полметра. Видимо, земля мешала проезду, и куча грунта лежала с внешней стороны периметра здания. Раньше Маша на нее и внимания не обратила. По краю канавы стояли маленькие незаметные флажки. Между ними натянута оранжевая пластиковая сетка. В районе открытой дверцы флажков не было. Ничего не было, в том числе и противного хама. На всякий случай Маша заглянула в канаву. Там, запрокинув голову, в неестественной позе лежал мужчина. Из груди у него торчала железная спица строительной арматуры. С трудом выудив из сумки телефон, дрожащими руками Маша ткнула в строчку вызова «неотложки», довольно отчетливо назвала адрес диспетчеру «скорой помощи» и даже смогла убедить недоверчивую дежурную в своей вменяемости. Затем ее переключили на «службу спасения», где властный голос приказал ей оставаться на месте, попытаться выключить двигатель и ни в коем случае не трогать пострадавшего.
И тут она услышала гогот, тот самый омерзительный дьявольский хохот, который, как отрыжка после чрезмерного обеда, преследовал ее второй день. Нет. Никакой паники! Это просто радио! Надо добраться до ключей. Маша осторожно двигалась вдоль скользкого края канавы. Взгляд ее судорожно обшаривал подозрительно знакомый силуэт мужчины. Пальто расстегнуто. Маша застыла. На водителе был синий пуловер.
Глава четвертая
КРЫЛЬЯ
– Козлова! Что это? В тринадцать тридцать – совещание в мэрии. Просил же ничего мне с часу до трех не планировать!
– Я и не планировала. Отдел развития товарного рынка и коммунальных услуг запланировал совещание, обязательное для всех участников тендеров. Если желаем бюджетного пирога, надо идти.
– А это? Еще лучше: Одиннадцать ноль-ноль-Станислава Дубковская, журнал «Жираф». Мы что, перепрофилировались в издательский дом?
– Дмитрий Валерьевич! Подпись под планом перспективного развития ваша или мне мерещится?
– Ты, Козлова, не умничай. При чем тут план?
– Как же «формирование положительного имиджа путем тесного сотрудничества со СМИ»? «Жираф» – модное издание. Его читают или хотя бы просматривают все категории, которые мы отнесли к целевой группе.
– Прекрати выражаться, Козлова. Тебя в магистратуре не учили, что нельзя быть умнее начальника?
– Я стараюсь изо всех сил. К сожалению, не всегда получается.
– Так. Хватит намеков. Где текст?
– Простите, но журнал дал нам бонусную полосу только при условии, что интервью будет в произвольной форме. Телефон звонит. Можно ответить?
– Нужно, Козлова. Ты для чего в приемной сидишь?
– Это с вахты. Журналистка приехала..
– Предупреди дамочку, у нее пятнадцать минут.
– Хорошо…
– Ну так иди, Козлова, что стоишь как пень?
– Меня Ксения зовут. Ксения Сергеевна.
– Ну, до Сергеевны ты пока не доросла. Идите, Ксения, работайте.
(Елки-палки, какие все нежные, только себя любимых уважать и научились… Чего раскудахтался, как майор Немиров на строевой? Действительно, можно было повежливее. Все это утро недоделанное! Свет едва-едва пробивается. Невыносимо! Забрать Вадьку и к морю. В Доминикану. Или нет. В Австралию. Контракт подписать и в Австралию…)
– Здравствуйте, Дмитрий Валерьевич. Станислава Дубковская, журнал «Жираф».
(Пигалица. Из молодых, да ранних. Джинсой обернулась, крутизну из себя корчит. А под джинсой ни хрена, одни кости.)
– Очень приятно. Говорят, ваш журнал – модное издание? Да вы присаживайтесь. Кофе? Чай?
– Если можно, воду с лимоном. Я тоже о строительной компании «Башня» много слышала. Например, что компания выиграла три тендера на реставрацию исторических зданий.
– Ну, это преувеличение. Только два. Третий пока не прошел экспертизу.
– Еще слышала, что вы принципиально откаты не платите и взяток не даете?
– А кто дает? Вам лично такие встречались? Что, прямо так и говорили: я дал взятку?
– Не так, но…
– А как? Расскажите! Может, и мы научимся. А то приходится каждую копейку считать, на людях экономить…
– Не кокетничайте, господин Четвертаков. Эту кухню только ленивый не знает. Или идиот.
– Значит, я – идиот. Наши проекты денежным людям не интересны. Если объем работ на миллиарды, желающих – очередь. С реставрацией связываться мало кто желает. Одни идиоты.
– Не прибедняйтесь, Дмитрий Валерьевич. Вы, по моим сведениям, блестящий математик, будущее Перельмана светило…
– Бог спас. Откуда такой интерес к математике?
– Любопытно узнать, что за люди сейчас город строят. Вот в девятнадцатом веке какие имена – Монферран, Воронихин, Росси.
– А в двадцать первом полное г…, теперь некий Четвертаков.
– Я была приятно удивлена вашей биографией и самыми благоприятными отзывами. Вот послушайте минутку, айпад достану.
(Сейчас сразит меня компьютерной грамотностью. Как достали все эти понты… Кто там у нее? Голос знакомый…)
– Петергоф? Простите, Петр Гаврилович? Все еще преподает? Сила!
– Что вам рассказать, деточка, про Четвертакова? Очень непростой мальчик. Очень. Умел вопросы задавать. Знаете, милочка, мы ведь все мастера на ответы. У каждого найдется мненьице. А вот вопрос задать так, чтобы все задумались, заметить то, что другие не видят, – тут особый дар нужен. Ну, к примеру, еще на первом курсе он меня о следующем спросил: «Вот если в геометрии Лобачевского прямые пересекаются, то что происходит с системой координат „пространство – время“? Они же в самой отдаленной от пересечения точке должны стать параллельными? Как будет в пространстве без времени и во времени вне пространства?» Недавно, на восьмом десятке, ловлю себя на мысли, что в определенном смысле знаю ответ на вопрос Четвертакова! Моя система координат вошла в параллельную фазу.
– А что-нибудь личное не припомните – про характер, привычки?
– Нет, деточка, у кого-нибудь другого полюбопытствуйте. Говорю же вам, непростой мальчик. Закрытый. Правда… был случай. С ним в группе студентик учился, фамилия такая обычная, про добро… Не вспомню уже. Сынок какого-то начальника парня того невзлюбил и при всех обозвал «мордой жидовской». Четвертаков ваш горе-антисемиту голову чуть не свернул. Жило в нем что-то бешеное, неудержимое. Отчислить хотели. Спасло то, что после армии и даже как будто награду государственную имел…
– Стоп! Вы, госпожа Дубовская…
– Дубковская.
– …по какому праву в моей жизни копаетесь? Пожалуй, файлик из айпадика придется удалить. Вот так, в корзиночку! И очистить. Если в вашем модном журнале хоть строчка не по делу проскочит, в суде разговаривать будем на предмет неприкосновенности частной жизни.
– А по какому праву вы мои частные файлы удаляете? Я свою работу делаю. Это редакционный материал, а не рекламная жвачка. Мне о человеке рассказать нужно, а не туфту гнать про объем работ! Так что кричать на меня не надо, мы не в армии.
– Жаль… Иногда хочется, по-честному, вмазать от души!
– И часто это с вами случается?
– Теперь в психи меня запишете?
– Ни в коем случае! Напротив. Я хотела разрешения попросить ваши стихи опубликовать.
– Какие еще стихи? В стакане у вас точно вода? Я не перепутал?
– Вода, Дмитрий Валерьевич. А стихи профессор мне на реликтовом подоконнике показал. Сказал – ваши. Сохранились среди наскальных рисунков.
– Вранье, склероз и Альцгеймер.
– Жаль, стих отменный:
Жарко греет батарея,
А в душе моей темно.
То как зверь она завоет,
То опять гляжу в окно.
– Ну вот вы и рассмеялись. Значит, ваши стихи?
– Виноват, забыл. Публикуйте, если бумагу на ерунду такую переводить охота.
– Мы бы предпочли другое ваше стихотворение, из университетского сборника:
Ничего не вернуть. Все прошло.
Выбор сделан. Состав отошел.
Середина пути. Все не так.
Жизнь и смерть – мелочевка, пустяк.
Но на сломанных крыльях, сквозь боль
Мы взлетим, через тыщу неволь.
И земного безумья печать
Сбросим, чтобы не умирать!
– Да вы просто археолог!
– Скажите, а что надо сделать, чтобы крылья выросли?
– Крылья? Они или есть, или нет. Потерять можно, вырастить – вряд ли. Писанину эту сентиментальную выбросьте. Бредни мальчишеские.
(Вот ведь дрянь какая! Черт меня дернул согласиться на интервью, теперь не отвяжешься.)
– Извините, мне пора. Приято было познакомиться. Надеюсь, прежде чем что-либо печатать, вы пришлете материал на согласование?
– Непременно, Дмитрий Валерьевич. Знаете, вы и вправду «непростой мальчик». Я очень рада нашей встрече.
– Да-да. Технику не забудьте. А я вот надеюсь больше не встречаться.
– Зря вы так, господин Четвертаков. Впрочем, встречи и прощания от нашего желания так же мало зависят, как дождь или снег. Кто знает…
– Ксения Сергеевна, проводите госпожу Дубовскую!
– Дубковскую!
– Дубковскую! До вахты проводите!
– Огромное спасибо за заботу. До скорого свидания, Дмитрий… Валерьевич.
(Наконец-то посветлело. Я слышал, осенью в Скандинавии втрое возрастает количество самоубийств. Есть от чего. И чем дальше, тем больше. Куда уж тут улетишь, на сломанных крыльях? Это в юности мог, пока не знал, что жизнь все время на волоске держится. А, все равно конец света нам календарь майя на конец года запланировал.)
– Митяй, привет! Убегаешь?
– Привет, Макс. Заходи. Что-то срочное? Надо форму Вадьке в школу забросить и в мэрию. Опять мозги парить будут.
– Про тендеры эти сказать хотел. Прости за официоз, но, как соучредитель и финансовый директор, я категорически против. Прибыли не будет! Дай бог в ноль сработать! Ты этот китайский бизнес прекращай. Мы не благотворительная организация. Если завтра коммерческий проект не срастется, в минус уйдем.
– Срастется. Новые клиенты подтянутся. Надо на престиж работать, да и город чинить кто-то должен!
– Пусть кто-то и чинит. А у нас денег нет!
– Слушай, Шишкин, помнишь я тебе на первом курсе в морду влепил?
– Как не помнить. Меня потом родители месяц фильмами про Освенцим мучили, пока с сотрясением мозга дома сидел. Чего вдруг? Может, мне встать подальше?
– Сегодня с журналисткой одной беседовал. Она историю эту из Петергофа вытянула.
– Вот папарацци проклятые! А Петергоф-то жив? Все еще в Универе?
– Живее всех живых. Не знаешь, случайно, где Добряк?
– Да тут был, дисер вроде защитил. Мать его как-то на концерте видел.
– Ладно, лирика все это. Идти надо!
– Надо так надо, а денег все равно нет. Кстати, тебе из Таиланда сувенир.
– Спасибо, Макс, святой человек. Что это? Череп? Озверел?
– Ничего ты не понимаешь! Это колонка для айфонов. Вставляешь мобилу в черепушку, и – опа! – всем весело!
– Ладно, прости, спасибо. Надо похоронный марш качнуть для твоего девайса.
– Да иди ты…
– Уже ухожу.
– Козлова, я в мэрии до вечера. Совещание начальников подразделений завтра в три. И юристам ускорение придай, пусть еще раз контракт с «Хелл» проверят. Я утром заберу.
(Парктроник, гад, вопит без перерыва… Надо на ТО записаться. Может, к Петергофу как-нибудь заглянуть? Смешной старик. Лучше не надо. Пусть в памяти молодым останется. Вот Наташке всегда тридцать восемь будет. А мне уже сорок пять. Или еще? Журналистка эта на мою голову… Молодая баба, надо детей рожать, так нет, с гаджетами по городу носится, сплетни собирает… Город-то, бедный, рассыпается весь. И изнутри, и снаружи! Вон, у кариатиды рука отвалилась. По краю трещина пошла. Что ж вы, месье Монферран, без присмотра свои шедевры оставили? А может, за нами сейчас наблюдаете и думаете: «Вот бездельники! Ни черта не соображают. Ответственности ноль. В говно по уши закопались и в ящик пялятся». А ты, Четвертак, чем лучше? Что ты за свои почти полвека открыл? Что построил? Ноль на палке! Лажа одна. Нечего на Страшном суде предъявить. Какая муть в голову лезет! От хмари, тьмы и сырости. Прав Шишкин. Деньги надо зарабатывать. Технику купили. Склад новый построили. Кредитов на десять лет вперед, а прибыли…)
– Куда прешь, олень! Всех прав лишить, а отдел транспорта в мэрии уволить! И ГИБДД разогнать!
(Опять дистанционку не включил, куда телефон завалился? Что это? Только черепа в кармане мне и не хватало!)
– Вадька, чего звонишь как подорванный? Ну, обещал, и что мне теперь, все бросить, только тебя из угла в угол возить? Не ной. Через пять минут в школе буду. Шагай на урок. На вахте твою сумку хоккейную оставлю. С тренировки точно заберу. Иди учись, Эйнштейн!
– Товарищ майор! Разрешите обратиться? Могу я оставить обмундирование для рядового Четвертакова из шестого «г»?
– Да не, не майор. Старший лейтенант – это да. Звонок прозвенит – в подсобку поставишь. Погоди пока.
– Девушка, осторожно. Извините. Сейчас уберу. Что ж вы под ноги не смотрите? Так и упасть недолго.
(Даже не улыбнулась. Ничего себе учительницы нынче в школе. Рост манекенщицы, и ноги от ушей. Старый, что ли, стал? Посмотрела, как на пустое место! А рука какая холодная! Ого! Это еще что за наваждение? Неужели Добряк?)
– Алекс, приветствую!
(Черт побери! Бывает же такое?)
– Сашка! Добряков! Не проходите мимо, юноша! Это ж я, Четвертак! Не узнал, что ли?
– Митька! Да тебя и не узнать! Привет! Ты чего тут делаешь?
– Да вот сыну форму хоккейную привез. Хочу на вахте оставить. Ему на тренировку после уроков, а я занят буду.
– Постой, так это твой парень у меня в классе балду гоняет?
– А ты, значит, и есть Иа-Иа?
– Кто-кто?
– Не важно. Слушай, давай-ка посидим где-нибудь! Так рад, ты не представляешь! Про логику свою мне расскажешь? Ты там же, на Гороховой? Так я зайду за тобой часиков в семь? Ну до вечера!
(Что-то ему не больно охота со мой встречаться. Подумать только! Двадцать лет не вспоминал и, стоило вспомнить, встретил. Мистика! По ходу разберусь, что за предмет такой придумали. Вадька всю плешь проел. Я-то гадал, что за маразматик в школе завелся? А вот тебе и на! Добряк!.. Так, может, и про меня, скажем, Козлова думает: «Идиот старый», – а я живу себе и не вижу ничего, кроме грязного асфальта за мутным стеклом…)
– Пап, представляешь, меня на игру вратарем заявили в основной состав. Придешь завтра? Мы с Приморским районом играем. Заруба угарная будет!
– Что за лексикон? Кончай по фене ботать!
– По какой фене?
– Так в тюрьме сидельцы беседуют, чтобы надзиратели не понимали. А у вас что за необходимость язык коверкать?
– Тебе вечно все не нравится. Вообще молчать буду.
– Зря дуешься. Давай-ка лучше про завтрашнюю игру уточним. Во сколько?
– В полшестого. Но надо сразу после уроков, разминка еще.
– У меня совещание в три. К началу игры приеду.
– А сумку? Я сегодня еле допер.
– Когда наконец в клубе шкафчики сделают? Хорошо, отправлю тебе служебную к трем с сумкой. В школе как?
– Да норм. Матеша клевая была. На компах новую прогу замутили. Но там блох много, и мозгов не хватило. Я только в Нет зашел – и виндец!
– И – что?
– Виндоус слетел. Пришлось все по новой.
– Матешу и компы я расшифровал, а дальше?
– Прога – программа, а в ней ошибок много было, оперативной памяти не хватило, и Виндоус накрылся.
– Угарно ты, брат, мне все растолковал. Приехали. Иди ешь, там Валентина Степановна ужин приготовила. Я пройдусь. Друга старого встретил. Скоро приду, домашку причешем.
– Ты только не пей, пап, ладно?
– Иди, иди, умник.
(Дожил… Яйца курицу учить вздумали! Первый год, как Наташку похоронил, пил без продыху Спасибо матери, Вадьку забрала на время. Сейчас – уже, как это он выразился?.. Норм!.. Вся Фонтанка стоит. Хорошо, машину во дворе оставил, тут ведь только через мост перейти… Странно, за пять лет, что здесь живу, ни разу Добряка не встретил. А может, встречал, да не узнавал? Давно пешком не ходил. Оказывается, кроме пробок, еще и люди в городе есть…)
– А, Димочка, проходи, проходи, дорогой!
– Александрина Давыдовна, да вы просто красавица! Все моложе с каждым годом!
(Подумать только, вот так целая жизнь пролетела, чего только не было, и свадьбы и похороны, и разборки и удачи, а тут – все тот же рояль, все тот же начес, и даже запах в прихожей из восьмидесятых.)
– Алекс, елки-палки, у вас тут что, заповедник? Я будто в прошлый век попал. Класс! Ну давай пойдем, вискаря хлебнем где-нибудь.
(Опять телефон! Проклятая мобилизация, нигде покоя нет.)
– Слушаю!
– Господин Четвертаков?
– Так точно. С кем имею честь?
– Рустем Ахманов, председатель совета директоров, «Хелл корпорейшн».
– Чем обязан честью, господин Ахманов? Надеюсь, намеченное на завтра подписание контракта не имеет отношения к вашему звонку?
– Самое прямое. Конечно, у директора подразделения достаточно полномочий, однако я, так сказать, держу руку на пульсе. Хочу составить собственное мнение о подрядчике. Не возражаете, если мы встретимся часов в одиннадцать на будущей стройплощадке? Буквально минут на десять. Я вас надолго не задержу.
– Покой нам только снится.
– Что, простите?
– Конечно, говорю, буду чрезвычайно рад личному знакомству!
– Ну так завтра в одиннадцать, на Седьмой линии Васильевского, у дома номер шестнадцать!
(Шишкин, гад, накаркал! Значит, смотрины мне устроить решил. Что за жизнь такая? Сколько можно вприсядку скакать?)
– Алекс, ты куда улетел?
– Там скелет!
– Ну скелет, и что? У меня возле офиса метровый член в витрине секс-шопа. Кстати, раньше тут ничего такого не было. Давай зайдем, посмотрим.
(Что за сопли на лафете? Добряк-то чуть в обморок не загремел. Зря я эти сантименты развел. Надо быстренько накатить по маленькой, да и по домам. Ему в заповедник, а мне к смотринам готовиться… А в окне-то и правда скелет! Еще и скрипочку прицепили, затейники!)
– Ну, девушка, и витринка у вас! Так инфаркт заработать недолго! Чем кормить будете?
– А вы присаживайтесь, вот этот столик вас устроит? А я вам меню принесу.
– Глянь-ка, Ротонда!
(Что за день такой сегодня! Сначала эта журналистка с Петергофом, потом Добряк, а теперь еще и Ротонда. Дьявольщина какая-то. Нет, конечно, когда мы в подъезде том круглом Кинчеву подпевали, про «Храм Сатаны» и не думали, но что-то потустороннее было…)
– Сашка, не забыл, как мы там Цоя слушали? А как нас бабка из квартиры на втором этаже метлой гоняла? Как мы ночью по «лестнице дьявола» поднимались с завязанными глазами? Я потом заходил, там и надпись наша осталась: «Здесь живут наши души».
– Там сейчас уже никаких надписей нет. Евроремонт и замок на подъезде.
– Меню возьмите, пожалуйста.
– Спасибо, милая девушка. А вы, случаем, Маргарите не родственница?
– Нет, вы, наверное, ошиблись, я никакой Маргариты не знаю.
– В том-то и беда ваша. Добряк, а помнишь, как мы черта ловили? Ты еще с него тюбетейку стащил, а там рога.
– Ну да, только это не рога оказались, а пластырь. А мужик мне по шее вдарил так, что я потом неделю на скрипке играть не мог, рука не поднималась.
– Глянь меню, тут круто все. Коктейль «Бессмертие» или вот: «Исполнение желаний». Давай-ка по «Бессмертию», пока еду ждем.
– Я вообще-то не пью.
– Пью не пью, а раз пришел, придется! Чего есть-то будем? «Филе трупа северного оленя» – как тебе? Девушка, несите труп по-быстрому и к нему, пожалуй, вот этот коктейльчик миленький подойдет – «Путь в преисподнюю». Ну и виски бутылочку для уюта на стол поставьте.
(Сидим хорошо, а веселее не становится. И чего это Добряка на откровения потянуло? Что происходит? Пурга одна! Сашка Добряков, бессребреник, музыкант, всю жизнь деньги копит, миллион собрал. Бред. Неужели все в этом мире к деньгам свелось? Да если бы можно было жизнь за деньги купить, все бы до копейки отдал, лишь бы Наташку вернуть! Врешь! Что бы ты отдал? Завтра помрешь, Вадьке одни долги останутся!)
– Слушай, на кой хер тебе этот миллион? Лучше машину купи, девушек на свидания возить будешь, Маман на дачу, в клуб автолюбителей запишешься. Мы же с тобой вместе в автошколе учились. Вспомнишь на счет «раз». У меня у друга автосалон в Лахте. Поедем выберем. Еще и деньги останутся. А летом можем в Финку вместе рвануть, ты – с Александриной Давыдовной, а я Вадьку прихвачу.
– Почему только Вадьку, а жена где?
– Умерла. Два года уже. Рак. А давай-ка по девчонкам! Гляди, какие красотки вон там, у стойки.
– Какие красотки? Это ж Дылда, классная шестого «г», а вторая…
– Вторую я знаю: Джинсовая Леди – крутая писака из журнала «Жираф». Ладно. Ну-ка, выпьем и желание загадаем, все-таки мы в Ротонде почти. А потом по бабам! Держи стакан! Хочу жить вечно, чтобы Вадька больше никогда никого не хоронил! Теперь твоя очередь.
– Хочу, чтобы мой миллион деревянных превратился в миллион долларов! Чтобы мать по урокам не бегала, а жила бы у теплого моря в красивой вилле. Хочу быть таким богатым, чтобы никогда о деньгах не думать!
(Да, разнесло нас, вот уже и люди оглядываются. Странный какой-то субъект в тюбетейке, пальто дорогущее, индпошив, явно не гастарбайтер…)
– Как много у вас желаний, молодые люди! А что взамен предложите? У нас тут, знаете ли, «Храм Сатаны», а не благотворительная организация!
– Да что хочешь забирай! Вот вискаря хлебни для начала!
– Я подумаю.
– Пока думаешь, виски кончится!
(Неприятный тип, с чертовщинкой. Впрочем, на меня со стороны глянуть, так и я не ангел. А это что за кровь по скатерти растекается? Ясно, стакан с «Кровавой Мэри» опрокинул! Пора проветриться!)
– Станислава! Приветствую! Вот так встреча!
– Приятно быть известной журналисткой! Говорила я вам, Дмитрий, до скорой встречи, а вы не верили! Познакомься, Маша, – Дмитрий Валерьевич Четвертаков, совладелец и директор строительной компании «Башня». А это – Песталоцци в женском облике, Мария Григорьева, лучший критик этого города и моя лучшая подруга. А что же вы не представите своего собеседника?
– Алекс! Давай к нам! А вы, Машенька, куда собрались? Я сегодня целый день о вас думал. Вот что значит реформа образования – даешь лучшие кадры в школу!
(Опять лишнего принял! Обещал ведь Вадьке не пить! Нет, мимо таких ног пройти грех. Да и должно же быть что-то светлое в этой жизни, или одни черти да деньги?)
– Пап, вставай! Ты мне хотел с уроками помочь, а сам среди ночи явился. Иди, я кофе тебе сделал и омлет.
– Который час?
– Половина восьмого!
– Что ж ты, изверг, в такую рань меня поднял?
– Я задание по технологии логики сделать не могу. Если не решу, будет четверка в триместре. Марии Николаевне зарплату снизят за то, что в классе ни одного отличника.
– Это вам Мария Николаевна сказала?
– Не, завуч на классный час приходил, педсоветом Золотухина пугал. У него две двойки вываливаются. Так встаешь или нет?
– Елки-палки, придется вставать. Ты и мертвого поднимешь.
– Не получится. Я пробовал.
(Тянут меня за язык! Вон парень слезу прячет. Все, с пьянкой покончено. Интересно, что это было вчера за наваждение? По-моему, я этой самой Марии Николаевне в любви признавался и даже стихи читал. «Ротонда» виновата, аура там особая. А Добряк не промах оказался! Журналюгу эту, как обычную бабу, зацепил! Ноги у учительницы отменные, да и прочее не подкачало! Руки только все время холодные. Вроде она про дочь говорила… а про мужа промолчала! Вот ведь бабы, все одинаковы! Но эта хороша! Что-то и вправду мне в душе сдвинула, как будто щелка в заборе появилась.)
– Вадька, ты зачем воду переключаешь? Хочешь, чтобы я с ожогом из душа вышел? Где твой кофе? Вот спасибо! Ну, неси уже свою задачку!
«Башня грифонов – кирпичное сооружение высотой 11 метров и около двух метров в диаметре – является сохранившейся частью трубы химической лаборатории Пеля, в которой он проводил алхимические опыты. Днем Вильгельм Пель занимался аптекой, которая находилась в доме № 16 на 7-й линии Васильевского острова, по ночам – поиском формулы вечной жизни. И ему это якобы удалось! Формула, зашифрованная Пелем, была найдена в архивах аптеки художником Алексеем Костромой и записана на кирпичах башни. Самое загадочное состоит в том, что цифры на кирпичах башни постоянно меняются, они то появляются, то исчезают. Говорят, что в определенные моменты цифры выстраиваются в мистический код Вселенной, приносящий бессмертие. До сих пор тайну охраняют крылатые чудовища – грифоны. По легенде, когда невидимые грифоны в полночь слетаются в свое гнездо в башне, то их отражения видны в окнах соседних домов».