Текст книги "Нам нельзя (СИ)"
Автор книги: Татьяна Анина
сообщить о нарушении
Текущая страница: 3 (всего у книги 12 страниц)
Глава 5
В спортзале было шумно. Мы разделились на две команды, играли в волейбол. Всё взъерошенные и мокрые. Одна Анечка у нас спортивки на колготки надела, и в своём незабываемом свитере пришла.
На скамейке запасных сидела недееспособное, слабое звено нашего класса. Ложка опять делала селфи. Анечка в уродливых спортивках, которые Трэш обсмеял, сидела рядом. Там же поражённый, прокажённые и рукожопые, которых мы-лошади просто затопчем.
Сонька Лядина, как подпрыгнула на подаче, так вся мужская часть класса замерла в изумлении. Третий размер тяжестью своей взлетел вверх, а потом плавно опустился, подрагивая, как желе.
Пропустили подачу.
Мяч опять был у Соньки.
Я смотрела вперёд. Прямо через сетку пялился мне в глаза Савинов. Пристально смотрел. Влюблённый придурок.
– Тугарин Змей, что волосы не распустила?
Я молчала.
– Или распустила… в трусиках? Или у тебя там брито?
Чайкой гаркнула Лядина и залепила такую подачу, от которой подставившийся Ромка Шишков был прибит к полу. Мячик его, как молоток гвоздь, вогнал вниз. Потом отскочил вверх и был пойман опасным кадром.
Васин вытянул вверх свою тушу, и мы уже ждали, что влетит в середину поля, но это оказался обманный манёвр. Мяч полетел к Трэшу.
А этот гад с такой силы лупасил по мячу, что я опасалась попадать под удар. Но делать было нечего, я стояла у сетки. Подпрыгнула, чтобы скинуть мяч на чужую часть поля. Трэш не успел остановиться, только его выпученные синие глазища говорили о том, что он не виноват.
Я подумала, что у меня запястье сломано. В глазах помутнело, я открыла рот, хватая воздух, но не могла вдохнуть. Боль была очень резкой. Я прижала ударенную руку к животу и согнулась.
– Кис!!! – подлетел ко мне Трэш. – Татьяна Петровна, вот нахрена девчонок с мальчишками ставить!!!
– Тугарина! Эй, Тугарина! Руку покажи, – требовала физручка.
Я заныла, с трудом сдерживая слёзы. Медленно показала свою руку.
– Пальцами пошевели.
Я пошевелила.
– Холодное нужно.
Татьяна Петровна отдала свисток Сашке Верещагиной и повела меня в женскую раздевалку. Где не было душевых, но была раковина.
– Савинов! А, ну в зал вернулся!!!
Трэш увязался следом? Решил таким образом проникнуть в женскую раздевалку? Или за меня переживал?
Я тихо усмехалась. Мне к нему приближаться запрещено. Он меня убьёт однажды.
– Сходишь в медкабинет, покажешь руку, – велела учительница физкультуры. И поспешила вернуться в зал.
Под холодной водой боль сошла, осталась только тяжесть.
Раздался звонок с урока.
Как табун лошадей, из зала в раздевалки с грохотом и ржанием вывалил наш класс. Девчонки пришли.
Сонька сразу осмотрела мою руку.
– Ушиб простой, – вынесла она диагноз.
– Я тоже так подумала, – для меня главное, что писать смогу.
Сонька быстро стащила с себя футболку и лифчик. Мелькнула перед моим носом красивая объёмная грудь. Лядина по пояс обтёрла себя прямо у раковины. А я раненая поковыляла медленно одеваться. Конечно же, рядом с Анечкой, я без неё уже никуда.
Аня боялась показывать своё тело. Упакованная с ног до головы. Жалко её, очень-очень.
После нашего урока физкультуры начинался урок у параллельного класса. Нам надо переодеться, им тоже, а перемена всего пятнадцать минут. Но мы не спешили. Девчонки из «Б» хоть и борзые, но у нас Куча. С Верещагиной связываться никто не хотел. Поэтому мы чувствовали себя вольготно.
А вот в мужской раздевалке творился очередной бардак с матами и дракой. И, похоже, именно Котов с Трэшом опять не поделили территорию. И если Трэшу передаваться не нужно, то Макс у нас красуется всегда, ему место и время необходимы.
Я вышла следом за девчонками из раздевалки. Бэшки уже занимали плацкарту за моей спиной, затыкая носы, шёпотом говорили, что мы воняем. Это ещё ничего! Лядина на потную вонь не прыснула своими духами, а то бы девчонки сдохли, как мухи от дихлофоса.
– Кэт, – позвал меня Котов.
Я обернулась, поглаживая запястье.
Макс в розовых шортах, розово-чёрных кроссовках и белоснежной футболке, что в полумраке коридора аж светилась.
Жених! Фоткай и выставляй на сайты.
Он ослепительно улыбнулся. И я заметила, что у Никитоса зубы ровнее и красивее. И вообще, если к Максу присмотреться, то он какой-то весь пошарпанный.
– У меня в пятницу день рождения. Приглашаю, – он так лукаво щурился, что где-то внутри меня звенела тревожная сигнализация.
– Всё по-взрослому? – слащаво улыбнулась я.
– Конечно, – котом мурлыкнул.
– Так я несовершеннолетняя, – кинула ему в лицо. – Мне там не место.
– Тебе ж самой скоро восемнадцать.
– Вот тогда и поговорим, – я хотела уйти, но он развернул меня. Не с силой, а как-то опытно. Настырно, но нежно.
– Хочешь, подарок сделаю тебе на восемнадцать? – спросил он, а глаза карие орали: «Не уходи, побудь со мной!»
– Какой? – заинтересованно, уставилась на него.
– Закажу нам столик в клуб «Дали», там только с восемнадцати вход. Шикарное место, оторвёмся, потанцуем.
Да! Да! Офигенная идея! Я хочу в полноценный клуб! Хочу всего, что мне мама запретила. Точнее предупредила, что не надо этого делать, а значит, лучше не делать. Хочу, чтоб ты за меня заплатил, а я бы тебе ещё и не дала! Бывает такое? Посмотрим.
– Кому дали? Да́ли или Дали́? – смотрела с вызовом.
– Да́ли, – вскинул вопросительно бровь.
– Ах, не Дали́, тогда я подумаю, – протянула я и рассмеялась, когда Макс вытянул в негодовании лицо.
Он прифигел. Ему похоже ни одна не отказывала. Но я ж не такая, мне же надо на его машине ездить домой и в школу. А для этого «жениха» надо подготовить.
– Придёшь в пятницу?
– Я же сказала, подумаю, – пообещала я и подарила ему улыбку.
Для пущей красоты, вытащила резинку из волос и распустила волосы. Они тяжёлыми локонами упали ниже плеч, и парень напротив поменялся в лице.
Знаю я, что волосы моё богатство. Трэш не зря просил с распущенными ходить. Они меняют мою внешность. Можно фоткаться с Ложкой и в интернет выставлять.
Довольная собой и своими манёврами я вышла из спортивного зала.
Наткнулась на Савинова.
Ему только хвоста виляющего не хватало. Зверем смотрел на меня.
Ждала, что огрызнётся, гадость скажет. Но он только пялился, прожигая тяжёлым взглядом из-под бровей.
Он мне никто. Он моё наказание, и беда всего учебного процесса. Но почему же мне было в этот момент стыдно? Я ведь ничего не сделала, а его взгляд, как ремень по попе.
– Пойдёшь к нему на день рождения? – прошипел Трэш.
– Тебе-то какая разница? – хмыкнула я, высматривая пути отхода.
В полутьме стояла Анечка, вцепившись в свою сумку. Паникёрша уже высматривала, кого бы на помощь позвать.
– Катя.
Я аж вздрогнула.
Трэш меня никогда по имени не называл. Это было, как приказ внимательно слушать. Он сейчас серьёзный и будет говорить что-то важное.
– Он изуродует тебя, как Соньку.
Соньку? Так Сонька с Максом была связавшись. И, наверно, это было давно.
– Я взрослая. И мне решать, куда и с кем.
Он угрожающе начал приближаться, а я отступать.
– Можешь орать, Белая плесень, – кинул Савинов Анечке и та, как по приказу, рванула в сторону, вереща противным голосом, что тут убивают.
Трэш кинулся на меня. Я отбивалась от него сумкой. Но парень сильный, протащил меня в самый тёмный угол коридора и припёр к стене. Я пыталась коленкой залепить ему между ног, не получилось. Тут ничего не поможет, только Анькина сирена.
Зажимал меня Савинов не как в прошлый раз. Теперь он всем своим весом навалился на меня и попытался поцеловать. Я мотала головой, не отдаваясь. Зря волосы распустила. Его цепкие пальцы прихватили мои локоны и постарались голову зафиксировать.
– Говори! – кричала я. – Говори, что тебе надо от меня?!
Он ослабил хватку. Дышал, как разъярённый бык, через нос, плотно сжав губы.
– Давай, Трэш, – я тоже задыхалась. Схватка была хоть и недолгой, но выматывающей. – Честно признайся.
– Как и всем, трахнуть тебя.
На меня такая обида навалилась. Так мне стало плохо. Разочарование пыл охладило и ледяными иглами впилось в сердце. Я же навеселе была, что за мной парень бегает, потому что влюбился. А тут, прямо, как моя мама говорит: «Только одно и надо».
Только этого?!
Трэш…
Я ведь уже нафантазировала, что ты Никта Савинов. А ты… Полный отстой.
А на лице его отобразился лёгкий испуг. Видимо, весь мой вид выражал неудовлетворённость и утрату веры.
– Слабак, – прошептала я, когда он отпрянул от меня.
Даже не нашёл в себе силы правду сказать. Это ведь не было правдой. Не было! Я не верю! Кому надо только это, тот подлизывается, как Котов. А здесь целый набор непонятных животных ухаживаний. Незнание, как себя вести.
– Это я слабак? А по попе тапкам, киска? – зарычал он.
Злился. Похоже, на самого себя. Потому что проигрывал этот бой. Потому что действительно сил в себе не нашёл правду мне сказать. Малолетка, тупорылая! Ненавидела его! Привязался, а с какой целью, даже сформулировать не смог.
– Ненавижу тебя, – чуть не стеная, выдохнула я. – Ненавижу.
Он меня разозлил, и я опять полезла в драку. Но теперь, как в инструкции – не лёгкие шлепки, а нормальный удар, чтобы запомнил, что он мне не нужен, что бы понял, что я против таких отношений!
Я ударила кулаком в его лицо. Рука, которую я потянула на волейболе, легко скользнула по его скуле, не причинив почти никакого вреда.
Резкая боль в запястье заставила меня выдать горловой скулёж. Перед глазами всё поплыло, и ноги стали подкашиваться. Я падала. И должна была удариться головой об пол. Но Трэш метнулся ко мне и выловил к себе на руки.
Мир вокруг закружило, я продолжала подвывать.
Качало. Трэш спешил по коридорам школы, матерясь. Его маты неслись вперёд, освобождая для нас дорогу. От Трэша, как от огня, в стороны разбегался народ.
Я боялась, что он меня уронит. Хотя и руки его были крепкими, и держал он меня высоко у своей груди, что я не съезжала.
Но мне всё время казалось, что надо обвить его шею, чтобы не упасть, когда этот долбанный шутник уронит меня на пол. И тут было два пути. Обнять Трэша, чтобы себя обезопасить, либо так и болтаться в его руках, полностью доверившись.
– Опусти, я сама пойду, – получилось очень тонко и жалобно. В глазах продолжало темнеть, а запястье невыносимо болело.
– Сейчас кину, – рычал он, с ноги открывая дверь в медицинский кабинет. – Раз, два, три.
Он швырнул меня на кушетку рядом с медицинским столом, за которым сидела толстая медсестра. Я от такой грубости тупо распласталась на койке и опять тихо застонала.
Следом за нами в кабинет влетела Анечка. Она подобрала мою сумку и следила за тем, что Трэш со мной делает и куда несёт.
– На физре, повредила руку, – объяснял Савинов таким деловым низким голосом, что я его просто не узнавала. – Теперь в обморок падает.
Я отвернулась к стене и закрыла глаза. Щёки мои пылали, и текли горючие слезы.
Я знала, что Трэш на меня пялится.
Смотрел на слабую и беззащитную, которая за себя постоять не смогла, даже ударить не в силах. Делай что хочешь, пинай, оскорбляй, зажимай во всех тёмных углах.
– Я выпишу направление на рентген, – сказала медсестра, сделав тугую повязку на моём запястье. – Давай, вначале сядем, потом попробуем встать. Она потянула меня и усадила, как куклу.
Безвольную куклу.
Права Сонька, надо либо баллончик, либо шокер с собой носить. Потому что с таким громилой, как Трэш, физически не справиться.
Анечка убрала мои волосы с лица. С полным сочувствием заглянула в глаза.
– Голова кружится? – поинтересовалась медсестра и сунула мне под нос ватку с нашатырным спиртом, который густым, едким запахом ударился в ноздри, приводя меня в чувства.
– Нет, я пойду, – прошептала я.
Опираясь на Анечку, я поднялась и забрала у неё свою сумку. Мы медленно пошли из кабинета.
Уже прозвенел звонок, и мы опаздывали на урок физики. Шли по лестнице на третий этаж.
– Погоди, Кис, – окликнул Трэш. – Тебе в больницу надо.
– После школы пойду, – посмотрела на него зло. А он махал моим направлением на рентген, как веером. – Бумагу отдай.
– Со мной пойдёшь, – строго заявил он.
– Придурок, – фыркнула я и продолжила путь наверх.
Физичка что-то шепелявила первым партам. Там сидели те, кому нужна физика для поступления.
Весь остальной класс был зоной отчуждения.
Сонька красилась, Ложка фоткалась. Парни с девчонками на поцелуи играли в карты, при этом карточных столов было несколько.
Васин спал.
Анечка хмурилась, кривила брови, пытаясь въехать в тему. Чутко прислушивалась к гундосой физичке, которая не напрягалась в нашем классе. На последней парте не получится что-то усвоить из материала.
Я перевязанной правой рукой пыталась научиться писать. Получалось, но почерк стал корявым. Подняла взгляд на Трэша, который сидел на другом ряду и перочинным ножиком вырезал что-то прямо на парте. Парты были из массива, ДСП он бы портить не стал. А так его опять заставят парту зачистить и покрасить. Вот таким вот дебильным образом, дебил Никита находил себе внеурочные занятия.
В класс вошла директриса. Карты, телефоны, ножи были в момент спрятаны под столы.
У директора очень широкая задница, просто необъятная, как у латиносов, только круче. И она всегда носит начёс из волос цвета баклажана, с «кубышкой» на макушке. Большая голова и большая попа, поэтому её прозвали Жопа-Голова.
Жопа-Голова сразу устремила взгляд на Трэша. Он её наказание.
Как я её понимала!
– Обстругать и покрасить, сегодня же, – велела она парню, тот кивнул в знак согласия. Она посмотрела на класс и достала свой блокнот, – Из краевой больницы приехали врачи. На медосмотр в нашу поликлинику идут: Тугарина, Лядина, Ложкина, Верещягина, Савинов, Васин и новенькая Куго. Сейчас тихо выходите, возвращаетесь после медосмотра.
Мы с Анечкой поднялись и вместе с «больными на всю голову» отправились на выход. Проходя мимо парты, где сидел Трэш, я глянула на его «творчество». Было написано «Тугарин Змей» и нарисован женский профиль. Всего несколько чёрточек, а я узнала себя.
Трэш художник. Это неоспоримый факт, и очень талантливый. Потому что умудрялся заметить в лице такие черты, которые выдавали сходство с оригиналом.
Наши здоровые, сильные спортсмены успели втихаря покурить. Верщагина и Васин немного отстали от нашей молчаливой варницы, во главе которой шагал вожак.
Трэш не оглядывался, шёл спокойно. Я смотрела на его широкие плечи, прожигала дыру взглядом в его спине.
– Направление верни, – велела я.
Неожиданно он вытащил из кармана направление на рентген и кинул его на влажный асфальт.
Я подобрала. Я не гордая, даже слова не сказала. Что с уродами связываться.
Здание больницы было очень старым. Фасады красили, а вот внутри была такая мрачная заскорузлая древность, что, казалось, из кабинетов не медперсонал выйдет, а раненые партизаны второй мировой.
На первом этаже мы остановились у белой двери с временной табличкой «Психиатр Психолог».
Если для всей нашей компании ничего странного не было, то я и Сонька зависли над таким странным названием. Я в курсе, Сонька всё лето проработала в городе санитаркой, поэтому относительно всех учеников в школе, можно было считать её полноценный медиком.
– Прикинь, Тугара, новый врач появился Психиатр-Психолог. Я бы поняла, если бы психотерапевт или психоневролог. Ты видала такого зверя? – Лядина вскинула бровь и глянула на меня.
– Ага, видела, офтальмолог-гинеколог, – улыбнулась я.
– Стоматолог-проктолог, – хохотнула Сонька и села напротив кабинета.
В закутке у окна стояли стулья. Одного, для меня не хватало, и я осталась стоять.
– Садись, киска, – Трэш похлопал себя по коленям. Лукаво щурил на меня свои синие глаза.
При этих словах поднялся Васин. Настоящий мужчина, не то что некоторые.
– Спасибо, Вась, – я прошла и села напротив Трэша.
Могла бы отказаться, мне ещё рентген делать, но надо же было уколоть Савинова.
– Спасибо, Вась, – скуксился Трэш.
Самое интересное, я не вспомнила, как Васина зовут. Но не Вася точно.
Трэш стал пинать мои кроссовки, я убрала ноги под стул. Принялась завязывать волосы. С больной, перевязанной рукой, это было сделать сложно.
– Тебе помочь? – улыбался парень, склонив голову набок.
Любовался мной.
– Чтобы лысой остаться? – окрысилась я. – Держись от меня подальше.
– Вот так? – он резко, вместе со стулом, подсел ко мне, обхватив своими твёрдыми коленями, мои колени.
Я уставилась на него и замерла. Опять накрыло жаром, когда его запах пробрался в ноздри. Странно я реагировала, словно ничего не происходит. Знакомый рядом, в порядке вещей такое поведение.
– Пипл, а давайте, прогуляем историю и обществознание, – толкнула идею в массы Верещагина.
– Я за, – вдруг отозвалась Ложка, оставив своё телефон в покое.
– И я за, только мне до автобуса ещё где-то шляться, – пробасил Васин.
– Я знаю отличное местечко, – повёл бровями Трэш, не давая мне вытащить сжатые ноги из своих колен. Хуже того, взял меня за руки. От его прикосновений становилось ещё теплее, ещё мучительнее. – Нужно купить сосиски и хлеб. Чё, Белая Плесень, стуканёшь на нас?
Анечка испуганно замотала головой в знак отказа.
– Я тоже пойду, – Лядина достала из кармана наличные. – Скидываемся.
Трэш стал печальным. Всем известно, что он совсем без денег.
Я такой шанс не упустила. Слазала в сумочку и достала приличную сумму. Победоносно смерила Савинова взглядом. Так что он со своим стулом отвалил обратно.
Анечка тоже оказалась на мели. Мамаша у неё такая, что сдавалось мне, у задрочки номер один в нашей школе денег не бывает никогда.
Вася отвалил мелочь, Верещагина тоже. Ложка кинула в общак солидную купюру:
– Возьмём ещё сока. Бухла не берите, меня мать спалит.
– Тугарина, – позвали меня.
За дверью оказалось два кабинета. Один для настоящих психов, другой к неврологу.
Со мной разобрались быстро. Как и обещали, сняли с учёта и отправили на рентген. Там установили, что у меня растяжение, наложили очередную тугую повязку, пообещав скорое выздоровление.
Выходила я из больницы одна. Мои одноклассники уже успели затариться. Всю провизию забрал себе Трэш, как самый голодный, даже с Васей не поделился. Повёл нас к берегу реки.
Песчаный берег, любимое место отдыха местных жителей. Было чисто. Администрация уже всё убрала перед зимой.
Дул холодный осенний ветер, поэтому мы все накинули капюшоны.
Мы шагали мимо покосившихся раздевалок. Любовались воланами, что с белой пеной ласкали холодные песок.
На пожухлой поляне, окружённой лесом, как грибы, стояли небольшие беседки. Чтобы избежать вандализма, столы, чаши и скамейки были все вырезаны из камня. Это подарок гражданам на какой-то юбилей посёлка.
Курильщики быстро собрали дровишки по округе. Под железной крышей освободили каменную чашу и развели костёр.
Трэш перочинным ножиком нарезал сосиски и хлеб на маленькие кусочки, и принялся нанизывать их на ветки, как шашлык. Сразу было видно, что привык к походной еде.
Мы встали вокруг чаши и жарили свой обед. Ёжились от промозглого ветра, что нагнал на небо тучи. Моросил дождик, но у огня нам было тепло и весело.
– Нормальная у нас компашка психов, – усмехнулась Сонька, окидывая наш круг взглядом. Она попивала сок из пластикового стаканчика и вертела в пальцах свою ветку. – Колитесь, у кого что. С Белой Плесенью всё ясно, она у нас жертва буллинга. А вы то, чё здесь делаете?
– Вот с себя и начни, – хмыкнула Верещагина.
– Будто вы не знаете, что я бывшая суицидница, – как ни в чём не бывало, ответила Лядина.
Я подняла на Соню взгляд. Это её Макс Котов… «Он изуродует тебя, как Соньку», всплыли слова Трэша. Да, уж. Надо думать, что в посёлках и деревнях творится.
– Тугара, ты, – Лядина всегда была ко мне не равнодушна.
– То же самое, – тихо ответила я, глядя, как покрывается чёрной корочкой хлеб на палочке, как сморщиваются куски сосисок под жаром костра.
Компания ахнула.
– Да, ладно – Сонька даже растерялась, – всегда казалось, что у тебя железобетонная психика. Не каждая выдержит влюблённого Трэша.
Девки захихикали, а Савинов потупил взгляд, заметно покраснев.
– Я очень отца любила, – спокойно начала рассказывать я. – Он умер, когда мне было тринадцать. Мой стресс вылился в нездоровое влечение к шестнадцатилетнему соседу. Тот не дурак, после долгих моих приставаний, накапал матери. Мамаша сама была на грани и такое мне устроила, – меня даже передёрнуло от воспоминаний. Мамка меня набила, наорала и закрыла в квартире одну. Умом она никогда не отличалась. – Закончилось это всё плачевно и кроваво. Мама моя до сих пор с ужасом вспоминает, последствия моей «любви». Спустя почти пять лет, я осознала, какой была дурой. Это не выход, это показатель слабости и полная лажа. Теперь меня сняли с учёта. Кстати, поэтому я второгодница, год у меня вылетел в трубу.
– Охренеть, – выдохнула Ложка.
– Я асоциальный, – гордо заявил Трэш.
– Я вообще дикая, – пробило Сашку Верещагину, – высокий уровень мужских гормонов, и всем хочется рожу набить. Вот.
Она скинула рукав своей куртки и завернула толстовку, показывая нам на предплечье чёрную свежую наколку. Смазанная, кривая морда бульдога в оскале.
Анечка, стоящая рядом с Кучей, втянула голову в плечи.
– На нашего Свина похож, – гоготнул Трэш, и все его поддержали, кроме Сони.
Похоже, Лядина, не просто перед биологом попой крутила. Втюрилась в большого дядьку и молчит. Смахнула с себя, как налёт, уныние и снова улыбнулась.
– Вася, – требовала Сонька.
– Но я точно псих, – вздохнул здоровый Васин. – В десять лет услышал голоса. Сразу признался мамке, она меня к врачу. Ничего так, помогли. Пока переходный возраст для профилактики таблетки пил. Врач реальный мужик оказался. Посоветовал спорт, учёбу и надзор.
– Ложка, – Сонька ткнула подружку в бок. – Ты у нас кто?
– Ну, я, – стала ломаться Лерка. – В общем у меня постоянные депрессии. Глубокие…
– Тугара, – Сонька посмотрела на меня. – Назови причину подростковой депрессии.
– Частая мастурбация приводит к затяжным подростковым депрессиям, – выпалила я на одном дыхании.
И хотя все грохнули дружным ржачем, а Ложка надулась, как красный воздушный шарик, я сказала правду. Вычитала однажды в каком-то словаре по психиатрии.
– А теперь, – у Лядиной заблестели глазки. – Чтобы встречу нашу сделать пикантной, расскажите, кто с кем спал. С Белой Плесенью всё понятно.
– Я не с кем, – честно призналась я, и опять в ответ тишина и удивлённые взгляды. Им казалось, что раз я городская и бойкая, значит уже опытная. – Мне хватило своей первой любви.
– Трэш, – лукаво усмехнулась Сонька.
– И я не с кем, – равнодушно и мирно отозвался Савинов.
– Да ладно!!! – возмутился народ.
– А как же Кристинка, которую ты жал у клуба? А это деревенская как её там… Нафаня.
– Нет, – твёрдо ответил Трэш и бросил на Лядину строгий взгляд. Чтобы отвалила.
И она отвалила в полном изумлении.
– А что такого? Я тоже нет, – признался Васин, сработала мужская солидарность.
– Ну, и я, – Куча пожала плечами.
– Так что вы рассказывайте, – весело продолжил Трэш. – Только ярко и красочно, чтобы мы вечером подеприссировали.
– В нашем веке! – сквозь смех философствовала Лядина. – И чтобы столько девственников! Да вас ребята на доску почёта надо!
Хохотали все, даже Анечка. А потом у неё заиграл телефон.
Опять задрожали белые тонкие ручки, она с ужасом отвечала на звонок матери.
– Да, я сейчас. Да, я уже близко.
Ничего не сказав, она рванула с места и побежала на берег реки.
А я почему-то за ней, скинув Трэшу свою веточку.
– Аня, – я бежала следом. Она на мгновение обернулась. – Аня, она не всегда с тобой! Нужно бороться за свободу!
Она убежала. И мне почему-то захотелось её перекрестить на прощание, как делала когда-то моя бабушка.
– Не нравится мне эта Белая Плесень, – жевала Куча. – Так и хочется влепить.
– Мамаше её влепи, – у меня аппетит пропал. Я смотрела, как Вася с Трэшем делят Анькину веточку. – Там такая ведьма, что жить не захочешь.
Мы уходили с берега. Веселье осталось позади, но тёплые воспоминания останутся навсегда.
Девчонки от нас отделились. Васин убежал на автобус, а мы с Никитой шарпали к школе.
Мы шли с ним рядом, но держали расстояние. Я задумалась о том, что у меня теперь справка и я могла бы прогулять денёк другой, пошататься по лесу, подумать о смысле бытия или о чём там в лесу думают?
– Ты зачем в школу идёшь? – неожиданно спросил Никита.
– Понедельник, вторник у нас занятия по биологии. И велик там, – ответила я, кинув взгляд на его печальную фигуру. – А ты?
– Парту чинить и стену надо поштукатурить.
– Ты что стену расписал? – он не перестанет удивлять.
– Нет, ремонт доделать. Я подрабатываю на ремонтах, – ответил Трэш, и я притормозила, во все глаза глядя на него.
– Как? – растеряно, обронила я.
– А вот так, киса, – опять жёсткость в лице, – когда тебя не кормят и спать не дают, начинаешь подрабатывать, чтобы выжить. Это вам с папочками и мамочками легко. Хочешь биология, хочешь анатомия.
Он не перестанет удивлять.
Трэш ушёл вперёд.
Оставил меня в глубоких размышлениях. У меня что-то внутри оборвалось и никак не хотело крепиться обратно.
На тренинге по биологии, я автоматом ставила галочки в тестах. Из десяти человек пришло только три. Я старшая и две девчонки из девятого. Даже Анечка не появилась.
Анечка, которую наверняка бьют. Трэш, который штукатурит стены в школе, чтобы прокормиться, Сонька, которая слишком рано начала взрослую жизнь и чуть не поплатилась за это. Они все разом навалились на меня, и даже Вася, который слышит голоса, казался самым нормальным из этой компании.
Антон Иванович выдал мне несколько методичек, попросил определиться с факультетом. Психология или действительно медицинский, разница большая.
Я спустилась на первый этаж. Прошла мимо гардероба в ту часть школы, которая была закрыта. Там было выделено место для будущего детского сада.
За большими окнами было серо и хмуро, поэтому все лампы в просторной рекреации были включены. На полу валялись газеты, закапанные побелкой. Пахло краской и строительными материалами.
Стояла парта из кабинета физики. Уже зачищена и покрашена. Всё народное творчество от пятого до одиннадцатого класса исчезло, включая мой портрет.
Трэш в грязном комбинезоне, с чёрной банданой на голове рисовал. На нежно-салатовой стене облачка и розовых пони.
Сделал вид, что меня нет.
– Ты не думал отучиться на дизайнера? – спросила я, разглядывая его невероятно красивые рисунки.
Детские! Что с образом Трэша совсем не клеилось.
– Не думал, – буркнул недовольный парень.
– Трэш, ты художник, можно попробовать, – меня распирало от тысячи идей, куда можно такой талант пристроить.
– У меня даже компа нет, я редакторов не знаю, – он хмурился, старался на меня не смотреть.
– Пару недель всё освоишь.
– У папочки выпросишь денег мне на комп? – зло покосился на меня. Откинул кисть в банку с краской и встал передо мной.
Гордый.
Он денег ни от кого не примет. Обозлился на моё воодушевление.
– Катька. Ты только к Котову не ходи. Я его убью…, – он добавил пару резких матов, характеризующих Макса. Стал на меня напирать, а я в свою очередь пятилась ближе к выходу. – Достала ты меня! Глазищами своими голодными, титьками своими холмистыми, волосами густющими. Давай, скажи, что я нищеброд и такие, как я, не для девочек отличниц.
Он уже нависал надо мной.
– Не скажу, – прошептала я.
– Тогда целуй, – звучало как неукоснительный приказ.
Нависла пауза. Он испытывающе глядел на меня. А я хлопала ресницами, собирая, разбегающиеся мысли, в кучу.
– С чего бы? Мне разницы нет у кого, сколько денег, – это говорил во мне папа. – Для меня человек важен. А ты не очень, как человек.
– Что пришла тогда? – он схватил меня за руку и потащил на выход. – Проваливай! Не мешай работать!
Я вырвала у него свою руку и насупилась, не желая уходить.
Я сама не знаю, зачем пришла. Но вот так вот выкидывать меня, не позволю. Но он опять схватил.
– Больно!
– Привыкай! Поговаривают вам девочкам первый раз всегда больно.
Поговаривают? Или ты, Трэш, это знаешь? А вот меня интересует, ты весь такой белый и пушистый или действительно с Нафаней развлекался?
Я хитро прищурилась:
– Если любовник опытный, то и не будет больно!
Трэш отшатнулся от меня. Глаза его выцвели, стали ярко-голубого цвета.
Блин! Я другое хотела сказать… Я ведь не поверила, что у Трэша никого не было. Решила посмотреть на его реакцию, а он подумал… Он же подумал, что я к Котову собралась.
– Пошла вон, шлюха! Вали к опытному!
Я гордо выпрямилась.
– Ты меня не понял, – тихо сказала я и статно пошагала из помещения.
А потом вытирала экран телефона от слёз, что падали горючими потоками. Захлёбываясь всхлипами, строчила Трэшу сообщение на пять страниц, где оправдывалась перед ним. Я знала, что он не ответит, потому что денег у него на телефоне нет. Но это и радовало.
Вылив всё чистосердечное признание, я села на велик и поехала домой.
А вечером у меня поднялась температура.
