Текст книги "Цвет ликующий"

Автор книги: Татьяна Маврина

4.8.66.Разбирала вчера старые рисунки, оригиналы к книжкам. Н. В. сегодня все лишнее сжег. Оставил только то, что для памяти. Сегодня Н. В. плохо выспался, грустный и тихий. Не знаю всегда, чем ему помогать.

Бальзака читать интересно. Он философический, парадоксальный. Для болезни это неплохое занятие. Вперемешку с романами читаю Губера «Донжуанский список Пушкина». Очень интересное предисловие об эпохе, о Пушкине, интереснее ни у кого не читала, а потом эти «романы» поэта – так скучно. Есть особый шик для образованного человека наших дней – знать всех любовниц Пушкина, как бывало, теперь уже устаревшая Ольга Гильдебрандт хвасталась, что знает всех фавориток Людовика XIV, если не ошибаюсь.

Как хорошо глядеть на зеленый сад. Я ведь лета почти не видела. А там ехать в Москву и терзаться всеми московскими шумами, ходить мимо лифтерши. Гулять по улицам, в качестве героизма – в лесу Тимирязевской академии. Да еще будут ли ноги носить, да еще буду ли я здорова. Не болит, не жарко, небо между деревьями, как перламутровые пуговицы. Дождичек, вечер, тихо. «О, если б навеки так было!»

Вечером – счастье: по радио 2-й концерт для фортепиано с оркестром Прокофьева.

5.8.66.Пришел Дорош один. Литературный разговор. Принес цитату из Л. Успенского, которого обожает. Меня что-то сельское хозяйство мало трогает. Обсуждали выступление Быкова («Мертвым не больно») и статью Корина «Гражданин России» о памятниках. Хороша. Я устала от малого сна, стала уже часто говорить о смерти. Значит, пала духом.

6.8.66.Жжет, болит и вялость. Небольшой дождичек. Грибы около столика выросли большие. Утром рано сороки плясали на железном навесе. Ходила как стеклянная. Грибы большие, умирающие, два подберезовика и две розовые сыроежки. Какие были очаровательные, когда только появились. Не хочется быть старым грибом. Пока еще держусь в молодых габаритах.

Странная жизнь. Все время занята лишь собой и не могу себе позволить ничего сверх этого. Все волнует и ухудшает состояние. Даже заботы о Н. В. Ему они неприятны. Я, чтобы не нарываться на дерзости, не обращаю ни на что внимания. Стараюсь.

Пришел Дорош. Литературные разговоры. Н. В. говорил больше всех. Потом они пошли на станцию встречать Над. Павловну, а я сидела на крылечке и читала, и жила.

7.8.66.Репродукции Нисского в «Огоньке»! Какое скудоумие и сколько претензий! Я с первой его выставки поняла его бесталанную ничтожность. Ц. Покрова на Нерли. О Боже. Не лучше в предыдущем номере изобильная пошлость Пименова. Эти его фифочки и каблучки, и талии!

Польские журналы интересны: Пикассо и чья-то, не помню фамилии, картина «Рабочие с Лениным», типа стандартной фотографии и др. Весь номер надо сохранить.

Бунин мне по душе. После него жизнь можно любить больше и видеть все острее и интереснее, как после импрессионистов и Ван Гога и Матисса – земля преобразилась в глазах людей и стала умопомрачительной! Они показали, как глядеть, и уж что увидишь – твое дело.

От толстовского «психоанализа» на склоне лет, пожалуй, соскучишься. От Достоевского можно и с ума сойти, перечитывать не буду. Надо почитать Пушкина, Лермонтова и Чехова…

Когда-то я очень любила Бальзака, и эта «Шагреневая кожа» меня очень волновала и зачаровывала, и все его рассуждения внимательно читала. То ли перевод Виноградова так нехорош, то ли жизнь стала не в лад Бальзаку – только скучно мне копаться в этих денежных мечтах молодых Растиньяков. Еле дочитала. Иллюстрации Кравченко очень нежные и очень милые, годы их не состарили.

Сожгла оригиналы к первым сказкам и звериные рисунки. Оставила немножко.

12.8.66.Читала о Пикассо. Стоило огород городить, чтобы такое неинтересное сказать о Пикассо с позиций социолога. Пикассо – колдун, шаман и жрец. У него жизненной силы на десятерых.

Для меня импрессионисты и постимпрессионисты в философском смысле, конечно, несравненно больше. Они научили видеть землю, ее красоту. А чему научил Пикассо наше время? Изображать гадин, связывая это с гражданственностью и личным вкусом. Вдохновляется археологией (это хорошо), музеями и другими художниками. Мир вдохновения расширился, но это породило очень много эпигонов, что скучно. Хорош только сам Пикасс – пугало масс. Связывание в узлы всякой чертовщины.

Сен-Жан Перс «Эпоха раздвоенных людей»: «Человек, не верящий в бога, не может искать смысла жизни вне себя самого…» Кафка, Кьеркегор.

25.8.66.Проснулась в 4 часа: валерьянка, аспирин, дионин, ноксирон. Потом догадалась – хлебнула водички – и проспала до 9. Кое-что! Вот так и живу в борьбе за сон. И никаких причин кроме неизвестного нутра. Довольно скучно. Впрочем, днем об этом забываешь, и весело на душе, если не болит сердце. Сегодня кусочками делала супер к «Салтану». Погуляю, поработаю, полежу, почитаю Бунина, опять поработаю. Так что за день кое-что вытворила довольно густо. Вечером ходила на станцию, пила прохладный воздух, как валидол.

28.8.66.Очень холодно. Делаю супер к «Царю Салтану». Титул сделала. Вечером пришли Дороши, но по такому холоду-дождю в Загорск не поехали. Читала Бунина о писателях. Довольно слабо. Тонкости чувств ему лучше удаются, чем портреты современников. И притом он злой. Бродский прислал Дорошу письмо. Вроде не испугался его «Загорска».

29.8.66.Прогулка по холоду в Глебово. Супер готов. Первая страница и пр. Как еще много работы. А я к ней охладела. И супером я не довольна. Мелкие формы и не очень складно. Что-то не очень я люблю рисовать к Пушкину. Куда лучше вольные народные сказки. Но так уж повелось. Люблю его «Лукоморье», а заодно и прочие сказки. Ко всему прочему «Царь Салтан» – это детская мечта. Мы когда-то делали театр у кухарки из рисованных картинок к «Ц. Салтану». Вот с тех пор эта мечта и живет. И никогда не знаешь, как примут нашего родного Пушкина и «защитят» ли меня пушкинисты.

30.8.66.Плохо. Холодно. Топили печку. Болит сердце. Читаю «Деревню» Бунина. С отвращением. Беда сплошная. Может, поэтому мне и плохо. Вернулась от леса. Лучше гулять одной, когда плохо. Не работала.

2.9.66.Работала «Царя Салтана». С удовольствием. Осталось уже немного. Гуляли вчетвером с Дорошами в «Барбизон», вернулись засветло. Деревья еще зеленые, бурого мало… Скоро буду писать пейзажи.

Афанасьевна привезла два журнала «Детская литература», где на обложке мои кони, а внутри статья Пистуновой. Она ее осмыслила и несколько причесала. Соплей поменьше. Картинки сняли неважно. А все же хорошо. Портрет довольно скучный. Я там серьезная тетка. И статья Заворовой «Каким должен быть цвет в детской книжке». Много про меня.

4.9.66.Я закончила рисунки к «Царю Салтану», теперь только подклеивать… Подклеивала. Очень устала, сидела на крылечке, изучала два томика Хлебникова, что дал Дорош. Томная погода. Спала опять наверху. Главное, не открывать глаз и гнать все нижние мысли.

«Я чувствую, что какие-то усадьбы и замки моей души выкорчеваны, сравнены с землею и разрушены» (из письма Хлебникова к доктору Кульбину с военной службы).

5.9.66.Под утро видала чудный яркий музыкальный сон: Арфа – арфистка женщина с черными волосами пажом, некрасивая, тонкая, в черном, с черным шарфом на плечах. Большой узкой рукой ударяет по струнам желтой арфы, ее силуэт прямой и черный переплетается с желтой арфой, и все опутано звуками, если можно так сказать. Вторая фигура, виолончель – рыжая, виолончелист – черный и белый. Эти уже совсем перекрутились в арабеске. Вот как они соединяются, эти обе фигуры, сон не дал. Но музыку в материальных и цветных формах я видела очень ясно, хоть и не музыкальная совсем.

Закончила подклейку «Ц. Салтана». Не успела кончить, приехали вчера обещавшие гости (Кира и Ксения Степановна). Я с ними возилась легко, только один раз скисла, но потом отсиделась. Показывала «Ц. Салтана». Понравилось, комплименты. Новости про Кн. Гвидона, Дехтерева и пр. Советы насчет Брно и «Ц. Салтана». На этот раз гости были кстати – я кончила работу, сердце не болело.

7.9.66.В лесу от ветра сильный листопад. Письмо от Т. Гр. все о «королевиче, мимоходом пленившем грозного царя»… Читаю Хлебникова. Не нравится. Гениальность ему – право на разговор со звездами, но настроения и мечты молодого человека своего времени – скучно. Писала Гороховец. Темно. Дождь. (Отметки по поведению «друзей» во время болезни – Н. В. – 5, Афанасьевна – 5+, Анимаиса – 5, Костин В. И. – 3 и т. д.)

18.9.66.Сегодня воскресенье, дождь. Вчера писала письма журнальным дамам. Надо мне написать Бродскому. Последние дни живу с Блоком. Мне он по душе. Летом: с Буниным. Отчасти – с Цветаевой, Заболоцким, Хлебниковым. Все мне близкие люди. Но они остались в своих стихах. А в чем останусь я? В картинках лишь одна сторона жизни, решенная волей и здоровьем. Все остальное погибнет. Вывод: вовсе не надо этой остальной жизни. Так я держала до сих пор. Но тогда к могиле подходишь уже бедной. Надо подумать как следует. Одни глаза до смерти не послужат, надо еще полюбить «жизнь духа» – так мы в молодости называли жизнь в себе. В Загорск я все-таки поехала, потому что появилась на столике белка, приманила орехами, и ей надо было добыть корму, например, подсолнухов. Голубое и серое, дождь чуть-чуть. Много деревенских тонких ангельских лиц на вокзале. Лавра на белом и голубом, сама в белых и голубых кусках. Красного осталось чуть только на Пятницком монастыре. Все это мне меньше нравится. А что Пятницкая башня не розовая, а белая, для меня это как личная обида, второй год. Вот поди спорь с ними, а с кем?

Так же и Ростов вместо пестрой скатерти-самобранки стал «серебряным царством». Неожиданно купила орехов на базаре. Нести стало тяжело. Полтора кило. Позор, но сердце жгло и ныло. До дому несла на плече, с сильным желанием спрятать в кустах и идти без всего.

Вечером пришли Дороши. Иришке дробью пробили щеку в лесу. Паника, повезли к Склифосовскому. Прочитать в Брокгаузе статью «Каменные бабы».

Я бы всю новую живопись назвала импрессионизмом,потому что разница между современными картинами, даже беспредметными и импрессионистическими, в тесном значении этого слова, гораздо меньше, чем разница между импрессионистами и «старыми мастерами». Вся эта новая живопись, начиная с Эдуарда Мане, тянется до наших дней, принимая, может, и гротескные формы.

Думаю дальше, проверяю свое решение с 44-го года рисовать то, что вижу и что люблю. И это решение остается в силе. Все, что я люблю и рисую, исчезнет, уже исчезает, надо сохранить. Люблю и любуюсь всегда пейзажем со старинной архитектурой или с деревнями. Или просто лесом и полем, но мне это меньше удается. Люблю и любуюсь и хочу сохранить изделия человеческих рук, наверное, так надо объяснить, что, будучи вхутемасовкой, воспитанной на французской школе, которая у меня под кожей, я после войны уже не возвращалась к «чистой живописи», а делала иллюстрации к своим восторгам, применяя все методы импрессионистов. Говорю ли я что-нибудь новое, я не знаю. Меня это даже и не интересует. Надо все виденное сохранить по мере своих сил. Чем больше я всего сделаю, тем лучше.

19.9.66.Рисовала пейзаж и Загорск, вчера зарисованный в маленький альбом.

20.9.66.Лист летает, ветер. Переделывала белку в «Салтане». Белка песенки поет. Наших белок две: серая и рыжая. Вместе не приходят, а то подерутся.

Вечером пришел Дорош. Возмущается разрухой и крокодиловыми слезами «армии спасения старины». Так я их окрестила. А мне это разрешение любить старину облегчает жизнь. Нужно только подальше от них держаться. Написала письма: Пистуновой благодарность за статью обо мне (стыдно ее читать, по правде сказать, а надо благодарить, а то обидится), Бродскому (заявка об альбоме моих бутылок), Шуре, Морозовой. Буду читать Блока и грызть семечки.

«Сладко, когда Галилея и Бруно сжигают на костре, когда Сервантес изранен в боях, когда Данте умирает на паперти» – Дневник Блока, ст. 104.

Как его понять? Ищет жертвенных настроений.

22.9.66.После болезни написано: несколько букетов, зарисованных еще в начале болезни в постели, удачных два – на синем фоне, ночной и на зеленом два мака (20.7; 21.8.66). Пейзажи: «Гороховец с воды» (6.9.) – довольно удачно; «Гороховец с зелеными буграми» – хорошо, хоть и сухощаво (10.9.); «Гороховец с песком» – немножко не мое (13.9.); «Гороховец из окна гостиницы» кашеобразный – не передался звон голубого и розового раннего утра.

Сегодня начала писать Павлова. Как-то заколдовалась память, и я не могла его воскресить. Не знаю, получится ли. Работать стало трудно. Рука слишком быстро устает. Делается или слишком аккуратной или расхлябанной, да и почерк какой-то стал широкий. Сдержанность!

25.9.66.С ночи стало жечь сердце и теснить грудь. Горчишники, валидол, аспирин, валерьянка. Утром еще хуже – тут уж подряд все что есть. Не помогает. Встала, решила – надо срочно уезжать в Москву. Не дай бог свалишься и останешься здесь зимовать. Неуютно и Н. В. меня проклянет и возненавидит совсем. Н. В., по-моему, охотно согласился, хоть и зол был очень. Упаковались. Холод, дождь. Пришли Лев с Женей. Я лежу и приказываю. Трудно, больно, муторно. Все помнить. Забили окна, укатали бочки. Я храбро встала, приложила горчичник, валидол под язык, и с зонтиками мы отправились на поезд… Жене за поведение 5. Трогательно терпела меня – обузу и довела до дому. Потом приехали на машине Лева и Н. В. и с ними мрачная тяжесть.

28.9.66.Вечером получила очень интересное письмо от Морозовой. Она меня любит, «роковая женщина» в беретике. И сказочка ее «Оловянный и деревянный» написана хорошо, хоть и похожа немного на Андерсена.

30.9.66.Лучше не жить.

Вышла в Гослите «Пиковая дама» с деревянными гравюрами Епифанова вроде Рокотова – тайна и нежность, но страсти маловато. Шрифт слишком сочен. Заставки тоже. Денисовский рассказывал, что она делалась чуть ли не 12 лет. Художник сам сидел в типографии. Вытянули репку.

Зато «Прометей», изд. «Молодая гвардия», сборник из жизни великих людей с оформлением леваков – и по верстке, и по рисункам никуда не годится, хочется разорвать на тетрадочки и читать отдельно.

Сидела в кухне, спасалась от звуков пианино с нижнего этажа. Рядом висят – Врубель – блюдо «Садко» и барельефный цветной изразец XVII века с гроздью винограда и птичками, тот, что мы купили в Новгороде. Но он по стилю похож на ярославский. И также на лешего. Так трансформируются растительные формы и превращаются в лицо. Вряд ли автор этого хотел. У Врубеля барельеф со спадами – что дает иллюзорное пространство, на изразце все на плоскости – и это лучше, и глядеть приятнее. И удаляющиеся, еле выделенные, акварельные наяды уводят в картину. Его богатырь что в Кустарном музее и особенно верх с птицами-сиринами много лучше.

Написала второй пейзаж с рекой Тарой. Лесная река с белой и черной водой. Из поездки. Пишу новыми немецкими красками темпера 700. Похоже на гуашь. Хороши тона ультрамарина.

2.10.66.Воскресенье. Лопалась голова, и ничего нельзя делать. Пошла погулять в Тимирязевский лес. Народу много, потому что теперь по воскресеньям магазины закрыты. Тоска. Думаю о завещании и о приготовлении себе места для смерти. Уж больно неуютно мне лежать на моей парадной кровати.

Смотрела свои летние работы. Немного занималась азбукой. Грустный разговор с Н. В. Раздребеженный день у обоих.

17.10.66.Был у нас коллекционер из Ленинграда Лев Борисович К. На другой день я его библейскую сущность изобразила на синей бумаге.

19.10.66.Детские альбомные стихи:

 
Кто любит более меня,
Тот пишет далее меня.
 
 
Ангел летел над покровом.
Таня в то время спала.
Ангел сказал ей три слова:
Таня, голубка моя.
 
 
На последнем ли листочке
Я пишу четыре строчки
И в знак памяти святой
Ставлю точку с запятой.
 
 
Не шумной беседой друзья познаются.
Они познаются бедой.
Как горе случится и слезы польются,
Тот друг, кто поплачет с тобой.
 
 
Котик, милый котик,
Научись плясать.
Надо тебе, котик, кавалером стать.
Поучись немножко
И на бал потом.
Смело топни ножкой,
Шевельни хвостом.
 

За перегородкой мать на пианино подыгрывает и учит петь девочку. Насильственная жизнь в Краснокаспийске, в плену своей добродетели. Радио на улице. Ходят слушать. В домах еще нет. Сортир в сенях. Общая кровать. Сила мужества и лед. Слезы и домой, домой, во ВХУТЕМАС, писать натюрморт с яблочками. Даже сделали вид, что ничего не было. Да оно и правда ничего не было. Роман без «живописи» – не интересно, да еще где-то… Да вдруг еще дети… Да вдруг в Москву и не вернешься… Нет и нет. Год, наверное, 21–22. А в 1966 году скажу: как хороша и умна была в те годы. Музей западной живописи.

23.10.66.Была на выставке Фалька перед открытием. Развешивали тихо, без суеты. Хотя не все было хорошо. Но Фальк – моя молодость, ВХУТЕМАС. И живопись. Она сохранилась в чистоте до конца жизни. Это французская «живопись». Щукинский музей. Импрессионисты. Пейзаж. Натюрморт, портрет, интерьер. Скажут, нет гражданственности, современности. Но разве изображение «вечных» тем когда-либо ставилось в вину творцам? По-видимому, есть художники «момента», есть художники природы, которая при любом социальном строе будет цвести.

Октябрьские перламутры.Цветы и фрукты. Можно сказать: «Сегодня фальковская погода». Пейзаж фальковский? Можно. Значит, он научил видеть. Значит, он вечен, пока земля стоит на месте и погода воспринимается глазами.

Есть лица с чертами лица, но про цвет ничего не подумаешь. Такие портреты решают светом и тенью или графически, или кубистически. Но есть лица – цвет. Вот такие портреты мне у Фалька понравились.

Фальк – это живопись с большой буквы, как мы понимали во ВХУТЕМАСе. Молочные дни скорее всего октябрьские, бывают такие и весной. Это не дождь и не туман. Без ветра. Стоячий воздух. Какая, интересно, жизненная философия соответствует такой «любимой» погоде? Наверное, больше всего мысли о смерти. Нирвана индийской философии. На этом фоне молочной нирваны яркие вещи особенно выигрывают. Мог он и яркий, мой любимый цвет, цвет жизни и радости писать, и получалось хорошо. Я знаю одно мудрое правило живописи: если хочешь хорошо написать серое, долго пиши цветное. Тогда серое будет тоже цветным, возьмет у тех цветных силу. А у Фалька, по-видимому, наоборот. На фоне серого – нет-нет да и напишет цветное. И яркий цвет тогда звучит нежно. Это, наверное, вполне объяснимо психологически. Одно от другого заряжается.

7.12.66.Выставка Пикассо в Музее им. Пушкина на Волхонке.

Знакомых много. Все какими-то судьбами достали билеты. Эренбург ужасно старый, больной, отечный, сущий мертвец, сказал хорошо и дельно. «Пикассо подарил нам новые глаза». Выставлены литографии, акватинты, линогравюры. Живого рисунка или акварели нет. XX век – век техники. А как все это делается – не поймешь. Красиво, цветно, линии таких неожиданных изгибов и нажимов, что просто диву даешься. И все на свободном и сильном дыхании. Я уже не говорю о бесчисленных формах, вернее, деформациях, соединениях линий фигур, цветов, все превращается в узор, то упрощается до полнейшей обтекашки, то, наоборот, так усложняется (лица женщин), что диву даешься. Сколько раз можно пройтись по лицу женщины, не убив его и не забив чертами.

Свет ликующий в последних вещах. Этого у него раньше не было. И везде касание его гениальной руки. Мы все должны гордиться, что были современниками такого художника. Такого еще я не видала. А говорят, нет искусства.

Большую роль в восторгах имеет, конечно, и техника печати с какими-то непонятными фокусами.

Много фигурных причесок у посетителей. Много лиц, интересных, особенных. Толпа стала нарядной и занятной. Окультурился народ. Я уже в самый последний момент только стала глядеть на живых женщин – наверное, глазами Пикассо.

1967 год

16.3.1967.Была в Третьяковке. Антонова Валентина Ивановна читала лекцию по выставке икон Ростово-Суздальской школы. Здесь же мимоходом посмотрела выставку акварелей. Лансере – выставлено немного и очень «академически», скучно, хоть и цветно. Довольно противно.

Добужинский – аккуратный, сдержанный. Но в выборе тем загадочный.

Бенуа интересно имитирует технику гобеленов. Получилось хорошо.

Всех лучше стенка Врубеля. Игра и трепет.

20.3.67.Никто никогда не говорил и не писал, но мой ближайший родственник все-таки не Матисс и не Боннар, а Пикассо.

«Хорошая читаемость на плоскости – т. е. декоративность». Вагнер, «Мастерская древнерусской скульптуры», 1966.

22.3.67.Рядом с Шагалом Дюфи жидкий какой-то. Легкая болтовня. Еле справляется с деформацией, хоть и хочется. Руо заманчивый и тайный. Много чертовщины перепробовал пока, не нашел чудесного, как в иконах, и красоты, на мой взгляд.

27.3.67.В доме «Детской книги» открылась выставка французской детской книги. Очень хорошо технически сделаны оцеллофаненные обложки. Прошиты тетрадочки часто сверху донизу. Хорошо открывается книжка. Оборот форзаца зарисовывают. Рисунки механические, общестильные, бездушные. Понравилась только одна книжка «Басни Эзопа», илл. А. и М. Провенсен. Чудесный бестиарий, сделанный как бы рукой Шагала, правда, более статично и «вяло».

Но у мальчишек пользуются успехом маленькие книжонки с приключением какого-то героя, которого они узнают из книжки в книжку и ликуют, и смотрят усердно.

«Против неба на земле». Ольга Георгиевна Чайковская. Изд. «Детгиз», 1967. – Книжка, казалось бы, и полезная, дает такой материал детям, но вреда в ней немало. Я подчеркнула много, просто противно читать, мест в тексте. Повторять не буду, но, видно, ей самой все впервые вошло в сознание, и она спешит поделиться своими дамскими восторгами о Богородице, о триединой Троице и о всем прочем, что увидела, следуя теперешней моде, «в святых местах». Но этот наивный дамский восторг даже интересен. Прочитала, во всяком случае, с удовольствием, есть места прекрасные. Пишу ей письмо с благодарностью, потому что книжка-то ведь дареная и с надписью.

А вред от снисходительной точки зрения на древнерусскую живопись. Левитан лучше. Там (т. е. в иконах, фресках) нет светотени, пространства.

9.8.67.Дорого, как детская память – Николай Гумилев. 1907–1913 из цикла «Шатер», «Экваториальный лес»:

 
Я поставил палатку на каменном склоне
Абиссинских, сбегающих к западу гор
…Из большой экспедиции к Верхнему Конго
До сих пор ни один не вернулся назад.
 

Из «Огненного столпа» 1918–1921 «Заблудившийся трамвай»:

 
Шел я по улице незнакомой
И вдруг услышал вороний грай,
И звоны лютни, и дальние громы —
Передо мной летел трамвай.
Как я вскочил на его подножку,
Было загадкою для меня.
И воздуха огненную дорожку
Он оставлял при свете дня.
Мчался он бурей темной, крылатой,
Он заблудился в бездне времен…
Остановите, вагоновожатый,
Остановите сейчас вагон!..
 

7.10.67.Несколько дней читала с большим удовольствием «Казаков» Л. Толстого. «Он (Оленин) раздумывал над тем, куда положить всю эту силу молодости, только раз в жизни бывающую в человеке – на искусство ли, науку ли, на любовь ли к женщине или на практическую деятельность – не силу ума, сердца, образования, а тот неповторимый порыв, ту на один раз данную человеку власть сделать из себя все, что он хочет, и, как ему кажется, и из всего мира все, что ему хочется. Правда, бывают люди лишенные этого порыва, которые, сразу после входа в жизнь, надевают на себя первый попавшийся хомут и честно тянут его до конца жизни…»

Издание 1954 года, большого нелепого формата. Иллюстрации Лансере неинтересные и иногда просто очень дрянные. Хорошо только написан Ильиным титульный лист, а переплет – такая дешевка.

Были на днях у М. А. (у вдовы Ильина) в его квартире. Все блюдется по-старому. Стены понемножку освобождаются от икон и картин, но в общей чистоте и порядке этого не замечаешь. М. А. постарела, нет зуба, пришепетывает, но величава и стройна. Внучка, с удивленным взглядом в очках, 3,5 года, с толстой косой на затылке, один ребенок на троих взрослых, говорит не свои слова.

М. А. развернула папку, и, сдерживая зевоту, мы с Н. В. посмотрели «собрание». Никакие Нарбуты, Бенуа, Билибины не трогают сердце. «13» – хороши, свежи, приятны.

У Н. В. «Зимний пейзаж» – хорош, «Пушкин с женой» – хор. «Две дамы в кринолинах» – это так себе. У меня – «Василий Блаженный» маленький на голубой бумаге – первый сорт. «Кадаши» – тоже. «Букет» – гладиолусы, масло – хор., «Обнаженная» – хор., мелкие акварели – так себе. У Милашевского – «Кабак» – так себе, «Пляж в Кусково» – ничего, «Сердобск» – хор. У Дарана – литография «Цирк» – плохая, рисунок «Цирк» – хор. Рядом Пименов ранний – дерьмо. Маторин – пустое место. Кукрыниксы – хлам.

Как ни странно, хороши вещи более далекие – рисунок Малявина и еще дальше. Эти что-то стоят. А Евг. Ан. Гунсту нравились по инерции мирискусники: «Эту бы я купил» – про Нарбута. Интересно, будут ли они цениться лет через десять, когда умрут все, кто любил это в детстве. М. А. показывала нам рисунки потому, что какой-то коллекционер из Ленинграда (Васильев) хочет у нее купить рисунки «13», и все бы хорошо, но в компанию входят сопли-вопли Пименова (особенно Смердяков с девицей при луне, редкое убожество мысли и образа, хотя потуги все сделать живописно, красиво в цвете. Немножко лучше все же того, что он делал и делает в дальнейшем). Надо было оценить, и все мнутся. Я назначила от 50 до 100, 150, 200. Больше, по-моему, брать с коллекционера, который покупает «13», не следует. Это трогательно.

13.11.67.Степановское, где жили лето Милашевские – посад со своеобразной архитектурой, пятистенок под одной крышей, часть деревянная, часть каменная. Овраги, тропки, пруд, леса. Если бы не техника и вонь от теплоцентрали, то это можно было бы назвать самой красивой деревней.

14.11.67.Снег. Кончаю «Марью Моревну».

15.11.67.Слякоть. Лес красивый. Начала делать «Серого волка».

19.11.67.Ездили опять в Степановское, пошли налево по деревне и, забыв осторожность, решили тропой вернуться через овраг. По склону, по раскисшей земле, еле-еле скользя, пробирались оврагом. Радость жизни от этой скользкой грязи. Давно не испытывала. Нижегородские глиняные овраги. За мной Н. В. и Кира. Я – вожатый, специалист по гряземешанию. Люблю. Тогда в Нижнем, когда в 45-м году с Н. В. приехали пароходом и пошли по Нижнему базару по Оке к дивному монастырю под горой. И глина под ногами, пудами. Липкая, непролазная. Так и сегодня скользкая грязь. Не знаю, были ли довольны они, я была в восторге, забыла и про сердце, тащила их с горы и в гору.

22.11.67.Сейчас поет Мария Фарантури по радио. Поет, как птица небесная. Птица Сирин. Оттого, что слов не понимаешь, еще больше похоже на инструмент.

Анимаиса приехала. Привезла кучу вещей, всех осчастливила. Я раздарила часть. Были сегодня на выставке 50-летия в Манеже. Понравился один молдавский живописец Греков. В моем плане работает. Живопись единственная на выставке. Мальчик в середине, два вола по бокам. По черному пятну яркие куски – ну точь-в-точь как я делаю. Особенно букет: по черному силуэту тюбиком цветочки. Лев так и сказал: «Он Вам подражает». На выставке столько кормящих матерей – разрешенная, одобренная тема, с неаппетитными титьками. Лев насчитал 16 – да еще одна коровья, доит корову, и у нее тоже титька. Розовая. У Коржева громадные две головы спят на подушке – с «кино-фото». Хочется, чтобы кроме щетины на щеках мужчины, капель пота, еще бы ползали клопы. У Горяева Гоголь – не Гоголь. «Портрет» – не портрет. Новаторство, как говорит Костин.

28.11.67.Отвезли грустного Н. В. в Пироговскую клинику. Покорность и бравада.

1.12.67.Операция.

4.12.67.Была в больнице с Женей. Н. В. сидел в кресле чужой, дряхлый и непонятный, еле ходит. Повязку сняли. Это только первая операция.

9.12.67.Сегодня была у Н. В. Он поправился. В понедельник домой.

1966 год

21.02.68.С 29.12.67.я начала болеть сердцем. 23.01Н. В. сделали вторую операцию. Числа 10-го Н. В. вернулся из больницы плохой, истеричный, вроде репинского «Не ждали». Маялся долго. Сейчас я уже разделалась с гриппом и сердцем. Сегодня показывала мои сказки в Детгизе «За тридевять земель»: все триумфально. Овсянников обнадеживает на издание «Чудо городов». «Царь Салтан» опять в воздухе.

25.2.68.Кое-как пишу сочинения о «Городецкой живописи». Опоенная и отупелая. На улицу не хожу. Весна голубая, светлая. Гибну, наверное, от тоски. Делаю через пень-колоду для Михельсон обложку про летопись. Н. В. начал работать старым глазом.

1.3.68.Толстый пончик съел вагончик.

21.3.68.17-го ездили в Суздаль. И больше, наверное, съездить не смогу. И лекарства не помогают. Скучно мне в Москве. Надо поскорее впрягаться в «труды» – тогда легче. От сердца начинается какая-то тоска на все. Если нет завтра – то и сегодня меркнет. Перетерпеть. Но доколе? Дела свои устраивать и готовиться к кончине так неохота.

Видела Суздаль в снегах, при разном небе, от голубого до бархатного. Должна быть этим счастлива. Из-за снега это так красиво. Во Владимире с горы вид на Клязьму. Пока Женя с Анимаисой ходили по магазинам, я глядела на клязьминские дали.

Побывала я в тех местах, где Юрий Долгорукий ходил, и Георгий Всеволодович, к которому в музее относятся с уважением. Экскурсовод местный детям рассказывал по древнерусскому отделу – так хорошо. Георгий Всеволодович – наш князь. И старик его любит своими окающими словами. И дети слушали внимательно, и всем интересна история. Пока еще нет музейной пакости. Народ весь доволен интересом к их городу. Для кого «снабжение», для кого заработок, для кого честь. Для этого старика «честь». Плетенные из ивняка детские саночки. Но лучше об этом запишу в папку «Суздаль». Не забывать суздальские сугробы!

28.3.68.Была с Дмитриевыми на концерте Майкла Ролла. Неожиданная встреча с Катериной. Она ничего. Одна пришла на концерт, вполне нормальна, кроме речи и волнения. Играл хорошо, четко, лихо. 10 раз бисировал.

31.03.68.Купили «Ригонду» – хороший звук. Владимир Сергеевич Дмитриев нам все настроил и объяснил.

1.4.68.Сдала оформление к Михельсон Пациной Антонине Васильевне. Мне сегодня хорошо, но вечером гости и опять разговоры, да еще Н. В. все время язвит, на меня нападает, за что-то «мстит». Скучно, скучно. Похолодало, ветер рвет облака.

10.5.68.Переехали на дачу. Сад еще голый. Жарко, но к вечеру звонко холодно.

13.5.68.В. Ходасевич «Таким я знала Горького», Новый мир, 3, 1968.

Добродетельные мемуары, чванливые и даже мало интересные. Письма Горького к ней хвастливо приведены чуть ли не целиком. Бабье царство на Капри. Кое-что из событий в тумане, салонное изложение. Люди все хорошие, мысли и чувства только дружеские. Ну и пр.

26.5.68.Когда ехали на дачу – новая дорога напрямик, минуя Воздвиженское, – нет этого красивого завитка. Пейзаж у Абрамцевского музея изрыт и изгажен. А как был хорош этот спуск с горы к реке! Мы когда-то очень давно, когда не было и станции 57 км, с Хотькова лесом пришли к этому спуску на Ворю и увидали аксаковский дом на горе – заахали от восхищения и, спустившись вниз, искупались в ледяной воде, и пошли обратно довольные такой красотой. А ее уничтожили безжалостно. Красивый пейзаж это так же дорого, как и красивая архитектура – как же этого не понимают! Черти! Манины и пр.