Текст книги "Доброволицы"

Автор книги: Татьяна Варнек

Соавторы: Зинаида Мокиевская-Зубок,Мария Бочарникова
сообщить о нарушении

Текущая страница: 25 (всего у книги 25 страниц)

Все еще возмущенный, доктор Мокиевский подал в отставку, категорически отказываясь от службы на базисном складе, и на его место был назначен Кожин, чего тот и добивался. Вместе с Мокиевским подал в отставку и фармацевт Левитан, не пожелавший работать с Кожиным. Вскоре Мокиевский был назначен страшим врачом офицерского учебного кавалерийского полка.

После этих событий, очень скоро, в конце осени 1921 года, пришло радостное для галлиполийцев известие, взбудоражившее всех жаждущих выезда в другие страны, особенно тех, кто так долго сидел на упакованных чемоданах в ожидании «скорого» отъезда и делал «последнюю стирку»: Болгария принимала всех трудоспособных.

Уезжали учреждения, госпитали, лаборатория, полки и штаб Кутепова. Прекратил свою деятельность и Международный Красный Крест. Из военных оставались только старики и те, кто не хотел ехать в Болгарию и надеялся на переезд в братскую страну – Сербию, о чем хлопотал генерал Врангель.

Левушка и я отказались уезжать в Болгарию, мотивируя отказ тем, что будем ждать переезда в Сербию. В это же время Чехословакия предложила желающим стать студентами Пражского университета, и многочисленная молодежь, ожидая транспорта в Чехословакию, также временно осталась в Галлиполи.

Радостно публика готовилась к отъезду – наконец-то можно будет жить в нормальных условиях. Перед отъездом из ставки Главнокомандующего русской армии от генерала Врангеля пришел приказ: всех галлиполийцев наградить особым нагрудным знаком (в виде железного креста), за заслуги перед Родиной, с надписью «Галлиполи 1920–1921». Все военные и сестры милосердия получили одинаковые кресты, а дамы – миниатюрные кресты-брошки. С крестами, то есть особыми нагрудными знаками, выдавали удостоверения на право ношения за подписью командиров или начальников учреждений. Копию своего удостоверения за номером 3743 и крест я сохранила до сих пор.

Итак, наступило время разлуки с друзьями. Очень мило простились с коллегами в лаборатории, к сожалению, навсегда. Тяжело было расставаться с Вавой и Линой, да и со всеми остальными – увидимся ли? Грустно было смотреть, когда подошли пароходы и отъезжающие стали грузиться. Потом – отход пароходов, прощальные жесты, пожелания и т. д. Остались мы, как осиротевшие, и теперь уже по-настоящему пусто стало. Так как в докторском доме мы остались с Левушкой одни, то мы переехали в дом, который занимала лаборатория, – он был значительно меньше и крепче. Мы поместились на верхнем этаже (две комнаты), а в нижнем этаже поселился Левитан, занимая комнату, в которой жили врачи лаборатории. Левитан также ждал переселения в Сербию.

Комендантом остатков русской армии в Галлиполи был назначен генерал Мартынов, довольно пожилой, седой, худой, высокий, но бодрый и крепкий старик. Адъютантом у Мартынова был поручик Жданов, а по хозяйственной части – поручик Капуста, небольшого роста, толстенький, вертлявый, не первой молодости. Для госпиталя заняли здание городской, греческой, больницы, и в декабре 1921 года генерал Мартынов назначил доктора Мокиевского старшим врачом госпиталя и начальником санитарной части отряда русских войск в Галлиполи.

После массового отъезда в Болгарию до приезда казачьих частей с острова Лемноса из военных в Галлиполи остались главным образом нестроевые, в большинстве старые офицеры разных чинов и полков. Из них составили батальон, который назвали в шутку «песочный». Командиром «песочного батальона» был полковник Пущин. Его адъютантом – полковник Петр Петрович Халяев, худой, высокий, угрюмый старик. Помощником Пущина в строю был полковник Павел Павлович (Пал Палыч) Халяпин, среднего возраста, очень подвижный, приветливый. Пущин не поехал в Болгарию со всеми, потому что брат его уехал с первым эшелоном в Сербию и он стремился туда же. Уже немолодой, сухой, старый холостяк, службист, он был очень строг к своим подчиненным и очень требователен.

С отъездом большинства и с отъездом Международного Красного Креста остатки нашей армии перешли на иждивение к французам. Теперь для русского состава паек выдавался еще мизернее. Кто мог работать, работал у англичан, а неспособные к работе жили впроголодь. Выдавая такой паек, французы как бы приравнивали бывших «союзников» к военнопленным – чтобы только не пухли с голоду, – забывая, что эта Русская Армия в августе 1914 года спасла Париж и спасала Францию [22]22
  Германия, объявив войну Франции (21.7/3.8.1914 г.), начала быстрое продвижение на север Франции, к Парижу. Наступление русских войск в Восточной Пруссии вынудило германское командование снять часть войск с Западного фронта. План быстрого разгрома Франции рухнул. – Прим. Ред.


[Закрыть]. Англичане тоже держали русских офицеров как простых рабочих, этим «делая милость» бывшим доблестным соратникам и союзникам, по воле судеб не выигравшим победу в выигранной войне.

Нам с Левушкой и Левитану недолго пришлось пользоваться отдельной квартирой, которая нам подходила своей изолированностью и удобством, – был при доме небольшой дворик с деревьями и тенью, что давало нам возможность отдыхать по вечерам на свежем воздухе. Но хозяину понадобился дом для собственной семьи, он добился снятия реквизиции и просил нас освободить его дом. Нам ничего не оставалось другого, как переселиться в госпиталь, где было несколько свободных комнат. Это было не так и плохо – ближе к работе.

По поводу недостаточного для питания пайка доктор Мокиевский воевал с генералом Мартыновым, настаивая, чтобы тот требовал от французов улучшения питания, но генерал, видно, избегал подобных разговоров с французами и не очень-то старался добиваться улучшения пайка, возможно из страха – чтобы не потерять дружбу с французами, с таким трудом налаженную после отъезда Кутепова, у которого с ними были обостренные отношения.

Французский комендант иногда устраивал банкеты для своих офицеров и приглашал русских. Мартынов со своим штабом не отказывался от этих приглашений и приводил с собою старших офицеров. Бывало и так, что Мартынов отвечал приглашением французов к себе. В общем, завязалась русско-французская дружба. Левушка под благовидными предлогами от этих встреч всегда отказывался, и только один раз ему не удалось увильнуть.

Стычки доктора Мокиевского с генералом Мартыновым возникали главным образом из-за крайне недостаточного питания нуждающихся. В госпитале ежедневно варилась рисовая бурда с прибавлением каких-то подозрительных жиров. Этот жир с виду был похож на свиной, но был невкусный и неизвестно из чего приготовленный (говорили, будто из собак). Доктор Мокиевский так надоел генералу Мартынову с этой рисовой бурдой и жиром, доказывая, что необходимо улучшить питание, иначе будут серьезные заболевания, что генерал Мартынов, чтобы убедиться в этом, решил проверить все сам и пришел в госпиталь. Попробовав из котла бурду, называемую супом, он спросил доктора, чем он недоволен. Мокиевский показывает ему на жир.

– Разве можно таким жиром питать больных? Да и для здоровых он не полезен, – сказал доктор Мокиевский.

– А почему вы, доктор, находите этот жир плохим? – спросил в свою очередь Мартынов.

– Потому, ваше превосходительство, что этот жир годен только для смазки сапог, но не для употребления в пищу, – ответил Мокиевский.

Генерал ушел, разъяренный.

После этого свидания питание не улучшилось, по-видимому, генерал не собирался поднимать этот вопрос с французами. Тогда доктор Мокиевский решил действовать сам. Выбрал несколько человек из больных, у кого были слабые десны и при легком нажиме кровоточили, а Мартынову написал рапорт для передачи французскому коменданту, что среди русских беженцев появились признаки цинги.

Это был бы скандал на весь мир. Очень скоро из штаба сообщили, чтобы приготовились к посещению французского врача. Когда французский врач пришел, ему в первую очередь показали знаменитый «суп». Потом доктор Мокиевский повел его в госпиталь осмотреть больных. Осмотрев больных, тот, видимо, догадался, в чем дело и к чему стремился русский врач, и спросил только, чего бы доктор Мокиевский хотел.

«Нам нужны свежее мясо, лимоны и свежие овощи», – сказал доктор Мокиевский. Они немного поговорили, француз поинтересовался госпиталем, обещал сделать все, что от него зависит, и они мило и любезно распрощались. Видно, у французского доктора было не такое черствое сердце: в скором времени стали выдавать два раза в неделю по 300 граммов свежего мяса, по 400 граммов овощей и по одному лимону на человека. Европа испугалась цинги.

Теперь работы в госпитале было не так много. У нас появилось много новых знакомых, опять образовалась дружная группа, так что мы часто по вечерам после работы очень мило проводили время. Рождество провели скромно, еще вспоминали старых друзей. До улучшения питания не раз вспоминали и селедочку, и даже картофель во всех видах, кому как нравилось. Смаковали и борщ, и другое что-нибудь.

Зима конца 1921 и начала 1922 года не была такой суровой, как предыдущая. Встретили и Новый, 1922 год, с пожеланиями, как и всегда впоследствии, пронеся их через всю эмиграцию, скорейшего освобождения дорогой нашей Родины от большевиков. Прошла зима, масленица с блинами, и дождались весны. Наступила Пасха. Наделали куличей, как могли, накрасили яиц и отпраздновали Пасху. Приезжали с английских работ знакомые студенты. Генерал Мартынов, как человек светский, не пренебрег правилами этикета и некоторым дамам сделал визиты. Зашел и ко мне, в самый разгар веселья, и оставался с нами намного дольше положенного визитом времени.

В феврале 1922 года Галлиполи посетил генерал Врангель, чтобы дать нам почувствовать, что мы не оставлены и чтобы надеялись в скором времени переехать в Сербию. К его приезду был подготовлен парад войскам и, при соединении казаков с острова Лемноса, получилось блестяще. Все же надо упомянуть, что до его приезда продолжительное время лили дожди, темные тучи покрывали небо и мы долго не видели солнца. Погода была такая ужасная, что выходить из дома можно было только по неотложным делам. И в это неприветливое время должен был состояться парад. Но время речи генерала Врангеля, обращенной к войскам и народу, вдруг прорвалась туча, и солнечный луч осветил Врангеля. Продолжалось это видение недолго, может быть, с полминуты, но досужие «пророки» увидели в этом какое-то предзнаменование – что-то очень хорошее, что сделает для галлиполийцев генерал Врангель. Его приезд внес много оживления и надежд в публику, но вскоре после его отъезда все пришло в прежнее уныние.

Так пришлось провести еще одно лето в Галлиполи, почти ничем не замечательное, если не считать новых проводов: уезжали студенты в Прагу. И с ними пришлось расстаться навсегда. Проводили студентов, и опять жизнь вошла в прежнюю колею. Терпеливо ожидали результатов хлопот Врангеля о принятии последних остатков Русской Армии в Сербию.

Летом ходили нашей группой на пляж, отведенный для русских. Французы отделили свою сторону загородкой, и русским было запрещено переступать эту «границу».

У берегов Галлиполи Дарданелльский пролив соединяется с Мраморным морем, и со стороны Мраморного моря был великолепный пляж, а со стороны Дарданелл дикий – высокий каменистый берег с громадными камнями у берега. Если взойти на скалу, то можно было видеть трубы затонувших военных кораблей, которые были присланы с десантом австралийцев и новозеландцев в 1915 году и которые потопили немцы или турки.

Подошла снова зима, отпраздновали Рождество и встретили Новый, 1923 год с такими же пожеланиями, как и прежде, и, конечно, скорого выезда из Галлиполи.

Весна в Галлиполи начиналась рано. В начале марта уже зеленели деревья. У Левушки завелась частная практика у турок, но денег он с них не брал, и ему платили «натурой». Так у нас появились курочки. Левушка вылечил одного знакомого турка, и он вместо гонорара предложил кусок земли под огород в одном из его пустующих дворов. Наши мужчины с радостью принялись расчищать запущенный двор и, получив рассаду, засадили овощи. Заботливо ухаживали, очищали от сорной травы, поливали, если вовремя не было дождей. Огород зазеленел, и появились плоды в зачатках. Но не успели овощи созреть настолько, чтобы их можно было употреблять, кроме зеленого лука, как получили извещение, что все галлиполийцы приняты в Сербию. Передать ту радость и ликование невозможно… И вот начались сборы. В конце апреля 1923 года пришел пароход для нас, галлиполийцев, и началась погрузка. Нас никто не провожал, и некому было жалеть о нашем отъезде. Мы все сами радовались, кто как мог.

Итак, мы распрощались с Галлиполи, где просидели два с половиной года. Всем, кроме казаков с Лемноса, дали удостоверение на право ношения особого нагрудного знака с надписью «Галлиполи 1920–1922».

Пароход стал на рейде в Босфоре, близ Константинополя. Генералу Мартынову подали катер для переезда на берег, и он пригласил меня и еще одну даму, жену офицера штаба, в катер, а остальных перевезли маленьким пароходиком. Приехав на берег, мы дождались наших и погрузились в поезд, который нас повез через Турцию и Болгарию в Сербию.

Эпилог

Таким образом, в апреле 1923 года в нашей жизни закончилась одна глава и началась новая – эмиграция. История России пошла также по иному, не радостному, тернистому пути.

В заключение, для полноты написанного, хотела бы, насколько о ком знаю, сообщить о судьбах некоторых «действующих лиц», повстречавшихся мне или подружившихся со мной во время ужасных дней русской Гражданской войны.

Инженер-полковник А.Я. Дудышкин поступил на сербскую военную службу и, как талантливый инженер, быстро выдвинулся. Ему было поручено восстановление и украшение Белграда после военных разрушений. С ним приходилось часто встречаться, и он крестил нашу дочь. После Второй мировой войны мы виделись с ним в Австрии, откуда он уехал с семьей в Марокко и там умер за несколько дней до выезда в Австралию, куда мы уже переселились раньше.

В Югославии я встречала и инженера Мессароша, помощника Дудышкина в Отделе снабжения Добрармии, который работал по своей специальности в провинции и иногда заезжал в Белград. Встречала я и других знакомых из Отдела снабжения, но все они работали в провинции и были разбросаны.

Левушкин однополчанин и друг генерал Иванов, с которым они прошли всю германскую и Гражданскую войны, устроился на работу железнодорожным чиновником и проживал в Белграде. После Второй мировой войны из Австрии он с семьей уехал в Венесуэлу, где умер в 1971 году.

Второй Левушкин друг, однополчанин полковник Берестовский (третий участник вызволения полкового штандарта в Киеве), был сперва в Югославии, в пограничной службе, а затем, кажется в 1925 году, во главе отряда, собранного из русских военных, ушел в Албанию, где в дворцовом перевороте помог посадить на албанский престол короля Ахмета Зогу. Берестовский предлагал и Левушке присоединиться, но Лев Степанович отказался. Впоследствии мы слышали, что Берестовский был в Абиссинии, где помогал Хайле Селассие.

Нескоро мне удалось наладить переписку с Болгарией. Отозвалась сестра милосердия Керлер Фелица Конутовна (Бабушка). Она устроилась на Шипке, сестрой милосердия в Доме инвалидов. От нее я узнала, что многие уехали в Бельгию, на рудники – Бельгия в то время вербовала рабочих.

Сестра милосердия Леонова Магдалина Митрофановна (Лина) встретила в Болгарии капитана Чижова (который вез раненого и умершего от ран по дороге в Феодосию своего друга и ее жениха Черемиса) и вышла за него замуж. При наборе рабочих на рудники в Бельгию они уехали туда. Позже они переехали во Францию, и только из газеты «Новое русское слово» я узнала, что Лина там в 1972 году умерла, а через два месяца умер и ее муж, Чижов (Чиж).

Сестра милосердия Скоркина в Болгарии вышла замуж за офицера Переславцева, и они тоже уехали в Бельгию на работы, на рудники. О них у меня не было сведений.

Сестра милосердия Лисицкая Варвара Митрофановна (Вава) оставалась в Болгарии и, по слухам, вышла замуж за доктора Иванова. О судьбе их я ничего не могла узнать.

Нам передавали, что через какую-то газету нас разыскивал доктор Случевский. Но нам так и не удалось установить ни дату, ни название газеты, ни источник информации: в то время нам «посчастливилось» жить в самой глухой местности Черногории, в диких горах, где Левушка был районным врачом. Возможно, что не все письма могли нас найти.

В то время многие русские врачи уехали во французские колонии в Африку, может быть, Случевский тоже туда уехал. О нем больше не было у нас сведений.

Доктор Мокиевский-Зубок Л.С. до Второй мировой войны работал врачом в Сербии и всюду был любим населением за свою отзывчивость и бескорыстность. Несмотря на это, в августе 1941 года за свою причастность к Белой армии подвергся покушению со стороны до зубов вооруженного красного повстанца, который, войдя к нам во двор, с пятнадцати шагов нацелился на Льва Степановича, убив за полчаса до этого игумена соседнего монастыря, ярого антикоммуниста. Левушку спас наш семнадцатилетний сын, прыжком сбивший с ног огромного верзилу и разоруживший его вместе с Львом Степановичем.

В конце войны доктор Мокиевский вышел из Югославии в Австрию и оттуда с семьей выехал в Австралию, где и умер в 1962 году. Его семья впоследствии переехала в Канаду.

В основном бывшая Русская Белая Армия в эмиграции распылилась, и чины ее устраивали свою жизнь кто как мог, но живя днем возврата в свободную от большевиков любимую Россию.

Май 1977-го Оттава, Канада