Текст книги "Рабыня"

Автор книги: Тара Конклин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 20 (всего у книги 21 страниц)

Калеб писал о картинах Джозефины, тех самых, что теперь были у Джаспера: Луис, Лотти и Уинтон, Лу Энн Белл. Но Нора сказала, что письмо Калеба было запечатано. Узнал ли Джозеф когда-нибудь правду о своей матери? Может быть, именно поэтому смысл этих рисунков был со временем утерян?

Лина взяла хрупкие, исписанные аккуратным почерком страницы письма Калеба и вложила их обратно в конверт, который ей дала Нора. Больше ей ничего не нужно. Дальше все ясно. Орегонская перепись 1870 года, Джек Харпер, Джозеф Харпер, зарегистрированные браки, рождения, смерти. Теперь Лина могла проследить путь от сына Джозефины к следующему поколению, и дальше, и дальше; теперь она будет знать потомков Джозефины, их имена, где они жили, чем занимались, когда умерли, на ком женились, кого оставили после себя.

Глупо было думать об этом как об утрате, но Лина думала именно так. Она знала, что Джозефина умерла, конечно же, знала, – но для Лины Джозефина была настоящей, она дышала, думала и бежала. Она бежала в поисках лучшей доли, но так и не нашла ее, и Лина чувствовала беспричинную печаль, такую же, как в студии отца, глядя на изображения Грейс, которые не хотела видеть. Она чувствовала себя обманутой из-за прошлого, которое было возможно, но так и не наступило. Лина хотела бы написать другую историю, и на миг ей показалось, что она так и сделала.

Вторник

Лина и Гаррисон с серыми, помятыми лицами сидели, ссутулившись, в своих привычных креслах. За прошедшие семьдесят два часа ни один из них не спал больше трех часов подряд. Иск о возмещении ущерба – все сто двенадцать страниц – лежал на столе Дэна.

Вошли Дэн и Дрессер, оба они хихикали, как будто один из них только что рассказал другому особенно остроумный анекдот. Дрессер был в непривычной им повседневной одежде – на нем была бледно-розовая рубашка на пуговицах, заправленная в жесткие темно-синие джинсы, и в этом наряде он казался меньше ростом и почему-то менее значительным. Дэн подошел к своему столу, а Дрессер уселся в кресло рядом с Линой. Помощник Дрессера, тоже в джинсах, вошел последним, закрыл дверь и присел на краешек стула у окна. Лина так и не знала, как его зовут.

– Боюсь, Джаспер запоздает, – сказала Лина. – Джаспер Баттл, истец. Он только что позвонил мне и сказал, что застрял в транспорте, какие-то проблемы в метро, но он уже в нескольких кварталах отсюда.

– Ничего страшного, – сказал Дэн. – Это дает мне время сказать вам обоим: молодцы. – Он погладил портфель, будто это была собачка. – Вы много работали, и это заметно. Отличный результат.

– Согласен, – сказал Дрессер.

Движение снаружи отвлекло внимание Лины от Дрессера. За окном показался мойщик стекол, подтягивавший свою серую алюминиевую люльку к виду Манхэттена, к виду, которого Дэн с таким трудом добился. Мойщик парил в воздухе: стеклоочиститель, каска, небо.

– Я особенно рад, что нам удалось найти потомка Джозефины Белл, – продолжал Дэн. – Я как раз читал о ней в «Таймс»… Рон, вы видели эту статью? Насколько я понимаю, Фонд Стэнмора подает иск против галереи. Для нас это все большая реклама. Джозефина Белл станет самой известной рабыней с тех пор… с… в общем, станет знаменитой! Независимо от того, чем кончится весь этот спор об авторстве. Поразительный спор. Фантастический. – Пока Дэн говорил, Дрессер поерзал на стуле, на мгновение задумался, прокашлялся и открыл рот, готовясь произнести речь.

В этот момент дверь открылась, и в комнату просунулась голова Мэри.

– Извините, что прерываю. Джаспер Баттл здесь.

Джаспер нарядился в костюм, хотя Лина его об этом не просила. Рукава и брюки были коротковаты, и это делало его похожим на подростка. Его лицо порозовело, а виски увлажнились от бега через весь город, чтобы успеть на встречу. Остановившись в дверях, он кивнул собравшимся и смущенно улыбнулся, ища глазами Лину, потом увидел ее, и улыбка стала еще шире. Он шагнул в комнату.

– Джаспер, входи, – сказала Лина и встала, чтобы поздороваться. Остальные тоже встали, когда он вошел, послышался шорох распрямляющихся штанин, треск сгибающихся коленных суставов, скрип освобождаемых стульев, а затем настала полная тишина.

– Это Джаспер Баттл, пра-пра-пра-правнук Джозефины Белл, – сказала Лина. Никто не произнес ни слова. Гаррисон, Дэн и Дрессер уставились на Джаспера, который улыбнулся им в ответ с некоторым замешательством.

– Приятно познакомиться, – сказал Джаспер.

Лина взглянула на Дэна. Его лицо было мрачным, как у человека, который подозревает, что безупречность его послужного списка под вопросом.

– Мистер Баттл, – сказал Дэн, протягивая руку. – Очень приятно с вами познакомиться. Спасибо, что пришли, но нам нужно кое-что обдумать. – Он взглянул на Дрессера. – Я не уверен, что вы подходите для судебного процесса.

– Он прямой потомок Джозефины Белл, – сказала Лина. – Я все проверила по архивным документам.

– Мистер Баттл… – начал было Дэн.

– Пожалуйста, зовите меня Джаспером.

– Джаспер. У вас слишком белая кожа. Что тут говорить? Мы не можем допустить, чтобы белый стал ведущим истцом, требуя возмещения ущерба для потомков афроамериканских рабов! Мне все равно, чей вы потомок! – Лина почти явственно видела, как у Дэна поднимается давление, как под голубой рубашкой бешено колотится его увеличенное сердце. – У вас еще и пирсинг? И татуировки? Нет, так дело не пойдет.

Лицо Джаспера, до этого момента дружелюбное, посуровело.

– Я… – начал он, но Гаррисон перебил его.

– Я согласен с Дэном, – сказал он, засунув руки в карманы и опустив подбородок. – Это просто не сработает. – Гаррисон медленно покачал головой.

– Друзья, друзья… – Дрессер поднял руку в универсальном жесте «стоп». Лина поняла, что ошиблась насчет джинсов; несмотря на одежду, Дрессер, безусловно, был здесь главным. – Пожалуйста, давайте все сядем. Независимо от цвета кожи мистера Баттла и от того, подходит ли он для наших целей, боюсь, мне придется временно прекратить нашу работу по иску о возмещении ущерба.

– То есть как? – Дэн тяжело опустился в кресло.

– К сожалению, я не могу вдаваться в подробности. Увы, некоторые высокопоставленные правительственные чиновники по обе стороны политического и расового барьера выказали… беспокойство по поводу того, что фирма «Дрессер Тек» связана с судебным иском такого типа. Я понимаю, что со стороны федеральных властей извинений за рабство не последует. Не в ближайшее время. Это лишит нас возможности оказать давление на коррумпированных ответчиков и красиво завершить тяжбу с государством. И «Дрессер Тек» останется на мели. Я ведь не могу подать в суд на своего главного клиента, правда? Мне очень жаль, но это все, что я могу сказать. Я думал, что у нас есть хоть какая-то лазейка, хоть какой-то рычаг давления там, где он нам понадобится. Но это было… чересчур оптимистично.

Лина взглянула на Дэна, который с тревогой наблюдал за Дрессером.

– Нам нужно подождать, – продолжал Дрессер. – Будем ждать своего часа. Мы вернемся к нему, когда обстоятельства в Вашингтоне станут более благоприятными для идеи компенсации. Когда мои личные деловые интересы не будут так сильно затронуты. Я не позволю спустить это дело на тормозах, обещаю, но не могу сказать, когда мы к нему вернемся. Это может занять некоторое время.

Дверь кабинета хлопнула, и Лина поняла, что Джаспер уже вышел из комнаты. Она выбежала в холл и увидела его удаляющуюся спину.

– Джаспер, – позвала Лина. Джаспер остановился и обернулся, и они оказались лицом к лицу в коридоре, покрытом серым ковролином, – пустом, но наполненном приглушенным стрекотом и непрерывным электронным писком телефонов. Между ними лежала полоса холодного света; потом открылась дверь конференц-зала, и из нее высыпали участники собрания в костюмах цвета хаки и кардиганах. Когда они ушли, Джаспера уже не было.

Лина скользнула обратно в кабинет Дэна и села в свое кресло, крепко упершись ногами в пол и вцепившись руками в подлокотники.

Помощник Дрессера громко прошептал: «Рон», приподнял брови и постучал по своим часам.

– Сейчас, – сказал Дрессер, взглянув на помощника. – Мне нужно на самолет, но я хотел лично приехать и поблагодарить вас за вашу трудную работу. Я принимал это дело очень близко к сердцу. Я благодарен вам всем за вашу преданность делу. Дэн, мы скоро снова поговорим, без сомнения.

Дрессер и его помощник поднялись. Дэн и Гаррисон вскочили, чтобы проводить их, но Дрессер подошел к Лине. Она не встала, и он пристально посмотрел на нее сверху вниз.

– Лина, мне было очень приятно работать с вами. Если вам когда-нибудь понадобится работа, пожалуйста, позвоните мне. – Он протянул ей визитку. – Мне нужны люди, преданные своему делу. Люди, которые верят в то, что делают. Это большая редкость в нашем мире.

Лина молча взяла карточку. Краем глаза она заметила, что Гаррисон скривился, пытаясь скрыть зависть.

Дэн выпроводил Дрессера из комнаты, а затем вернулся, упал в мягкое кресло за письменным столом и со свистом выдохнул.

– Мне очень жаль, что это дело закрыто, – сказал он, поворачиваясь к своим старинным юридическим книгам. Его лицо смягчилось, и на какое-то мгновение Лина увидела молодого Дэна, пристально вглядывающегося в корешки американских судебных тяжб. Тени под глазами смягчились, морщины вокруг рта разгладились, прическа показалась менее демонстративной – как у человека, которому все равно, как он выглядит, который думает только о справедливости и несправедливости, о ходе истории, о делах, которыми нужно гордиться, о делах, которых нужно стыдиться. Дэн развернул кресло, придвинулся вплотную к столу, его лицо вытянулось под ярким светом лампы, и он снова стал Дэниелом Дж. Олифантом Третьим, партнером «Клифтон и Харп»: усталым, торопливым и раздраженным.

– Но ничего не поделать, – сказал Дэн. – А у меня тут скопилось до хрена других дел. Просто до хрена. И, честно говоря, это дело о компенсации было трудным для партнеров. Дэйв не думает, что нам сейчас нужно что-то подобное. Есть более простые способы достичь расового равенства – похоже, что в этом году мы принимаем Джо.

– Джо Клейна из отдела слияний и поглощений? – спросил Гаррисон. Лина не знала Джо Клейна, но знала, что он был чернокожим.

– Да, Джо Клейна. – Дэн кивнул. – Я, наверное, не должен был этого говорить, еще не было окончательного голосования, но он работает как лошадь. У него вся жизнь – работа. Это не для галочки, поверьте мне. Он заслужил партнерство. Он этого добился. Так что у нас будет три чернокожих партнера, а это один из лучших показателей в городе. – Дэн говорил быстро, просматривая какие-то бумаги на своем столе, не глядя ни на Лину, ни на Гаррисона. Лина знала, что он не должен был сообщать им такую новость, казалось, она вырвалась у Дэна непроизвольно.

– И еще, Гаррисон, твое имя сейчас обсуждают по делу белых воротничков. Что-то связанное с Дейвом.

– Дейв? Управляющий партнер Дейв? – быстро и нетерпеливо спросил Гаррисон.

– Единственный и неповторимый. Веди себя как можно лучше. Если произведешь на него впечатление, то далеко пойдешь. А теперь возвращайся в свой кабинет. Я уверен, что его секретарша скоро тебе позвонит.

Гаррисон ушел, бросив Лине полуулыбку и приподняв брови; он выглядел довольным, но ошеломленным, как человек, которому только что дали то, о чем он просил, но теперь он не уверен, что действительно этого хочет.

Лина понимала, что ей тоже пора уходить. Не было никаких причин оставаться здесь. Но неужели дело закончится прямо сейчас, когда слишком сладкий запах одеколона Дрессера все еще висит в воздухе, а со стенки на нее таращится фотография не меняющих возраста, ухмыляющихся близнецов Дэна?

Мойщик окон висел прямо за столом Дэна. Его руки были в постоянном движении: круг, круг, вниз, круг, круг, вниз. Он казался совершенно спокойным, более спокойным, чем любой из них, более уверенным в себе и в правильности своей задачи, в ее полезности. Он находился на высоте тридцати четырех этажей над твердой бетонной планетой.

– Ты читал то, что я нашла? – спросила Лина. – Видел?

– Да, хорошая работа, Лина. Возможно, немного больше деталей, чем нужно для первоначального брифа, но заготовка хорошая. Из тебя вышел бы отличный частный детектив. Я это учту. Ты как собака с костью.

В другой день Лина сказала бы спасибо. Или засмеялась бы.

Но сейчас она ничего не сказала.

Она подумала о Дэне, сидящем в этом кабинете и созерцающем центр города, Брайант-парк и библиотеку, а если бы он прислонился щекой к стеклу, то увидел бы поднимающиеся ввысь просторы Нижнего Манхэттена, Уолл-стрит и – когда-то в прошлом – башни-близнецы. Из этих окон видна лучшая часть Нью-Йорка. Дэн проводил дни и ночи в этом стеклянном пространстве: его жена и дети – за стеклом, его старинные книги – за стеклом. Все, что он видел, было за стеклом, но он не знал, что может быть иначе.

Дрессер что-то говорил ей о трудных дорогах. И вот теперь наконец Лина все поняла. Ее дорога не здесь. Она не знала где, но точно не в «Клифтон и Харп».

Лина встала. Дэн опустил голову, перелистывая страницы. Голубая жилка на его шее слабо пульсировала. Он ничего не сказал, когда Лина вышла.

Вернувшись к своему столу, Лина открыла дело о компенсации на странице тридцать четыре. Она перечитала то, что там было написано:

«Согласно историческим записям, Джозефина Белл родила мальчика Джозефа 28 августа 1848 года в Белл-Крике в Линнхерсте, штат Вирджиния. До четырех лет Джозеф жил в соседнем доме у судьи Стэнмора, крупнейшего довоенного производителя табака в округе Шарлотта, штат Вирджиния. В 1852 году Джозефина Белл сбежала из Белл-Крика и вскоре умерла в Филадельфии, штат Пенсильвания.

Мистер Калеб Харпер, знакомый мисс Белл, купил Джозефа в начале 1853 года у мистера Стэнмора. Затем Калеб Харпер привез Джозефа к своему младшему брату Джеку Харперу из Стэнтона, штат Вирджиния, бездетному вдовцу. В марте 1853 года Джек и Джозеф Харпер переехали из Вирджинии на новые орегонские земли, где поселились на территории сегодняшнего города Худ-Ривер, штат Орегон, и выращивали скот и пшеницу на ферме площадью 110 акров.

Хотя Калеб Харпер родился и вырос в Вирджинии, военные архивы свидетельствуют, что во время Гражданской войны он воевал на стороне Союзной армии. Он погиб в 1862 году в Энтитемском сражении.

В 1866 году Джек Харпер официально усыновил Джозефа. Джозеф Харпер женился на Мариэтте Симпсон в 1876 году. Мариэтта родила двоих детей: дочь Доротею (1880) и сына Калеба (1883). Джек Харпер больше не женился; он умер в 1903 году, оставив после себя приемного сына Джозефа и двух внуков.

Джозеф Харпер оставался на семейной ферме до самой своей смерти в 1921 году.

Доротея Харпер вышла замуж за Эдварда Шипли в 1900 году и родила ему пятерых детей. Они остались в Орегоне на семейной ферме Харперов, увеличив ее размеры и расширив производство, включив в него лен и яблоки. Шипли стали хорошо известны как пионеры в области разведения привитых плодовых деревьев, и сегодня Шипли-Гроверс остается одним из крупнейших яблоневых садов в штате Орегон.

Калеб Харпер женился на Аманде Маккрей в 1904 году и имел троих детей. Семья переехала в Нью-Йорк, штат Нью-Йорк, где Калеб стал машинистом поезда и жил до своей смерти в 1947 году.

Из данных переписи населения 1900 года следует, что Доротея Шипли считала себя афроамериканкой, а Калеб Харпер – белым. В это время семья разделилась по расовому признаку, и, судя по всему, ветви Шипли и Харперов не поддерживали контактов.

Доротея Шипли, урожденная Харпер, и Калеб Харпер имели шестерых переживших их детей, у которых были дети, а у этих детей, в свою очередь, тоже были дети, которые сегодня проживают в пяти разных штатах и двух зарубежных странах.

Хотя Джозефина Белл умерла в 1852 году в возрасте семнадцати лет, ее потомки живут и по сей день. Ее пра-пра-пра-правнук, Джаспер Баттл, музыкант, в настоящее время проживает в Нью-Йорке.

Мистер Баттл является ведущим истцом в этом коллективном иске, требующем возмещения исторического ущерба от институционального рабства в Соединенных Штатах Америки».

Лина захлопнула папку. Она вышла из кабинета, прошла мимо Шерри, мимо всех этих кабинок с полузакрытыми дверями, мимо лифта и поднялась на шесть лестничных пролетов, пока не добралась до кабинета Дэна.

Выйдя из лифта, Лина остановилась, чтобы перевести дух. Затем она распахнула дверь.

– Дэн, мне нужно с тобой поговорить.

Дэн медленно поднял глаза от бумаг на столе.

– А, Лина. Что?

– Я ухожу, – сказала она и почувствовала легкий, приятный трепет.

– Что-что?

– Я увольняюсь. Немедленно. – Опять она торопится.

– Хм… – Дэн нахмурился. – Но почему же?

Хотя Лина и предвидела этот вопрос, она не знала, как на него ответить.

– Я… я… я больше не могу заниматься этой работой. Я не хочу этого делать. «Клифтон» не для меня.

Эти слова пролетели по просторному ковру Дэна и приземлились на полированную поверхность его письменного стола, более весомые, чем любой бриф, более верные, чем любой закон.

– Ха. Когда-то я тоже так думал. – Дэн откинул голову назад. Его глаза устремились к потолку, потом он опустил взгляд. – Что ж, ладно, иди. – Он махнул на нее рукой. – И проверь, все ли свое время ты учла. Мы решили выставить Дрессеру повременной счет за всю нашу работу. Без этой чепухи про непредвиденные обстоятельства.

– Хорошо, – сказала Лина. – Так и сделаю. – Она ожидала какой-нибудь драмы, криков, убедительных аргументов или, по меньшей мере, объятий, но Дэн неподвижно сидел за своим огромным письменным столом, и Лина не стала подходить ближе. – Пока, Дэн, – сказала она.

Дэн устало улыбнулся; его книжные полки с климат-контролем качнулись с каким-то звуком, похожим на вздох.

– До свидания, Лина.

Лина вернулась в свой кабинет. Шерри стояла чуть в стороне от своей кабинки.

– Я слышала, что ты уволилась! – сказала Шерри, чувствуя головокружение от сплетен.

– Уже? Но это случилось только что.

– Ну, а Мэри на что? – Шерри пожала плечами, и ее шея на мгновение исчезла в путанице кудрей. – Но послушай, что ты здесь делаешь? Сейчас явится охрана, так что… быстрее, чем я могу помочь? – Лина еще не видела, чтобы Шерри так стремилась помочь ей.

– Охрана?

– «Клифтон» не любит, когда люди слоняются без дела. Никаких долгих прощаний. Слишком много возможностей для саботажа. – Шерри подчеркнула последнее слово, как будто это был фильм о Бонде и Лине-перебежчице.

Лина протянула Шерри свой экземпляр брифа с дополнительными документами, которые она обнаружила в поисках Джозефины Белл.

– Мне нужны три экземпляра этого письма. В трех отдельных конвертах, – сказала Лина.

– Без проблем. – Шерри подмигнула ей. – Знаешь, я всегда считала, что «Клифтон» не для тебя.

Лина оглядела коридор в поисках приближающихся охранников, но увидела лишь какую-то блудную студентку юридического факультета, безуспешно пытающуюся отправить факс. Она услышала, как девушка выругалась себе под нос. Лина закрыла дверь кабинета, взяла телефон и набрала номер архива Белл-Центра.

– Нора, – сказала она. – Это Лина Спэрроу. Надеюсь, мы можем поговорить о Фонде Стэнмора?

Шерри вернулась с копиями документов и помогла Лине собрать вещи. Их было не так уж много – маленькая картина Оскара, снежный шар, фотография родителей, запасная пара колготок. Величественная, как статуя, Мередит прошла мимо открытой двери кабинета Лины и остановилась, вытаращив глаза.

– Так ты уходишь? – воскликнула Меридит и обняла Лину на прощание с такой искренностью, которая заставила задуматься, не ошибалась ли Лина все это время в ней. Возможно, они все-таки могли бы подружиться, и Лина почувствовала легкий укол сожаления.

– Мы будем скучать по тебе, Лина, – сказала Мередит, но Лина только улыбнулась и взяла свою картонную коробку, такую маленькую, что ее можно было унести под мышкой. Лина уверенно зашагала по длинному коридору в сторону лифта, задержавшись только у офиса своего корпоративного партнера, который любил слушать громкую регги-музыку на своем музыкальном центре. Барабаны, песня «Stir it up, little darling» за полуоткрытой дверью. Лина на мгновение прислушалась, мельком увидела лысую, покачивающуюся в такт голову и продолжила свой путь.

В лифте Лина выдохнула, избавляясь от искусственного офисного воздуха и света, и поехала вниз, в сверкающий вестибюль из черного мрамора и хрома, к тротуару, к людям, к солнечному свету и смогу, к гудящим машинам. На углу, с визгом затормозив, остановился автобус, и Лина ускорила шаг, чтобы успеть на него.

Через тридцать минут Лина стояла в другом здании, увитом плющом и гудящем голосами спешащих студентов, со стенами, увешанными объявлениями о сдаче экзаменов, консультациях и продающихся книгах. Побродив по лабиринту узких, людных коридоров, Лина наконец нашла нужную дверь: «Портер Р. Скейлз, Стерлинг Дж. Хоукс, профессора истории искусств». Согласно сайту, посвященному курсу «Современная американская живопись», который Скейлз вел в этом семестре в Колумбийском университете, профессор регулярно проводил здесь открытые консультации. Лина постучала.

– Одну минуту, – послышался голос Портера, потом шелест бумаг, кашель, и наконец дверь открылась.

– Лина! Как я рад вас видеть. Я даже удивился, что кто-то стучит в мою дверь. Никто не приходит в рабочее время. Я имею в виду, ни одного студента. Неужели я так ясно выражаюсь на лекциях? Или им просто все равно?

– Абсолютно ясно, не сомневаюсь, – сказала Лина.

– Входите, пожалуйста, – сказал Портер, и Лина вошла в его кабинет, маленький и захламленный, но с прекрасным видом на кампус – изумрудно-зеленые трапеции, окаймленные прямыми дорожками, по которым студенты двигались целеустремленно и размеренно, как рабочие муравьи.

– Я на минуту, – сказала Лина. – Просто хочу отдать вам это. – Она протянула ему пакет с копиями документов. – То, что я обнаружила во время поисков Джозефины Белл. Художницей была Джозефина, а не Лу Энн. Документы подтверждают это.

Лина замолчала. Ее сердце билось очень быстро.

– Я записала вам номер телефона Норы Льюис, архивариуса из Белл-Центра. Она согласилась поговорить с вами. Фонд Стэнмора ведет нечестную игру. Их адвокаты уничтожают улики. Нора расскажет вам все подробности.

Портер взял у Лины бумаги и растерянно посмотрел на них.

– Но почему вы отдаете это мне?

– Я уволилась с работы. И дело о возмещении ущерба приостановлено, – быстро сказала Лина, не вдаваясь в дальнейшие объяснения. – Но, Портер, я хочу, чтобы вы написали о Джозефине Белл. Рассказали ее историю. Я хочу, чтобы ей воздали должное за то, что она сделала. Пожалуйста. Нельзя, чтобы она исчезла просто так.

Портер не ответил. А потом его лицо расплылось в широкой улыбке понимания и благодарности.

– Конечно. Конечно, я расскажу ее историю. Это очень важно, Лина.

– Надеюсь, что так.

– Знаете, я давно хотел написать о ней. С тех пор, как все это началось. Может быть, книгу. Давненько я не писал книг. Назову ее «Забытая рабыня» или, может быть, «Отверженный гений». Как-нибудь так. – Портер прищурился и задумчиво вздернул подбородок.

Лина ответила не сразу. Она обвела взглядом кабинет Портера, посмотрела на висевшие на стене репродукции: «Лотти», «Белл-Крик на рассвете», а рядом еще одна знакомая картинка – карандашный рисунок размером не больше яблока, изображающий молодого Портера, лохматого и улыбающегося, с именем в углу: Грейс Дженни Спэрроу.

– А может быть, просто: «Джозефина Белл. Художница»? – предложила Лина.

– Да-да. – Портер энергично закивал. – Конечно, вы правы. Это гораздо лучше.

У двери Портер остановился, глядя куда-то в сторону, засунув руки в карманы, и Лина вспомнила их последнюю встречу под неоновой вывеской. Влечение, которое она испытывала к нему той ночью, прошло, и Лина шагнула вперед и обняла его с глубокой, искренней, платонической любовью.

– Спасибо, Портер, – сказала она. – Я так рада, что мы можем быть друзьями.

Пересекая кампус, Лина набрала номер Джаспера, который теперь знала наизусть.

После бесконечного количества гудков он взял трубку, его голос был бесстрастным.

– Привет, Лина.

– Джаспер, не вешай трубку!

– Чего ты хочешь?

– Хочу извиниться.

– Зачем ты меня так подставила? Я чувствовал себя полным идиотом. «Слишком белая кожа». Господи, это же надо.

– Послушай, я уволилась.

– Шутишь? Из-за этого?

– И да, и нет, – ответила Лина. – Я тебе сейчас все расскажу. Ты где?

Джаспер ответил не сразу. В ней тут же включилась тревожная кнопка паники. Что, если он больше не хочет иметь с ней ничего общего?

– Извини, Джаспер, – сказала Лина. – Я правда хочу увидеть тебя снова. Я не хочу, чтобы это был конец наших отношений.

Последовала пауза безудержной надежды, и Лина позволила своему разуму и сердцу успокоиться лишь на миг, чтобы дождаться ответа Джаспера.

– Я тоже не хочу, – сказал он.

Лина остановилась, и что-то в ней затихло. Утренняя суматоха, беспокойство из-за ухода с работы – все это бесшумно исчезло.

– Мы можем где-нибудь встретиться? – спросила она.

Джаспер колебался.

– Я с радостью, Лина, но не уверен, что у меня есть время.

Он ехал на центральный вокзал, чтобы отправиться на пару дней к матери, чтобы поговорить о Джозефине Белл и своем отце.

– Нам есть что обдумать, – сказал Джаспер.

– А у меня для вас есть кое-какие документы, – ответила Лина, довольная тем, что наконец-то сможет ему помочь. – Из дела о возмещении ущерба. Вам с мамой они понадобятся – на их основании вы сможете претендовать на работы Белл. – Она чувствовала сильную потребность закончить то, что начала всего несколько часов назад в кабинете Дэна; это было похоже на зуд, почти на боль.

– Лина, почему я не могу тебе отказать? – Джаспер рассмеялся. Они договорились встретиться у вокзальных часов через двадцать минут, в десять, если Лина найдет такси и не будет пробок. На дорожке ее обходили студенты, сгибающиеся под тяжестью рюкзаков, но Лина не двигалась. Она стояла и вдыхала запах весны. Здесь, среди пышных газонов кампуса, качество воздуха казалось совершенно иным, лучше, чем на тротуарах, в метро или корпоративных юридических фирмах. Ее внимание было захвачено этим зеленым пространством, и она с благоговейным трепетом наблюдала, как молодой человек с искусной грацией и точностью взмыл в воздух и поймал желтую летающую тарелку.

Лина приехала на вокзал первой и уселась на пол рядом с высокими четырехгранными часами, прислонившись спиной к стене киоска. Каменный пол был холодным, и Лина плотнее закуталась в кардиган. Центральный вокзал всегда казался ей абсолютным центром вселенной, а сводчатый потолок, выкрашенный в неземной синий цвет, с планетами и звездами на аккуратных орбитах, размечающих небо, казалось, подтверждал ее теорию и вообще веру в то, что именно здесь в пляске судьбы, фортуны и науки пересекаются все пути, именно здесь формируются новые звезды. Здесь, если хватит терпения, можно повстречаться со всеми – конечно, не с каждым человеком на планете, но со всеми, кто для вас важен или может стать важным, вы или встретитесь взглядами, или пройдете мимо друг друга, так и не узнав, что случай свел вас так близко. Лине нравилось это ощущение возможности. Здесь открываешь для себя человечество – так много лиц, приходящих и уходящих, совершенно отдельных, самодостаточных, но все они зависят от высших сил – расписания и погоды; случайные взгляды, прикосновения, спотыкания, потери и находки. Может быть, в этом зале сейчас находится мужчина, за которого она выйдет замуж. Или ее новая соседка по комнате. Или тот, кто купил у Оскара портрет «Хватит» и теперь каждый день смотрит на изображение ее матери. Или жена и дети Дэна, спешащие на выходные домой. Или отец с Натали. Или даже сама Грейс, продолжающая путешествие, начавшееся задолго до рождения Лины и не имевшее к ней никакого отношения. Может быть, по спине Грейс пробежала дрожь, и она оглянулась, точно так же, как вон та темноволосая женщина в нескольких шагах от Лины – лицо женщины было бледным и пустым, руки скрещены на груди, тело застыло в позе ожидания.

Лина увидела Джаспера раньше, чем он ее. Он двигался вниз от Сорок второй улицы мимо выставочного зала, потом вошел в холл. Свет падал на него сзади, и Лина видела лишь силуэт, но сразу узнала эти квадратные плечи, длинные ноги, гладкую голову. Джаспер был одет, как тогда в библиотеке, в руке – спортивная сумка. Лина прищурилась от яркого света и помахала рукой. Джаспер помахал ей в ответ и, прежде чем Лина успела встать, уже подошел к киоску, поставил сумку на землю и сел рядом на холодный камень.

– Привет, – сказала Лина.

– Привет.

– Хочу отдать тебе документы. Вам они могут понадобиться, если попытаетесь отстоять свои права на картины. – Она протянула папку Джасперу – библиотекарю-рок-звезде, черно-белому мужчине, почти незнакомому, но не чужому.

– Я пока не знаю, что нам делать. Поговорю об этом с мамой. Но все равно спасибо. – Он сунул папку в сумку. – Значит, ты больше не адвокат. – Он повернулся и посмотрел на Лину. – И о чем теперь думаешь?

Вопрос можно было понять по-разному и ответить на него – тоже по-разному. В данный момент Лина думала о Джозефине Белл и Джаспере и о том, как невероятно, что одна привела ее к другому. Как невероятно и чудесно, что Джаспер вообще здесь, сидит рядом с ней на холодном камне. Лина посмотрела на него, на изогнутую дугой левую бровь, на его глаза, сверкающие золотом, как ободок часов над их головами. Он ждал ответа. «И о чем теперь думаешь?»

– Точно не знаю, – ответила Лина. – Может быть, займусь иммиграционным правом. А может быть, пойду работать к мистеру Дрессеру или вообще оставлю юриспруденцию. Мне нужно немного подумать. – Всего несколько недель назад мысль о том, что у нее нет плана, что ее будущая карьера не подчинена никакому графику, была бы невозможна. Но что-то в Лине освободилось, все ее ожидания и желания изменились. Она не хотела, чтобы шестиминутные отрезки и капризы клиентов диктовали ей, как проводить часы бодрствования; она не хотела, чтобы ее жизнью управлял рассудок.

Лина смотрела на небо-потолок и думала о матери, о женщине, которая напевала бессловесную мелодию, от которой пахло перцем и сахаром, о женщине с картин Оскара, о женщине, которую любил Портер, о женщине, которая писала эти портреты, которая придумала генеалогическое древо, о женщине, которая не могла оставить дочь, но не могла и остаться.

И тут Лина вспомнила о клочке бумаги с номером, который последние три дня лежал на дне карман.

– Отец дал мне кое-что, – сказала она. – Номер телефона, по которому можно позвонить. – Она порылась в кармане и разгладила бумажку ладонью.