Текст книги "Одержимые"

Автор книги: Таня Хайтманн

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 23 страниц)

Когда Пи оказался в дверном проеме, он еще раз обернулся. Протянул Макавити оружие, за которое тот схватился с жадностью. И прежде чем убрать руку, Пи произнес:

– Выведи Адама окончательно из битвы, чтобы он не пошел за нами. А потом тут же двигай отсюда. Если хоть на миг упустишь Акинору, Адам получит то, что хочет.

Макавити яростно выругался, вытягивая руку с оружием вперед, а другой рукой хватая Акинору за воротник. На мгновение его глаза вспыхнули желанием наплевать на указания Пи и вместо этого разделаться с Адамом и Леа по всем правилам. Но он тут же опомнился и разрядил магазин в Адама, у которого не оказалось возможности убраться вместе с Леа в безопасное место.

20

Пути к бегству

Мотор коротко взревел, автомобиль дернулся вперед, но уже в следующий миг остановился, словно окончательно обессилев.

Леа в отчаянии убрала руки с руля и провела дрожащими пальцами по губам. Ей потребовалась секунда на то, чтобы собраться, затем ее пальцы снова нащупали зажигание. Мотор едва слышно заурчал, и она осторожно выжала сцепление, очень-очень осторожно, чтобы снова не пропустить нужный момент. Но вся ее сосредоточенность оказалась напрасной: автомобиль снова не послушался, а возвышающаяся впереди бетонная стена угрожающе приблизилась.

На соседнем сиденье измученно застонал Адам. Хотя выглядел он совершенно разбитым, Леа была абсолютно уверена в том, что он стонет из-за чертовой машины, а вовсе не от боли.

Адам сидел рядом с ней в полубессознательном состоянии, пачкая обтянутые телячьей кожей сиденья кровью, хлещущей ручьями. Голова его была запрокинута, из слегка приоткрытого рта вырывалось прерывистое дыхание. Волосы Адама частично слиплись на затылке, частично были всклокочены. Леа очень хотелось пригладить их.

Не все пули, одна за другой выпущенные Макавити, попали в тело Адама. Но достаточно их угодило в голову и в грудь, чтобы он рухнул без сознания.

Леа все еще вздрагивала при мысли о пережитом.

Едва отгремели выстрелы, Леа перетащила верхнюю часть туловища Адама к себе на колени и попыталась понять, насколько все серьезно. Но рана на виске очень быстро окрасила все липким красным цветом, и при виде такого количества крови ей стало плохо. Ее затошнило, она перевела взгляд на стену и принялась считать собственные вдохи и выдохи, и считала до тех пор, пока Адам наконец не пошевелился.

Нужно было убираться. Рано или поздно кто-то появится здесь, чтобы выяснить причину шума. Не задумываясь, Леа склонилась над лицом Адама и плотно прижала его губы к ране на шее, оставленной Макавити.

«Рана еще не затянулась, кровь текла – так зачем ей просто так пачкать одежду?» – пыталась успокоить она сама себя.

Она почувствовала, как Адам слабо начал пить, в том же ритме, в котором стучало ее сердце – казалось, прямо в горле. С каждым глотком по ее телу прокатывалось эхо. Ей казалось, что в ее венах шепчутся голоса, призывая кого-то по имени. Сердце удвоило усилие, обеспечив приток свежей крови к ране: желанный дар.

Леа расслабилась. Как приятно было чувствовать губы Адама у себя на артерии… Но когда она уже собиралась провалиться в манящую бархатную тьму, Адам откинул голову назад. На мгновение застыл с закрытыми глазами, словно никак не мог пробудиться ото сна. Затем с трудом встал на четвереньки, изо всех сил стараясь избегать лихорадочного взгляда Леа.

Они молча тронулись в путь по пустым коридорам, и Леа со своим вывихнутым плечом была слабой опорой Адаму, наполовину ползущему на четвереньках, наполовину – по-пластунски.

На полпути они остановились, потому что катетер в локтевом сгибе Леа превратился в жгучий шип. Она никак не могла вытащить его. От одного только взгляда на катетер, торчащий в покрасневшей руке, ей становилось дурно. Адам недовольно посмотрел на нее, словно сердился, что она тратит драгоценное время на такие мелочи. Но, в конце концов, протянул к ней дрожащую руку. Пальцы и ладонь были полностью перепачканы хлещущей кровью. И прежде чем Леа успела собраться с мыслями, он сам вынул катетер.

Каким-то образом им удалось добраться до лифта. Несмотря на слабое освещение в этом заброшенном подземном гараже, от взгляда Леа не укрылись два обмякших тела неподалеку. Должно быть, это были оба стражника Пи. Она ненадолго задумалась о том, познакомились ли эти ребята с Адамом или же мстительный шеф сам отправил их в отставку.

Приложив немало усилий, ей наконец удалось усадить Адама на переднее сиденье его автомобиля. Но вывести английскую машину со стоянки у нее никак не получалось. С застывшим лицом она вновь занялась зажиганием, крепко сжала зубы, пытаясь дозировать подачу газа таким образом, чтобы мотор не заглох снова. Почему это парням так невероятно важно, чтобы в брюхе такой аристократической машинки крылось столько лошадиных сил, что эта малышка не желает подчиняться простым смертным?

У Леа оставалась всего одна попытка – потом автомобиль неминуемо врежется носом в стену. Если бы она поддалась отчаянию, то с удовольствием пустила бы все на самотек. Так и надо будет этому строптивому автомобилю – пусть заработает парочку шрамов. Впрочем, мало толку от езды на побитом роскошном автомобиле, когда рядом с тобой сидит окровавленная жертва перестрелки.

Миллиметр за миллиметром Леа поднимала ногу, пока наконец не ощутила сопротивление и смогла осторожно нажать на газ. На этот раз послышалось сытое урчание, и автомобиль скользнул назад.

Машина двинулась к выходу, причем Леа с трудом удавалось ее вести. Перед платформой, ведущей к выезду, мотор заглох еще трижды, и каждый раз Адам принимался тихо чертыхаться, потому что ему никак не удавалось удержать голову ровно, чтобы она то и дело не клонилась на грудь. Леа тоже внутренне принималась стонать, и трижды перекрестилась, когда подземный гараж, а с ним и институт, наконец остались позади.

– Как ты себя чувствуешь? – спросила Леа, когда красный свет светофора заставил их остановиться. Стояло раннее утро, перекресток в это время был безлюден и в неярком сумеречном свете казался призрачным.

Вместо ответа Адам проворчал что-то успокаивающее и провел языком по пересохшим губам. Она невольно вспомнила о том, что менее часа назад эти губы пили ее кровь. Она вздрогнула от ужаса, вместе с тем ощущая странный прилив гордости.

Когда светофор переключился на зеленый, Леа удалось заставить автомобиль зарычать и неровно сдвинуться с места.

– На верхних передачах мне немного трудно, – принялась оправдываться девушка, глядя прямо перед собой на дорогу. Тем не менее, она догадалась, что Адам измученно скривился. – Старая развалюха, – в отчаянии прошептала она. – Никакого комфорта во время езды, сплошной выпендреж.

Краем глаза она увидела, что рука Адама пытается включить CD-проигрыватель. В следующий миг из колонок послышалась музыка, и Адам тут же сделал ее громче. Леа не была уверена, зачем он это сделал – для того чтобы заглушить ее возмущения или же жалобный рев мотора. Но музыка уже заняла ее мысли, постепенно стирая тираду ругани, готовую сорваться у нее с языка. Она сама не заметила, как ритм и мелодия увлекли ее за собой. Определить жанр ей никак не удавалось. Слишком драйвово для попсы, слишком элегантно для рока. Песня тронула ее, рассказала свою историю. Она перестала размышлять над ней и принялась просто слушать.

Когда Леа наконец сделала глубокий выдох, то испугалась: грудь опалила жаркая боль. Она и не заметила, как сильно судорога свела все мышцы ее тела. Теперь же, когда она начала расслабляться, мышцы принялись протестовать, а боль постепенно стала превращаться в теплую пульсацию. Она забралась немного глубже в комфортабельное кресло и принялась беззвучно подпевать словам песни, и когда ее губы вымолвили «тени не отбрасывают теней», ее лицо даже озарилось улыбкой.

Им удалось уйти.

Вопреки ожиданиям.

Вместе.

Леа припарковала автомобиль наполовину на посыпанной щебнем дорожке, наполовину – на заросшем газоне. Вынула ключ, еще раз откинулась на спинку мягкого сиденья и закрыла глаза. Рядом слышалось ровное дыхание Адама. Он откинул спинку своего сиденья до упора и теперь, скрючившись, спал, укрывшись одеялом. Всего пару часов назад он категорически отказывался прилечь на заднее сиденье, чтобы немного отдохнуть. Вероятно, он – несмотря на свое, не внушавшее особых надежд, состояние – всерьез надеялся все-таки вырвать руль из рук Леа. Ее водительские навыки тем временем становились все лучше и лучше. А он, даже не похвалив ее элегантный стиль вождения, ускользнул в царство снов.

Они сделали промежуточную остановку у отеля, чтобы забрать кошку и пожитки Леа. Меган нигде не было видно, но Адам не стал распространяться на эту тему, а Леа не чувствовала особого желания разбираться в причинах ее исчезновения. Может быть, Меган спряталась от стыда, потому что вопреки полученным указаниям выпустила Леа из виду. Или Адам уволил ее.

Адам засунул шею и дрожащую спину под кран и стоял так до тех пор, пока не смыл с себя большую часть крови. То, что осталось, он вытер и без того уже испорченной рубашкой. Затем влез в одну из серых пижамных рубах, принадлежавших Леа. В ее джинсы ему пришлось в буквальном смысле слова себя запихивать. При виде того, что получилось в итоге, Леа задумчиво улыбнулась: узкие брючины очень сексуально выглядели вместе с высокими каблуками, которые она начала носить после бала в доме Пи. Теперь длинные брюки красиво облегали ноги Адама. Его узкие бедра, а его зад в этих джинсах… Все неприятности внезапно были забыты.

Адам отнесся ко всему со стоическим спокойствием. Он даже не дал себе труда поинтересоваться целью путешествия, когда Леа уверенно направила автомобиль на север. Вместо этого он, казалось, медитировал в поисках внутреннего источника силы, который помог бы ему безропотно выносить боль и ускорил бы процесс восстановления.

Во время этой не богатой событиями поездки Леа сама удивлялась той легкости, с которой она пустилась в бега. Очевидно, лавина катастроф, обрушившихся на нее за последние два дня, настолько притупила все ощущения, что она, в конце концов, просто переключилась в режим выживания. Что ж, так оно и лучше. Этот счет она с удовольствием оплатит позже, когда они с Адамом будут в безопасности. Лучше всего тогда, когда он оправится настолько, что сможет окружить ее всяческой заботой.

Когда город и даже пригород остались позади, а Адам погрузился в глубокий сон, Леа при каждом удобном случае начинала любоваться его лицом, выражение на котором колебалось между расслабленностью и мягкими следами сновидений. Она вытянула руку и коснулась его пальцев, сжимавших краешек одеяла. Она чувствовала себя свободной, и это погружало ее в какую-то безумную эйфорию. Спустя несколько часов это чувство переросло в приятное спокойствие, сопровождавшее ее и теперь, когда она выбралась из автомобиля и двинулась по усыпанной гравием дорожке к развилке. Всего в нескольких шагах от нее находилась деревянная хижина, которую ее родители купили, когда были совсем молоды и влюблены друг в друга.

Ребенком Леа провела здесь несколько чудесных летних каникул – дней, заполненных катанием на лодке, собиранием цветов и бесконечными походами. Ее мать носила шикарные капри, пересаживала на веранде цветы и непрерывно курила, а отец тем временем лежал в старом-престаром шезлонге и листал журналы о рыбалке. После смерти матери они несколько раз приезжали сюда с отцом; но только для двоих, чьи сердца были переполнены печалью, это место уже потеряло свою магическую привлекательность. Оно только отчетливее очертило для них то бледное подобие жизни, которую они оба вели.

Хотя отец за эти годы наведывался в домик только эпизодически, чтобы проверить, все ли в порядке, внутри все имело жилой вид. Конечно, деревянные половицы нужно было покрасить, а кровля почти полностью заросла мхом. Но на первый взгляд Леа не обнаружила ничего, что свидетельствовало о запустении и могло помешать провести уютный вечер у камина. Она перевела взгляд на озеро и по узенькой тропке стала пускаться к берегу. Смеркалось, от воды тянуло прохладой, поэтому она, чтобы не замерзнуть, обхватила себя руками. Волны мягко бились о галечный берег, поросший камышом.

Стоя так, на берегу озера она ощутила опустошенность, которую гнала от себя с тех пор, как Адам упал, пронзенный пулями. В уголках глаз собрались слезы и потекли по щекам. Сквозь соленую пелену она смотрела на синюю гладь воды, сливавшуюся в надвигающейся темноте с зеленью леса. Игра красок захватила Леа, подарив неожиданный миг душевного спокойствия. Когда Адам бесшумно встал рядом с ней, она даже не вздрогнула.

Она незаметно следила за ним краешком глаза, заметила гусиную кожу на его незащищенных рукавами руках, увидела темные, набрякшие пятна там, куда попали пули Макавити. Ладони он засунул в карманы джинсов, причем Леа, лукаво улыбнувшись, задалась вопросом, каким образом ему это удалось. На его лице читалась усталость, и он едва заметно покачивался, глядя на озеро.

Так они стояли некоторое время, наблюдая за танцем, затеянным над водой первыми комарами, а затем Леа, слегка закусив нижнюю губу, игриво поинтересовалась:

– Ну как, жива еще таратайка?

Адам опустил голову, заинтересовавшись носками собственных туфель. Тем не менее, от взгляда Леа не укрылась ухмылка на его лице. Но прежде чем она с облегчением обхватила его за шею, он недовольным голосом ответил:

– Столь великолепное произведение инженерной мысли не способен разрушить даже твой стиль вождения.

Вместо того чтобы обнять, Леа толкнула его в плечо, слегка коснувшись при этом одной из не совсем еще заживших огнестрельных ран. Адам только слегка вздрогнул.

– Ты и не пикнешь, когда в тебя станут стрелять. Но когда речь идет о твоей дурацкой машине, ты стонешь, словно тебя терзают адские муки. – Еще одна попытка вызвать какую-нибудь реакцию.

И точно: Адам тихонько засмеялся. Впрочем, он по-прежнему стоял, опустив голову, словно не хотел, чтобы она видела его мимику. Именно сейчас, когда ему никак не удавалось нацепить маску безразличия. Поскольку Леа с любопытством нагнулась вперед, он опустил голову еще ниже, и отросшие волосы закрыли его лицо.

– Дурацкая машина… – передразнил он, и голос прозвучал обиженно. – Да ты вообще радоваться должна моему поведению. Во мне осталось еще достаточно человека, чтобы посочувствовать старому автомобилю.

– Ты, наверное, имеешь в виду, «от мужчины», – съязвила Леа, наслаждаясь тем, что у Адама вновь вырвался тихий смешок. А потом закралась мысль, от которой моментально пересохло во рту, а поверхность ладошек обрела свойство повышенной влажности. – Кстати, о мужчинах: надеюсь, моему отцу не придет в голову нагрянуть со своей весенней проверкой домика именно сейчас.

– Не думаю, что тебе стоит волноваться по этому поводу, – возразил Адам по-прежнему веселым голосом. – Твой отец сейчас как одержимый трудится над статьей о регрессивных конструкциях, с которой собирается выступить на ежегодной встрече филологов. Из-за нехватки времени он питается почти исключительно морожеными суши – весьма мерзкая еда.

Леа нахмурилась.

– А ты действительно всегда действуешь очень основательно, не так ли?

Адам только слегка кивнул, лицо его при этом снова показалось из копны волос. Он стоял, закусив нижнюю губу, как будто размышлял о чем-то очень важном, что было очень сложно выразить словами. Потом она увидела, как дрогнул мускул на его щеке, и он бросил на Леа беглый взгляд.

– Большое спасибо за твою кровь, – хриплым голосом произнес он, наконец-то поворачиваясь к ней лицом. Глаза его нерешительно поблескивали, но было в них еще что-то такое, что в другом мужчине Леа немедленно определила бы как нежность.

Она замерла.

Почти забыв о маленьком пожертвовании, она, если бы это зависело только от нее, никогда о нем больше и не вспоминала бы.

– Ты, можно сказать, отпил совсем немного. – Она запнулась, чувствуя, как краска заливает щеки. – Даже и подумать трудно, что это что-то тебе дало…

– Этого никогда не бывает слишком мало и слишком много, – ответил Адам с кривой улыбкой, от которой у Леа захватило дух. Потом он обнял ее одной рукой за бедра, и они вместе пошли к машине.

А успокоительное для кошки уже давным-давно утратило свою силу, и та проснулась, жалобно мяукая себе под нос.

21

Дни на озере

В их первый вечер в рубленом доме Леа с большим трудом дотащилась до спальни, сняла запыленное покрывало с кровати, а затем уснула прямо посреди нерасстеленного белья, когда она наконец снова пришла в себя, душа ее пребывала в таком оцепенении, словно она спала в черном шаре, где не видят снов. Все чувства слиплись, как жвачка, и вместо многоголосия, обычно царившего у нее в голове, слышался только рокот. Очевидно, после событий прошедших дней у ее души болела голова, словно с похмелья. Не помогали делу ни настойчивый писк в ушах, ни разрывающееся от боли тело.

Потягиваясь, Леа услышала опасный хруст в районе шеи, а неприятное натяжение шейных сухожилий подсказало ей, что она слишком долго пролежала в одной позе. Осторожно перевернулась на спину. Хотелось пить, очень сильно хотелось пить. Она поморгала, и в неярком свете, проникавшем сквозь запыленные шторы, разглядела графин с водой и стакан, кем-то заботливо поставленный на прикроватный столик. Вот сейчас она протянет руку и нальет себе воды. Но оказалось, что в данный момент она совершенно не в состоянии сдвинуться хотя бы на миллиметр. Она подремала еще немного, пока наконец дверь не открылась и в комнату не вошел Адам, неся с собой аромат травы и мокрых листьев.

Сколько времени ни провела бы Леа в этом коматозном состоянии, этого хватило, чтобы Адам полностью восстановился: ни намека на круги под глазами, черты лица спокойны и расслаблены. Ей даже показалось, что она видит первый налет загара, а веснушки на носу и щеках придавали ему непристойно бодрый вид. В этот миг она многое отдала бы за то, чтобы его внешность хотя бы отдаленно напоминала прижившиеся в фольклоре рассказы о подобных ему существах. Однако, вполне вероятно, что этого парня не испортили бы даже налитые кровью глаза и бледная как мел кожа.

Хотя на Адаме по-прежнему были те же самые вещи, которые дала ему Леа еще в отеле, он прошел бы в этом наряде в любой клуб, где на входе стоит швейцар. «Он наверняка уже пробежался по округе и позавтракал зазевавшимся бегуном», – кровожадно подумала Леа.

Не обращая внимания на улыбку Адама, Леа натянула одеяло в цветочек до самого носа. Она придерживалась твердого убеждения, что ее лицо – сущая катастрофа, прическа – как у персидской кошки, только что выбравшейся из собственной могилы.

– Ну что, опять восстала из мертвых? – невинно поинтересовался Адам, шурша коричневым бумажным пакетом.

– Если думаешь, что можешь задеть меня своим приступом хорошего настроения, то ты ошибаешься, – прошипела Леа. Впрочем, слова ее не возымели должного эффекта, будучи заглушены одеялом.

Адам удивленно остановился, затем присел на краешек кровати и протянул ей свою добычу. Свежие, ароматные булочки. Похоже, в этой комнате все пахло свежестью – кроме нее одной.

– Я взял то, что выглядело лучше всего, – примирительно казал он.

Путем сложных махинаций ей удалось выпростать из-под одеяла голую руку, стараясь не выпускать лишнего воздуха, взгляд ее был хищно устремлен на крылья носа Адама, готовый в любой момент уловить брезгливое сморщивание. Взяла булочку и стала соскребать ногтями сахарную глазурь.

– Мне больше понравилось бы то, что лучше всего на вкус.

Едва произнеся эти слова, она рассердилась сама на себя и на свое колючее поведение. Но несправедливость этого утра была слишком тяжела, так что она даже не сделала попытки пробормотать что-то примирительное. Может быть, она и оказалась бы способна на это, если бы у нее за плечами был уик-энд в салоне красоты высшего разряда. Нахмурившись, Адам поднялся.

– Пойду, поищу спички. – И закрыл за собой двери, оставив в комнате Леа, которая охотнее всего сама себя задушила бы подушкой.

Бросив украдкой взгляд в зеркало, висевшее в небольшой ванной, она удостоверилась, что выглядит в точности настолько плохо, насколько и предполагала. Измученная и покрытая множеством следов, оставленных похитителями: подбитая бровь, шея – словно поле брани, а на бедре уродливый порез, оставленный полетом через разбитое окно спальни Надин.

После бесконечно долгого душа, по крайней мере, смягчившего сильное напряжение, и нескольких возможных процедур приукрашивания Леа по-прежнему не чувствовала себя в состоянии показаться Адаму на глаза. Она слышала, что он копошится в гостиной, в то время как она сидит на кровати и запивает булочки безвкусной водой.

Она чувствовала, что совершенно не в духе и словно выжжена. Не так, как будто пережила безумие и смертельный испуг, а как будто у нее всего лишь начался предменструальный синдром. «Интересно, у героев кино тоже так, когда на экране уже давно мелькают титры, а мир живет себе дальше?» – спрашивала она себя, а сладкая выпечка тем временем сворачивалась в животе в плотный комок. Лежат себе в постели в пижаме и громко ругают своих любимых, вместо того чтобы страстно соединяться с ними до тех пор, пока не откажут слух и зрение, окрыленные сознанием, что завтра их может уже не быть в живых? Или это только она такая ворчливая копуша, которой никогда не удастся выяснить, на каких частях тела у Адама еще есть веснушки?

Возбужденная этой идеей, Леа спрыгнула с кровати и бросилась к двери, чтобы для начала осторожно заглянуть в щелочку. Она увидела камин, в котором горел огонь, и ноги Адама в носках, притопывавшие по грубо сработанному журнальному столику.

Старый диванчик, обтянутый кордовой тканью, и сложенный из грубо обтесанного камня камин составляли сердце домика. На каминной полке стояла коллекция памятных вещей: засохшие каштановые человечки, семейные фотографии, самодельная глиняная пепельница с трещинками. Половицы отливали золотом в свете камина – в тех местах, где не были покрыты красными и коричневыми дорожками. Треск, раздававшийся в те моменты, когда языки огня охватывали сухие дрова, казался успокаивающей мелодией. Все будто приглашало ее стряхнуть тоску и войти в уютную пещерку.

«Не притворяйся, – попыталась она подзадорить сама себя. – Адам наверняка уже понял, что ты прячешься за дверью, вместо того чтобы пойти к нему и умолять о прощении и примирении».

И, словно кто-то подтолкнул ее сзади, Леа протопала к дивану, на котором уютно устроился Адам, почитывая пожелтевший рыболовный журнал. Рядом с ним, свернувшись клубочком, лежала кошка и мурлыкала.

– Разве Миноу не хочет посмотреть, что да как там, на улице? – тонким голосом спросила она, останавливаясь на безопасном расстоянии от Адама. При этом она потирала руки, словно пытаясь подавить в себе смущение.

– Она гуляла всю ночь и полдня. Теперь ей, наверное, нужно немного передохнуть, – холодно ответил тот, не отрывая, впрочем, взгляда от журнала.

Она посмотрела в окно через открытую кухонную дверь и с удивлением заметила, что уже снова опустились сумерки. С тех пор как она вчера вечером рухнула на постель, прошла целая вечность.

– Она поймала мышь и, наполовину сожрав ее, принесла мне под ноги. Вы, женщины, склонны к странным способам выражения привязанности, – заметил он затем и наконец поднял на нее взгляд. Смесь тепла и веселости, которой сверкали его глаза, прорвала плотину, и не успела она опомниться, как плюхнулась на диван и уютно устроилась у Адама под свободным бочком.

Вздохнув, он опустил журнал и обнял ее одной рукой за плечи. А потом зарылся лицом в ее волосы. Вынырнув, он отбросил их назад и нежно прижался губами к виску, словно желая ощутить взволнованный пульс. При этом он крепче сжал ее здоровое плечо и принялся поглаживать – сначала осторожно, потом отчетливо страстно, пока его пальцы наконец не скользнули под свитер и не принялись гладить спину.

Внезапно Леа ощутила теплое и томящееся тело Адама. Но – не важно, насколько сильно ей всегда хотелось воспользоваться этой манящей близостью, – в данный момент она не могла выносить его нежности. Она чувствовала себя слишком опустошенной, чтобы предаться страсти и приняться за исследование его тела. В ушах все еще гремели выстрелы, перед глазами всплывали изувеченное тело Надин и мерзкая ухмылка на лице Макавити. Воспоминания были еще слишком свежи.

Она расстроено застонала, когда ощутила, как кончик языка прошелся по ее шее, и Адам словно по команде отодвинулся. Но вместо того чтобы снова схватиться за журнал о рыбалке, как она опасалась в приступе паники, он только изучающе взглянул на нее. Затем осторожно, так, что не задел даже кошку, поднялся и направился к кухонным полкам. Вернулся с открытой бутылкой вина и двумя бокалами. Когда он снова уселся и обнял ее одной рукой, в его жесте было что-то успокоительно знакомое.

– Можем посмотреть парочку серий «Баффи – победительница вампиров», – предложила Леа, и голос ее прозвучал неожиданно жалобно. Но ей нужна была передышка, прежде чем она сможет окунуться в непривычную симпатию Адама и все вытекающие из этого последствия. – Мне срочно нужно расслабиться, просто переключиться. С «Баффи» это получается лучше всего…

Сначала Адам покосился на нее, словно искал подтверждения тому, что она не пытается его одурачить. Но затем пожал плечами.

– Как хочешь.

На протяжении вечера она позволила быстрой смене картинок обрушиться на нее, пила красное вино, при этом не напиваясь. Леа всячески избегала даже глядеть в сторону своего внутреннего мира. Она радовалась тому, что ощущает рядом Адама, не задумываясь ни о чем. Он был рядом и не пытался ни сбежать, ни отстраниться как обычно. Большего ей в данный момент и не требовалось.

Леа удивленно заморгала, когда солнечный луч пробежался по ее носу. Книга, которую она только что читала, лежала на полу со смятыми страницами. Язык прилип к нёбу. Она уснула на веранде. На миг она почувствовала укол совести, но потом потянулась и обеими руками взъерошила волосы на затылке.

Интересно, сколько она проспала? «Конечно, это совершенно не важно», – поспешно заверила она себя. Здесь можно не вести учет времени – так, как ей нравилось. Совершенно новое ощущение жизни, и она с удивлением заметила, что переключение далось на удивление легко.

Обычно – сколько она себя помнила – ее дни были целиком заполнены встречами. Еще когда она была маленькой девочкой, у нее был аккуратно заполненный план на неделю, который она крепила на холодильник магнитами в виде Пиноккио. В конце концов, уже став взрослой девушкой, она продолжала жить так, как считала правильным ее мама – чтобы привязать свою мечтательную дочку к реальности. Тому, кто очень занят, не придет в голову заводить дружбу со сказочными существами или отправляться на охоту за подвальными призраками. Но поняла это Леа только сейчас.

«Если присмотреться внимательнее, то Адам окажется не единственным, кому приходится приспосабливаться к переменам», – подумала она. К ее несказанному удивлению, мысль о свободной от напряженности повседневных забот Леа казалась не такой уж и плохой. Интересно, к чему еще приведет пребывание на озере?

Привело оно, по меньшей мере, к тому, что она дрожащими руками набрала телефонный номер своей начальницы. Запинаясь, она объяснила на удивление сдержанной женщине, что находится в другой стране и собирается пробыть там еще некоторое время.

– Это не очень неожиданно, Леа, – произнесла начальница. При этом ее голос звучал так мягко, что Леа от удивления постучала по трубке. Подобный тон предназначался исключительно для авторов, которые находились в глубоком творческом кризисе. – Этот добровольно взятый вами на себя объем работы нельзя было выдерживать вечно. Здесь у нас многие проиграли пари, потому что вы продержались намного дольше, чем предполагалось по самым лучшим раскладам. В последнее время мы начали серьезно беспокоиться о вас. Вы казались невероятно измученной и никого к себе не подпускали. Так что наслаждайтесь отпуском и побалуйте себя как следует! Книги будут выходить и без вас.

Озадаченная Леа сидела в кухне, прокручивая в голове слова начальницы. Очевидно, все были готовы к тому, что она рано или поздно падет жертвой синдрома перегорания. Что ж, что-то в этом роде и произошло, и с тех пор как она приехала на озеро, вела она себя точно в санатории: дремала, гуляла, читала…

Адам проводил большую часть времени рядом с ней, работал по дому и в саду и, казалось, не испытывал ни малейшей потребности в том, чтобы прекратить этот отпуск. Они вели разговоры о красоте озера, душевных переживаниях кошки и развитии событий в «Баффи».

Иногда Леа делала то или иное замечание, на которое Адам отвечал невнятным бормотанием или простым кивком. Тем не менее, молчаливость его стала другой: если раньше Адам делал все, чтобы держать Леа на расстоянии, то теперь между ними воцарилось взаимопонимание, слова для которого были почти не нужны. Поэтому она наслаждалась тишиной. Она все еще чувствовала себя слишком опустошенной, чтобы перевести праздную болтовню в глубокую беседу.

Похоже, Адам тоже много думал о том, что не готов еще был облечь в слова. Тем не менее, он никогда не казался огорченным или недовольным. Леа гораздо больше удивлялась тому, как легко было теперь вызвать у него довольную улыбку. Улыбка на его губах играла постоянно, словно кто-то слегка щекотал его в нужном месте. Иногда он даже поддавался на ссоры, которые у Леа – несмотря на всю ее опустошенность – с каждым разом усиливали потребность недолго думая усесться к нему на колени и прошептать на ухо что-нибудь пошлое. Больше всего ее трогало, когда он улыбался ей той своей особой улыбкой: намек в уголках губ, от которого начинали светиться глаза, – все месте это представляло собой роскошный фейерверк. В то, что причиной этой улыбки была она сама, верилось с трудом. Так они вместе наслаждались заметно удлинившимися днями, наблюдая за тем, как зелень становится все пышнее и пышнее. Весна наконец вступила в свои права, и ничто не мешало оставаться здесь и зализывать раны. Только один раз за все время Адам нарушил довольное молчание. Они как раз устроили передышку на полуразрушенной лавочке на опушке леса, когда он внезапно обратился ней. При этом голос его звучал на удивление серьезно.

– Мне стало ясно, как важно для нашего будущего, если ты поймешь, что сделал со мной демон.

Леа осторожно перевела взгляд на него и решила, что лучше сего промолчать и дать ему высказаться. Она отчетливо чувствовала, что они стоят на распутье.