Текст книги "Оборотень"

Автор книги: Таня Хайтманн

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 24 страниц)

– А ты хорошо разбираешься в этом, – сказала Мета.

Описания были точны, почти как в обвинительном акте. И она подавила желание отреагировать более едко только потому, что почувствовала себя загнанной в угол. Рахель действительно думала то, что говорила, и Мета была ей за это благодарна.

– Мета, – нежно сказала Рахель, – всегда просто судить о жизни других. Тебе не обязательно прислушиваться к моим словам – возможно, что мы еще недостаточно хорошо знаем друг друга. Но не может ли оказаться, что за пару часов, что ты провела с Давидом, он дал тебе то, на что Карл не способен в принципе? – Мета недоверчиво посмотрела на нее, и Рахель подняла руки, защищаясь. – О'кей, до сих пор у вас был только секс, но разве он не говорит о многом?

Хотя на языке и вертелось колкое замечание, Мета сдержалась и решила поговорить серьезно. На дворе уже была ночь, а по отдаленной улице, на которой жила Рахель, такси проезжали очень редко. Над крышей дома напротив виднелась полоса беззвездного неба, на подоконнике догорали свечи, которые Рахель зажгла еще перед ужином. Мета задумчиво смотрела на мягкое пламя, отражавшееся в оконном стекле.

Хотя это было ей не по вкусу, Мете пришлось признать, что Рахель права. Когда она ложилась в постель с Карлом, то совершенно точно знала, как все будет происходить. Сегодня – быстро и жестко, завтра – небольшой стриптиз, небольшая инсценировка. Настоящая нежность и готовность отдаться были забыты.

– Давид сбивает меня с толку, – неуверенно сказала она Рахель. – Его желание не вписывается в известные мне правила. Он весь отдается страсти, раскрывается навстречу желанию. Когда я с ним, то могу просто плыть по течению, не думая о том, как выгляжу. До сих пор это было мне незнакомо, и, честно говоря, я не уверена, не слишком ли для меня такая страсть. Но есть и кое-что другое… То, как он на меня смотрит.

Мета замолчала и посмотрела на Рахель. Может ли она осмелиться на это? Она уже и так рассказала о себе невероятно много. Серьезно говорить о Карле было само по себе достаточно болезненно, но признаваться в своих чувствах к Давиду казалось ей невероятно опасным. Мете хотелось, чтобы Рахель сделала что-то, что сняло бы с нее необходимость принимать решения. Но та просто сидела и терпеливо ждала, держа в руке бокал вина.

– После того как мы с Давидом закончили, мы отправились под душ. Мы были совершенно измотаны, можешь поверить. Поэтому сели рядышком на пол, и теплая вода стекала по нам, словно дождь. Хотя я наверняка выглядела ужасно – с мокрыми волосами и растекшимся макияжем, мне было совершенно все равно. Желание быть королевой красоты пропало. Я просто сидела рядом с ним, ни о чем не думая, молча. Когда позже я вытиралась, он смотрел на меня загадочным взглядом. Я с трудом выдержала это… этот интим без слов. Но с тех пор, как мы распрощались, мне чего-то не хватает. И я не имею в виду ту штуку, которая у него между ногами.

Рахель издала сухой короткий смешок, но тут же снова посерьезнела.

– Тем не менее, ты не хочешь дальнейшего развития отношений. В чем дело? Он для тебя недостаточно утонченный, чересчур молодой, слишком необразованный?

Сначала Мета хотела просто отмахнуться, но потом задумалась. В перечисленных Рахель причинах наверняка что-то было. Свяжись она с Давидом – при условии, что его это вообще интересует, – и вся ее жизнь перевернется с ног на голову. Карла удар, наверное, хватит, так он будет смеяться над своим преемником, а их общие друзья сначала отреагируют в лучшем случае с улыбкой. Но если их отношения окажутся не прихотью, а чем-то более серьезным, все очень быстро утратят чувство юмора. Мама тяжело вздохнет, у отца лицо вытянется так же, как при виде Карла. А Эмма… Черт его знает, как отреагирует на Давида ее сестра. Но все это неважно по сравнению с загадочностью, окружающей Давида, и невообразимым притяжением, которое она к нему испытывала. Мете даже начинало казаться, что она действует, руководствуясь исключительно инстинктами, а не разумом.

– При мысли о том, что я буду с Давидом, мне становится страшно. На первый взгляд он кажется обычным человеком, живущим в бедном квартале, – размышляла вслух Мета. – Но я не могу объяснить себе, каким образом он нашел меня после нашей первой ночи. То, что он вдруг появился в галерее, кажется мне все более и более странным. А все эти шрамы, эти раны!.. Я имею в виду, чем же он занимается, что с ним постоянно что-то случается?

– После того, что ты рассказала, Давид не кажется мне бойцом по натуре. Может быть, всему существует вполне понятное и простое объяснение: он занимается борьбой или работает вышибалой. А как он тебя нашел? Просто расспросил твоих коллег.

Хотя сказанное звучало разумно, Рахель нахмурилась. Вполне вероятно, что ей в голову пришли и не очень приятные объяснения.

Мгновение Мета боролась с собой, размышляя, рассказать ли о других своих наблюдениях или это будет уже слишком. Но если она не может рассказать это Рахель, то кому же еще?

– Когда мы прятались от дождя, Давид открыл дверь силой.

Рахель задумчиво кивнула, давая понять, что припоминает эту часть истории.

Мета начала нервно разглаживать свою безнадежно испорченную юбку.

– Это была довольно массивная дверь, и Давид не толкал ее, не вышибал. Один удар – и она слетела с петель.

Рахель резко выпрямилась. Взгляд ее был ясным и трезвым, словно она сидела над колонками цифр в своем кабинете.

– Что ты хочешь этим сказать? – хриплым голосом спросила она, и Мета невольно отпрянула. – Опиши точнее, что ты видела.

Мета заколебалась – внезапная настойчивость Рахель испугала ее, – но потом сказала:

– Я знаю, это прозвучит абсурдно, но лучше описать я не смогу: словно что-то вышло из руки Давида и усилило его удар. Что-то темное, похожее на тень.

Услышав эти слова, Рахель побледнела как полотно, подчеркнуто медленно поставила бокал вина на стол и замерла. Потом откинулась на подушки.

– Я даже не знаю, что сказать… – Она с трудом подбирала слова.

Мета отвернулась и провела рукой по лицу, чтобы скрыть горечь.

– Мне стыдно, что я говорю такую ерунду. Это выглядит так, словно меня устраивает любая отговорка, чтобы без зазрения совести спать с Давидом.

Когда Рахель наклонилась и взяла Мету за руку, та вздрогнула, но Рахель не отпускала.

– Мне кажется, инстинкт подсказывает тебе, что в Давиде таится нечто опасное. Если я не ошибаюсь, все это гораздо серьезнее, чем ты думаешь. Не знаю, должна ли я отговаривать тебя встречаться с ним. Все это действительно очень сложно.

Мете хотелось возразить, но потерянное выражение лица Рахель заставило ее остановиться. Ее подруга имела в виду именно то, что сказала.

Глава 15
Ритуал

Малик шел по испачканному полу вестибюля. За последние полчаса через него прошло множество ног. Швейцар постоянно потирал руки, пытаясь таким образом сбросить напряжение, которым кишел дворец. Сегодня вечером будет не просто встреча, это понятно. Что бы ни собирался объявить Хаген во время сбора, это будет иметь для стаи ощутимые последствия.

На руках Давида, когда он прошел через обшарпанную дверь, поднялись все волоски – верный признак того, что стая собралась и волнуется. На улице ему попался Бурек, но вместо того чтобы радостно приветствовать его, пес поджал хвост и спрятался в подворотне. Плохой знак, подумал Давид и, несмотря на опоздание, задержался перед входом, борясь с нестерпимым желанием повернуть назад.

Прежде чем подняться по лестнице в верхние комнаты, он встретился взглядом с Маликом. Вопреки привычке, пребывавший в постоянно плохом настроении швейцар ничего не сказал. Он только посмотрел на молодого человека и пробормотал что-то невнятное.

Но у Давида не было времени размышлять над тем, почему на этот раз его избавили от насмешливых комментариев. Его отвлек настойчивый зов, настигший его совершенно неожиданно. Он должен был выяснить, какие у Меты планы на вечер понедельника. Он пытался дозвониться ей еще в обед, но нарвался на голосовую почту.

Требование Хагена немедленно появиться во дворце заняло все его мысли. И он отодвинул личные дела до того момента, когда войдет в зал для аудиенций, откуда доносилось многоголосое бормотание. Его тут же охватил жар, и молодой человек обрадовался тому, что надел только куртку с капюшоном. Комната, полная тел, накачанных адреналином пополам с волчьим возбуждением, очень скоро превратится в сауну.

Хотя зал по диаметру был большим, он казался переполненным. Это было связано с тем, что вся стая старалась держаться подальше от огромного стола. Все прикладывали максимум усилий, чтобы сохранять определенное расстояние до этого символа власти Хагена, и в буквальном смысле наступали друг другу на ноги.

Стоя в дверном проеме, Давид пробежался взглядом по залу, и величина стаи, как обычно, вызвала в нем неприятное чувство. Нас слишком много, подумал он, чувствуя, как пальцы от напряжения до боли впиваются в дверную ручку. Ни одна стая не должна быть настолько большой, потому что ни одному вожаку не удалось бы держать ее в равновесии. Впрочем, Хаген не похож на других вожаков. Так что ломать над этим голову бесполезно.

Давид заметил знакомые лица, но сдержался, хотя его и тянуло к ним. В принципе, в стае были несколько личностей, рядом с которыми он чувствовал себя хорошо, но ему никогда не удавалось открыться им. Это демон хочет их общества, каждый раз раздраженно думал Давид. Поэтому он держался отстранение, хотя такая позиция делала его чужим в обществе, которое у него только и оставалось.

Давид предпринял попытку послать Яннику знак, чтобы они смогли найти друг друга. Янник был единственным членом стаи, от которого он не мог отстраниться. Просто от этого парня, когда он к кому-то расположен, отделаться еще сложнее, чем от собственной тени. Но Давид быстро понял, что не сможет пробраться к Яннику: зов Хагена, словно свинцовая пелена, висел над ними всеми и поглощал все остальное. Охотнее всего он незаметно забрался бы в угол, чтобы с безопасного расстояния посмотреть, что задумал Хаген.

Сердце Давида едва не выпрыгнуло из груди, когда ему пришла в голову мысль, что Янник не смог удержать в себе их с Мэгги разговор и что теперь ему придется отвечать перед всей стаей. Нет, этого не может быть, решил Давид. Если бы Хаген узнал что-то о той встрече, то наверняка устроил бы по этому поводу целый спектакль. Матоль и его твердокаменный товарищ Лойг тут же с наслаждением взялись бы за него, да и Хаген не отказал бы себе в удовольствии приватной аудиенции, прежде чем швырнуть его на растерзание стае. Нет, речь пойдет о перетягивании каната между Хагеном и Сашей, о чем же еще?

Можно еще предположить, что сегодня им предстоит ритуал. Он будет первым за долгое время, когда участие принимает вся стая. Стая может охотиться, но только вожаку принадлежит право забить жертву. Чем дальше, тем реже прибегали вожаки к этому праву, и тому были свои причины. Демон-волк давал хранителю сверхчеловеческие силы и обострял чувства, но бессмертия не дарил. Поскольку рождалось очень мало детей с предательски голубыми глазами, разумно было не убивать слишком много людей. Это привлекло бы излишнее внимание к остальным. Те же, кто не мог контролировать своего волка, очень быстро становились жертвами законов собственной стаи.

Давид еще раз глубоко вздохнул, вошел в переполненный зал и увидел множество глаз такого же пронзительно-синего цвета, как и его собственные. Он инстинктивно уставился в пол и стал частью толпы – по крайней мере, пока его не вырвал оттуда резкий голос Матоля.

– Смотри-ка, – сказал боец Хагена, который даже в такой толпе сумел отвоевать себе достаточно места. – Наш звездный гость, король сегодняшнего вечера, наконец-то явился.

Давид слегка поклонился. С тех пор как Мета села в такси и уехала, у него было время осознать, что в течение наступающей ночи ему придется каким-то образом поплатиться за проведенные с ней часы. Но даже сейчас, когда он стоял напротив злорадствующего и заметно раздраженного Матоля, его уверенность, что это того стоило, не поколебалась.

– Здорово было, а? Твоя маленькая сладкая дамочка довольно вынослива, – забросил наживку Матоль, делая шаг ему навстречу.

Давид вдруг заметил, что уже не стоит плечом к плечу с остальными, что они незаметно отодвинулись от него подальше. Он бросил быстрый взгляд по сторонам. Большинство безучастно терли глаза или смотрели в пол, отступая все дальше и дальше. Некоторые, тем не менее, наблюдали за конфликтом с интересом и сверкали глазами в предвкушении того, что станут свидетелями чужого унижения.

Давида охватило отвращение, и он снова обернулся к Матолю.

– Наверное, то, что в постели можно получать удовольствие, для тебя новость, иначе ты бы так не возбудился.

Глаза Матоля превратились в щелочки, и он грубо оттолкнул в сторону стоявшую на дороге молодую женщину, не обращая внимания на ее удивленный вскрик.

Хотя Давид знал, что будет, если Матоль преодолеет оставшееся между ними расстояние, он направился к нему, напрягая мышцы на руках и спине, сжав руки в кулаки. И если, поднимаясь по лестнице, он испытывал боль в бедре после упражнений последних часов, то теперь его тело наполнила горячая энергия, принадлежавшая волку. Каким бы непривычным ни было это состояние, Давид не стал отказываться от предложения демона. Он решил воспользоваться его силой – по крайней мере, чтобы Матоль не сразу его опрокинул.

Волк тут же поднялся. Радостно взвыв, он охватил Давида, словно плащ в бурю, и эхо пробежало по залу, заставив обернуться даже стоявших в последних рядах. Хотя Матоль был выше его рангом, волк Давида, казалось, не боялся сражения.

В лице Матоля что-то дрогнуло, и он, обнажая массивную челюсть, раздвинул губы в ухмылке.

– Ах ты, маленький ссыкун! – прорычал он, одним прыжком оказался перед Давидом и нанес ему сильный удар в грудь.

Давид попятился, но взял себя в руки и отразил удар кулака, нацеленного прямо в лицо. Получив такой вызов, волк хотел взять управление в свои руки, но в последний миг Давид отозвал его. Он боялся того, что может натворить демон, если предоставить ему возможность действовать по собственному разумению.

Атаки Матоля были жестокими и следовали с такой скоростью, что Давид с трудом понимал, как вообще их отражает. Но когда Матоль с раскрасневшимся искаженным лицом отступил на шаг, чтобы набрать в легкие воздуха, он все еще стоял на ногах. Чудо, которого Давид толком не мог осознать. Матоль снова устремился к нему, выставив вперед руки, словно клешни, и вцепился в ткань куртки, чтобы, применив всю свою силу, заставить его рухнуть.

– А ну на пол! Я тебе покажу, что доставляет удовольствие! – прорычал он, и с губ его закапала слюна.

Давид пытался стряхнуть с себя Матоля и одновременно держать под контролем своего взбесившегося от ярости волка. Но как он ни старался, Матоль не собирался отставать. Вдруг он схватил Давида зубами за предплечье и укусил. Тот взревел от ярости, наступил Матолю на ногу, и оба рухнули на пол.

Матоль уставился на противника, прижимавшего его всем своим весом, и наконец разжал руку. Хотя волк подталкивал Давида к тому, чтобы окончательно победить лежащего на полу мужчину, тот колебался. Весь маскарад окажется напрасным, если он сейчас подчинит себе этого негодяя. Уже только поэтому он решил отпустить его. Вдруг уголки губ Матоля предательски дрогнули, и, поднимаясь, он попытался схватить Давида зубами за горло. Но тот среагировал быстро и остановил атаку Матоля, ударив его головой в переносицу. Рыча от боли и ярости, Матоль рухнул на пол. И прежде чем Давид успел размахнуться для следующего удара, чтобы разбить ему что-нибудь еще, кроме носа, кто-то схватил его за шиворот.

Волк Натанеля отшвырнул Давида в сторону, а потом с громким рычанием встал между ними. Правда, Матоль не собирался снова нападать, хотя было видно, как трудно ему сохранять самообладание с учетом сломанного носа.

Мгновение спустя подошел Натанель и слился со своей тенью.

– С этого момента все внимание на Хагена! – сказал он очень спокойно, словно не было и тени сомнения в том, что оба борца подчинятся приказу.

И точно – никто не позволил себе комментария или угрозы. Натанель очень убедительно продемонстрировал доказательство своей силы перед всем залом, потому что кроме него и Хагена никто другой в стае не умел отделяться от своей тени. Это разделение требовало слишком большой силы – в равной степени и от волка, и от человека.

В то время как Матоль недовольно поднимался за спиной Натанеля, Давид продолжал сидеть на полу, погруженный в борьбу с раненой гордостью и продолжавшим попытки подняться волком. Он уже готов был забыть о приказе Натанеля, когда боковая дверь зала для аудиенций распахнулась и в зал вошел Хаген в сопровождении Амелии.

Хотя Амелия была далеко не маленького роста, рядом со своим импозантным спутником она казалась почти изящной. Блестящее платье цвета темного золота, которое она надела в тот вечер, подчеркивало мрачность Хагена. Это выглядело запланированной инсценировкой: они словно воплощали собой свет и тень. Давид подозревал, что за закрытыми дверями Хаген издает пронзительный, почти ломкий смех, не соответствовавший его статусу вожака стаи, но бесконечно ужасающий. Что-то в этом человеке указывало на глубокую трещину, которую он всеми силами пытается скрыть.

Он не настоящий вожак стаи, вдруг пронеслось в голове у Давида. На миг он испугался, что высказал эту мысль вслух. Но единственным, кто бросил на него внимательный взгляд, был Натанель. Несколько ударов сердца Давид опасался, что его раскроют, но пожилой мужчина уже снова отвернулся. На лице его ничего не дрогнуло, когда он тихо заговорил с ругающимся под нос Матолем. Тот согласно скрежетнул зубами, прошел сквозь застывшую толпу и исчез. Прежде чем тоже повернуться и уйти, Натанель кивнул Давиду, по-прежнему сидевшему на полу. Только тогда тот встал и попытался разгладить складку на куртке. Ему потребовалось несколько мгновений, чтобы понять, что складка, которую он усиленно разглаживал, на самом деле разрыв на ткани. Очевидное доказательство неистовства Матоля. Он снял куртку и швырнул ее на пол.

Мгновение спустя кто-то опустился рядом с Давидом на корточки, и он инстинктивно издал предупредительный рык. Однако это оказался всего лишь Янник, поднявший куртку. Он смущенно улыбнулся Давиду, но на лице его был отчетливо виден страх, и Давид почувствовал в друге смесь стыда и возбуждения.

– Это было мощно, – негромко сказал Янник.

Давид кивнул и, прикусив нижнюю губу, с удивлением почувствовал вкус крови. Он смотрел на Хагена, который шел сквозь толпу с ничего не выражающим лицом, словно был естественной частью группы. Но оттого, что все слегка отстранялись от него, он производил впечатление хищника, пытавшегося затесаться в стадо мирно пасущихся овец.

Давид, пытаясь прогнать эти мысли, несколько раз моргнул. И сразу же встретился со взглядом Хагена. Тот скривился в улыбке, и Давиду показалось, что он увидел в ней что-то неискреннее. Хаген обменялся с Натанелем парой фраз и подошел к Давиду.

– Мне нравится то, что ты притащил, – сказал вожак стаи, опустив голову, так что Давид вынужден был смотреть ему в глаза. Прошло некоторое время, прежде чем он понял, о чем говорит Хаген. Он ожидал жесткого наказания за проведенные с Метой часы или за борьбу с Матолем. О безымянной женщине, которую он привел во дворец прошлой ночью, он совершенно забыл.

– Так хотел Натанель, – ответил он, пытаясь сохранять на лице невозмутимое выражение.

Улыбка не покидала лица Хагена.

– Амелия сказала, тебе трудно признаться в том, что ты поймал жертву.

– Можно подумать, что Давиду легче оплодотворить женщину, чем убить ее. Хороший волк должен уметь делать и то и другое.

Амелия словно по команде присоединилась к ним и прижалась к своему возлюбленному. Взгляд, которым она одарила Давида, понравился ему еще меньше, чем ее слова. Амелия рассматривала его с неприкрытым злорадством, словно знала что-то, что ему до сих пор было неизвестно. Он бросил вопросительный взгляд на Натанеля, но тот демонстративно смотрел в сторону.

– Давид, почему бы тебе не выйти вперед? То, что мы должны обсудить этой ночью, может тебя заинтересовать, – вежливо предложил Хаген, словно Амелия и не делала двусмысленных намеков.

Давид некоторое время раздумывал над тем, чтобы вежливо отказаться и встать рядом с Янником, поближе к выходу. Но потом понял, что это не приглашение, а приказ. Янник, осознавший это гораздо быстрее, криво улыбнувшись ему, уже ретировался.

С плохо скрытым недовольством Давид последовал за вожаком к большому столу, на котором, как всегда, было расстелено меховое покрывало. Хаген встал за стол и оперся на него обеими руками. Амелия уселась, закинув ногу за ногу, и ленивым жестом отбросила назад золотисто-каштановые волосы. Натанель прислонился к стене, борясь с усталостью.

Попытка Давида затеряться в рядах стаи была пресечена невесть откуда взявшимся Лойгом, который словно стена встал позади него. Сжав зубы от ярости, Давид повиновался и подошел к Натанелю, который по-прежнему не обращал на него внимания. Матоля тем временем и след простыл.

Хаген обежал взглядом около сорока лиц своей стаи, среди которых были как мужские, так и женские, причем больше молодых, чем старых, поскольку что-то в демоне и стайном образе жизни мешало им прожить долгую жизнь. Большинство из них были неприметными фигурами, по-своему странно симпатичными. Обычные лица, не привлекающие к себе внимания. Глаза опущены, словно чтобы скрыть их небесно-голубой цвет. Только некоторые выделялись из этой серой массы. Очевидно, они пытались перещеголять друг друга, подражая мрачному виду Хагена.

Впрочем, сегодня вожак стаи не остановился взглядом на лицах тех, кто обычно окружал его. Он сосредоточился на тех, кто опускал глаза и от неуверенности прятался в толпу. Вместо тепла и доверия к Хагену вернулась волна привычной взволнованной настороженности, но ничего другого он и не ожидал. Он не принадлежал к числу тех лидеров, кто придает большое значение расположению и честно заработанному уважению. С тех пор как он принял руководство стаей, стало практически неважным сделать совместное пребывание в одном теле человека и волка терпимым. Для него главным было усилить свое влияние как вожака – причем за пределами стаи. Это было для Хагена необходимо.

Этим он и отличался от своих предшественников, а также от вожаков других стай города. Это стремление толкало его на увеличение охотничьей территории, чтобы удовлетворить свое непомерно возросшее за все эти годы желание убивать. Некоторые украдкой говорили о том, что во время ритуалов для него важно не удовлетворить охотничьи инстинкты стаи и усилить волка, чтобы он мог утвердиться на своей территории. Нет, все сводилось к тому, чтобы сломать демона, сделать из него что-то такое, чем он не был: кровожадным чудовищем.

Когда об этом заходил разговор, Давид предпочитал отмалчиваться. Потому что в голове тут же начинал звучать голос Конвиниуса, предупреждавшего его о том, что волк, без сомнения, является убийцей и противоестественным существом. Члены стаи, всегда презрительно говорил Конвиниус, убеждают друг друга в том, что имеют дело с чем-то, что является естественной частью их самих и имеет сходство с волком. Но Конвиниус считал волка демоном, ужасным проклятием, обрекающим на одиночество. Долгое время Давид верил ему, но постепенно в его душу закралось сомнение. Хотя он и жил, так сказать, с самого краю стаи, но мог видеть, что многие из них больше стремились к спокойствию и уюту, чем к поиску жертв.

Давид ненавидел эти размышления, потому что вообще не хотел об этом думать, равно как и заниматься своим собственным волком. Поскольку он не звал его и проводил большую часть боев без его участия, в последние годы демон проявлялся очень редко, прячась в глубине своего хранителя, словно в темной пещере. Сиротливое, прирученное существо – до сих пор. С тех пор как в жизни Давида появилась Мета, волк однозначно оживился. Его бурное восстание во время битвы с Матолем было лучшим тому подтверждением. Казалось, Мета выманила волка. Давиду часто казалось, что демон, как и он, хочет, чтобы она была рядом. То, что при мысли об этом он чувствовал уколы ревности, запутывало все еще больше. С той ночи, которую он провел с этой страстной и в то же время холодной женщиной, равнодушие, с которым он шел по жизни, куда-то пропало. Хотя отношения с Метой, несмотря на косые взгляды товарищей, казались ему подарком, живой интерес к ней собственного волка ему совершенно не нравился. Это демон виноват в том, что он уже не может устраивать собственную жизнь по своему разумению.

Когда Хаген приветствовал всех, объявляя собрание открытым, Давид изо всех сил старался не обращать внимания на рычание волка, звучавшее в ушах. По крайней мере, хоть отвращение к этому человеку они разделяли.

– В последнее время мы редко собирались, но это как раз добрый знак: все идет лучшим образом, наша стая процветает. Процветает настолько, что мы даже можем приветствовать в своих рядах новых товарищей. Тех, кто, услышав наш зов, отринул одиночество, и тех, кто перерос свою стаю.

При этих словах по залу прошелся едва уловимый гул, к которому невольно присоединился и Давид. Однако он не мог избавиться от смутного ощущения недовольства. Конечно, иногда случалось, что кто-то переходил из одной стаи в другую: проигранные бои, любовные истории… Но новичков, о которых шла речь, привлекал запах крови, подобно темному сиянию окружавший Хагена. Хотя они и стояли среди своей новой стаи, но казалось, что они сами по себе. Их это мало заботило, потому что все равно все смотрели только на Хагена, повелителя жизни и смерти в этом городе, полном жертв. Что ж, многие люди чувствовали присутствие демона и вели себя на улицах города осторожно. А при наличии фотоаппаратов, мобильных телефонов и других электронных штук все становилось сложнее. Нужно было аккуратно выбирать жертву, чтобы не привлечь внимания. А Хаген знал, как подобраться к жертвам, которыми никто не интересуется. Какие связи задействовать, чтобы привести к себе людей, имен которых никто не знает и которые не оставили в городе следов.

При мысли об этом Давид вспотел. Перед его мысленным взором возникла женщина в потрепанном платье и с растертыми в кровь ногами, спавшая на матрасе. Знать, что эта женщина существует, было ценой, которую он должен заплатить за то, что был частью стаи. В конце концов, Конвиниус постоянно втолковывал ему это – по-своему, и следы этих уроков Давид по-прежнему носил на своем теле. Тот, кто является частью стаи, принимает охоту, которой занимается вожак как представитель своих волков. Именно это и сделал Хаген, когда потребовал безымянную в качестве платы за услуги. Он загнал ее для стаи и разорвал жертву, чтобы усилиться, чтобы никакой другой стае не пришло в голову мериться с ним силами. Волк был демоном, хищником, инстинкты которого нужно удовлетворять, – в этом состояла главная задача вожака. Тот, кто отказывался от охоты, невольно выбирал одиночество. В отличие от Конвиниуса, Давид одиночества не переносил.

Похоже, внезапно охватившее его чувство стыда пробилось сквозь присутствие Хагена к Натанелю, и тот бросил на него задумчивый взгляд. Давид поспешно уставился в пол.

Хаген не обратил внимания на ворчание стаи, а даже в некотором роде уступил ему – в доказательство своей власти. Но стоило ему заговорить, как стало тихо.

– В стае ничего нельзя долго скрывать. Пожалуй, все знают, что нам нужно провести новые границы территории. Благодаря нашим, как некоторые говорят, кровавым обычаям мы стали сильнейшей стаей в этом городе. – В голосе Хагена послышалось волнение, его пальцы внезапно вцепились в меховое одеяло. – Город принадлежит нам, он – наша территория!

Абсолютная убежденность, которую он излучал, передалась стае, и атмосфера в зале словно наэлектризовалась.

Там, где стая стояла особенно плотно, Давид видел руки, рванувшиеся в стороны, чтобы коснуться соседа, тела, качнувшиеся вперед и назад, плечи и бедра, трущиеся друг об друга. Желание слиться с кем-то быстро распространялось. В толпе он увидел Янника, который стоял с закрытыми глазами, положив голову на плечо женщине постарше, и Давид подумал, что это и есть Рут. Но видел он только ее спину, потому что она стояла в объятиях мужчины. Он тоже ощутил это всеобъемлющее желание и поймал себя на том, что попытался придвинуться ближе к Натанелю, – так близко, что они неминуемо должны были коснуться друг друга. Словно прикосновение могло смягчить то странное возбуждение, которое пробудил в нем зов Хагена.

Это было признание в необходимости друг другу. Это высвобождалась присущая волку энергия, которая связывала их. Чудесное, приятное чувство, придававшее телу сил, а жизни – смысл. Эта связь была одной из причин, почему после смерти Конвиниуса Давид не отверг предложение Хагена присоединиться к стае. Он тосковал по чувству принадлежности, и неважно, насколько высокой была цена за это.

Однако прежде чем Давид действительно отдался своей потребности и подошел к Натанелю, по-прежнему в одиночестве стоявшему у стены, он снова вспомнил ту девушку. Знание цены за эту принадлежность кольнуло его.

Тем временем Амелия перебралась через стол к Хагену и, когда он снова заговорил, прижала губы к его уху, словно шепча что-то.

– Думаю, путь, на который мы вступим, ясен всем присутствующим: мы предложим Мэгги присоединиться к нам. В ближайшее время мы покажем ей, что она не в силах удержать границы. Она может, конечно, делать вид, что ничего не происходит, но мы заставим ее перестать игнорировать нарушения границы членами нашей стаи. – Хаген провел рукой по спине своей подруги. При этом он опустил взгляд, словно излагал план самому себе. – Потом посмотрим, что скажут по поводу сложившейся ситуации Саша и его стая. Будут сидеть тихо – хорошо. Начнут рычать – еще лучше. Нас много, и мы достаточно сильны, чтобы выгнать их из города. По поводу маленьких стай из пригорода беспокоиться не стоит – мы сможем заставить их не совать нос в наши дела. А со временем мы позаботимся и о них.

Хаген замолчал и огляделся по сторонам. Никто не выражал ни недовольства, ни восхищения. По этому поводу все были одного мнения, и неважно, что думали отдельные личности. Хаген пошел по этому пути уже давно, и тот, кто выражал сомнение, либо умолкал, либо покидал территорию – по собственной воле или, если верить слухам, с чьей-то помощью. Во время таких встреч говорилось только о том, о чем все уже давно подозревали. Они втянут Сашу в войну. Какой ценой? Об этом умалчивалось. Напряжение не ослабевало, словно все ждали кого-то, кто еще не пришел на встречу. Губы Хагена скривились в улыбке. Он проворно взобрался на стол и присел в выжидательной позе. Толпа невольно придвинулась ближе, надеясь, что он наконец нырнет в них и всех объединит.