Текст книги "Оборотень"
Автор книги: Таня Хайтманн
сообщить о нарушении
Текущая страница: 14 (всего у книги 24 страниц)
– Ребекка согласилась, чтобы я пошел с тобой, потому что так захотел я. Я могу вернуться в семью в любое время.
– Ах, вот как? – На жестком лице Конвиниуса появилась печальная улыбка. – Возможно, она даже откроет дверь, если ты постучишь. Но какой будет цена за это? Та, что в один прекрасный день волк разорвет ей горло? Ты запятнан демоном, который живет в тебе, а отсюда исходит опасность, потому что ты не хочешь совладать с ним. Любой хоть сколько-нибудь разумный человек заметит, что от тебя не стоит ждать ничего хорошего, и поэтому мы ушли. У тебя ведь уже был подобный опыт, не так ли, Давид?
– Может быть, волк и злой, но он мой!
Хотя мальчик изо всех сил боролся со слезами, сдержать их он не сумел. Он чувствовал желание ударить Конвиниуса – в качестве расплаты за горе, которое тот причинил ему своими словами. Но волк успокаивающе заворчал – хорошо знакомое утешение, – и мальчик расслабился.
– Я стану старше и умнее, а когда сумею совладать со своим волком, то пойду домой!
– Если однажды это тебе действительно удастся, я буду очень рад. Но боюсь, что у тебя ничего не получится, пока ты будешь рассматривать волка в качестве союзника, а не противника, с которым нужно сражаться до последней капли крови. Демон обманывает нас, притворяясь, что он не более чем волк, вполне понятное существо. На самом деле он жаждет крови и власти. Пока ты не контролируешь его, ты не можешь жить среди людей.
Это было ключевым моментом, который пытался донести до него Конвиниус. При этом он пользовался не только словами, как о том свидетельствовали зарубцевавшиеся раны на спине Давида. В зависимости от настроения мальчик был в его глазах то слабой жертвой, бессильной перед умением демона соблазнять, то предателем, послушным лакеем, который добровольно отдается на волю волка, не думая о последствиях, которые будет иметь этот союз.
Громкий стук на этаже над головой, сопровождаемый громкими проклятиями, вырвал Давида из печальных воспоминаний. Он находился посреди пустой комнаты, пожелтевшие обои которой свидетельствовали о том, где когда-то стояла мебель. В нос ему снова ударил запах листвы, и прошло некоторое время, прежде чем он заметил, что на оконном стекле появилась тонкая трещинка.
Давид не мог заставить себя рассмотреть ее повнимательнее. Как и каждый раз, когда он думал о Конвиниусе, ярость от перенесенных страданий и унижений смешивалась со скорбью. Раньше Давид ругал себя за эти чувства, но со временем просто признался себе в них. Несмотря ни на что, Конвиниус был для него учителем. И совсем неважно, какими ужасными средствами жестокий сгорбленный мужчина доказал ему, что волк – это бестия, конец Конвиниуса был им не заслужен.
Конвиниус стал жертвой собственного искусства – способности отделяться от своей тени. После многих лет, в течение которых он всеми средствами пытался уничтожить собственную тень, на его ненависть ответили. Остался только растерзанный труп. Но хотя тень наконец-то покинула Конвиниуса, его чудесным образом не пострадавшие черты не выражали спокойствия и умиротворения. Бледно-серые глаза смотрели в никуда, словно даже в смерти не могли избыть печаль длиною в жизнь. Впустую потраченную жизнь…
С сопением, которое сделало бы честь паровозу, в комнату явился Хальберланд. Давид виновато вздрогнул и быстро отступил от окна. В темноте отсутствие у него тени не бросится в глаза.
– Два звонка… – прохрипел Хальберланд, не заметивший ни испуганного лица Давида, ни отсутствия у него тени. – Сначала – новый хозяин: он застрял где-то в пробке и по дождю не решается появиться здесь один. Осмотр дома перенесен на завтра. И мне это на руку, потому что уже темнеет. Второй звонок – от твоей подружки. Я должен передать, что тебе что-то оставили и оно в галерее. И чтобы ты зашел.
Лицо Давида прояснилось. Мысль о том, что он вот-вот увидит Мету, разом прогнала неприятные воспоминания.
– А я могу уйти прямо сейчас, раз сегодня ничего больше не будет?
– Вперед! – согласился Хальберланд. – В конце концов, скоро ничего не будет видно, а от проводки в этом случае лучше держаться подальше. Но вот скажи… Неужели фирма по найму забирает у тебя такую часть зарплаты, что ты не можешь позволить себе мобильный телефон?
Давид презрительно пожал плечами.
– Я просто терпеть не могу такие штуки.
– Как и автомобили, да? Значит, ты у нас не только дизайнер интерьеров, но и защитник природы.
– Да, что-то вроде этого, – сказал Давид и улыбнулся шефу.
Новая жизнь ему очень и очень нравилась.
Глава 22
Обещание
Вообще-то Рахель, которая на сегодня уже закончила работу, давным-давно могла уйти домой. Кроме того, этим вечером должна была состояться ответственная репетиция в любительской театральной студии. Но она никак не могла заставить себя натянуть куртку и покинуть галерею.
Юноша, приходивший к Мете во второй половине дня, развеял ее последние сомнения относительно природы Давида, и Рахель металась по своему кабинету словно заведенная. С тех пор как Мета упомянула о странном силуэте, вырвавшемся из рук ее таинственного любовника, она несколько раз собиралась рассказать подруге о людях, тени которых живут собственной жизнью. Но потом находила причины, одну за другой, почему было неразумно посвящать Мету в эти дела. Главная из них заключалась в том, что речь шла только о предположении, и неважно, насколько хорошо все вписывалось в общую картину. Конечно, этому мужчине удалось найти Мету в огромном городе, не имея хоть каких-то зацепок. С другой стороны, жизнь состоит из самых невероятных совпадений, успокаивала себя Рахель – до сегодняшнего дня.
При мысли о синих глазах, в которые она заглянула в галерее, Рахель немедленно почувствовала, словно кто-то сжал горло железной хваткой. Однако больше всего ей досаждали подступавшие слезы, которым она ни в коем случае не должна была позволить пролиться. Рахель поспешно провела рукавом по глазам, но это прикосновение все только испортило, потому что было хорошо знакомым детским жестом. Не плакать, не позволять себе этого! Проклятые волки…
Теперь у Рахель было необходимое доказательство. Она не могла больше ждать, нужно было раскрыть Мете глаза, и неважно, разрушит ли она этим только-только зародившуюся дружбу. А в том, что между ней и Метой установилась необычная связь, Рахель ни секунды не сомневалась. Она очень хорошо знала, как ведут себя люди, когда им рассказывают нечто, выбивающее их жизнь из привычной колеи. Именно этот страх и заставлял Рахель так долго колебаться. Хотя у нее хватало и знакомых, и родственников, дружба с Метой была чем-то особенным. Иначе она ни за что не стала бы так долго колебаться и позволить подруге приютить у себя человека, который принесет ей одни только неприятности.
Проведя по лицу руками, Рахель выяснила, что несколько слезинок все-таки скатились по щекам. Она вздохнула и решила ненадолго забежать в ванную комнату, прежде чем показаться Мете на глаза. С распухшим лицом и дрожащим голосом она вряд ли будет выглядеть убедительно.
Когда она наконец вышла из ванной комнаты, то услышала заливистый смех Меты. Непривычный звук в этих комнатах. Кроме того, Мета принадлежала к числу женщин, которые обычно подавляют смех или тактично прикрывают рот ладонью. Однако сейчас он раздавался открыто и звучал с несколько игривой ноткой. Хотя совесть и мучила Рахель, она приоткрыла дверь и осторожно выглянула в щелку.
Возле стойки, на зеркальной черной мраморной поверхности которой лежало всего лишь несколько каталогов, стояла Мета. Над ней склонился молодой человек, который сказал что-то, от чего она снова расхохоталась. Она тряхнула головой, и несколько прядей волос упали ей на лицо. Молодой человек осторожно отвел их в сторону и погладил ее по шее. Нежное прикосновение, свидетельствовавшее о доверии.
Рахель даже не нужно было дожидаться, пока молодой человек поднимет глаза и она увидит их цвет. Она и так знала, что это Давид флиртует с Метой. Слишком охотно поддалась ее подруга на эту игру. Она как раз приподнялась и что-то прошептала мужчине, отчего тот с притворным возмущением отпрянул, не убирая, впрочем, руки с ее шеи. Мета рассмеялась смехом любящей женщины и, запустив пальцы в карман его джинсов, снова притянула его к себе. В этот момент зазвонил мобильный телефон. Мета нетерпеливо схватила его, и Давид, улыбаясь, ущипнул ее за бок. Она шлепнула его по руке, но ее лицо заметно расслабилось.
– Привет, Ринцо! – заговорила она в трубку деловым тоном, что в присутствии молодого человека было для нее, очевидно, непросто. – Конечно, я нисколько не сержусь, что ты снова позвонил. Мило, что ты спросил… Но все именно так, как я уже говорила: я считаю, что это несерьезно – обещать художнику определенную рыночную стоимость, и совершенно неважно, восходящая это звезда или нет. О'кей, давай еще раз рассмотрим наши аргументы. Вопреки здравому смыслу, Рахель покинула надежное укрытие за дверью и направилась к тем двоим у стойки.
Рядом с темноволосым Давидом Мета казалась пятнышком света. Но и его суровые черты смягчала нежность, и это делало его удивительно привлекательным. Рахель подошла ближе, и Давид вздрогнул, очевидно, удивленный тем, что не заметил ее раньше. Н-да, подумала Рахель, когда находишься так близко от объекта своей страсти, чувства не могут быть настолько же остры, как обычно.
Давид быстро взял себя в руки и улыбнулся нерешительной улыбкой, на которую, она, к собственному удивлению, ответила. Лучащаяся привлекательность молодого человека перевесила все страхи, и Рахель сразу поняла, откуда она у него: Давид был влюблен по уши, а это чувство обладало своего рода магией, от которой трудно было увернуться. Делало ли это его опасным или же держало в узде, Рахель сказать не могла.
Мета тоже заметила подругу и усердно замахала ей рукой.
– Ринцо, секундочку, пожалуйста. Нет, Ринцо, просто подожди, пожалуйста, чуть-чуть, ладно?
Но Ринцо, похоже, в данный момент был не в состоянии остановиться даже на секундочку – он и так промолчал полдня, с тех пор как наконец-то поговорил с Метой по телефону.
Мета закатила глаза, потом бросилась к Рахель, потянула замершую в нерешительности подругу к стойке и указала на смущенного молодого человека. Между несколькими успокаивающими звуками, доносившимися из телефона и, очевидно, принадлежавшими Ринцо, Мета одними губами произнесла имена Давида и Рахель, довершив представление широким жестом.
Внезапно Мета напряглась, словно тетива, и над ее правой бровью появилась вертикальная морщинка.
– Ни в коем случае! – крикнула она в трубку, а потом прикрыла ее рукой. – Рахель, ты не могла бы позаботиться о Давиде? Ринцо вот-вот совершит финансовый полет камикадзе.
Едва Рахель согласно кивнула, как Мета, погладив молодого человека по руке, удалилась по направлению к своему кабинету.
Пока Рахель задумчиво взвешивала подвернувшуюся возможность, Давид сделал неловкую попытку поддержать разговор.
– Мета рассказывала, что вы играете в любительском театре. Над какой пьесой вы сейчас работаете?
– Мета и злой серый волк.
Слова были произнесены прежде, чем Рахель успела осознать, что говорит. Голубые глаза пробудили в ней старые воспоминания, на которые она знала как ответить. Хотя эта тактика и была сопряжена с определенным риском, она предпочитала провалить атаку, чем сдаться.
Давид издал короткий удивленный смешок, и по блеску его глаз Рахель поняла, что нечто в нем уже почуяло след. Собрав все свое-самообладание, она сказала:
– Я знаю, что ты такое. И не только глаза выдают тебя. Тебе придется представить мне чертовски убедительные объяснения того, почему я не должна немедленно отправиться к Мете и просветить ее насчет твоей истинной природы. Ты должен знать, что я даю тебе этот шанс, потому что вижу, насколько у вас все серьезно. Кроме того, ей хорошо с тобой, как бы странно это ни звучало. Так что ты можешь сказать в свое оправдание?
На миг Рахель испугалась, что, после того как она загнала Давида в угол, он может решить проблему кардинально. Однако молодой человек несколько раз моргнул, обдумывая услышанное, а потом прислонился к стойке и скрестил руки на груди. Черты его лица напряглись, в уголке губ появилась скорбная складка.
– Что ты можешь знать о том, что я такое?
Рахель с удовольствием сообщила бы ему, что вообще-то любой хоть сколько-нибудь нормальный человек должен заметить, что в нем таится нечто, чего там быть не должно. Эта неописуемая аура, окружавшая его и заставлявшая всех держаться на расстоянии, ощущение, что перед тобой чужеродное существо, которое только притворяется человеком. Но Рахель знала: Давид – человек, хотя в то же время и что-то другое. Как бы ей ни хотелось задеть его, отказывая ему в человеческом бытии, сказать этого она не смогла. Ей хотелось, чтобы он, видя, что она все знает, начал угрожать ей или, по крайней мере, зарычал на нее. Но то, что он просто закрылся, сделало все намного сложнее.
– Я знаю достаточно о тебе и подобном сброде, чтобы представить, чем закончится твой маленький тет-а-тет с Метой, – сказала она и тут же мысленно обругала себя за дрожащий голос. Хотя в Давиде не чувствовалось желания бросить ей вызов, она не хотела показать свою слабость. – Стая всегда побеждает. Я понятия не имею, какой ты, но рано или поздно ты отвернешься от Меты, потому что ее любовь держит тебя вдали от остальных.
– Я не сделаю этого!
Голос Давида внезапно стал очень громким, причем он испугался этого больше, чем Рахель, которая отпрянула за стойку, хотя этот кусок камня вряд ли мог защитить ее. Давид повернулся к ней и схватился за стойку с такой силой, что пальцы побелели.
– Нет, сделаешь, конечно, – прошептала Рахель, не в состоянии скрыть внезапно нахлынувшее сострадание – Ты – взрослый мужчина и знаешь, какие правила навязывает тебе волчья природа.
– Но я контролирую волка, – возразил Давид, по-прежнему не будучи в состоянии ответить на взгляд Рахель. – Я хочу быть с Метой и вести нормальную жизнь. И не вижу, почему я должен отказаться от нее только потому, что проклятый демон хочет играть по другим правилам.
– Демон? – озадаченно переспросила Рахель. – Так вот как ты это называешь… Но ведь волк – часть тебя, такая же, как тень. Ты не можешь просто прогнать его. Как ты себе это представляешь?
Давид поднял глаза, и Рахель вздрогнула, увидев в них гнев. Но это была всего лишь ярость мужчины.
– Вот видишь, как мало ты знаешь. Думаешь, волк – это что-то естественное, подобное психической болезни или генетической ошибке?
– Нет, конечно же, нет. Но это разделение, которое ты намерен осуществить, неправильное. Честно говоря, я думаю, что оно делает тебя еще более опасным для Меты, чем если бы ты просто покорился своей природе.
Давид презрительно усмехнулся и прислонился к стойке, собираясь дать Рахель достойный ответ. Но вдруг задумался.
– Откуда ты столько о нас знаешь?
В его вопросе не слышалась агрессия, скорее начинало проглядывать понимание.
– Кое-кто из моей семьи был таким же, как ты. – Рахель обхватила себя за плечи, словно пытаясь защититься от холода. – Он тоже с трудом причислял себя к стае.
Но человек и волк должны слиться друг с другом, таково правило стаи. Тот, кто восстанет против нее, подвергнется преследованиям.
Мгновение Давид с ужасом смотрел на нее, а потом на лице его отразилось сочувствие.
– До сих пор я только слышал об этом. В некоторых стаях действительно так, но не во всех, – спокойно сказал он, однако Рахель почувствовала, насколько неприятна ему мысль об этом. – Но здесь все иначе: наша стая настолько велика, что вожак вряд ли станет скучать по мне. К тому же мой волк легко поддается укрощению. Кроме того, похоже, ему нравится Мета. За те дни, которые я провел у нее, он ни разу не подталкивал меня вернуться к стае.
Прошло некоторое время, прежде чем Рахель по-настоящему осознала его слова.
– Ты уверен? – с сомнением спросила она.
– Да, – кивнул Давид. – Возможно, все дело в том, что я долгое время был под покровительством человека, который настолько хорошо совладал со своим волком, что жил вне стаи. Он знал, как победить демона, хотя это не сделало его счастливым. А вот я счастлив при мысли о том, что у меня может получиться вести нормальную жизнь с Метой.
– Значит, ты не собираешься рассказать ей о волке? – Рахель все еще колебалась.
Хотя мысль об этом, похоже, причиняла боль, Давид заставил себя улыбнуться.
– Зачем беспокоить ее, если мой волк ведет себя тихо?
Рахель все еще боролась с собой, когда вдруг заметила, что голос Меты затих. Сейчас появится ее подруга. Давид тоже посмотрел через плечо на дверь кабинета в другом конце холла, потом обернулся к Рахель и сжал зубы так, что кожей обозначились скулы.
– Я никогда не сделаю ей больно. Если она узнает о моем волке, я тут же уйду, обещаю!
В это мгновение Мета вышла из кабинета с раскрасневшимися от спора с Ринцо щеками. Она демонстративно выключила мобильник и с улыбкой положила его в сумочку.
– Даже если в следующие нескольких дней Ринцо будет капризничать и жаловаться на проблемы с пищеварением из-за стресса, это того стоит! Раз уж я должна выслушивать его заявления, будто я ничего не понимаю в искусстве, то и ему придется свыкнуться с мыслью, что он жалкий делец.
Мета обняла Давида, который стоял, опершись на стойку и прикрыв лицо рукой. Он сделал это из предосторожности, боясь выдать себя, и не отводил взгляда от Рахель, которая силилась улыбнуться, хотя предпочла бы заплакать и убежать. Видимо, проведенные на театральной сцене часы все-таки дали результат.
– О чем это вы так увлеченно беседовали? – Мета переводила взгляд с одного на другого, не зная, что и думать.
– Ну о чем я могу говорить не переставая? Конечно же, о пьесе. – Рахель состроила такую гримасу, словно уже сама себя терпеть не могла.
Морщинка над бровью Меты исчезла.
– Ну и как, удалось увлечь Давида возможностью поработать в качестве статиста или, быть может, осветителя?
– Нет, и швейцаром быть он тоже отказался. Тебе следовало бы лучше воспитывать этого мальчика, чтобы он прислушивался к тому, что ему говорят женщины постарше.
– Что ты подразумеваешь под словом постарше, Рахель? Не боишься перестать считаться моей подругой? – весело поинтересовалась Мета. – Я думаю, что победу над Ринцо нужно отпраздновать, и приглашаю вас в шикарный тайский ресторан. Что скажете?
Давид был еще не в состоянии собраться с мыслями, но Рахель отмахнулась от приглашения:
– Лучше уж вы, голубки, устройте себе приятный вечер. А мне еще нужно подправить платье исполнительницы главной роли – почему-то все доработки всегда тяну я. – Рахель сама удивилась тому, как хорошо удавалась ей роль подруги.
– Точно нет?
Мета, которая выглядела разочарованной, бросила вопросительный взгляд на Давида. Вполне вероятно, что молодому человеку еще предстоит допрос на тему, достаточно ли вежлив он был.
– Вы выглядите так, будто вам необходимо побыть одним. Что ж, у свежеиспеченных парочек такое бывает. Я присоединюсь к вам, когда волшебство немного рассеется.
Мета с улыбкой махнула рукой, поцеловала Рахель в щеку, а Давид тем временем взял коробку со своими вещами. Мета, вспомнив, что во время разговора по телефону сняла серьгу да так и оставила ее на письменном столе, отправилась в кабинет, Рахель воспользовалась возможностью снова поговорить с Давидом.
– Ты клянешься, что немедленно уйдешь, если волк начнет создавать проблемы?
Забывшись, она даже схватила молодого человека за локоть.
Давид серьезно посмотрел на нее.
– Я уйду, даже если у меня только возникнет подозрение, что он может причинить Мете вред.
Рахель кивнула, но отпустила рукав его куртки только тогда, когда Мета, весело болтая, присоединилась к ним. Еще долго после того, как пара ушла, она оставалась на месте, охваченная мыслями о прошлом, в котором было столько боли, но и много радости. Хотя она считала, что допускает ошибку, но лишить этого молодого человека его шанса не могла. Для этого ей пришлось бы забыть о страшной неудаче другого.
Глава 23
Хрупкие творения
Последние недели пролетели словно мгновение. Давиду очень хотелось запечатлеть каждый миг, сделать снимок каждой минуты и постепенно заменить ими свое злосчастное прошлое. Он вспомнил Ларису, у которой из-за беспокойного младшего брата не было ни одной спокойной минутки в маленькой съемной квартире. Его постоянно погруженная в свои мысли, вечно от чего-то страдающая сестра, которая в детские годы только и делала, что портила ему все… Как-то она мстительно прошептала ему на ухо, что неудивительно, что отец бросил их после его рождения. Кто же захочет жить с подкидышем? В их семье у всех глаза карие, словно шоколад с нежной горечью, кроме как у него одного. Но хотя тогда он просто скорчил Ларисе гримасу, ее слова запомнились и оставили после себя чувство стыда, от которого теперь он мечтал избавиться. Он сотрет это пятно со своей жизни чувством защищенности, которое вызывала у него Мета, бормочущая во сне и толкающая его в спину до тех пор, пока он не поворачивался и не обнимал ее. Да, так он и сделает. Вместо Конвиниуса, беснующегося из-за того, что Давид недостаточно противится своему демону, перед его мысленным взором появился Натанель. Давид невольно вздрогнул. Нет, не Натанель, а смеющийся Хальберланд, который хлопает его по спине и смеется над собственной соленой шуткой.
Всплывали все новые воспоминания, которыми Давид не хотел себя слишком долго мучить. Его с трудом укрощаемый волк, который увидел жертву, которую хотел хотя бы погонять, без колебаний был заменен чудесным образом расслабленно лежащей в ванне Меты.
Отказаться от прошлого – в этом было истинное освобождение, и Давид взялся за самое болезненное воспоминание, посещавшее его в кошмарных снах: широко распахнутые от ужаса глаза его матери Ребекки и волк, который угрожающе поднял лапу, а сквозь серое тело отчетливо угадывались очертания кухни. О только что вопящем от злости мальчике, который держался за покрасневшую щеку и от страха не мог дышать, Давид не хотел даже думать. Для волка Ребекка в этот миг была просто человеком, которого нужно поставить на место. Он не собирался ее обижать. Однако для матери, которой много чего пришлось перенести из-за своего трудного ребенка, мир рухнул. Того, что Давид не приказывал волку атаковать ее, она не поняла. Вполне вероятно, что именно эта ссора заставила ее принять предложение Конвиниуса и отдать мальчика ему… Давид больше не хотел вспоминать дрожь в руках Ребекки, и то, как она отводила взгляд, который говорил о том, что он стал чужим. Он, словно защитное покрывало, набросил на эти мгновения своего прошлого воспоминание о том, как Мета предложила ему остаться у нее.
Это работало, хотя и не очень долго. Всяческие сомнения по поводу того, что новая жизнь может пострадать оттого, что он не сможет выкорчевать свое прошлое, Давид отбросил в сторону. Он был влюбленным мужчиной, перед которым открывался чудесный мир, и было очень просто забыть обо всем неприятном. Часы, полные сомнений, одиночества и самоотрицания? Они погребены под моментальными снимками его новой жизни. Вот как все просто.
От мысли об этом Давид невольно улыбнулся и вылез из грязных сапог, прежде чем открыть дверь. Он по-прежнему чувствовал себя инородным телом в клинически чистом холле Метиной квартиры, но с этим он быстро смирился. Равно как и с удивленными взглядами соседей по дому, когда они встречали его в рабочей одежде.
– Вы занимаетесь ремонтом в квартире наверху? – каждый раз спрашивал сгорбленный господин, когда, направляясь на вечернюю прогулку, встречал Давида в фойе. Он отмел скромное предположение пожилого жильца, что является нанятым Метой рабочим, и эта информация потрясла доброго старичка. Потому что подобный парень никак не мог жить под одной крышей с таким изысканным джентльменом, как он, а тем более – рядом с такой женщиной, как Мета.
Хотя, войдя в квартиру, Давид сразу понял, что Меты нет, он был счастлив. Вот, оказывается, каково это – приходить домой, хотя ощущение сопровождалось странными мурашками. В принципе, пожилой господин с нижнего этажа не так уж и не прав: квартира действительно походила на стройплощадку. Но все было не так плохо, как несколько дней назад, когда Мета, словно обезумев, сорвала с потолка красный стеклянный светильник и он разбился на тысячи осколков. Аналогичное произошло и с некоторыми предметами мебели, и Давиду пришлось попотеть, чтобы успевать за темпом, в котором крушила все вокруг его возлюбленная. В огромной гостиной со временем остался только диван, почти пустой стеллаж для книг, стереоустановка и мольберт, подарок Меты.
На стенах были наклеены листы бумаги самых различных цветов: бледно-фиолетовый, липово-зеленый и даже вишнево-красный. Однако Мета до сих пор не определилась с тем, какой цвет кажется ей наиболее уютным. Давид старался не принимать участия в дискуссии, хотя Мета и просила его высказать свое мнение. Интуиция подсказывала, что демократия здесь поверхностная и неверное замечание может дорого ему стоить.
– Я пока даже не знаю, какую краску нанести на холст, – выкручивался он каждый раз.
В ванной Давид снял грязную рабочую одежду, предоставленную ему фирмой. После душа его потянуло к мольберту. Он бы с удовольствием отбросил в сторону угрызения совести, если бы Мета каждый вечер не смотрела на него так выжидающе. Жуя яблоко, он стоял перед ним и смеялся над собой. Если пустой холст – его самая серьезная проблема, то он воистину счастливый человек.
Он прошел к стопке дисков, которые Янник положил ему в коробку, и вставил один из них в стереоустановку. Послышалось довольное ворчание – похоже, кто-то еще очень любит громкую музыку. Поддавшись настроению, Давид взял кусок рулона бумаги из тех, с помощью которых Мета проводила свои эксперименты с цветом, принес ручку. Сел на диван, потом снова вскочил, чтобы взять толстый каталог с картинами импрессионистов, и, раскрыв, положил его на колени в качестве подставки, еще понятия не имея, что хочет нарисовать.
Давид был настолько поглощен своим занятием, что не заметил, как в комнате появилась Мета.
– Неужели в таком кавардаке на тебя нашло вдохновение? А музыка так вообще какая-то хаотическая. – Она уперлась руками в бока и запрокинула голову, как делала всегда, когда пыталась напустить на себя неприступный вид, хотя на самом деле происходящее ее трогало.
– Сказала бы просто, что тебе не нравится музыка Леона, – улыбнулся Давид.
Но поскольку критика все-таки задела его, он остался сидеть, вместо того чтобы заключить Мету в объятия.
Однако Мета не собиралась сдаваться.
– Она начала действовать мне на нервы еще на лестничной клетке. А что ты делаешь?
– Не будь такой любопытной, – ответил Давид, по-прежнему улыбаясь, и снова сконцентрировал все свое внимание на листке бумаги, покрытом множеством синих штрихов.
Потом нахмурился, словно видел эскиз впервые.
Мета вздохнула и обошла диван, чтобы сделать музыку потише. При этом она предприняла попытку взглянуть на рисунок, но в последний момент Давид захлопнул каталог и прижал его к груди.
– Задавака, – тихо сказала Мета, уселась на диван рядом с ним и в промежутках между несколькими поцелуями поинтересовалась: – Ты мне покажешь?
Давид нерешительно убрал каталог, и Мета осторожно взяла в руки исчерканный ручкой лист бумаги. Ей пришлось держать его на некотором расстоянии от себя, чтобы понять, что там нарисовано. Каркас многоэтажного дома, составленный из множества штрихов, отчего казалось, будто он мерцает. Наклоненный ветром, филигранный. На фоне ночного неба.
– В принципе чепуха… – Давид прикрыл глаза, словно не мог выносить своего творения. – Я просто хотел поймать настроение, сделать рисунок, который показывает, как я сейчас себя чувствую. Но это больше похоже на прошлое.
– Это здание производит впечатление, будто не может решиться, упасть или стоять вопреки всему, – сказала Мета, разглядывая эскиз.
– Мне стоило бы бросить рисовать! – вдруг как-то слишком пылко заявил Давид. – Мне хорошо, я доволен. Размышления о том, что я мог бы нарисовать, действуют мне на нервы.
– Но ведь этот эскиз не является результатом раздумий, правда?
Давид умолк и бросил беглый взгляд на изображенное здание. В действительности на протяжении последних нескольких дней он часто думал о том, что, может, стоит снова начать рисовать. Не затем, чтобы произвести впечатление на Мету, потому что он скорее опасался разочаровать ее… Но мысль о том, как хорошо становилось раньше, когда он сосредоточивался на рисовании, чтобы отрешиться от требований Конвиниуса и вечного томления волка, не оставляла его. Рисование всегда было для него родиной, принадлежащей ему одному. И пусть сегодня ему не нужно было отграничиваться, он чувствовал желание самовыразиться. Хотя на ум приходили различные темы, ни одна не закрепилась в достаточной степени для того, чтобы он по-настоящему воплотил ее в жизнь.
Этот странный мотив возник сам собой, и чем дольше Давид смотрел на рисунок, тем хуже себя чувствовал. Он подозревал, откуда взялся этот сюжет, но думать об этом ему не хотелось. Его новая жизнь была слишком хрупкой, чтобы подвергать ее проверке на прочность. Чем меньше он занимается своим прошлым, тем меньше риск того, что настоящее утечет у него между пальцами. По крайней мере Давид убеждал себя в этом, прогоняя мысли о покинутом Яннике и о положении, в котором оказались Мэгги и ее стая. Что бы ни нашептывала ему совесть, он считал, что заслужил кусочек счастья!
Давид бросил эскиз вместе с каталогом за спинку дивана и притянул Мету к себе. После непродолжительной борьбы она с наигранной неохотой устроилась у него на коленях и, пока Давид сидел, откинувшись и подложив руку под голову, водила пальцем по его груди.
– Как прошел день? – поинтересовался он.
Мета нарисовала несколько восьмерок на ребрах Давида, но когда выяснилось, что он не чувствителен к щекотке, пожала плечами.
– Кульминационной точкой стал звонок мамы. Очевидно, она встретилась с Карлом.
Мета бросила испытующий взгляд на Давида, но тот сидел с невозмутимым выражением лица. Она кое-что рассказывала ему о своей последней связи и о том, что ее бывший исходит из того, что рано или поздно она к нему вернется. Тогда Давид, пожав плечами, выслушал все это, но Мета подозревала, что втайне он опасается, как бы Карл не оказался прав. Тщательно взвешивая каждое слово, она продолжила:
– Поскольку мама не хотела затрагивать эту тему в присутствии папы, то позвонила мне в рабочее время. Обычно она так не поступает. И очень сложным способом попыталась узнать, закончила ли я ремонт в квартире и не надоели ли мне новшества.
