Текст книги "Оборотень"

Автор книги: Таня Хайтманн

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 24 страниц)

Глава 11
Приманка

Мета беспокойно бродила по своей квартире. Картина, которую подарил ей Давид, стояла у стены в спальне – так, как было у него. Она твердо решила не заходить в эту комнату на протяжении дня. Многочасовое изучение картины с кровати не приводило ни к чему, кроме размышлений о том, что она может сказать о создавшем ее человеке. Скромные краски, заброшенные здания… В конце концов, Мета не была до конца уверена в том, что ее вообще нарисовал именно Давид.

Этот странный подарок все больше и больше кружил ей голову. Одна ночь с неприятным исходом со временем превратилась во встречу с таинственным человеком, по которому она тосковала с совершенно смешной силой. То, что она знала о Давиде – что он был молодым, слегка запущенным молодым человеком, на теле которого были как старые, так и новые раны, которому необъяснимым образом удалось найти ее в этом огромном городе, – было ничто по сравнению с тем, что она испытывала к нему.

А что она чувствовала? Этого вопроса Мета изо всех сил старалась избежать. Все казалось ей слишком абсурдным. Если бы она была лет на двадцать старше, то приписала бы подобный эмоциональный хаос кризису среднего возраста, потребности снова подняться, прежде чем признаться себе, что времена безумств миновали окончательно и бесповоротно.

Хотя солнце в это утро было не более чем молочным пятном на небе, Мета задернула шторы в своей большой квартире, потому что от света у нее болели глаза. Полумрак ей нравился: он приглушал яркие краски, воцарившиеся здесь вместе с Карлом. Взгляд ее упал на кораллово-красный светильник из муранского стекла на потолке. Он отвлекал взгляд от декоративной ширмы, на которой был изображен пейзаж в пастельных тонах, – бабушкино наследство. Чересчур мило, сказал о ней Карл, нужно как-то разбавить. Вопреки своему желанию, Мета согласилась повесить этого монстра. Во время новоселья комплименты по поводу такого решения сыпались словно из рога изобилия, но на ее губах играла горькая улыбка.

Вообще-то Мета твердо решила обставить собственное жилье по своему усмотрению и не обращать внимания на какие-то вкусовые параллели. В конце концов, она проводила большую часть времени с людьми, которые постоянно рассуждали о том, что в данный момент шикарно, а что никуда не годится. Поэтому Мете необходимо было место, где она могла бы отдохнуть и не заботиться о том, чтобы кому-то нравиться. Где не было бы ничего, что задавало вопросы или провоцировало. Только покой и защищенность.

Ее сопротивление было сломлено до обидного быстро. Хватило одного обиженного взгляда Карла на лавандового цвета диван с шелковистой обивкой, чтобы вызвать у Меты желание принять все его предложения без обсуждения. В итоге она чувствовала себя чужой в собственном доме. Повсюду глаз натыкался на вещи, которые не вызывали ощущения того, что она свила себе гнездышко. Только в спальне она не позволила вкусам Карла диктовать условия, обставив ее так, как самой хотелось. В итоге Карл ни разу не упустил возможности искусными намеками ткнуть ее носом в светло-голубые стены.

Скрестив руки, Мета смотрела на отвратительный светильник из муранского стекла, раздумывая над тем, не снять ли его вообще. Она положит его в коробку и отошлет Карлу. Если эта штука по дороге сломается, ничуть не жалко. Но каким бы соблазнительным ни казался подобный поступок, Мета не могла заставить себя привести его в исполнение.

Внезапно почувствовав усталость, она направилась к дивану и растянулась на нем. Ее пальцы нащупали пульт дистанционного управления стереосистемой, и секундой позже большую комнату наполнили «Ich bin der Welt abhanden gekommen [3]3
  «Я потерян для мира» – слова из песни Густава Малера (пер. с нем.).


[Закрыть]» Малера. Обычно не существовало лучшего лекарства для ее напряженных нервов – если не считать крепенького. На этот раз это не сработало, но она продолжала лежать, прикрыв глаза рукой и свесив одну ногу с дивана.

Что же с ней такое? Уже несколько дней она чувствует себя так, словно подхватила вирус гриппа, который может проявиться в любой момент. Покалывание в конечностях, из-за которого она стала раздражительной. И постоянное навязчивое чувство, что она должна что-то сделать, пока еще есть время.

Когда отзвучали последние звуки песни, Мета вскочила и снова принялась расхаживать по комнате. Поправила какие-то предметы на комоде, бросила сквозь шторы быстрый взгляд на небо, постепенно темневшее от туч. Не позднее обеда наверняка пойдет дождь. Потом остановилась перед скрытой полкой с дисками. Провела пальцами по рядам, не зная, что, собственно говоря, ищет. Тем не менее нашла. Название одного из сборников бросилось ей в глаза. Этот альбом ей подарила соседка по квартире еще в студенческие времена, якобы рок-музыка для студентов. Она в нерешительности просмотрела список композиций, но ни одна из них не вызывала воспоминания, объяснившего, почему при виде этого диска у нее так радостно кольнуло в груди.

Она задумчиво разглядывала картинку: в мягких серых тонах, на расстоянии ладони, повернувшись лицом друг к другу, стоят двое. Женщина положила мужчине руку на плечо. Впрочем, было неясно, означает этот жест дружеское приветствие или же прощание. И что ей с этим делать? Мета вовсе не испытывала потребности слушать рок-музыку именно сейчас. Да она никогда и не любила ее. Тем не менее подошла к стереоустановке и поставила диск.

В тот миг, когда раздалась песня, она поняла, почему ей захотелось послушать ее: голос певца был так похож на голос Давида. Сильный, но с оттенком застенчивости. Спокойный, уравновешенный, слегка хрипловатый. Такой голос не требует к себе внимания, не выходит на драматические тона.

Мета недоверчиво покачала головой и села на пол, обхватив колени руками. Те немногие слова, которые сказал Давид, похоже, засели очень крепко. Произведенное им впечатление было гораздо сильнее, чем она хотела себе признаться. Мета отбросила мысли в сторону и отдалась песне. Голос был красив, по-мужски красив. Он задевал что-то в душе Меты или, скорее, освобождал.

 
Night falls
And towns become circuit boards
We can beat the sun as long as we keep moving.
 

Словно зачарованная, Мета направилась в спальню, сняла халат и натянула через голову платье, висевшее на спинке кресла-качалки еще со вчерашнего дня. Когда она застегивала молнию, взгляд ее упал на картину, которая теперь была большей частью в тени. Она даже не подумала о том, что нужно надеть чулки, просто скользнула в туфли-балеринки, а на выходе схватила плащ с поясом и сумочку. Останавливая на улице такси, она не была даже уверена, что закрыла за собой дверь квартиры.

Она мало что помнила, поэтому велела водителю просто ехать в квартал, где жил Давид. Найти дом не получилось, и Мета решила выйти на перекрестке. Некоторое время она стояла на тротуаре, держа руки в карманах и оглядываясь по сторонам.

За спиной у нее находился один из безымянных круглосуточных супермаркетов, где нейлоновые чулки лежат рядом с детскими игрушками и продаются овощи в банках. Из раздвижных дверей то и дело выходил кто-нибудь с полными пакетами, но для воскресного утра было довольно тихо. Светофор непреклонно исполнял свои обязанности, хотя на дороге почти не было машин и никто не бродил по тротуарам с таким видом, словно у него в запасе было все время мира. Здесь почти не было видно играющих детей или подростков, сидящих на корточках и о чем-то беседующих.

Отчего она тоскует по всему этому, Мета не понимала. Ведь в тех районах города, которые были ей родными, тоже не царило оживление. Там все занимались своими делами, и те, кто не мог позволить себе иметь автомобиль, старались побыстрее проскользнуть в одну из станций метро, потому что в этом городе пешком ходить не любил никто.

Внезапно в голову Мете пришла сумасбродная мысль, что людям хитросплетение улиц должно казаться незагороженным участком для охоты, поэтому они предпочитают находиться под защитой крепких стен или своих жестянок-автомобилей. Да, потому что на открытой местности они, наверное, кажутся сами себе легкой добычей. Подобное странное чувство охватывает человека, оказавшегося на пустынной улице. Древние инстинкты, успокоила себя Мета. Мы живем в большом городе, но по-прежнему верим в дикие джунгли. При этом она даже не могла с уверенностью сказать, существует ли в других городах эта утрированная потребность в безопасности. Сама Мета ощущала ее только потому, что окружающие постоянно напоминали ей об этом.

Она потуже затянула пояс плаща, чтобы ветер не казался пронизывающим. Никогда прежде для нее не имело значения то, что она идет по переулкам, в которых гнездятся тени, а свет становится все слабее и слабее. Она решила, что просто вызовет такси, если у нее исчезнет желание прогуляться.

Улыбнувшись, Мета начала прогулку по улицам, которые казались ей одинаковыми. Одинаковые дома со съемными квартирами, хотя в них находят приют совершенно разные личности. Даже пройдя мимо двери дома Давида, она наверняка не заметит этого. То, что двигало ею, было, без, сомнения, абсурдным. В лучшем случае эта маленькая вылазка станет лекарством для ее депрессивного состояния. В понедельник она соберет мужество в кулак и расскажет обо всем Рахель. Та хотя и поймет ее, но сразу заявит, что Давид для Меты потерян, – если, конечно, он не появится сам. Может быть, она даже скажет, что после бесконечных недель ожидания самое время забыть об этом призраке.

Ветер, торопливо нагоняя тяжелые дождевые тучи, заметно посвежел. Солнцу изредка еще удавалось послать на землю лучи, но в целом было ощущение, что вот-вот разразится ливень.

Голые ноги Меты покрылись гусиной кожей, и она подняла воротник плаща. Ремешок сумочки соскользнул с плеча, и теперь она повисла на сгибе локтя. Дождя ее туфли ни за что не переживут. На противоположной стороне улицы показалось такси, но она пропустила его, даже не подняла руку. Это должно прекратиться, причем немедленно! Она и так пошла на большее, чем могла себе представить. Она сядет в метро и больше не станет оглядываться назад.

Она решительно повернулась и наткнулась на кожаную куртку. Прежде чем Мета успела поднять глаза, аромат подсказал, кто именно возник перед ней. Давид… Этот запах, от которого Мета терялась, описать было невозможно. Он был чем-то большим, чем щекочущий аромат вербены или пленительный запах возбужденного мужчины. Его влияние на чувства Меты было многослойным, словно она могла одновременно почувствовать его на ощупь и на вкус.

Не в состоянии справиться с собой, Мета улыбнулась ему, сияя от счастья. Давид отступил на шаг и сдержанно посмотрел на нее. Под подбородком у него зияла ярко-красная рана в форме полумесяца.

Ни тени улыбки, разочарованно заметила Мета. По выражению лица Давида нельзя было сказать, что эта случайная встреча вызвала у него интерес. Он казался напряженным, даже слегка раздраженным.

– Кто бы мог подумать… – неуверенно начала Мета и замолчала, не зная, что сказать дальше.

– Да, вот как… – протянул Давид, глядя себе под ноги.

– У тебя здесь дела?

Какой дурацкий вопрос, набросилась на себя Мета в тот самый миг, когда произнесла эти слова.

– Что-то в этом роде. – Давид, по-прежнему не поднимая глаз, провел рукой по лицу. – Здесь моя территория, – добавил он.

Прежде чем Мета сумела переварить непривычное выражение «территория», Давид ей улыбнулся. Было такое ощущение, что он отбросил свою отстраненность в сторону, словно змеиную кожу. И под ней проглянуло то, о чем она до сих пор только догадывалась: естественная самоуверенность, очень подходившая к его манящему запаху.

Не осознавая, что делает, Мета расстегнула воротник своего плаща и провела рукой по вдруг загоревшейся коже. И почувствовала, как бешено бьется под пальцами пульс.

Давид наклонился и убрал прядь волос с ее лица. Потом снова опустил руку.

– Сейчас пойдет дождь, – спокойно сказал он, но не тронулся с места.

А Мета просто стояла и вбирала его в себя. На холодный ветер и надвигающийся дождь она внимания не обращала. Она хотела только, чтобы Давид преодолел расстояние между ними, чтобы она наконец смогла снова ощутить его.

На лицо ее упали первые капли дождя. Давид повернул голову, словно в поисках укрытия или такси, которое могло бы отвезти ее домой.

Мета решительно сделала шаг и обвила руками его шею. Беспомощный жест, но… Когда его волосы защекотали ее ладони, Мете показалось, что ее ударило током.

Давид поднял руки и схватил ее за запястья. Потом бросил на нее раздраженный взгляд, и его темные брови сошлись на переносице так, что посредине лба образовалась вертикальная морщина. Но он не заставил ее разжать объятия.

– Давид… – прошептала Мета, не зная, что пугает ее больше: то, что он прогонит ее, или то, что ответит на ее желание.

Он обнял ее с такой силой, что от ужаса она застонала. И тут же его губы нашли ее рот. Ее руки отпустили его шею и вцепились в кожаную куртку, чтобы выстоять перед этим натиском. Руки Давида скользнули по ее бедрам, и он еще сильнее прижал ее к себе.

Над ними прозвучало низкое рычание, и внезапно начался ливень. Давид прервал поцелуй, взглянул вверх и заставил Мету сделать несколько шагов назад, к стене.

Быстрота и сила, рвавшиеся из каждого его движения, вызвали у нее удивление.

Его лицо, когда он пристально смотрел на закрытую дверь, было сосредоточенным. Прежде чем Мета успела сказать «нет», Давид нанес по двери сильный удар, от которого та с треском распахнулась и ударилась об стену. Выступавший язычок замка оказался погнутым, вся поверхность – в углублениях.

Мету пронзил поток энергии, словно ее легонько ударило током. На коже осталось щекочущее ощущение, волнующее и пугающее одновременно.

Обеспокоило ее и кое-что другое. Ей показалось, что она что-то увидела, чего просто быть не могло: когда Давид ударил по двери ладонью, из нее выскользнуло что-то вроде тени. Словно не сила Давида, а эта тень заставила дверь распахнуться – или словно дверь поддалась под ударной волной. Этого не может быть, тут же успокоила себя Мета. Она это придумала.

Давид подталкивал ее по темной лестнице, и она отодвинула мысли о тени на второй план. Он уже нашел ее губы, и Мета с удовольствием подчинилась их требовательности.

На мгновение Давид отстранился, чтобы снять куртку, и она успела заглянуть за ворот его рубашки. И сразу же дверь была позабыта. Мелькнувшая ключица и ямка под ней заставили Мету задрожать. Они напомнили о мускулистой груди, покрытой темными волосками, так ей запомнившейся.

Прежде чем Давид успел прижать ее к себе, руки Меты скользнули ему под рубашку. Он уперся обеими руками в стену, а она гладила его грудь, и ее губы скользили по грубоватой от щетины шее. То, что она ощутила при этом, едва не лишило ее рассудка: солоноватая пленка, причем она даже не была уверена в том, как воспринимает ее – на вкус или на запах.

Она нетерпеливо подергала за воротник его рубашки, расстегнула ее и прижалась лицом к его груди. Руки ее нащупали застежку его джинсов и скользнули под нее. Пока ее пальцы пробирались под тканью, Мета смотрела в напряженное и одновременно расслабленное лицо Давида, на лихорадочный блеск его глаз и едва заметное подрагивание нижней губы.

Давид рывком оторвался от стены, опустился на колени и приподнял подол ее платья. Мета услышала, как тихонько рвется шелк, когда Давид растянул тончайшую кромку ее слипов. Потом его руки обхватили ее бедра и немного приподняли.

Мета закрыла глаза и запрокинула голову. Ее лопатки терлись о шероховатую стену, но она этого не замечала. Она приоткрыла рот и снова почувствовала губы Давида. Ее руки обхватили его шею, и на миг она разозлилась на себя за то, что вовремя не сбросила плащ. Сейчас она готова была отдать душу за то, чтобы ощущать его разгоряченную кожу. Но когда Давид наконец вошел в нее, Мета забыла обо всем на свете и целиком отдалась пьянящему желанию.

Глава 12
Рейд

Давид, опустив голову на сгиб локтя, лежал на промокшей от пота простыне. С каким удовольствием он погладил бы одеяло, под которым виднелись очертания спины и мягкий изгиб бедер Меты. Она дремала, лежа на животе, положив руки под грудь, как ребенок.

Но Давид сдержался. Подобные любовные жесты не сочетались с грубой страстью, с какой они любили друг друга в подъезде, а потом – в его постели. Там не было места нежности – настолько сильна была потребность в слиянии и быстром удовлетворении. Не то чтобы Давиду мешала эта поспешность, но теперь ему было очень трудно просто коснуться Меты, без желания возбудить ее. Он боялся, что это будет неверно понято или – того хуже – отвергнуто.

Давиду не хотелось ни о чем думать, и по примеру Меты он закрыл глаза. На улице все еще лил дождь. Он напомнил Давиду о том, как чудесно пахла кожа Меты, когда он снимал с нее мокрое платье. На ощупь она была холодной и гладкой, а мгновением позже ее охватил жар.

Давид попытался сосредоточиться на дожде, но глубокое, слегка болезненное биение внутри не позволяло сделать это. Какая удача, что он почуял след Меты сегодня недалеко от своего дома! Лежа с закрытыми глазами, он восстанавливал в памяти события прошедшей ночи.

После неприятной для всех участников поездки в такси он вложил удивленно глядевшему на него таксисту в руку пару банкнот. Потом, все еще слегка оглушенный, проводил молодую женщину во дворец и тут же попался на глаза Амелии.

– Она принадлежит тебе? – спросила та с чарующей улыбкой, касаясь кончиками пальцев своих изогнутых, словно лук Амура, губ.

Давид с большим удовольствием ударил бы ее по руке. Этот наигранный жест злил его, ведь он слишком хорошо знал привычки любовницы Хагена. Но именно поэтому он сдержался. Хрупкость Амелии, от которой исходила будоражащая чувственность, не имела бы значения, дойди дело до того, что ему пришлось бы мериться с ней силами. Она была рядом с Хагеном, потому что во многом не уступала их предводителю. Но если Хаген вызывал у стаи страх своим непредсказуемым поведением и внезапными приступами ярости, то Амелия была двулика. Она могла источать мед и патоку, а в следующий миг – страшно унизить. Хаген склонялся к жестокости, Амелия же была коварна.

Поэтому Давид тщательно подбирал слова, прежде чем ответить.

– Я просто привел девушку сюда. – Когда же Амелия разочарованно надула губы, он поспешно добавил: – Так хотел Натанель.

– И что Натанель хотел, чтобы ты с ней сделал?

Амелия отвела волосы с лица молодой женщины, и на какой-то миг Давиду показалось, что девушка вот-вот укусит ее за руку. Но когда имеешь дело с Амелией, лучше подумать дважды, прежде чем что-то сделать, – это девушка поняла инстинктивно.

– Я присмотрю за ней, пока не вернется Натанель. А потом уйду.

– Такую красивую добычу не стоит оставлять без внимания.

Амелия снова одарила его улыбкой, в которой не было ничего дружелюбного. Она напомнила Давиду звериный оскал.

Но прежде чем она успела прочесть его мысли, молодой человек опустил глаза и направился вместе с девушкой, старательно державшейся поближе к нему, в одну из дальних комнат. Там девушка осмотрела свои израненные ноги, а потом улеглась на ложе из одеял и заснула. Давид сел у двери и попытался забыть об усталости. Спустя несколько часов появился измученный Натанель.

– Мне жаль, что тебе пришлось так долго дожидаться, но я решил проводить Янника к его псу. Я не совсем уверен, но когда мы стояли перед дверью Рут, где-то в темноте раздалось рычание. Похоже, это Матоль разозлился из-за эскорта в виде меня – он не очень-то любит, когда ему мешают забавляться. Пожалуй, тебе стоит в ближайшие дни почаще составлять компанию своему юному другу, это пойдет на пользу вам обоим, – мрачно заявил Натанель.

– Спасибо!

Беспокойство Давида по поводу Янника возрастало с каждым часом ожидания, и сейчас от облегчения он даже ударил кулаком по стене. От шума молодая женщина негромко застонала во сне, и Давид виновато вздрогнул. Ему очень хотелось бы знать, что с ней будет дальше. Но одного взгляда на лицо Натанеля было достаточно, чтобы понять, что больше услуг от него не дождешься. Поэтому Давид поспешно ушел, не желая ни с кем встречаться.

Обычно члены стаи находились во дворце. Или, если не хотели лишний раз попадаться на глаза Хагену, в одном из прилегающих домов. А чтобы как-то поддержать настроение, рассказывали всяческие истории – пусть даже всегда одни и те же, – потому что большинство членов стаи вели уединенный образ жизни. В основном разговоры велись о сверхчеловеческих силах, о с трудом сдерживаемых желаниях и о власти, которую давала собственная тень. В общем-то, большая часть существования стаи заключалась в мрачном сосуществовании, вдруг посетила Давида трезвая мысль. Он не выносил этой вынужденной близости и иерархического мышления, хотя его волк тоже подталкивал его к тому, чтобы находиться вблизи стаи. Отстраненность Давида была странностью, которой одни удивлялись, а другие – относились скептично. Янник, по своей природе общительный, плохо понимал его в этом отношении. Хотя обычно ему было достаточно присутствия Давида, но стоило тому захлопнуть за собой дверь квартиры, как Янник прямиком бежал во дворец или в одно из ближайших укрытий.

Поначалу все выглядело так, что вожак стаи не позволит Давиду обзавестись местом, где он может оставаться один. Разговор об этом вызвал бурю ярости. Чтобы остыть, Хаген выскочил из дворца, и Натанель, в то время еще пышущий здоровьем, едва поспевал за ним. То, что именно этот человек последовал за Хагеном, давало Давиду надежду, и он побежал следом, словно щенок. Он не знал, что делать дальше, если Хаген откажет ему в праве иметь собственный дом в нескольких кварталах от логова стаи.

– Не понимаю, почему я должен выслушивать этот бред! – Хаген на бегу схватил с прилавка яблоко и надкусил его. – В иерархии стаи Давид находится в самом низу. Вообще-то он должен кататься по полу от счастья, что я терплю его присутствие. Отказаться от комнаты во дворце… Маленький засранец!

Не останавливаясь, Хаген обернулся и швырнул огрызком яблока в Давида.

– Ты привел его в стаю, хотя точно знал, как он жил, – возразил Натанель. – Мальчик ослеплен учением Конвиниуса. Наверное, ему нужно время, чтобы научиться выдерживать присутствие стаи круглые сутки.

Хаген остановился так внезапно, что Давид едва не врезался в него.

– И только потому, что Конвиниус был слабоумным, я должен позволять его волчонку делать глупости, вместо того чтобы взяться за него как следует? Дерьмовые же советы ты даешь!

Натанель только пожал плечами.

– Ты шеф. Но иногда длинный поводок – самое эффективное средство. Ты можешь его, конечно, сломать, но кому он тогда будет нужен?

Еще несколько дней Хаген поворчал, а потом Давид со всеми своими пожитками перебрался в собственную квартиру. Когда он в нескольких словах поблагодарил Натанеля за поддержку, тот сердито засопел:

– Я хочу спокойствия в стае, а пока ты бегаешь здесь, словно в клетке, это невозможно. Сделай одолжение, разберись со своим волком. Еще раз Хагена не удастся так просто сбить со следа.

Давид молча кивнул. С течением времени подтвердились его подозрения по поводу того, что Натанель догадывается: способности Давида не соответствуют его рангу. И это притом что Давид использовал большую часть силы для того, чтобы держать своего волка под замком.

Облегченно вздохнув, Давид вышел из дворца, радуясь тому, что снял с себя ответственность за незнакомую девушку. Привлеченный свежим воздухом, наружу рванулся его волк, и внезапно все вокруг Давида слилось в мелькающую череду бесконечного множества следов. И каждый из них имел собственную историю. Некоторые манили, другие искрились красным, излучая предупреждение. Звуки превращались в цвета, запахи – в ощутимые следы, четкие формы мира рассыпались, словно упавшие на пол пазлы. Как обычно, Давид растерялся: что делать, наслаждаться бесконечной путаницей или уйти из другого мира, который открывал ему демон?

Его волк был очень энергичным и не упускал малейшей возможности привлечь внимание своего хранителя к неиспользованным возможностям. Почему это так, Давид пока еще не понял. Именно он, которого так долго учили подавлять своего демона. Только начав жить под руководством Хагена, Давид понял, что не каждый волк предназначен для того, чтобы усиливаться. Большинство волков стаи отличались подчиненной природой – как, например, волк Янника. Если не считать Хагена и его верных соратников, большинству демонов не удавалось занять высокое положение в стае, потому что они выражали потребность только в том, чтобы ими руководили. Они прятались в норах, каковыми были для них их хранители, и, пока сильный вожак руководил ими и позволял принимать участие в своей жизни, были всем довольны. То были люди, которые тосковали по сильному демону и рассказывали друг другу о поступках, которых никогда не совершали. Не то чтобы Давид не мог понять этой тяги к похвальбе, но гордость, которую испытывали члены стаи по отношению к собственному волку, была ему чужда.

Обычно Давид позволял демону взглянуть на мир, а потом снова сосредоточивался на человеческом восприятии. Он постоянно следил за тем, чтобы волк не получил слишком большую свободу, хотя от этого было больно им обоим. Поэтому он поскорее закрыл глаза, мешая тем самым волку глядеть на мир. В прошлом у него был печальный опыт, показавший, что чем дольше он сохраняет волчье зрение, тем больше приближается к демону. Хотя в этом соприкосновении было кое-что приятное, Давид ему не доверял. Слишком долго он слушал воззрения Конвиниуса на демона, чтобы не впитать инстинктивное отвращение к слиянию с волком. Впрочем, демоническое восприятие никогда не удавалось отсечь полностью – оно покрывало все вокруг, словно прозрачная пленка.

Когда он оставил дворец позади, из путаницы следов людей и животных ему в буквальном смысле слова бросился в глаза один, такой знакомый. Несколько недель назад он уже шел, сосредоточившись на слабом, едва уловимом, исчезающем следе, пока не выучил его наизусть. Идти по следу Меты было словно разбирать слой за слоем сложную картину, пока на полотне не останется один-единственный мазок кистью. И волк так помогал ему в этом, что Давид пару раз останавливался. Вопреки опасениям, волк ни разу не попытался подтолкнуть его к охоте. Более того, ему казалось, что демон разделяет его тоску по этой женщине.

След в это утро был настолько отчетливым, что Давид едва не лишился рассудка. Ужас прошлой ночи, когда на миг ему показалось, будто он узнал в безымянной незнакомке Мету, еще крепко сидел в нем. Как был свеж в его памяти взгляд, брошенный на него Метой в галерее, и презрительная складка в уголках ее губ. Он не мог даже предположить, что она оказалась здесь из-за него. Или все-таки… Иначе что ей здесь делать? С одной стороны, он с большим удовольствием выяснил бы этот вопрос, с другой – не хотел снова получить отказ. Последние недели и так выдались достаточно тяжелыми, язвительные замечания и расспросы, когда он снова приступит к действиям, оставили свой след.

Пока он принимал решение, его тело взяло верх и помчалось по улицам. В тот миг, когда Мета внезапно обхватила руками его шею, последние остатки рассудка унеслись прочь. Похоже, язвительные замечания теперь долго не утихнут.

Нечистая совесть заставила Давида открыть глаза. Из-за неспособности скрыть важные мысли и чувства, он подставил Мету жадным взглядам стаи. Он сделал ее достоянием толпы. Любой, кто выше его рангом, а официально это были почти все, мог почувствовать, каково это – любить эту женщину.

Со стоном сел Давид на матрасе и в отчаянии провел ладонью по волосам. Мета зашевелилась и бросила на него сонный взгляд.

Все в порядке? – спросила она, не отрывая головы от подушки.

– Может, принести чего-нибудь из кухни, к примеру кофе? – Давид отбросил одеяло в сторону и постарался уйти прежде, чем она заметит краску стыда на его щеках.

– С удовольствием, – услышал он ее ответ, но прозвучало это так, словно торопиться не стоило.

В кухне Давид несколько раз прошелся взад-вперед, злясь, что квартира такая маленькая. Он просто не мог поверить, что позволил так с собой поступить. Большинство членов стаи не ввязывались в любовные истории, и этому существовало объяснение: для них не было настоящего интима. По крайней мере, Давид не был готов заплатить цену, которую потребует за это волк: наконец-то подняться в иерархии стаи.

Нахмурившись, Давид посмотрел на постель, где под одеялом виднелся силуэт Меты. Над парочкой движимых страстью встреч Хаген еще посмеется, поглаживая Амелию по спине. Но случись что-то большее…

Конечно! – раздался внутри Давида насмешливый голос. Принцесса, лежащая на твоем ложе, наверняка придет в восторг, когда ты пригласишь ее в кино, а потом к азиату на углу, дешевую жратву которого даже Янник не в состоянии проглотить без содрогания.

Погруженный в свои мысли, Давид занялся приготовлением кофе, а заодно, пока закипала вода, обшарил холодильник. Нашел кусок старой пиццы, покрывшийся коричневыми пятнами банан и пакет рубленого мяса, неизвестно каким образом попавшего сюда. Обыскав все шкафы, он отыскал еще пакетик собачьего печенья и плитку шоколада, которую когда-то купил для Янника и уже успел об этом забыть.

Держа в руках две чашечки кофе и шоколад, Давид вернулся в спальню, где на постели, прислонившись к стене, сидела Мета. Она пригладила растрепанные волосы и тщательно обернула одеяло вокруг груди, так что Давид тут же осознал свою наготу. Взгляд, которым она его одарила, не упростил ситуацию. Но, похоже, то, что она видела, ей нравилось. Давид вызывающе посмотрел на нее, и она ответила улыбкой, от которой по спине у него побежали мурашки.

Он присел на край матраса и поставил обе чашки на пол. Потом протянул ей плитку шоколада.

– Порция сахара наверняка будет нелишней, – сказал он, когда Мета скептично поджала губы. Поколебавшись, она сказала:

– Может быть, ты и прав.

Пока она медленно разворачивала фольгу, Давид отпил кофе и спросил себя, что делать дальше. Мета занялась шоколадом и, казалось, совершенно забыла об обнаженном мужчине, сидевшем рядом. Давид украдкой разглядывал округлую линию ее плеч, светлую кожу, благодаря которой она выглядела такой ранимой, и легкое покраснение на груди. Ощутив желание, он отвернулся и принялся за кофе.

– Давид?

Голос Меты звучал, пожалуй, несколько отстраненно для женщины, которая еще так недавно была преисполнена страсти. На какой-то страшный миг ему показалось, что она заметила его возбуждение и теперь скажет, что ей пора. Он невольно напрягся.

– Я хотела поблагодарить тебя за картину… Это было действительно… Я очень обрадовалась.