Текст книги "Оборотень"
Автор книги: Таня Хайтманн
сообщить о нарушении
Текущая страница: 13 (всего у книги 24 страниц)
– Ну что, нашел что-нибудь вдохновляющее?
Давид сделал глоток и поставил чашку на пол рядом с диваном. Его пальцы играли страницами каталога, словно он не мог от него оторваться.
– Эти картины… Они не бессмысленны, нет, но идея просто брать впечатления из повседневной жизни мне не очень нравится.
Тем не менее его взгляд довольно надолго задержался на освещенной солнцем сцене рыбной ловли, так что у Меты было время подумать над его словами. Сначала она хотела ответить заученной фразой о колоссальном значении импрессионизма для живописи в целом, но потом поняла, что речь сейчас идет о другом, что Давид пытается рассказать что-то о себе, и промолчала.
– Возможно, все дело в моей жизни… что работы импрессионистов мне не нравятся, – сказал наконец Давид, словно подтверждая мысли Меты. – Раньше я писал картины, которые должны были изображать противоположность тому хаосу, в котором я жил. А результат тебе известен. – Он кивнул на дверь в спальню. – Некоторое время это работало очень хорошо, но когда я отвлекался, то из моих тщательно структурированных картин быстро получались эскизы заброшенных кварталов. – Хотя он снова повернулся к Мете, взгляд его скользил мимо. По лицу Давида она видела, что перед его мысленным взором проплывают воспоминания, которые сильно задевают его. – Словно в кошмаре, когда бежишь по заброшенным панельным зданиям, где обвалились стены и лестницы, в полу – огромные дыры, пыль и провода. А в подвале – яма, арена для боев. Вот была бы тема для картины, да?
Давид крепко сжал губы, посмотрел на Мету и издал странный смешок.
Мета села на диван рядом с ним. Нежно погладила его по плечу, провела кончиками пальцев по ямочке за ухом, где кожа оказалась бархатистой на ощупь. Потом ее пальцы переместились на шею, к волосам, неожиданно мягким, несмотря на длину. Все это время Давид сидел неподвижно, но Мета чувствовала, как что-то в нем расслабляется, что он наслаждается ее нежностью, хотя, похоже, полностью ей не доверяет. Он боится, что я снова заманю его в постель, чтобы увильнуть от принятия решения, подумала Мета. Вероятно, он бы даже пошел на это…
В этот миг Мета поняла, что чувствует притяжение к Давиду, и эти первые осторожные узы, которые образовались в последние несколько дней, значат больше, чем просто совместные ночи. Она невольно вспомнила о последней летней ночи, когда нашла Давида в толпе. Нашла, удивленно подумала она. Не наткнулась случайно. Не понимая почему, она доверилась инстинкту, подсказавшему, что Давид принадлежит ей.
Мета легко поцеловала его в щеку и сказала:
– Я хочу, чтобы ты остался у меня. Независимо от того, можешь ты вернуться в свою квартиру или нет. – Давид бросил на нее удивленный взгляд, и Мета улыбнулась. – Да, я понимаю. Это странное предложение, ведь мы друг друга едва знаем и я понятия не имею о том, что с тобой приключилось. Но как бы ни выглядели наши жизни до этого, у меня такое ощущение, что нам дается шанс начать что-то новое. Вместе.
Произнеся эти слова, Мета испугалась, что Давид отодвинется от нее. Это не удивило бы ее, потому что она сама с трудом верила в то, что вдруг такое сказала.
Однако Давид не отодвинулся. Какой-то миг он пристально смотрел на нее, словно ждал, что она подмигнет, давая понять, что пошутила. Потом откинулся на спинку дивана и притянул ее к себе. Мета с радостью прижалась к нему. В комнате тихонько звучала музыка, она чувствовала теплое тело Давида и его равномерное дыхание. И не могла вспомнить, когда в последний раз испытывала такую защищенность.
Глава 20
Неожиданная близость
Янник незаметно огляделся. Улица была, как обычно, пустынна, лишь изредка появлялись прохожие с опущенными головами, старавшиеся как можно быстрее пройти мимо похожего на бродягу молодого человека с собакой. Тем не менее Янник пока не принял решение. Бурек смотрел на него, развесив уши: вероятно, он не мог представить себе лучшего места, чем эта широкая улица, по которой осенний ветер проносил в лучшем случае несколько газетных страниц.
– Еще минутку, какой же ты нетерпеливый! – успокоил пса Янник и запустил руку в мешочек с табаком.
Рядом с ним на земле стояла коробка с вещами Давида. Ему потребовалось немало мужества, чтобы вломиться в квартиру и отобрать вещи, которые, как он знал, были важны для друга. Стая Хагена постоянно прочесывала местность, но до сих пор его никто не призвал к ответу и не поинтересовался, что ему понадобилось в квартире отщепенца. Янник предполагал, что ему покровительствует Натанель. Впрочем, его это не интересовало. В конце концов, это старика вина, что Давид вообще оказался в такой ситуации.
В последние несколько дней практически невозможно было отделаться от слухов, которые распространялись в стае. При этом большинство по мере сил избегало единственного товарища Давида, словно он был болен заразной болезнью под названием «дезертирство». Если бы Натанель не жаждал, насколько это возможно, усилить волка Давида, Давид наверняка не сбежал бы. По крайней мере Янник убеждал себя в этом, равно как и в том, что возвращение Давида является теперь только вопросом времени. Никто не мог слишком долго противиться связи с другими. Волку было больно, словно его сажали в яму и лишали всего самого ценного в жизни.
Хотя благодаря времени, проведенному с Конвиниусом, Давид был выносливее, чем большинство членов стаи, он рано или поздно вынужден будет уступить желанию волка, если не хочет лишиться разума. Разве только Давид примкнет к другой стае, прошептал тихий голос, к которому Янник не хотел прислушиваться.
А двое – это уже стая?
Через большие окна галереи на другой стороне улицы Янник наблюдал за светловолосой женщиной. Она положила одну руку на талию, второй уперлась в бок. Время от времени она принималась жестикулировать, словно хотела подчеркнуть свои слова. Чем больше наблюдал за ней Янник, тем меньше понимал, что нужно Давиду от этой женщины, все тело которой было покрыто его следами. Ее движения казались жеманными, мимика – маловыразительной. Она выглядела скучной и, кроме того, слишком худой. Импозантный мужчина в костюме, с которым она разговаривала, придерживался, похоже, другого мнения. Что бы он ни видел в этой женщине, оно ему нравилось. Хорошо, он – тот тип мужчины, которого можно представить рядом с Метой. Но что, черт побери, нужно от нее Давиду?
Вздохнув, Янник бросил окурок в сточную канаву, после чего Бурек с надеждой залаял.
– Все в порядке, сейчас пойдем, – сказал Янник и взял коробку под мышку.
Не глядя по сторонам, он направился к галерее и ногой открыл дверь.
Бурек пулей пролетел мимо него, чтобы, виляя хвостом, подбежать к женщине и потереться носом об ее блестящее светлое платье. Мета замерла, довольно отметил Янник. А потом наклонилась и потрепала пса по загривку.
Янник с грохотом опустил ящик на пол и сказал:
– Мне очень жаль, что Бурек такой настырный, но ты сильно пахнешь Давидом.
Ее кукольное личико оживилось. Мета неуверенно рассмеялась, и кровь прилила к ее щекам. А она даже ничего, неохотно признал Янник.
Мета погладила повизгивавшую от удовольствия собаку и посмотрела на стоявшего рядом мужчину, который с непритворным интересом наблюдал за этой сценой.
– Итак, господин Канделанц, я велю отправить две акварели на ваш домашний адрес, и вы посмотрите, впишутся ли они в обстановку квартиры. Видите ли, есть разница, покупают ли предметы искусства для того, чтобы они украшали публичные места, такие как ваша канцелярия, или чтобы они были рядом в более спокойные моменты жизни. Такие работы не являются вложением капитала, а принадлежат к числу вещей, которые останутся людям, которые хорошо знали купившего их человека и поймут ценность картин.
Элегантный мужчина негромко рассмеялся, попрощался и, уходя, еще раз взглянул на Янника. К огромному удивлению того, взгляд этот не был презрительным, скорее просто любопытным. Вероятно, он думает, что я сделал что-то из того, что там развешано, подумал Янник, ухмыльнулся и принялся разглядывать полотно, покрытое какой-то яркой мазней.
– Если вам нужен Давид, то я охотно скажу, где его найти. Я имею в виду, ведь вы его друг?
При последних словах в голосе Меты послышалось смущение, словно ей вдруг пришла в голову мысль, что у ее любовника могут быть не только друзья. Янник многое отдал бы за то, чтобы узнать, что нагородил ей Давид, что она оставила его у себя.
Мета пристально посмотрела на него.
– Вы не родственник Давиду? – вдруг спросила она.
– Нет, в прямом смысле слова – нет. Я имею в виду, мы не прямые… не кровное родство… в этом роде…
Такой поворот разговора Яннику совершенно не понравился. Вообще-то он собирался только заглянуть в галерею, смутить эту женщину, потому что был на нее страшно зол, и просто оставить вещи Давида.
– Но мы друзья, – уверенным голосом добавил он, чтобы избежать дальнейших расспросов.
Однако Мета не выглядела убежденной.
– У вас точно такой же цвет глаз, как у Давида, такой ярко-синий. Это ведь не может быть совпадением.
– Так, я пришел, чтобы передать шмотки Давида. На тот случай, если он вылезет из твоей постели. Надо ведь ему что-то надеть. – К сожалению, Мета никак не отреагировала на подковырку и продолжала рассматривать его. Янник смутился под ее взглядом. – Кроме того, было бы очень мило с твоей стороны сказать ему, что он спокойно может дать мне знать о себе. – Он поколебался и беспомощно оглянулся на Бурека, который был занят осмотром комнат. – А еще, что я в принципе понимаю, что произошло. Так что пусть просто объявится, хорошо?
Мета кивнула, и, стоя перед ней, Янник вдруг заметил нечто странное: его волк, это слабое, хилое создание, чувствовал себя в ее присутствии очень комфортно. Хотя он не шевелился, но и не пытался забиться в самый дальний угол и притвориться мертвым. Наверное, дело в следах Давида, которые обволакивают эту женщину подобно второй коже, подумал Янник. Но почему-то это разумное объяснение показалось ему чересчур безобидным, словно он не заметил чего-то очень важного, хотя оно было вполне очевидным.
– Да, – сказала Мета. – С удовольствием…
Она вопросительно посмотрела на него, и прошел миг, прежде чем он понял, чего она ждет.
– Янник, – собственное имя слетело с его губ. Вдогонку он послал несмелую улыбку. – Он что-нибудь говорил обо мне?
– Нет, пока не успел. Но Давид непременно сделает это, когда мы выберемся из постели.
К большому облегчению Янника этот комментарий сопровождался улыбкой, доказывавшей, что это было сказано не в обиду ему.
В принципе, настал подходящий момент, чтобы повернуться и уйти, но Янник не мог оторваться от этой женщины. Насколько неприятна была ему поначалу эта ничейная территория, эта ярко освещенная галерея с ее холодными обитателями, настолько уютно он чувствовал себя сейчас. Охотнее всего он посидел бы с Метой у стойки, выкурил сигарету и еще немного поболтал.
С небес на землю его спустил энергичный женский голос.
– Мета, было бы здорово, если бы ты все-таки перезвонила Ринцо. Ева вообще умчалась, Сол все еще тусуется в кафе с этой теткой из прессы, так что телефонные разговоры опять на мне. Так что или ты наконец наберешь номер Ринцо, или я иду домой. Что тебе больше нравится? – Милая женщина с темными волнистыми волосами, возраст которой Яннику определить не удалось, остановилась около них, вызывающе уперев руки в бока. – Кроме того, этот пес меня обнюхал.
Мета хлопнула себя ладонью по лбу.
– Вот дерьмо, я совершенно забыла про Ринцо. Мне очень жаль, Рахель.
– Дай-ка я угадаю, с чем это может быть связано? – спросила Рахель уже гораздо более мягким тоном.
Она посмотрела на Янника и улыбнулась ему. Но прежде чем он успел ответить на улыбку, губы женщины образовали испуганное «о» и она отпрянула от него. Волк Янника приподнял голову, очевидно, не зная, как отреагировать на этот внезапно возникший страх. Но поскольку женщина быстро совладала с собой, он решил не высовываться.
Тем временем Мета, похоже, совершенно не обратила внимания на эту смену настроения, поскольку была занята тем, что смущенно разглядывала свои ногти.
– Это Янник, друг Давида. Принес кое-какие вещи для него. Давид пока что живет у меня. Я в этой суматохе совсем забыла тебе рассказать…
– Да, забыла, – хриплым голосом ответила Рахель.
Хотя она не собиралась удостаивать Янника второго взгляда, смотреть на Мету ей хотелось настолько же мало. Какое-то время она постояла, потом повернулась, чтобы уйти.
– Позвони Ринцо, пока ты и об этом не забыла.
Сдержанно кивнув, Янник попрощался с Метой, которая пыталась выглядеть спокойной. Очевидно, короткий разговор с этой женщиной выбил ее из колеи, и когда она помахала Яннику рукой на прощанье, он понял: вокруг тайны волка Давида сжимается кольцо, которое оказывает влияние и на жизнь Меты. Эта Рахель каким-то образом догадалась, что любовник ее подруги более чем просто молодой парень, который не хочет говорить о своем прошлом. Она распознала опасность, которую представляет собой волк. Яннику очень хотелось, чтобы этого не было. Он очень редко выходил без стаи, и страх в глазах Рахель задел его.
С испорченным настроением Янник покинул деловой квартал, пересек видимую одному ему границу территории своей стаи и испытал почти физическое отвращение, когда его коснулась сила Хагена. Он резко остановился и несколько раз сильно сглотнул, пока желудок снова оказался под контролем. Бурек вопросительно посмотрел на него, но молодой человек в ответ только пожал плечами.
– Понятия не имею, что случилось, – пояснил он псу. – Но возвращение домой вообще-то должно быть более приятным.
Он посмеялся над собственными словами, но легче ему не стало.
Бурек, похоже, чувствовал себя точно так же, потому что внезапно пригнулся и попытался спрятаться за хозяином. Янник удивленно огляделся по сторонам и вскрикнул, когда рядом с ним вдруг появился Натанель.
– Грустно, что инстинкты пса лучше твоих собственных.
По тону Натанеля трудно было понять, что он на самом деле чувствует. Хотя тело его со времени болезни боролось с некоторыми недостатками, Янник полагал, что волк нисколько не пострадал. Некоторые недооценивали Натанеля, потому что он всегда держался особняком и в прошлом отказался от того, чтобы стать вожаком стаи. Но Янник считал, что правая рука Хагена способна на многое, например на наличие собственных планов. И один из них однозначно имел отношение к Давиду.
– Не можем же мы думать только об убийствах, – возразил Янник, причем голос его звучал гораздо более храбро, чем он себя чувствовал. – Мне мой волк нравится, – добавил он, чтобы отмести последние сомнения.
– Мне тоже, – ответил Натанель тем же нейтральным тоном, и его перекошенный рот на миг скривился в улыбке. – Эта женщина, к которой Давид испытывает такое притяжение, хорошо пахнет, правда? Как ты отреагировал на нее?
Янник тут же вспомнил приятное чувство, которое возникло у него в присутствии Меты. Но как облечь это в слова, особенно для вице-Хагена?
– Женщины определенного типа всегда пахнут хорошо, – сказал он, изо всех сил стараясь сохранить на лице нейтральное выражение.
– Да, пожалуй, это верно, – задумчиво кивнул Натанель, глядя на свои большие, слегка искривленные руки. – Но мне этот запах напоминает кое-что другое. То, каково это – быть рядом с кем-то, кто не пахнет твоей конюшней, но, тем не менее, тоже из нее. Это редкий дар.
Однако ждал я тебя не затем, чтобы обсуждать прелести любовницы Давида.
Хотя Янник внезапно вспотел и охотнее всего бросился бы бежать, он не решился отойти от Натанеля ни на шаг. Он слишком хорошо понимал, что не сможет уйти от этого мужчины, который приволакивал одну ногу. Для этого не нужно было даже прислушиваться к безнадежному повизгиванию своего волка.
– Что ж, – сказала Натанель, – мне хотелось бы, чтобы ты держал меня в курсе относительно всего, что касается Давида. Вопрос только в том, сделаешь ли ты это добровольно или мне нужно поселиться у тебя в голове?
Глава 21
Начать сначала
– Для меня загадка, как можно было настолько запустить такой великолепный дом.
Тучный мужчина провел рукой по лбу. Хотя в доме было очень холодно, короткий подъем по лестнице и отодвигание старого платяного шкафа, очевидно, заставили Хальберланда облиться потом.
– Посмотри-ка сюда, – сказал он, обращаясь к Давиду, и указал на довольно большое позеленевшее пятно на обоях. – Плесень ведь не вчера появилась. И никто даже не почесался… Вероятно, трубы в ванной, которая находится за этой комнатой, уже несколько лет никуда не годятся. А это очень плохо.
Давид кивнул и принялся, как ему было поручено, отдирать угол коричневого ковра, лежавшего на полу.
– И что там? – спросил шеф, все еще тяжело дыша и скептически разглядывая покрытую плесенью стену.
Давид оперся на колени и изо всех сил потянул за край ковра.
– Не знаю, чем они приклеивали ковер, но за все эти годы клей нисколько не утратил силу. Если я потяну сильнее, в руке у меня окажутся половицы.
– Дерьмо! – ответил Хальберланд. – Но под ним дерево, да?
Давид снова ухватился за край ковра, потянул изо всех сил, и ткань с жутким треском поддалась. Давид раздраженно и одновременно весело покрутил клочок в руках, а потом осмотрел уголок, который открылся под ковром. Взял в руки отвертку, отковырнул немного грязно-оранжевого лака и наконец кивнул.
– Точно, деревянные половицы.
– Да это же прекрасно! – Хальберланд наконец отдышался и присоединился к Давиду. Он присел, насколько позволял живот, и шумно вздохнул. – Это дуб, уж поверь мне. Так делали раньше: красивые, толстые дубовые половицы. Радуйся, парень. Если мы будем латать эту развалюху, для тебя найдется работа. Не зря мамочка вырастила тебя таким сильным. – Хальберланд похлопал его по плечу и рявкнул: – Сенткер, что там с балконом? Вот-вот рухнет?
Когда в ответ раздалось только невнятное бормотание, Хальберланд еще раз глубоко вздохнул и принялся за следующий лестничный пролет.
– Давид, а ты пока посмотри, что там с ванной, хорошо? И отбей пару плиток, чтобы понять, что нас ждет. Вероятно, под ними окажется еще один-два слоя. Чувак, я уже предвкушаю предварительную смету на реставрацию. Это будет праздник!
Давид с улыбкой посмотрел вслед шефу. Как только Хальберланд скрылся из виду, он снова ухватился за ковер и позвал волка. Едва уловимая тень образовалась между его пальцами, а мгновением позже он одним рывком освободил внушительный кусок пола. При виде этого волк довольно заворчал в унисон с хозяином. Давид осторожно скреб лак, пока не показалось дерево. Дуб. Хальберланд прав, этот человек свое дело знает.
Удовлетворенный, он направился в ванную, чтобы посмотреть, что там с плиткой. Та светилась искусственным коричневым светом, на некоторых виднелись силуэты пальм и моря. Давид недоверчиво скривился. Может быть, несколько десятилетий назад эта плитка и была модной, но, похоже, благодаря ретро-волне она пережила уже и вторую молодость. Эту гадость он сорвет даже бесплатно.
Безо всякого предупреждения волк изменил восприятие Давида, и ванная приобрела различные краски и формы, словно он смотрел сквозь призму: множество различных следов накладывались друг на друга. Впрочем, они рассказывали об обычных буднях, с некоторым разочарованием выяснил волк. Здесь уже давно не жили люди.
Вздохнув, Давид отогнал видение. Склонность волка к самостоятельности была непривычна, и он еще не знал, что об этом думать. Впрочем, следовало признать, что сосуществование с набравшим силы демоном было на удивление приятным. Как будто им обоим дали суверенитет, который облегчал совместное бытие. Словно после ритуала они стали жить в большем согласии друг с другом. Вообще-то само по себе это выглядело противоречиво: как может большая степень свободы привести к тому, что чувствуешь себя кому-то ближе? Как бы там ни было, Давиду стало на удивление легко общаться с людьми, хотя прежде он панически боялся, что вот-вот сорвется. Ему даже казалось, что Хальберланд видит его насквозь.
Давид подошел к окну, и ему потребовалось немало усилий, чтобы справиться с покосившейся деревянной рамой. Отсюда открывался вид на обнесенный стеной сад, жемчужину в огромном городе. От дождя покрытые опавшими листьями грядки словно светились. Летом старое, посаженное у самой стены дерево наверняка закрывало густой кроной половину сада, но теперь его голые ветки на фоне неба напоминали некое произведение искусства.
Давид осматривал сад, запах земли которого доносился до второго этажа, и вдруг его охватило какое-то странное чувство. Потребовалось время, прежде чем он сумел обозначить его как удовлетворение. Одна только перспектива получить этот заказ делала его счастливее, чем он был все эти годы. Хотя он был не более чем простым клиентом фирмы по временному найму, Хальберланд приглашал его вот уже неделю и был им доволен. Небольшое предприятие Хальберланда занималось реставрационными работами «все из одних рук», а в этом зажиточном квартале с его старинными домами дел было более чем достаточно. При этом Давид даже не смел надеяться на то, что найдет себе занятие на территории Мэгги.
Но самым удивительным были его отношения с Метой. При слове «отношения» Давид смутился, но до этого их связь уже однозначно доросла. Впрочем, для чувства удовлетворения была и другая причина. Раньше он всю энергию должен был направлять на то, чтобы держать в узде своего сильного волка. Но с тех пор, как он прошел ритуал, поведение демона-волка стало необъяснимым образом терпимее. Одно то, что он не заставлял Давида вернуться в стаю, граничило с чудом. Хотя превращение было головокружительным и болезненным, демон не приобрел неодолимую силу, которая заставляла бы его хранителя подчиниться. Чаще всего волк вел себя настолько тихо, что Давид просто забывал о его существовании, хотя всегда полагал, что получивший силу демон непременно будет пытаться проталкивать свои собственные интересы. Точнее, так утверждал Конвиниус, а поведение Хагена и его кровожадных приближенных подтверждало подозрения.
Может быть, поэтому мне так нравится быть рядом с Мэгги, подумал Давид, в то время как его пальцы обследовали крошащиеся швы вокруг оконной рамы. Эта предводительница стаи была иной… сильной, но неиспорченной. Он уже задавался вопросом, что стало бы с ним, если бы после смерти Конвиниуса его нашла Мэгги. Ее волк тоже был силен, но она не использовала его для того, чтобы подчинить более слабых и привязать их к себе с помощью крови. Одна только мысль о грязных делах, для которых использовал стаю Хаген, заставила Давида невольно сжать кулаки.
В последние годы стая все больше запутывалась в паутине насилия и преступлений. Хотя Саша тоже не считался человеколюбивым вожаком, Давид просто не мог себе представить, чтобы тот втягивал своих людей в подобные махинации. Ему даже казалось, что смерти, которых с отвратительной регулярностью требовали Хаген и его личная гвардия, притягивали к себе всю грязь города.
– Эй, Давид! Что там у тебя?
Хотя Хальберланд дышал так, словно у него сейчас случится инфаркт, в его голосе слышался восторг. Ведь каким бы прекрасным ни был фасад, внутри дом был сущей развалиной. Но одна зажиточная молодая пара уже готова была выложить за него уйму денег и теперь ждала, когда можно будет произвести впечатление на друзей и родных шикарно отреставрированной городской виллой.
– Все на слом, я бы сказал. И даже заплесневелую стену между ванной и соседней комнатой. Такие крохотные комнатушки – это же никуда не годится. Из них можно сделать роскошную ванную.
Мысль о том, что он станет свидетелем того, как дом, комната за комнатой, будет возрождаться, очень понравилась Давиду.
– Ага, в лице нашего юного друга на сцену выходит дизайнер интерьеров, – Хальберланд рассмеялся так, что аж закашлялся. Потом с трудом перевел дух и продолжил: – Мы с Сенткером побудем пока наверху. Балкон выглядит так, словно рухнет от одного косого взгляда. Однако это лакомый кусочек, и его непременно нужно сохранить. А второй этаж остается тебе. Новые хозяева появятся здесь через час, и мы должны будем предоставить им предварительную смету. Только без личной инициативы, я тебя очень прошу. Такого эти пижоны не выносят: советы они выслушивают только от людей, за мнение которых заплатили немалые деньги. А мы говорим об устаревшей электропроводке и прогнивших лестницах, ясно?
Давид равнодушно пожал плечами, но Хальберланд, похоже, и не ждал ответа. Скорее для развлечения он ткнул отверткой в покосившуюся розетку, которая тут же выпала из гнезда.
– По поводу проводки здесь есть о чем поговорить, – проворчал он.
Внезапно кожа Давида покрылась странными мурашками, которые обычно появлялись только тогда, когда он звал волка. Он недоверчиво наблюдал за тем, как его тень приобрела размытые контуры волка и скользнула по коричневой стенной плитке. В отличие от того дня, когда произошла драка с Матолем, волк не обрел четких контуров, а вел себя так, как и положено тени. Не считая того, что она перестала повторять силуэт своего хозяина.
– Что за… – пробормотал Давид и тут же умолк, поняв, что сказал это вслух.
Однако происшествие выбило его из колеи. Хотя волк отделялся от него довольно часто – Конвиниус научил его этому, но это было очень болезненно, – инициатива всегда исходила от Давида. Теперь же волк покинул его и растянул связь между ними настолько сильно, что она грозила вот-вот оборваться.
Что это, черт возьми, значит? – спросил Давид волка по ментальной нити, которая их связывала. Хотя контуры волка в послеполуденном свете казались слегка размытыми, выглядело это так, словно в ответ он смущенно завилял хвостом. Его желание вдруг сформировалось в сознании Давида яснее, чем когда-либо прежде: «Всего лишь небольшая прогулка, скоро вернусь…»
– Смотри, чтобы тебя не поймали, – сказал Давид и показался идиотом самому себе.
Тень задрожала, потом растворилась, словно дым, и исчезла. Остался только молодой человек, искренне надеющийся, что балкон надолго отвлечет Хальберланда и компанию, потому что без тени ему не хотелось показываться им на глаза. Существовала веская причина того, что большинство членов стаи не могли расстаться со своей тенью: без силы демона в образе волка положение в стае нельзя удерживать за собой достаточно долго. Когда тень уходила, человек становился беспомощным.
Всего лишь человеком. А это даже для Давида было странным ощущением.
Он осматривал остальные комнаты, которые были в таком же безрадостном состоянии, и ждал, что эхо, возникшее на месте волка, усилится и в течение кратчайшего времени превратится в оглушительный звук. И тогда он начнет чувствовать себя оболочкой, которая вот-вот лопнет. Однако ничего подобного не произошло. Хотя он ощущал отсутствие волка, но чувствовал также и связь с ним – едва уловимое жужжание, нить, касаться которой ему еще предстояло научиться. Это было в новинку.
Что бы там ни затронул ритуал, все было совершенно иначе, чем он ожидал. Если бы Давид догадывался об этом в то время, когда жизнь во дворце Хагена становилась для него все тяжелее, то, возможно, не сопротивлялся бы усилению демона. Но он знал слишком многих, волки которые казались ему извращенными. Например, Конвиниус, ненавидевший себя едва ли не сильнее, чем собственного волка… Хаген и его опустившаяся свора… И сам он, легкая добыча желаний своего демона, который не может существовать вдали от других волков.
При этом отсутствие стаи даже после смерти Конвиниуса мало что значило для Давида, а волк вызывал такое ощущение, словно его заперли в капсуле и погрузили в море. С каждым мгновением холод, от которого страдал в своей изоляции демон, становился все более невыносимым. Благодаря связи с волком Давид слишком хорошо знал, каково это, когда любая мысль, любое Движение чувств застывает, когда все превращается в ледяную пустыню, где слышишь только собственное Жалкое поскуливание.
Как выяснилось, беспокоился Давид напрасно: после ритуала он бросил жизнь в стае, и демон обходился без тесного контакта с себе подобными.
Интересно, что сейчас делает мой волк? – подумал Давид и представил, как тень трется об ноги Мэгги в поисках близости себе подобных.
Что ж, пока его отсутствие не свело меня с ума, надо этим пользоваться, подумал Давид. Чем меньше волк живет внутри него, тем лучше. Тем не менее он недовольно оглянулся, но тут же одернул себя, потому что отсутствие тени вообще не должно было его смущать.
Он невольно вспомнил о том, как, оторванный от собственной тени, чувствовал себя перед смертью Матоля. Пока он передвигал оставленную мебель по потертому ковру, воспоминание о той вынужденной разлуке стало настолько живым, словно это происходило сейчас. И тут же над ухом его раздался знакомый раздраженный голос Конвиниуса, который он не слышал уже несколько лет.
– Как тебе может быть больно отделяться от этого захватчика? Вместо того чтобы лежать в углу и скулить, ты должен наслаждаться своей свободой, такой кратковременной свободой.
С недовольным видом он склонился над Давидом, лицо которого только-только начало терять детские черты. Хотя Конвиниусу было, может быть, слегка за тридцать, в глазах Давида он выглядел стариком – изможденным и наполовину сожженным внутренним огнем. Единственно живыми на его бесцветном лице были голубые глаза – именно та часть, которую так сильно ненавидел Конвиниус. Хотя он был скорее хрупкого телосложения, а его неестественная худоба заставляла предположить, что он не справится с уже в юности высоким и крепко сложенным Давидом, мальчик по собственному опыту знал: саморазрушительное презрение к тому, чем он был и что не мог изменить, превратило Конвиниуса в непобедимого противника.
Это было одно из любимых упражнений Конвиниуса – вколачивать своему подопечному, что за демон сидит у него внутри: не безобидный спутник на четырех лапах, как с детства считал Давид, а своенравный захватчик, приветливость которого служит только ширмой, за которой скрывается не что иное, как паразит, проникающий в людей и оставляющий на них клеймо.
– Иначе отчего бы, – втолковывал Конвиниус строптивому пареньку, – твоя мать добровольно отдала тебя под мою опеку? Она чувствовала, что ты не ее ребенок, что ты принадлежишь кому-то другому.
Эти слова очень сильно задели Давида, поскольку оправдывались подозрения, мучившие его на протяжении всего детства: то, что его, словно кукушонка, подбросили в семью, что он крадет воздух, которым дышат его мать Ребекка и сестры. И все равно он упрямо уставился на мужчину, состоявшего, казалось, из одних костей и сухожилий.
