Текст книги "Магнит (СИ)"

Автор книги: Таня Фрей

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 14 страниц)

ГЛАВА 10. СМОГ

Когда ты видишь сквозь туман, взгляни, -

Так молвил он. – Над илистым простором

Ты различишь, кого зовут они.

– Данте Алигьери "Божественная комедия"

Томас

Я шёл, толкая носками ботинок валявшиеся на дороге камешки. Руки засунул в карманы толстовки: на улице было сыро и зябко. Из наушников раздавалась знакомая с детства мелодия, уже успевшая стать такой родной. Rolling Stones. "Paint it Black".

Под эту песню, на самом деле, довольно хорошо бегать. Вот только сейчас ни настроения, ни возможности бежать у меня не было.

Дорогу к дому Чарли я знал наизусть. Уже не раз я бродил по этому пути, то в одиночку, то с Билли, то ещё с кем-то. С ней самой, например. Мы смеялись, шутили. Много говорили, играли в какие-то игры. Теперь все эти воспоминания будто бы превратились в кадры из киноленты, в которой мы никогда не снимались. Которая не имела к нам никакого отношения. Будто мы посмотрели её когда-то и решили примерить роли её персонажей на себя.

I have to turn my head until my darkness goes.

Слова громко отзывались в ушах и невольно заставляли сопоставлять их с той реальностью, которой мы обладали.

Ведь, если говорить начистоту, тьма была теперь во всех нас. Не в одной Шарлотте. Во всём городе.

И в каждом из нас открылось что-то, прежде скрытое от чужих глаз.

Влюблённость Сидни. Шрамы Бри. Сломленность Чарли.

А что говорить обо мне? Что нового было узнано обо мне в процессе этих безумных расследований?

I look inside myself and see my heart is black.

Разве что моя так и не разделённая ребяческая любовь к Лексе Вудли. Скрылась ли она навсегда после её гибели? Нет. В том-то и проблема. Она по-прежнему была мне дорога. Так же, как Хейли была дорога Шарлотте до недавнего времени. Теперь я понимал её как никто другой. Я понимал, кого она потеряла.

А Бриджет? Джо ведь погиб первым. Он был первой жертвой, с него всё и началось, не с Хейли. Потому что Хейли… это всё из-за неё. Бри страдала не один год, это лишь казалось, что у неё всё чудесно, ведь она умница, отличница. И когда она впервые влюбилась, когда впервые влюбились в неё, эту ниточку просто взяли и отрезали. Не позволили её жизни стать ярче. Счастливее.

Maybe then I'll fade away and not have to face the facts

It's not easy facin' up when your whole world is black.

Я подошёл ко входной двери и отдышался. Всё-таки под конец я уже перешёл на бег. Чисто инстинктивно. Слишком привык слушать эту песню на пробежках. Да и медленно, спокойно идти уже не получалось.

Пока мне ещё не открыли дверь, успел стянуть с себя наушники, поставив песню на паузу. Всё же заявляться в гости с музыкой в ушах – не самый вежливый вариант.

Наконец, на пороге оказалась мать Шарлотты. На лице её изобразилось какое-то облегчение. Судя по всему, она была рада тому, что я пришёл.

– Томас, как хорошо, что ты пришёл, – сказала она, запуская меня внутрь. Я проговорил что-то обыденное, вроде «Рад вас видеть», и лишний раз посмотрел на миссис Боунс. Мы знали друг друга уже очень давно, и сейчас я мог сказать с полной уверенностью, что такой разбитой я её ещё не видел. Оно и понятно: она недоумевала. Не знала, что происходило с её дочерью, а если бы и знала, то не смогла бы это принять.

Отец Чарли был на работе. Об этом мне сказала её мама, вытаскивая из буфета пачку печенья. Я попытался отказаться от непрошеного угощения, но миссис Боунс была неумолима. Щедрая душа.

Мистер Боунс работал хирургом в нашей небольшой больнице. Последнее время он часто проводил операции, уставал. Тяжёлая у него всё-таки была работа.

Я взял одно овсяное печенье с шоколадной крошкой, так, просто из вежливости, потому как есть мне не хотелось, прожевал, запил безвкусной водой. И, улыбнувшись матери Шарлотты, поднялся на второй этаж.

Дверь в комнату Чарли была распахнута настежь. Я подошёл к ней и осторожно постучался, заглянув внутрь.

Девушка, сидевшая на своей кровати, скрестив ноги по-турецки, тут же развернулась ко мне. Раскрыла рот от удивления, кивнула. Я зашёл и прикрыл за собою дверь. Сел на пол недалеко от подруги.

Чарли смотрела на меня с испугом. Она мяла руками простынь и не отворила от меня взгляда, который словно кричал: уходи! Я – чудовище, монстр, уходи, если хочешь жить!

– Нет, – покачав головой, возразил я её немым просьбам. – Я никуда не уйду. Не дождёшься, Боунс.

– Зачем ты здесь? – слегка охрипшим голосом спросила она.

– Затем, что я не позволю тебе сломаться окончательно.

Она поморгала глазами.

А потом вдруг глубоко вздохнула и зажмурилась. Я даже представить себе боялся, что с ней творилось.

– Она меня не отпустит просто так, – стиснув зубы, проговорила Чарли.

– Что ей нужно от тебя? – неожиданно громко спросил я. Потому что этого я понять не мог.

– Я не знаю, – горько усмехнувшись, ответила она. К счастью, она всё ещё была собой. Но как долго это могло продолжаться?

Шарлотта очень изменилась. Она совсем не походила на прежнюю себя. Исхудала, превратилась в напуганную лань. Больше не было в ней той смелости, той отрешенности. Теперь она была или такой разбитой, или же вовсе не была собой.

– Ты… ты можешь понять, что творится у неё в голове? – осторожно поинтересовался я.

Чарли отрицательно помотала головой.

– Это ведь она в моей голове порядок наводит, а не я в её, – сказала она.

И с этим нельзя было не согласиться.

– Как Сидни? – едва звучно спросила Чарли.

– Ты в курсе? – изумился я.

– Я живу бок о бок с той, кто всё это начал. Думаешь, я могу быть не в курсе?

А ведь действительно. То, что Хейли поселилась в ней, давало ей некоторые преимущества. Она знала больше, чем знали мы. По крайней мере, узнавала раньше о тех или иных вещах. Ведь Хейли руководила этим спектаклем. И Чарли иногда могла подсмотреть сценарий.

– Она в шоке. Потому что гибели матери она не ожидала.

Шарлотта виновато поджала губу.

– Я пыталась отговорить Хейли, – упавшим голосом сообщила она. – Она лишь дразнила меня. И потом оставила. И тогда я поняла, что уже ничего сделать нельзя. Всё же надо было мне её удержать.

– То есть, она уходит от тебя?

– Конечно.

– Я думал, она…

Чарли поперхнулась, глядя на меня.

– Ну-ка, ну-ка, что ты там подумал? – тихонько засмеявшись, поинтересовалась она.

Чарли Боунс. Настоящая Чарли.

– Уже не знаю, что и думать, – со смехом вторил я ей.

I could not foresee this thing happening to you.

Она перебралась с кровати на пол и уселась рядом со мной, обвив руками колени. Смотрела напряжённо в пол, будто раздумывая над чем-то.

– Мне так жаль, – наконец, выдала она. – Это ведь из-за меня всё.

– Почему из-за тебя? – оторопело спросил я. Фраза её звучала ой как многогранно. Особенно если учитывать, что мы больше никому и ничему доверять не могли.

– Потому что я позволила ей занять себя всеми этим бреднями, – ответила Чарли, подняв взгляд. – Я попросту не уследила за ней. Вовремя не остановила. А потом поехала на её поиски в этот чёртов лес, и…

Она замолчала.

Эти воспоминания всегда приносили ей боль. Стоило вспомнить хотя бы тот эпизод на кладбище.

Только вот тогда мы все ещё думали, что Хейли – жертва. А она оказалась убийцей.

А ведь они так хорошо дружили. Были родственными душами. Знали друг о друге всё.

Даже не верилось, что можно так дружить, как дружили они. Что такое в принципе возможно.

Ну и во что эта дружба вылилась?

Неверна поговорка о том, что старый друг лучше новых двух. Иногда старые друзья имеют привычку мстить за то, что их кинули. Или за то, что ими пренебрегали. Или просто из чувства собственности. За то, что они теперь не единственные и неповторимые, а лишь одни из нескольких.

И такая месть может перерасти во всё, что угодно. Может погаснуть, оставив за собой лишь пепел. А может разгореться и устроить большой пожар.

– Ты не виновата, Чарли, – поправил её я, положив ладонь на её пальцы, сжавшиеся в кулак. – Ты не обязана была всё это предвидеть. Никто не ожидал.

– Я отдалилась от неё, – тихо проговорила подруга. – Она сказала, что это одна из причин того, что теперь она от меня не отстанет. Я больше не знала ни один из её секретов, она не знала ни один из моих. Мне не нравился её парень, Джейк. И она была недовольна этими моими придирками. Мы словно стали чужими друг другу, хоть это и не было заметно, наверное. Внешне всё было, как прежде. А на самом деле, всё исчезало. Испарялось. Медленно так.

Она отвернулась, прижав руку к лицу. Она силилась не разрыдаться; видимо, не хотела, чтобы кто-то видел её слёзы. Чтобы её слёзы видел я.

– Она говорила что-то про Магнит?

Чарли повернулась.

– Из её слов я поняла, что это не я. А также я поняла, правда, не совсем из её слов, что, вероятно, никакого смысла в существовании Магнита нет.

– Это ещё почему? – непонимающе спросил я.

– Да потому что это явно не этот человек всё притягивает. Если она прокляла весь город, то тут и Магнит никакой не нужен. Если она до сих пор здесь, то и никому притягивать все эти смерти не нужно.

Шарлотта рассуждала здраво. С пониманием дела.

А ведь действительно: какой смысл был в том, чтобы назначать кого-то Магнитом и твердить, что это этот человек всю эту дрянь притягивает? Или же Хейли просто было удобнее свалить всю вину на кого-то другого, или такой человек действительно был. Но кто им был?

– Хочешь сказать, вряд ли такой человек в принципе есть?

– Ну почему же? – возразила Чарли. – Кого-то она им да нарекла. Кого-то, при ком все события и происходили.

Я не сдержал грустной усмешки.

– Мы все присутствовали при всём. И почти на каждого были осуществлены, так скажем, персональные нападения.

Я, Бри, Сидни. Чарли не в счёт: у неё был свой разговор с нашей принцессой. Меня чуть не задело взрывом, Бри чуть не задушили, Сидни чуть не утонула. А Чарли медленно, но верно сходила с ума.

Кто не был покалечен среди нас? Кейси с Алом, которые вообще не являлись частью нашей компании, а попали в этот водоворот событий по чистой случайности? Потому как стали общаться с Чарли, когда мы по своей глупости посмели от неё отвернуться?

Нет. Они тоже были не без ран. Кейси потеряла Тобиаса. Ал тоже потерял Тобиаса, как друга. И ему было больно за сестру.

Коллектив учителей лишился мистера Клауса. Сидни лишилась матери.

Все в этом городе чего-то лишились. Чего-то, что нельзя было вернуть. Кого-то.

– Надо попробовать разобраться в этом, – задумчиво пробормотала Чарли. – Учитывая, что Хейлс сказала, что финал не за горами.

– Финал? – не удержался я от саркастичного смешка. – У этого кровавого пира действительно будет конец?

– Будет, – подтвердила Чарли мои слова. – Только вот будет ли это окончательным завершением? Как мы можем заранее быть уверены в том, что это прекратится навсегда?

А мне стало не по себе от её слов.

Потому что число двенадцать никак не давало мне покоя. А раз финал был не за горами… это значило лишь то, что все мы могли войти в это число жертв.

Первым был Джо. Второй стала Лекса. Третьим – Билли. Четвёртым – Тобиас. Пятым – мистер Клаус. Шестой – мать Сидни.

Если верить надписи и словам Хейли, то погибнуть ещё должно было шесть человек. А вдруг больше? Вдруг это всё – очередной обман?

Ведь нас кормили ложью, добавляя к ней с каждым разом всё больше приправ и гарниров. Фирменное блюдо кровавой резни – ложь. Ложь с мясом, ложь в разбитых окнах, ложь с водой, пресной, не газированной.

– Что ты думаешь насчёт Бри? – спросил я.

– То же, что и про остальных, – ответила Чарли. – Каждый может быть Магнитом, Томми. Но одно известно точно: не мы выбирали себе эту роль. Нас назначили. То, кто является Магнитом, об этом не подозревает. И ничего не сделал для того, чтобы им стать, кроме того, что он родился и живёт теперь в Тэррифилде. И так или иначе общался в своё время с Хейли. Всё. Других причин нет.

Я слушал то, что она говорила, с особым вниманием. Чарли была проводником между нами и нашим уничтожителем. И в то же время в Чарли звенел голос разума.

Нам нельзя было считать друг друга предателями. Хотя бы потому, что у Хейли не было сообщников среди нас, и это железно. Хейли не сотрудничала ни с Чарли, ни с Сидни, ни с Бриджет. И уж тем более никаких таких вещей не обсуждали с ней мы. Мы вообще редко разговаривали. И почему-то я об этом не особо жалею.

– То есть, у тебя нет своих собственных догадок по поводу того, кто это?

– Кто бы им ни был, я не изменю отношение к этому человеку, – улыбнувшись, ответила Шарлотта. – Потому что это не его вина.

Меня смущало сейчас лишь одно.

Хейли до сих пор не объявилась. Чарли до сих пор была собой.

– Ты ещё долго продержишься?

Она пожала плечами.

– Не знаю. У меня сейчас такое ощущение, что я заперта в клетке.

– Вот и не выбирайся из этой клетки, – предостерегающим тоном сказал я. – Потому что мало ли, вдруг Хейли к тебе пробирается, когда ты эту клетку открываешь.

А ведь действительно. Вдруг Чарли была уязвима лишь тогда, когда сдавалась?

Вдруг мой телефон пискнул, уведомляя о новом сообщение. То же случилось и с мобильником Шарлотты. Мы растерянно переглянулись и достали телефоны.

Это было сообщение от NightWolf'а. Которого, скорее всего, вовсе не существовало.

«Готовы узнать свои самые страшные тайны, покрытые туманом?»

– Что он хочет этим сказать? – медленно проговорила Чарли, глядя в экран. – Какие ещё страшные тайны?

– Понятия не имею, – ответил я. – Видимо, он знает о нас что-то, что мы бы не хотели рассказывать друг другу.

– А разве что-то такое ещё осталось? – недоверчиво спросила она.

Я подумал. Осталось ли что-то такое у меня? Конечно, какие-то мелкие тайны у меня были. Но какую из них он выберет? Что решит рассказать всем, словно пытаясь… выставить меня в дурном свете? Или чего он там добиваться решил?

– Должно остаться, – хмыкнув, сказал я. – У всех есть секреты, о которых они не расскажут даже под дулом пистолета.

Шарлотта отложила телефон и посмотрела на свои руки. На ладони.

Она всё ещё видела на них кровь.

Её руки были в крови, которая уже была смыта.

Какой уж секрет мог быть страшнее этой известной всем правды?

***

Когда я уходил, мать Чарли долго не хотела меня отпускать. Она пыталась выведать, что с нами со всеми происходит. Рассказал ли я ей об этом?

Нет.

Потому что на такой вопрос не мог ответить даже самому себе.

Я снова вставил в уши наушники и включил музыку. С ней было как-то спокойнее. Многих раздражает, когда одна и та же песня крутится раз, наверное, в десятый подряд. У меня, конечно, было не в десятый сейчас, а в третий. И всё равно не надоедало.

Потому что уж очень песня была… в тему, что ли.

I see people turn their heads and quickly look away

Like a new born baby it just happens every day.

Люди мне по дороге домой встречались. И все – какие-то замкнутые. Избегающие чужих взглядов.

Изменился ли наш город? Как ни странно, но да. Он изменился. Тэррифилд заметно помрачнел. На улицах больше не было слышно ни весёлого стука колёс фургончика с мороженым, ни радостных приветствий, ни предложений о помощи. Люди не общались больше друг с другом. Люди друг друга избегали.

Когда это началось? С момента гибели Хейли? Я не успел за этим проследить, однако же ни капельки бы не удивился, если так оно и было.

А ещё стало казаться, что город начал пустеть. Раньше в нём было как-то тесно, людно, шумно. Теперь же создавалось ощущение, что он сошёл со страниц романов об апокалипсисе. Не хватало лишь медленно оседающих на землю сухих, уже почерневших осенних листьев, пыли, заброшенных автомобилей с побитовыми стёклами и старых измятых газет, валяющихся на дороге бессвязными клочками.

Чаще стали идти дожди. Всё вообще небо покрывалось тёмными тучами, не давая проходу солнцу и ясному голубому небу. Всё чаще будто бы заволакивало всё какой-то вязкой дымкой.

И не сопоставлять изменения в природе Тэррифилда с изменениями в нас самих не получалось.

Хейли считала, что наш город сгнил. Что ж, она способствовала тому, чтобы он начал разлагаться. Ей нравилось разрушать то, что было её собственным домом, вот только непонятно было, почему. Может, потому, что этот город не был пристанищем её лучших воспоминаний, а напоминал о чём-то ужасном?

Например, о том, что именно здесь она познакомилась с нами, с Чарли, что именно здесь кто-то рассказал ей про шабаши? О том, что именно Тэррифилд превратил её в то, кем она была теперь?

Ситар наперебой с отчаянным вокалом отзывались в моей голове.

I wanna see it painted, painted black

Black as night, black as coal

I wanna see the sun blotted out from the sky

I wanna see it painted, painted, painted, painted black.

А ведь всё действительно уже почернело. Всё, что ни назови.

Город. Стены. Чарли. Мои ботинки. Небо.

Всё, что было ярким и солнечным, стало хмурым, туманным. И обратить этот процесс вспять не являлось возможным.

Как только я снял наушники, вдоволь насытившись восклицаниями Мика Джаггера, у меня зазвонил телефон. Я остановился. С опаской выудил мобильник из кармана.

К счастью, то была Бри. Я нажал на кнопку и приложил телефон к уху.

– Как у вас там дела? – не дожидаясь её приветствий, поинтересовался я.

– Сид в порядке, – заверила меня Бриджет. – И её рана практически исчезла.

– Кто бы сомневался, – ничуть не удивившись услышанному, буркнул я.

– Томас, я хотела сказать о сообщении от NightWolf'а, – оставив мои слова без замечаний, сказала Моррисон.

– Так оно и тебе пришло?

На сей раз удивиться мне пришлось.

– И Сидни тоже, – грустно сообщила она. – Всех нас предупредили о том, что страшные тайны будут узнаны.

– А что, если не только нас?

Вопрос, казалось, застал её врасплох.

Нет, а что мог сделать NightWolf с четырьмя людьми, самые главные секреты каждого из которых уже, по идее, были известны? Он явно не мог ограничиться столь узким кругом лиц. В это был вовлечён кто-то ещё.

Были ли это наши одноклассники? Наши родители? Наши знакомые ещё откуда-нибудь?

Секреты есть у всех. У каждого. И никто не хочет, чтобы они оказались раскрыты без их ведома. Если наши секреты уже были известны, это было потрясающее средство для того, чтобы нами управлять. Манипулировать.

– Я не знаю, – наконец, выговорила Бри. – Но есть у меня подозрения, что это свершится завтра.

– Что именно?

– Раскрытие тайн. Поэтому к этому стоит подготовиться.

Только вот как готовиться к тому, чего не знаешь?

Радовало лишь то, что финал был действительно не за горами. И порой мне казалось, что я уже готов к любому исходу, лишь бы поскорее избавиться от этих сообщений, запугиваний и смертей.

– Ты ещё долго будешь с Сидни? – спросил я.

– Я буду на связи, – успокоила меня Бриджет. – Не переживай.

– Спасибо, – поблагодарил я и отключился. Хотя за что я благодарил? Действительно ли я так беспокоился о Сидни?…

Конечно, я беспокоился. Она была моей подругой. Она была моей девушкой, в конце-то концов.

Но имело ли это хоть какое-то значение?

Я словно терял вот такие чувства к Сид. Хотя можно ли потерять то, чего у тебя никогда не было? Мог ли я сказать, что любил её не так, как любят друзей?

Это было по-настоящему страшно, но с каждой минутой я всё больше понимал, что это не то, с чем я согласен. Я боялся это признавать, однако то, что произошло тогда у неё дома, выглядело какой-то большой ошибкой. Я не знаю, что нас заставило сделать это. Что нас притянуло друг к другу. Что конкретно меня притянуло к ней.

Но я переживал за неё. Потому что я уже устал терять близких мне людей. Любой бы на моём месте устал. Потому что это невыносимо больно. Есть же такие люди, которые болеют очень и очень часто, всякими пустяками. Им же это не нравится. Они ведь готовы на стенку лезть, понятия не имеют, что же им делать. Вот и у меня, и у всех нас так же: мы устали от этого вируса, выкашивающего нас с корнем. Что самое обидное, так это то, что от вируса этого никто не придумал лекарств. Разве что существовало какое-нибудь магическое заклинание, останавливающее весь это ужас. Звучит, словно бредни пьяницы, наверное, но я всё больше начинал думать именно о такой стороне разрешения нашего конфликта. О стороне столь же мистической, сколь и всё происходящее.

Родителей дома не было. Они были на работе. Хорошо, хоть тут удивляться было нечему.

Я умылся ледяной водой, словно пытаясь собрать в порядок мысли, плутавшие в моей голове. Не скажу, что были на то веские причины, однако порядка последнее время очень не хватало. Везде.

Я поднялся на второй этаж и собрался было зайти в свою комнату, но что-то заставило меня задержаться.

Я медленно повернул голову, вдруг услышав какой-то шорох. Конечно, вероятнее всего, это были пакеты, наполненные всякими вещами. Они всё время хрустели, не удерживаясь на месте. Мама прямо-таки обожала наполнять из до нельзя, а потом жаловаться, что они рвутся и падают.

Вот только в этом углу никаких пакетов никогда не стояло.

Я посмотрел на стену, подняв взгляд. На полу ничего не было. А на стене была надпись. Большими буквами. И все слова были начертаны кровью.

«Никому не говори.»

Когда я прочитал эту фразу, у меня сразу возник вопрос: что не говорить? А что тогда говорить? А кому не говорить?

Я подошёл поближе. Вероятно, вокруг надписи могли быть какие-то подсказки. Тайные послания, знаки, приписки более мелкими буквами. Что угодно, что могло ответить хоть на один из появившихся у меня вопросов.

А кровь была свежая. Будто бы только что написали на стене. И тут же убежали куда-то, скрывая следы преступления.

В голове пронеслась мысль о том, что это могла быть Хейли. Она ведь покинула Чарли, непонятно лишь, надолго ли. Что, если в такие моменты она путешествовала по городу, разыскивая себе новых жертв?

Что, если таки новые жертвы действительно находились, просто нам не было об этом известно?

Но никаких подсказок найти не удалось. Только эти три коварных слова.

Я спустился вниз, зашёл в ванную, достал из шкафчика тряпку, намочил её в воде. Быстро взбежал вверх по ступенькам и принялся оттирать написанное. Кровь удивительно легко поддавалась оттиранию, словно ждала момента, когда, наконец, покинет стены моего дома. Когда с этим было покончено я отошёл, чтобы убедиться, что разводов никаких не осталось. К счастью, покрытие настенное у нас было такое, словно оно воском пропитано – вода пятен не оставила. И вообще: никаких улик не осталось. Так и не скажешь, что тут было что-то написано. Да ещё и кровью.

Вздохнув, я снова спустился вниз, выбросил тряпку в мусорное ведро, предварительно скомкав её так тщательно, что следов крови на ней заметно при мимолётном взгляде не было. А ведь в крови она хорошенько искупалась.

Когда я, наконец, зашёл к себе, то закрыл за собой дверь. Было не по себе оставаться одному в доме, где уже успел побывать дух убийств, с открытой дверью в комнату. Чувствовалась какая-то незащищённость. А так: моя комната – моя крепость. Хоть и шаткая наверняка.

Усевшись за стол, я сгрёб в сторону всякий хлам вроде старых фантиков и тетрадок, в которых уже не было места никаким записям, и открыл свой ноутбук.

Он оказался включён.

Я попытался вспомнить, может, я его оставил так, когда уходил в школу. Но нет: я довольно чётко помнил, что последний раз его открывал вчера вечером, чтобы прочитать статью о планетах земной группы для школьного доклада, и, конечно же, я не забыл его выключить.

На экране всё так же висел водопад, стоявший у меня в качестве фонового рисунка. Нервно сглотнув, я посмотрел, какие приложения были открыты.

Браузер.

Я распахнул окошко на весь экран и посмотрел на вкладки. Вчерашняя статья, запросы в поисковике… и видеозапись. С которой я, безусловно, знаком не был.

Я кликнул мышкой, чтобы начать её проигрывание. Замер в ожидании.

На экране появился мой дом. Потом дом Чарли. Потом Сидни. Бриджет.

Потом на чёрном фоне белыми буквами – то, что я только что стёр со стены. «Никому не говори.»

Дёрганное изображение здания нашей школы. Обычный будний день: кто-то бежит, сломя голову, кто-то с кем-то переговаривается.

Вот бежит Чарли. И я невольно пытаюсь сопоставить, когда же это могло быть снято.

Я догадываюсь: после гибели Джо. В тот день Шарлотта припозднилась, вбежала к нам, запыхавшись. Подтвердила наши забавные предположения о том, что она бежала. Ну конечно, она бежала, что тут и думать было.

– Эти люди даже не догадываются, что находится бок о бок с ними, – прозвучал хриплый голос за кадром. Определить, кому он принадлежал, было невозможно: автор видеоролика использовал программу, корректирующую голос до неузнаваемости и превращающую его в механический, не человеческий. – А ведь это что-то всегда было с ними. Рядом.

Следующие кадры – уже внутри. Автор видео прошёл мимо шкафчиков, некоторые ученики даже помахали рукой в камеру, улыбаясь.

Я в недоумении поставил запись на паузу. Получается, кто-то расхаживал в тот день с видеокамерой, а мы даже не заметили этого? Кто-то снимал нашу школу, этому кому-то даже радовались, и этот кто-то имел прямое отношение к смертям. А мы его проглядели.

Хотя была вероятность и того, что создатель ролика эти видео у кого-то украл. Что снимал не он.

Собравшись с духом, я продолжил просмотр.

– Это что-то не появилось здесь по щелчку, а существовало довольно давно. Просто теперь решило выбраться наружу.

От этого голоса невольно бросало в дрожь. О чём он говорил?

– И это что-то имеет оттенок крови и железный солоноватый привкус. Это что-то обрушится на вас лавиной, если вы это заденете. И ваша подружка это задела.

Ваша подружка это задела… Стоп.

Получается, говорила точно не Хейли. Хотя могла говорить и она, просто в третьем лице о себе.

Но создавалось ощущение, будто она выставлялась тоже жертвой. Словно не она привела этот ужас в город, а город привёл этот ужас.

В голове это, конечно, укладываться не собиралось.

– Когда она выпустила это наружу, всё завертелось.

На экране стали возникать кадры, словно кто-то щёлкал фотоаппаратом.

Мёртвый Джо. Мёртвая Лекса. Мёртвый Билли. Я мчусь и спасаю Бри. Бри прыгает и обрушивает меня наземь. В классе вылетают стёкла, все визжат, мистер Клаус погибает. Сидни тонет. Мать Сидни падает с лестницы и громко кричит, воет от боли, бьётся в конвульсиях.

Чёрный экран. Слова: «Что дальше?»

– А дальше – финальные аккорды, – неприятно смеясь, объявил голос. – И вы не будете сопротивляться. Вы примете всё, как есть. Вы узнаете, кто из вас всех является Магнитом. Им была ваша подружка, только вот она не особо справлялась. Никто не умирал. А теперь она сама приняла участие в том, чтобы выбрать, кто же им станет. И её выбор не был ошибкой. Он помог.

Голос замолк. И снова на экране возникла надпись: «Никому не говори.»

На этом записи пришёл конец.

Я ошеломлённо закрыл ноутбук. Провёл тыльной стороной ладони по лбу.

Хейли была Магнитом. Так вот что с ней произошло. Вот почему она не покидала Тэррифилд: она словно следила за тем, кто теперь играл её роль. Со всей ревностью. А также не отставала от Шарлотты.

Или же Шарлотта и была её избранницей, новым Магнитом?

Но главное, что меня теперь беспокоило: я не мог об этом рассказать остальным. Перед глазами так и стояла кровавая надпись, дважды повторившаяся в видеозаписи. И она заставляла ей подчиниться.

Она заставляла действительно никому не говорить. Молчать. Обдумывать всё это наедине с собой.

И я принял решение никому не говорить. Потому что боялся не того, что это как-то может отразиться на мне, но того, что это отзовётся на тех, кто мне дорог. Как бы это напыщенно и благородно ни звучало.

***

Когда я проснулся утром и по обыкновению первым делом подошёл к окну, то в ужасе отшатнулся.

Потому как на улице стоял дикий туман. Вернее, даже не туман.

Это был смог.

Я зашёл в душ, включил воду, упёрся ладонью в стену, подставив голову под струи воды. И всё думал об увиденном, пытаясь убедить себя в том, что мне это показалось.

Мне показалось, думал я. Мне показалось, повторял я про себя, одеваясь, спускаясь по лестнице вниз, на завтрак. Не смотри в окно, думал я, намазывая кусок хлеба апельсиновым джемом. Никому не говори.

– Ого! – воскликнул отец, войдя в кухню. Я посмотрел на него и против воли проследил за его взглядом, обращённым в окно.

К сожалению, мне не показалось. Это видел и мой папа. И это не исчезало.

– Что случилось, доро… о Господи.

Мать ухватилась за плечо отца. Потом подошла к кофеварке, кинув на меня беглый взгляд.

– И как в пойдёшь в школу? – поинтересовалась она у меня.

– Вприпрыжку, – буркнул я в ответ.

Хотя я и сам не догадывался, как, чёрт подери, добраться в школу. Потому что на улице просто стоял густой вязкий смог. По-другому этот природный или не очень катаклизм назвать было нельзя.

Мать с отцом понимали, что отпускать меня куда-либо – сумасшествие.

Связи не было. Телефон сеть не ловил, радио барахлило, как и телевизор. Всё погрязло в этот туман, если не в настоящий, то в метафоричный.

Но когда я сам подумал, что лучше остаться дома, я нащупал в кармане брюк свёрнутую бумажку. Я вытащил её, развернул.

На сей раз не известным мне почерком на ней было написано:

«Не пойдёшь в школу – умрёт кто-то ещё.»

Я содрогнулся, скомкал записку, убрал туда, где её взял и устремился к двери, поправив на плече лямку рюкзака.

– Я буду очень аккуратен, мам, пап! – воскликнул я как можно громче и выскочил из дому.

А в следующий миг зашёлся кашлем, прикрывая рукой глаза.

Находиться на открытом воздухе было буквально не-воз-мож-но. Потому что никого открытого воздуха уже и не было.

Хотя дышать постепенно становилось легче. Я осторожно открыл глаза. В них больше не щипало. Да и видимость вдруг стала гораздо лучше: дорогу было видно.

И я, на свой страх и риск, двинулся в путь.

У школы уже собралась толпа. Стоял такой гам, словно это была очередь на проход на какой-нибудь концерт. Я стал искать глазами Бри или Чарли. Или, на худой конец, Кейси или Ала.

Вдруг кто-то схватил меня за руку сзади.

– Вот ты где! – тут же раздалось. С радостью и облегчением.

Я повернулся и увидел перед собой Бриджет, которая выглядела до того испуганной, что становилось жутко.

– А Чарли здесь? – тут же спросил я. Про Сидни интересоваться не стал: уж кто-то, а она должна была оставаться сейчас в больнице и никуда не выходить.

– Я не знаю, – ответила Бри. Я приобнял её за плечи.

Судя по всему, в этом смогу только мы с ней и остались. На ближайшее время.

– Почему все стоят здесь? – спросил кто-то слева. – Мы не можем зайти внутрь?

– Школа заперта, – послышался ответ с другой стороны. И я вздрогнул.

Если школа была заперта, то мы буквально оставались наедине с тем, что не оставляло нам никаких шансов на выживание. Потому что смог не рассеивался. Стал чуть прозрачнее, чтобы мы видели друг друга… перед гибелью?… только и всего.