Текст книги "Послушник и школяр, наставник и магистр: средневековая педагогика в лицах и текстах"

Автор книги: Т. Матулис

сообщить о нарушении

Текущая страница: 22 (всего у книги 30 страниц)

101. Спросили у друга, какой знак начертал на знамени своем его господин. Ответил: – Знак убиенного. – Спросили, почему был такой знак. Ответил: – Ибо убиенный был распят; и те, кто мнит себя слугами господина моего, пусть последуют [206]206
  примеру


[Закрыть]раба его.

102. Пришел господин получить пристанище у друга своего. Но потребовал мажордом от господина платы за постой. И сказал друг, что господин его должен быть принят даром, во искупление.

103. Шли вместе память и воля и поднялись на гору господина, чтобы разум возвысился и чтобы удвоилась любовь. [207]207
  к господину


[Закрыть]

104. Слезами и плачем всегда говорят между собой друг и господин, чтобы обрели они друг друга и стала между ними радость, дружба и благосклонность.

105. Тосковал друг по своему господину и направил к нему раздумья свои, чтобы принесли они ему радость от господина его, в которой так долго его видел.

106. Облагодетельствовал господин друга своего и дал ему плач, страдание, раздумья и горести, и за такие благодеяния служил друг господину своему.

107. Молил друг господина своего, чтобы даровал ему щедрость, покой и уважение в этом мире. И явил господин образ свой рассудку и памяти его, и препоручил себя друг воле господина.

108. Спросили друга, в чем почитание. Ответил: – В любви и понимании своего господина. – И спросили его, в чем бесчестие. Ответил, что в забвении его и нелюбви.

109. Терзала любовь меня, пока не признался ей, что ты есть в страданиях моих; и тотчас же ослабли мои муки, и в награду ты умножил любовь и удвоил мои страдания.

110. На дороге любви повстречал я слугу ее, не говорил он; истощенный, в слезах и страданиях обвинял он любовь и поносил ее. Мягко оправдывалась любовь, с трепетом и надеждой, благочестием и мудростью. И осудил я слугу ее за его хулу, ибо столь щедрые дары преподнесла ему любовь.

111. Пел друг и говорил: – Какое счастье любовь! Ах, какое великое счастье любить моего господина, который любит слуг своих в бесконечной и вечной любви, воплотившейся в каждом творении его.

112. Шел друг в чужую страну, где думал найти своего господина, и по дороге напали на него два льва. Страх смерти овладел им, ибо хотел он жить. И вспомнил он господина своего, чтобы обрести любовь в своих страданиях, ради которой легче встретил бы он смерть. И пока вспоминал он, львы униженно подошли к нему и слизали слезы на глазах его, и руки, и ноги ему целовали. И пошел он с миром искать своего господина.

113. В горах и на равнинах искал друг двери, чтобы выбраться из темницы любви, где долго был узником тела своего и раздумий своих, и всяческих желаний и наслаждений.

114. Встретил однажды друг среди трудов своих отшельника, который спал близ красивого источника. Разбудил друг отшельника и спросил его, не видел ли тот во сне господина его. Ответил ему отшельник и сказал, что пленены были любовью мысли его во сне и наяву. Очень обрадовался друг, что нашел он товарища по плену своему, и заплакали оба, ибо не много было у господина таких слуг.

115. Все в господине заставляет друга томиться и страдать, и все в друге несет господину радость и ждет покровительства; поэтому любовь господина – в деяниях, а любовь друга – в страданиях и страстях.

116. Пела птица на ветке и говорила, что каждому из слуг любви даст она новый рассудок, но чтобы дали ей вдвое больше. Дала птица другу новый рассудок, и отдал он вдвое больше, чтобы облегчить страдания, но умножились скорби его.

117. Встретились друг и господин, и были свидетелями их встречи приветствия, объятия, поцелуи, слезы и плач. И спросил господин друга своего о его происхождении, и был друг растерян в присутствии своего господина.

118. Столкнулись друг и господин, но умиротворила их любовь, и не знали они, чья любовь дружелюбнее.

119. Возлюбил друг всех, кто боялся его господина, и страшился тех, кто не боялся господина его. И потому не знал друг, что было в нем сильнее: страх или любовь.

120. Старался друг следовать за господином своим и шел по дороге, где злой лев пожирал всякого, кто проходил мимо него в праздности и без благочестия.

121. Говорил друг: – Кто не боится моего господина, всего устрашится, но кто боится господина моего, смелость и мужество приобретет в делах своих.

122. Спросили друга, что есть причина. И сказал он, что причина – наслаждение в раскаянии, и понимание в разуме, и надежда в терпении, и здоровье в воздержании, и утешение в воспоминании, и любовь в возвышенном, и верность в совести, и богатство в бедности, и смирение в послушании, и война в ненависти.

123. Озарила любовь светом своим облако, вставшее между другом и господином, и сделала его ярким и светлым, как луна в ночи, как звезда на рассвете, как солнце днем, как разум в воле. И сквозь то облако говорили друг с господином его.

124. Спросили у друга, где темнее всего. Ответил, что там, где не видит он своего господина. Спросили его, где светлее всего. Ответил, что там, где видит он господина своего.

125. Пал знак господина на друга его, который за любовь свою скорбел, томился в слезах и раздумьях и презираем был людьми.

126. Написал друг такие слова: – Возрадуется господин мой, которому посылаю я мои размышления, ибо о нем плачут глаза мои, и без страданий его не живу я и не дышу, не вижу и не слышу, и не чувствую запахов.

127. – Ах, разум и чувство! Ссоритесь вы, и будите спящих собак, и забываете моего господина. Рыдайте, глаза, и вздыхай, сердце, ибо забвению предает память бесчестие моего господина, нанесенное ему теми, кого он так почитает.

128. Множится вражда между господином моим и людьми, и обещает дары и вознаграждения господин мой, и грозит справедливостью и мудростью; но память и воля [208]208
  людская


[Закрыть]презирают его угрозы и обещания.

129. Приблизился господин к другу, чтобы его утешить и ободрить в страданиях и слезах его. И чем ближе подходил господин, тем сильнее плакал и терзался друг, видя бесчестия, нанесенные его господину.

130. Пером любви и водою слез писал друг письма господину своему, где говорил, что нет благочестия и умирает любовь, и ложь и обман множат число его врагов.

131. Одною веревкой повязали разум, память и воля любовь друга и господина его, чтобы не разлучались они. И сплели они в узел воспоминания, страдания, вздохи и плач.

132. Сходил друг на ложе любви; и простыни ему сплели наслаждения, и покрывало соткали страдания, и подушку ему дали из слез. И не знал друг, из ткани мук или блаженства была подушка его.

133. Одевал господин друга своего в плащ, кольчугу и накидку, и шляпу дал ему из любви, и рубашку сшил из размышлений, и обул его в скорбь, и украсил его костюм слезами.

134. Молил господин друга своего, чтобы не забывал его. Отвечал друг, что не в силах забыть его, если бы и не знал. [209]209
  его


[Закрыть]

135. Говорил господин другу, чтобы там, где более всего боится он восхвалять господина своего, громче восхвалял бы его. Отвечал друг, что нуждается он в любви его; и говорил господин, что за его любовь принял он облик [210]210
  человеческий


[Закрыть]и был умерщвлен и распят.

136. Говорил друг господину своему, чтобы явил ему способ узнавать его, и любить, и восхвалять людям. Напоил господин друга своего благочестием, милосердием, кротостью, скорбями, размышлениями, плачем и слезами. И родилась в сердце друга смелость, а на устах была хвала господину его, и исполнилась воля его презрением к людям, которые судят ошибочно.

137. Говорил друг перед людьми: – Кто истинно помнит господина моего, забывает обо всем прочем; и кто все предаст забвению, чтобы помнить одного моего господина, то защитит того от всех бед господин мой и дарует ему часть от всех вещей.

138. Спросили друга, как родилась, чем жила и почему умерла любовь. Ответил друг, что любовь родилась из памяти, жила пониманием и умерла от забвения.

139. Предал друг забвению все, что ниже высокого неба, дабы мог вознестись разум в постижении господина, а воля – в созерцании и восхвалении его.

140. Отправился друг сражаться за честь своего господина и повел в войске своем веру, милосердие, справедливость, благоразумие, мужество и умеренность, и победил врагов своего господина. Но был бы друг разбит в битве, если бы не явил ему господин достоинства свои.

141. Желал дойти друг до крайнего предела своей любви, но многие преграды встречал он на пути своем, и долгие раздумья и страстные желания селили печаль и страдание в сердце его.

142. Радовался друг доблестям господина своего и печалился долгим раздумьем о нем; и не знал друг, радость или печаль чувствовал он острее.

143. Посланцем господина своего к первым христианам и не – верным был друг, чтобы явил он им искусство и начала познания любви.

144. Если видишь ты слугу господина, облаченного в богатые одежды, жирного от обильной еды и сна и почитаемого за тщеславие, знай, что видишь осужденного на вечные муки; но если видишь ты слугу бедно одетого и презираемого людьми, тощего и бледного от поста и бдений, знай, что видишь в нем спасение и вечную благодать.

145. Плачет друг и упрекает сердце свое за нестерпимый жар любви. Умер друг, и плачет по нему господин, и дарует ему утешение в терпении его, надежду и вознаграждение.

146. Оплакивал друг то, что потерял он, и не было никого, чтобы его утешить, ибо потери его невосполнимы.

147. Создал Бог ночь для бдений и размышлений друга о достоинствах своего господина. Но думал друг, что ночь создана для отдыха и сна тех, кто утомлен трудами любви.

148. Насмехались люди над другом за то, что был он безумен в любви своей. Но презрел друг их насмешки и упреки, ибо не любили они господина его.

149. Говорил друг: – Одет я в презренное рубище, но любовь одевает в сладостные мысли мое сердце, а тело укрывают слезы, страдания и страсть.

150. Пел господин и говорил: – Наряжаются слуги мои в похвалы моим доблестям, а враги мои терзают и презирают их. И потому велел я другу моему, чтобы долго оплакивал он позор мой, ибо слезы его и плач рождены в моей любви.

151. Клялся друг господину, что переносил он тяжкие труды за любовь его, и молил господина любить его, чтобы тяготы его обернулись страстью. Поклялся господин, что любовь и благодать его не оставят тех, кто возлюбил его и в любви многое претерпел. И возрадовался друг и утешился в господине своем.

152. Запретил говорить господин другу своему, и утешался друг созерцанием господина своего.

153, Так горько плакал и звал друг господина своего, что спустился тот с высот небесных и пришел на землю в слезах, чтобы умереть за любовь и научить людей восхвалять его доблести, любить и познавать его.

154. Упрекал друг христиан за то, что не ставят они имя господина его, Иисуса Христа, в начале писем своих, как делают мавры, ставя Магомета, обманщика, в начале писем своих и так восхваляя его.

ЭГИДИЙ РИМСКИЙ (КОЛОННА)
(1246/47-1316)

Эгидий Римский (Колонна) был видным философом и теологом средневековья. Он получил образование в Парижском университете, где слушал Фому Аквинского, а затем сам стал магистром университета. Перу Эгидия принадлежат философские трактаты, комментарии к Аристотелю, к «Сентенциям» Петра Ломбардского и др. Известен он и как церковный политический писатель, защищавший превосходство духовной власти над светской и поддерживавший теократические притязания папы Бонифация VIII. Но наибольшую славу ему принес трактат «De regimine principum» («О правлении государей»), получивший широкое распространение.

Работа Эгидия появилась в переломный для средневекового мировоззрения период, когда в европейской культуре вокруг естественнонаучных работ Аристотеля развернулась борьба: парижские осуждения аверроистов 1270 и 1277 гг. достаточно известны. Но известно также и то, что в 1277 г. вместе с аверроистскими тезисами были осуждены и тезисы их противника Фомы Аквинского. Эгидий активно защищал идеи Фомы и был вынужден покинуть Париж. Видимо, в это время увидел свет его трактат "De regimine principum", который был написан незадолго до смерти французского короля Филиппа III (1285) и посвящен будущему королю Филиппу IV Красивому.

Трактат является наставлением государя в добром правлении, что предполагает его умение управлять собой, своей семьей и государством. В соответствии с этим Эгидий делит трактат на три книги, в первой из которых сказано о необходимых для государя нравственных качествах (о страстях и добродетелях государя, о нравах юношей, стариков и мужчин в совершенных летах), во второй – об управлении домом, о супружестве и воспитании детей, в третьей – об управлении государством в мирное время и в период войны. Эгидий посвящает воспитанию детей государя и детей из благородных семей две главы четвертой части первой книги и двадцать одну главу второй части второй книги.

Влияние идей Фомы Аквинского на взгляды Эгидия несомненно, хотя Фома специально и не посвящал работ вопросам воспитания (даже его сочинение "Об учителе" написано как один из тезисов (quaestio) для схоластического диспута). Фома создал свою богословскую систему на основе аристотелевой философии. Сохранив прежнее понимание веры, благодати, приоритет внеземного, Аквинат не умалял человеческой природы, высоко оценивая роль разума и знания, социальную жизнь. Для развития образования и воспитания было важно признание Фомой вслед за Аристотелем идеи целостного формирования человека как психофизического единства. Первенство разума, позиция этического интеллектуализма, определение блага как познания истины повышали роль знания, культуры в воспитании человека.

Трактат Эгидия представляет собой типично схоластическое сочинение с предельно четкой структурой, развитой системой логического доказательства, основанной на аристотелевом силлогизме и дистинкции. Для Эгидия Аристотель – главный авторитет. К его работам ("Никомахова этика", «Политика», "Риторика") он обращается неоднократно. Круг затронутых педагогических вопросов достаточно широк. Во второй книге трактата говорится о роли родителей в воспитании детей, о любви родителей к детям и заботе о них, о целях воспитания, о программе образования, об условиях, необходимых для успешного обучения, об учителе и его качествах, о греховных склонностях и должном поведении детей, об их отдыхе, одежде, об обществе товарищей, о разных возрастных периодах и об особенностях образования и воспитания детей в каждом возрастном периоде, о роли физических упражнений, о воспитании девочек.

О ПРАВЛЕНИИ ГОСУДАРЕЙ

Книга 2

Глава VI. О том, что подобает всем гражданам и более всего государям и правителям так заботиться о своих детях, чтобы обучить их с самого детства добрым нравам

Чем благороднее душа по сравнению с телом, тем более все граждане, и в особенности государи и правители, должны заботиться о том, чтобы их собственные дети были совершеннее душой, чем телом. Следовательно, если они заботятся о наследстве и о деньгах, чтобы быть в состоянии оказать детям помощь, в отношении телесной нужды, то гораздо больше они должны заботиться о том, чтобы те имели совершенную душу и чтобы приучались к добродетелям и добрым нравам. И поскольку это благо столь великое, не следует проходить мимо него в небрежении, но с самого детства детей так наставить, чтобы, оставив распущенность, они последовали добрым нравам. А то, что с самого детства надо наставлять детей в добрых нравах, мы можем доказать четырьмя способами. Первый способ выводится из естественного характера удовольствия, второй – из слабости разума. Третий – из склонности, каковую мы имеем ко злу. Четвертый – из стремления избежать порочного облика.

Первый способ доказательства таков. В самом деле, согласно Философу180 в "Этике"181, нам до такой степени врождено удовольствие, что с самого детства мы начинаем наслаждаться, ведь дети наслаждаются, как только начинают сосать грудь. Следовательно, если так с самого детства вместе с нами растет и страстное желание того, что доставляет удовольствие, то с самого детства такому страстному желанию следует сопротивляться. Таким образом, именно по причине врожденного стремления к удовольствию детей, как только они становятся способными понимать, надо наставлять в добрых нравах и делать им должные увещевания.

Второй способ выводится из слабости разума. В самом деле, побуждать сильнее к добрым нравам подобает некоторых людей тогда, когда они сильнее устремляются к распутству и следуют страстям. Но, как явствует из «Риторики» Философа182, люди более всего распущенны и следуют страстям в юношеском возрасте, следовательно, тогда и надобно более всего им помогать, дабы должными увещеваниями и соответствующими исправлениями они отвлекались от распутства. А поскольку обуздывать страстное желание и распущенность свойственно разуму, то чем более кто-либо отступает от разума, тем более он склонен следовать страстям. Следовательно, наставлять детей в добрых нравах надо в юном возрасте, потому что тогда они больше отступают от разума и больше следуют страстям.

Третий способ основан на нашей склонности ко злу. Ведь когда какой-либо человек привержен к чему-то, ему надо тщательно приучаться к противоположному, дабы не склоняться к первому как можно сильнее, ибо люди по нравам своим предрасположены, подобно искривленному деревцу, к злу. Поэтому Философ в конце II книги "Этики"183 учит нас направляться к добрым нравам таким способом, каким выпрямляют искривленное деревце. В самом деле, тот, кто желает выпрямить искривленное деревце, сильно наклоняет его в противоположную сторону, и так наклоненное, оно возвращается к середине и становится прямым. А поскольку мы имеем склонность и расположенность к злу и недозволенным удовольствиям184, то должны в течение долгого времени сдерживать себя, чтобы избежать этой склонности. И подобно тому как деревце, которое надо выпрямить, наклоняют в противоположную сторону далеко за середину, чтобы оно могло вернуться к середине, мы, в уклонении от того, что доставляет удовольствие, должны зайти за середину, т. е. должны избегать многих, даже законных, удовольствий, чтобы быть в состоянии легко удерживаться от недозволенных. Итак, если мы имеем столь сильную склонность к злу и нам надлежит так привыкать в течение долгого времени к противоположному, а именно к благу, чтобы легче избежать этой склонности, то надо начинать с самого детства, оставляя распущенность, следовать добрым нравам, и не надо это откладывать на будущее.

Четвертый способ выводится из стремления избежать порочного облика. В самом деле, поскольку юноши мягки и податливы, то если они, лишенные узды, следуют распущенности, сразу же накладывают на них печать порочные свойства, подобно тому, как на мягком и тягучем воске сразу же оттискивается форма печати. Следовательно, чтобы не формировать юношей с порочным обликом, их надо сразу же, с самого детства, увещевать и исправлять, дабы благодаря должному увещеванию и исправлению они удерживались от распущенности.

Итак, всем гражданам подобает заботиться о детях так, чтобы с самого детства наставлять их в добрых нравах. Но государям и правителям это подобает делать тем больше, чем полезнее добронравие их детей самому государству и чем большей опасностью может грозить государству их порочность.

Глава VII. О том, что дети благородных, и в особенности государей и правителей, должны с самого детства обучаться наукам (literalibus disciplinis)

Хотя всем людям подобает знать науки, чтобы благодаря им сделавшись более благоразумными, они могли лучше предотвращать недозволенное, однако некоторые, по-видимому, имеют законные извинения, если не проливают пот в занятиях наукой. Таковы бедняки, не имеющие необходимых средств для жизни. Им простительно, если они удаляются от свободных наук, дабы сыскать себе необходимое для жизни. Благородные же, и в особенности государи и правители, имеющие в изобилии богатства и владения, во всех отношениях достойны порицания, если не заботятся так руководить сыновьями, чтобы те уже с самого детства обучались свободным наукам.

А то, что занятия науками надо начинать именно с детства, мы можем показать тремя способами. Первый выводится из красноречия, второй – из внимания, третий – из совершенства, которое должно приобрести с помощью науки. В самом деле, тем, кто желает изучить науки, надо уметь ясно высказываться на языке письменности (literales sermones). Надо также быть внимательными и усердными в отношении того, что сообщает литература. В-третьих, надо достичь совершенства в знании в возможной для них степени.

Первый способ доказательства таков. В народных языках мы замечаем, что редко кто-то может должным образом и точно говорить на этом языке, если не овладел им с самого детства. Действительно, тот, кто в совершенные лета отправляется в далекие края, где язык отличается от его родного языка, если даже он в тех краях живет долго, он едва ли сможет правильно говорить на том языке. Если так дело обстоит с языком мирян (laicorum), то гораздо более будет наблюдаться это в языке письменности (idiomate literali), который является языком наук о природе (phisicum idioma). Ибо философы, видя, что никакой народный язык не является полным и совершенным, посредством коего они могли бы в совершенстве выразить природу вещей, нравы людей, движение звезд и другие вещи, которые они желали бы обсуждать, изобрели для себя как бы собственный язык, называемый латинским, или письменным, языком185; создали его в такой степени содержательным и богатым, что посредством его могли в достаточной степени выражать свои взгляды. Поскольку этот язык является полным, а на других языках мы не можем правильно и ясно говорить, не овладев ими с самого детства, то в отношении красноречия очевидно: чтобы правильно и отчетливо говорить на латинском языке, мы должны, если хотим стать образованными, с самого детства старательно трудиться в науках.

Второй способ для исследования того же самого заключается во внимании и пылкости, которые необходимы на занятиях. Действительно, никто никогда хорошо не занимается, если не пылок и не внимателен в занятиях. И поскольку привычка словно вторая натура, ибо, согласно Философу в «Политике», нам больше нравятся те труды, к которым мы приучены с детства, а каждый внимателен и пылок к тому, что ему больше нравится, поэтому, чтобы быть внимательным и пылким в ученье, надо с самого детства старательно заниматься.

Третий способ выводится из совершенства, которое важно для овладения наукой. Поистине редко кто достигает либо никогда не достигает совершенства в науке, если не начинает заниматься ею словно бы с самой колыбели. Ведь хотя духовные субстанции (intelligentiae) еще с начала творения хорошо приспособлены к пониманию и познанию природы вещей, человек от рождения плохо приспособлен к постижению науки. Действительно, хотя один человек обладает лучшими природными свойствами, чем другой, тем не менее люди в целом плохо приспособлены от рождения к знанию (male natisunt ad sciendum), потому что наше познание начинается с ощущения и с опыта (a posterioribus). Философ в I книге "О душе" полагает, что душа больше времени прилагает к тому, чтобы узнать (in agnorantia), чем к знанию186. Ибо всякий человек в течение долгого времени усердно занимается, прежде чем может достичь совершенства в знаниях. А потому, если наша жизнь кратка, а искусства и науки трудны, и их изучение длительно, и если люди вообще плохо от рождения приспособлены к постижению наук, то, желая достичь какого-то совершенства в науках, мы должны начинать с самого детства и словно бы с самой колыбели.

Таким образом, всем благородным и более всего государям и правителям, если они желают, чтобы их дети ясно и правильно разговаривали на языке письменности, и если они желают, чтобы те были пылки и внимательны к языку и достигали совершенства в науке, с самого детства подобает обучать их научным дисциплинам. Ибо, как говорилось выше, никто не является господином по природе, если не процветают в нем благоразумие и интеллект. Поэтому если кто-то с помощью знания наук делается более проницательным и более сильным благоразумием и интеллектом, то детям государей и правителей с самого детства настолько больше подобает прилагать труда к наукам, насколько подобает им быть проницательнее и благоразумнее, дабы могли властвовать по природе. Но к этому же можно было бы добавить и другое рассуждение. Ведь если правитель не славен благоразумием и интеллектом, он легко обращается в тирана, потому что не заботится о добродетельных деяниях, а деньги и внешние блага оценивает выше, чем следует. Он, стало быть, будет тираном и грабителем народа. Итак, чтобы дети государей и правителей, когда они становятся владыками, не правили, как тираны, их следует с детства научить усердно трудиться в науках, дабы они могли стать сильными благоразумием и интеллектом.

Глава XV. Как надлежит заботиться о детях от рождения до семилетнего возраста

Поскольку для нравственного воспитания кажется очень полезным особый разговор, поэтому покажем, как следует заботиться о детях, переходя по отдельности к разным возрастным периодам. Сначала разъясним, как надо заботиться о детях до семи лет, затем – от семи до четырнадцати, наконец, от четырнадцати и старше. Философ в VII книге «Политики» в связи с мальчиками касается шести вещей, которые должно соблюдать в раннем возрасте187. Во-первых, до семи лет они должны питаться мягкой пищей, но вначале их надо кормить молоком. Во-вторых, их надо оградить от вина. В-третьих – приучить к холоду. Вчетвертых – приучить к подобающим и умеренным движениям, что полезно, видимо, в любом возрасте. В-пятых, они должны отдыхать с помощью необходимых игр, и им надо читать какие-нибудь истории и сказки, чтобы, слушая их, дети отдыхали. И это [211]211
  надо делать


[Закрыть]более всего тогда, когда они начнут воспринимать значение слов. В-шестых, их надо удерживать от плача.

Итак, до семи лет детей надо кормить мягкой пищей так, однако, чтобы вначале они более всего питались молоком. Откуда и Философ в VII книге «Политики» говорит, что молочная пища кажется наиболее подходящей телу ребенка188. Следовательно, в том раннем возрасте почти вплоть до семи лет дети должны питаться мягкой и жидкой пищей, потому что такая пища легко [212]212
  ими


[Закрыть]переносится и легко обращается в питание. Однако надо внимательно следить за детьми, когда они питаются молоком, так как, если случится кормить их иным молоком, нежели материнское, надо отыскать женщину, подобную по комплекции, потому что молоко матери, по-видимому, наиболее подходит собственному сыну.

Во-вторых, детей надо оградить от вина и более всего в то время, когда они питаются молоком, и это, согласно Философу, по причине расстройства здоровья189. Ибо дети легко заболевают и становятся плохо развиты телом, если приучаются пить вино в то время, когда самое большее могут питаться молоком. Некоторые даже говорят, что если в это время они привыкают к вину, то становятся предрасположенными к проказе.

В-третьих, мальчики должны быть приучены к холоду. Откуда Философ в VII книге «Политики» говорит, что детей с малых лет полезно приучать к холоду190. Ведь приучать детей к холоду полезно вдвойне. Во-первых, ради здоровья, откуда тот же Философ говорит, что закалка холодом приводит мальчиков благодаря существующей в них теплоте в хорошее [213]213
  физическое


[Закрыть]состояние. Во-вторых, закалка холодом маленьких мальчиков полезна и для войны. В самом деле, холод укрепляет члены [214]214
  тела


[Закрыть]и делает их прочнее, так что если с детства мальчиков в известной мере закаливать холодом, то, достигнув необходимого возраста, они станут более способными к военным трудам; откуда тот же Философ говорит, что у варварских народов существует обычай окунать сыновей в холодную реку, чтобы сделать их крепче191. Надо, однако, заметить, что, когда мы говорим, что мальчиков с детства следует приучать к тому или другому, должно это пони – мать так: [215]215
  приучать


[Закрыть]умеренно и постепенно и как требует положение лица.

В-четвертых, мальчики должны быть приучены к подобающим и умеренным движениям. Ведь, согласно Философу, умеренные движения производят в мальчиках четыре блага. Во-первых, делают тело более здоровым, ибо в любом возрасте умеренные упражнения кажутся полезными для здоровья. Во-вторых, делают тела проворными. Действительно, если с [216]216
  самого


[Закрыть]начала приучать мальчиков к некоторым движениям, они становятся телесно более подвижными и избегают бездействия, а если они не приучаются к таким движениям, то делаются неповоротливыми, ленивыми и бездеятельными. В-третьих, умеренные движения способствуют росту. Ведь из того, что умеренные упражнения помогают пищеварению и способствуют хорошему телесному состоянию, [217]217
  здоровью


[Закрыть]следует, что они составляют нечто полезное для роста. Поскольку рост происходит именно от пищи, приводящей тело в хорошее состояние (behe dispositiun), поэтому, то, что хорошо кормит и питает, полезно для роста. В-четвертых, умеренные движения укрепляют члены192. Любой ведь знает на себе самом по опыту, что, если он умеренно занимается телесными работами, члены его тела укрепляются и становятся сильнее. Вследствие этого, поскольку у детей телесные члены слишком нежные, детей надо приучать к каким-нибудь легким и умеренным движениям для укрепления их тела. Откуда Философ в VII книге «Политики» говорит, что для укрепления членов тела детям полезно производить любые и [218]218
  даже


[Закрыть]очень незначительные движения193… Философ действительно так хвалит умеренные движения для детей, что считает необходимым иметь с самого рождения [219]219
  детей


[Закрыть]некоторые приспособления, с помощью которых дети двигаются и вращаются194.

В-пятых, дети должны отдыхать с помощью каких-нибудь игр и сказок. Ведь умеренная игра подходит детям, поскольку в ней присутствуют умеренные движения и благодаря умеренной игре дети избегают бездействия и тела их становятся проворнее. Детям с тех пор, как они начинают воспринимать значение слов, надобно также читать какие-нибудь сказки или какие-нибудь повествования. Им надо также петь какие-либо достойные песни. Дети ведь не могут выносить ничего печального, поэтому хорошо приучать их к каким-нибудь умеренным играм и к каким-нибудь благопристойным и невинным развлечениям.

В-шестых, их надо удерживать от плача. В самом деле, когда детям не дают плакать, они в результате запрещения удерживают [220]220
  в себе


[Закрыть]дух и дыхание. А когда детям позволяют плакать, они выпускают [221]221
  из себя


[Закрыть]дух и дыхание, подобно тому как при запрещении сдерживают их. Но задерживание духа и дыхания, согласно Философу в VII книге «Политики», укрепляет тело195. А потому, чтобы мальчики стали крепче, их надо удерживать от плача.

Глава XVI. Как надо заботиться о детях от семи до четырнадцати лет

Когда мы разделяем возраст сыновей по семилетиям, говоря, что так надо руководить [222]222
  детьми


[Закрыть]до семи лет, а так наставлять от семи до четырнадцати лет, эти семилетия могут быть [223]223
  однако


[Закрыть]сокращены и удлинены в зависимости от различия лиц. Ведь одни дети в двенадцать лет крепче телом, чем иные в шестнадцать. Поэтому мы не можем предложить в отношении таких точного правила, некоторые вещи надо оставить на суд педагога, наставляющего мальчиков, чтобы в зависимости от того, как ему покажется полезным, они могли сократить или удлинить это время.