Текст книги "Маленький Сайгон (ЛП)"

Автор книги: Т. Паркер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 26 страниц)

– И это все?

– Дальнейшие инструкции последуют.

– Ты сообщил Виггинсу?

– Они в курсе. Завтра приготовлю наличные.

– Почему бы не отложить удар? Предупредить Подпольную армию. Это то, чего они добиваются. Может, они ее отпустят. Может, отпустят наших пленных.

Беннет улыбнулся.

– Завтра вечером не будет никакого удара. Мы собираемся взять его живым на двадцать первом километре. Или он прикажет своим людям отпустить Ли, или его убьют. Его жизнь в обмен на ее жизнь. К девяти вечера завтра Ли или будет на свободе, или оба они буду мертвы.

Глава 24

Дождь закончился так же внезапно, как начался. Он припарковался у дома и пошел в летний театр, где из-за дождя откладывалось начало праздничной мистерии. В городе пахло влажными эвкалиптами и брызгами океана. Как Кристобель и обещала, билет ждал Фрая в кассе.

Он занял свое место. Его немного знобило в еще не просохшей одежде. Живая картина на сцене называлась «Четыре Музы», как было объявлено в программе, и она представляла собой четырех выкрашенных позолотой женщин, расположившихся на отдых в стиле французской статуэтки шестнадцатого века. Женщины словно были подвешены в воздухе – даже с третьего ряда Фрай не мог понять, каким образом. Это придавало им какой-то неземной, сомнительный вид. Все задержали дыхание, по залу пронесся ропот. Ветер шелестел мокрой листвой деревьев вокруг амфитеатра.

Затем сцена погрузилась в темноту, и раздался усиленный микрофоном звучный баритон ведущего. Фрай заметил, как золоченые тела уплывают со сцены во тьму. Куда удаляются богини, когда заканчивается их рабочий день?

– Нам хотелось бы занять всего одну минуту, – говорил ведущий, – чтобы сообщить приятные новости тем, кто их еще не слышал. Комиссия по пропавшим без вести, базирующаяся у нас, В Лагуна-Бич, будет вести переговоры с Ханоем по поводу американских солдат, до сих пор находящихся во Вьетнаме. Мы от души поздравляем Лючию Парсонс и ее Комиссию. – Раздался взрыв аплодисментов и возгласы одобрения из публики. – Наша следующая картина основана на…

Фрай на минуту закрыл глаза и прочитал сбивчивую молитву, чтобы к ним вернулась Ли. Бенни погибает, подумал он. Что если его план провалится? Она была его целью, а Бенни всегда нуждался в какой-нибудь цели. Без этого он просто порыв, не сдерживаемый никакой оболочкой. Что он сказал, Бенни, когда возвратился из госпиталя в Мэриленде в Калифорнию – с молодой женой, своим новым телом, своей новой жизнью? Это она пронесла меня через это, брат. Она не просто женщина. Она мой бог.

Его муза. Свет на сцене медленно включался. Фрай поймал себя на том, что рассматривает одну из бронзовых статуй работы Фредерика Ремингтона в натуральную величину – ковбоя, пустившего коня в галоп по бескрайней равнине. Ковбой одной рукой сжимал поводья, другой – лассо. Ободок шляпы задирал ветер. Фраю даже слышался стук копыт. Публика затаила дыхание, и это было почти осязаемо.

Мгновенно подхваченный иллюзией, Фрай скрестил руки, осел на стуле и изо всех сил старался не думать ни о чем больше, кроме как спрашивать себя, не собирается ли этот ковбой поймать его корову.

Но было невозможно думать ни о чем другом, кроме Ли. Каковы твои шансы, Бенни, в этом рискованном предприятии? Не слишком велики. Но что может тебе помочь? Не удивительно, что ФБР старается запрятать подальше эту историю, в которой замешан Тхак – пока не разрешится вопрос с военнопленными. Ханой засылает террористов и в то же самое время вдруг обнаруживает оставшихся в живых американских солдат. Какая дипломатия.

Фрай очнулся от своих мыслей, когда ведущий пересказывал содержание апокрифа о Сюзанне, жене богатого иудейского купца, которая отправилась в свой сад совершить омовение. Оставленная служанками, она попалась на глаза двум старцам, потребовавшим от нее уступить им. В случае отказа, продолжал ведущий, старцы грозились заявить, что застали ее в прелюбодеянии с юношей – а за такую вину полагалось побитие камнями. Сюзанна отказалась, тогда старцы оклеветали ее перед местным судьей, и ее приговорили к смерти. Только разумность Даниила, который порознь допросил старцев и услышал две разных версии, спасла ее от гибели. Добродетель Сюзанны восторжествовала. Ожившая картина воссоздавала живописное полотно, изображающее Сюзанну в купальне под оком двух престарелых интриганов.

Когда дали свет, Фрай задержал дыхание и почувствовал, как его сердце в один миг растаяло. Кристобель стояла у бассейна в саду, готовая скинуть халат. Ее головка слегка вздернулась, как будто она только что услышала шорох, произведенный двумя соглядатаями, затаившимися за деревьями. Именно наклон головы показался Фраю таким трогательным, долгая нежная полоска от уха к плечу, белая от яркого света, отражающая голубую воду бассейна. Ее волосы были небрежно подобраны. Несколько выбившихся прядей пересекали лицо, почти скрывая глаза, опущенные вниз – невинные и одновременно недоверчивые. Что-то в посадке ее головы подчеркивало нерешительность и сомнение Сюзанны. Руки ее уже спускали халат – шея и плечи были уже обнажены. Фрай любовался скульптурной округлостью ее форм, безукоризненным совершенством ее спины и ногой, едва заметной там, где белая свободная материя разошлась от того, что Кристобель сделала шаг к воде. Фрай сперва не заметил притаившихся старцев, деревья, скамейку рядом с ней, на которой стояли три небольших сосуда и свернутое полотенце, а также двух служанок на заднем плане, идущих в дом. Ветерок шевелил ее халат, едва-едва, и еще Фрай видел, как прядь волос колышется на щеке. Дама, сидевшая рядом с ним, что-то шепнула ему, но Фрай не ответил. Он ненавидел слащавых безмозглых старцев, хотя чувствовал себя третьим в их компании. Есть у меня шанс переспать с вами? Он заерзал по стулу. Что за странное побуждение привело Кристобель к мысли участвовать в этой живой картине с ее мотивами плотских соблазнов, насилия, лжесвидетельства? О чем она думает сейчас, когда к ее телу прикованы глаза тысяч старцев?

На мгновение ему почудилось, что ее взгляд скользнул на него, но это была глупость. Ее нога была неуловимо прекрасна. Не простудится ли она? Тело ее было невесомо, а его мысли вдалеке, словно под гипнозом. Он мог просидеть так всю ночь. Но свет начал гаснуть, и Фрай с неподдельной грустью смотрел на то, как очертания Кристобель теряют отчетливость и растворяются, медленно пропадая в темноте.

Через час он встречал ее у служебного выхода. Волосы ее были все так же подобраны кверху, но теперь на ней было свободное синее платье, подпоясанное на талии. Рядом с ней шли двое мужчин, в которых Фрай предположил старцев. На лестнице Кристобель попрощалась с ними. Они подозрительно взглянули на Фрая и разошлись в разные стороны. Кристобель сошла по ступенькам, улыбнулась и раскрыла объятия Фраю.

– Ты слышал, что удалось сделать Лючии? Прямо не верится! Это лучшее, что я могла услышать сегодня.

– Это действительно так. У меня отвисла челюсть, когда я смотрел новости.

– И у меня… просто нет слов. Тебе понравилось мое выступление?

– Неплохо…

Она остановилась и искоса посмотрела на него.

– Из-за дождя мы задержались с началом и на сцене было так скользко.

– Это перевернуло мою жизнь, правда.

– Ты думаешь, я тебе поверю?

– Да. Выпьем кофе?

– Предпочитаю немного прогуляться. Столько стоять без движения, надо поразмяться.

Они пошли по Бродвею, по тротуарам, скользким от дождя и упавших листьев эвкалиптов. После шторма небо расчистилось, далеко на западе показались звезды. Машины шурша проезжали по бульвару. Фрай заметил, что термометр на здании банка показывает семьдесят один градус по Фаренгейту. Даже за два квартала от океана слышался рокот прибоя, а когда накатывала большая волна, тротуар вздрагивал и вибрация передавалась в мыски. Пальцам было щекотно.

– Чувствуешь? – спросила она.

– Да.

Она взяла его за руку. Фрай испытывал невероятную гордость от того, что шел по Бродвею с Кристобель, и тайно желал, чтобы все, кто когда-либо хотел ему зла, оказались бы здесь в минуту его торжества. Впрочем, он был бы скромен в миг победы: раздавал бы автографы, давал советы, подавал руку и прочее. Они перешли Приморское шоссе и по дощатому пляжному настилу направились в Хейслер-парк.

– Наверно, нелегко играть Сюзанну, учитывая недавнее прошлое, – заметил Фрай.

Она не отпустила его руки.

– Я показалась на пробы на пробы, и мне сразу предложили роль Сюзанны, – сказала Кристобель. – Я была в шоке. Потом поразмыслила, прочитала в библиотеке ее историю и решила, что это может оказаться своего рода терапией. Это все равно что тебе выйти в море, когда и волн-то настоящих нету. Только чтобы намокнуть.

– Ясно. Всему свое время. Первое представление далось нелегко?

– Хотелось бежать. Помогли аплодисменты. Все дело в том, насколько быстро ты перестанешь себя стесняться. Когда с женщиной происходит что-то в этом роде… понимаешь, я чувствовала себя… нечистой. Гнойной, замаранной. Но постепенно стыд перестает терзать. Время лечит. И ты опять окунаешь ноги в воду. И чувствуешь себя любимой.

– Ты была великолепна! Я смотрел только на тебя. – Фрай остановился и обхватил ее обеими руками. – Я раскаиваюсь в том, как поступил, что сказал. И в первый раз, и во второй.

– И я тоже. Раскаиваюсь в том, что ты раскрыл мою тайную страсть к тебе. Я собиралась все устроить по-умному, а теперь меня поймали с поличным.

Он поцеловал ее. Люди, идущие по тротуару, должны были их обходить, но Фрая это не беспокоило. Я совершенно теряюсь с этой женщиной, подумал он.

Она освободилась, отошла на шаг и посмотрела на Фрая.

– У тебя мрачный вид. Что случилось, Чак?

Они лежали на полу у него в гостиной, обдуваемые теплым ветерком. Она положила голову ему на грудь, он смотрел в потолок.

– Нельзя все держать внутри себя, – сказала она наконец.

– Знаю.

В следующее мгновение он раскололся. Рассказал о Подпольной армии, о видеопленке, о туннелях, о Эдди и Локе, Мине и Виггинсе, о том, как Ханой обнаружил военнопленных, о жестоком межконтинентальном состязании между Беннетом и полковником Тхаком. Он опускал детали из уважения к брату, к семье, и потому что сам чувствовал, что можно говорить, а что нет.

– В прошлое воскресенье вечером меня больше всего заботило то, как получить работу, – сказал он.

– Почему ты вечно думаешь, что должен все сам решить и все уладить? Сдается мне, ты взвалил на себя вину за все, что произошло. Это или глупость, или высокомерие, Чак. Ты это понимаешь?

– Черт возьми, ты что, Тони Грант?

Он почувствовал, как напряглись мускулы ее лица. Она лежала неподвижно.

– Прости, – сказал Фрай.

– Я тебя понимаю, Чак. Могу себе представить. Но что толку? Что толку есть себя поедом?

Он закрыл глаза, понюхал ее голову, лежавшую на его груди и почувствовал запах вымокших под дождем волос. Прислушался к машинам, проезжавшим по каньону Лагуны. Слышалось жужжание высоковольтных линий внизу, усиленное дождем. Потом показалось, что звуки упали на октаву, и все, что он слышал, – это слабый звон в ушах. Он мог его различать. Он мог различать ее. Мог слышать, как чайки орут над головой.

– У меня была сестра. Ее звали Дебби. Она была чудесным ребенком. На два года младше меня. Такая худышка, вроде меня. Милая улыбка. Волосы как солома. Веснушки. Сорванец. Из нее получилась бы хорошая женщина.

Кристобель провела пальцами по его волосам.

– Мы с ней во многом были очень близки. Ближе, чем с Бенни, потому что он был старше меня на целых пять лет. А ты знаешь, что такое старшие братья.

– Еще бы. Они тебя просто не замечают.

– Ага. Так вот, Бенни учил меня стоять на доске, а я учил Дебби. Волны были к нашим услугам. Мы жили прямо у моря, могли на велосипедах гонять по всему полуострову и знали, где самый крутой прибой. Все лето мы занимались только этим. Когда начинались занятия в школе, мы вставали в шесть, часок катались на доске, потом шли домой завтракать. А после школы опять туда же, если ветер не был слишком сильным.

– У нас с Майком были лошади. Очень похоже.

– Когда теперь я оглядываюсь назад, вижу, что она меня буквально боготворила. Меня. А я ее просто терпел, но братья обычно именно так и относятся к сестрам. Она всегда копировала то, что делал я – носила такую же одежду, стриглась, как я, перенимала словечки, которые я узнавал от друзей. Кажется, первое слово, которому она научилась, было «классно». Она как-то спросила у мамы, поставят ли ей на зубы скобки, когда она подрастет, потому что у меня на зубах в то время стояли эти чертовы штуковины.

Кристобель рассмеялась.

– А я одно время находила красивыми прыщи у Майка.

Фрай словно наяву видел, как Дебби едет рядом с ним на красном «Стингрее», волоча доску на тележке, которую сделал для нее Фрай.

– Если были сильные волны, я не брал ее с собой. Она начинала вопить, и я просил маму не выпускать ее из дому. Однажды я вернулся домой, покатавшись на утренней высокой волне на Ривер-Джетти, а Дебби размалевала краской из баллончика все мои спортивные плакаты. А потом как-то поднялся шторм, а Дебби исчезла из дому с доской и велосипедом. Я отправился на пятачок на Девятнадцатой улице. Волна десять футов, прет стеной, по четыре-пять за раз. Течение было таким сильным, что одного парня, который вышел на воду в районе Семнадцатой улицы, вынесло к пирсу только через четыре улицы. Страшно было смотреть. Ее велосипед был привязан цепью к мусорному контейнеру, а сама она уже вышла на воду. Ей было тогда одиннадцать лет. Я бросился следом. Мне пришлось пять минут ждать, когда кончится серия волн, чтобы выйти в море. Пена поднималась так высоко, что ни один простофиля не рисковал сунуться в воду. На берегу собрались фотографы и толпа зевак. Я отплыл и оглянулся. Мне показалось, что меня отнесло на целую милю. Дома выглядели как будто на картинках к «Монополии». Волна шла в двенадцать футов. Я никогда не видел ничего подобного. В море были Корки Кэрол и Рольф Арнесс – сын Мэта Диллона. Их фотографии, сделанные в то утро, до сих пор красуются в одном из серфинг-магазинов в Ньюпорте. У каждого бывает свой день испытаний. Это был наш день.

– Волны были такие же высокие, как позавчера у Скалистого мыса?

– По сравнению с теми волнами Скалистый мыс позавчера выглядел не опасней плавательного бассейна. – Фрай поежился. – Мне было тринадцать лет. Я с шести лет знал это место. Но, признаюсь, удалившись от берега, не на шутку струхнул. Дебби была от меня метрах в тридцати, мне было видно, как она побледнела. Я кричал, чтобы она возвращалась, но она уходила все дальше. Чем сильней я кричал, тем меньше она на меня обращала внимания. Наконец мне надоело кричать и пропускать волны, тогда я поймал волну. Это была вторая волна очередной серии, футов десять. И этот недомерок одним махом вынес меня на берег. Такой аттракцион не забывается. До сих пор помню. Тогда я впервые попал на обложку «Серфера».

– Не последний.

Фрай смотрел в потолок. Кристобель запустила руку ему под рубашку и провела по груди.

– Когда я вновь отплыл от берега, Дебби оставалась в море. Она улыбалась, как идиотка. Мое сердце делало кульбиты. И тут я увидел, как надвигается следующая серия. Самая большая за весь день. Пришлось грести как бешеному, чтобы пропустить первую волну. Потом еще две. Я посмотрел в сторону и увидел, что другие парни тоже гребут – мы напоминали армию муравьев, которые тащат веточку. Деб все быстрей удалялась от берега. Последнее, что я запомнил – как она ушла в замыкающую волну. Волна пугала своими размерами. Дебби сделала пару взмахов. И посмотрела на меня с таким видом, словно спрашивала: «Ну, как я?» Ее подняло ввысь, она старалась сохранить равновесие, но скорость была слишком высока, и она не удержалась. Волна с ней расправилась. Ее потащило вниз. Дебби падала, но не могла освободиться от волны, она была ее пленницей – маленькая девочка в черном непромокаемом костюме, влипшая в водоворот, словно муха в варенье. Ее доска опускалась вслед за ней по спирали. Я просто сидел и ждал. Когда смотришь на огромную волну с тыла, видишь тугие мускулы воды, все сметающие на своем пути, потом слышишь удар, потом чувствуешь, как мир содрогнулся, и наконец видишь пену, влетающую ввысь, точно гейзер. Я ждал этого момента, чтобы вытащить Дебби. Пять секунд? Десять? Не знаю. Знаю только, что я был там – в самой сердцевине – нырял с открытыми глазами и не видел ничего, кроме зеленых вихрей, везде где искал. Я выныривал, звал на помощь, и опять вниз. Потом со мной ныряли какие-то парни, и спасатели, через несколько минут раздался рев спасательной лодки, которую едва не опрокинуло новой волной.

Фрай закрыл глаза и увидел все это вновь – ясно, как в то утро, когда это случилось. Он ощущал жжение соленой воды, боль в горле, надорванном криками, холодный вязкий песок под пальцами, когда он ощупывал пустое, неподатливое дно.

– Ее нашли через двадцать минут, зацепившуюся за сваю пристани.

Они лежали молча. Фрай слушал, как внизу шумят машины. Еще он слышал ритмичные удары стереомагнитолы, доносившиеся с холма, из дома Денизы. Занавески колыхались от ветра.

– Это не твоя вина, Чак.

– Может. А может нет. Но я был последний, кто мог что-то сделать, и не использовал свой шанс. Я мог не выпускать ее из дома. Мог спрятать ее доску. Мог догнать ее и силой отвести домой. Была тысяча возможностей не допустить того, что случилось. Это никогда не произносилось вслух, но родители тоже так думали. Я видел это по их лицам. После того, как это случилось, все переменилось.

– Ты никогда с ними не говорил?

– Пробовал несколько раз. Не хотелось унижаться.

– Это не унижение, это борьба. Ты должен бороться, пока не сладишь с этими мыслями, пока они не оставят тебя в покое. Поэтому тебя пугает вода? И начинается головокружение, о котором ты рассказывал?

– Не знаю. Я думал, что это началось, когда я несколько месяцев назад ударился головой. Я думал, что это так, но доктор сказал, что со мной все в порядке. Теперь, под водой, в пещере или в туннеле, даже порой в постели, когда задернуты шторы – я не могу справиться с собой.

– Иногда требуется много времени, чтобы все прошло. Верь мне.

– Я верю.

– Я люблю тебя, Чак Фрай. Хочу проводить с тобой больше времени. Войти в твою шкуру.

Он посмотрел на нее, притронулся к ее лицу, заглянул в ее крупные карие глаза.

– Мне очень приятно слышать эти слова.

Она отвела его в спальню и закрыла дверь.

Они дремали, когда зазвонил телефон. Звонила Шелли из «Элит Менеджмент». Она заглянула в офис, чтобы захватить два «славных косячка», которые она забыла в своем столе. Отъезжая на машине от дома, она увидела, как туда подъехал Ролли Дин Мак.

– Он меня не заметил, поэтому я решила позвонить вам. Вы все еще хотите его видеть?

Фрай задумался.

– Пожалуй, да. А какая у него машина?

– Черный «Ягуар». Не слабо?

– Не слабо. Спасибо, Шелли.

Кристобель натянула одеяло и придвинулась ближе.

– Кто звонил?

Фрай объяснил. Кристобель сжалась от напряжения.

– Что-то не так? – спросил Фрай.

– Нет, все так.

– Хочешь поехать со мной?

Она посмотрела на часы, потом долго на Фрая.

– Мне надо идти. Завтра у меня утренняя смена.

– Как хочешь. С тобой все в порядке, Крис?

Она проворно оделась, повесила сумочку на плечо и быстро поцеловала его в щеку.

– Разве нельзя найти работу где-нибудь в другом месте? Брось выяснять отношения с этим самым Маком.

– Мне нравилась моя работа. Мне нравился «Леджер». И везде требуется пятилетний стаж. А у меня полтора. Кроме того, в «Элит» творится нечто странное. Мне бы хотелось выяснить, что именно. Было бы неплохо иметь дополнительную пару ушей и глаз.

– Не могу. Удачи тебе.

Черный «Ягуар» стоял перед зданием. Рядом с ним был припаркован длинный белый «Кадиллак». Окна в «Элит Менеджмент» горели. Фрай некоторое время посидел в машине, сочиняя историю для Мака: мне показалось, что это договорный нокаут, но я мог ошибаться. Я писал о ваших боксерах больше, чем кто бы то ни было. Давайте забудем о том поединке. Вы вернете свою рекламу, а я вновь получу работу.

О чем не стоит спрашивать, во всяком случае, пока, – так это почему у Лючии Парсонс есть ключи от вашего номера в «Шеррингтоне», и почему вы никогда не бываете на работе.

Фрай поднялся по лестнице и подошел к двери. Изнутри доносился голос, растягивающий гласные. Что-то было знакомое в этом голосе. Фрай задержал кулак за мгновение до того, как постучать в дверь. Вместо этого он решил подойти к боковому окну. Жалюзи разошлись как раз на такую щелку, чтобы можно было заглянуть внутрь.

Приемная была пуста. Но через открытую дверь в кабинет он увидел Берка Парсонса с телефонной трубкой у уха. Поодаль, скрестив руки, сидел генерал Дьен.

Никакого Ролли Дина Мака не было и в помине.

Парсонс повесил трубку. Через секунду телефон зазвенел опять. Он ответил, посмотрел на часы, повесил трубку и встал.

– Идемте, генерал.

Фрай скатился по ступенькам так тихо и так быстро, как только мог. Он вспомнил, что припарковался в трех машинах от «Ягуара».

Он завернул за угол и побежал вдоль кабинетов первого этажа. Вжался в темный дверной проем, слившись со стеной, насколько это было возможно.

Парсонс и Дьен быстро шли к стоянке. Генерал остановился у машины Фрая и что-то сказал. Берк влез в «Ягуар» и завел двигатель. Его голос звучно пронесся над стоянкой:

– Поехали, Дьен. Ведь не вся же эта чертова ночь в нашем распоряжении, или вся?

Генерал ковылял к своему «Кадиллаку». Фрай видел, что «Ягуар» подал задним ходом, выправился и выехал со стоянки перед «Элит Менеджмент» на Палисейд. Машина Дьена ехала следом.

Парсонс, догадался Фрай. Конечно ты знаешь Мака. Конечно Лючия имеет ключ от твоего номера в «Шеррингтоне». Конечно ты можешь просить Мака о любезности. Ты и есть Мак.

Фрай несколько минут посидел у себя в гостиной, пытаясь понять, зачем Берку Парсонсу понадобилось добиваться его увольнения. И как он ни крутил, не мог найти осмысленного объяснения.

Телефон зазвонил в самом начале второго ночи. Голос детектива Мина казался утомленным.

– Я торчу здесь с восьми утра, – сказал он. – Вы слышали что-нибудь о лозунгах?

– Каких лозунгах?

– Которыми прошлой ночью увешали всю Сайгон-Плазу. На них написано: «Тхак не дремлет», «Тхак все знает», «Тхак все видит». Я был там в девять, и должно быть сотни две эмигрантов собрались на площади и разглядывали эти плакаты. К полудню площадь была пуста. Никого, только агенты ФБР. Они быстренько убрали эти плакаты. Никто не вышел. Всем кажется, что они увидели воочию старый призрак войны. У меня целая кипа словесных портретов убийц из Вьет-Конга, дак-конговских палачей, предателей всех мастей. Сейчас никто не расстается с оружием. Сразу после наступления темноты один старый вьетнамец застрелил человека, пытавшегося проникнуть в его дом. Оказалось, что это был его сын, который забыл ключ. Через час я обнаружил, что «Смуглолицые» и «Граунд Зеро» совершают пешее патрулирование окрестных кварталов. Вооруженные до зубов. Сегодня вечером около десяти часов Лок пытался проникнуть в дом генерала Дьена. Охранники обнаружили его уже внутри ограды и пристрелили. Сказали, что он начал стрелять первым. Все словно сошли с ума. А теперь послушайте, Фрай, я не имел права тратить время на то дело с изнасилованием, но все-таки нашел ответ на интересующие вас вопросы. Пришлось обратиться за справками в полицию Лонг-Бич, Лос-Анджелеса, Сан-Педро, Уилмингтона, Сил-Бич и Портьюгиз-Бенд. Еще к шерифу Лос-Анджелеса. Никому не известно об изнасиловании некоей Кристобель Страус. Во всяком случае, за последние десять лет.

Фрай почувствовал, как быстрей застучало сердце.

– Вот как?

– Может, она немного не в себе, Чак?

– Может быть. Спасибо.

Фрай набрал номер Кристобель, но было занято.

Тогда он направился к своему «Циклону».

Голубые дома стояли с темными окнами, а движение на Приморском шоссе почти прекратилось. Фрай припарковался перед книжным магазином. Он думал о том, что скажет Кристобель. По правде, он не имел никакого представления.

В ее окне горел приглушенный свет. Фрай заглянул через стекло и ничего не увидел. Затем – возникли два силуэта на лоджии с видом на море. Фрай подошел к перилам и заглянул за угол. Они стояли на лоджии, а за ними поблескивала черная вода.

Один силуэт принадлежал Кристобель, второй – Берку Парсонсу.

Фрай не мог расслышать, о чем они говорили, потому что внизу шумел прибой. Он видел только, что Кристобель рыдает. Она была хорошо видна на фоне океана: обхватила лицо руками, волосы упали вперед, спина вздрагивала. Парсонс протянул руку и привлек ее к себе. Пальцем приподнял ее подбородок и приложил губы к ее губам. Затем последовал глухой шлепок плоти о плоть, и голова Берка дернулась в сторону. Кристобель скрестила руки, Парсонс засмеялся.

Следующая серия волн заглушила его слова. Фрай спустился по лестнице и сел в машину.