Текст книги "Маленький Сайгон (ЛП)"

Автор книги: Т. Паркер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 26 страниц)

Господи, как я ненавижу это фото, подумал он.

Он посмотрел на Кристобель. А тебе зачем оно понадобилось?

А вы Чак Фрай, верно? Я видела вас на соревнованиях…

Может, она считает это смешным.

Может, она увидела фотографию, решила, что я молодец, и вырезала ее.

Может, это сделала не она, а Джим.

Дежурная на телефоне назвала ему часы для посещений. Он повесил трубку.

Ему было любопытно. Он взял адресную книгу Кристобель и раскрыл на «Ф». Нет Фрая. Ничего также под буквой «Ч». Он раскрыл на последней странице. Да, вот – «ЧФ», и его номер. А ниже адрес.

Она еще спала. Тупица глупо смотрел на него.

Есть ли у нее номер «Мегашопа»?

На «М» не было номера «Мегашопа», зато была бизнес-карточка, на которой было начертано: Май Нго Тан Тонг – Сайгон-Плаза.

Он закрыл книгу. Кристобель все спала. Он зашел в спальню, вытащил у нее из-под головы подушку и стал над нею.

– Зачем это у тебя на холодильнике моя фотография?

Она возвращалась из страны снов.

– Твоя фотография?

– Обезьянье дело. И откуда у тебя в книжке мой телефонный номер? Мы познакомились утром в понедельник, не так ли? Совпадение, верно? Случайность.

Она нахмурила брови, прислонилась к изголовью и натянула на себя простыню.

– Господи, Чак.

– Да нечего там, Господи. Что происходит?

Она твердо посмотрела на него, потом опустила глаза на кровать. Когда опять подняла взгляд, он заметил на ее лице гнев.

– Ты со мной переспал раз и думаешь теперь, что я – твоя собственность?

– Мне этого не надо, мне надо знать, зачем тебе понадобились мои данные, если мы впервые встретились три дня назад?

Она покачала головой, горькая улыбка появилась в уголках ее губ.

– Почему бы тебе просто не уйти?

– Не уйду, пока не получу от тебя ответ.

– Хочешь меня ударить? Может, тогда я заговорю быстрее.

– На это нечего рассчитывать.

– О чем ты подумал, Чак? Что я собиралась тебя соблазнить? Что я все это заранее спланировала? Где тебя искать, да? Какой твой номер? Где найти твой дом, чтобы принести цветы и открытку?

– Скажи мне правду.

– Я только что сказала.

Она опять опустила взгляд и закусила губу. Фрай видел, как по лицу ее скатилась настоящая слеза. Она смахнула ее уголком простыни.

– Прости, – сказала она.

– За что?

– За это. – Она посмотрела на него, потом – в окно. И с усилием сглотнула. – Ну что ж, вот и все. Можешь теперь уходить.

– Я слушаю.

– Чего ты хочешь? Признания?

– Конечно.

– Ты – высокомерный ублюдок, вот ты кто.

– Я никогда не смотрел на это с такой стороны. Мне просто хочется знать, что происходит. И что это за номер на Сайгон-Плазе?

– Ладно, ты это заслужил. Я… Я правда это спланировала. Я этого хотела. У меня уже несколько месяцев эта фотография. Я раздобыла твой номер и уже давно храню его в своей телефонной книжке. Я твердо решила пойти в то утро на Скалистый мыс. Это был не первый раз, когда я пришла туда. – Она опять вытерла лицо простыней. – Я видела тебя там сотни раз. Сначала я наблюдала за тобой из окна, потом купила бинокль. Ты был мужчина, но ты был далеко, и я могла видеть тебя, когда пожелаю. Я могла контролировать тебя. Ты не мог оказаться слишком близко. И, поверь мне, это чудесная возможность, после того, как… над тобой надругались. Я могла видеть тебя и в то же время быть на расстоянии. – Кристобель вздохнула и посмотрела на него. Он не мог вполне поверить в то, что происходило. – Загляни в стенной шкаф, Чак.

Фрай отодвинул скользящую дверцу. С иголочки новая Мега-доска стояла внутри, ни разу не использованная. Ценник до сих пор был не снят.

– Я надеялась, что войду в воду, когда там будешь ты. Я правда тебя там видела несколько раз. Думаю, ты меня даже не заметил. А рулоны там внизу, у моих туфель – это плакаты с твоими изображениями. А номер на Сайгон-Плазе – это магазин тканей, где я покупала шелк на платье.

– О! – Фрай чувствовал себя невиданным глупцом.

– Я правда не могла дождаться какого-то предлога, чтобы перебраться поближе к твоему дому. Я рисовала его себе как распутный и полный… не знаю чего. Я слышала, что это пещера. Когда я переехала после… после того, что со мной случилось, я начала собирать о тебе информацию. Я видела тебя на соревнованиях в Бруксе. Я знала, что ты женат, поэтому я ничего не предпринимала. Я вырезала твою фотографию, потому что… потому что это была твоя фотография. – Она всхлипнула и отвернулась. – Я думала, я все сняла. Забыла про эту Загадочную Служанку. Я просто глупая девчонка. Ты можешь теперь идти, Чак. Просто я хотела тебя, и вот, кажется, я тебя получила. Одного раза маловато, но все равно это было довольно приятно, не правда ли?

Фрай сел на кровать. Потом перекатился через спину и взял ее в объятия. Теперь она плакала вовсю, и он чувствовал, как ее теплые слезы струятся по его шее.

– Я страшно виноват.

– Уйди, пожалуйста.

– Прости. Я не должен был…

– И я тоже, Чак, не должна была. Не могу сказать, как я сожалею.

– Мы можем про это забыть?

– Я постараюсь, если ты постараешься.

– Господи. Ты спасла мне жизнь. Чего мне сейчас действительно хочется – так это заняться с тобой любовью.

Она придвинулась к нему ближе и прикоснулась к его лицу своими ладонями.

– Да, пожалуйста.

Глава 21

Два офицера полиции стояли перед палатой Тай Нья, когда туда подошел Фрай. Один сверил его имя со списком, другой рассматривал его водительские права, точно редкий манускрипт. Потом оба рылись в гостинцах, принесенных Фраем.

Фрай застал Нья, когда та смотрела в окно, устремив взгляд поверх тележки с цветами и записками. Комната была маленькая, белая, запах гвоздики витал на клиническом подслое больничного воздуха. Напротив кровати к стене был подвешен телевизор. Судя по картинке на экране, шла мыльная опера. Звук был выключен.

Она лежала, подоткнув под спину подушки. На коленях лежал блокнот, раскрытый на чистой странице, в руке авторучка. Она повернула к Фраю лицо, такое бледное и лишенное жизни, что он подумал, не умирает ли она.

– Чак, – промолвила она полушепотом.

Она поцеловал ее в щеку, сел и взял ее невесомую руку в свою ладонь.

– Нья.

– Это было очень странно, Чак. Мои мысли проходили сквозь пальцы, и я написала ваше имя. Потом ваше имя вошло в мои губы, и я опять заговорила. Это больно.

– Я польщен, что ты меня позвала.

Улыбка выдала себя, особенно в глазах.

– Когда я смотрю на ночь и вижу звезды, я думаю о нем. Как вы думаете, как далеко они, звезды?

– Мы все на одном небе, Нья.

– Но до них так далеко.

– Не надо торопиться. Вот. – Фрай дал ей сверток, который он наскоро упаковал в пещерном доме.

Нья притронулись к пакету, но пальцы у нее были слишком слабы. Фрай помог ей открыть сверток и поставил рядом с ней коробочку. Она достала серебряную цепочку с маленькой волной, взяла кулон в ладонь, цепочка покачиваясь, свисала между пальцами.

– Она имеет магическую силу, – промолвил Фрай.

– Правда?

– Нет. Просто я подумал, что тебе она понравится. Я сам ее смастерил. Такие вещицы были популярны несколько лет назад, когда я ее сделал. Самую первую я отправил брату, когда тот был во Вьетнаме. Предполагалось, что она будет защищать его и напоминать о доме.

– И как?

– По правде говоря, он ее передарил.

Она улыбнулась. Он помог ей надеть цепочку на шею. Она покрутила пальцами волну, потом разгладила больничный халат, чтобы кулон хорошо лег.

– Как вы думаете, Чак, это возможно – сделать пересадку мозга? Я уверена, что это опасно, но я согласилась бы на это добровольно. Подумайте, Чак. Никаких воспоминаний. Я бы выбрала мозг… например, коровы. Тупой, теплой, озабоченной лишь сеном и быками.

– Я бы предпочел, чтобы ты осталась женщиной.

– Но подумайте, быть пустой внутри. Когда прошлое – это прошлый час, а будущее – понятие, о котором ты не имеешь понятия. Вы попросите доктора Левина, сможет ли он сделать меня коровой?

Фрай улыбался, внутренне ужасаясь мертвенности ее глаз, медлительности движений, тому, как ее тело словно отдаляется от ее души.

– Нет, Нья. Он намерен сохранить твою личность. Если бы ты стала коровой, эта цепочка оказалась бы тебе не впору.

– Я всегда могу положиться на вашу логику, Чак.

– Вот, я еще принес тебе это. – Он положил на кровать папку со своими статьями. К каждой статье были приложены его заметки на данную тему, черновики интервью, записки, которые он делал для себя, перед тем как взяться за материал. – Я подумал, что у тебя есть время и ты сможешь прочитать эти заготовки, и поймешь, как они превращаются в статьи. Может, получишь какое-то представление о том, как собрать мешок информацию на тему, а потом урезать ее до размеров, с которыми можно работать. Пригодится для твоей будущей работы. Статьи не ахти – по правде, из-за одной меня уволили с работы – но ты сможешь увидеть сам процесс.

На этот раз она действительно улыбнулась: белые зубы и розовые губы.

– Вы уже усаживаете меня за работу, Чак.

– Не хочу, чтобы у тебя здесь возникли новые проблемы. Безделье, тоска и все такое прочее.

– Ну, я не была не совсем овощем на грядке. Это вам. – Она протянула ему сложенный лист желтой бумаги. Он увидел строки, написанные ее продолговатым, тонким почерком. – Можете прочитать сейчас, если хотите.

 
Новая звезда появилась в эту ночь,
Высоко в небе, и видят ее
Только глаза, которым знаком ее свет.
Здесь, где он однажды ступал,
Под этим небом, не зная,
Что скоро оно станет его домом.
И пока я смотрела,
Ее тонкие пальцы тянулись, чтоб коснуться других
Сквозь тьму, которая толще
Чем полуночный снег,
И вместе образовать цепь
Света, недоступного мне внизу.
 

– Это прекрасно. Это совершенно.

– Мой профессор поэзии сказал бы, что это отдает сентиментальностью.

– Он никогда не писал так прекрасно.

В дверном проеме появилось лицо детектива Мина. Фрай заметил его улыбку, потом он исчез.

– Он здесь бывает каждый день, – сказала Нья. – И из ФБР каждый день приходят. Сначала они задавали вопросы. А теперь, кажется, они здесь, чтобы не пускать репортеров. Было трудно уговорить их разрешить мне увидеться с вами, но я прибегла к эмоциям.

Фрай сел рядом с ней.

Она пересела повыше, теребя пальцами кулон.

– Чак, вы должны мне помочь. Мне нужно, чтобы вы помогли.

– Все, что угодно.

Нья отвернулась к окну и заговорила:

– Моя мама и сестры не вернулись в дом. Поэтому там вас никто не потревожит. В гостиной есть алтарь. Маленький, красный, рядом с пианино.

– Помню.

– Внутри алтаря, за фруктами, лежит одна вещь, которую я прошу вас уничтожить. Сожгите ее, сделайте это ради меня. И пожалуйста, не просите ничего объяснять.

Фрай задумался, изучая ее бледный профиль на белой подушке.

Нья потянулась за сумочкой, лежавшей рядом с кроватью, и подняла ее с некоторым усилием. К ключу который она передала Фраю, был привязан кусок красной пряжи.

– Этим ключом вы откроете дверь, выходящую в патио на заднем дворике. Прошу вас, будьте осторожны.

Фрай прошел во двор Тая через боковую калитку, обошел дом, подлез под желтой лентой, огораживающей место преступления. Предвечернее солнце пробивалось сквозь сдвинутые занавески. В доме было душно. Все выглядело точно так же, как ему запомнилось. Он глубоко вздохнул и почувствовал головокружение.

Жертвенник стоял на прежнем месте, с теми же фруктами и благовониями. Фрай опустился на колени и убрал апельсин, яблоко и мандарин.

Он резко повернул голову и встал, заслышав в кухне какие-то звуки.

Потом опять повисла тишина – невозмутимое молчание мертвых.

Он опять стал на колени и запустил руку в алтарь. Пусто. Лишь маленький квадратное пространство, грубое, некрашеное дерево. Он запустил руку поглубже и пошарил в дальних углах и под крышей маленького жертвенника. Липкая лента отслоилась, и ему в ладонь упала цилиндрическая коробочка.

Черная пластмасса с серой крышкой. Внутри полоска пленки с негативами. Он поднял ее против тусклого света. Всего восемнадцать кадров, переснят какой-то документ. Но мелкие буквы разобрать было невозможно.

Он свернул пленку и засунул обратно в футляр, который опустил в карман, затем положил на место фрукты.

Какое-то время он постоял в кабинете Зуана. Посмотрел на диван, запятнанный кровью, на стол. Из-за чего, спросил он себя, из-за чего же стоило это совершать?

При хорошем освещении в пещерном доме Фрай изучил негативы под лупой. Это была машинопись, выполненная на старой машинке, с пьяными литерами и отсутствующим верхом у некоторых букв. Машинистка отпускала клавишу верхнего регистра раньше, чем завершала удар, поэтому большие буквы нависали над строкой, словно хотели улететь прочь.

На восемнадцати кадрах было заснято шесть страниц с детальным описанием ежемесячных перемещений полковника Тхака, с описанием и грубой схемой его квартиры, а также воздушным снимком военного лагеря.

Фрай прочитал все подряд дважды. Оказалось, что Тхак проводил дома одну неделю в месяц, а остальные три в заключении. В лагере Тхак недоступен. Будучи дома, он находился в квартире почти все время. Спал в комнате в западном углу квартиры, мылся и брился в ванной с коном, выходящим на юг. В это время Тхак недоступен. Улица перед его домом слишком оживленная. Его дверь всегда под наблюдением.

Подчиненные в четыре часа пополудни ежедневно приносили продукты. Готовил Тхак сам. Ел один. В квартире был внутренний дворик, в котором он читал, если была хорошая погода. В это время Тхак недоступен. Ночью он смотрел фильмы о войне, делая пространные замечания в большом блокноте. Автор документа предполагал, что он работает над книгой. Ежедневно Тхак делал от пятнадцати до двадцати телефонных звонков, каждый из которых занимал не более двух минут. Два раза в неделю во время пребывания на своей квартире он получал проститутку. Всегда приходила одна и та же девушка, которую доставляли на одном и том же такси. Она оставалась на два часа, потом уходила. Автор документа отмечал, что по крайней мере один из людей Тхака постоянно дежурил перед входом в квартиру, а остальные выполняли различные поручения. Один охранник всегда спал на посту. Тхак никогда не оставался совершенно один. Все говорит о том, что Тхак у себя дома недоступен.

Рано утром во второе воскресенье каждого месяца Тхак совершал поездку в северном направлении на расстояние не более ста пятидесяти километров. За рулем автомобиля сидел один из его людей, Тхак находился на пассажирском месте.

Из-за крутого поворота дороги на двадцать первом километре за чертой Сайгона, машина Тхака сбрасывала скорость почти до нуля. Этот поворот находится в шестнадцати метрах южнее моста Ан Лок. На северной обочине дороги густой кустарник и пальмы обеспечивают надежное укрытие. Поскольку Тхак сидит на пассажирском сиденье, в этот момент он открыт. Если поездка совершается в благоприятную погоду, верх автомобиля опускают. Он совершенно открыт на двадцать первом километре. Он доступен в этом месте и в это время. Сейчас в этой местности велико сочувствие сопротивлению, поэтому будет возможен как подход, так и отступление. Дорога на Лок Нин не слишком перегружена.

Фрай прочитал документ еще раз, отметил для себя главные детали и сжег пленку в раковине.

Тхак, подумал он, с этой жуткой рожей. Автор книг, потребитель шлюх. Затворник, путешественник. Командир киллеров. Мишень.

Фрай смывал пепел и сажу, когда в дверь кто-то постучал. Он выглянул в боковое окно и увидел на крыльце Берка Парсонса. Берк, должно быть, заметил, как раздвинулись шторы: он вскинул голову на Фрая и помахал рукой.

Парсонс протопал по гостиной своими ковбойскими ботинками, держа шляпу в руках.

– Надеюсь, я тебе не слишком помешал нежданным визитом, Чак. Знаешь, у нас в Техасе для друзей держат дверь открытой. Если о визите предупреждают звонком, это считается оскорблением.

– Все в порядке. Я скоро собираюсь отправиться к родителям поужинать.

– Я на минутку. Ролли Дин Мак – причина моего вторжения. Я видел его после того вечера и замолвил о тебе словечко. Мне кажется, он как следует не подумал, когда отозвал свою рекламу из «Леджера». По крайней мере, мне так показалось по его поведению. Поэтому я ему сказал, что видел тебя, что ты хороший парень. Он, вроде, устыдился, что раздул из этой истории невесть что. Во всяком случае, он мне кое-чем обязан, я ему напомнил, и он сказал, что не против опять давать рекламу в «Леджер», если ты отвяжешься от его боксеров и перестанешь домогаться у него интервью. Я ему сказал, потолкуй с ним сам, но он не намерен с тобой разговаривать. Говорит, ненавидит репортеров. Поэтому я взялся выступить посредником. Он прямо раздувается от важности, если кто-нибудь делает за него его работу, так мне кажется.

Фрай протянул Берку пиво и сел.

– Что он хочет взамен?

Берк посмотрел на Фрая, как показалось тому, слегка бегающим взглядом.

– Взамен? Да, вроде, он ни о чем таком не говорил. Понимаешь, Чак, у нас с ним старые счеты. Он мне должен. Ну, я просто получил то, что причитается.

Фрай обдумал услышанное.

– Он собирается поговорить с Биллингемом?

– Сказал, поговорит. Так что ты на днях жди звонка. Конечно, если в «Леджере» хотят твоего возвращения.

Фрай улыбнулся.

– Спасибо, Берк. Теперь, надо полагать, я стал твоим должником.

Парсонс выпил половину пива и утер рот кулаком.

– Я безо всякого, по-соседски. Мы с Лючией живем в Лагуне, близ Серповидной бухты, всего в миле, ну в двух отсюда. Лючия и Эдисон работают над этим «Парадизо», так я понимаю, так почему бы не помочь Чаку?

– Лючия готовится к очередной поездке в Ханой?

– Случились перемены, Чак. Есть новости, которые сегодня вечером попадут на первые страницы газет. В семь об этом сообщат по всем нашим каналам. Лючия дала интервью «Президент». Думаю, ее виды на поездку немного изменились. Ты должен послушать радио.

– А что за новости?

Берк улыбнулся и крутанул шляпу на пальце.

– Не стану разглашать секрет раньше времени, как бы мне ни хотелось тебе помочь. Моя сестра – практичная дама.

– Догадываюсь.

Парсонс натянул шляпу и рыгнул.

– Знаешь, Чак, я целый год служил с Беннетом во Вьетнаме, мы почти подружились. А вернувшись в Штаты остались приятелями. Но с этим сукиным сыном в последнее время стало все трудней и трудней говорить. Никак к нему не пробиться. Если у тебя будет возможность, не мог бы ты ему объяснить то, что я никак не могу объяснить целую неделю.

– Что именно?

– Что я сделаю все, что смогу, чтобы помочь ему. Я не последний человек. У меня есть кое-какие возможности. Я умею доводить дело до конца. Я сказал ему это, но он посмотрел на меня свысока. Даже не стал слушать.

– Я скажу ему.

Парсонс направился к двери.

– Я предлагаю помощь, вот и все. Если Беннет не хочет, я и на пушечный выстрел не подойду. Человек имеет право на то, чтобы его оставили в покое. Ты просто передай ему мои слова, когда застанешь его в хорошем настроении.

– Сделаю, Берк. Еще раз спасибо.

– Давай подождем, посмотрим, выполнит ли Мак то, что обещал. Не верь обещаниям, пока не исполнятся. – Парсонс приподнял шляпу. – Увидимся.

В четыре позвонила Хайла с напоминанием о предстоящем ужине. Без малого в пять он, приняв душ, отправился на остров Фрай.

Глава 22

На всем протяжении по Корона дель Мар шел плотный поток автомобилей. Циклон с юга гнал не только волны, но также теплый, влажный воздух. С приближением вечера сырой бриз поднимался с юга, принося с собой легкое дыхание тропиков.

Ньюпортский полуостров в этот час был полон туристов и пляжников, большинство из которых стремилось из города, как только день переходил в прохладный вечер. На западе, в серой дымке висело тусклое, тяжелое солнце. Группа подростков стояла на автобусной остановке – с ластами, полотенцами, скейтбордами. Фрай понял, что ребята пропустили по стаканчику на 19-й улице. Волны чудовищные, а несколько местных храбрецов ищут себе на голову приключений с неясным исходом.

Он свернул на бульвар Бальбоа и поехал по узким улочкам к острову.

Дом моего детства, подумал он, и в голове вновь замелькали картины: игра в крокет на лужайке; серфинг на стрелке 19-й улицы; лютая головомойка от Эдисона, когда Фрай однажды утром погрузил всех своих друзей-приятелей в вертолет, чтобы подбросить их до школы; желтый трехколесный велосипед Дебби; Хайла на бесконечных вечерах и приемах, казавшаяся прекраснее любой кинозвезды; Дебби, досуха вытирающая его зубную щетку, после того как он ею воспользовался – для того, чтобы у Фрая возникли неприятности, когда Хайла устроит проверку; они с Беннетом, борющиеся на травке; они с Беннетом, пытающиеся прокопать подземный ход в Китай; они с Беннетом, засунувшие картошку в глушитель отцовской машины и ожидающие в можжевельнике взрыва, который погонит Эдисона в укрытие в страхе перед террористическим актом; они с Беннетом, мастерящие доски; отъезд Беннета в колледж, затем война; возвращение Беннета домой – на каталке, без ног – и дикий, нездешний блеск в его глазах.

Оттуда – в пещерный дом, подумал Фрай: время проходит, люди меняются, жизнь кончается.

Он застал мать на кухне. Фрай знал, что большую часть своего времени Хайла проводит за работой на кухне. Чем более беспомощной она себя ощущала, тем больше времени проводила на кухне. Это было убежище, наполненной домашней работой, которую можно было легко выполнять, не перегружая голову. Улыбка ее была пуста. Она подстригла волосы. Бросила взгляд на сына, потрогав место, куда Мин заехал пистолетом.

– О, Чак. Ты получил мою поздравительную открытку на день рождения?

– Чудесная.

– Мы отметим это сегодня вечером.

– Отлично. Мне нравится твоя новая прическа. Немного смахиваешь на панка.

– Говорят, что я похожа на Дэвида Боуи, но я не знаю, кто он такой.

– Это для него большая потеря.

– Да, я уверена, что это так. – Она отвернулась к рабочему столу, чтобы Фрай не заметил, как осунулось ее лицо.

Он положил руку ей на плечо, но она уклонилась и подавила дрожащий вздох, принудив себя успокоиться одним усилием воли.

– Папа в коттедже с собаками.

Она выпроводила его в коридор. Фрай повернулся и увидел, что она вернулась в кухню – к запаху жарящейся утки.

Фрай прошел по газону в отцовский коттедж, остановившись на минутку полюбоваться на солнце, которое начало садиться в можжевельники. Отдельные серые облачка проплывали по оранжевому, переходящему в синее, небосклону. Собирается буря, подумал Фрай: носом чую.

Как обычно, дверь в коттедж была заперта. Фрай постучался и подождал. Через несколько секунд дверь отворилась, на пороге стоял Эдисон. Его лицо словно обвисло, седые волосы были растрепаны, будто он только что пробудился после десятичасового сна, одежда была в беспорядке. В одной руке он держал стакан мартини и толстый фломастер в другой.

– Привет, сын. Входи. Я почти закончил.

Эдисон подошел к столу, вырвал листок и стал рассматривать написанное. Там говорилось: «Требование о выкупе поступит ко вторнику. 1200 час?» Фрай налил себе выпивки. За окном лаяли спаниели.

Отец жестом пресек вопросы и посмотрел на Фрая.

– Я ошибался. Никаких требований не поступило, а уже четверг. Должно быть, я и во всем остальном ошибался.

– Может, еще потребуют.

– Статистически, это плохие новости. Это означает…

– Я знаю, что это означает. Но только я в это не верю. Ты получил что-нибудь новое? Эрбакл нашел кого-нибудь из Дак-Конга?

Эдисон смерил его взглядом и устало кивнул.

– Ничего, о чем тебе нужно знать, сын.

– Значит, секреты продолжаются?

– В каждой хорошей организации делят на категории…

– Но мы – семья, а не ЦРУ.

Эдисон швырнул фломастер на стол и вздохнул. Фрай изучал крупное лицо своего отца – каким восприимчивым, каким наивным оно могло быть.

– Мы просто ходим кругами, не так ли, сын?

– Пожалуй.

Эдисон кивнул.

– Это случилось не сразу, ты знаешь.

– Все возвращает нас к тому дню, когда утонула Дебби, ты это хочешь сказать?

Эдисон поднялся, машинально налил себе еще мартини. Посмотрел на Фрая взглядом, сочетавшим с себе раздражение и печаль. Фрай не помнил, чтобы отец когда-то так на него смотрел.

– Прошу, не говори так. Нет, сын. Это возвращает нас к тем дням – а их было много, Чак – когда ты избрал другое направление, отличное от направления нашей семьи. Когда ты ступил на собственный путь и предпочел нас другим. Такой разрыв не наступает вдруг, в одночасье.

– Это не было другим направлением. Просто дорога была другая.

– Ты цепляешься к мелочам, Чак. Тебе никогда не хотелось быть частью «Фрай ранчо». Думаю, я способен это понять. Разве я был чересчур суров? Тебе самому никогда особенно не хотелось быть со своей семьей. Целых десять лет ты то был в турне с этой командой серфингистов, то занимался своим чертовым магазином. Что я тогда от тебя получал, ворох открыток? Да, сын, поправь меня, если я ошибаюсь.

Фрай посмотрел в окно на гавань и большие дома на полуострове.

– Я всегда пытался рассказывать тебе о том, что происходит.

– Я не знал, что ты занял третье место в Австралии, пока кто-то через три недели не принес вырезку из газеты. Целый месяц после соревнований я не знал, что ты стал вторым на Гавайях. Я не знал, что ты охотишься за женщинами на вечеринках в собственном доме, пока не увидел фото в той проклятой газете. Я даже не знал, что у тебя проблемы с Линдой, пока мне об этом не сообщил ее отец. Это ты называешь рассказывать о том, что происходит?

– Ты был против турне, папа.

– Но разве это означает, что ты мне был безразличен?

Фрай впервые в жизни начал смотреть на вещи с точки зрения Эдисона.

– Ты тоже сам был сыном. Знаешь, что это такое. Отцу рассказываешь о том, чем он, на твой взгляд, будет гордиться.

– Чак, чего бы я ни сделал в жизни, ни разу мой отец не подал виду, что гордится мною. Я не жалуюсь – просто констатирую факты. Чарльз Джеймс Фрай был черствым стариком. Так я думал тогда, так я думаю теперь. – Эдисон понюхал мартини и выпил. – Он унаследовал ранчо от своего отца, который, вероятно, был немногим лучше в этом отношении. Поэтому и я был с тобой таким же. Я не колеблясь повторю, что заниматься серфингом в качестве жизненной карьеры – это бросить псу под хвост свои таланты. Но это не значило, что я не уважал упорство, что я был против того, чтобы ты стал первым серфингистом в мире.

Фрай вспомнил письма Эдисона: «Нельзя оставаться всю жизнь таким инфантильным… Мы потеряли одного ребенка в морской пучине, пожалуйста, не будь второй жертвой… С любовью и разочарованием, отец».

– Забудем, папа. Каждый любит по-своему показывать характер.

– А что касается Дебби, сын… Я сожалею, и это не твоя вина. Я знаю, волны были очень большие. Я знаю, что она не первый раз встала на доску. Но это ты был с ней. Не Бенни, не я. – Эдисон посмотрел на сына. – Позволь мне тебе задать вопрос, Чак. Мы давно не говорили по-настоящему. С тех пор, как тебя перестало интересовать то, что происходит на этом острове. А теперь, когда похитили нашу Ли, когда твоя мать на пределе, а фэбээровцы уже меня просто достали и вообще все дерьмово, хуже не бывает – ты вдруг начинаешь кидать мне обвинения. Я не совершенен. Может, я не один год потратил на то, чтобы ты это понял. Но я выдохся. Так чего же ты ворошишь прошлое? Зачем теперь это?

Хороший вопрос, подумал Фрай. На какое-то мгновение он был обескуражен.

– Не знаю.

– И я так думаю.

Фрай отвернулся к окну. Самоанализ никогда не был его коньком. Но наступает момент, думал он, когда события пролетают быстрее, чем ты успеваешь их уловить. Наступает момент, когда хлопаешь крыльями, теряешь перья и раскрываешь дрожащие ладони, в которых ничего нет. Сидишь, наблюдаешь и хочешь что-нибудь сделать, но не знаешь что. Хоть что-нибудь. Все уходит. Дебби. Линда. Ли. То, каким я был несколько лет назад. То, какими мы все были.

Он думал о Зуане, о «Смуглолицых» в его пещерном доме, об Эдди Во, укокошенном на пороге собственного дома. Он думал о Дебби, угодившей в ту чудовищную волну – такой крохотной и хрупкой на маленькой доске, которую он сам для нее смастерил. У нее дрожали коленки, ноги такие тонкие, загорелые – и этот взгляд на ее лице, когда она смотрела на него, словно говорил: «На этот раз я выбрала волну не по силам, но я видела, как ты это делал, поэтому смотри, ты только посмотри…»

– Как бы то ни было, отец, мне не хотелось бы терять то, что осталось.

Эдисон оставался в молчании долгое время.

– Да будет так, сын.

– Я насчет Бенни, папа. Мне кажется, он до конца не понимает, в какие неприятности он угодил. Мне кажется, Ли похитили… за ее содействие. Вот поэтому и не было требований о выкупе.

Эдисон дугой выгнул бровь, затем посмотрел на свой блокнот на письменной столе.

– Я слушаю.

– Ты знаешь о Комитете освобождения Вьетнама? О поставках, которые они организуют за океан?

– Разумеется, знаю.

– А ты знаешь, что они переправляют оружие?

Эдисон покачал головой и улыбнулся.

– Это смешно.

– Но это правда. Я наблюдал, как они грузили вертолет на Парадизо. Там оружие, папа.

Эдисон встал и начал мерить шагами комнату.

– Продолжай.

– Ты слышал о полковнике Тхаке?

– Что за птица?

Фрай рассказал ему. О войне. О террористических актах и убийствах. Об отрубленных головах. О Зуане.

– Нас всего горстка, кто знает, что с ним случилось на самом деле, папа. ФБР хранит это в строгом секрете.

Эдисон сунул кочергу в холодный камин, поворошив пепел и прогоревшие угли.

– Бенни отправлял оружие тем, кто борется против Тхака. Ли была одной из тех кто обеспечивал этот канал. И я готов поклясться, что Тхак во время войны был в Дак-Конге.

Фрай кивнул.

Эдисон швырнул стакан с мартини в камин.

– Ну Виггинс, сукин сын! Ходил, тянул резину. Ладно, не делиться со мной своими версиями – это одно, но скрыть такое? Какие у него для этого причины?

– Официальное объяснение таково – народ, мол, испугается, если узнает, что в городе орудуют люди полковника Тхака. У них только один свидетель – женщина, продавшая черную материю – но, говорят, ей нельзя доверять. И то, что погибший автоматчик в войну был дак-конговцем, еще не говорит о том, что он работал на Тхака.

– Может, они и правы. Маленький Сайгон наглухо замкнется в себе, если люди зря впадут в панику. Но я все-таки задушу Лансдейла.

– Это не относится к его ведомству, папа.

– Все равно нельзя…

Фрай ждал продолжения, но его не последовало. Фрай еще несколько лет назад понял, что Эдисон в моменты наивысшего напряжения становился немногословен. Все прочее было просто бешенством и сотрясением воздуха в его стиле, его способом выпускать пар. Он подошел к большому планшету, подвешенному к стене и взял фломастер, по-прежнему висевший на шнурке. Под заголовком «ФБР (Лансдейл)» он написал: «Бюро знает о Тхаке, но держит при себе. Почему?» Он отошел на шаг, изучил свою запись и отпустил фломастер.

– Чак, я понимаю, что ты хотел сказать несколько минут назад. Хочу, чтобы ты знал – я постараюсь быть немного более откровенным. Подойди сюда, я хочу тебе что-то показать.