Текст книги "Маленький Сайгон (ЛП)"

Автор книги: Т. Паркер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 26 страниц)

Т. Джефферсон Паркер
МАЛЕНЬКИЙ САЙГОН

О дне его ужаснутся потомки, и современники будут объяты трепетом.

Книга Иова, 18

Моему брату Мэтту

Глава 1

Чак Фрай, бывший серфингист второго разряда из Лагуна-Бич, всматривался в ветровое стекло и не видел перед собой шестифутовых волн.

Вместо этого, навстречу ему из темноты каньона мчалась дорога. Ее желтая полоска металась из стороны в сторону, мимо со свистом проносились эвкалипты в лучах перекошенных фар его машины.

В голове мелькали картины последних двух суток – сцены субботней пьянки, которая оказалась гораздо более бесшабашной, чем это позволяли рамки здравого смысла. Выходные начались грандиозной оргией, а потом все еще быстрей покатилось под откос. Только этого ему и не хватало. Пора уж, подумал Фрай, взяться за ум.

Он распрямил спину, сделал глубокий, головокружительный вдох. Интересно, сколько рабов божьих, крутивших баранку, встретились на этой дороге со своим создателем? – подумал он. Даже на его памяти их было предостаточно: автобусы, груженные туристами, сталкивались с бетономешалками, спортивные авто ударялись лоб в лоб, мотоциклисты размазывались по телеграфным столбам, а их машины отлетали к подножью холмов, рассыпая фейерверк искр. И всякий раз оранжевые контуры тел, нанесенные из аэрозоля полицией, чтобы зафиксировать последнее положение покойных.

Фрай сокрушенно посигналил и сделал левый поворот на шоссе Дубового каньона.

Старенький «Меркурий» урча проехал мимо питомника, кузоворемонтной мастерской, затем мимо покосившихся домиков, теснившихся во мраке ночи. Месяц и далекие уличные фонари выхватывали из темноты стоянку битых автомобилей, инструментальные лавки странного дизайна, провисшие бельевые веревки. Кошка метнулась через три косые тени, затем исчезла под грузовиком. Заросли подорожника изнемогали в малярийной истоме, а рядом стена жимолости источала аромат, от которого духота казалась еще удушливей. Лагуна-Бич – колония художников, ловушка для туристов, кусочек желанного Эдема, втиснутый между холмами и океаном. Хиппи шестидесятых, кокаин семидесятых, СПИД восьмидесятых – типичный пляжный городок в Южной Калифорнии.

Ловко выполнив крутой левый поворот, Фрай поддал газу и поставил автомобиль на дыбы, так что вместо неба возник приборный щиток с обезумевшими стрелками. Потом звезды вернулись на место, когда он выровнял машину, едва не задев почтовый ящик, который сам же сбил несколько месяцев назад и который теперь лежал кверху дверцей в зарослях плюща перед входом в его дом-пещеру. Фрай вылез из машины, вырвал почту из ящика и поднялся на парадное крыльцо.

– Вот я и дома, – пробормотал он. – Один, гостей не предвидится.

Дом-пещера предстал перед ним темной глыбой на фоне черного неба. Дом был встроен в гору, возвышавшуюся над городком, и окнами смотрел на запад. Ковыряясь с ключами, Фрай опять вспомнил откровенно жуткую историю этого места – суть которой состояла в том, что некий Скиппи Шарп нанял подрядчика, чтобы тот построил дом в обширном куполе песчаника, потом у Скиппи закончились деньги, а проект был осуществлен лишь наполовину. Скиппи прожил в доме несколько месяцев, прежде чем исчезнуть навсегда в Мексике, поэтому домом завладел подрядчик. Немного спустя мать Шарпа каким-то чудом прибрала собственность к рукам и стала сдавать дом – сначала художнику, потом архитектору, после рыбоводу, потом совратителю малолетних, затем медсестре и, наконец, бывшему серфингисту второго разряда из Лагуна-Бич. Арендовав дом, Фрай вскоре узнал, что участок, на котором он расположен, приобретен его родным папой, почтенным Эдисоном Джозефом Фраем, присовокупившим таким образом этот крохотный клочок земли к своему обширному ранчо в Апельсиновом округе. Миссис Шарп по сию пору «управляет» имением, частенько и с удовольствием поднимая арендную плату в уверенности, как заключил Фрай, что их семейное состояние выдержит такой произвол. Это действительно был пещерный дом – с дальними комнатами, представлявшими собой не что иное, как темные, неправильной формы гроты. Однако гостиная, спальня, кухня и ванная отличались вертикальными стенами, горизонтальным потолком, электричеством и беспрепятственным видом на Тихий океан. Друзья Фрая говорили, что дом-пещера похож на самого Фрая: недоделанный, склонный к мрачному уединению. В любом случае, это был его дом.

Фрай стоял в гостиной и чувствовал, как пол кружится под ногами – иллюзия, которую он объяснял вращением земли вокруг своей оси. Первым делом он направился к автоответчику. Фрай относился к этому устройству с большим пиететом, питая надежду на то, что в недалеком будущем с ним будут связаны значительные перемены к лучшему.

Звонила Линда. Назначила встречу на пятницу.

Из приемной доктора Редкена: поступили результаты ультразвукового сканирования.

Билл Антиох из «Мегашопа» позвонил, чтобы сообщить о закрытом соревновании мастеров серфинга в Хантингтон-Бич.

Последней была весточка от Беннета: «Надеюсь, ты не забыл, что мы будем отмечать наш день рожденья в „Азиатском ветре“. Ли сочинила для нас песню. Ждем тебя в десять, братишка. „Дни Сайгона“ еще продолжаются – вход будет свободный – поэтому я приберегу для тебя местечко. Это сегодня, в воскресенье, если вдруг ты забыл».

Фрай проверил часы: идут. Нащупал выключатель, споткнулся на пачке резюме, с которых он недавно снял копию, затем посмотрел на серфинг-календарь от «Мегашопа». Календарь и сейчас был развернут на февральской странице из-за изображенной там крутой гавайской волны, закрученной в трубу и совершенной, как шевелюра Джека Лорда. Перелистав на август, он убедился, что сегодня действительно воскресенье – день рождения Беннета и, конечно, его собственный день рождения.

Он собрал разлетевшиеся резюме, не зная, позвонят ли ему из «Реджистера». В «Таймс» ему уже было отказано: у него, видите ли, отсутствовал пятилетний опыт работы в области репортера последних новостей. Он разослал резюме и рекламные письма во все газеты в радиусе автомобильной досягаемости. Ему было противно писать эти письма – противно как никогда.

Фрай узнал точное время, сварил кофе, плеснул туда молока и с полной кружкой вышел из дому. В приподнятом настроении – как-никак, тридцать третий день рождения – он опустил верх своего кабриолета и отправился в Маленький Сайгон.

Возвратным путем по той же каньонной дороге он выехал на шоссе в Сан-Диего. Стоял летний теплый вечер наполненный благоуханными наплывами земляники, апельсинов, аспарагуса, смога.

Мысли о Линде – назначившей на пятницу – настойчиво лезли в голову, но Фрай оборонялся от них радионовостями и сценами субботней вакханалии. Брак его длился пять лет. В конце концов он помчался под уклон со скоростью пушечного ядра. Фрай отдавал себе отчет в том, что он сам напросился на это. Линда, подумал он, я не могу видеть тебя теперь, любовь моя.

Вместо Линды он решил поразмышлять о своей семье. Беннет Марк Фрай – бывший младший лейтенант третьего взвода третьей роты первого батальона третьего морского флота. Беннет проливал кровь и ложился костьми в Донг Зу севернее Сайгона, испытал мгновенный хаос отступления и возвратился в Штаты укороченным и увешанным орденами. Ему тридцать восемь, у них с Чаком разница в пять лет, день в день. Иногда казалось, что общий день рождения – единственное, что их объединяет. Беннет, даже укомплектованный протезами, был коротковат и толстоват; Чак был выше, притом значительно, и гораздо худее. Беннет был смуглолиц; Чак бледен. Беннет общителен, заводила; Чак замкнут, часто испытывает проблемы даже в том, чтобы завести самого себя. Беннет был лучше почти во всем. Их отец, Эдисон, проявлял почти социологический интерес к различию между своими сыновьями, которое, по его заключению, явилось результатом различия поколений, а не генов. Как заслуженный ветеран второй мировой, Эдисон верил в то, что Беннета таким, каким он стал сейчас, сделала воинская дисциплина, и что отсутствие всякой дисциплины у Чака сделала его тем, кем стал – или не стал – он. А еще была Хайла, миротворица и источник всех утонченных проявлений, коими сподобились обладать ее сыновья.

Фрай свернул на Болсу и въехал в Вестминстер. Таблички с названиями улиц в городке были выполнены старинным шрифтом, а сами здания носили признаки стиля тюдор – английская прививка южнокалифорнийскому пригороду.

Попивая кофе, он мчался по Болсе мимо Братства Патрика Неофита, которое мирно дремало за рощей олив, мимо городского ритуального зала с витражами в высоких окнах, мимо стоянок трейлеров, закусочных быстрого обслуживания и автошопов. Все закрывалось в восемь.

Вестминстер, подумал он, – всего сорок миль к югу от Лос-Анджелеса и пятнадцать к северу от Лагуны – и совершенно другой мир. Пригород, изо всех сил стремящийся обрести индивидуальность, отсюда англицизмы. Можно сказать: «спальный район», но Фрай при этих словах всегда представлял себе один огромный матрас, который делят люди, которые ничего не делают, только спят, завтракают в постели и спариваются. Когда в конце семидесятых сюда понаехали беженцы из Индокитая, Вестминстер обрел такую индивидуальность, какой отродясь не имел: он стал столицей самой большой колонии вьетнамцев, расположенной вне Юго-Восточной Азии. Их число, как водится, продолжало расти. Последний раз Фрай слышал, что в Калифорнии живет триста тысяч вьетнамцев, причем половина из них – на юге штата. В одном только Апельсиновом округе их восемьдесят тысяч, большинство из которых проживает в Вестминстере.

Еще один квартал вдоль Болсы, и городской ландшафт внезапно изменился. К востоку от азиатского культурного центра все таблички и вывески – в ярком вьетнамском стиле. Крыши из зубчатой черепицы с богато украшенными карнизами взлетали во тьму. Фасады домов и паркинги пестрели бумажными фонариками. Витрины оживлялись кустарными вывесками: «Сьеу Тай Ми Хоа супермаркет», «Ткани Той Транга», «Вао Ньок, ювелирные изделия и подарки», «Кафе Ба Ле», «Сервис-центр Тайет Хонга», «Сэндвичи от Ньян Диня». Теплый материковый воздух уже не благоухал цитрусовыми, но пропах жареной рыбой и овощами, а также экзотическими, неведомыми специями. Фрай вдыхал все это в себя. Маленький Сайгон, подумал он, а ведь всего несколько лет назад в штате с трудом можно было сыскать вьетнамца.

Он наблюдал за автомобилями, суетившимися перед въездом в паркинг, и за эмигрантами – смуглыми людьми с темными глазами, черными волосами и угрюмыми лицами – собиравшимися перед домами, озираясь вокруг так, словно предчувствовали самое плохое. Южно-вьетнамский флаг – три красные полоски на оранжевом фоне – развевался над рыбными рядами, а под ним висел лозунг, провозглашавший начало «Дней Сайгона» в Вестминстере. Старик на углу оперся на палку и застывшим взглядом смотрел на пешеходный переход. Его жена стояла рядом и тоже смотрела. Культурное времяпрепровождение для некоторых, подумал Фрай: ждать, когда перейти дорогу. Три девушки обошли пожилую пару и, лавируя между машинами, ловко перебежали через оживленную улицу.

Он притормозил и пересек Вашингтон-стрит, первую из полудюжины улиц, которые – в округе, названном Апельсиновым, но не богатом апельсиновыми деревьями; в городе, названном Вестминстером, но имеющем мало английских черт; в районе, названном Маленьким Сайгоном, но находящемся немыслимо далеко от Вьетнама – которые носили имена первых шести американских президентов.

В этом, кажется, есть урок для республики, но какой?

Он сделал правый поворот на Брукхерст и стал искать взглядом ночной клуб, находившийся на углу улицы. Его было легко не заметить. Потом он увидел оранжево-зеленую неоновую вывеску с наклонившимся пальмовым деревом, тлеющую в летней ночи. «Кабаре „Азиатский ветер“ – танцы и стол». На полотняной маркизе было начертано: «По случаю Дней Сайгона… Ли Фрай в концерте… Поздравляем с днем рождения Беннета и его брата Чяка». Опять я на втором месте, подумал Фрай, да еще написали с ошибкой. Определенные личности не стали бы протестовать против такого обхождения. К тому же, похоже на аншлаг – стоянка нашпигована автомобилями и у входа толпа.

Джулия, владелица клуба, работала в кассе. Она подняла голову, улыбнулась, и жестом пригласила его войти. Фрай запихнул обратно в карман пачку банкнот: шестьсот тридцать семь долларов, все его сбережения за всю жизнь по сегодняшний день, не считая тех, что отложены в счет арендной платы будущего месяца за «Мегашоп».

Он раздвинул бамбуковые занавески и вошел в клуб.

Клуб был набит вьетнамскими беженцами, желающими увидеть свою живую легенду. Народ уже искал стоячие места вдоль стен. Бумажные фонарики бросали тусклый свет на лакированные столы и стулья, пальмы в кадушках и официантов в бабочках. Танцевальная площадка и сцена купались в красных лучах, которые яркими бликами рассеивались на микрофонной стойке и гитарах. Бас-барабан украшала надпись «Ли Фрай». Плакат над сценой напоминал о «Днях Сайгона». Слоистый дым плавал в лучах подсветки. Фрай озирал океан азиатских лиц, искромсанных конусами света и тени из продырявленного шара, крутившегося под потолком. Казалось, зал был подхвачен каким-то нежным, то ли воздушным, то ли подводным кружением. Зеркальные стены повторяли бесконечно множащиеся и постепенно слабеющие отражения происходившего.

Он сумел заметить Беннета за столиком в глубине зала – рядом с Доннелом Кроули и Нгуен Хаем, а также с женщиной, которую он не узнал. Берк Парсонс, как всегда, был наполовину скрыт полями ковбойской шляпы. Беннет сжимал вилку: руки раскинуты в стороны, голова наклонена вперед и набок, когда он говорит. Фрай помахал им и направился за кулисы. Бенни, он всегда в центре внимания.

Ли запирала серебристый косметичку, когда в ее гримуборную вошел Фрай. Она быстро взглянула в зеркало, затем вскочила и подошла к нему. Полная, милая мордашка, волна черных волос, глаза темны и глянцевы, как обсидиан. Ее аодай был пурпурного цвета – в контраст с черными шелковыми штанами.

– Не слышала, как ты вошел, Чак! С днем рождения!

Она поднялась на носки, чмокнула его в щеку, потом стерла помаду белым пальчиком.

Он улыбнулся. Что-то в Ли всегда низводило его до благодарного идиотизма, всегда вызывало глупую улыбку. Может быть, это из-за всего, что ей довелось пройти? Когда он прикасался к ней, у него возникало чувство, что ему доверили хрупкий, бесценный предмет. Улыбка была самым малым, что можно было ей предложить.

– Просто хотел поцеловать тебя, пока не видит Бенни. И пожелать удачи перед концертом.

Она отошла в сторону и встала, глядя на него.

– Ты чудесный малый, Чак. Мой чу, мой номер один.

– Ты великолепно выглядишь, Ли. Ни пуха ни пера. – Он поцеловал ее. Он наблюдал за тем, как она смотрит на него. – А что это за «Дни Сайгона»? Все только и говорят.

– Это город, которым мы сильны. Который горд тем, какими достойными гражданами мы стали. – Она улыбнулась. – Слышно что-нибудь о Линде?

– Да. Но все это в прошлом.

Она обняла его и крепко прижала к себе. От нее приятно пахло духами. Затем она отошла на шаг и взяла его за руки.

– Быть может, все к лучшему.

– Да хоть к чему.

– Никто не способен убить твое сердце, Чак. – Она посмотрела на серебристую косметичку на столе. – Ступай смотреть шоу, чу. Мне надо закончить макияж.

– Спой с душой, Ли.

– Постараюсь. Сегодня в зале так много влиятельных людей. Лючия Парсонс из Комиссии по пропавшим без вести вынуждена была отказаться, но вместо себя прислала Берка. Мы сможем поговорить после концерта, Чак. В доме ждет торт и подарки. Для Бенни я сочинила чудесную песню.

Фрай пробил себе обратный путь через переполненный зал и сел рядом с братом. Физиономия Беннета плавала в свете мерцающего шара. Его рукопожатие было сухим и сильным.

– С днем рождения тебя, Чак. Смотри-ка, даже не опоздал!

– Не хотел пропустить такое событие, – ответил Фрай. – И тебя с днем рождения, брат.

Он поздоровался с Доннелом Кроули, темнокожим молчаливым другом Беннета с времен войны. Тот сдавил руку Фрая и кивнул. Нгуен Хай, выглядевший как всегда тщедушно, но опрятно, положил сигарету в пепельницу и протянул четыре пальца. Фрай знал, что Хай возглавляет Вьетнамский центр, местную гуманитарную организацию. Он никогда не упускал возможности попросить помощи или денег. Хай представил вьетнамку, сидевшую рядом с ним. Ее звали Ким, она работала как добытчица средств для Вьетнамского центра Хая.

– А вы не очень-то похожи с Беннетом, – сказала она.

– Благодарю вас, – ответил Фрай, незаметно толкая брата в ребра.

– Достаточно одного заядлого серфингиста на семью, – сказал Беннет.

Фрай заметил, что Беннет посмотрел на часы и бросил взгляд на сцену.

– Через пять минут ее выход, братишка.

– Заядлого серфингиста? – переспросила Ким.

Нгуен наклонился к ней, чтобы объяснить.

– Любителя серфинга. Чак в прошлом чемпион.

– В данный момент Чак весь в прошлом, – сказал Беннет, подзывая официанта. – Как у тебя с работой?

– Сейчас я свободный художник.

– Водку будешь?

– Непременно.

– Вот молодец, – сказал Берт Парсонс, приподнимая шляпу и поклонившись Фраю. – И я на этот раз поучаствую.

Фрай кивнул, размышляя о Берке: богатенький техасский нефтепромышленник, невозмутимый, щедрый. Еще один друг Беннета с той войны. Его сестра Лючия приобрела известность как основательница Комиссии по пропавшим без вести, что явилось настоящим прогрессом. Берк, казалось, был доволен тем, что грелся в лучах ее славы – массировал ей плечи, покупал для нее напитки, сотрудничал с ней без заметных достижений. Встречаясь с ним всякий раз, Фрай видел его в одной и той же дурацкой шляпе.

Беннет сделал заказ для каждого.

– Биллингем не передумал?

Фрай вздохнул и обвел взглядом собравшихся. Он был неплохим, правда, иногда чересчур впечатлительным, репортером. Он писал о ресторанах ради бесплатной кормежки, о кино ради бесплатных билетов и о встречах по боксу в отеле «Шеррингтон» ради бесплатного места у ринга. Триста двадцать долларов в неделю и отрицательный дебет его серфинг-магазина научили Фрая идти на любые ухищрения. Но факт состоял в том – хотя он как мог старался забыть об этом – что ровно шестнадцать дней назад Фрай был уволен за то, что написал статью о боксере, который, очевидно, получил договорной нокаут в пятом раунде полуфинальной встречи в полусреднем весе, которая состоялась в «Шеррингтоне». Когда Фрай попытался вступить в контакт с менеджером молодого боксера, чтобы тот изложил свою версию, этот человек – некто Ролли Дин Мак из агентства «Элит Менеджмент» – не ответил на его звонки. Фрай дал материал как есть. Адвокат Мака после этого заявил издателю, что или в газете не будет Фрая, или рекламы «Элит Менеджмент», пригрозив подать в суд за клевету. Издатель «Леджера» Рон Биллингем никогда не испытывал особой любви к миру бокса. Фрай получил расчет в пятницу, в тот же вечер освободил свой стол, сделал последний безуспешный звонок Ролли Дин Маку, затем ушел и пустился в запой. А боксеришка тот упал за деньги, в этом нет сомнений.

Фрай пожал плечами. Беннет внимательно посмотрел на него.

– Все образуется, Чак. Я знаком с друзьями Биллингема, так что не дрейфь.

Беннет показал на выделявшихся из толпы генерала Дьена с женой; Бина, издателя вьетнамской газеты; Тран Кая, бизнесмена и президента вьетнамской коммерческой палаты; доктора Фом До, профессора и автора девятнадцати книг по истории Азии. Мэр и некоторые члены городского совета также находились здесь. Мисс Дни Сайгона сидела задрапированная во флаг и безнадежно нервозная, между отцом и матерью.

– Лючия не смогла прийти, поэтому и послала своего брата-близнеца-придурка, – проговорил Берк. Он улыбался, потягивая пиво. – У нее встреча с какими-то сенаторами в Вашингтоне. Ну и расстроилась она, что не может быть здесь, доложу я вам.

Фрай заметил, что о Лючии Парсонс начинают говорить почти с благоговением. Она совершила десятки вылетов в Ханой на переговоры о пропавших без вести – и каждый раз об этом вовсю трубили в печати. Очевидно, Ханой нарывался на грубость. Ходили слухи, что она присматривает себе местечко в Конгрессе и что Комиссия по пропавшим без вести служит своего рода трамплином. Фрай однажды видел ее по телевизору. Она была яркой, членораздельной, прекрасной. Берк, несмотря на ковбойскую шляпу, выглядел таким же смуглым симпатягой.

– Здесь собралось много хороших людей, – сказал Беннет. – А вон там сидят плохие мальчики.

Он кивнул на столик в углу, окруженный молодыми мужчинами с прилизанными волосами. Кричащая одежда, бегающий взгляд, легкая надменность в их лицах.

– Гангстеры. Из банды «Граунд Зеро». – Беннет наклонился ближе к Фраю. – Справа от тебя Эдди Во, их главарь. А что за парень в темных очках, я не знаю.

Фрай понаблюдал за тем, как Эдди Во и Темные очки наливают себе пива со льдом, подносят ко рту зажигалки, с деланным энтузиазмом строят глазки молоденьким женщинам.

– Они не плохие, – вступился Нгуен Хай. – Энергию надо направлять. Они не доставляют хлопот, пока не появятся «Смуглолицые». «Граунд Зеро» и «Смуглолицые» – это как спички и газ.

Официант возвратился с подносом напитков. Фрай пригубил из своего стакана и стал наблюдать за сборищем, заметив, что Эдди Во возится с аудиокассетой. Магнитофон стоял рядом. Фрай наклонился к нему и спросил:

– Хромдиоксидная лента?

Во поднял сердитый взгляд.

– Пять баксов отдал, а она уже спуталась.

Фрай пожал плечами. Тут свет притушили. В зале поднялся коллективный ропот, головы обратились к сцене. Мисс Дни Сайгона оглянулась на Фрая. Она отвернулась раньше, чем он успел улыбнуться. Вышел оркестр: худенькие вьетнамцы в костюмах французского покроя. Вслед выступили певицы бэк-вокала, все в белых аодаях, все очаровательные. Загремели барабаны, заухали басы. Бэк-вокал молчал, девушки потупили взгляды. Гитарист постучал по микрофону. Беннет поудобней устроился на стуле, улыбаясь от предвкушения. Кто-то помахал ему, и Беннет махнул в ответ.

Ли выплыла на сцену и стала в центре светового пятна. Ее черные волосы сияли сквозь чад, висевший в зале. Пурпурный аодай был туго перетянут на талии, шелковые брюки широки, текучи. Фрай чувствовал, как Беннет постукивает по столу ладонью, все быстрей и быстрее. Ли взяла микрофон. Сценический свет сосредоточился на ее улыбке, зажег искорки в ее глазах, она обвела взглядом толпу и нашла Беннета. Ли протянула руку, и луч прожектора перенесся на их стол.

– За моего мужа, – услышал Фрай ее голос. – И за его брата. С днем рождения вас, родные.

Затем свет опять переместился на Ли, и оркестр заиграл вступление к первой песне. Фрай наблюдал за Эдди, по-прежнему сражавшимся с провинившейся кассетой. Темные очки смотрел на сцену, очевидно, поглощенный происходящим. Ли поднесла микрофон ко рту, и первые рулады ее голоса достигли зала так же просто, как пена ложится на песок. Фрай в восторженном неведении внимал словам, слетавшим с губ Ли на ее родном языке: веселым, ритмическим, утешным. Ким придвинула свой стул поближе и переводила во время пауз:

 
Когда все обратилось в ночь,
И листья упали с черных ветвей,
Я не один, со мной моя песня
О тебе, мой брат, мой любимый…
 

Фрай наблюдал за тем, как свет играет на улыбающихся губах Ли и на ее расшитом кружевом аодае. Руки Беннета были скрещены, лицо сохраняло выражение простодушного удивления. Доннел Кроули постукивал стаканом в такт, а Нгуен Хай задумчиво посасывал сигарету. Ким опять наклонилась ближе, обдавая своим сладким дыханием щеку Фрая.

 
Когда жизнь моя – сплошное желанье,
И небо рыдает печальным дождем,
Я знаю, что нет тебе конца,
Мой брат, мой любимый…
 

Фрай сумел расслышать, как Эдди Во захихикал между мягко пропетыми строками.

– Всего одну ночь с ней в моей постели, – сказал он. – Я не был бы ей братом!

Темные очки ответил:

– Стэнли будет тебя ревновать.

– Стэнли… Лай кай! Чертова пленка!

Ли закончила песню нотой столь высокой и чистой, что Фрай испугался за свою рюмку с водкой. Она поклонилась, черные волосы каскадом хлынули вниз. От силы аплодисментов завеса дыма, казалось, поднялась к самому потолку. Беннет метнул в Чака гордый взгляд, лишь только прожектор вновь выхватил их столик из тьмы.

Не успев осознать, что он делает, Фрай вскочил с места и схватил брата в охапку, похлопывая его по спине. Аплодисменты стали еще громче. Затем свет опять направили на Ли, которая повернулась к оркестру, отсчитывая начало новой мелодии. Странно, подумал Фрай, сев на место, вдруг, ни с того ни с сего, ты начинаешь чувствовать себя счастливым. Беннет кивал на Фрая. Ким опять придвинулась ближе.

– Это новая песня, Чак. О нашем доме. О сердечной тоске по тому, чем не дано обладать.

Ли обвела взглядом головы собравшихся, затем произнесла сквозь причудливо синкопированный ритм оркестра:

– Вьетнам, где ты? Мы должны научиться языку, который поможет нам тебя обрести.

Вступил скорбный, возвышенный голос одинокой гитары.

– Я сочувствую твоему народу, – выпалил Фрай через метелку черных волос в ухо Ким.

Она взглянула на него оценивая.

– Ты старался.

– Нет. Только не я.

Я не сделал ни черта, подумал он. Беннет один заплатил за всю их семью. Я не спорил с призывом номер три-пятьдесят один. Он выпил еще, вновь испытав вину, что Беннет пошел и Беннет потерял. Но он же приобрел: жену и жизнь среди людей, которым отдал так много. Чак посмотрел на брата, в который раз спрашивая себя, стоила ли игра свеч. Сейчас он – полчеловека: голова, торс, руки и два обрубка вместо ног. Он посмотрел на Доннела Кроули, пехотинца, вынесшего Беннета с поля боя, привязавшего свой шлем к одному из фонтанирующих кровью бедер Беннета и поплатившегося за это ранением в голову.

Фрай оглянулся вокруг, ища Эдди Во, но Эдди Во исчез. И Темные очки тоже. Магнитофон стоял среди пивных бутылок, опустошенных ими, вскрытая кассета лежала на столе рядом.

Подходящее время выйти на перекур, подумал Фрай. Отец Мисс Дни Сайгона встал и с улыбкой пошел к их столу.

Когда на авансцену вышли три человека в капюшонах и направили автоматы на зрителей, Фрай подумал, что это часть шоу. На кратчайший миг – между падением барабанных палочек, между меланхоличными напевами Ли, между биением сердца Фрая – в «Азиатском ветре» установилась тишина.

Затем огонь из автомата рассеял подводное освещение, разбил зеркала, словно то была вода. Последовало коллективное волнение, человеческие тела крушили мебель. Ли швырнула микрофон в одного из пришельцев, затем схватила микрофонную стойку и занесла ее над автоматчиком в горнолыжной маске. Но тот отпрыгнул, увернулся от удара и стиснул ее за шею. Другой, в черном капюшоне, схватил певицу бэк-вокала, потом отпустил ее, развернулся на каблуках и помог человеку в лыжной маске справиться с Ли. Ее волосы разметались в луче прожектора, и белый изгиб плеч сверкнул там, откуда руки в перчатках грубо вырвали лоскут пурпурного шелка.

Фрай протянул руку и дернул отца королевы красоты за галстук. За то невероятно долгое мгновение, которое потребовалось, чтобы самому упасть и его увлечь на пол, он успел вспомнить всех, к кому ему следовало относиться лучше при жизни.

Беннет повалился рядом, перекатился через спину и выпрямился. Опираясь на кулаки, с культями, раскачивавшимися между мощными руками, Беннет атаковал сцену. Осколки стекла дождем сыпались вниз. Фрай увидел автомат, нацеленный на Беннета, и подумал: «Вернуться из Вьетнама и погибнуть тут, ползая на полу какого-то бара».

Автоматчик замешкался всего на одно благословенное мгновение.

Фрай вскочил и в прыжке кинулся на Беннета. Так же поступил и Берк Парсонс. Его ковбойская шляпа отлетела в сторону. Крепко обхватив брата за грудь, Фрай поднял взгляд и в панически мятущейся толпе заметил Ли, которую тащили к пожарному выходу. Ее ноги напрасно молотили воздух – только слетела с ноги черная лакированная туфелька.

Рядом генерал Дьен поднял пистолет и сделал выстрел. Автоматчик на сцене судорожно дернулся в тот момент, когда за его затылком вспыхнуло алое сияние. Его оружие продолжало вгонять пули в сцену, пока наконец не выпало у него из рук, с тяжелым стуком грохнувшись на пол.

Фрай с трудом поднялся на ноги и сквозь плотную толпу пробился к запасному выходу. Синяя «Селика» в клубах дыма рванулась со стоянки и скрылась за углом.

Фрай вскочил в свой старенький «Меркурий», завел двигатель, включил первую скорость.

Фары осветили стоянку, и во время короткого озарения он, как ему показалось, увидел Эдди Во, который, вытаращив глаза, уставился на него с переднего сиденья припаркованного тут микроавтобуса.

Затем Фрай стал звать Беннета, но сам с трудом слышал свой крик сквозь визг покрышек. Когда он подал машину к запасному выходу, как раз возник Доннел Кроули. На руках он нес Беннета.