Текст книги "Прими день грядущий"
Автор книги: Сьюзен Виггз
сообщить о нарушении
Текущая страница: 8 (всего у книги 27 страниц)
ГЛАВА 8
Женевьева сидела на диване в гостиной Рурка, испытывая странное беспокойство. Она не была в его доме с той самой ночи, когда умерла Пруденс, не хотела приходить и сегодня. Однако после визита Генри Пиггота у нее не оставалось другого выхода.
В комнате, которую Мими Лайтфут содержала в безупречном порядке, все говорило о присутствии Рурка. Над камином висело начищенное до блеска ружье; в корзине лежали сделанные им для Хэнса игрушки; у двери стояла пара чистых, правда, уже изрядно поношенных, ботинок; над ними висел сюртук, хранивший запах владельца.
Женевьева сидела, то и дело сжимая и разжимая на коленях свои натруженные руки, стараясь не дотрагиваться ни до одной из вещей Рурка, словно опасаясь, что это сблизит их больше, чем бы ей этого хотелось. Звук шагов за спиной заставил девушку вскочить на ноги.
– Насколько я понимаю, это посещение больше, чем просто светский визит, – помог ей начать разговор Рурк, входя в комнату с Хэнсом на руках.
Мальчик сосредоточенно теребил кожаную тесемку, которая стягивала на затылке волосы Рурка. Женевьева молчала, подбирая слова и разглядывая эту пару. Хэнс был необыкновенно красивым ребенком, похожим на Пруденс, но с явной искрой озорства в ярких голубых глазах. Он называл Рурка папой, и тот очень гордился этим, как если бы действительно таковым являлся. Вот и сейчас Рурк с искренней нежностью обнимал ребенка никогда не любившей его женщины.
– Дженни? – позвал Рурк, выводя девушку из задумчивости.
– Пожалуйста, Рурк, это так трудно для меня, – она закусила губу. – Боюсь, я начинаю злоупотреблять твоей дружбой.
– Тогда почему бы тебе сразу не покончить с этим и не сказать мне, зачем ты пришла?
Рурк лишь изображал нетерпение, на самом деле втайне мечтал, чтобы Женевьева приходила к нему как можно чаще.
– Мне нужны деньги, – торопливо произнесла девушка, стараясь побыстрее избавиться от тяготивших ее слов. – На подходе осенний урожай. Скоро нам потребуются бочки и новое оборудование.
Рурк не мог скрыть удивления.
– Насколько я понял, ты заработала кругленькую сумму на новом урожае, Дженни. Прошлой весной все только и говорили…
– Нам пришлось все наши деньги снова вложить в дело.
– Неужели все, Женевьева?
Девушка тяжело вздохнула. Если уж ей приходится унижаться перед Рурком, он должен знать правду.
– Всю прибыль забрал Генри Пиггот в счет уплаты долга Корнелиуса Калпепера. Я еще осталась должна ему несколько сот фунтов.
– Пиггот приезжал сюда?
– Да, этой весной.
– Боже мой, Дженни, почему же ты ничего не сказала мне об этом?
– Зачем, Рурк? Ты бы только рассердился, а мне бы все равно пришлось платить. Помнишь, когда мы прибыли в Йорктаун, я подписала с Пигготом договор.
– А как же Джошуа?
– На мели. Все, что у него было, он вложил в ферму. Но даже если бы Джошуа располагал деньгами, я бы не смогла попросить его взять на себя мои обязательства, – резко ответила Женевьева, начиная раздражаться от расспросов Рурка. – Послушай, если ты не хочешь помочь мне, так и скажи. Я уж постараюсь дотянуть до возвращения мистера Ферта. Этот человек верит мне на слово.
– Я верю тебе, Дженни, и собираюсь помочь, – успокаивающе сказал Рурк. – Сколько тебе нужно?
Неожиданно воздух в гостиной показался Женевьеве невыносимо тяжелым. Словно почувствовав ее состояние, Рурк взял девушку за руку и вывел на улицу, в тенистый уголок двора, где рос платан.
Этот час был самым унизительным в жизни Женевьевы. Одно дело – на деловых условиях занимать деньги у Дигби Ферта, и совсем другое – просить их у Рурка. Процедура оказалась слишком личной, интимной, словно здесь, на этом дворе, который сквозь листву платана освещало солнце, Женевьева обнажала перед Рурком свою душу.
Отсчитывая деньги, он искоса взглянул на гостью и с хорошо сыгранной небрежностью произнес:
– Между прочим, есть еще один способ исправить положение.
– О, какой же?
– Например, ты бы могла выйти за меня замуж. Женевьева едва не поперхнулась от удивления.
Затем, придя в себя, она сердито сдвинула брови и строго сказала:
– Не смеши меня, Рурк. Ты не можешь позволить себе мои долги.
– Но мне бы очень хотелось попробовать это сделать, Дженни.
Женевьева с трудом заставила себя не заметить нотку нежности в его голосе.
– Если я когда-нибудь и решу выйти замуж, Рурк Эдер, это произойдет не потому, что мне нужны деньги. Я собираюсь подходить к этому вопросу с позиции силы и никогда не поставлю себя в положение более слабого партнера.
Рурк так долго и пристально смотрел на нее, что девушка почувствовала себя неловко. Интересно, о чем он думал? Зачем сделал ей это абсурдное предложение?
Рурк уловил вопрос в глазах Женевьевы, но не спешил с ответом. Конечно, он мог бы сказать, что хотел жениться на ней, потому что она просто очаровала его своим вспыльчивым характером и неукротимой жаждой жизни. Рурк мог также признаться, что с первой минуты встречи в таверне отца стал пленником ее красоты, но только сейчас начал понимать, что любит Женевьеву.
Но он молчал. Женевьева была слишком погружена в свои заботы, чтобы выслушать его. Кроме того, Рурк прекрасно представлял себе ее презрительный смешок. Женевьеву никто никогда не любил, да и она еще не испытывала этого чувства, кроме привязанности к Пруденс. Рурка восхищало богатство души Дженни, но девушка постоянно воздвигала между ним и собой невидимую преграду, и он не знал, как ее разрушить.
Поэтому Рурк просто дал ей деньги, едва выслушав обещание вернуть их. Несмотря на то, что эта сумма составляла значительную часть его состояния, ему казалось абсолютно безразличным, когда он получит деньги обратно. Главное, что Женевьева нуждалась в них. И если это все, что она согласна принять от него, приходится мириться с этим.
Рурк уже собирался проводить гостью, когда из деревни прискакал на коне Мэнни Хинтон, сын соседа. Этот пятнадцатилетний сорванец славился на всю округу своими трюками в верховой езде, но сейчас его интересовала только скорость.
– Мистер Эдер! – еще издалека закричал он. – Мистер Эдер, смотрите!
Ловко спрыгнув с коня, Мэнни сунул в руку Рурку затертый экземпляр «Газетт».
– Я не настолько силен, чтобы продраться сквозь это, – проворчал Рурк, передавая газету Женевьеве.
Прищурив глаза и ощущая в них уже знакомое напряжение, девушка с любопытством начала читать одну из статей. Сначала она никак не могла понять, о чем идет речь, но потом с изумлением посмотрела на Рурка.
– Это о документе, принятом в июле конгрессом в Филадельфии, – пояснила Женевьева, устало потерев близорукие глаза. – Оказывается, колонисты выдвинули свои требования королю Георгу и провозгласили независимость от Британии.
Рурк тихонько присвистнул.
– Новая нация, – спокойно произнес он, обдумывая новость. – Я полагаю, это делает нас гражданами… – Рурк помедлил, подбирая слово.
– Американской республики, – подсказала Женевьева, повторив использованное в газете выражение. – Теперь мы – какая-то дурацкая республика.
Девушка прислонилась к стволу платана и прочитала Рурку всю статью. Судя по всему, события принимали нешуточный оборот. Около Чарлзтауна патриоты посадили на мель три британских фрегата и теперь удерживали в руках весь город. А в далеком Нью-Йорке кучка повстанцев свергла с пьедестала статую короля Георга и отправила ее на переплавку, чтобы вооружить Континентальную армию.
Все это казалось таким странным: где-то совсем рядом люди сражались и умирали за дело, которое и Женевьева, и Рурк едва понимали.
Постепенно война добралась и до Дэнсез Медоу. Таверна «Доспехи короля» стала называться «Таверной свободы», а немногочисленные сторонники Британской короны куда-то поспешно уехали из деревни. Кроме того, люди постепенно научились обходиться без британских товаров. Женщины на посиделках теперь вязали повязки для армии.
Время от времени кто-нибудь из молодых людей покидал Дэнсез Медоу, готовый с оружием в руках защищать свои права. Они уходили, пышущие силой и свежестью, а возвращались из армии через несколько месяцев с изможденными лицами, упорно не желая рассказывать о реальностях войны: о бесконечных, кажущихся совершенно бесцельными, маршах, о дымных битвах, о страшных потерях. Но некоторые из них так больше и не вернулись обратно.
Женевьева с головой ушла в работу на ферме, экономя каждую монетку, чтобы как можно скорее расплатиться с кредиторами. К тому же, один из них – Генри Пиггот – сделал свое присутствие весьма ощутимым, купив ферму старого Паркера.
Только Рурк Эдер, казалось, совершенно забыл о долге. Но Женевьева помнила о нем каждое мгновение и, несмотря на признательность, не чувствовала себя спокойной.
Наступило Рождество. Не обращая внимание на ледяной ветер, девушка решила отправиться к Рурку, завязав в пояс немного монет – первый взнос в счет уплаты долга. В подарок Хэнсу она взяла маленький мешочек с раковинами, собранными в Йорктауне.
Рурк встретил ее в гостиной, возле уютно потрескивающего камина. Прежде чем Женевьева успела что-либо сообразить, он снял с нее накидку, перчатки и принялся энергично растирать замерзшие руки. Она в замешательстве вырвалась и полезла за кошельком, однако Рурк даже не позволил открыть его.
– Ты не должна расплачиваться со мной последними деньгами, – решительно заявил он, опуская глаза. – Боже мой, сегодня Рождество, а у тебя на уме только дела.
– Я не хочу, чтобы на мне висел этот долг, – настаивала девушка, снова доставая кошелек.
Рурк бросил на нее полный ярости взгляд:
– Черт возьми, Женевьева, о чем ты говоришь? Разве это разговор друзей? Наверное, твое сердце спрятано в бухгалтерской книге!
Испуганная этой неожиданной вспышкой гнева, девушка отвернулась, избегая встречи с сердитыми глазами Рурка. Чувствуя, что краснеет, она призналась себе в правоте его слов. Действительно, последнее время в ее жизни не было ничего, кроме цифр: сколько бочек табака нужно отвезти на пристань и отправить вниз по реке, сколько фунтов семян можно оставить себе, суммы, которые необходимо выплатить Ферту, Пигготу и Рурку… Однако Женевьева не раскаивалась в том, что занималась этим, пытаясь удержать свою ферму на плаву.
Девушка молча опустилась на колени рядом с Хэнсом, который играл на полу, и протянула ему мешочек с раковинами. Мальчик что-то восторженно залепетал, и Женевьева тут же была награждена слюнявым поцелуем. После этого, неуклюже переваливаясь, малыш понес показывать свое богатство Мими Лайтфут.
Снова посмотрев на Рурка, Женевьева увидела, что тот улыбается – весь его гнев уже улетучился, – и почувствовала огромное облегчение.
– Извини, я был с тобой слишком резок, девочка. Очевидно, это потому, что мне не нравится, как ты изводишь себя.
Девушка кивнула, внезапно почувствовав неловкость, и Рурк, уже как ни в чем не бывало, положил ей в руку какой-то сверток. Она постаралась напустить на себя недовольный вид, но глаза ее сияли счастьем.
– Ты не должен мне делать подарков, – проворчала Женевьева.
– Всегда-то ты стараешься научить меня, как поступать, Дженни! – рассмеялся Рурк. – Больше я не потерплю этого. Ну-ка, разворачивай подарок.
Она с сомнением взглянула на Эдера, однако послушно развязала маленький пакетик, извлекла оттуда небольшую коробочку с закругленными краями и принялась с любопытством рассматривать ее. Может, это шкатулка с драгоценностями? Женевьева торопливо сунула ее обратно Рурку: нет, она никогда не сможет принять…
– Там не жемчуг и не алмазы, – словно прочитав мысли девушки, улыбнулся он. – Мне известно кое-что получше этого.
Женевьева с облегчением подняла крышку: в футляре лежали изящные очки.
– Рурк! – выдохнула она, словно это была самая великолепная на свете вещь.
Господи, откуда он узнал, что ей так нужны очки? Вот уже несколько месяцев Женевьева постоянно напрягала глаза над учетными книгами, над всем, что читала и писала, зарабатывая этим страшную головную боль. Однако на такую роскошь, как очки, у нее не оставалось ни пенса.
– Спасибо, – дрогнувшим голосом прошептала она, до глубины души тронутая подобным вниманием. – Как ты узнал?
– Ты часто изволишь отмечать, что я тупица, – нежно произнес Рурк, – но кое-что я все-таки замечаю, особенно, если это касается тебя.
Женевьева бросила на него быстрый взгляд, уловив в голосе Рурка заботливые нотки. Румянец снова окрасил ее щеки.
– Примерь, – внезапно охрипшим голосом сказал Рурк. – Шлифовальщик, который продал мне их, утверждал, что они творят чудеса с близорукими глазами.
Женевьева не заставила себя просить дважды, с трепетом развела маленькие дужки и заправила их за уши, затем медленно зажмурилась. Подождав немного, она осторожно открыла глаза и снизу вверх посмотрела на Рурка, который теперь, казалось, стоял чуть-чуть дальше. Никогда еще Женевьева не видела так ясно это дорогое суровое лицо. Как она раньше не замечала маленькие лучики улыбки, прятавшиеся в уголках его глаз, красивые веснушки, словно запылившие лицо? Чувства захлестнули Женевьеву; в висках пульсировала кровь, сердце бешено стучало, готовое вырваться из груди.
Рурк, улыбаясь, смотрел на нее своими прекрасными глазами, похожими на кусочки неба, затем осторожно дотронулся до щеки девушки. Прикосновение было очень робким, словно он опасался, что она может убежать, как испуганная лань. Женевьева вздрогнула, но не отшатнулась.
– С Рождеством тебя, Дженни, – прошептал Рурк, наклонился и поцеловал ее в губы.
Вспыхнув, Женевьева с легким вздохом отвернулась. Рурк снова почувствовал знакомую боль желания. Он постоянно думал о ней с первой же их встречи. Однако ему понадобилось много времени, чтобы понять свои чувства.
Судя по всему, и он не был безразличен Женевьеве. Рурк улыбнулся, вспомнив, с каким выражением лица она рассматривала его через очки, так очаровательно сидевшие у нее на носу.
Прошло уже два года со дня смерти Пруденс. Рурку пора было думать о новой жене. Но он не мог представить рядом с собой никого, кроме Женевьевы, и поклялся себе завоевать ее.
– Дженни, – мягко сказал Рурк, подойдя сзади и взяв девушку за руки. – Дженни, я думаю, нам пора поговорить о…
Женевьева отпрянула от него и перешла на противоположный конец гостиной, к камину. Она боялась этого разговора и, чтобы переменить тему, схватила связку газет, которые Лютер Квейд привез из недавней поездки в Филадельфию.
– Что это? – торопливо спросила Женевьева, взяв в руки экземпляр пенсильванской «Джорнел». -19 декабря 1776 года. Нечасто доходят к нам такие свежие новости.
Она знала, что несет вздор, но не могла остановиться.
Рурк сокрушенно покачал головой:
– Дженни, послушай меня…
– Нет! – резкость тона испугала даже ее саму. Немного смягчившись, Женевьева продолжила: – Не нужно, Рурк, не омрачай Рождество спорами.
– Но я вовсе не собираюсь спорить, Дженни.
– Зато я не удержусь, – упрямо заверила она. Рурк тяжело вздохнул, с трудом подавив в себе желание обнять эту маленькую упрямицу.
– Очень хорошо, – сдаваясь, произнес он. – Почему бы тебе не испытать новые очки.
Бросив на Рурка полный благодарности взгляд, Женевьева снова обратилась к газете, которую по-прежнему держала в руках. Слова казались такими резкими и ясными, словно хотели выпрыгнуть из страницы. Женевьева присела на стул и начала читать вслух эссе Томаса Пейна, одного из предводителей патриотов.
Голос девушки дрожал от волнения, когда она произносила его яростные проклятия солдатам и дезертирам Континентальной армии, которые только и думали, как бы сбежать домой по окончании срока службы.
«Эти летние «солдаты», эти «патриоты» солнышка рискуют в столь тяжелое время «завять» от службы своей стране, – ядовито писал Пейн. – Но тот, кто устоит, заслужит глубокую любовь и благодарность и мужчин, и женщин».
Женевьева на минуту замолчала. Написано было сильно, впечатляюще. Статья заставила ее о многом задуматься. Она посмотрела на Рурка. Казалось, он совершенно забыл о том, что сейчас так занимало его, и все свое внимание сосредоточил на словах Пейна.
– Продолжай, – хрипло приказал Эдер. – Продолжай читать.
Его напряженность испугала Женевьеву. До сих пор никто, кого она близко знала, не был задет гражданской войной. Но этот взгляд Рурка…
Женевьева с трудом заставила себя вернуться к статье, в которой Пейн призывал всех смелых мужчин взять в руки оружие, чтобы защитить землю, так много давшую им. Она уже глубоко раскаивалась в том, что обратила внимание на эту газету.
Наконец Женевьева закончила чтение и снова посмотрела на Рурка: его большие мозолистые руки были плотно сжаты в кулаки – наглядное свидетельство твердой решимости, которой она боялась вот уже несколько месяцев.
– Ты просто глуп, Рурк Эдер! – в сердцах воскликнула Женевьева.
Она быстро ходила взад-вперед перед небольшой группой мужчин, собравшихся на главной улице Дэнсез Медоу. В слепящем свете январского солнца они возбужденно хлопали друг друга по плечу и рассуждали о приключениях, которые, наверняка, ожидали их на передовой.
Однако Женевьева не разделяла этого веселья, убежденная, что это мужественное добродушие сразу исчезнет, как только мужчины ощутят все тяготы военной жизни или удар индейского томагавка. Жизнь девушки омрачилась с тех пор, как неделю назад в Дэнсез Медоу появился сержант Альфред Лэшер. Он объезжал отдаленные округа, набирая людей для защиты западных малонаселенных районов от индейцев, которые союзничали с англичанами и были недавно вооружены ими.
– Ты ошибаешься, Дженни, – добродушно заметил Рурк, пристегивая вещевой мешок к седлу своего чалого жеребца. – Я был глуп, когда игнорировал призывы к оружию. Я поздно осознал свой долг. Я хотел работать на земле, но не сражаться за нее. Теперь же я готов.
– Готов умереть, Рурк?
– Да.
– А как же Хэнс?
Рурк посмотрел на красивого кудрявого ребенка, который, радуясь солнышку, играл на траве под присмотром Мими Лайтфут.
– Мой сын вырастет свободным. Он станет вирджинцем, американцем, а не британским подданным.
– А твоя ферма?
– Дженни, эта земля так плодородна, что кукуруза почти не требует ухода. Кроме того, Сайрус Хинтон и его мальчики обо всем позаботятся в мое отсутствие.
– Но куда же ты едешь? – в отчаянии спросила Женевьева.
Прикрыв рукой глаза от солнца, Рурк посмотрел на запад, в сторону голубой горной стены, которая скрывала жестокую дикую землю.
– В Кентукки мы должны встретиться с капитаном Кларком. Я полагаю, что иду воевать.
Пожав плечами, словно и сам не вполне верил этой идее, Рурк прикрепил к седлу ружье и повернулся. Выражение его лица почти разрушило стену неприступности, которую Женевьева так старательно воздвигала вокруг себя.
– Ты действительно беспокоишься только о Хэнсе и ферме? – тихо спросил Рурк.
Женевьева до боли прикусила губу. В глубине души ей хотелось броситься Рурку на шею и заплакать: «А как же я? Что будет со мной? Ведь ты нужен мне, как земле дождь и весеннее солнышко».
Но она вовремя сдержалась. Нелепо даже думать о том, что ее мольба удержит Рурка от…
– Дженни? – вывел девушку из задумчивости голос Рурка: он ждал ответа.
Женевьева покраснела, осознав, что все это время пристально смотрит на Рурка.
– Да, конечно, я беспокоюсь только о Хэнсе и ферме. О чем же еще?
Она тут же пожалела об этих сорвавшихся с ее губ безразличных и легкомысленных словах. На лице девушки мелькнуло выражение боли. Рурк хотел знать, что он что-то для нее значит. Но Женевьева не могла заставить себя сказать об этом сейчас, когда Рурк уезжал так далеко с этими грубыми военными, многие из которых были изранены в схватках с индейцами.
– При чем тут капитан Кларк? – неожиданно спросила девушка, чтобы сменить тему разговора. – Разве ты не можешь вступить в местный полк?
– Власть для меня ничего не значит, но я не могу подчиняться совершенно бездумно, – объяснил Рурк. – Я хочу, чтобы в бой меня вел человек, которого я уважаю, сам обладающий теми качествами, которые требует от своих подчиненных. Судя по всему, Джордж Роджерс Кларк соответствует этим требованиям.
– Понятно, – усмехнулась Женевьева, затем, спохватившись, протянула Рурку мешочек с монетами. – Мистер Ферт удачно продал мой урожай. Это остаток долга.
– Они мне не понадобятся там, куда я еду, – покачал головой Рурк. – Сбереги их до моего возвращения.
– А если ты не вернешься?
Он широко улыбнулся:
– Тогда вложи их в состояние, предназначенное Хэнсу.
Женевьева не на шутку рассердилась.
– Как ты можешь оставаться таким беспечным? – почти прошипела она, ударив его кулачком в грудь.
Рурк поймал ее руку и нежно прижал к сердцу, снова став серьезным. Его глаза пронзительно всматривались в лицо Женевьевы.
– Слышишь, как бьется? – жарко прошептал он. – Быстрее, чем у пойманной белки, Дженни. Я и шучу-то только для того, чтобы не поддаться панике, – увидев, как задрожали губы девушки, Рурк тихо простонал: – Боже мой, как же мне не хочется расставаться с тобой, Дженни.
Затем на виду у всех собравшихся в центре деревни он приник к губам Женевьевы долгим страстным поцелуем, вложив в него всю силу своего неутоленного желания.
Женевьева даже не подумала остановить Рурка или хотя бы смутиться. Она выпила с его губ память о беззаботной улыбке и теперь стояла перед ним с мокрым от слез лицом.
– До свидания, Дженни, – произнес Рурк, глядя ей прямо в глаза.
Женевьева кивнула, будучи не в силах вымолвить ни слова, и отвернулась. На какое-то мгновение пальцы их рук переплелись, словно желая удержать друг друга. Наконец Женевьева снова обрела голос.
– Рурк, – сокрушенно сказала она, стараясь улыбаться. – Я надеюсь, ты выиграешь свою войну.
