Текст книги "Прими день грядущий"
Автор книги: Сьюзен Виггз
сообщить о нарушении
Текущая страница: 12 (всего у книги 27 страниц)
– О Боже! – со смехом воскликнул он. – Да это же французская кавалерия! Должно быть, перед нами герцог де Лаузун. Его кавалеристы – единственные в войске Вашингтона. Это помощь, парни!
Между тем, французы с ходу атаковали британский отряд, который охранял тяжело нагруженный обоз и стадо скота. Мерсер и Лэнгстон вывели своих людей из леса и также приняли участие в сражении.
Это был первый опыт Рурка в войне европейского образца. Вместо того, чтобы стрелять из засады по движущимся мишеням, американские колонны храбро двинулись в наступление, стреляя прямо в скопление британских солдат. Воздух сразу наполнился запахом серного дыма и криками. Французы что-то лопотали на своем языке, а американцы оглашали окрестности победным кличем, прокладывая себе путь вглубь британского войска.
Рурк не хотел никого убивать, но когда прямо перед ним с поднятым в руке мечом возник человек в красном мундире, он, не раздумывая, выстрелил в него. Рурка охватило знакомое чувство жестокой радости от победы над врагом, но оно было настолько противно самой его природе, что ему, как никогда, захотелось поскорее вернуться на свою ферму, в объятия Дженни.
Через несколько минут все было кончено. По команде полковника Тарлтона красные мундиры бросились врассыпную, оставив победителям обоз и скот. В порыве радости союзники обнимали друг друга, бросали вверх шляпы.
Когда же спустя три дня объявили, что союзные войска могут оставить окопы, ликование достигло вершины. Рурк вместе со всеми участвовал в празднике с вином и песнями. Однако, как только он устроился на ночлег и взглянул сквозь листву на звезды, усеявшие небо, сразу затосковал о Женевьеве.
Рурк прошептал имя любимой октябрьскому ветру и закрыл глаза, стараясь вызвать в памяти ее образ. Он до сих пор не мог до конца поверить, что они поженились. Позади остались долгие годы непонимания и невысказанного желания. Рурка утешала мысль, что Женевьева сейчас находится в безопасности и спокойно возвращается в Дэнсез Медоу. Наконец-то у них будет своя семья и свой дом.
Где-то вдалеке еще гремели пушки. Очевидно, это британцы, отошедшие из занятых редутов во внутренние укрепления, стреляли по окопам в минеров и саперов.
Рурк снова открыл глаза и вознес к небу молчаливую молитву. Одно время ему казалось совершенно безразличным, останется ли он в живых или же нет, но сейчас его ждала Дженни.
– Боже, сохрани мне жизнь, – шептал Рурк, обращаясь к звездам, – позволь мне снова обнять ее.
Повозка громко скрипела под тяжестью семьи квакеров, согласившейся вместе с Дженни доехать до Скотс-Лэндинга. Это оказались очень добрые люди, а их дети не приставали к ней с расспросами, давая Женевьеве возможность побыть наедине со своими невеселыми мыслями.
С одной стороны, Женевьева радовалась тому, что она, наконец, стала женой Рурка Эдера, и это давало ей жизненные силы. Но когда девушка думала о тысячах двигавшихся к Йорктауну мужчин, ее охватывал ужас. Вполне вероятно, что Рурк поступит с ней так же, как и Корнелиус Калпепер: оставит вдовой прежде, чем сделает своей женой.
Размышления Женевьевы прервало появление впереди на дороге небольшой группы вооруженных людей. Путники торопливо съехали с дороги и спрятались в зарослях. Но было уже поздно: британский отряд успел их заметить. Через пару минут красные мундиры окружили повозку с лошадью.
Глава семейства лишь смиренно вздыхал, прижав к себе жену и детей и уповая на милость Божию. Но ярости Женевьевы не было предела.
– Ты – грязный вор, – закричала она в лицо командиру отряда, – неужели ты осмелишься грабить детей и женщин?
Солдаты рассмеялись.
– Что ж, это самый простой способ, – отшутился командир.
Поборов страх, Женевьева смело шагнула вперед:
– Неужели вы сможете убить женщину, чтобы захватить эту повозку?
– Нет, нет, – неожиданно раздался за ее спиной хорошо знакомый голос. – В этом нет необходимости.
Женевьева даже задохнулась от возмущения. Между ней и офицером встал Генри Пиггот, грубо оттолкнув девушку в сторону.
– Я долго ждал случая все уладить между нами, миссис Эдер, – заявил он, нагло ухмыляясь. – Правда, закон освободил вас от долга, но, по-моему, мы еще не рассчитались до конца.
– У меня ничего нет, – процедила Женевьева сквозь сжатые зубы.
Пиггот лишь покачал головой и кивнул в сторону повозки и коня Рурка:
– Вы обладаете достаточно ценным товаром, миссис Эдер.
– Подонок! – в сердцах воскликнула Женевьева. Солдаты снова загоготали, придя в восторг от ее темперамента.
Пиггот, вне себя от ярости, придвинулся вплотную к Женевьеве. Девушка закрыла глаза, чтобы не видеть перед собой это отвратительное алчное лицо. Кровь, стучавшая у нее в висках, почти заглушала дикие крики солдат.
Неожиданно из зарослей над дорогой раздались чьи-то отрывистые голоса. В ту же минуту на британский отряд, подобно стае диких собак, налетела другая группа людей. Спустя мгновение-другое, англичане с воем бросились прочь.
И только Генри Пиггот не сдвинулся с места. Не обращая внимания на то, что происходит вокруг, он в дикой злобе швырнул Женевьеву на повозку, забыв всякую осторожность. Девушка словно издалека услышала собственный крик о помощи.
– Отпусти! – вдруг приказал кто-то полным тихой ярости голосом.
Женевьева оглянулась и увидела Калвина Гринлифа.
– Калвин! – воскликнула она, почти лишившись чувств от столь внезапного избавления от своего мучителя.
Натренированный за годы войны с индейцами, Калвин ловко схватил вытянутой рукой Пиггота сзади за воротник и оттащил орущего и извергающего проклятья англичанина от повозки.
Женевьева слишком поздно заметила нож в руке Пиггота. Она пронзительно закричала, но он уже успел вонзить его Калвину прямо в живот. Женевьева ожидала, что ее спаситель сразу ослабеет от боли, но этого не произошло. Калвин с еще большей яростью схватил англичанина за шею. Послышался ужасный хруст, и тело Пиггота мешком осело на землю. Только после этого Калвин позволил себе потерять сознание и упасть.
В Треблз-Лэндинге они увидели на пристани шумную веселую толпу, которая собралась полюбопытствовать, как разгружают припасы. Всем этим хаосом пытался управлять отчаявшийся французский интендант Клод Бланшар.
Женевьева сидела в повозке, рассеянно гладя потный лоб Калвина и с изумлением взирая на происходящее вокруг. После сражения на дороге генерал-майор Генри Нокс, командир отряда Калвина, попросил миссис Эдер предоставить в их распоряжение коня и повозку. В нее уложили раненого, а затем собирались с ее помощью перетащить по песчаной дороге тяжелые пушки от Треблз-Лэндинга к театру военных действий.
Между тем, Калвин чувствовал себя все хуже и хуже. У него началась горячка, что, по словам врача, было верным признаком заражения крови. Однако раненый еще находился в сознании, и это вселяло надежду.
Когда он открыл глаза, Женевьева заставила себя ободряюще улыбнуться:
– Ты что-нибудь хочешь, Калвин?
Юноша покачал головой и нахмурился.
– Вы не должны оставаться здесь, – хрипло произнес он. – Ваш муж уверен, что вы на пути в Дэнсез Медоу.
– Так и должно было быть. Но я неожиданно встретила старого друга.
Калвин досадливо поморщился и отвернулся. Женевьева знала, что его мучает мысль о том, что он ранен не в достойной битве, а этим негодяем Пигготом.
– Кстати, я разговаривала с твоим лейтенантом, – постаралась возобновить разговор девушка: врач предупредил ее, что раненый не должен впадать в забытье. – По его словам, ты уже не однажды проявляешь себя героем.
Услышав это, Калвин заметно оживился; в глазах появился интерес к жизни.
– Расскажи, пожалуйста, о войне в Кентукки, – осторожно попросила девушка.
– Сотни индейцев в желтых перьях, – слабым голосом начал юноша; разум его явно мутился. – Краснокожие раскрашиваются ужасно. Дождь целыми днями… Порох мокрый… Люди полуголодные… У меня не было выбора… забрал все их припасы и оружие…
Губы раненого искривились в улыбке. Воспоминания неожиданно придали ему силы. Это был уже не тот смертельно усталый солдат, которого привезли в Треблз-Лэндинг три дня назад. Женевьева снова увидела перед собой юношу, которого так хорошо знала раньше: напористого, горящего желанием чего-то достичь в жизни.
Но Калвин по-прежнему все больше слабел, ему было нестерпимо больно. Женевьева с озабоченным видом выглянула из повозки. Работа на пристани шла полным ходом; американские пушки грузили на телеги или же тащили вручную. Однако никто не собирался оказывать раненым медицинскую помощь, как обещали французы.
Женевьева расстроенно закусила губу.
– Мистер Бланшар! – окликнула она французского интенданта.
Тот недовольно оглянулся и нетерпеливо топнул ногой:
– Да, мадам, в чем дело?
– Раненые не могут больше ждать, сэр. Все повязки грязные, необходимы болеутоляющие средства.
– О Господи! – воскликнул интендант, снова топнув ногой. – Де Грасс приказал мне в первую очередь организовать пекарни, а все необходимое для этого до сих пор находится на Чиспике!
Женевьева поняла, что от Бланшара ждать помощи бесполезно. Этот раздражающе суетливый, лишенный точности и спокойствия человечек чувствовал себя в Вирджинии так же неуютно, как комнатная собачка на охоте.
Девушка посмотрела на Калвина: раненый уже начал впадать в забытье и тихо стонал. Неподалеку от них врач перевязывал солдата с обожженным лицом и проклинал все на свете, сетуя на нехватку лекарств и перевязочного материала.
– Что вам необходимо, сэр? – тихо спросила его Женевьева.
Доктор с гримасой отчаяния взглянул на пациента, затем посмотрел на девушку и поднял глаза к небу:
– Чудо, мадам. Вот что нам необходимо.
Женевьева кивнула головой в сторону гавани:
– Как вы считаете, нам поможет что-нибудь из корабельных припасов?
– Да, здесь от них пользы было бы гораздо больше, чем на корабле.
Эти слова послужили для девушки необходимым толчком к действию. Женевьева бросилась на пристань и, подобрав юбки, залезла в маленькую лодочку. Позади раздались гневные крики Бланшара, но она уже что есть силы гребла к французскому кораблю.
17 октября выстрелы союзных пушек разорвали рассвет, сея смерть среди британских солдат, которые в панике метались по своему разрушенному форту. Бушевавшая всю ночь непогода не позволила генералу Корнвалису вовремя переправить передовые полки через бухту в Глочестер.
Рурк сидел со своим отрядом в грязном окопе. За последние две недели он уже побывал в двух перестрелках, убив при этом столько англичан, что об этом даже не хотелось думать. Американские солдаты воевали хорошо. Эти крепкие, закаленные в боях парни изучили каждую пядь своей земли и умело пользовались этим.
Во время взрыва Рурка слегка ранило в голову, и повязка теперь постоянно сползала ему на глаз, мешая целиться. Однако он начинал подозревать, что перестрелки скоро прекратятся, и не придется больше рыть окопы.
Американцам оставалось только смотреть, как артиллеристы стреляют из пушек. К девяти часам прекратился ответный огонь. Потянулось томительное ожидание. Наконец эта скука была прервана появлением на разрушенном парапете британских укреплений человека в красном мундире. Он отчаянно бил в барабан, но звук тонул в артиллерийском салюте союзников. Все затаили дыхание. Каждый из них, будучи опытным солдатом, понимал, что означает барабанная дробь.
Вскоре, вяло размахивая белым платком, появился офицер. Вместе с барабанщиком он медленно направился к американским позициям.
Пушки замолчали. Рурк никогда еще не слышал такой глубокой тишины, нарушаемой лишь меланхоличным стуком барабана.
– Эй, приятель, – прошептал рядом с ним француз. – Сейчас начнутся переговоры.
Тишина, опустившаяся в ту ночь на Йорк, отнюдь не казалась мирной. Рурк лежал без сна, размышляя о том, что в любую минуту последний, случайный британский снаряд или пушечное ядро могут попасть в середину американских позиций и убить его. Это было особенно нелепо именно сейчас, когда конец войны так близок. Рурк поднял глаза к сверкающему на прохладном чистом небе великолепному ожерелью из звезд и постарался выбросить подобные мысли из головы.
На заре хриплая музыка шотландцев 76-го полка прохныкала салют союзникам. Королевский оркестр французского полка тут же сыграл победный ответ.
Рурк забрался вместе с товарищами на парапет, чтобы получше видеть столь необычное зрелище. Он старался вызвать в себе злость и ненависть к врагам, но не сумел обнаружить в душе ничего, хотя бы отдаленно напоминающего эти чувства.
Изрытое, неопрятное поле битвы – вот все, что еще говорило об уродливом лице войны.
Рурк посмотрел по сторонам и вздрогнул от утренней прохлады. «Возможно, – сказал он себе, – триумф придет позже, когда состоится формальная капитуляция». А пока ему оставалось лишь наслаждаться тишиной да мыслью, что скоро он отправится домой.
Некоторые американцы уже оставили позиции. Конечно, велико было искушение уйти вслед за ними, но Рурк вспомнил слова Женевьевы: «Все, через что ты прошел… обретет смысл, если ты доведешь начатое дело до конца», поэтому он лишь смахнул пыль со своего испачканного мундира и начистил сапоги.
Готовясь встретить побежденных британцев, американцы и французы образовали вдоль Хэмптон-Роуд двойную линию. Наконец те вышли из Йорктауна под звуки марша «Мир перевернулся вверх тормашками».
Рурк заметил, что англичане стараются держаться ближе к французской линии, не обращая внимания на американские позиции. Казалось, они хотели таким образом несколько уменьшить свой позор, сдавшись французам, а не Континентальной армии.
«Ничего удивительного, – подумал Рурк. – Это же забавно, что самая мощная в мире военная машина побеждена кучкой оборванных, непокорных бунтовщиков».
Однако американцы не желали, чтобы их игнорировали. Оркестр грянул «Янки Дудл», заставив англичан, так долго относившихся к ним с презрением, повернуться лицом к американской линии.
И вот прозвучал приказ о сдаче оружия. Англичане принялись грубо швырять свои ружья в кучу, стараясь повредить их. Заметив это, генерал Линкольн, второй человек в войсках после Вашингтона, что-то отрывисто скомандовал, и неповиновение тут же было пресечено: оружие стали складывать с меньшей яростью.
Рурк стоял до последнего, глядя на серебристо-коричневую кучу мушкетов, слушая проклятия и рыдания поверженных британцев. Он не ушел, пока не закончилась вся процедура.
К Йорктауну подходили все новые и новые силы Вашингтона. Все вражеские отряды к этому времени уже сдались в плен или разбежались. Праздновать победу и пить начали уже в день капитуляции.
Настроение у Рурка было не менее праздничным, чем у тех, кто хлопал друг друга по плечам и шумно бражничал в честь победы. Но он радовался более спокойно и неторопливо собирал свои пожитки, готовясь к путешествию домой, в Дэнсез Медоу.
За этим занятием и застал его Нил Кумз.
– Уже уезжаешь? – спросил Кумз, наклонив голову так, что шляпа съехала набок. – А мы только начали новую партию ямайской водки.
Рурк покачал головой:
– Я уже выполнил свою работу и отправляюсь домой, чтобы как следует сыграть свадьбу и воспитать сына настоящим американцем.
Господи, как хорошо прозвучали эти слова! Большего Рурк не мог и желать.
Однако, когда он устало тащился по дороге, на него внезапно нахлынула волна одиночества: путь в Дэнсез Медоу был долгим, и не очень-то приятно было преодолевать его одному.
Вдоль всей Хэмптон-Роуд люди весело праздновали победу. Многие из них во время осады лишились крова, но они знали, что дома отстроят заново, и на этот раз для новой нации. Рурк медленно брел мимо обнимающихся парочек, резвящихся детей, грустно вслушиваясь в смех, музыку, пение.
Неожиданно он услышал свое имя. Сначала тихо, а потом более громко и уверенно его позвали:
– Рурк! Рурк Эдер!
Рурк остановился, как вкопанный: кто-то яростно махал ему рукой из самой середины бесцельно шатающейся по улице толпы. Изумлению Рурка не было предела, когда он увидел блестящие, словно соболий мех, волосы и любимое лицо, о котором так мечтал все долгие недели войны.
– Дженни!
Выбравшись из толпы, она стремглав бросилась к нему. Рурк перехватил ее на полдороге и, заключив в объятия, раскачивал из стороны в сторону в золотистом вечернем свете. Он боялся спросить, что делает здесь Женевьева, опасаясь вспугнуть этот волшебный сон.
Словно в доказательство того, что все происходит наяву, Женевьева крепко поцеловала его в губы и прошептала:
– Рурк! Ох, Рурк! – дотронувшись до окровавленной повязки на голове мужа, она нахмурилась: – Ты ранен!
– Ерунда! Совсем ерунда! – он снова с жадностью приник к ее губам.
– Ты выиграл свою войну, – проговорила Женевьева, когда их объятия наконец разомкнулись.
– Кажется, это действительно так, любовь моя, – согласился Рурк, с силой сжимая ее плечи.
Глаза Женевьевы в последний раз скользнули по веселящейся шумной толпе.
– Значит, нам пора домой, Рурк. Поехали.
ГЛАВА 13
– Да благословит вас Господь, – прошептала Мимси Гринлиф. – Вас обоих, – склонившись над Калвином, она дотронулась до его лица, затем снова посмотрела на Рурка и Женевьеву полными слез глазам: – Вы привезли мне моего мальчика.
Калвина уже вносили в дом, когда Джошуа и все остальные прибежали с поля. Юноша стонал от боли и немного бредил, но, к облегчению Женевьевы, узнал мать и даже улыбнулся ей.
Женевьева коротко рассказала Гринлифам о подвигах сына и о том, как он получил ранение. Растроганные до глубины души, Мимси и Джошуа принялись горячо благодарить девушку за то, что она все время, даже во время битвы, находилась рядом с их мальчиком.
После этого Женевьева отправилась к себе домой – принять с дороги ванну и переодеться. Рурк немного задержался, чтобы переброситься несколькими словами с Джошуа и Куртисом, и только после этого присоединился к жене.
– Извини, у меня есть в деревне одно дело, – сказал он ей, улыбаясь одновременно обворожительно и таинственно. – Джошуа привезет тебя чуть позже.
Женевьева недоумевала, почему Рурк не может подождать, пока она приведет себя в порядок, но не стала приставать с расспросами, а лишь молча поцеловала его.
– Увидимся позже, миссис Эдер, – многозначительно проговорил Рурк.
Она восторженно рассмеялась, услышав свой новый титул, и заявила, что не намерена ждать слишком долго.
Последние дни в Дэнсез Медоу только и говорили о значительной победе Вашингтона в Йорктауне. Деревушка была взбаламучена праздником. Ее жители радостно приветствовали возвращение Рурка и восторженно отнеслись к его планам относительно Женевьевы. Хэнс также был счастлив увидеть отца живым и невредимым, хотя и заартачился, когда тот заявил, что мальчик должен вместе с Мими Лайтфут отправляться в церковь и там ждать их с Женевьевой.
Рурк стоял, облокотившись на забор напротив пристани. Наконец Джошуа и Куртис привезли в повозке Женевьеву. Она выглядела настолько восхитительно, что у Рурка на миг перехватило дыхание. На. Женевьеве было зеленое, украшенное лентами платье; чистые, красиво уложенные волосы блестели подобно темному нимбу вокруг ее маленького, в форме сердечка, личика. Полуденное солнце сияло в ее волосах и золотым светом отражалось в изумрудных глазах. Она улыбнулась, и Рурку показалось, что прохладный ноябрьский день сразу потеплел.
Они радостно пожали друг другу руки.
– Странно, – недоуменно произнесла Женевьева. – Такое впечатление, что в деревне никого нет. Я думала, что люди вовсю празднуют победу.
Рурк пожал плечами и повел жену через улицу.
– Пойдем со мной, Дженни.
Она поправила выбившийся локон:
– Куда ты меня ведешь, Рурк?
– В церковь, милая.
– Нет, Рурк, – запротестовала Женевьева. – Мне там будет не по себе.
– Ну, пожалуйста, Дженни. Я знаю, люди были не слишком добры к тебе, но дай им еще один шанс, – он нежно провел кончиками пальцев по ее щеке. – Пожалуйста.
Женевьева чувствовала, что сегодня не может отказать Рурку.
– Надеюсь, все пройдет благополучно, – сдаваясь, согласилась она. – Вряд ли в субботний день кому-нибудь захочется оскорблять меня.
– Конечно же, нет, – хмыкнул Рурк, а потом широко улыбнулся в ответ на ее вопросительный взгляд.
Когда они подошли к церкви, Женевьева начала явно нервничать. Дэнсез Медоу по-прежнему оставалась безлюдной. Даже Элк Харпер, вездесущий пьяница и певец, почему-то покинул свое обычное место возле таверны.
Но Рурк не оставил Женевьеве время для сомнений. Распахнув двери церкви, он подтолкнул девушку внутрь.
У Женевьевы на миг перехватило дыхание: множество улыбающихся лиц повернулись, чтобы приветствовать ее. Здесь находились практически все жители деревни. Лютер Квейд даже шутливо отсалютовал новобрачным. Оставив Женевьеву у дверей, Рурк направился по проходу к алтарю, где над кафедрой виднелось сияющее лицо мистера Карстерса.
Женевьева чувствовала себя ужасно, хотя не заметила ни одного неодобрительного взгляда. Она уже внутренне приготовилась к побегу, но тут рядом с ней оказался Джошуа Гринлиф и крепко взял ее за локоть.
– Ну-ну, – успокаивающе прошептал он. – Вы же не собираетесь бросить своего жениха прямо у алтаря, не правда ли, леди?
– Моего жениха? Но…
– Рурк не принял всерьез то, что произошло в Йорке. Он решил, что ты тоже захочешь начать замужнюю жизнь с настоящей свадьбы. Обычно девушку провожает к алтарю отец. Но я буду очень признателен, партнерша, если ты позволишь мне сделать это.
Когда Джошуа закончил речь, из глаз Женевьевы ручьем хлынули слезы. Она до глубины души была тронута неожиданным планом Рурка и улыбчивым участием в нем всей деревни. Смахнув непрошеные слезы, Женевьева взяла Джошуа под руку и направилась к Рурку. Нежный голос Куртиса Гринлифа взлетел вверх вместе с гимном Исаака Уотса. Его звучание становилось все громче, по мере того, как Женевьева приближалась к алтарю.
– Мои дорогие друзья, – звенящим от волнения голосом начал мистер Карстерс. – Мы собрались здесь, чтобы засвидетельствовать и благословить союз наших соседей, Женевьевы и Рурка, – проповедник оглянулся, взглянув на Джошуа. – Кто отдает эту женщину мужу?
Джошуа гордо выпрямился. Он выглядел очень серьезным, даже суровым, хотя Женевьева уловила в его ответе искру юмора:
– Ее партнер.
Джошуа вложил руку Женевьевы в руку Рурка и, на какое-то мгновение задержав их в своей ладони, шепотом добавил:
– Храни вас обоих Господь, друзья мои.
После этого он отступил назад и устроился рядом с сыном.
Женевьева одарила Рурка ослепительной улыбкой.
Мистер Карстерс начал читать Писание:
– Итак, братья и сестры, что есть правда, что есть честь, что есть справедливость, что есть непорочность, что есть добрая весть – задумайтесь об этом…
Слова проникали в сознание Женевьевы как невыносимо сладкая музыка. Когда пришло время произносить клятву, она сделала это со всей убежденностью в любви к человеку, который стоял рядом с ней, человеку, превратившему ее нудную, бесцветную жизнь в золотую мечту.
Когда мистер Карстерс попросил надеть кольцо, Рурк с гордостью протянул то, чего не было во время «свадьбы в рубашке», – кольцо из витого золота, которое засияло на пальце Женевьевы как кусочек солнца. После этого Рурк наклонился и с такой радостью и страстью поцеловал невесту, что собравшиеся дружно вздохнули.
Все столпились вокруг счастливой пары. Изумленная столь явным проявлением симпатии, Женевьева безропотно позволила обнимать, целовать себя, давать всевозможные советы. Добродушие соседей согревало ее, как теплое сияние дружеского очага. Наконец-то, после стольких лет замкнутой жизни, она была принята в их круг и очень гордилась этим. Поэтому, когда мистер Карстерс довольно сдержанно заявил о своем желании видеть супругов Эдеров в воскресенье на службе, Женевьева пообещала обязательно прийти.
Каким-то образом Рурку удалось отговорить жителей деревни от проведения традиционного пьяного свадебного ритуала, во время которого новобрачных мучают непристойными шутками до тех пор, пока они не отправятся спать. Рурк не хотел ничем осквернять их первую брачную ночь. Несмотря на то, что Женевьева была независима и упряма, она вызывала у него сильнейшее желание защитить ее даже от намека на унижение.
Домой они вернулись поздно, нагруженные подарками, добрыми пожеланиями и пирогом, который им преподнесли женщины, бывшие в церкви.
Хэнс, утомленный и даже несколько смущенный праздником, отправился спать под присмотром Мими Лайтфут. Когда со стола были убраны остатки праздничного ужина, приготовленного соседями Рурка, молодые супруги уселись в гостиной, глядя на платан за окном. Казалось, он излучал сияние.
Женевьева перевела взгляд на висевшие над камином часы, которые она принесла из своего дома.
– Как странно, – вслух произнесла девушка. – Они здесь кажутся больше к месту, чем у меня.
– Очевидно, потому что теперь здесь наш дом, – предположил Рурк.
– Да, – вздохнула Женевьева, прильнув к мужу. – Да, разумеется. Между прочим, это первая вещь, которую я купила на деньги, выданные мне как невесте мистера Калпепера.
Рурк покачал головой и снисходительно улыбнулся.
– Я настолько не привыкла иметь деньги, что не задумываясь истратила их. Наверное, стоило купить туфли или что-то в этом роде, более практичное. Но в тот день я очень разозлилась на Анжелу Бримсби. Поначалу покупка была просто мелочной местью этой женщине, но когда я более внимательно рассмотрела часы, они стали для меня чем-то большим.
– Посмотри на эти стрелки, проследи за их движеньем, – прочитала Женевьева надпись на циферблате, встав с дивана и подойдя к камину.
– Ускользает жизнь, и полон каждый миг к концу стремленьем, – закончил за нее Рурк.
Женевьева повернулась и с удивлением посмотрела на мужа.
– А я не знала, что ты интересуешься моими часами, Рурк, – заметила она.
Рурк тоже подошел к камину и нежно провел рукой по щеке Женевьевы.
– Это были первые слова, которые прочитала мне мать, – он улыбнулся, видя ее непонимание. – Она читала их на этих самых часах, Дженни.
Глаза Женевьевы широко раскрылись от изумления:
– Твоя мать?! Но ты никогда не говорил мне об этом!
Тогда Рурк обнял ее за плечи и все рассказал. Присутствие Женевьевы настолько успокаивающе действовало на него, что он не почувствовал боли при воспоминании о страданиях матери и бесчинствах отца.
Женевьева покачала головой, с трудом сдерживая слезы. Она вспомнила реакцию Рурка, когда он впервые увидел у нее эти часы. Ей бы сразу догадаться, что они были такой же частью Рурка, как его добрая улыбка и сильные руки…
– Почему же ты оставил их у меня? – тихо спросила Женевьева.
Рурк украдкой смахнул слезу:
– Потому что знал, что им у тебя будет хорошо. Я доверял тебе.
Они вместе уселись на диван и стали слушать, как спокойно тикает их единственное наследство.
Женевьева рассеянно водила пальцем по ярким переплетающимся узорам на одеяле, которым были укрыты их колени. Это одеяло им подарили женщины в церкви, и она взирала на него с почтительным вниманием, даже не подозревая раньше о столь добром расположении жителей деревни. Каждый, пусть самый маленький, стежок был выполнен с большой любовью и мастерством. Женевьева гордилась, что они с Рурком удостоились такой чести.
Но вот часы пробили полночь. Рурк отставил в сторону недопитую чашку персикового бренди и искоса взглянул на Женевьеву:
– Вы счастливы, миссис Эдер?
Она порывисто прижалась к нему:
– Больше, чем это можно выразить словами. Если, мне суждено умереть в этот момент, то я сделаю это без малейшего сожаления.
– А вот я бы пожалел, Дженни.
– О чем?
– Было бы ужасно с твоей стороны покинуть этот мир, не дав мне возможности сделать тебя моей.
Женевьева прижалась к теплой широкой груди Рурка:
– Но я же и так твоя.
Но почувствовав, как его рука нежно скользнула по ее талии, она поняла, что муж имеет в виду другое, а не просто сам факт их свадьбы. Вспыхнув, Женевьева с трудом проглотила комок в горле.
– Дженни, – сказал Рурк, поспешно отстраняясь от нее. – Я вовсе не хотел тебя смутить.
Она ответила ему поцелуем, ощутив на его губах сладкий вкус бренди.
– Если я и смущена, то только потому, что хочу, чтобы тебе было хорошо со мной, но совсем не знаю, что я должна для этого сделать.
Рурк почувствовал к Женевьеве огромную благодарность. Заключив ее лицо в свои ладони-, он прошептал:
– Никогда не заботься о том, чтобы доставить мне удовольствие, Дженни. А что касается тебя, то ты ошибаешься. Тебе прекрасно известно, что делать. Ты знаешь, как тронуть меня до глубины души, а мужчина и не может мечтать о большем.
– Но…
Рурк быстро закрыл ей рот поцелуем, от которого у Женевьевы даже закружилась голова, и, не прерывая его, взял жену на руки вместе с одеялом и бережно отнес в спальню. Она смотрела на Рурка с нескрываемым любопытством, совершенно не ощущая страха, а чувствуя лишь священный трепет от того, что он любит и хочет ее. Рурк опустил Женевьеву на кровать и начал медленно развязывать ленты на платье.
– Рурк, – ее голос дрожал от томления.
Он ласково приложил палец к губам Женевьевы:
– Позволь мне просто любить тебя, Дженни, пожалуйста, позволь просто любить.
