Текст книги "Так дорог моему сердцу"

Автор книги: Сьюзен Барри

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 10 страниц)

Ее сердце неприятно сжалось и она с тревогой спросила:

– Я... я полагаю, в клинике все хорошо?

– Насколько мне известно, нет никаких причин волноваться за состояние вашей сестры, если вы это хотели знать, – прохладно отозвался он.

Вирджиния покраснела, но он ничего не добавил.

Во время ужина разговор шел на различные темы, и тетя Элоиза особенно старалась включить в него Вирджинию, чтобы у той не могло создаться впечатления, что про нее забыли. Но доктор Хансон намеренно не обратился к ней ни с одним замечанием. После ужина они слушали симфонию, которую передавали по радио. В это время, мадам д'Овернь занялась вышивкой. Но когда она вдруг начала кивать головой над своими яркими шелками, племянник умело убрал их с ее колен, уложил ее голову поудобнее на подушку и оставил тетушку наслаждаться сном в ее любимом кресле с прямой спинкой.

Потом он посмотрел через комнату на Вирджинию.

– Сегодня чудесный вечер, – сказал он любезно. – Не хотелось бы вам глотнуть немного свежего воздуха? Кроме того, мне нужно кое о чем поговорить с вами, если вы не возражаете.

– Отчего же, конечно, – ответила она, почувствовав, как учащенно забилось ее сердце. Может быть, он считал непозволительным скрывать от нее что-то и насколько это что-то ее расстроит?

Выйдя из дома, он легко взял ее под локоть и повел через лужайку в направлении ступеней, которые спускались к террасе, окруженной каменной балюстрадой, возвышавшейся над озером. Это был такой прекрасный вечер, что у Вирджинии перехватило дыхание от его прелести. Холодно мерцавшие звезды отражались в безмятежных водах озера словно крупные бриллианты. Никогда в жизни она не испытывала ничего, что так же волновало бы ее душу – эта сказочная красота сада, скрытая от глаз бархатной мантией вечера, и юная луна, всходившая над вершинами высоких каштанов с опалово-жемчужными свечами. Тот же неясный свет лежал на террасе, крест-накрест разрисовывая ее серебряными лучами.

Похолодало, но так как доктор Хансон посоветовал ей захватить с собой шаль, Вирджиния не замерзла. Она стояла рядом с ним у каменной балюстрады, зарывшись подбородком в мягкий серый пух, а он стоял, глубоко засунув руки в карманы своего смокинга, не сводя глаз с волшебной поверхности озера, и они вместе слушали музыкальный шепот воды, разбивавшейся на множество маленьких волн неподалеку от них.

– Это чудесный вечер! – вдруг воскликнула Вирджиния с дрожью в голосе. – Мне кажется, я еще никогда не видела ничего более прекрасного!

– Да? – он внимательно посмотрел на нее, потом на холодную отстраненность снегов, лежавших на горных пиках защищающим покрывалом. – Так значит, вы уже познакомились с Клайвом Мэддисоном? – его голос был ровным и прохладным.

Вирджиния быстро взглянула на него.

– Откуда... откуда вы узнали? – спросила она с удивлением.

– Это очень просто, – ответил он. – Сегодня утром я видел вас вдвоем. Мне показалось, что вы были поглощены каким-то серьезным разговором, а на ваших коленях лежал огромнейший букет. Клайв уже так быстро приступил к “объяснению с цветами”?

Вирджиния вытаращила на него глаза и на несколько мгновений потеряла дар речи.

– Но... но я махнула вам рукой! – сказала она. – И так как вы никак не показали, что узнали меня, я не подумала, что вы нас заметили. Почему вы не дали нам понять, что увидели нас? – спросила она, вглядываясь в его темное, непроницаемое, суровое лицо. Мы с Клайвом пили кофе. Я... познакомилась с ним в клинике.

– Да, я догадался, что вы встретились именно там, – он достал свой портсигар и предложил ей, зажигая сигарету, он пристально изучал ее лицо. – Полагаю, это естественно, что вы познакомились, ведь вы соотечественники.

– Я... ведь я... – она не могла подобрать слов, поняв, что в его голосе было что-то почти враждебное, а эти блестящие темные глаза были бесстрастными и критичными.

– Вероятно, вы знаете его лучше, – сказала она, – чем я, раз он ваш пациент – или был им – но по крайней мере он был очень добр к Лизе, пока находился в клинике, и мне кажется, что он невероятно поднял ее дух, когда заглядывал к ней, чтобы поболтать и отвлечь от самой себя. Он очень занимательный молодой человек.

– Очень занимательный молодой человек – для впечатлительных молодых женщин, как вы и ваша сестра! – он прислонился к холодному камню, приподнятые брови и насмешливая улыбка в уголках рта придавали лицу циничное выражение. – Но все равно, если б я был на вашем месте, я бы не принимал все его слова на веру, и не слишком бы сочувствовал ему, когда он стал бы рассказывать историю своего несчастья. Он уже довольно долго живет в Швейцарии, существуя в основном за счет своего обаяния и остроумия, и хотя он происходит из очень хорошей английской семьи, я не думаю, что его родственники особенно стремятся заполучить его назад. По сути, я думаю, им вовсе не хочется, чтобы он вернулся домой.

Вирджиния смотрела на него уже довольно спокойно.

– Но это меня не касается, разве нет? – спросила она. – Или Лизы? Нас не заботит его личная жизнь – это только его дело!

Ей показалось, что его внезапная улыбка была с оттенком юмора.

– Это означает, что его дела не касаются и меня, не так ли? Что ж, вы несомненно, правы, но я только что собрал его по косточкам после несчастного случая, и мне, возможно, придется еще раз поставить на нем несколько заплаток, если он будет продолжать охотно рисковать своей жизнью и здоровьем, а у него есть такая привычка. Он презирает банальность, и в вашей стране вы описали бы его, как страстного спортсмена, так как он полжизни проводит лазая по горам, с жаром ввязываясь в рискованные предприятия и выделяясь во всех видах спорта на открытом воздухе. Он никогда не успокоится, а монотонная бюрократическая рутина убьет его. И все же он пользуется симпатией всех, с кем встречается, включая меня!

– И все же вы не колеблясь так отзываетесь о нем! – упрекнула его Вирджиния, чувствуя некоторое раздражение против беспричинности такого отношения.

– Я не говорю о нем ничего такого, под чем бы он сам не расписался, и только предупреждаю вас! Сегодня утром я с удивлением увидел, что вы уже стали большими друзьями.

– А разве выпить чашечку кофе с человеком, которого видишь второй раз в жизни, это значит проявить симптом ошеломляющего дружелюбия? – осведомилась Вирджиния с резкой интонацией. – И в любом случае, вы могли бы показать, что узнали нас обоих, особенно после того, как я махнула вам.

– Я мог бы показать, что увидел вас, если бы вы не были так поглощены разговором.

– Наш разговор не касался нас...

И тут Вирджиния замолкла, прикусив губу. На мгновение она чуть не забыла, скольким она, вероятно, будет обязана этому человеку и как он уже помог ей, найдя жилье (чрезвычайно удобное и не стоящее ни гроша, где она уже смогла завязать новые знакомства). Она вдруг подумала о том, что он был властным и надменным. Чем она занималась, находясь в Швейцарии, было совсем не его дело, тем более, что он был практически обручен с другой женщиной, и все его друзья ожидали объявления о свадьбе. Даже если бы Клайв Мэддисон купил цветы для нее и решил бы уделять ей повышенное внимание, у Леона Хансона не могло быть никакого основания возражать против этого.

Но несмотря на свое возмущение, ведь он практически испортил все впечатление от ужина, да еще заставил ее вообразить, что у Лизы что-то не в порядке, она едва не принялась объяснять ему, что цветы, купленные Клайвом, предназначались для Лизы, когда он перебил ее, сказав с несколько извиняющейся интонацией:

– Вы не должны сердиться на меня, потому что я считаю своей обязанностью слегка присматривать за вами, пока вы здесь. Хотя вы, может быть, не такая юная по возрасту, вы кажетесь мне не очень взрослой в тех делах, где вам нужно позаботиться о себе. Например, я не забыл, как вы позволили тем молодым дикарям толкнуть дверь прямо вам в лицо...

Лицо Вирджинии сразу смягчилось, и она тихо рассмеялась.

– Это потому, что в тот вечер я была не слишком расторопна.

– Может быть, и так, и вы определенно выглядели очень маленькой и одинокой, когда сидели за тем столом около пальмы.

Он снова взял ее под локоть и повел назад к дому через лужайку. Вирджиния подняла на него удивленный взгляд, встретившись с неярким мерцанием его глаз в лунном свете.

– Но... но я не знала, что вы видели меня!

– Тем не менее, я видел! А сейчас мы больше не скажем ни слова о Мэддисоне, мне хотелось лишь чтобы вам было известно о том, что у него репутация очаровательного человека, и перейдем к предмету, который, я уверен, представляет для вас значительно больший интерес.

Вирджиния не спросила его, что это был за предмет, но он почувствовал, как вся она напряглась, когда они двинулись к лестнице, ведущей на веранду.

– Это, разумеется, ваша сестра. Думаю, я буду оперировать очень скоро. За пару недель ее состояние заметно улучшилось.

– О! – воскликнула Вирджиния, и ему показалось, что она побледнела.

– Не беспокойтесь, – его голос был очень ровным, и она чувствовала, крепкое пожатие, чуть было не причинившее ей боль. – Не глядите так озабоченно, мое дорогое дитя! У нее все будет хорошо, я уверен.

– Правда... правда, вы уверены?

Они остановились у подножия ступеней, и Вирджиния беспомощно взглянула на него. На ней было вечернее синее платье и в лунном свете казалось, что оно стало бесцветным, как и ее небольшое, округлое лицо. Серые глаза девушки стали огромными и наполнились тревогой. Он заговорил еще мягче:

– Я думаю, вы можете полностью положиться на меня.

Вирджинию вдруг переполнило чувство благодарности, и ей захотелось схватить его за рукав и прижаться к нему. Иногда он мог быть надменным, но от него исходили волны покоя, храбрости и какого-то магнетизма. С самого начала она почувствовала этот магнетизм – в тот самый вечер, когда он дотронулся до ее руки впервые. Нечто роковое и неизбежное заявило на нее права, как на свою жертву... И сейчас!... Ей так захотелось оттянуть тот момент, когда должна была кончиться эта близость и придется войти в дом. Когда его сила отойдет от нее и покинет успокоительная уверенность, которую он заставлял ее чувствовать.

“О, нет! – внезапно подумала она со страхом, когда начала понимать, что с ней происходит. – Только не это, не это! Нет, если только в будущем будет хоть какой-то покой, хоть какое-то счастье!...”

– Вам холодно? – спросил доктор озабоченным тоном, почувствовав ее дрожь, и поспешил подняться с ней в дом.

Из салона к ним донесся жизнерадостный голос мадам д'Овернь, она снова занималась своим вышиванием. У нее был такой вид, будто она хорошенько вздремнула, глаза блестели и внимательно глядели на вошедших.

– Я задремала, это было непростительно с моей стороны, – извинилась она, – но, по крайней мере, у тебя хватило ума прогуляться с мисс Холь в саду, Леон. Это был такой замечательный вечер. Но боюсь, здесь всегда немножко душновато, потому что я остерегаюсь свежего воздуха, а сквозняки терпеть не могу.

Она изучала открытое лицо своей гостьи, и ей показалось, что в серых глазах, обычно готовых к улыбкам, была обескураженность. Видимо резкий вечерний воздух стер краски со щек Вирджинии, и она куталась в свою непритязательную серую шаль.

– Нам подадут горячий кофе, – сказала тетушка Элоиза, – и в другой раз Леон должен помнить, что, пожалуй, еще рановато для прогулок под луной.

Она похлопала ладонью по дивану, обтянутому полосатым атласом, на котором сидела сама. Вирджиния приняла приглашение сесть рядом и начала распутывать моток шелка. Леон Хансон некоторое время смотрел на нее в задумчивости и вскоре откланялся. Тогда, не сводя глаз в лица Вирджинии, тетушка Элоиза полюбопытствовала:

– Наверное, мой племянник говорил с вами о вашей сестренке? С ней что-то не так?

Вирджиния, казалось, вышла из какого-то задумчивого транса.

– О, да... то есть, нет! Он действительно говорил о ней, но он считает, что ее состояние заметно улучшилось за последние две недели.

– Тогда это превосходные новости. И он скоро решит оперировать, ведь так?

– Мне кажется, да, – ответила Вирджиния.

Мадам д'Овернь нежно похлопала по ее тонкому плечу рукой, унизанной перстнями.

– В таком случае, дитя мое, вам не о чем беспокоиться, потому что на Леона можно положиться. Ваша сестра в хороших руках – и не могла бы быть в лучших.

Вирджиния устало улыбнулась.

– Я думаю, вы совершенно правы, – согласилась она.

– В этом нет никаких сомнений, – сказала мадам д'Овернь. – Я права!

Но когда ее придирчивые старческие глаза продолжали изучать лицо молодой гостьи, она обнаружила, что есть повод к раздумью.

Если не волнение о младшей сестре вызывало смущенное и даже удрученное выражение на открытом английском лице, то что же это могло быть? Она была бы не прочь узнать.

Глава шестая

На следующий день Вирджиния, получавшая множество приглашений в местные дома отправилась сыграть партию в теннис с миссис Ван Лун.

Мэри Ван Лун все еще была, как она сама себя называла, соломенной вдовой, но была знакома со многими молодыми людьми в округе и ее отлично спланированные корты часто наполнялись смехом и веселыми, беззаботными голосами. Там был и Клайв Мэддисон, который игнорировал совет, полученный в клинике перед выпиской, и принял участие в напряженном сете, где его партнером была хорошенькая девушка-бельгийка. Позже Вирджиния была его партнершей, но ей явно не хватало практики, поэтому она принялась многословно извиняться, когда они вместе усталые брели с корта. Он не признавал, что их поражение было на ее совести и уныло пробормотал, что ему “черт знает сколько придется тренироваться”, чтобы зарабатывать этим летом деньги.

Они прогуливались в сторону озера. Клайв выглядел слишком красивым в хорошо сшитом белом фланелевом костюме, покрытый бронзовым загаром, с шапкой кудрявых темных волос. Но Вирджиния прекрасно помнила, какое мнение высказал о нем доктор Хансон прошлым вечером, и попыталась обнаружить в нем признаки слабости и непостоянства, которые должны были сказаться в линиях рта, или в форме подбородка, или во взгляде синих глаз.

Но ей показалось, что у него был хороший подбородок – может быть, только немного упрямый – и его губы были приятными и легко растягивались в улыбку, и его глаза без затруднений встречались с ее прямым взглядом в любое время.

Он принес для нее напиток со льдом, и они уселись в шезлонгах в тенистом местечке, куда доносился запах сирени. Гладкая поверхность озера, на которую было почти больно смотреть, виднелась сквозь редкие промежутки в листве.

– Вам хотелось бы вернуться на родину, в Англию?

– Не особенно, – он бросил на нее взгляд, который можно было бы назвать загадочным. – Зачем? Почему я должен хотеть вернуться домой?

– Это зависит от того, сколько времени вы здесь пробыли.

– Это верно, – согласился он, ударив концов ракетки по носкам своих теннисных туфель. – За последнюю пару лет я порядком поездил по миру, но не могу сказать, что когда-нибудь чувствовал ужасную тоску по родине. По крайней мере, не больше, чем другие люди! – он ухмыльнулся, и ей показалось, что это вышло у него кривовато. – Никаких известий о Лизе?

Она сказала ему, что доктор Хансон был удовлетворен ее состоянием и предполагал вскоре провести операцию.

– Как скоро? – полюбопытствовал Мэддисон, и в его лице не было ничего, кроме совершенной серьезности.

– О, довольно скоро, мне кажется, – ответила Вирджиния.

– Вы дадите мне знать, когда... когда придет время, хорошо? – сказал он со странной робостью в голосе и взгляде. – Мне... мне, естественно, хотелось бы знать.

– Конечно, – ответила Вирджиния. – То есть, – прибавила она, – если это будет возможно и если я узнаю вовремя.

Он понимающе кивнул головой.

– Мне придется заказать какие-нибудь особенные цветы, чтобы порадовать ее, когда отойдет наркоз.

Вирджиния не могла сдержать содрогания при упоминании слова “наркоз”, и он утешительно сжал ее запястье своей тонкой, смуглой рукой.

– Не позволяйте себе слишком расстраиваться из-за этого, – посоветовал он. – Помните, что этим занимается Хансон, а у Хансона и голова варит, и руки нужным концом пришиты!

После чая Мэри Ван Лун взяла Вирджинию под руку и спросила, не хотелось бы ей посмотреть дом и те сокровища, которые ее муж привез со всех концов света. Среди них замечательный жадеитовый Будда в столовой, а в гостиной стояли прекрасные чаши и вазы. Кроме того, в гостиной лежал абсолютно безупречный китайский ковер, и на стенах висели коллекционные гравюры. В спальне хозяйки на стене над туалетным столиком висело изысканное венецианское зеркало в раме из чеканного серебра, а балдахин над ее кроватью был из винно-красного шелка с изящным узором. Ходили слухи, что он когда-то составлял часть богато украшенных драпировок у постели Марии-Антуанетты.

Одна из комнат была так недавно и так замечательно декорирована как детская, что это в некоторой степени удивило Вирджинию, потому что она думала, что у Ван Лунов нет детей. Мэри улыбнулась и объяснила:

– Я жду, что вскоре ко мне приедут погостить дети моего брата; я согласилась на какое-то время взять на себя эту ответственность. Их мать умерла около шести месяцев назад, и так как их отец, как и Эдвард, мой муж, не ведет оседлой жизни, мы посчитали необходимым предложить им более-менее постоянный дом. Пока у них не появится мачеха, или их не отправят в школу, или что-нибудь в этом роде.

– О, как это будет мило! – воскликнула Вирджиния, думая, что это действительно будет мило, потому что она очень любила детей и наивно верила, что и другие чувствуют то же самое. – Когда они приезжают? Разве вам не хочется, чтобы они поскорее были здесь?

– Ну, в сущности, – призналась Мэри Ван Лун, в ее глазах мелькнула удрученность, – я не приложу ума, что с ними делать, когда они приедут. Они в каком-то неудобном возрасте: одному шесть, а другому семь лет, – и я понимаю, что это очень живая парочка, которая не очень-то дисциплинирована. Мой брат избаловал девочку, а мальчик пошел в мать – он настоящий упрямец. Сейчас они на попечении благонамеренной тетки, которая боится в чем-либо им отказывать, и мне очень интересно, во что превратится мое хозяйство, когда они наконец доберутся сюда из Америки.

– О, но с маленькими детьми не так уже трудно управляться, – беззаботно заверила ее Вирджиния, припомнив двух своих младших братьев, которые никогда в жизни не были особенно послушными, но они были далеко и казались ей лучше. – Если только вы к ним привязаны и позволите им понять, кто вы на самом деле.

– Неужели так просто, как вы говорите? – осведомилась Мэри с определенно насмешливым выражением лица. – Ну, может быть, вам бы хотелось прийти и посмотреть за ними вместо меня, если у вас к этому естественная склонность?

Вирджинию это предложение застало несколько врасплох, но она решила, что хозяйка шутит.

– Честно говоря, мне бы очень того хотелось, – призналась она, оглядев большую, просторную детскую комнату с пастельно-розовыми стенами и специальной мебелью, с атласными стегаными одеялами на двух одинаковых кроватках, с картинками, изображающими птиц и цветы. К спальне примыкала еще одна комната для детей с бесподобным видом на озеро и цветочные водопады, украшавшие сказочный сад Ван Лунов, и ванная роскошнее всех, которыми ей когда-либо приходилось пользоваться.

– Ну так почему бы нет? – предложила миссис Ван Лун.

Вирджиния уставилась на нее в изумлении. Миссис Ван Лун была необыкновенно стройной и изящной. В этот день на ней было платье из тяжелого белого шелка, которое сразу заявляло о своей стоимости, как впрочем и все у нее – включая золотой браслет из множества брелоков, казавшийся слишком тяжелым для ее тонкого запястья. Вирджиния в своем льняном платье домашней работы, без каких-либо украшений, за исключением непритязательных наручных часов, выглядела почти невзрачно. И все-таки Вирджиния как-то не подумала, что именно понимание того, что она была девушкой, которой приходилось самой зарабатывать на жизнь, подсказало это неожиданное и довольно удивительное предложение о работе.

Мэри Ван Лун заметно покраснела, как будто она сама испугалась своего необдуманного порыва.

– Моя дорогая, – быстро проговорила она извиняющимся тоном, – простите меня за эту глупость! Не думайте, что я на самом деле вообразила, что вы хотите наняться в няньки – или как там это называется! Я помню, как вы сказали, что работали секретарем в Лондоне – адвоката или кого-то в этом роде, такого же скучного до смерти, не так ли? И хотя у меня не укладывается в голове, как вы можете полжизни проводить в унылой адвокатской конторе, я понимаю, что дети должны быть еще хуже. Но мне вдруг пришло в голову – если вы действительно думали о том, чтобы здесь остаться подольше...?

– Кажется, остаться здесь подольше мне бы хотелось больше всего на свете, – сказала Вирджиния с задумчивой правдивостью. – Вся эта красота, и непередаваемые краски, и новые друзья, которые у меня появились! Мне будет не так просто войти в привычную колею, когда я вернусь домой.

Миссис Ван Лун опустилась на широкий подоконник и достала из сумочки портсигар. Она предложила его Вирджинии, и когда обе их сигареты были зажжены, она пристально вгляделась в свою собеседницу сквозь голубой табачный дым.

– Допуская, что операция, которой должна подвергнуться ваша сестра, окажется удачной, я полагаю, она возобновит свою музыкальную карьеру? – когда Вирджиния, пылко сжав руки, кивнула в ответ, миссис Ван Лун слегка нахмурилась. – Но как же быть с вами и вашим будущим? Не говорите мне, что хотите до конца дней своих работать в пыльной конторе! Потому что это было бы ужасно! Вы так привлекательны, так по-английски милы, и я уверена, что вы могли бы найти себе массу занятий, если бы подумали об этом. Леон Хансон мог бы найти вам что-нибудь подходящее, если вы хотите продвигаться по канцелярской части, и если вам нравится Швейцария... Погода здесь до осени стоит просто замечательная, а зимой можно заниматься зимними видами спорта. Вы могли хотя бы весело провести время.

– Не искушайте меня, – сказала Вирджиния, улыбаясь такой заботе. – Но я и не подумаю беспокоить доктора Хансона. Он уже был так добр ко мне, убедив свою тетушку разрешить мне остановиться у нее, настолько облегчив мне жизнь.

– Я не думаю, что ему понадобилось долго убеждать свою тетушку. – Она продолжала разглядывать Вирджинию. – Вы встречались с Карлой Спенглер? – вдруг отрывисто спросила она.

– Да, – ответила Вирджиния и добавила: – Она очень красива, не правда ли?

Миссис Ван Лун едва заметно передернула плечами.

– Она эффектна, – сказала она, изучая кончик сигареты, – большинство людей в этой части света думают, что они с Леоном однажды составят хорошую партию, но я отчего-то... у меня есть свои сомнения! – она улыбнулась Вирджинии. – А сейчас я должна вернуться к своим гостям, моя милая. Но не забывайте, что если вам вдруг захочется перемен, Питер и Паула приезжают на днях; ну, может быть, на следующей неделе или около того.

Когда она вернулась на виллу, тетушка Элоиза встретила Вирджинию в прихожей и сказал, что днем звонил племянник. Вирджиния, у которой чуть не выскочило сердце из груди, как не раз уже случалось в последние дни, почувствовала, как румянец сходит с ее щек, и спросила, еле дыша:

– Вы хотите сказать, что он звонил... мне?

Тетя Элоиза укоризненно покачала головой и положила пухлую руку ей на плечо.

– Ну-ка, моя милочка, глупый вы ребенок, совсем не нужно так пугаться! Леон действительно спрашивал вас, но я сказала ему, что вы отправились играть в теннис, и он сказал, что его сообщение может подождать до вашего прихода.

– Какое сообщение? – быстро проговорила Вирджиния.

– Только то, что он позвонит вам еще раз, может быть, сегодня вечером.

– Ох! – сказала Вирджиния и плюхнулась на стул с тонкими ножками.

Мадам д'Овернь стояла опираясь на свою эбонитовую трость, и разглядывала ее. Потом она снова, очень медленно покачала головой.

– Нехорошо, – сказала она, – когда нервы так натянуты, и человек постоянно взвинчен, как вы сейчас. Мой племянник Леон посмотрит на это крайне неодобрительно! И поэтому я буду настаивать на том, чтобы вы рано легли сегодня, позвонит он или нет, и я прикажу подать нам ужин гораздо раньше обычного, и вы выпьете большой стакан горячего молока на ночь, от этого вы лучше заснете.

Гостья устало ей улыбнулась.

– Вы очень добры, – сказала она.

Хозяйка отмахнулась от такого определения. Но в тот вечер доктор Хансон не позвонил, и если бы не горячее молоко, подкрепленное двумя таблетками аспирина, Вирджиния могла бы пролежать без сна до рассвета, думая, что он хотел ей сказать. За завтраком, который ей, как обычно, подали в спальню, ее не покинуло нервное напряжение, и к обеду, так как телефон молчал, у мадам д'Овернь созрело решение сводить ее в гости к подруге-англичанке, живущей в одной из маленьких гостиниц, которая находилась гораздо выше долины.

– У вас с ней много общего, – сказала она, – и вам принесет пользу разговор с соотечественницей. Кроме того, я чувствую, что и сама отлично проведу время.

После такого заявления было бы чрезвычайно грубым и неблагодарным попытаться избежать этой поездки, и они отправились вперед с тетушкой Элоизой, которая тайно улыбалась про себя, потому что она отдавала себе отчет в том, что Вирджиния подавила свои собственные желания и согласилась только из вежливости.

Если бы не то обстоятельство, что ее мысли бродили где-то в другом месте, Вирджинии бы доставил много удовольствия визит в небольшую гостиницу, стоявшую в окружении весенних цветов высоко на горном уступе, буйно заросшем зеленью. С него открывался вид на долину, окаймленную холодными прекрасными снегами. Мисс Финч была увядшей миниатюрной англичанкой, которая не могла выносить резкость родного климата, но была жадна до новостей о хорошо сохранившихся в памяти местах – Бонд-Стрит и Пикадилли, Грин-Парк в воскресный день, Хемпстедская Пустошь, где она занималась со свой собакой. Она без конца сыпала вопросами, так, что Вирджинии пришлось позабыть о своих собственных проблемах на время, а мадам д'Овернь благодушно сидела в кресле и поглощала куда больше пирожных с кремом, чем было бы для нее возможно.

Но когда типичный английский чай был окончен и приближалось время ужина, Вирджиния начала беспокоиться. У мадам д'Овернь был такой вид, будто она была совершенно готова остаться и поужинать со своей подругой, и только вспомнив о том, что Пьер, ее немолодой шофер, недолюбливал горные дороги после наступления темноты, она решилась откланяться. Вирджиния благодарно последовала за ней к машине.

Когда они вернулись на виллу, для Вирджинии все еще не было никакого сообщения, и только после ужина раздался телефонный звонок. Секретарь доктора Хансона говорил с ней по телефону сухо и холодно. Доктор Хансон послал свою машину, чтобы доставить ее в клинику, где он увидится с ней и поговорит.

Вирджиния, в руках у которой дрожала телефонная трубка, спросила, не в силах унять такую же сильную дрожь в голосе:

– Это означает, что с моей сестрой что-то случилось?

– Нет, ничего плохого. Вы сможете навестить ее, как только она выйдет из наркоза.

– Из наркоза? Ох!...

– Машина прибудет за вами через десять минут.

Мадам д'Овернь молча подошла сзади, взяла трубку из рук Вирджинии и повесила ее. Она улыбнулась, глядя на потрясенное лицо девушки.

– Я ожидала, что в этот раз вы услышите что-то в этом роде, – сказала она, – но в любом случае Леону было прекрасно известно, где мы находимся. Если было бы необходимо, он мог бы связаться с вами в любой момент.

– Но Лиза!...

Вирджиния не могла продолжать.

– Лиза предпочла бы увидеть у кровати после операции свою сестру. Поэтому, если вы хотите переодеться, я посоветовала бы вам поторопиться. Вы не хотите, чтобы я поехала с вами моя милая?

Но Вирджиния покачала головой.

– Нет, спасибо. Я справлюсь одна.

– Я в этом не сомневаюсь, – и тетушка Элоиза ободряюще похлопала ее по плечу.

Уже в машине Вирджиния откинулась на спинку серебристо-серого сидения и почувствовала себя воздушным шариком, из которого кто-то в один миг выпустил воздух.

Она почти ничего не ощущала, даже была не способна о чем-то думать. Руки вспотели в тонких нейлоновых перчатках, которые она наспех вытащила из ящика туалетного столика. А ноги наоборот похолодели. Доктор Хансон, несомненно, решил избавить ее от продолжительных мучений в ожидании Лизиной операции. Но на ум шло только плохое: она не сможет увидеться с Лизой, будет слишком поздно, Лизе пришлось встретиться лицом к лицу с тяжелым испытанием, когда рядом не было ни одного родного человека. И Вирджинии поступок доктора показался более чем бессердечным. Это было типично для спокойного и уравновешенного Леона Хансона, но она не могла признать его правоту, потому что он слишком много взял на себя и даже не посоветовался с ней по поводу такого важного вопроса.

Но когда машина подъехала к клинике, у нее в голове осталась только одна потребность – увидеть Лизу.

– Мисс Хольт еще не достаточно пришла в сознание, чтобы вы могли навестить ее, – было сказано ей, – но я уверена, что вы не откажетесь от чашечки чая, пока ждете, не правда ли? Через несколько минут подойдет доктор Хансон, чтобы поговорить с вами.

– Значит, он все еще здесь?

Ее губы дрожали, и она подняла носовой платок, чтобы скрыть это.

Улыбка женщины была абсолютно понимающей и сочувственной.

– Да, он все еще здесь, и я могу сказать вам с полной ответственностью, что он очень удовлетворен результатами операции.

– Значит... значит Лиза вне опасности? – выговорила она.

Сестра-хозяйка покачала головой ободряюще.

– Ей сейчас настолько хорошо, насколько может быть в ее состоянии.

Когда она вышла из комнаты, Вирджиния выпила чай, который ей принесли, и принялась рассматривать картинки на стенах и вазу с цветами на столе. За окном с небольшим балконом был тот чудесный ландшафт, который всегда пленял ее: в последних лучах света, замешкавшихся на вспыхнувших розовым горных пиках, в темно-фиолетовом озере, пронизанном магией первых звезд, которые висели, словно лампы в огромной, сумеречной пустоте, во всем этом было что-то успокоительное и утешающее. Вирджиния подошла и встала рядом с окном. Прелесть этого вечера проникла в ее душу. Она подумала, что если бы с Лизой что-то действительно случилось, и ей пришлось бы так же стоять у окна, что бы тогда она почувствовала, глядя на это великолепие?

Может быть, оно невыразимо опечалило бы ее или, может быть, она бы просто ничего не видела...

Дверь беззвучно отворилась, и в дверном проеме появился доктор Хансон.