Текст книги "Иная"

Автор книги: Сьюзан Хаббард

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 18 страниц)

По пути в комнату Кэтлин мы миновали захламленное помещение с телевизором на стене.

– Этот большой экран папа купил нам на Рождество, – сказала Кэтлин.

Макгарриты оккупировали два дивана и разнокалиберные стулья, кто-то валялся на подушках на ковре. Все глаза были прикованы к экрану, на котором мелькало изображение какого-то странного существа.

– Что это? – спросила я.

– Инопланетянин, – ответила она. – Майкл обожает научно-фантастический канал.

Я не стала ей говорить, что никогда раньше не видела телевизора. Вместо этого я сказала:

– Об инопланетянах писал Рэй Брэдбери.

– Первый раз про него слышу.

Кэтлин поднималась по лестнице, я шла следом. Она открыла дверь в комнату размером чуть больше гардеробной при моей спальне.

– Входи, – пригласила она.

Комната была набита вещами: двухъярусная кровать, два маленьких комода, письменный стол и стул, ворсистый красный ковер, заваленный обувью. Окна отсутствовали, а стены покрывали плакаты и вырезки из журналов. Из черной коробки на комоде гремела музыка, рядом лежали квадратные упаковки от лазерных дисков, но я ни одного не узнала (дома у нас в основном была классика – симфонии и оперы).

– Какую музыку ты любишь? – спросила я.

– Панк, поп, рок. Это «Кэнкерс». – Она махнула в сторону постера над письменным столом – длинноволосый мужчина, одетый во все черное, оскалился, словно рыча. – Обожаю их. А ты?

– Первый раз о них слышу.

Она вытаращилась на меня, но тут же сказала:

– А, не бери в голову. Наверное, мама правду сказала. Ну то, что ты вела уединенную жизнь.

Я ответила, что ее мама, наверное, права.

Мой первый визит к Макгарритам, пока я была там, казался бесконечным, но когда мы ехали домой, мне уже представлялось, что он длился всего несколько минут. Такое количество всего незнакомого ошеломило меня. Мистер Макгаррит, большой круглый мужчина с массивной лысой головой, пришел домой к ужину. На ужин были спагетти, и миссис Макги приготовила для меня особый соус без мяса, который оказался на удивление вкусным.

Все сгрудились за длинным столом, ели-пили и разговаривали, перебивая друг друга. Младшие дети рассказывали о школе и о том, как их задирает мальчик по имени Форд. Майкл вызвался разобраться с этим Фордом, но мать сказала, чтоб он даже и не думал, отец сказал «довольно», а желтый пес (его звали Уолли, сокращенное от «Уол-Марта», названия магазина, возле которого его нашли) завыл. Все рассмеялись, даже мистер и миссис Макги.

– А ты правда не ходишь в школу? – спросила меня Бриджит. Она поела быстрее всех.

Я с полным ртом кивнула.

– Счастливая, – вздохнула Бриджит.

Я проглотила то, что было во рту, и спросила:

– Тебе не нравится в школе?

Она покачала головой.

– Люди над нами смеются.

На мгновение за столом воцарилась тишина. Я обернулась к Кэтлин, которая сидела рядом со мной, и шепотом спросила:

– Это правда?

По лицу Кэтлин сложно было что-то прочесть: казалось, она одновременно и рассержена, и смущена, и в то же время стыдится своих чувств.

– Да, – ответила она, понизив голос, – мы единственные, у кого нет компьютеров и мобильников.

Затем уже громко произнесла:

– Богатые дразнят всех, кто на стипендии. Не только нас.

Миссис Макги встала и принялась убирать тарелки, и все снова заговорили.

Это совсем не было похоже на беседы, происходившие у нас дома: здесь перебивали, возражали, кричали, громко смеялись и разговаривали за едой – и никого это, кажется, не задевало. Дома фразы всегда были законченными, диалоги логичными, они разворачивались постепенно, вдумчиво, развивались волнообразным гегельянским спиралям, рассматривая все альтернативы, прежде чем прийти к заключению. В тот вечер, пока миссис Макги везла меня обратно, я осознала, что у нас дома не было места глупости.

Поблагодарив ее и войдя в дом, я обнаружила отца в кресле у камина, он читал и ждал меня.

– Как прошел твой выход в свет? – Он откинулся на спинку своего кожаного кресла, и глаза потерялись в тени.

Я подумала обо всем, что видела и слышала сегодня, и прикинула, как бы это все описать.

– Было очень мило, – осторожно произнесла я.

При этих словах отец вздрогнул, как от боли.

– У тебя лицо горит, – сказал он. – Тебе пора в постель.

Когда я уезжала от Макгарритов, Кэтлин порывисто обняла меня на прощание. Я представила себе, как пересекаю комнату и обнимаю папу на ночь. Даже мысль об этом была смешна.

Я пожелала ему спокойной ночи и направилась наверх, не сняв пальто.

На следующее утро что-то разбудило меня раньше времени. Я выкарабкалась из постели и в полусонном состоянии пошла к окнам.

Вдруг раздался пронзительный вой – ничего подобного я в жизни не слышала. Похоже, он исходил из сада за домом. Насторожившись, я подошла к выходившему в ту сторону окну и выглянула, но, как ни вглядывалась, не разглядела ничего, кроме призрачного мерцания снега в темноте.

Шум оборвался. Мгновением позже я услышала глухой стук, как будто что-то врезалось в дом. Чья-то тень широкими шагами направлялась из сада на улицу. Я проводила фигуру глазами. Папа?

Должно быть, я снова заснула, потому что следующим звуком, который меня разбудил, был крик миссис Макги. В комнате было уже светло. Я помчалась вниз по лестнице.

Она стояла снаружи, дрожа, в зимнем пальто с искусственным лисьим воротником и в искусственной норковой шапке. Мне показалось, что при виде меня она съежилась.

– Не смотри, Ари, – сказала она.

Но я уже увидела Мармеладку, лежащую на ступеньках. Снег вокруг нее был забрызган кровью.

– Бедная кошка, невинное создание. Какой зверь мог сотворить такое?

– Вернись в дом, – прошипела мне Мэри Эллис Рут.

Она подняла меня за плечи и втолкнула в коридор за кухней. Затем протиснулась мимо меня и плотно закрыла за собой кухонную дверь.

Через несколько секунд я ворвалась на кухню. Но она была пуста. Я подбежала к задней двери и через окно увидела, как Рут подняла кошку. Тело Мармеладки уже окоченело. Шея у нее была сломана, подбородок задран к небу… Мне хотелось кричать.

Рут пронесла трупик мимо окна и исчезла из виду, но когда она проходила, я видела ее лицо, ее мясистые губы кривились в злой улыбке.

Я не рассказала миссис Макги о тени, которую видела в тот же день до рассвета. Почему-то я знала, что, если расскажу, будет только хуже.

Позже в тот же день, когда я ждала в кухне начала ежедневных занятий с отцом, я услышала голоса внизу.

– Поздравляю, – сказала Рут.

– Спасибо, – донесся папин голос. – И с чем же?

– С тем, что продемонстрировали свою истинную натуру, – довольно промурлыкала она. Затем добавила: – Кошку я закопала.

Я бросилась в гостиную, чтобы не услышать больше.

ГЛАВА 2

В тот год, когда мне исполнилось тринадцать, я узнала: почти все, что мне говорили об отце, было ложью. Он не страдал волчанкой, не был вегетарианцем. И он не хотел, чтобы я появилась на свет.

Но правду эту я узнавала постепенно, а не в результате мгновенного ослепляющего открытия, хотя для драматического эффекта предпочла бы второе. В том-то и сложность с описанием собственной жизни: приходится как-то разбираться с длинными скучными периодами.

К счастью, большинство из них остались в первой главе. Детство мое, в общем и целом, было настолько бедным на события, что при взгляде назад мне кажется, будто оно прошло во сне. Теперь я хочу перейти к более осмысленным моментам, к реальному времени тринадцатого года моей жизни и тому, что за ним последовало.

В том году я впервые праздновала свой день рождения. В предыдущие годы это было так: папа вручал мне подарок за обедом, а миссис Макги ставила на стол непропеченный кекс с потекшей глазурью. Оба эти события имели место и в нынешнем году, но на следующий день, шестнадцатого июля, миссис Макги взяла меня к себе домой. Предполагалось, что там я поужинаю и переночую: еще одно «впервые» в моей жизни – прежде я никогда не спала вне собственного дома.

Из гостиной я подслушала, как папа обсуждает это с миссис Макги. Его еще нужно было убедить, что со мной в чужом доме все будет в порядке.

– Ребенку нужны друзья, – твердо заявила миссис Макги. – По-моему, она до сих пор переживает гибель соседской кошки. Ей надо отвлечься.

– Ари очень хрупкая, миссис Макгаррит. Она не такая, как другие дети.

– Вы чрезмерно ее опекаете, – возразила миссис Макги с силой, которой я в ней не подозревала.

– Она так уязвима. – Папин голос звучал негромко, но убедительно. – Я могу только надеяться, что она не унаследовала мой недуг, поскольку мы не располагаем средствами для выяснения этого наверняка.

– Об этом я не подумала, – сокрушенно отозвалась миссис Макги. – Извините.

После паузы отец сказал:

– Я не возражаю, чтобы Ари переночевала у вас, если вы обещаете не спускать с нее глаз и привезти ее домой, если что-нибудь пойдет не так.

Миссис Макги обещала. Я тихонько прикрыла дверь гостиной, гадая, чем же так обеспокоен папа. В своей чрезмерной озабоченности он напомнил мне отца принцессы из «Принцессы и гоблина», панически боявшегося, что его дочь похитят ужасные твари, которые прокрадывались в ее комнату по ночам.

Когда мы приехали, у Майкла громко играла рок-музыка, и первые слова миссис Макги были: «Выключи сейчас же!» Кэтлин, пританцовывая, спустилась по лестнице мне навстречу. Она еще не успела переодеть школьную форму: темно-зеленый клетчатый джемпер поверх белой блузки с коротким рукавом, юбка в складку, белые гольфы и дешевые спортивные тапочки. Она завалила экзамен по всемирной истории, и теперь ей приходилось посещать летнюю школу.

– Только посмотрите на нее! – воскликнула она.

На день рождения я потребовала и получила новый наряд, который и был сейчас на мне: бледно-голубую футболку и вельветовые джинсы в тон. И то и другое, в отличие от моей обычной одежды, сидело на мне как влитое. И я начала отращивать волосы, которые Деннис прежде подстригал в каре длиной до подбородка.

– Как тебе?

– Сексуально, – выдохнула она.

– Кэтлин! – прикрикнула миссис Макги. Но я поняла, что она не лжет, когда в комнату вошел Майкл. Он только взглянул на меня и «упал в обморок» на диван.

– Не обращай на него внимания, – сказала Кэтлин. – Пойдем, я переоденусь.

Наверху я валялась на кровати Кэтлин, пока она натягивала джинсы и футболку. Форму она скатала в комок и запинала в угол.

– Это моей сестры Морин, – объяснила она.

Морин была старшей, и я редко видела ее, потому что она училась в бизнес-колледже в Облани.

– Бог знает, кто носил это до нее! Я стираю это тряпье через день, и все равно оно пахнет. – Кэтлин скорчила рожу.

– Как мне повезло, что не приходится носить форму, – поддразнила я ее, потому что она говорила мне это по три раза на неделе.

Мы завели привычку болтать каждый вечер по телефону по часу, а то и дольше, если никто не возражал, и проклятие школьной формы служило регулярной темой наших бесед. Так же как и игра в «перегадки», в ходе которой мы старались перещеголять друг друга в придумывании максимально отвратительных подвигов во имя любви. На данный момент лидировало: «Смогла бы ты съесть использованную зубную нить своего возлюбленного?» Это Кэтлин придумала. Ее также очень интересовала отцовская волчанка, о которой ей рассказала мать. Как-то раз она спросила меня: как мне кажется, не больна ли и я.

– Не знаю, – ответила я. – Видимо, анализы на волчанку не делают.

Потом я сказала, что не хочу больше об этом разговаривать, и она сказала, что понимает.

– И что же ты получила на день рождения? – Она уселась на пол, расплетая волосы.

– Эту новую одежду, – напомнила я. – И обувь. – Я задрала штанину и выгнула лодыжку.

«Конверс ол старз»![3]3
  «Конверт» – известная американская фирма по выпуску спортивной одежды. (Прим. перев.)


[Закрыть] – Кэтлин подобрала одну из своих дешевых кроссовок и швырнула в мою сторону. – Ты теперь круче меня. – Она прикинулась, будто рыдает, уронив голову на руки, затем подняла глаза и заявила: – Понарошку. Я запустила в нее подушкой.

– А еще что? – спросила она.

– Что еще мне подарили? Ну, книжку.

– Про что?

Я заколебалась, ибо подозревала, что тут поработала ее мама.

– Ну, это как бы руководство по вступлению в женственность, – скороговоркой произнесла я, дабы отделаться.

– Неужели «Девушка становится женщиной»?

Я кивнула, а Кэтлин хихикнула:

– Бедная Ари. Бедные мы.

Я уже пролистала книжку, в мягком переплете цвета морской волны, изданную производителем «средств женской гигиены» (бесплатные образцы которой прилагались в приклеенном к обложке целлофановом пакете). Там имелись фразы типа: «Твое тело совершенно уникально, это настоящее чудо, заслуживающее, чтобы его оберегали и защищали ежедневно» и «Ты вступаешь в священное царство женственности!» Общий тон, неумолимо бодрый, вселял некоторое беспокойство. Неужели мне придется усвоить такое отношение к вопросу, чтобы вступить в «священное царство»?

– У тебя уже начались? – Кэтлин взглянула на меня сквозь завесу волос.

– Еще нет.

Я не представляла, как буду переживать ежемесячное испытание, которое в книге пытались изобразить столь ценным, но вслух этот не сказала. Учитывая спазмы и общую неприятность процесса, я бы предпочла вообще обойтись без этого.

– У меня начались с полгода назад. – Кэтлин откинула волосы назад и внезапно показалась мне старше. – Все не так уж плохо. Хуже всего колики. Мама рассказала мне, чего ждать, причем гораздо честнее, чем эта тупая книжонка.

Я подумала о своей матери, и Кэтлин пристально посмотрела на меня.

– Ты скучаешь по ней?

– Я не знала ее. Но все равно скучаю. Она исчезла, когда я родилась.

– Мама нам говорила, что она легла в больницу и больше оттуда не вышла. Знаешь, Ари, иногда, родив ребенка, женщины как бы сходят с ума.

Это было для меня новостью.

– Ты хочешь сказать, что моя мать спятила?

Кэтлин придвинулась ко мне и взяла за руку.

– Нет-нет. Я понятия не имею, что именно произошло. Но такое возможно. Это случилось с миссис Салливан с нашей улицы. Она родила, а спустя несколько дней ее забрали в «Марси». Знаешь, приют для душевнобольных. Стоит туда попасть, обратно уже не выйдешь.

Миссис Макгаррит крикнула, чтобы мы спускались к столу, и я более чем охотно подчинилась. Кэтлин вызвала у меня новый образ матери, самый что ни на есть непривлекательный: безликая женщина, затянутая в смирительную рубашку, запертая в камере с мягкими стенами.

Стол накрыли по-особенному, поставив на моем месте тарелку цвета сливок, расписанную крохотными зелеными листочками, вместо обколотой фаянсовой, как у остальных. Рядом с тарелкой лежали подарки: пять или шесть маленьких свертков, украшенных бантиками из фольги. Уолли успел слегка пожевать пару бантиков.

Ничего подобного я не ожидала. Дома у нас было не принято упаковывать подарки, и особой посуды не водилось. Даже на Рождество, которое Деннис заставлял нас справлять, при индифферентном участии моего отца и Рут, мы не заботились об упаковке подарков, и каждый получал что-нибудь одно, причем обязательно полезное.

– Открывай, – велела Кэтлин, и остальные поддержали ее.

Я расковыряла бумагу и обнаружила заколки для волос, ароматизированное мыло, обетную свечу в синем стеклянном цветке, лазерный диск («Кэнкерс», разумеется) и одноразовый фотоаппарат.

– Чтобы ты поснимала свой дом и показала нам, – сказал Майкл.

– Но вы можете прийти сами и посмотреть, – возразила я.

Он помотал головой.

– Мама сказала, нет.

Миссис Макги была на кухне, поэтому я могла выяснить, почему она так сказала. Я пообещала себе, что спрошу ее позже.

– Спасибо вам всем огромное.

Когда они зажгли именинные свечи и запели поздравительную песенку, я едва не расплакалась – но не по тем причинам, о которых вы подумали. Стоя возле жаркого круга маленьких розовых свечек, глядя на них, я остро чувствовала, насколько они дружны, насколько они все, включая дворнягу Уолли, одно целое.

Впервые в жизни я действительно почувствовала себя одинокой.

После обеда семейство Макгаррит собралось в гостиной смотреть телевизор. Они некоторое время препирались, что включить, потом пришли к компромиссу: сначала все смотрят документальный фильм о природе, потом взрослые укладывают младших Макгарритов спать, а мы втроем остаемся смотреть, что захотим.

Странно в тринадцать лет впервые в жизни смотреть телевизор. Огромный экран переливался цветами и формами, он казался живым. Звук, казалось, исходил не с экрана, а из стен вокруг нас. Я даже закрыла глаза, когда лев дрался с гиеной: картинки были слишком живыми, слишком настоящими.

Телевизионные чары разрушил голос Майкла. Он сидел позади меня (мы с Кэтлин устроились на подушках на полу) и имел обыкновение вставлять комментарии, как будто разговаривали сами животные. Лев стоял на холме и, томно обозревая пасущихся внизу антилоп, произнес: «Хорошо бы к этому еще жареной картошечки!»

Все рассмеялись, даже я, хотя не уловила смысла шутки. Но отца Майкла это раздражало, и он велел ему прекратить.

Когда фильм закончился, мистер и миссис Макги собрали младших и вышли из комнаты. Я села.

– Ты куда? – спросил Майкл. – Веселье только начинается.

Он взял пульт и заставил картинки в телевизоре меняться. Чуть позже я осознала, что мы смотрим первый в моей жизни фильм про вампиров.

Может, в комнате было душно, а может, экран подавлял меня своими размерами, или виноват был большой кусок торта, съеденный мной после обильной трапезы. А может, дело было в самом фильме: бледные существа с клыками, которые спали в гробах, поднимались ночью, чтобы пить человеческую кровь. Как бы то ни было, через десять минут после начала фильма меня затошнило.

Я бросилась в ванную и захлопнула дверь, на меня накатила вторая волна. Стиснув края унитаза, я зажмурилась, и меня вырвало. Я не открывала глаз, пока желудок не опустел и спазмы не утихли.

Вода из крана была холодной, и я немного плеснула себе на лицо. В зеркале над раковиной я увидела размытое отражение своего лица, бледного, покрытого каплями пота, с большими и темными глазами. Я открыла рот и плеснула воды на зубы и язык, чтобы смыть кислятину, а когда снова подняла взгляд, лицо в зеркале оказалось не мое.

Вам доводилось видеть в зеркале чужое лицо? Оно вызывающе уставилось на меня: выпуклые глаза без белков, как у животного, рыло вместо носа, волчья пасть, длинные и заостренные клыки. Я услышала собственный умоляющий голос: «Нет, нет!»

Затем, так же неожиданно, оно пропало. На меня смотрели мои собственные испуганные глаза, лицо обрамляли мои собственные влажные волосы. Но когда я открыла рот, мои зубы изменились – они казались больше, а клыки острее.

– Ари! – раздался снаружи голос Кэтлин.

Я спустила воду, вымыла руки и откинула назад волосы.

– Со мной все в порядке, – отозвалась я.

Перегуляла – таков был диагноз Кэтлин.

– Ты же не хочешь домой?

– Разумеется, не хочу, – но и болтать ночь напролет тоже не хотелось. – Мне надо поспать.

Что мне на самом деле было нужно, так это подумать. Но как только Кэтлин выключила свет, я почти мгновенно провалилась в сон без сновидений и не просыпалась до самого утра, когда дом ожил скрипом половиц, хлопаньем дверей, шумом воды в трубах и раздраженными возгласами: «Сейчас моя очередь!»

Я спала на нижней койке (Бриджит ночевала в другой комнате) и, заглянув наверх, обнаружила, что Кэтлин уже встала. Тогда я опять легла, размышляя о прошлом вечере. Думать о зеркале пока не хотелось, поэтому я сосредоточилась на фильме. Манера вампиров двигаться, вот что меня зацепило. Все остальное – спанье в гробах, кресты и чеснок, колья в сердце – мне было не интересно. Зато легкие, почти скользящие движения, непринужденная грациозность, с какой они возникали в помещении и покидали его, напомнили мне отца. Вошла Кэтлин, уже полностью одетая.

– Пора вставать, Ари, а то лошадей пропустим.

Кэтлин сказала, что уже достаточно хорошо меня изучила, чтобы не спрашивать, бывала ли я когда-нибудь на ипподроме.

– Спорим, ты и на велосипеде кататься не умеешь. Я права, мисс Уединенная жизнь?

– Прискорбно, по верно.

Утро выдалось ясное, но мои голые руки холодил туман. Мы торопливо шли по улице. В шесть утра там еще почти никого не было.

– В этом главная прелесть житья в Саратога-Спрингс, – сказала Кэтлин. – Вот увидишь.

Мы миновали несколько кварталов приземистых домишек – большинство представляли собой современные прямоугольные коробки, не шедшие ни в какое сравнение с величественными викторианскими строениями в моем районе, затем пересекли широкий газон.

– Беговая дорожка там. – Кэтлин махнула рукой в гущу тумана. – Здесь выгуливают лошадей.

Она подвела меня к белому забору. Там уже стояли несколько человек, потягивая кофе и явно чего-то ожидая.

Мы услышали их раньше, чем увидели. Мягкий стук копыт по дерну, словно приглушенная барабанная дробь, а затем из туманной дымки возникли и они, на полном скаку, с припавшими к их шеям жокеями. Две белые лошади, две потемнее промелькнули мимо нас и снова исчезли в тумане.

– Жалко, больше не видно, – сказала Кэтлин.

Я была слишком потрясена, чтобы возразить ей, что мимолетное появление лошадей куда волшебнее, чем их ясный и отчетливый вид. Возникла еще одна, она двигалась медленнее – белый туман расступился, обнажая гнедую красавицу с черной гривой. Ее наездник низко пригнулся и тихонько что-то напевал ей в ухо.

Мы с Кэтлин посмотрели друг на друга и улыбнулись.

– Это самый лучший подарок на день рождения, – сказала я ей.

К дому Макгарритов мы возвращались по траве мимо конюшен. Кэтлин рассказывала мне о мальчике, с которым у нее произошла стычка в школе, и тут я перестала слушать.

Кто-то наблюдал за мной. Я поняла это по покалыванию на коже.

Я оглянулась, но увидела только траву и туман.

– Что случилось? – спросила Кэтлин.

Голос ее звучал так встревоженно, что я скорчила ей рожу, и тогда она рассмеялась.

– Бежим! – предложила я.

И мы наперегонки понеслись к началу улицы. Ощущение пропало.

Позже в то же утро миссис Макгаррит повезла меня домой, и Кэтлин поехала с нами. Миссис Макги явно пересмотрела свой запрет, ибо сама осталась в машине и позволила Кэтлин помочь мне внести вещи в дом. В доме, как всегда, было прохладно, шторы на окнах задернуты для защиты от жары.

– У тебя столько места, – протянула Кэтлин, оглядывая мою комнату: бледно-голубые стены, обшитые панелями слоновой кости, лепнина на потолке, прибранные по сторонам окон темно-голубые бархатные занавеси. – И тебе не приходится ни с кем его делить. Даже собственная ванная!

Особенно ей поправилась моя прикроватная лампа с абажуром из пяти фарфоровых пластин. При выключенной лампе они напоминали комковатый творог. Но стоило зажечь свет, и на каждой пластинке оживало изображение птицы: голубой сойки, кардинала, крапивников, иволги и голубя. Кэтлин несколько раз включала и выключала лампу.

– Как это получается?

Я знала ответ, потому что много лет назад задала тот же вопрос отцу.

– Фарфор покрыт резьбой и раскрашен. Увидишь, если заглянешь под абажур.

– Нет, – сказала она. – Это волшебство. Я не хочу знать, как оно работает. – Она выключила лампу. – Везучая ты.

Я попыталась взглянуть на ситуацию ее глазами.

– Может, я в чем-то и везучая, но тебе живется гораздо веселее.

Это была простая истина. Она стиснула мою руку.

– Жаль, мы не сестры, – сказала она.

Мы как раз спускались, когда внизу проходил мой отец с книгой в руке. Он поднял на нас глаза.

– Какое облегчение, – сказал он. – Судя по звукам, наверху резвилось стадо слонов.

Он пожал Кэтлин руку. Она вытаращилась на него. Затем он продолжил прерванный путь, направляясь в библиотеку.

Мы пошли к выходу.

– Почему ты мне не говорила, что у тебя такой потрясный предок? – прошептала Кэтлин.

Я не нашлась с ответом.

– Как обидно, что у него волчанка. – Кэтлин открыла дверь и повернулась ко мне. – Он выглядит как рок-звезда. Наш папка выглядит как мясник, кем и является. Тебе во многом повезло, Ари.

Когда она ушла, дом показался мне больше, чем обычно. Я отправилась за папой в библиотеку. Он сидел за письменным столом и читал. Я смотрела на него: подбородок опирается на длинную, узкую кисть, красивые губы, всегда изогнутые в легком разочаровании, длинные темные ресницы. Да, отец у меня «потрясный». Я гадала, бывает ли ему одиноко.

– В чем дело, Ари? – спросил он, не поднимая глаз.

Голос негромкий и музыкальный, как всегда.

– Мне надо с тобой поговорить.

Он поднял подбородок и глаза.

– О чем?

Я набрала в грудь побольше воздуха.

– О велосипеде.

Сначала папа сказал, что подумает. Потом, несколько дней спустя, он сказал, что обсудил это с Деннисом, и Деннис счел, что двигательная активность пойдет мне на пользу.

– Я знаю, что ты растешь, – сказал он в тот день, когда мы отправились покупать велосипед, – и понимаю, что тебе нужна большая независимость. – Он глубоко вздохнул. – Я все понимаю, и все же мне очень трудно не стремиться удержать тебя дома, в безопасности.

Мы ехали в его старом черном «ягуаре» – редкий случай, скажу я вам. Отец пользовался этой машиной от силы раз в месяц и почти никогда не брал меня с собой.

В тот теплый июльский день на папе был его обычный черный костюм – как он объяснил, когда я спросила, почему он никогда не ходит по магазинам, костюмы и сорочки ему шили в Лондоне, – широкополая шляпа для защиты от солнца, темные очки, перчатки и шарф. Другой выглядел бы в подобном наряде нелепо, но отец был воплощением элегантности.

– Я буду очень осторожна.

Он не ответил.

Велосипедный магазин помещался рядом с торговым центром. Мы с Кэтлин на прошлой неделе ездили сюда на автобусе, и она мне его показала. Они с Майклом также обсудили достоинства различных моделей и стилей и свели перечень рекомендаций к трем. Список лежал у меня в кармане. Но когда мы очутились в магазине, я поняла, что могла и не трудиться брать его с собой. Среди стоек с велосипедами прогуливался Майкл.

Увидев меня, он вспыхнул.

– Кэтлин сказала, что сегодня, – объяснил он. – Я не мог позволить, чтобы ты приняла решение сама.

– Боялся, что я ошибусь? – насупилась я, но он уставился мимо меня.

– Здравствуйте, сэр, – как-то скованно произнес Майкл.

Сзади ко мне подошел отец.

– А откуда вы знаете Ариэллу?

– Это брат Кэтлин, – пояснила я.

Отец кивнул и пожал мозолистую руку Майкла своей в перчатке.

– И что вы думаете об этих велосипедах?

Вечером по телефону Кэтлин сказала, что страшно злится на Майкла: он не сказал ей, что собирается в велосипедный магазин.

– Он говорит, твой отец похож на готического принца, – сказала она, и в ее голосе я услышала то, о чем умолчали слова: это было хорошо, «обалденно», выражаясь словечком, привычным в ее доме и неслыханным в моем.

Меня удивляло, как легко и быстро Макгарриты сходились с людьми, даже с такими странными, как мы с отцом. Наверное, снобизм, с которым они сталкивались в школе (и повсюду в Саратога-Спрингс) сделал их такими. Или какая-то наследственная черта делала их инстинктивно дружелюбными.

В любом случае, теперь у меня был велосипед, гоночный, голубой с серебром. А Деннис научил меня кататься всего за день, так что когда я подъехала к дому Макгарритов, Майкл был поражен.

– Да ты прирожденный всадник, – сказал он мне.

Я надеялась на это. Я уже строила планы на осень, когда собиралась попросить отца позволить мне брать уроки верховой езды.

С обретением велосипеда передо мной открылся весь город.

Поначалу я выезжала только с Кэтлин. Каждую неделю мы встречались у беговой дорожки, чтобы посмотреть на выездку лошадей. Потом отправлялись в центр, где иногда пили газировку с бутербродами, после чего я катила домой на послеобеденные занятия, а она направлялась на дополнительные по истории в школу. Кэтлин считала, что жестоко заставлять нас учиться летом, но на самом деле я всегда с нетерпением ждала времени, которое проводила с отцом. Мне нравилось учиться.

До знакомства с Кэтлин я ни разу не бывала в ресторане. Можете себе представить папу, Денниса, Мэри Эллис Рут и меня в «Оливковом саду»? Еды у нас дома хватало, и выходить куда-то поесть было совершенно ни к чему. Но Кэтлин показала мне, как увлекательно выбирать блюдо из меню. Жареные бутерброды с сыром в кафе были неизмеримо вкуснее всего, что готовила миссис Макги, разумеется, я ей об этом не сказала.

Кэтлин также познакомила меня с местной библиотекой и Интернетом. Она поверить не могла, что я не пользуюсь компьютером дома. Те два, что стояли в подвале, были отведены для исследований отца с Деннисом, но мне никогда и в голову не приходило попросить воспользоваться ими.

И в то лето я ими не пользовалась. У нас было слишком много других дел. Наши велосипедные прогулки становились все длиннее, мы ездили в розовый сад «Яддо» и дальше, на озеро. Поначалу я не могла ездить так далеко и быстро, как она, но день ото дня становилась все выносливее. Я заработала свой первый солнечный ожог, от чего у меня приключилась такая сильная температура и сыпь, что отец вызвал доктора Уилсона, который прочел мне нотацию и отправил на два дня в постель. После этого я с неукоснительностью религиозного обряда накладывала солнцезащитный крем с коэффициентом 50 из огромной бутыли, с бесконечным презрением оставленной Рут на моем трюмо.

На первый поцелуй реакция была куда слабее. Однажды вечером мы небольшой компанией отправились на озеро посмотреть на фейерверк. Все непрестанно хлопали мух и комаров, но меня насекомые не беспокоили. Я немного отошла от остальных, чтобы лучше видеть, и когда отвела глаза от неба, оказалось, что рядом со мной стоит Майкл. Я видела в его глазах отражение фонтана рубиновых звезд, когда он меня поцеловал.

Вы правы, я еще не описывала Майкла. Думаю, в то лето ему было шестнадцать. Загорелый парень среднего роста, с темно-каштановыми волосами и карими глазами. Все свободное время он проводил на воздухе, катаясь на велосипеде и купаясь. Он был худой и мускулистый, а лицо его сохраняло непроницаемое выражение, даже когда он рассказывал анекдоты, что случалось часто. Время от времени он таскал сигареты из отцовских запасов, и я помню запах табака. Достаточно ли этого? Думаю, хватит о нем.

Июль перетек в август, и все дети Макгарритов начали готовиться к возвращению в школу – покупать тетрадки и ручки, проходить стоматолога, стричься, обсуждать учителей. Однажды из Канады прилетел холодный ветер, принеся в Саратога-Спрингс недвусмысленный намек на то, что лето не будет длиться вечно.

Возможно, понимание этого делало меня раздражительной, думала я. А может, я соскучилась по Деннису, отцовскому ассистенту: он тогда на месяц уехал в Японию проводить какие-то исследования. С самых первых дней он был очень привязан ко мне. Я думала о том, как он таскал меня на своих широких плечах, изображая лошадь, как смешил. Он называл себя моим «верным конопатым другом». Он должен был вернуться через пару-тройку недель, только этой мыслью мне и оставалось утешаться.