Текст книги "Иная"

Автор книги: Сьюзан Хаббард

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 18 страниц)

– Ари, это я. – Голос у Майкла звучал по-прежнему нервно. – Я не могу говорить.

– Что у вас творится?

– Агент Бартон здесь. Он приходит каждые пару месяцев, проверяет. Я сейчас звоню из гаража, со своего мобильника. Я убрал твой номер из памяти определителя.

Значит, Макгарриты наконец обзавелись более современными телефонами.

– У тебя все в порядке?

– Ага, нормально. Ты где?

– Я у мамы. Здесь очень хорошо.

– Ладно, ладно. Не говори мне, где ты. Бартон продолжает спрашивать про тебя, так что лучше мне не знать.

– Он спрашивает обо мне?

– Ага. Понимаешь, из-за того, что случилось с твоим отцом и всего…

– Что случилось с моим отцом?

Тишина в телефоне обрела плотность.

– Майкл!

– Ты хочешь сказать, ты не в курсе?

– Я не разговаривала с ним с тех пор, как уехала. Что стряслось?

Очередная пауза, еще более напряженная. Затем фраза, настолько торопливая и путаная, что я ничего не поняла.

– Неслышно! Повтори!

– Он умер. – Слова накатывали на меня бессмысленными звуковыми волнами. – Ари, твой отец умер.

В какой-то момент вошла мама и забрала у меня трубку. Я держала ее, не слушая, сидя на полу. Словно издалека я слышала, как она разговаривает с Майклом, но слова не отпечатывались в сознании. В ушах стоял белый шум – всеобъемлющий звук и полное его отсутствие, – и в голове у меня было пусто.

Меня разбудил запах благовоний. Я не могла определить аромат – смесь трав, некоторые из них я узнала – лаванду и розмарин.

Открыв глаза, я увидела дым. Он исходил не от благовоний, а от кучки растений, сложенных на железную жаровню. Едва ли не на всех плоских поверхностях в комнате горели свечи – под сотню белых колонн с мерцающими огоньками наверху. Однако в комнате было прохладно, потолочный вентилятор лениво вращался. Я могла поклясться, что слышала пение женских голосов, но в комнате было пусто.

Должно быть, я закрыла глаза, потому что в комнате теперь находилась Дашай. На ней было белое платье, а волосы убраны под белый шарф. Она сидела на краю моей кровати и кормила меня прозрачным бульоном с перламутровой ложечки. Я ела, не чувствуя вкуса, молча.

Она улыбнулась и ушла. На кровать вскарабкалась Грейс, умылась и лизнула мне руку.

Некоторое время спустя я опять проснулась. Свечи горели по-прежнему. У кровати сидела мама и читала. Лицо ее в сиянии свечей напомнило мне картину, висевшую у Макгарритов в гостиной и называвшуюся «Матерь скорбящая»: женщина в профиль, лицо спокойное, но печальное, в синем плаще с капюшоном. Я снова уснула, а когда проснулась в следующий раз, барвинковые стены пестрели солнечными бликами. Таким образом, я вернулась в мир живых. Потом мне рассказали, что я провела «в коматозном состоянии» почти неделю.

Все это время мама с Дашай были очень заняты. Постепенно, по мере того как я крепла, они рассказали мне, что они делали.

Вампирская сеть, как я узнала, работает примерно как подземная железная дорога. Когда вампир попадает в беду, другие предоставляют ему транспорт, еду и убежище. Связные моей матери также тайком переправляли спасенных животных подальше от всякой угрозы и обменивались товарами и услугами по бартеру. Но в первую очередь шел обмен информацией.

Друзья мае в Саратога-Спрингс рассказали ей, что сообщение о папиной смерти появилось в местной газете – они переслали ей копию по электронной почте. Он умер от сердечного приступа. Тело его было кремировано, а прах захоронен на кладбище «Грин-ридж». Друзья прислали ей по электронной почте фотографию могилы. Дом они тоже сфотографировали, на переднем газоне четко виднелся знак «продается». Кто-то обстриг всю глицинию, оплетавшую боковое крыло, и теперь дом выглядел уязвимым, голым.

Мама не стала показывать мне все фотографии сразу, дабы избежать слишком эмоциональной реакции. Но трудно было сдерживать чувства, особенно когда я впервые взглянула на снимки. Изображение покинутого дома шокировало меня не меньше, чем вид черного мрамора надгробья. РАФАЭЛЬ МОНТЕРО, было написано на нем, а ниже – цитата: GAUDEAMUS IGITUR JUVENES DUM SUMUS. Дат не было.

– Что означает эта надпись? – спросила Дашай.

– «Так возвеселимся же, покуда молоды», – перевела мае.

Я и не знала, что она читает по-латыни. Она обернулась ко мне.

– Он иногда произносил эту фразу в качестве тоста.

Фотография была сделана с близкого расстояния, и на переднем плане стояла какая-то бутылка.

– Что это? – спросила я у мае.

– Похоже на верхнюю часть бутылки из-под какого-то ликера, – ответила она.

– Странная вещь на могиле, – заметила Дашай. – Может, хулиганы оставили.

Я полулежала в кровати на подсунутых под спину подушках. Харрис сидел на другом конце постели, раскрашивая раскраску. Мама отложила переправку обезьян в заповедник в надежде повеселить меня. В ту неделю, захоти я слона, уверена, она бы его раздобыла.

– Мае, – сказала я. – Не могла бы ты написать своим друзьям и попросить их сделать еще несколько фотографий? И спросить у них, кто подписывал свидетельство о смерти?

Мама подумала, что состояние у меня тяжелое, может, я даже брежу, но я послала ей в ответ громкую и ясную мысль; «Я не верю, что он умер».

«Ты не хочешь в это верить», – подумала она.

«Если бы он умер, я бы почувствовала». – Я скрестила руки на груди.

«А это уже штамп», – подумала она. Затем заблокировала свои мысли и сказала:

– Прости.

– Я прожила с ним рядом полных тринадцать лет, – сказала я. – А ты нет.

Она поморщилась. Затем повернулась и вышла из комнаты.

Пока она отсутствовала, Дашай поделилась со мной своей версией папиной смерти: его убил Малкольм. Мама рассказывала ей о нем, и она считала его воплощением зла.

– В некрологе говорится «сердечный приступ»! – возмущалась она. – Это может означать все, что угодно. Ни разу не слышала, чтобы хоть у одного из нас случился сердечный приступ, за исключением сама знаешь чего. – Она сжала левую руку в кулак, выставив большой палец, а правой изобразила молоток.

– Люди по правде забивают кол в сердце? – Отец не внес ясности в этот момент.

– Говорят, раньше такое случалось. – Судя по голосу, Дашай не была уверена, что ей следует обсуждать эту тему. – Иногда, понимаешь, людям не приходит в голову ничего лучше. Невежественный народ берет себе в голову, что кто-то – вампир, а затем они решают избавиться от этого кого-то. – Она нахмурилась. – Я недолюбливаю людей. Не побывай я сама человеком в свое время, вообще не видела бы смысла в их существовании.

Она отвернулась от меня к Харрису.

– Слушай, а хорошо получается, – сказала она ему.

Харрис раскрашивал морского конька лиловым, причем почти не вылезал за линии. Раскраска состояла из различных обитателей моря. Осьминога и морскую звезду он уже раскрасил. Я подвинулась заглянуть ему через плечо и уловила его мятное дыхание (он чистил зубы дважды в день). Мне хотелось, чтоб он никогда не уезжал.

– Где Джоуи? – спросила я.

– Дремлет на крылечке. Как обычно. – Дашай была о Джоуи невысокого мнения. – Что ж, Ариэлла, сегодня ты гораздо больше похожа на себя. Наверное, тебе гораздо лучше.

– Надеюсь. – Я снова уставилась на фотографии. – Как по-твоему, что сталось с нашими книгами и мебелью и прочим добром?

– Хороший вопрос. – Она поднялась и потянулась всем телом. – Не знаю, но спрошу.

Получение ответов заняло несколько дней, и за это время мне надоело болеть. Я начала ходить по дому, затем по двору. На южной стороне дома мама посадила темно-синие гортензии и свинчатку. Когда я видела их в последний раз, это были просто зеленые кусты, но за неделю моего отсутствия в этом мире они расцвели. Я признала их по фотографиям из книжки, которую мне дала мама. Воздух пах гипнотически сладко из-за ночного жасмина и соцветий апельсиновых и лимонных деревьев. Во Флориде трудно предаваться унынию, подумалось мне.

Но потом я направилась по тропинке, до тех пор не исследованной мною, и обнаружила сад совсем иного рода. Розы вились по шпалерам, окаймленным алтеем и львиным зевом. По граням фонтана, выполненного в форме обелиска, стекала вода. Клочок земли обрамляли высокие травы. Все в саду было черное: цветы, травы, фонтан, оплетавшие фонтан лозы, даже вода в нем.

– Добро пожаловать в мой сад печали. – Меня догнала Дашай.

Мы уселись на черную чугунную скамью и стали слушать фонтан. Мне это напомнило прочитанный у Готорна рассказ «Дочь Рапаччини», где действие в основном происходит в жутком саду ядовитых растений, похожих на драгоценные камни.

Однако темнота этого сада странным образом успокаивала.

Почему ты посадила его?

– Я читала о готических садах. Две или три сотни лет назад, если ты потерял того, кого любил, ты сажал траурный сад и, сидя в нем, оплакивал утрату. Тебе надо позволить себе скорбеть, Ариэлла.

– У тебя умер кто-то из любимых?

– Я потеряла родителей и первую любовь, все за один ужасный год. – Глаза ее были как янтарь, ясные, но непроницаемые. – Это случилось еще на Ямайке, давным-давно.

Она перевела взгляд с фонтана на меня.

– Но ты не хочешь сейчас слушать эту историю. Потом я скопила денег и купила себе билет до Майами, в один конец. Вот уж куда никому попадать не советую. По Майами рыщут банды злых вампиров, кусая людей направо и налево, соревнуясь, кто больше. Они еще и торчат на игле: воруют кровь из больниц и донорских банков и вкалывают себе. Мерзость! И часа не прошло, как я сошла с самолета, а меня уже отвампили. Мне все это не понравилось, и я отправилась на север, подыскивая местечко, где бы меня никто не трогал. Так я нашла Сассу и познакомилась с твоей мамой. – Она улыбнулась. – С первого же дня, когда мы встретились «У Фло», она стала моим лучшим другом. Нам обеим не везло, но мы были упрямы и доверяли друг другу. Мы сложили все, что у нас было, и купили «Запредельную синеву». Терпение и труд все перетрут, солнышко.

Дашай пережила больше горя, чем я, однако я ей немного завидовала. Я вдыхала пряные запахи черного львиного зева и гадала, будет ли у меня еще когда-нибудь лучший друг.

Обнаружив сад печали, я стала меньше времени проводить в постели. Я ела с мае и Дашай, а иногда и с Беннетом на кухне. Разговаривала мало, но хотя бы вновь обрела способность принимать пищу. Однако внутреннее онемение не проходило.

Однажды во второй половине дня мы с Дашай перекусывали – ломтики сот, сыр и яблоки, – когда вошла мае с бумагами в руках. Друзья прислали ей несколько снимков отцовской могилы. На сей раз мы разглядели бутылку как следует – полупустая бутылка пикардо, а рядом три красные розы на длинных стеблях.

– Как на могиле По, – сказала мае. – Знаете, коньяк и розы.

Я не поняла.

– Каждый год девятнадцатого января – в день рождения По – кто-то оставляет на его могиле в Балтиморе бутылку коньяка и красные розы, – пояснила она.

– Я слышала об этом, – сказала Дашай. – Очень таинственно.

– На самом деле нет, – сказала мама. – Это делают члены «Общества По». По очереди. Рафаэль состоял в этом обществе, и сам однажды проделал это. Он взял с меня обещание никому об этом не рассказывать. Теперь, полагаю, нет смысла хранить тайну.

– Это знак, – сказала я. – Это значит, он еще жив. Отец говорил, что По был одним из нас.

Они с жалостью посмотрели на меня, но я не хотела этого замечать.

– Что еще ты выяснила? Свидетельство о смерти подписывал Деннис?

– Нет. Оно подписано доктором Грэмом Уилсоном.

Я позволила себе вообразить сценарий, в котором документ подписывал Деннис, чтобы помочь отцу инсценировать собственную смерть. Теперь моя версия пошатнулась.

– Ариэлла, – сказала мама, – прости, что разочаровала тебя.

– Папа не посещал доктора Уилсона. – Я скрестила руки на груди. – Он вообще никогда не обращался к врачу.

Мае с Дашай переглянулись. Спустя пару мгновений Дашай сказала:

– Выясни насчет доктора Уилсона. Спросить-то не вредно.

Мама покачала головой, но отправилась обратно к компьютеру. Дашай протянула мне еще ломтик сот.

– Как насчет выгулять лошадей?

Я понимала, что она пытается отвлечь меня, ну и что из того? Планы можно вынашивать и верхом.

Вернувшись с прогулки (Дашай на Абиаке, я на Джонни Кипарисе), мы поводили коней по загону, чтоб они остыли, потом дали им корма и напоили.

Мае сидела на парадном крыльце, поджидая нас. Я разглядывала ее лицо и пыталась послушать мысли, но безуспешно. В руках она держала лист бумаги, который протянула мне.

Это была распечатка электронного письма.

Сара, нет ничего проще. Мы связались с агентом по недвижимости, и она сказала, что содержимое дома переведено на склад. По завещанию все однозначно отходит твоей дочери, а душеприказчиком назначен Деннис Макграф. Ты с ним знакома? Он служит в колледже, если хочешь, я ему позвоню. Когда Ариэлла не появилась на похоронах, пошли было разговоры, но теперь все утихло. Всеми приготовлениями занимался Салливан. Дай мне знать, если еще что-нибудь понадобится. Обнимаю.

Мэриан.

Р. S. Разве ты не знакома с Грэмом Уилсоном? Славный дядька. Хороший врач. Один из нас.

Я послала матери улыбку победителя, а она в ответ послала мне мысль: «Может быть».

Мы никак не могли договориться, что делать дальше. Я хотела поехать в Саратога-Спрингс, поговорить с Деннисом и доктором Уилсоном. Мае считала, что это неразумно. Майкл рассказал ей об агенте Бартоне (у них был длинный разговор, уточнила она), и рисковать мы не будем.

– Тогда ты поедешь, – решила я.

– Ариэлла, задумайся на минуточку. Что это нам даст? Если ты права – если Рафаэль жив, – он не хочет, чтобы мир об этом узнал. В конце концов, если он инсценировал собственную смерть, значит, у него имелись на то причины.

– Зачем вампиру проделывать подобное? – покачала головой Дашай.

– Потому что он хотел, чтобы люди считали его смертным? – Я размышляла вслух. – Потому что кто-то намеревался его выдать?

– Его мотивы нас не касаются. – Мае говорила все более властно, и мне не очень нравилось, что она берет дело в свои руки. – Если он жив, он мог связаться с нами. Но он этого не сделал.

– С чего бы ему это делать? – Письмо у меня в руке превратилось в мятый комок бумаги, и я принялась его разглаживать. – Мы его бросили. Мы обе. И ни одна из нас не позвонила и не сказала ему, где мы находимся.

– Он мог разыскать меня в любой момент. – Мае скрестила руки на груди – тот же жест, к которому всегда прибегала я, уходя в оборону. Она услышала, как я об этом подумала, и подчеркнуто опустила руки по швам. – Я всегда называлась своим настоящим именем. Тебе не понадобилось много времени, чтобы выследить меня.

– Тетя Софи позвонила ему после вашей с ней последней встречи. Она сказала ему, что ты не хочешь, чтобы тебя нашли.

– В то время я и не хотела. Я соблюдала свой уговор с Малкольмом. – Она снова скрестила руки. – Что заставляет тебя думать, будто Рафаэль хочет, чтобы его нашли?

– Бутылка «пикардо», – сказала я. – И три розы. И надпись на могиле: «Так возвеселимся же, покуда молоды». Это была как бы наша с ним шутка. – Я старалась говорить убедительно, но понимала, что у меня нет доказательств, что он жив, только упрямая интуиция.

ГЛАВА 15

Отец не раз выражал глубокий скептицизм в отношении попыток отделить творческое мышление от аналитического обоснования. Разве не очевидно, спрашивал он, что в науке и в искусстве требуется и то и другое? Он любил цитировать Эйнштейна: «У меня нет особых талантов, только страстное любопытство».[29]29
  Из письма Карлу Зеелигу, биографу Эйнштейна, 11.03.1952. (Прим. перев.)


[Закрыть] Его собственный ум был от природы столь логичен, но при этом столь пытлив, что для него творческое и аналитическое действительно сливались в одно.

Но мой мозг устроен иначе, он опирается на интуицию и воображение в той же степени, что и на логику. Мои открытия зачастую неожиданны, они в равной степени зависят и от прозрения, и от анализа и терпеливого труда.

Когда я решила, что отец жив, передо мной встала проблема, как разыскать его, потому что я также решила, что, хочет он того или нет, я найду его. Я не могла бы объяснить, почему я настроена так решительно. Возможно, во мне говорила гордость. Я слишком близко подошла к завершению головоломки, чтобы смириться с отсутствием исходного ее элемента.

Поэтому я изводила маму расспросами. Где отец чувствовал себя счастливее всего? Заговаривал ли он когда-нибудь о переезде куда-либо? Какие вещи ему требовались, помимо очевидных?

Она работала на пасеке, вынимая рамки и проверяя, здоровы ли обитатели ульев. В отличие от мистера Уинтерса ей не требовался дымарь, чтобы пчелы уснули и не кусались. Ей достаточно было поговорить с ними.

– Привет, мои лапочки. Чувствуете, как пахнет лимонный цвет нынче утром?

Между воркованием над пчелами она отвечала на мои вопросы. Счастливее всего, в прежние дни, он был на американском юге. Ему нравились теплый климат и протяжность южной речи, неторопливость тамошней жизни. Он несколько раз заговаривал о том, чтоб «удалиться на покой» во Флориду или Джорджию, к океану. Что до вещей, то он был нетребователен. Со времен Кембриджа он носил одежду и обувь одного и того же типа. Когда они изнашивались, лондонские портные и сапожники шили новые. У него были его книги и дневники, он разработал собственные заменители крови, а готовила ему Мэри Эллис Рут.

– Что сталось с ней? – спросила я. – Она по-прежнему в Саратога-Спрингс?

– Ее имя не упоминалось.

Мае подозвала меня. Я встала к ней вплотную и заглянула через склоненное плечо.

– Доброе утро, королева Мэв,[30]30
  Королева Мэв (Медб, Маэва) – персонаж ирландского эпоса, королева Коннахта. В позднесредневековой традиции – королева фей. (Прим. перев.)


[Закрыть] – промурлыкала она.

Я заметила ее почти сразу. Нижняя часть тела царицы была длиннее и более заостренная, чем у других пчел. Она переползала по сотам из ячейки в ячейку и откладывала крохотные яйца цвета риса.

– Как он изготавливает заменители?

– Думаю, мне известно не больше, чем тебе. – Она с любовью смотрела на царицу. – Он извлекает плазму из крови трупов…

– Этого я не знала.

Она подняла на меня глаза.

– Чего ты так всполошилась? Это же не значит, что он кого-то убивает. Когда я жила там, кровь поступала от похоронного бюро Салливана. Когда труп бальзамируют, кровь обычно просто сливают в канализацию. Твой отец платил Салливану за доставку крови к нему. Переработка ресурсов принимает самые разные формы.

– Значит, он использовал человеческую кровь.

– И звериную тоже. Доставка происходила дважды в неделю, как у нас здесь. Ты наверняка видела фургоны «Зеленого креста». По части транспортировки крови это самая надежная курьерская служба. – Она аккуратно задвинула рамку на место. – Он использовал плазму для получения заменителей – некоторые в форме тоников, некоторые в виде сухой заморозки. Оставлял себе необходимое количество, а остальное продавал фирме в Олбани. У меня на кухне есть некоторое количество замороженного продукта, он продается под торговой маркой «Санфруа».[31]31
  Sang froid (фр.) – замороженная кровь. (Прим. перев.)


[Закрыть]

Я видела на кухне красно-черный контейнер.

– А где ты покупаешь «Санфруа»?

– «Зеленый крест» привозит. – Мама пристально вглядывалась в следующий улей. – Иди сюда и взгляни, Ариэлла. Ты когда-нибудь видела более красивый рой?

Сотни пчел лепились на блестящие золотые соты, совершая непонятные мне крохотные зигзаги.

– Умнички мои, – проворковала мае.

– Они красивые, – сказала я, вдруг почувствовав ревность. – Когда приходит следующий фургон?

Мама сделала мне подарок: мой собственный сотовый телефон. Она сказала, что питает к технике смешанные чувства, но поскольку домашний телефон используется и по работе, мне нужен собственный номер.

По ее совету я первым делом позвонила Майклу, дабы известить его о том, что я поправилась. Озабоченная поисками отца, я хотела расспросить его о Деннисе и Мэри Эллис Рут, но он не был с ними знаком, и откуда ему было знать, в городе они или нет. Больше мне сказать было особенно нечего.

– Я скучаю по тебе, – сказал Майкл двусмысленным тоном.

– Я тоже. – До некоторой степени я сказала правду; я скучала по тому мальчику, каким он был до гибели Кэтлин. – Может, как-нибудь приедешь нас навестить?

– Может быть. – Но, судя по его тону, подобная перспектива была весьма отдаленной. – Ари, мне нужно кое о чем тебя спросить. Кэтлин говорила о тебе всякое. Мол, мне надо быть с тобой осторожным, что ты не… – Он смешался.

– Она говорила, что я ненормальна? Ну, это правда.

– Она говорила… глупости всякие. Она увлекалась этими дурацкими ролевыми играми и колдовством, и кто знает, чем еще. Но порой она вела себя так, будто все это по правде. Она говорила, что ты вампир.

У меня в мозгу это слово светилось, как раскаленные угли.

– Я понимаю, это смешно, но я все-таки должен тебя спросить, не знаешь ли ты что-нибудь о том, как она погибла. Тебе что-нибудь известно?

– Я знаю только то, что прочла в газетах, и что рассказал мне ты. Я не причастна к ее смерти, Майкл. Мне жаль, что меня не оказалось рядом в ту ночь… иногда мне кажется, что я могла бы оказаться в силах спасти ее. Но мне стало плохо, и ты отвез меня домой, а потом твой отец позвонил моему узнать, не у меня ли она.

– Так я и думал. Извини, что поднял эту тему.

– Ничего страшного.

Я спросила, не появились ли в деле какие-нибудь зацепки. Он сказал, что полиция опрашивает персонал ипподрома.

Как только я рассортировала то, что знала об отце сама и что рассказала мне мама, всплыли некоторые факты, способные, возможно, помочь его выследить. Я записала их в дневник.

Во-первых, каждый январь отец отправлялся в Балтимор, Возможно, в следующем году полезно будет съездить туда. Но до января еще несколько месяцев, а я была не склонна проявлять терпение.

Во-вторых, отец целиком отдавался своим исследованиям. Чтобы продолжать дело «Серадрона» и оставаться в живых, ему требовалось постоянное снабжение кровью. Значит, следовало расспросить службу «Зеленого креста» и, возможно, похоронные агентства. Но где?

В-третьих, он полагался на своих помощников: Денниса Макграфа и Мэри Эллис Рут. Найти их, и след может привести к отцу.

В-четвертых, связаться с портным.

Это были наиболее очевидные направления поисков. Разумеется, он мог выкинуть что-нибудь неожиданное: сбежать в Индию или начать новую жизнь в качестве учителя или писателя. Но я так не думала. Как говорила мама, большинство вампиров – существа привычки.

В тот вечер после ужина мае, Дашай, Харрис и я сидели на воздухе в лунном саду на северной стороне дома. (Джоуи Дашай отправила в постель, поскольку луна возбуждала его, и он слишком шумел.) Мае насадила кругами разные цветы – душистый дурман, луноцвет, цветущий табак, гардении, – и мы сидели лицом друг к другу на двух скамьях из старого тика, наблюдая, как цветы начинают призрачно светиться по мере угасания неба. Полумесяц висел низко в июньском небе, и густой аромат цветущего табака действовал на меня усыпляюще. Вокруг нас звенели комары, но ни один не касался нашей кожи. Их жужжание напоминало мне высокие струнные инструменты. Я знаю, что для смертных, которые опасаются укуса, этот звук неприятен.

Я изложила остальным свой план по поиску отца. «План возвращения», как я его назвала. Они слушали, не перебивая.

– Я планирую начать обзвон завтра. Я достаточно оправилась, и голова у меня снова ясная.

– Это хорошо, – сказала Дашай. Сидевший рядом со мной Харрис согласно хрюкнул.

– А что, если ты отыщешь его, Ариэлла? – спросила мае. – Что тогда?

Ответа у меня не было. Лицо ее наполовину скрывала тень, а Дашай сидела позади нее, почти невидимая. Я попыталась представить, что на скамье рядом с мамой сидит отец, дышит вечерним воздухом, восхищается сиянием похожих на фонарики цветов, – и не смогла. Я не могла представить его с нами.

Ребенок внутри меня переживал: «А вдруг он не любит обезьян?»

Все молчали. И тут тишину разорвал дикий хохот: «Уа-ха-ха!»

Подскочила только я. Харрис вообще протянул руку и погладил меня по руке.

Крик повторился, на сей раз в ответ прозвучало: «Ух-хуу».

Перекличка продолжалась около минуты. Я не могла сообразить, откуда исходят звуки. Затем они начали стихать, и вот уже снова только комары звенят.

– Совы? – шепотом спросила я, и остальные кивнули.

– Полосатые совы, – уточнила Дашай.

Внезапно я вспомнила папину колыбельную. В лунном свете у сидевшей напротив мамы блеснули глаза. Она запела, на тот же мотив, что и он:

 
Jacare tutu
Jacare mandy
Tutu vai embora
Nao leva meia filhinda
Murucututu
 

Голос ее был как темное серебро – такой же завораживающий, как у него, но выше и печальнее – и мерцал в лунном свете. Когда она умолкла, воцарилась тишина. Даже комары стихли на мгновение.

Затем я услышала собственный голос:

– Что означают эти слова?

– Родительница просит защиты своему ребенку. Она просит аллигатора и других ночных зверей уйти, оставить ребенка в покое. Мурукутуту – это сова, матерь сновидений.

– Откуда ты ее знаешь?

– Твой отец. Он пел ее тебе еще до рождения.

Наутро я решила действовать по плану, несмотря на возможные последствия.

Начала я с «Серадрона» и «Зеленого креста», У обеих компаний имелись сайты – скучные, набитые профессиональными терминами страницы, но, по крайней мере, там давались контактные телефоны.

Номер «Серадрона» начинался с регионального кода Саратога-Спрингс. Позвонив туда, я услышала знакомую запись: номер больше не обслуживается. Следующим я набрала номер «Зеленого креста». Думаю, террорист, позвонивший в Пентагон, получил бы более содержательный ответ.

– Я слышала, что «Серадрон» прекратил деятельность, – сказала я, – и хотела бы знать, сможем ли мы по-прежнему получать «Санфруа».

– Где ты это слышала?

Голос на том конце был отрывист и четок, как у компьютерного речевого симулятора. Я не могла определить даже пол говорящего.

– Мне мама сказала, – ответила я, стараясь, чтобы мой голос звучал по-детски невинно.

– Как ее зовут?

– Ее зовут Сара Стефенсон.

«Стоило ли это говорить?» – тут же усомнилась я.

– Можешь передать своей маме, что доставка продолжится по расписанию, – сказал голос, и соединение прервалось.

«Большое спасибо», – подумала я и отправилась на кухню. Мае месила на столе тесто для хлеба. Тесто было темно-красное.

– Почему люди из «Зеленого креста» такие грубые? – спросила я ее.

– Ну, для начала они не люди. – Она подняла на меня глаза, руки ее продолжали мять тесто. – Хочешь сама попробовать?

– Не сегодня.

Меня вообще не слишком интересовала кулинария. Полагаю, в этом плане я пошла в отца.

– Мае, кто делает «Санфруа»? Ты вроде говорила, что мы получаем его из Олбани?

– Посмотри на банке.

Я сняла с полки в кладовке черно-красный жестяной контейнер. Сзади было написано: «Сделано в США. © ЛЕР и K°, Олбани, Нью-Йорк».

Вернувшись в мамин кабинет, я нашла в сети телефон «ЛЕР и K°». Оператор соединил меня с отделом «по связям с потребителями», где голосовая почта приняла мой запрос для последующего ответа.

Я вернулась на кухню.

– Мае, как позвонить в Лондон? Я хочу связаться с отцовским портным.

Она мыла руки над раковиной. Хлеб, должно быть, уже сидел в духовке.

– «Дживс энд Хоукс», – сказала она, – Сэвил-роу, дом один. Уж эту-то этикетку я видела достаточно часто. – Она потянулась за полотенцем, потом обернулась ко мне. – Ариэлла, ты же не собираешься им звонить?

– Почему бы и нет?

– Они ничего тебе не скажут. – Она вытерла руки насухо. – Британские портные такие же скрытные, как ЦРУ. А может, и больше.

– Они не могут оказаться хуже, чем «Зеленый крест».

Я хотела сказать ей, что воспользовалась ее именем, но потом передумала.

Но она покачала головой, как будто уже знала.

– «Зеленый крест» не выдает информацию, даже другим вампирам, – сказала она. – Медицинские курьеры обязаны соблюдать конфиденциальность.

Идеи у меня были на исходе.

– Может, позвонить Деннису?

Но мне не хотелось разговаривать с ним – с человеком, который помог украсть маму.

Мае открыла дверцу духовки и посмотрела на темно-красные караваи.

– Чувствуешь запах меда?

– У него розовый запах.

– А по-моему, он цвета маков на заднем дворе. – Она закрыла дверцу.

Очередной звонок, очередное сообщение голосовой почты. Денниса не будет на работе до пятнадцатого августа. Я не оставила ответного сообщения и повесила трубку, испытывая скорее облегчение, чем разочарование.

Но варианты «плана возвращения» стремительно иссякали.

Спустя несколько дней появился фургон «Зеленого креста». Я встретила водителя улыбкой и несколькими вопросами. Он сказал, что ничего не знает о производстве «Санфруа», и прозрачно намекнул, что, если бы и знал, постороннему все равно не сказал бы.

Я отвернулась. Из конюшен вышла мама с двумя большими корзинами подофилловых корней и листьев, собранных накануне в лесу. Подофилл еще называют американской мандрагорой. Индейцы использовали ее для лечения, и теперь растение проверяют как возможное лекарство от рака. Мама поставляла его «Зеленому кресту» в обмен на заменители крови.

– Нам нужно две коробки «Санфруа», – сказала она. – Надеюсь, качество будет такое же высокое, как и в прошлый раз.

Курьер погрузил корзины в фургон, затем передал ей две картонные коробки с пометкой «ЛЕР и K°».

– Не волнуйтесь, – сказал он. – Ничего не изменилось.

– Интересно, где я буду жить, когда вырасту? – сказала я. – В смысле, когда стану старше.

Мы с мамой сидели в гостиной. Снаружи едва слышно доносилась музыка. Дашай и Беннет танцевали на траве под транзистор.

Мае строго посмотрела на меня.

– Ты не станешь старше. Разве ты этого не понимаешь? – В голосе ее звучало недовольство. – Отец тебя что, вообще ничему не учил?

Учил, разумеется. Но я никогда не вдумывалась в скрытый смысл услышанного: как только становишься «иным», биологические часы останавливаются. Ты не стареешь. Не растешь. Только разум может развиваться.

– На сколько я выгляжу?

– Иногда на двадцать, – сухо ответила она. – А сегодня на двенадцать.

Несколько задетая, я встала и отошла к окну. Беннет и Дашай, обнявшись, вальсировали так грациозно, что я вздрогнула. Научусь ли я когда-нибудь так танцевать?

Интересно, почему самое очевидное решение проблемы приходит в голову в последнюю очередь?

Определенные элементы в поле нашего сознания находятся в центре внимания, а другие лежат на периферии. Мое внимание, как правило, сосредоточено на том, что привлекает меня необычностью или загадочностью. У вас тоже так? В данный момент я сосредоточена на том, как описать сознание, и уделяю мало внимания сидящей у моих ног кошке и запаху влажного воздуха вокруг.

Можно было бы предположить, что я не сознаю присутствия знакомых вещей. Но они часть моего периферического внимания. В доказательство я могу переключиться и погладить кошку или утереть пот со лба. Эти вещи находятся в поле моего сознания, даже если я не обращаю на них внимания.

Почему я не заметила у мамы на кофейном столике экземпляров «Журнала По»? Их вид был привычен. Отец держал такую же стопку на столе возле кресла в гостиной. Полагаю, если бы меня, пока я росла, спросили, что выписывает средняя американская семья – «Журнал По» или телепрограмму, – я бы решила, что большинство людей предпочитают По.