Текст книги "Рассказы и сказки"

Автор книги: Святослав Сахарнов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 15 страниц)

– Пошли и мы туда! – сказал Григорий. – Тут недалеко. У тебя деньги есть?

Вовка показал гривенник.

На базаре стояли покосившиеся лотки, кипела шумная разноголосая толпа. Лотки были завалены картошкой и рыбой.

Мамы и здесь не было.

Ребята ходили по базару долго, устали, купили на гривенник стакан смолистых, мелких, как семечки, орехов, на ходу щёлкая их, выбрались из толпы, узкими немощёными переулками вышли на берег реки. Вода в реке была холодная как лёд и очень прозрачная. В ней просматривалась каждая песчинка, на дне были видны булавочные глазастые мальки.

Мальчики сели верхом на гранитные, тёплые от солнца камни.

Говорил и спрашивал Григорий. Вовка односложно отвечал. Он хотел спать. Ему было тепло на шершавом камне. Ветерок тихо перебирал медные проволочки волос. Испуг проходил, и понемногу начинало казаться, что всё уладится, мама найдётся сама собой и ничего особенно страшного не случилось.

КОЖАНЫЙ

Григорию скоро надоели вялые Вовкины ответы.

– Знаешь что, – сказал он, – пойдём ко мне?

– А мама?

– Да я тут рядом – в Курятне!

Они снова прошли базар, миновали несколько улиц и остановились перед низкой чёрной избой, стоявшей в ряду таких же низких и чёрных домов.

– Сто лет нашей Курятне! – сказал Григорий. – Заходи, дома никого. Мамка пути чинит... У тебя отец кто?

Вовка покраснел.

– Нет его?.. И у меня нет. Твой что – тоже сбежал?

Вовка вздрогнул.

Григорий, не ожидая ответа, ввёл Вовку в тёмную полупустую комнату и быстро обшарил в ней все углы.

– Пожрать даже нечего, – проворчал он. – Что делать будем? Может, продадим чего? Покажи штиблеты... – Он поколупал пальцем подошву: Хороши, десятку дадут.

Вовка не успел опомниться, как Григорий сгрёб ботинки, а взамен их выбросил из-под кровати разбитые башмаки:

– Бери. Почти новые!

Григорий ушёл. Вернулся он через полчаса, довольный, с лоснящимися губами и большим свёртком в руках.

В свёртке оказались две буханки хлеба, колбаса и банка зелёного повидла.

– Живём! – веселился Григорий. – Налетай, горячее!

Ребята стали есть, ломая хлеб руками, по очереди доставая повидло ложкой.

В дверь кто-то стукнул. В комнату вошёл мужчина в кожаном пальто, сапогах и кожаной кепке. В руке он держал жёлтую парусиновую сумку.

Увидев Вовку, вошедший остановился.

– Это кто у тебя? – спросил он Григория.

– Приезжий, Пал Фанасич, мать потерял.

Кожаный человек внимательно оглядел Вовку.

– Потерялся, значит? Нехорошо это, нехорошо... Дело у меня к тебе, обратился он к Григорию. – Всё то же, старое.

– Пал Фанасич, мне теперь никак, – быстро и жалобно взмолился Григорий. – Сами знаете.

– Знаю, а надо... Так, так... Мальчишка приезжий, значит?

Он помолчал, а затем, поманив Григория пальцем, вышел вместе с ним за дверь.

Когда они вернулись, Григорий был чем-то озадачен.

– Как звать тебя, малец? – обратился Кожаный к Вовке.

– Вова.

– Надо тебе помочь. Сделаем так. Мамашу твою я найду, скажешь только фамилию. А сам пока тут побудь. Завтра приходите ко мне, прямо на работу. Я мальчишек люблю... Фёдор-то ваш уехал?

– Нет ещё.

– Ну, счастливо оставаться.

Когда дверь за Кожаным затворилась, Вовка спросил:

– Кто это – Фёдор?

– Мамкин брат. Он за стеной живёт... Ты что – спишь? Ложись на кровать. Я на полу лягу.

ЖЁЛТАЯ СУМКА

– Проспали! – разбудил на следующее утро Вовку Григорий. – Вставай, Пал Фанасич ждёт! Не видел, куда он вчера сумку поставил?

Григорий выскочил в коридор, покопался там и быстро вернулся. В руках у него была парусиновая жёлтая сумка.

Наскоро перекусив, ребята вышли из дому. Пройдя улицей, очутились на большой дороге.

Дорога вела на стройку.

По ней, обдавая прохожих клубами пыли и дыма, мчались самосвалы с жидким бетоном. Из коробчатых кузовов на дорогу пулями летели крупные серые брызги.

Машины ревели, как быки. Серебряные звери на их радиаторах рвались вперёд.

– Здорово! – сказал Вовка. – Нам далеко?

– Не очень.

Ребята вышли на пригорок.

Отсюда стройка была видна как на ладони. Река, сжатая с двух сторон насыпями, бурлила, изгибаясь дугой, обегала широкий котлован, стремительно исчезала за поворотом.

– Плотину-то какую построили! – сказал Григорий. – Скоро воду в котлован пускать будут. Мне бы доучиться, пошёл бы работать. – Он помрачнел. – Мамка, когда с Фёдором ссорится, говорит – отправит меня... Был бы батька... – Он махнул рукой. – Дом наш, гляди, скоро сломают.

Вовка оглянулся на Курятню.

Посёлок сносили. Тупорылые бульдозеры уже работали на окраинах. Они двигались, как утюги: взад-вперёд.

Острыми ножами срезали ветхие заборы, валили дощатые стены, в труху сминали покосившиеся сараи.

За бульдозерами тянулось ровное, словно вспаханное, поле. По нему рабочие уже выкладывали белые цепочки водопроводных труб.

– И наш дом снесли, – сказал Вовка. – Только мы уехали.

– Шагай давай! Стал тут, раззявил рот! – неожиданно зло крикнул Григорий. – Вон склады, видишь? Там Пал Фанасич работает. Идём!..

Однако, не доходя до складов, он остановился.

– Дальше пойдёшь сам. Пройдёшь ворота – будет вахтёр с винтовкой. Спросит: "Куда?" Скажешь: "Мамке обед несу". Понял? За воротами сам встретит. Валяй, а я здесь за кустом подожду. Держи сумку!

Сбитый с толку – при чём тут обед? какая мамка? – Вовка взял сумку, она оказалась лёгкой, и побрёл по направлению к воротам.

В проходной действительно стоял вахтёр – старичок в очках и с винтовкой. Опасливо косясь на винтовку, Вовка прошёл мимо него и у первого же барака столкнулся с Кожаным.

– Ага, пришёл! – ласково встретил его тот и, обняв за плечи, быстро увлёк в барак.

ЖИВЕЙ!

В бараке было холодно. Пахло кожей и краской. Вдоль стен до самого потолка громоздились дощатые полки, на них грудами лежали одеяла, полушубки, стояли банки и ящики.

– На, сухаричек, погрызи! Я мигом.

Кожаный усадил Вовку на табурет, исчез и вернулся с сумкой.

– Отдашь Грише, – сказал он. – Ну, погостил, и хватит. Теперь иди!

Ничему уже не удивляясь, Вовка покорно взял сумку – она почему-то стала тяжёлой – и потащил её назад к проходной.

Навстречу попались две девочки. Они тоже несли сумки. В сумках стояли кастрюльки, бутылки и лежали краюшки хлеба.

Когда Вовка, пройдя проходную, доплёлся до места, где они расстались с Григорием, тот неожиданно появился из-за кустов, вырвал сумку из Вовкиных рук и торопливо зашагал обратно к посёлку.

– Живей! Живей! – шипел он на Вовку, который еле поспевал за ним. Нам, пока обед не кончился, ещё раз обернуться надо.

Они добежали до базара и остановились у зелёного, сколоченного из фанерных щитов ларька.

Двое парней, держась друг за друга, примеряли у ларька новенькие сапоги.

Сапоги блестели на солнце, как стальные.

Григорий обошёл ларёк и стал около узенькой, увешанной замками двери.

– Тётя Маня! – шёпотом позвал он. Ларёк затрясся. Дверь распахнулась, и на пороге показалась огромная женщина – гора мяса, упакованная в дюжину кофт и юбок.

– С кем это ты? – басом спросила она, двинув тройным подбородком в Вовкину сторону.

– Новенький. Туда ходил... – многозначительно объяснил Григорий.

– А-а... Это хорошо: тебя-то уж там не пропустят, приметили, согласилась тётя Маня, протянула огромную, с короткими пальцами руку за сумкой и исчезла с ней за дверью.

Через минуту ларёк снова заходил ходуном. Из двери высунулась тёти Манина рука с сумкой.

– Лови.

Григорий на лету подхватил сумку и, не оглядываясь, зашагал прочь.

Вечером, когда ребята вернулись домой, Вовка спросил:

– Гриша, а когда мама придёт?

– Пал Фанасич говорит, скоро, – сухо ответил тот. – Уехала, говорит, тебя искать... Тише, Фёдор пришёл!

На крыльце послышались шаги, скрипнула дверь, в комнату заглянул высокий молодой парень в клетчатой рубахе.

– Кто это у тебя? – спросил он, увидев Вовку.

– Так... зашёл один, – неопределённо ответил Григорий.

Фёдор нахмурился, но больше ничего спрашивать не стал.

– Строгий он какой, – сказал Вовка.

– Мать говорит – злой. Ссорятся они сильно, а влетает мне... Хорошо, уезжает скоро.

МИР, ВОВКА И ПУГОВИЦА

Раньше мир был прост.

Он был чуть больше улицы, на которой жил Вовка.

Где-то неподалёку, вероятно за речкой, лежали города и страны, нарисованные на карте, – Ленинград, Москва, Африка, – о которых говорило радио и о которых писали в книжках.

В мире жило не так уж много людей, и все они относились к Вовке наилучшим образом.

Жизнь была ясной, как медная пуговица.

Теперь всё изменилось.

Люди, города, дороги обрушились на Вовку, как водопад, самолёт впервые оторвал его от земли, Курятня – испугала.

Вовка трусил.

Он отчаянно трусил.

Его пугала непонятность того, что делается в обеденный перерыв в бараке у Кожаного. Пугал вахтёр с винтовкой. Пугала тётя Маня.

– Если кто спросит, – наставлял Вовку Григорий, – говори: несёшь обед.

Кожаный твердил:

– Был в милиции. Найдут твою маму. Сказано – приедет. На третий день.

Маминого приезда Вовка ждал как избавления.

Хлеб, колбаса и повидло, которое купил Григорий, уже кончились.

Ели мальчики мало и где придётся: то с Кожаным в столовой, то прямо на базаре – на мелочь, которую тётя Маня давала Григорию.

"ТЫ К КОМУ, МАЛЬЧИК?"

Проснувшись на третий день утром, Вовка сразу же вспомнил: сегодня должна прийти мама!

Он весело привскочил на кровати, но при первом же взгляде на тусклое окно, чёрный потолок, на Григория, сопящего на полу, чувство радости погасло.

В полдень снова отправились к Кожаному.

В проходной Вовка хотел, как всегда, незаметно проскользнуть мимо вахтёра, но тот неожиданно наклонился и спросил:

– Ты к кому, мальчик?

– К маме...

Вовку бросило в холод, затряслись руки. Не поднимая глаз, он просеменил мимо вахтёра и еле живой доплёлся до барака.

– Что он тебя спрашивал? – настороженно спросил Кожаный.

– К кому иду.

– А ты что?

– К маме, сказал.

– Правильно! А, чёрт, заметили...

В складе Кожаный на этот раз замешкался. Когда он наконец передал Вовке сумку, она была вдвое тяжелее обычного.

Вовка потащил сумку к выходу и уже у самых дверей столкнулся с молодым мужчиной в серой шинели без погон.

– Ты откуда? – удивился молодой. – К вам приходил? – обратился он к Кожаному.

– Д-да... То есть нет. – Кожаный замялся, как клещами, больно сжал Вовке плечо и незаметно стал выталкивать Вовку из барака. – Заблудился малец. К мамке обед носил. Сейчас я его провожу.

Молодой – видно, начальник – с подозрением посмотрел на жёлтую сумку, на Вовку, хотел было ещё что-то спросить, но промолчал.

Кожаный вывел Вовку во двор.

– Пулей! – сквозь зубы процедил он. – Если задержат...

Вовка медленно двинулся к проходной.

Там сменялись вахтёры.

Он уже прошёл было барьер, как вдруг один из вахтёров нагнулся и схватил его за руку.

– Постой-ка, – сказал он, – что-то ты больно зачастил к нам! Спрашиваю: "Чей?" – продолжал он, обращаясь к товарищу. – Никто не знает. "Что носит?" Никто не ведает. – Вахтёр перегнулся через барьер ещё больше и запустил руку в сумку: – А ну показывай, что у тебя там.

Из сумки появился свёрток, туго перемотанный тряпкой. Вахтёр рванул её, тряпка лопнула, и в прореху вылез блестящий чёрный носок новенького сапога.

– Из склада воруют, – тихо промолвил вахтёр и вдруг отчаянным голосом закричал: – Стой!

Но Вовка уже мчался прочь, не чуя под собою ног.

Подлезая под барьер, вахтёр замешкался. Когда он выскочил из проходной, Вовка уже успел юркнуть в кусты.

Там ждал его Григорий.

Этому не нужно было объяснять ничего. Григорий тотчас же бросился напролом, в самую гущу кустов, перелез через какой-то забор, пробежал огородами и, шмыгнув в первый попавший сарай, затаился. Вовка не отставал.

– Что там было? – задыхаясь, спросил Григорий.

Вовка рассказал.

– Ну и дурак! – неожиданно заключил его приятель. – Теперь тебе такие сапоги дадут, только держись! Вахтёры не поймают – Пал Фанасич прибьёт!

Вовка, серый от испуга, молча стоял у стены.

– Вот чего, – решительно сказал Григорий, – теперь тебе деньги нужны. Без них пропадёшь. Когда ещё мать придёт... Скидавай куртку, я мигом.

Вовка покорно снял куртку, сел у стены на корточки и, зябко сунув ладони между коленей, стал ждать.

Прошёл час или больше.

Григорий не возвращался.

НА БАЗАРЕ

Вовка продрог. У него не попадал зуб на зуб.

Каждый раз, когда около сарая фырчала машина или слышались голоса людей, ему казалось, что вот-вот откроется дверь, в сарай войдут и его схватят.

В отчаянии он решился уйти, выбрался на цыпочках из сарая, перелез через забор и, боясь оглянуться, пошёл по дороге к посёлку.

Ноги сами принесли его к базару, туда, где должен был продавать куртку Григорий.

На базаре было много рыбаков, кипела разноголосая толпа и стоял огуречный запах свежей рыбы.

Вовка сразу же потерялся в суетливом, занятом своими делами скопище людей.

Толпа швыряла его из стороны в сторону до тех пор, пока у него не закружилась голова и смертельно не захотелось присесть.

Когда он выбрался из толпы, то наконец увидел Григория.

Тот стоял у лотка с одеждой и примерял мохнатую круглую кепку. Куртки в руках у него не было.

– Гриша! – Вовка бросился к нему и ухватил за рукав. – Гриша...

Григорий повёл себя непонятно.

– Отпусти, пацан, – громко и зло отрезал он и вырвал рукав из Вовкиных пальцев. – Чего пристал?..

– Гриша, мне холодно, пойдём к тебе, – продолжал, ничего не понимая, Вовка. – Дай куртку.

Около них начали останавливаться.

– Какую ещё куртку? – выкрикнул, не глядя на Вовку, Григорий.

Вокруг них уже стеной стояла толпа.

– Ты, здоровенный, не обижай маленького! – добродушно предупредил Григория широкоплечий рыбак. – Какая куртка? Отдай, если брал.

– Отдай, отдай, – поддержали из толпы.

– Не брал я никакой куртки! – неожиданно визгливым голосом закричал Григорий. – Чего он ко мне прицепился, какой я ему Гриша? Дяденька, не держите меня!

– А и верно, не Гриша он, – вмешалась в разговор женщина в синем платочке. – Соседский он мне, Настасьи-ремонтницы сын. Стёпкой зовут... Второгодник... Опять, непутёвый, на базаре шалберничаешь?

– Чего ж ты путаешь? – сурово обратился широкоплечий рыбак к Вовке. Как звать, и то не знаешь, а требуешь. Шли бы по домам оба. Ну!..

Обрадованный таким оборотом дела Степан-Григорий вырвался из рук мужчины и юркнул в толпу.

Народ стал расходиться. Через редеющую толпу Вовка увидел Кожаного. Тот стоял у зелёного ларька, в кепке, надвинутой на глаза. Рядом с ним возвышалась громадная туша тёти Мани. Заметив Вовку, Кожаный двинулся было к нему, но остановился.

Вовка не испугался и не побежал. Ему теперь было всё равно. Еле передвигая ноги, он брёл к станции.

Врали. И про обед в сумке, и про то, как зовут Степана, и про милицию врали. Не нашла да и не могла найти его мама. Всё пропало, идти было некуда.

И однако, он шёл. Шёл к станции, к тому месту, где в последний раз видел маму.

Г л а в а ч е т в ё р т а я

Ф Ё Д О Р

Я НЕ ПЛАЧУ!

На станции по-прежнему было пустынно. Холодно светили красно-зелёные огни светофоров. Ветер нёс по перрону обрывки пожелтевшей бумаги.

Вовка подошёл к краю перрона.

Голубые полоски рельсов... Где-то далеко-далеко мчится по ним дымный паровоз и увозит с собой маму. То ли на Камчатку, то ли домой. Нет мамы.

Нет мамы, и навек останется он в грязной Курятне, где живут Кожаный, Степан-Григорий и похожая на гору мяса тётя Маня. И если сейчас он не вернётся к ним, то так и останется стоять здесь, один, на холодном ветру, голодный, полураздетый, забытый всеми.

От этих мыслей Вовке стало до того горько, что он не выдержал и заплакал.

– Ты чего грязными слезами на чистую рельсу капаешь? – раздался над его головой громкий весёлый голос.

Вовка поднял голову.

Перед ним стоял Фёдор. Он смотрел на Вовку не улыбаясь. Поверх клетчатой рубахи на плечи его был наброшен ватник.

– Что случилось? – спросил он.

Вовка молчал.

– Ушибся?..

Не получив ответа и на этот раз, он нагнулся и подхватил Вовку на руки:

– Э-э, да ты, никак, плачешь?

– Нет... – пробормотал Вовка и залился в три ручья.

Руки Фёдора продолжали держать его на весу. От ощущения их силы Вовке стало немного легче.

Фёдор опустил его на землю.

– Стоп качать воду! – сказал он, вытащил из кармана брюк клетчатый платок и вытер Вовке нос. – Ты, случайно, не потерялся?

Вовка кивнул.

– Давно?

– Четвёртый день.

– Вот паршивец! – сказал Фёдор, наверно, про Григория. – Опять он какой-то шахер-махер устраивает! Ну-ка, выкладывай всё по порядку.

И Вовка рассказал всё. Он хотел верить, он не мог не верить этому большому серьёзному человеку, которого видел второй раз в жизни. Он разрешил набросить себе на плечи ватник, умыть себя под водопроводным краном и подвязать верёвкой развалившийся башмак.

– Ну, брат, у тебя и штиблеты! Первый сорт! – удивился Фёдор. – Таких до самой Камчатки не сыщешь... Я, между прочим, – слыхал? – тоже туда еду. От нас в Новый порт половина людей уезжает. Здесь кончили, там начнём строить... Давай-ка решим, что делать. Мне сейчас надо идти кран сдавать.

– И я с вами, – с отчаянием сказал Вовка.

КРАН И ЧАЙНИК

На стройку ехали попутной машиной, в кузове.

У нового, только что выстроенного дома Фёдор постучал по кабине.

– Стоп! – крикнул он.

Вовка вылез.

Дом-великан сиял сотнями окон.

В них ещё не белели занавески, не хлопали в доме парадные двери.

И у стены ещё стоял, упираясь в рельсы железными ногами, огромный кран.

На бетонной плите сидели трое рабочих. Перед ними на газете лежали хлеб и сахар. Потрескивал маленький костёр.

– Ты где пропадаешь? Ждём тебя, ждём, – сердито сказал один из рабочих. – Чайник твой на кране?

– Ага... Дело тут одно получилось, – объяснил Фёдор, – мальчишка потерялся... Кто принимает кран? Ты, что ли?

Фёдор и один из рабочих подошли к крану, полезли по железной лесенке наверх, по очереди скрылись в кабине.

Заурчал мотор. Кран тихонько сдвинулся с места.

Не доезжая до рабочих, кран остановился, задрал и снова опустил стрелу. На кране висел какой-то красный предмет.

Позвякивая и пощёлкивая тросом, крюк начал опускаться.

– Чайник! – удивился Вовка.

Красный предмет и правда оказался чайником.

Кран опустил его точно около костра.

– Циркач! – с уважением сказал кто-то. – Как рукой работает!

Вниз Фёдор с рабочим спустились не скоро.

– Вот что, – сказал Фёдор ему, – за кран распишешься в конторе. А сейчас мы пошли. У нас дела.

– Мы в столовую? – робко спросил Вовка.

– И в милицию.

В МИЛИЦИИ

В столовой Фёдор взял суп, полбатона и пластину жёлтого ноздреватого сыра.

– Держи. Шесть дырочек на двоих.

Он ушёл и вернулся с парой матерчатых тапок.

– И это тебе. Ну, как сыр?

– Три дырочки я вам оставил. – Вовка впервые за последние дни улыбнулся. – Дядя Фёдор, а в милиции не страшно?

Выслушав Вовкину историю, начальник милиции развёл руками:

– Так вот ты где! Ну и история! А мы три дня по всему строительству ищем. Тайгу обыскали, два раза начальству докладывали: нет, мол, такого мальчишки. А он тут – под самым носом. Сейчас твою мамку вызовем – она в гостинице.

Вовка сидел притихший и испуганно ждал, когда Фёдор заведёт речь о Кожаном.

– У нас ещё одно дело есть, – начал наконец Фёдор. – Вы, случайно, ничего о сапогах, которые со склада пропадают, не слышали?

И он рассказал историю с жёлтой сумкой.

Начальник милиции слушал его внимательно.

– Любопытно, – сказал он наконец. – Так было дело? – обратился он к Вовке.

– Так.

– Сейчас же примем меры. С этой тётей Маней мы хорошо знакомы. А вот Кожаный – человек новый. Должно быть, приехал, жулик. Видно, осторожный. Такого сразу не возьмёшь. Со Степаном-то что делать? Мать у него, говорят, нехорошая, пьёт. Погубит малого.

– Его губить нечего, – сказал Фёдор. – Он и так погиб. Племянник он мне, уж я-то знаю.

– Что же вы им не займётесь? Особенно сейчас, после такого...

– Я уезжаю, – сказал Фёдор.

Начальник милиции повертел в руке карандаш.

– М-да, – сказал он. – Ну что же, подождите, может, понадобитесь.

Прошло немного времени, и начальник снова вызвал их в кабинет.

– Такое дело, – сказал он. – Матери в гостинице нет, но, говорят, скоро вернётся. У меня сейчас идёт туда машина. Отправляйтесь-ка на ней. С жуликами дело ясное, разберёмся сами.

Вовка и Фёдор уже сидели в машине, когда в конце улицы показались два милиционера. Между ними плыла, колыхаясь, тётя Маня и брёл, понуря голову, Степан.

Кожаного с ними не было.

Проходя мимо машины, Степан поднял голову. Глаза ребят встретились. Вовка почему-то вспомнил, как он стоял, прикрывая лицо руками, а Степан швырял палки в убегающего пса; вспомнил смолистые кедровые орехи и тёплые валуны на берегу реки. Вспомнил Степана, спящего на полу, и невольно потянулся вперёд. Он хотел что-то сказать, но Степан сделал предостерегающий знак рукой, жалко улыбнулся и прошёл мимо.

– Дядя Фёдор, что с ним будет? – взволнованно спросил Вовка.

Фёдор привстал, чтобы выскочить из машины.

– Ну ладно, – сказал он и снова сел, – я тебя отвезу и вернусь... В интернат, наверно, Степана отправим. Я с начальником поговорю... Держись крепче, поехали!

ВМЕСТЕ

Когда начальник милиции звонил в гостиницу, маму не нашли. И всё-таки она была там. Её вызвали в камеру хранения.

– Гражданка, что это у вас в картонке? – с подозрением спросил кладовщик.

– Как – что? Моя шляпа.

– Интересная шляпа, которая хрюкает. И запах от этой шляпы – хоть убегай. Не верите? Убедитесь.

Мама развязала картонку и ахнула.

На дне её копошилось что-то невообразимо грязное, колючее, облепленное бумажками и соломинками.

– Ёж! – Мама схватилась за голову.

Кладовщик раскрыл рот от изумления.

Когда мама, вычистив картонку и накормив ежа, вышла в вестибюль, к ней обратилась женщина в форменной фуражке и что-то сказала.

Мама безучастно кивнула.

Женщина засмеялась и громко повторила, почти крикнула:

– Вас ждут! Вон, сзади.

Мама обернулась, и в ту же минуту, отпустив руку какого-то мужчины, к ней на шею кинулся Вовка.

В ПУТЬ!

Через два дня к иркутскому вокзалу подкатил, сияя стеклом и зеленью вагонов, скорый поезд.

По ступенькам поднялись мама с Вовкой. Следом втащил чемоданы Фёдор.

Паровоз дал гудок. Поезд тронулся.

За окном проплыли перронные столбы, светофор, городские дома. Потянулись новостройки, блеснула река с белым полукольцом плотины.

Когда поезд проходил мимо Курятни, Вовка выглянул в окно. Бульдозеры продолжали сносить посёлок. Они подошли уже к самому базару. Но в том месте, где жил Степан-Григорий, ещё стояли бараки и чёрные избы. Они щетинились кольями заборов, громоздили вокруг себя ограды, сараи, клети.

Поезд прибавил ходу, повернул в сторону, и Курятню закрыл зелёный бегучий частокол елей.

Г л а в а п я т а я

Н А П О Е З Д Е

КАРТОНКА

– Так, может, нам билеты взять вместе? – предложил в Иркутске Фёдор, и мама согласилась.

– Если бы не вы... – без конца повторяла она.

Больше всех был доволен попутчиком Вовка.

– Дядя Фёдор, – шептал он маме, – машинист, он краном как рукой работает: любую мелкоту – чемодан, картонку – может подцепить!

При слове "картонка" мама улыбнулась.

Картонка... Вовка не находил себе места. Как там Мурзик?

Картонка стояла под лавкой.

В купе, кроме мамы, дяди Фёдора и Вовки, ехал ещё один пассажир. Он был неразговорчив, толстонос и, несмотря на жару, обут в серые высокие валенки.

"Зачем они ему?" – удивлялся Вовка.

Поезд, отъехав от Иркутска, помчался сначала по берегу Ангары, а затем – Байкала, громадного, как море, озера, окружённого горами.

Вагон то нёсся почти у самой воды, то врывался в тёмные, полные паровозного дыма туннели.

– Первый... второй... третий... – считали их Вовка с Фёдором.

Толстоносый не считал вслух туннели и не восхищался озером-морем. Когда стемнело, он стянул валенки, аккуратно поставил их под лавку и лёг.

– Хрр-р... хрр-р... – раздалось через минуту.

Федор покосился на маму и ткнул его кулаком в бок. Толстоносый недовольно хрюкнул, отвернулся к стене, натянул на голову одеяло.

Мама пожала плечами и вышла в коридор.

Вовка моментально нырнул под лавку.

Картонка стояла в самом дальнем углу. Он пошевелил её. Тихо. Приподнял крышку, осторожно сунул руку внутрь...

Пусто!

Вовка вылез из-под лавки, скрючился у окна и до самой ночи ни с кем не разговаривал.

ВАЛЕНКИ

Разбудила его утренняя возня в вагоне.

Поднялись все. Мама, напевая, хлопотала у столика. Фёдор, в одной тельняшке, с полотенцем на шее, приседал в проходе между лавками. Толстоносый лёжа завязывал шнурки галифе.

Потом он сел и спустил ноги с полки.

– Подвинься, мальчик!

Вовка подвинулся и при этом задел лежавшие на полу валенки.

Толстоносый что-то проворчал, сгрёб валенки в охапку и начал их надевать.

Стоя на одной ноге, он старался попасть второй в голенище.

Вагон качало.

Раз – мимо. Два – мимо. Три!.. Толстоносый с размаху сунул ногу в валенок и дико заорал.

Все вскочили. Мама уронила нож и, побледнев, спросила:

– Что случилось?

Толстоносый с визгом прыгал по купе. На его ноге болтался надетый до половины валенок.

– Стоп!

Фёдор поймал толстоносого за ногу и толчком усадил его на лавку.

– Перестаньте орать, – сказал он. – Вас что, укусили?

– Да-да... Не знаю... Там, там! – Толстоносый, задыхаясь, указывал пальцем на валенок.

Фёдор сорвал валенок с ноги, сунул внутрь руку и немедленно выдернул её...

Вытряхнуть таинственное существо из валенка оказалось невозможным.

Тогда Фёдор достал из кармана складной нож и вопросительно посмотрел на толстоносого. Тот уныло кивнул.

Острым, как бритва, лезвием Фёдор распорол валенок. Из него вывалился на пол, стуча иглами, ёж.

– Мурзик! Мурзинька, Мурзик! – радостно повторял Вовка, осторожно беря ежа на руки. – Не убежал! Здесь остался!

Еж тыкался ему в ладони шелковистым тёплым рыльцем, доверчиво похрюкивая.

– Откуда эта зверюга? – удивился Фёдор.

И только мама, вместо того чтобы ахать, рассмеялась.

Вовка понял, что его тайна раскрыта.

– Вова, – кончив смеяться, сказала мама, – а где моя шляпа?

О смятой шляпе разговаривать было опасно. Вовка молча начал устраивать ежа на старом месте – в картонке.

– Понимаешь, – сказал он немного погодя, – твоя шляпа в чемодане. Я потом её покажу.

Сидя в углу, толстоносый натягивал на ногу разрезанный донизу валенок.

– Выкинули бы вы их, – сказал Фёдор. – Лето. Для чего вам они? Не на Север едете.

– Куда надо, туда и еду, – огрызнулся толстоносый. – Никого мои дела не касаются. Еду, и всё. Милиции здесь нет – я бы вам показал, как в поезде зверей возить. Ну ничего, сейчас он у вас полетит в окно!

Толстоносый ушёл и вскоре вернулся вместе с начальником поезда. В купе все притихли.

Начальник строго посмотрел на пассажиров.

– Вот это самое место, – жалобно объяснил ему толстоносый.

Начальник важно кивнул.

– Разрешаю, – сказал он, повернулся и вышел.

– Мама, что он разрешает? Выбросить Мурзика? – прошептал Вовка.

– Наверное, нас, – серьёзно и тоже шёпотом ответила мама.

Фёдор молчал, ожидая, что будет дальше.

Толстоносый свернул постель, достал из-под полки свой чемодан.

– Счастливо оставаться! – буркнул он и вышел.

– Володя, – сказала мама, – к нам, наверное, посадят новых пассажиров. Убери из-под лавки наши вещи.

Вовка забрался под лавку и начал выталкивать оттуда чемодан с картонкой.

Вытолкнув их, он вылез, отряхнул штаны и поднял голову.

На том месте, с которого он только что встал, сидела девочка с огромным бантом на голове.

НОВЫЕ СОСЕДИ

Вовка был потрясён. Он открыл рот, хотел спросить маму, откуда взялась девочка, но только выдавил из себя:

– О-о-о-о...

– Он хочет сказать, что его зовут Вова, – объяснила мама. – А как зовут тебя?

Девочка поджала губы и покосилась на дверь. В дверях стоял начальник поезда и с кем-то вежливо разговаривал.

– Не беспокойтесь, я обещаю, – сказал начальник поезда, – при первой возможности у вас будет место в мягком вагоне. А пока...

Он сделал шаг в сторону. В купе, держа на весу новенький чемодан, вошёл военный. Вовка от испуга даже закрыл глаза.

– Здравствуйте, – сказал военный и мягко, без стука поставил чемодан.

Вовка приоткрыл глаз. На военном была чёрная тужурка, расшитая золотом, на рукавах горели золотые лычки, на козырьке фуражки поблёскивали золотые дубовые листья. На груди военного красными, зелёными, синими огоньками горели орденские ленточки.

"Наконец-то настоящий моряк!"

– Здравствуйте! – ещё раз сказал военный и снял фуражку. – Будем знакомы: моя фамилия Хлопов. Борис Павлович. Это моя дочь – Лена. Елена, поздоровайся со взрослыми.

– Здрасте! – сказала девочка и качнула своим огромным бантом.

– Тоня.

– Фёдор.

– Это мой сын – Володя.

– Постараемся долго вам не надоедать, – сказал военный и начал вносить из коридора ещё чемоданы.

Фёдор вскочил, чтобы помочь.

Вещи были расставлены, и в купе воцарилось молчание. Когда молчать стало невмоготу, Вовка вышел в коридор, потом вернулся, залез на постель с ногами и два раза кувыркнулся через голову.

Девочка сидела, поджав губы, и смотрела в окно.

"Задавака", – решил Вовка.

Он достал из-под лавки картонку с ежом.

Мама нагнулась и вполголоса сказала:

– Покажи его девочке.

Вовка дёрнул плечами.

Мурзик лежал на дне картонки серым колючим клубком.

– Ну, ну! – стал уговаривать его Вовка.

Зверёк медленно разворачивался. Сначала из-под иголок высунулся чёрный поросячий пятачок, затем показалась одна крысиная лапка, вторая... Скоро Мурзик забегал по картонке, подбирая крошки.

Девочка, сжав пальцы у подбородка, замерла в восхищении.

– Мальчик, скажите, это ёж? – сладким голосом спросила она.

– Коза, – буркнул Вовка.

– А чем вы его кормите?

– Спичками.

Девочка обиженно надула губы и снова отвернулась к окну.

ЛЕНА

После чая военный достал из чемодана коробку, завёрнутую в газету, и положил её на стол.

Девочка сняла газету.

– Это игра "Цирк", – сказала она, глядя мимо Вовки. – Мальчик, вы будете играть?

Вовка засопел.

– Он будет, – сказала мама.

Игра была весёлой. Разноцветные фишки гонялись друг за другом, взбирались по лестницам, застревали в клетках со львами и падали с шатких трапеций. У девочки всё время выпадали пятёрки и шестёрки. Вовкина голубая фишка быстро отставала. Зелёная девочкина уже кончала игру, а голубая ещё болталась где-то в самом начале, между барабаном и дрессированным зайцем в кепке.

– Кончила! – торжествующе объявила Лена.

Вовка небрежно опрокинул свою фишку.

Взрослые беседовали.

– Вы знаете, в жёстком вагоне неудобно. Я в нём плохо сплю, жаловался Борис Павлович. – Простите, вы с мужем едете в Новый Порт?

– Я просто знакомый. – Фёдор покраснел.

– Извините.

Мама кивнула:

– Ничего. Мы все в Новый Порт. А ваша жена уже там?

Борис Павлович замялся:

– Н-нет. Она осталась в Москве, сдаёт экзамены в театральный институт. Провалится – приедет.

– Вы были когда-нибудь военным? – обратился он к Фёдору.

– Солдатом. – Фёдор снова покраснел. – Строитель теперь я.

– Строитель – это тоже почётно, – сказал Борис Павлович и зевнул.