Текст книги "Рассказы и сказки"
Автор книги: Святослав Сахарнов
сообщить о нарушении
Текущая страница: 12 (всего у книги 15 страниц)
– Н-не знаю. У меня завтра бассейн. А ещё я каждый день хожу за марками, – сказал первый мальчик.
– Меня мама одного не пускает, – сказал второй.
– Мы придём. Только не сейчас, сейчас контрольные, – сказала первая девочка.
– Ну, а ты что молчишь? – спросил Илья Петрович вторую девочку.
– Я как она, – ответила вторая девочка и взяла под руку первую.
Девочки пошли из зала. За ними – мальчики. За мальчиками – Илья Петрович.
КАК УЛЕТЕЛ ЖУК
Когда Илья Петрович вернулся, он увидел, что в зале под столом кто-то возится.
– Это ты, Колька? – удивился Илья Петрович. – Ты что там ищешь?
– Жука. Вот, – ответил Колька и вытащил из-под стола коробку. Смотрите, она сама ползёт!
Он положил коробку на стол, и коробка тотчас поползла.
– Хм! – сказал Илья Петрович и взял её в руки. – Вот оно что: разорвал картон и просунул ноги в дырку. Вот это характер!
За стеной часы пробили шесть.
– Кончилась смена, – сказал Илья Петрович. – Смотри, как устала Машина: она печатает ответы еле-еле. Это потому, что жаркий день. Ночью ей будет легче. Ты знаешь, она как человек. Когда никого нет, мы с ней даже разговариваем.
Колька кивнул.
– Хорошая Машина, – сказал он.
– Ты за что Гагу побил? – спросил Илья Петрович.
– Он дразнится, – сказал Колька. – Сиротой дразнится и двоечником.
– А у тебя что, отца-матери нет?
– Есть. Они вербованные. Они всегда вербованные. Я с тёткой живу. Она бы мне за милицию так дала!
Пришёл сменный инженер.
– Мы уходим, – сказал Илья Петрович. – Ну так как, Николай, будешь ко мне приходить?
– Конечно, буду, – сказал Колька.
Они вышли на улицу.
– А как ты учишься? – спросил Илья Петрович.
– Так себе. Я арифметику очень люблю. А на контрольных тороплюсь.
Илья Петрович помолчал и достал из кармана коробку с жуком. Жук тотчас зашевелился в коробке.
– Так что мы с ним будем делать? – спросил Илья Петрович.
Колька молча смотрел себе под ноги.
– Он очень настойчивый... И упрямый... – сказал он наконец.
Илья Петрович кивнул, снял с коробки проволоку, откинул крышку.
Жук выжидающе замер. При свете вечернего солнца он блестел, как полированный.
– Пластмассовый! – сказал Илья Петрович.
– Точно: красный, твёрдый и блестящий, – подтвердил Колька.
Жук привстал на лапки, поднял жёсткие надкрылья, распустил крылышки и загудел: "Ууу-уу-у!"
Набрав силу, он сорвался с места и пулей умчался в сад.
– Хороший был жук, – сказал Илья Петрович. – Сыну бы как раз!
– Ничего, я ему завтра поймаю, – сказал Колька. – Можно вас проводить? Я только до дому.
Когда Илья Петрович вошёл в комнату, сын спросил:
– Ты опять не поймал жука?
– Видишь какое дело, – сказал Илья Петрович и сел к сыну на кровать. – Тебе надо будет встать и немного походить по комнате. Завтра к тебе придёт мальчик. Он часто зацикливается... Или лучше сказать так: он очень быстро бежит и поэтому часто спотыкается. Но бежать рядом с ним стоит.
С О Л Н Е Ч Н Ы Й М А Л Ь Ч И К
___________________________________
Повесть
Посвящается
всем Вовкам на свете
В М Е С Т О Н А Ч А Л А
Вовке шесть лет.
Волосы у него цвета тёртой морковки, на носу медными кнопочками веснушки.
Вовка вот такой.
Однажды Вовка сидел на полу и с треском выдирал из старой маминой сумки квадратное зеркальце.
В окно нестерпимо било солнце.
Радужное пятнышко отскочило от зеркала, ударилось о потолок и, мелко задрожав, покатилось по стене вниз.
– Мама, смотри, какой зайчик рыжий! – закричал Вовка.
– Не рыжий, а солнечный, – спокойно ответила мать.
В тот же день пришёл монтёр устанавливать радио.
Весело посвистывая, он прикрутил к стене острыми винтами ролики, навесил на них белый сверкающий шнур, поставил на шкаф чёрную пластмассовую коробку – динамик – и повернул на коробке ручку.
По комнате разлились звуки весёлой радиопесенки.
– Вот замечательно! – сказала мама. – Большое вам спасибо.
Вовка сиял. Монтёр положил ему на голову тяжёлую жёсткую ладонь.
– Понравилось? – спросил он. Потом посмотрел на Вовкины волосы и восхищённо добавил: – Ну, брат, ты и рыжий! Огонь!
– Я не рыжий. Я солнечный! – обиделся Вовка.
Г л а в а п е р в а я
П У Т Е Ш Е С Т В И Е Н А Ч И Н А Е Т С Я
"ВОВИ-И-ИК!"
Мама шла по улице.
Улица была тихой, зелёной. Она вся поросла мелкой, колючей травой. По краям в канавах зонтиками торчали голубые лопухи.
"Ни одного мальчишки! Час как пришла с работы, а его всё нет, подумала мама. – Куда он пропал? Наверное, опять играет в колдуны".
В одном месте лопухи подозрительно зашевелились.
Мама подошла к канаве и, приставив ко рту дощечками ладони, позвала:
– Вови-и-ик!
Никто не отозвался.
– Вови-и-ик!
– Тс-с-с! – зашипело в канаве.
Голубой лист наклонился, и из-под него показалась красная Вовкина физиономия.
– Не мешай... – отчаянным шёпотом взмолился Вовка. – Отойди... меня заколдуют.
– На кого ты похож? Весь в пыли. – Мама сокрушённо покачала головой. – Разве нельзя играть так, чтобы оставаться чистым?
– Нельзя... Ну, можно.
– А без "ну"?
Вовка промолчал.
– Через полчаса будем обедать.
Мама повернулась и пошла прочь. Около маленького серого домика она остановилась, звякнула щеколдой и скрылась во дворе.
Растроенный, Вовка полез назад под лопух.
В конце улицы раздались крики мальчишек. Крики приближались. Вовка согнулся в три погибели и притих. Сидеть было страшно неудобно. В сандалии через дырочки один за другим пробирались муравьи. В нос лезла едучая пыль.
– Ап-чхи!
Пробив лист лопуха, рядом с Вовкиной ногой в землю воткнулся полосатый шест.
– Это кто тут чихает? – раздался громкий голос.
Вовка выскочил из канавы.
Около неё стоял, широко расставив ноги, здоровенный парень в синем комбинезоне. Вокруг парня теснились мальчишки – недавние "колдуны" и их жертвы.
Парень держал в одной руке красно-белый полосатый шест, в другой – за ушко – конец длинной металлической ленты.
– Ну-ка подержите! – предложил парень. Он отдал шест мальчишкам, потом нагнулся к земле, с силой потянул ленту, выпрямился и махнул кому-то рукой.
ЛЕНТА
Парень работал не один.
У другого конца ленты суетились две девушки.
– Землю меряют, – сказал кто-то.
Парень дождался ответного знака девушек, взвалил шест на плечо и потащил ленту наискосок через улицу.
Вместе с мальчишками Вовка двинулся за парнем. Рядом змеёй ползла металлическая лента.
Парень не сворачивал никуда. Он перешагивал через ямы, распахивал перед собой настежь ворота, вынимал из забора доски, шёл через сады и огороды.
Лента ползла вслед за парнем напрямик.
Так она вползла к Вовке во двор, нырнула под забор и вышла на луг около речки, которая текла на самом краю посёлка.
Здесь мальчишки начали отставать.
Кончился луг, началось болото. Вовка почувствовал, что в сандалиях у него мокро.
– Стёпа, давай! – кричали девушки, и парень уходил по болоту всё дальше и дальше.
Так он шёл, пока не забрался в густой ольшаник. Вовка нырнул вслед за ним. Парень стоял около куста и ковырял шестом в куче прелых листьев. Из кучи выкатился небольшой колючий шар. Шар развернулся, стал на чёрные лапки и пустился наутёк.
– Ёжик! – ахнул Вовка.
Он бросился вдогонку за ежом и тотчас же влетел по колено в яму с водой. Что там вода! Вовка выскочил из ямы, в два прыжка догнал ежа и плюхнулся на него. Ёж пискнул, свернулся в клубок и замер.
– Кого поймал, мальчик? – окликнули Вовку девушки. – Ежа? Беги домой, ты весь мокрый!
Только теперь Вовка вспомнил, что его давно уже ждут.
Исколотые ладони и живот горели и чесались. Вовка снял мокрые сандалии, подсунул одну из них под ежа, второй закрыл зверька сверху. Получился бутерброд.
Находку он понёс домой.
МУРЗИК
Дома Вовке влетело по первое число.
Мама сказала, что Вовка заболеет, что хуже ребёнка она не видела за всю свою жизнь, что с этого дня он сам будет стирать себе штаны, а вместо сандалий – ходить летом в галошах.
Насчёт болезни она оказалась права.
Ночью у Вовки поднялась температура. К утру пропал голос.
Вовка лежал на узкой железной кровати и смотрел, как ползают по голубым обоям солнечные лохматые зайчики.
В углу, в ящике, шелестел соломой ёж.
В воспалённой голове у Вовки вертелась одна и та же мысль: "Ежу надо дать имя. А какое? Как назвать?.."
Прошлым летом у соседки жил кот. Звали его Мурзик. Это был суровый полосатый зверь. Он презирал молоко, воровал из погреба колбасу, а кончил тем, что, ловя голубей, свалился в колодец и утонул.
Других звериных имён Вовка вспомнить не смог. Ёж получил кошачье имя Мурзик.
ТЕТРАДЬ ДЛЯ РИСОВАНИЯ
Вовка расхворался не на шутку.
Вызвали врача.
Неделю мама не ходила на работу.
Вовка пил горькие белые порошки и послушно тянул, высунув язык:
– А-а-а!..
Жар спал только на восьмой день.
Вовка сидел на кровати худой, остроносый и ждал с базара маму.
Она пришла, осторожно высыпала из сумки на пол лиловую картошку и положила на одеяло перед Вовкой тетрадь в зелёном переплёте.
– Вот тебе, – сказала она. – Рисуй. Мне сегодня уже на работу. Кстати, про ежа. Не убрать ли его в сарай?
Она заглянула в ящик и поморщилась:
– Колючий, без хвоста. Бр-р! То ли дело кошки... Ну, я ухожу. И прошу тебя не вставать!
Вовка охотно закивал головой.
Как только мама ушла, он слез с кровати и, шлёпая босыми ногами по полу, подошёл к ящику. Ёж тотчас же свернулся.
– Мурзинька, Мурзик! – ласково прошептал Вовка и покачал пальцем иглу.
Колючая спина ежа дрогнула. Иголки поползли назад.
Из-под иголок высунулась длинная мордочка с блестящими глазами-бусинками.
Вовка осторожно подсунул под зверька палец и пощекотал войлочное пузичко.
Ёж довольно запыхтел.
В тот же день на первой странице тетради Вовка нарисовал существо, похожее на сапожную щётку. У существа был длинный – дудочкой – нос и чёрные, с ресничками, глаза.
Это был ёж.
Подумав, Вовка пририсовал ему длинный пушистый хвост.
Такой ёж мог понравиться даже маме.
Рядом с ежом Вовка нарисовал моряка.
МОРЕ И МОРЯКИ
Когда Вовке было три года, в комнате над его кроватью висела карта. На ней было много коричневых и зелёных пятен, а посередине одно большое синее пятно.
– Это море, – сказала мама. – Там вода.
Вовка потрогал пальцем синее пятно.
– А в море – моряки? – спросил он.
Мама кивнула.
Однажды она взяла Вовку с собой на концерт.
В конце программы на сцену вышли два человека. Они были в куртках с бело-синими воротниками. На головах круглые шапочки с лентами.
– Матросский танец "Яблочко"! – объявил ведущий.
Матросы часто-часто застучали каблуками, закружились и пошли вприсядку.
– Вот здорово! – сказал Вовка, когда танец кончился и они вышли из клуба. – Вот это матросы!
Мама довольно улыбнулась.
– А где у них было яблочко? – спросил Вовка.
– Какое яблочко? Так называется танец.
В этот момент дверь клуба отворилась, и из неё вышли артисты. Последними шли два матроса. Теперь они были в шляпах и пальто. У одного было замотано шарфом горло и закрыт воротником рот.
– Понимаех, – глухо, в воротник сказал замотанный, – болит горло. А тут выхтупать. Сегодня матрох, завтра матрох...
Он махнул рукой и ушёл...
Второе знакомство с моряком произошло дома*и тоже было неудачным.
Вовка с мамой сидели за столом и пили чай.
В дверь постучали. Потом дверь открылась, и в комнату вошёл человек в куртке с медными пуговицами и в капитанской фуражке.
– Ножи точить не надо? – спросил он.
– Нет, – ответила мама, – я точу сама.
Человек вышел.
Вовка встал и, не говоря ни слова, пошёл следом за ним.
На улице стояло колесо с точильным камнем. Человек взвалил его за спину.
– Дядя, – спросил Вовка, – неужели вы тоже не моряк?
– Ножи точить... – привычно пробормотал человек.
– А откуда у вас фуражка и пуговицы?
– Морячок один продал, – добродушно сказал человек, посмотрел на Вовку сверху вниз и пошёл, покачивая колесо.
– Ножи точи-ить!
БОЛЬШИЕ ПЕРЕМЕНЫ
Когда Вовка в первый раз после болезни вышел из дому, улицы он не узнал. Раздвинув дома и опрокинув заборы, на неё наступала стройка.
Широкая, как река, полоса вспаханной земли двигалась через посёлок.
Урчали, ровняя землю, бульдозеры. То и дело к ним подъезжали самосвалы, с грохотом сыпали на землю кучи дроблёного камня. Вдалеке курились синие дымки асфальтоукладчиков.
Смутное воспоминание возникло в Вовкиной голове.
Движение стройки повторяло какое-то другое, недавно виденное им движение.
Ну конечно! Машины шли точно по пути, проложенному долговязым парнем. Точно так, как ползла металлическая лента.
Озадаченный переменами, Вовка походил по людной, полной новых звуков и запахов улице, сбегал в сарай к Мурзику и возвратился домой.
Большие перемены. В них было что-то беспокойное, угрожающее самому Вовке.
ЕХАТЬ?
В этот день мама вернулась с работы раньше обычного.
– Так, – задумчиво повторяла она, переходя от одного окна к другому. – Так... Так... А что, Володя, если нам придётся уехать?
Вовка опешил:
– Зачем?
– Ты сегодня был на улице, видел... Делают шоссе. Оно пройдёт прямо через наш двор. Нам предложили переселиться, но я... – Мама обняла Вовку. – Мне не хочется оставаться. Я хочу всё-всё изменить...
Вовка не понял ничего.
Зачем уезжать, если дают другую комнату? И почему надо всё изменять? Мама – инженер на мебельной фабрике. Очень хорошо! И улица у них хорошая. И речка...
– А куда мы поедем?
– Наверное, в Иркутск.
Чем Иркутск лучше? Вовка грустно кивнул.
– Вот и решили! – обрадовалась мама. – Увидишь мир: горы, реки, дремучие леса. Соберём чемоданы и тронемся!
– А чемоданы мы сами носить будем?
Мама вздохнула.
Вовка знал почему.
Сколько он помнил себя, всегда они с мамой были одни. У всех мальчишек и девчонок на улице были папы, у Вовки папы не было.
Мама никогда не говорила об отце, а если кто-нибудь её спрашивал, то делалась хмурой и отвечала:
– Мы сами.
СБОРЫ
На другой же день в доме всё пошло кувырком.
Распродавали вещи. То и дело приходили незнакомые люди, осматривали мебель, спорили о цене, качали головами, разглядывая в стульях дырки от гвоздей.
Вовка делал вид, что к дыркам отношения не имеет.
Мама каждый день бегала на почту, давала телеграммы, без конца повторяла слово "Иркутск".
Вовке вся эта кутерьма нравилась.
– Скоро! – таинственным шёпотом сообщал он Мурзику, присев в сарае над ящиком. – Едем в Иркутск! Ешь на дорогу больше!
Ёж недовольно пыхтел и отворачивал мордочку от капустной кочерыжки.
– Полетим самолётом. Сверху всё увидим. Горы, леса. Мама говорит, самый интересный лес – дремучий. А на аэродром поедем в автобусе!
Автобус – это было лучше всего. Три мечты, три заветных желания томили Вовку: первое – познакомиться наконец с настоящим моряком; второе подстричься с одеколоном; третье – прокатиться в автобусе.
Мечты начинали сбываться.
Дом пустел. Одна за другой исчезали привычные вещи. Диван, на котором он сидел вечерами. Стол, за которым рисовал. Кровать.
К концу недели обе комнаты стояли пустые.
Из далёкого Иркутска пришло наконец письмо, которое странно называлось: "Вызов".
Можно было ехать.
КАК БЫТЬ?
В дорогу мама купила Вовке скрипучие жёлтые ботинки и клетчатую куртку с "молнией". Но радость покупки была омрачена неприятностями.
Первая случилась в парикмахерской.
– С одеколоном... – шёпотом попросил Вовка мастера.
– Зачем? – услышала и вмешалась мама. – Вырастешь – тогда. К чему это баловство?
Вторая неприятность произошла дома.
Мама обнаружила среди чемоданов обвязанный верёвкой ящик.
– Это что? – удивилась она.
– Мурзик.
– Ежа в Сибирь? Отнеси в огород.
Мама сняла крышку и перевернула ящик набок. Из ящика, пыхтя, выкатился Мурзик.
Десять минут спустя Вовка сидел в огороде на грядке и думал: "Как быть?"
Расстаться было невозможно: ёж ел из рук, позволял щекотать себя между иголками и понимал все человеческие слова.
Надо было что-то делать.
Когда мама ушла заказывать билет, Вовка вытащил из кучи приготовленных в дорогу вещей круглую картонку с маминой шляпой. Вынув шляпу, он положил её в чемодан, а в картонку, постелив на дно бумагу, посадил Мурзика.
АВТОБУС
Настал день отъезда.
Автобус с пассажирами остановился недалеко от дома. Вовка забрался на пахнущее клеёнкой сиденье, картонку поставил под ноги. Мама села позади.
Шофёр дал сигнал: би-бип! – и машина тронулась.
Качнулись в голубом небе облака. Качнулся и уплыл назад дом, наклонилась и потекла за стеклом изрытая стройкой улица. Один за другим замелькали пёстрые заборы.
Всё сразу стало необычным. Жизнь начинала течь по-новому.
Какой она окажется?
Белые облака ползли по небу вопросительными знаками.
Путешествие началось.
ДРЕМУЧИЙ ЛЕС
Автобус проехал улицей, выбрался из посёлка и, переваливаясь с боку на бок, потащился по дороге.
Показалась кучка деревьев.
– Мама, это и есть дремучий лес? – спросил Вовка.
– Это? – удивилась мать. – Это берёзки, рощица.
– А там?
– Орешник.
Но Вовке не терпелось. Каждые пять минут он вскакивал и спрашивал:
– А это дремучий?
– Дремучий! – сдалась наконец мама.
В дремучем лесу стоял ларёк с квасом.
ЧТО БОЛЬШЕ МИЛЛИОНА?
Наконец автобус выбрался с просёлка на асфальт.
Начались ленинградские пригороды.
Розовые, зелёные, голубые домики стайками побежали за окном.
Толстая пассажирка в цветастом платье, которая сидела рядом с мамой, наклонилась и спросила:
– Вы, милочка, до Иркутска?
– Да.
– Очень удобно. Как сядете, так до самого Иркутска и долетите. Одна посадка в Свердловске. Залезете в самолёт и можете спать. Я всегда сплю.
– До Иркутска, кажется, шесть тысяч километров?
– Наверно.
Толстая пассажирка вздохнула и уселась поудобнее.
– Мама, тысяча – это много? – шёпотом спросил Вовка.
– Много.
– А миллион больше?
– Больше.
Пассажирка, хотя её никто не спрашивал, пояснила:
– Миллион – это тысяча тысяч. Очень много. Больше миллиона, считай, ничего нет.
Вовка прижался носом к окну и затих. Толстая пассажирка ему не нравилась.
Немного погодя он громко объявил на весь автобус:
– А я знаю, что больше миллиона.
– Что? – удивилась пассажирка.
– Несчитанное количество!
АЭРОПОРТ
В аэропорту было людно.
Мама перетащила чемоданы из автобуса в зал ожидания, заняла очередь сдавать багаж.
Вовке понравился зал. Он был высокий. На потолке, над головами людей, мчались сложенные из разноцветных камешков самолёты. Щёлкало и скороговоркой объявляло рейсы радио. Ползла вперёд очередь.
Вместе с очередью ползли два маминых чемодана. Вовка упирался ладонями в их матерчатые бока, и чемоданы, подскакивая на кафельных плитах, двигались вперёд.
В стороне, у барьера, за которым стояли весы с огромным круглым циферблатом, сидела на чемодане девочка в капоре.
Вовке надоело двигать чемоданы, и он подошёл к ней.
– Давай играть, – сказал он.
Девочка надулась:
– Не хочу.
Вовка вернулся к маме.
Впереди мамы хлопотала около узлов старушка.
– Моя, моя сейчас очередь, – сказала старушка и обратилась к девочке: – Катя, помоги поднять узелок.
– Ты мне обещала слойку, – сказала девочка и не торопясь начала слезать с чемодана.
Мама помогла старушке.
– Рубль сорок копеек, – сказала приёмщица. – Вот квитанция.
Старушка забренчала мелочью.
– Катя, – снова сказала она, – посмотри, это рубль?
Девочка полезла пальцами в старушкину ладонь, и тотчас же по кафельному полу со звоном разбежались монеты.
– Какая ты, право, неловкая! – с досадой сказала старушка.
– Слойки в том буфете, – сказала девочка.
Мама и Вовка собрали монеты. Старушка сказала спасибо, заплатила за багаж и, бормоча: "Безрукая ты, право", увела девочку.
– Ваша очередь, – сказала приёмщица.
– Мама, а я с девчонкой ни за что не хотел бы ехать, – шепнул Вовка.
– Да, да, да, – ответила мама, – три места до Иркутска, рейс номер сто семь... Вова, мне некогда, помоги поставить чемоданы.
"Рейс сто седьмой на посадку!" – объявило радио.
Пассажиры цепочкой двинулись через двери аэровокзала на лётное поле.
Вовка сделал шаг и остановился. На том месте, где недавно стояли старушка с девочкой, тускло блестел полтинник.
Вовка поднял его и оглянулся. Старушки нигде не было видно.
Сунув монету в карман, Вовка бросился догонять маму.
Г л а в а в т о р а я
В С А М О Л Ё Т Е
ЛЕТИМ
Аэровокзал, такой большой и высокий, начал уменьшаться, стал величиной со спичечный коробок и повернулся к самолёту крышей.
– Летим, – сказала толстая пассажирка и сразу уснула.
"Интересно, а она спит", – подумал Вовка и прилип носом к окну.
Над самолётом раскинулось фиолетовое небо. Внизу коричневыми квадратами лежала земля. На горизонте блестела серебряная полоса.
– Море, – объяснила мама. – Мы улетаем от него. А вон, видишь, много крыш, а над ними дым? Это Ленинград. Около него мы жили.
Самолёт набрал высоту.
Коричневые пятна внизу сменились зелёными. Это были леса. В них голубыми змейками вертелись реки. По чёрной, прямой, как карандашная линия, дороге серой гусеницей полз товарный поезд. Над паровозом висел ватный дымок.
"Высоко, а не страшно", – подумал Вовка. Он выпустил из пальцев ручку кресла.
– Мам, а самолёт не упадёт?
– Не упадёт, – недовольно ответила мама.
– А если упадёт, то вниз?
– Вниз.
– И моторы вниз?
– И моторы.
– И люди вниз?
– Ой, какие ужасы спрашивает этот ребёнок! – злым голосом проговорила, просыпаясь, толстая женщина. – Я теперь не засну до самого Иркутска!
– И люди, и моторы – вниз. Один ты вверх полетишь!.. – спокойно ответила мама.
"НЕТ!" – И ОН НЕ ВЗЯЛ
За Волгой небо пошло синее, в белую облачную крапинку. Леса под крылом машины проплывали какие-то тёмные, суровые. Железных дорог попадалось всё больше и больше. В дыму и огненных заревах вырастали из-за горизонта один за другим заводы.
– Урал! – объявил, входя в пассажирский салон, лётчик. – Скоро посадка.
Заводов на Урале оказалось очень много. Сверху они выглядели настоящими муравейниками. Между цехами взад-вперёд сновали чёрные мурашки-поезда. Палочками торчали трубы.
Была посадка, но Вовка её проспал.
Когда он проснулся, самолёт снова набирал высоту. Толстая женщина больше не спала, грызла сушки и разглядывала по очереди всех пассажиров.
– Здравствуйте! Проснулся! – сказала она. – Опять начнёшь задавать вопросы?.. Ведь надо было придумать! Он что у вас, всегда такой рассудительный?
– Он у меня неплохой, – сказала мама. – Добрый. Ласковый.
– Вас-то слушает?
– Слушает. Вот перед дорогой заладил было: возьму да возьму с собой ежа – поймал где-то. Я сказала: "Нет!" – и он не взял. Очень слушает.
Обе женщины внимательно посмотрели на Вовку.
Вовка покорно засопел и тут же с испугом услышал, как в круглой картонке над его головой зашелестела бумага.
– Через час Иркутск! – объявил, снова войдя в салон, лётчик.
ИРКУТСК
Самолёт пронёсся вдоль посадочной полосы, попрыгал по бетонным плитам и остановился.
Пассажиры начали собирать вещи.
– В крайнем случае, могли бы у меня остановиться, – сказала, обращаясь к маме, толстая пассажирка. – Я тут неподалёку живу. Правда, у вас такой мальчик...
– Благодарю, нас должны встречать. Я дала телеграмму, – сухо ответила мама.
Пассажирка забрала свои кошёлки и ушла. Мама и Вовка посидели ещё немножко и выбрались из самолёта последними.
Около машины никаких встречающих не было. Мама повела Вовку к вокзалу – высокому жёлтому зданию с колоннами у входа.
Не успели они войти в вокзал, как репродуктор, висевший над потолком, щёлкнул, откашлялся: "Кха, кха!" – и неторопливо произнёс:
"Гражданка Андреева Антонина Михайловна, подойдите к справочному бюро".
Услыхав своё имя, мама оставила Вовку с чемоданами и побежала к окошку, над которым золотыми буквами было написано:
"СПРАВОЧНОЕ БЮРО"
Около окошка её встретил высокий человек в пенсне, с пухлым портфелем под мышкой.
Разговаривая, они подошли к Вовке.
– ...К сожалению! – говорил человек в пенсне. – К сожалению... Понимаете сами: такие темпы – уму непостижимо! Плотину досрочно, здание электростанции досрочно – всё досрочно. Пока вызов шёл к вам, конструкторское бюро закончило работы и вылетело самолётом на Камчатку, на строительство Нового порта. Три дня назад. Что делать, не догонять же их! Подыщем вам работу здесь, где-нибудь в канцелярии...
Мама слушала нахмурясь. Слово "канцелярия" подействовало на неё как укол.
– Какая ещё канцелярия? – спросила она.
– Обыкновенная: бумажки, чернильницы...
– Чернильницы? – Мама подняла брови. – Я лучше поеду на Камчатку. Зачем мне кормить мух в канцелярии!
– Позвольте, позвольте, – засуетился её собеседник, – при чём тут мухи? Не горячитесь. Поедемте на стройку. Поселитесь в моём кабинете. Отдохнёте. Подумаете.
– Не нужен мне ваш кабинет. Отдыхайте в нём сами. У меня ребёнок.
– Какой ребёнок?
Человек с портфелем от неожиданности уронил пенсне, поймал его на лету и, близоруко щурясь, уставился на Вовку.
– М-м... Действительно, ребёнок.
– Меня зовут Владимир, – сообщил ему Вовка.
– Чёрт знает что!
– Мне в этом году в школу.
– Подумать только – ребёнок! Не пишут. Не сообщают. Приезжают с детьми. Откуда я ему возьму школу? Куда вас теперь сунуть? Не имею понятия.
Мама гордо подняла голову:
– Никуда нас совать не нужно. Обойдёмся без вас. Мы едем на Камчатку. Я инженер и буду работать с теми, кто меня вызывал.
Вовка тесно прижался к маме.
СТРОЙКА
Ехать на стройку всё-таки пришлось.
Надо было отправить телеграмму на Камчатку, достать билеты, наконец, просто отдохнуть.
В автобусе, куда они сели, без конца слышались одни и те же слова: "Строительство... ГЭС-2. Строительство... ГЭС-2".
– Мама, что такое ГЭС-2? – спросил Вовка.
– Гидроэлектростанция номер два. Гидро – значит, на реке. Номер два значит, первую уже построили.
Автобус, прошуршав по асфальту, перебрался на мощённую камнем дорогу, проехал по ней и, перевалив через поросшую ёлками гору, начал спускаться к реке.
Река лежала внизу, в долине, изогнутая, блестящая, как полоса стали. По обоим берегам её громоздились насыпи. Они, как руки, с двух сторон сжимали реку.
– Ух ты!
Автобус накренился, у Вовки захватило дух.
– Что это такое? – спросил он, показывая пальцем вниз, где на дне огромного котлована росли из земли бетонные откосы громадной стены, грохотали краны и сновали сотни самосвалов.
– Плотина, – буркнул человек с портфелем.
– Какая красивая! – сказала мама.
МУХ НЕТ
В кабинете было чисто, пахло сосной и клеем.
"А где же мухи?" – подумал Вовка.
Мух не было.
– Вова, ты не устал? – спросила мама. – Посиди, я схожу на станцию. Надо дать на Камчатку телеграмму и узнать насчёт билетов.
– Я с тобой!
Отправились вместе.
Железнодорожная станция стояла на краю города. К ней то и дело подъезжали, урча, автобусы. В маленьком скверике перед вокзалом, положив головы на чемоданы, дремали пассажиры.
Мама и Вовка вошли в здание вокзала, отыскали там почту. Поставив Вовку в очередь, мама ушла писать телеграмму, потом вернулась, постояла и снова ушла.
Стоять в очереди было скучно. У Вовки заболели ноги. Мама не возвращалась, и он отправился разыскивать её.
Из почты длинный коридор вёл в зал ожидания.
Вовка сделал несколько шагов по коридору и очутился перед вывеской "Парикмахерская".
За стеклянной дверью слышалось весёлое позвякивание ножниц. Дверь была приоткрыта. Вовка просунул в неё голову, сделал шаг и очутился в волшебном царстве зеркал и белых халатов.
Девочка, одних лет с Вовкой, прошла через весь зал и уверенно залезла в свободное кресло. Парикмахерша набросила на плечи девочки простыню и начала подрезать ей закрученные червячками волосы.
"Черр-вяк!.. Черр-вяк!" – отхватывали ножницы прядь за прядью. Окончив, парикмахерша взяла пузырёк с зеленоватой жидкостью и направила на девочку пульверизатор.
У Вовки сладко защемило сердце.
К кассе девочка прошла мимо Вовки. В её пальцах была зажата монета.
– Сорок копеек! – сказала кассирша.
Вовка даже задохнулся от волнения. Всего сорок копеек!
Он сунул руку в карман штанов и неожиданно нащупал там маленький металлический кружок.
Как он мог забыть про полтинник?
Вовка зажал монету в кулак и решительно шагнул на середину зала.
"КАК СТРИЧЬ?"
С замиранием сердца он забрался в кресло.
– Ты один? – с подозрением спросила парикмахерша.
Вовка мучительно покраснел. Но женщина уже не смотрела на него, а копалась в ящике стола, подбирая для машинки нож.
– Как стричь? – спросила она, двигая ручками машинки.
– С одеколоном! – выпалил Вовка.
Женщина рассмеялась.
– Я не про то. Чубчик оставить?
– Оставить...
Парикмахерша прошуршала машинкой по затылку, поскрипела ножницами за ушами и ловко – чик, чик! – подрезала чёлку.
– А теперь закрой глаза! – скомандовала она.
Вовка крепко зажмурил веки. Пшш-ш-ш! – пахучее облако заклубилось вокруг его головы.
Вовка не дышал. Он не слышал ни взволнованного маминого голоса в коридоре, ни крика на перроне: "Володя, Володя!" – ничего.
Как во сне, он выбрался из кресла, отдал в окошко кассы полтинник, получил сдачу и вышел.
Мамы на почте не было. Перепуганный Вовка бросился в коридор, выскочил на привокзальную площадь – мамы нет! – вернулся в здание и, наконец, выбежал на перрон.
Г л а в а т р е т ь я
О Д И Н
ЧЁРНЫЙ ПЁС
На перроне было пустынно. На чёрной, залитой нефтью, посыпанной крупным песком земле лежали белые полосы рельсов. Тускло светили красно-зелёные светофоры. Два паровоза медленно катили по дальнему пути состав. Между красными товарными вагонами, как окна, просвечивали низкие платформы. На платформах стояли грузовики; на одной – старый, видавший виды экскаватор. Он поблёскивал истёртыми гусеницами и задумчиво кивал опущенным ковшом.
Позади Вовки послышалось рычание.
Он обернулся.
Через рельсы прямо на него шёл здоровенный чёрный пёс. Он перепрыгнул через последний рельс и очутился на перроне.
Вовка попятился.
Заметив, что его боятся, пёс зарычал. Шерсть на его загривке поднялась дыбом.
Вовка начал медленно отступать. Он отступал до тех пор, пока не упёрся спиной в вокзальную стену.
Пёс шаг за шагом преследовал его. Когда Вовка остановился, пёс оскалил зубы и, делая вид, что готовится к прыжку, присел на задние лапы.
Вовка закрыл лицо руками. В этот момент послышался глухой удар, собачий визг и звуки удаляющихся прыжков.
Когда Вовка отвёл руки от глаз, по перрону удирал, поджав хвост, чёрный пёс, а мальчишка в замусоленной школьной куртке, без фуражки швырял вслед ему обломки палки.
Швырнув последний обомок, мальчишка сунул в рот два грязных пальца и пронзительно засвистел.
Пёс взвыл и, как ошпаренный, метнулся за угол.
– Ну чего? Испугался? – сказал мальчишка и повернулся к Вовке.
Вовка промолчал.
– Ботинки какие у тебя фасонистые! – продолжал мальчишка. – Ты откуда? С поезда?
– С самолёта.
Мальчишка присвистнул.
– Вона! С кем?
– С мамой.
– А она где?
– Не знаю.
Мальчишка быстро сообразил, в чём дело.
– Пошли поищем её, – предложил он. – Тебя как звать? Вовкой? А меня... – он хитро подмигнул, – Григорием. Айда!
На вокзале Вовкиной мамы нигде не оказалось. Около автобусной остановки им сказали, что молодая женщина, которая ищет сына, только что побежала в направлении базара.
