Текст книги "Вот моя деревня"

Автор книги: Светлана Викарий

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 17 страниц)

Изгнание Шмары

– Е…бать-колотить! – Это была любимая Надина присказка.

Жить так больше невозможно. Нет. Прибью я ее сейчас, и все.

Надя свесила ноги с кровати.

С дивана донесся слабый стон. Это проснулась Вовкина Шмара, связанная с вечера по рукам и ногам.

– Теть Надь, это что? – вскричала она, обнаружив себя в таком состоянии. – Пить… Голова болит…

– А меня это не касается. – Раздельно проговорила Надя. – Проснулась? Сейчас участкового вызываю. Хватит. Намаялись с тобой.

Шмара, звали ее Тонькой, извивалась всем своим худым малопривлекательным телом и шипела, словно пришпиленная рогатиной змея.

– Скинем тебя сейчас участковому, как куль с говном. И знать больше не хочу.

– За что? – не могла вспомнить Тонька, с трудом сглатывая слюну. Сушняк давил ее, как цепь собаку.

– За то, что ты сука, паскуда. Ты как бросилась с ножом на моего сына? Как? В тюрьму снова захотелось. Я тебя и сдам сейчас.

– Я? – изумилась Тонька, тараща оловянные глаза на гневную свекровь. – Я?.. На Вововчку моего… любимого… Где он? Во-ва!

– На Вовочку. На Вовочку. Уехал он от тебя навсегда. В Анжерку вернулся. Летит сейчас в самолете. – Подтвердил Вовушка. – Ну, и тварь ты. Все. Нам такая невестка не нужна.

– Развяжите.

– Не развяжу. Захотела!

– Обоссусь сейчас. – Постращала Тонька.

– Щас я тебя с дивана скину. На полу, валяй. Сама вытирать будешь.

– Ой, ой, ей, мама дорогая… – Не унималась Тонька. – Все осознала. Готова сотрудничать. Развяжите. Где Вовка?

– Ты не поняла? Улетел Вовка в Анжерку. Сбежал от тебя. Вовки у тебя больше нет. Зачем ты ему нужна – сидячая, алкоголичка, бездетная ко всему … Кому ты нужна бездетная?

Это был удар ниже пояса.

Тонька поперхнулась, закашлялась.

– Я могу. Я рожу.

– Опять врешь. У тебя детская матка. Врач нам все рассказал.

– Мы из детдома возьмем… Берут же люди.

– Не нужен мне из детдома… кот в мешке. Мне внуки нужны. Мои. Здоровые. Красивые. А не потомки алкоголиков и наркоманов.

Вовушка разрезал путы ножом, ловко повертел его в пальцах, намекая на ближайшую для Тоньки неблагоприятную перспективу.

– Вот тебе сто рублей, до бабки твоей доехать хватит. Иди. И побыстрей. А заявление я на тебя все же напишу. На всякий случай. Если попытаешься приставать к сыну, открою дело. Свидетели у нас есть.

Тонька выглядела довольно жалко. Но сотку словила на лету. Выпрыгнув из двери дома, тут же присела под верандой. Отряхнулась, и пошла к калитке, вихляя тощим задом, и отбрасывая с лица русые волосы. Выражение всегда тусклого лица ее теперь было даже задорным – погодите у меня, еще не все потеряно!

С крыльца соседнего дома на нее плотоядно взирал Халимон.

Надя, глядя в окно на удалявшуюся Шмару, думала: «И, слава богу. Нет у них детей. Отвел Боженька, спасибо». Вовке 27 лет, пора бы уже обзавестись. Но от кого? Как и каждая мать, она мечтала о хорошей семье для сына, единственного, любимого.

Впрочем, первый ребенок Нади умер трехмесячным. Как это произошло? Почему? На эти вопросы судьба не ответила.

Пашка

Родила она легко, не маялась. Виктор, когда родился ребенок, а было это еще до отъезда в Саратовскую область, был счастлив. Мальчишка родился здоровенький, и ничего не предвещало болезни. На второй день, рано утром, еще до обхода, вдруг в проеме окна появилась шахта башенного крана и широко улыбающийся Виктор, постучал в больничное окно. Больничные бабенки всполошились.

– Чей это мужик-то?

– Мой. – Ответила Надя с тихой радостью в груди. Она встала и открыла окно.

Виктор выгрузил пакеты, перешагнул через подоконник в палату, махнул рукой крановщику, и кабина поползла вниз.

– Поздравляю вас, бабоньки! – Он был слегка навеселе.

В пакетах находились фрукты, коньяк и все что полагается для праздника.

– Праздничаем!

Острый апельсиновый аромат переборол запах больницы. Медсестра, конечно, выставила счастливого отца, но в палатах целый день обсуждали выходку счастливого папаши.

Виктор долго еще стоял внизу, дожидался, когда Надя откроет окно после кормления ребенка.

– Как назовем?

– Пашкой.

Любаня

И хоть звалась Любаня Продуманной, дела ее шли плохо. Вообщем и никаких дел не было, одни неприятности. Забеременела Ирка, дочка. А зять, как обухом по голове:

– Короче, теща, мы вот сейчас родим второго. И на материнский капитал выкупим у тебя дом.

– Как это? – не поняла Любаня.

– Ну, дадим тебе денег, и ты освободишь нам помещение.

– Это мой дом. – Несколько неуверенно сказала Любаня.

– Был твой, будет наш, семейный с твоей дочерью. Тут же дочь твоя и внук прописан. А еще один родится. Понимаешь?

– Нет. – Честно призналась Любаня.

– Потом поймешь. – Успокоил зять.

Любаня выскочила из дверей, как ошпаренная, побежала к Наде. Поплакать Любаня любила, пожаловаться всегда есть на что, но тут другое дело.

– Как же это так, Надюха? А я куда? Куда я пойду?

– В голову не бери. Мирон твой скотина еще та. Вовка почему перестал с ним дружить? Раскусил. Он на подлость способный. Но не отчаивайся. Не соглашайся и все. Мало ли что они хотят.

– Молодежь – всегда хозяева жизни. – Сделал вывод Вовушка.

Второй приезд

Виктория приехала в деревню неожиданно, уже в сентябре. В библиотеке Людки не было, где она живет, Вика не знала, а телефон Людкин находился вне зоны действия. И она сама пошла в дом за линией, надеясь застать там Надю.

Надежда и Любаня Продуманная сидели за столом. Густо пахло борщом с перцем и чесноком, с поджаркой на сале. Посредине красовалась водка под названием «Добренькая». Огурчики в пупырышках. Помидорчики всякие – большие и маленькие. Перья лука отливали изумрудной зеленью.

Виктория втянула носом знакомые и волнующие ароматы.

– Здравствуйте. Какой чудесный натюрморт. Стол, достойный кисти хорошего художника.

Любаня не знала, что такое натюрморт, но спросить гостью постеснялась. Надежда пригласила Викторию за стол.

– Решились, значит? Покупать дом будете?

– Кажется, решилась. Одна загвоздка – денег у меня нет! Осталось квартиру продать. А это, оказывается, сложно.

– Ну, давайте, за успех! – радостно подхватила Любаня. – У нас тут отлично. Просто курортные места. – Любаня говорила это совершенно искренне. Она любила это местечко, ее привезли сюда в детстве – другого она не знала. Больше чем три дня ночевать в другом месте она не могла.

– Мне понравилось. Деревья красивые. Много деревьев, воздуха. А помидорчики домашние какие… – Виктория искренне радовалась предстоящей жизни в деревне.

Любаня едва не ляпнула, что помидорчики из магазина, но Надежда вовремя ткнула ее коленкой.

Надежда хвалить не стала. Претило ей все это. У нее было свое мнение. Но не говорить же его покупательнице! А Любаня не унималась. Она рассказала, что деревня при немцах называлась Зеленая поляна и была одним прекрасным садом. Озера были полны рыбы. А лещи здесь какие! Грибов в лесу полно. Черники. А еще орехов. Фундук. Лещина по-нашему. Яблоки, груши разных сортов. Еще в деревне есть детский сад, баня и почта, где они получают пенсию. Народу немало.

Виктория после двух рюмок вынула метр и стала замерять простенки, записывая цифры в книжку. Внимательно изучила проводку, трубы.

– Работы здесь много. – Сделала она вывод. – Даже не знаю, сколько придется вкладывать. Ну, а умельцы есть? Способные на хороший ремонт? Ну, не евро. Евро здесь ни к чему. Все-таки дом деревенский. Просто и хорошо надо сделать. Или из города приглашать?

– Есть один. Лешка Харитонов. Сосед ваш – вон их дом на задах огорода. Он все и сделает. Зачем из города? Городские и деньги большие запросят. – Рассуждала еще вполне трезвая Любаня. Не зря она звалась Продуманной.

– Ну, до этого еще далеко. Может, кто-то вперед меня этот дом купит. Завтра приедет с деньгами и купит. А я ведь не могу даже авансировать.

– Пути Господни неисповедимы. – Вздохнула Любаня, ведь и сама она по этим путям гуляла вслепую.

– А вы, как решились на деревню? Образованная, вижу, женщина… – все же полюбопытствовала Надежда.

– Устала. – Коротко сказала гостья. – На пенсию вышла. Покоя хочется, красоты. Вот продам свою квартиру в Калининграде… У меня хорошая квартира на берегу Верхнего озера… и куплю этот дом… и квартиру в Черняховске.

Любаня позавидовала.

– И квартирка и домик. Уютная жизнь.

– Ну, да. Домик в деревне. Сейчас это модно. – Виктория стала рассказывать, что москвичи тоже рванули в деревню. Дышать нечем совсем в этой Москве. А что такое Рублевка? Богатая деревня.

– А насчет ремонта – это у кого какая фантазия. У нас у всех теперь есть желание евроремонт сделать. И делают. Окна-то почти все уже поменяли. Двери металлические почти у всех стоят.

– Я заметила.

– У нас тут своя Рублевка. Сразу богатые дома видно. – Заметила Любаня. – А что? Чем Сушкины дома не рублевские?

Надя пожала плечами.

– За деньги любой каприз нынче.

– Ну, девочки, автобус скоро. Скажите Людмиле, чтобы готовила документы. А я еще приеду. А пока деревню покажите, что ли…

Надя завернула в пакетик для Вики свои знаменитые пироги.

– Перекусите. Вкуснятина! Дорога до Калининграда длинная. Еще только к вечеру доберетесь.

Они дружно вышли из дома, и пошли через железку. На остановке пока было пусто. Дневным рейсом поселяне выскакивали в город по коротким делам – купить в аптеке лекарства или отдать ко времени документ.

– А церковь есть в деревне? – поинтересовалась Вика, выискивая глазами, хотя бы шпиль старой немецкой кирхи.

– Церковь у нас в Загорске. А здесь была немецкая кирха. В центре, у магазинов. Как в школу идти. – Пояснила Любаня.

– Была да сплыла. Раскурочили. На кирпичи разобрали. – Уточнила Надя.

– А красивая была! Мы в детстве играли там. Много интересного чего там было. Целехонькая после войны стояла. А витражи какие-прелесть. Я даже клад нашла в стенке. Ну, а потом уже в девяностые руководитель у нас такой был Шиловонин старший – вот он и раскурочил.

– Нормальные мужики, говорят, просили его. Не разрушайте. Продайте нам, мы там производство, сделаем. Пекарню свою, например. Разве плохо? В церкви всегда пекли хлеб. Рабочие места создадим. Хоть пять – шесть человек в деревне будут работать.

– Человеческая алачность. – Сделала вывод Любаня, слушая рассуждения подруги. – И что интересно. Почти вся семья после, как разрушили, кирху… померла. Сначала жена Шиловонина. Потом он, тоже ни с того ни с сего. А потом и сынок. А сынок у них хороший был человек. Настоящий хозяин. Порядок при нем был. Можно было придти, посоветоваться. Ну, он как староста, все знал, и производство, и людей. Ну, чистый психолог. Держал людей в кулаке.

– Значит, трое… сразу после?.. – уточнила изумленная Вика. – Это же карма. Наказание за грех.

– И мы так считаем. – Поддержала Любаня. – А второй сынок пока жив, жив… слава Богу. Дай бог, чтоб сын не отвечал за отца.

– Еще как отвечает. Если не постарается исправить грехи отца. – Сказала Вика со знанием дела.

– А вы в этом деле разбираетесь? – поинтересовалась Надя.

– Ну, да. Я – психолог. Социальный педагог. Ну, и увлекаюсь… новыми, то есть старыми знаниями – астрологией, парапсихологией, экстросенсорикой…

Надежда с Любаней моментально исполнились уважением к гостье. Это было для них ново. Они посадили Вику в автобус. Помахали рукой. Когда автобус скрылся, Надя, наконец, выдохнула.

– Слава-те, яйца!

Вот он, второй шажок к родному дому.

Воспомнить…

Надя сидела на кухне Али Хромовой. Початая бутылка водки, индоутка с черносливом в брюхе – Валино творенье из духовки – натуральная вкуснятина! И поесть ведь так, с удовольствием и пользой можно только в деревне.

– Ну, и как? И что дальше? – спрашивала Аля, суетливо озираясь в своих обширных кухонных владениях – не забыть на стол поставить моченых яблочек. Они под водочку чудо, как хороши. Антоновка…

– Да садись уже… Городок этот назывался Адкарск, Саратовской области. Где родилась певица Валерия…

– Ну, знаю Валерию. Ту, что муж бил?

– Ну, да… вот и приехали мы туда, к его родителям. Мне 19 лет. Первого ребенка уже похоронили в Анжерке. И в постели не очень получалось. Витя сделал свое дело, а я к нему как равнодушная … Обижался, и говорит, мол, ты бесчувственная… А какая я должна быть?

– Он же у тебя первый был. А ты еще, как женщина не созрела.

– Так-то оно так. Как я теперь понимаю сама. А он говорит, ты больная или бесчувственная.

Обе они, придя ко склону лет, знали, что мужчины существа непостижимые – глупые до безобразия, там, где все ясно и понятно.

– И дальше?

– А у соседки Тайки живот стал расти. А муж ее бездетный, это все знали, операцию перенес. А мой и забегал туда! Тайка пышная девка, белокурая.

– Ясно, как день!

– Тайке тридцатник, ему тридцать три – они в самом соку, а я дура – никакая в постели!

– Ну?

– Ну, и родила Тайка мальчишку. Он все туда бегает, а меня по семь раз в ночь ругает – ты никакая! Не женщина. Я написала тогда письмо домой в Сибирь, мамке. «Здесь речка рядом есть, Медведица, называется, если, мама, вы не заберете меня отсюда, так и знайте, в мае, вместе с Маринкой, дочкой, утоплюсь. Сил моих больше нет, быть здесь замужем».

Щедрая Аля налила водочки в маленькие хрустальные рюмочки, подаренные при выходе на пенсию. Подрезала колбаски и сыру.

– Ну, и?..

– Раннее утро, стучат. Свекровь открывает. Моя мамка с Вовушкой на пороге. Забрали!

Вихрь

Однако прошел дождливый октябрь, теплых и солнечных дней в нем было мало. Виктория не появлялась. Правда, звонила. Ее «прекрасная» двухкомнатная квартира, обновленная легким косметическим ремонтом, на берегу городского озера, набережная которого реконструировалось во славу и на деньги жены президента, выросшей, как раз неподалеку – не продавалась. Почему? Она не понимала. То ли вторая волна кризиса. Вернее, очередная, а какая по счету… народ сбился считать. Или мода на «серый ключ», на «все включено» – русская мечта.

Риэлтеры подтвердили ее догадки.

– Представляете… Десять квартир вторичного жилья показываем. В хороших районах. А одиннадцатую они покупают у черта на куличках «серым ключом». Говорят, легче ремонтировать, по-своему можно сделать. А главное – современный архитектурный проект включает в себя и благоустроенный двор, и ограждение, и гаражи. И даже магазины и офисы. Все как у белых людей.

Да, запросы у людей изменились. Но каждому свое…

Она жила и в роскоши, и в бедности, и в простой советской действительности. Но все это за спиной. А жаль. И там было много, о чем она вспоминала с сердечной радостью. И радость эта приходилась как раз не безденежье. Оно замечательно компенсировалось молодой силой, красотой, талантом. Сейчас же она хотела создать для себя и двух своих детей – один из них был приемышем, маленький рай. В том смысле, в каком представлялся он ей самой. Очень скромном.

В ожидании этого рая – она каждый день вооружалась журналами, в которых с легкостью описывались приемы создания загородной красоты. Она часами сидела в интернете, набираясь знаний, присматривая лучшие для себя варианты превращения своего будущего садового участка. Она уже создала длинные списки необходимых покупок: пластмассовые стулья и стол, шезлонг, мангал, огромные кашпо, садовые светильники и многое другое, что услаждает уставший взгляд горожанина. В ее воображении этот участок был уже обустроен. Ее не смущало отсутствие сарая, забора, туалета – она намеревалась все это сделать собственными силами. И не стандартно.

В один из редких погожих дней конца октября, когда на улице было теплее, чем в доме, Вовушка решил сбегать в магазин за бутылочкой. Согреться. Дом из экономии до сих пор не протапливали, дров почти не осталось. Надежда жила надеждой на скорый отъезд. Посреди двора валялись несколько шпал от хозяйского сарая. Накануне Надя просила Ваку распилить оставшиеся шпалы и жерди, которые притащил на своем тракторе по доброте душевной Халимон летом. Ну, на месяц топлива хватит, а там видно будет.

Вовушке последнее время нравилось пить в одиночку. На сердце становилось теплее и спокойнее. Пустые разговоры с Вакой или Халимоном о полном таинственных дырочек теле резиновой бабы ему давно надоели. О женщинах он не думал вовсе. А одному хорошо. В голову мысли идут о родном доме. Дом рубленый деревянный, в огороде три кедрача. Рыжие беличьи хвосты так и сверкают на солнце, если поднять голову вверх. Тоскливо-сладкие мысли.

Нет, в теплую реку детства дважды не войдешь. Ах, где те знойные вечера беспечальной юности? Неумелые поцелуи девчонок-хохотушек, в кустах акации в городском саду? Томительные до задыхания жаркие объятья зрелых сильных женщин? Обидно, как скоро прошла жизнь, а он воспользоваться ее дарами не успел.

Вовушка купил перцовку в красном магазине, кусок голландского без дырок сыра, армянский, полюбившийся ему здесь лаваш, и тут же намеревался отправиться домой. Ему не терпелось выпить и закусить, пока сестра удалилась к очередной подружке.

Мини – пирушки имели место каждый день и едва ль не в каждом доме. Они не требовали повода, а только состояния души.

Сестра стала нервной, язвительной. И разговоры одни и те же – об отъезде. А он думал, много думал… Что хорошего его ждет в Анжерке, если Надя не возьмет его с собой к Славке? Разве нужен он Славке – чужой человек. Он и раньше терпел его едва. У них были серьезные разногласия по многим предметам. Выпивка, правда, соединяла, и одновременно разъединяла их. Ради Нади Вовушка терпел. А куда он пойдет? Семьи нет, дома нет – прожил жизнь зряшную, бесполезную. Кто над гробом его заплачет, только опять же Надя. Он стал подумывать о Доме старости, но сомневался: возьмут ли его туда с маленькой пенсией? Как так получилось, что итог жизни вот такой жалкий – безденежный, бездетный, бездомный?

Погода на улице резко испортилась. Неожиданно, как часто бывает в этих местах, исчезло солнце. Это явление было хорошо известно жителям «курортных мест». Небо – низкая огромная свинцовая лава. Удивило Вовушку другое – звук ветра, прерывистой и длинный, громкий и устрашающий… Он остановился, чтобы оглядеться – откуда идет этот звук. И вдруг как будто его кто толкнул, толкнул и потянул в сторону. Он почти побежал, движимый скоростью ветра и ужасом… Потом его завертело и бросило на землю… Очнулся он, когда услышал голоса людей. Над ним стояли Вака и его Люська.

– Живой?

Вовушка ничего не понимал. Из пакета лилась жидкость, с резким отвратительным сейчас запахом, – он оказался у него под головой. Вовушка попытался встать, но не смог. Жуткая боль где-то в бедре, рядом с промежностью, заставила высыпаться искры из глаз.

Вдруг где-то поблизости раздался пронзительный и тонкий женский крик, почти визг. Из дверей красного магазина выбежали женщины.

– Что за черт?!

На асфальте лежала женщина. Пожилая. Она, как и Вовушка несколько минут назад вышла из магазина. И ее, так же как Вовушка завертел и бросил наземь вихрь.

Все засуетились, стали вызывать «скорую» из города. Вака побежал за фельдшерицей. Татьяна, на счастье, оказалась на месте.

– Кажется, шейка бедра сломана. – Вынесла свой вердикт Татьяна, осмотрев Вовушку.

Вторая женщина оказалась свекровью Али Хромовой. Диагноз был тем же. «Скорая» забрала обоих в больницу.

Возвращение

Через год Виктор приехал к Наде, в Анджерку. Пышная Тайка рога ему наставила. А его это сын или кого другого осталось загадкой. Он затосковал о Наде и дочке, понял, что дурак был, что-то не так делал, требовал от юной жены того, что не имел права требовать. Покаялся. Вся Надина родина настаивала: Надя прости. И она простила.

Но постель их осталась на всю жизнь холодной.

Позже Надя изменяла ему, потихоньку, желая той простой бабьей радости, которой почему-то была лишена в замужестве. Он тоже не был ей верен, по той простой причине, что был мужиком, и имел свое законное право применить себя. Не пропадать же мужчине в соку. Но для дома он оставался добытчиком и хозяином. Надю, свою куколку, которая в последствие заматерела, и стала статной, красивой женщиной он любил искренне. Но это была не плотская любовь, а какая-то совсем другая. Скорее, небесная, чем земная.

Мать звонила ему из Аткарска: «Ну, и как там твоя селедка?».

Ей бы и в голову не пришло, что Надя превратилась из худой селедки в прекрасную деликатесную рыбку, которую жаждали многие мужчины Анжерки.

Дюймовочка

После того, как исчезла Шмара, у Вовки пропал интерес к возвращению в родные Пенаты. У него появилась новая мечта-идея.

– Мама, неплохо бы мне уехать в Германию. Настя живет недалеко от Наташи. Может, я бы на ней женился. Ну, если, получится.

Надя понимала сына, конечно, неплохо бы устроить его рядом с дочкой. Тогда уже можно уезжать домой из этих «курортных мест» со спокойным сердцем. А сейчас сердце ее было неспокойно. Наверное, с женитьбой на Насте, закончилась бы для Вовки череда неудач, которая началась со дня приезда сюда. Вот ведь не послушались отца, а он говорил: «На месте и камень мхом обрастает». И про чужбину он говорил. Человек был умный. И отъезд в чужие пределы понимал, как предательство родной земли. Надя с годами поняла, что на чужбину уезжать должны только самые сильные, самые ловкие, самые талантливые. А Вовка у нее кто? Просто хороший, честный парень. Талантов никаких за ним ни водится. Разве, что хорош собой. Вот этого не отнимешь. А дома бы в шахту работать пошел. Бригадиром бы стал, мастером. А если б горный техникум закончил… почему бы не закончил, при его трудолюбии?… Инженером бы стал. Шахтеры сейчас вон какие деньги получают. И главное, честные.

Наташа, дочка, дело другое. Она за мужем поехала на чужбину. И опять же, Надя поняла, что стремление «поближе к Германии, поближе к детям» всего лишь иллюзия, на крючок которой попали многие не только из этой деревни. А часто ли она была в Германии? Два разочка всего. Дети ее живут хорошо, приспособились. Посмотрела, порадовалась. И что ей до немецкой благодати, когда она сидит как пес, привязанный к холодной грязной конуре этой не ее, не родной жизни? Уезжать надо, возвращаться в Анжерку. А Вовка пусть сам решает.

– Ну, так давай, зови ее в Черняховск. Настю эту.

Настя не заставила себя долго ждать – уже через неделю, Вовка встретил ее на автовокзале в Черняховске. Она не спешила выйти из бусика, смотрела в окно на высокого парня, который держал в руке букет. Она знала его лицо по фотографии в интернете. Помнила эти ясные синие глаза. Но то, что она увидела живьем – поразило ее. Вовка был писаным красавцем. Этакий русский Лель. Натуральный блондин с широкой обаятельной улыбкой. Сердце Насти не раз екнула – она не просто себя красавицей не считала, она знала все свои недостатки и ненавидела их. Что же будет? Она постаралась стряхнуть с себя волнение, и мысленно перекрестившись, вышла из автобуса.

Вовка увидел перед собой не то девушку – не то женщину коротышку, фигурка которой была весьма угловата и грозила в будущем превратиться в прямоугольник, напоминающий прикроватную тумбочку. Сама голова и лицо ее были несоразмерно широкими по отношению к этой низкой фигурке. Но совершенно замечательными были длинные зеленые глаза на этом лице, и неожиданная улыбка, приоткрывшая ряд белых крепких зубов с широкой, как у молодой Пугачевой расщелиной посредине.

Ему и в голову не могло придти, что отныне он будет делать все, чтобы не померкло сияние в этих глазах, которое он увидел в первую секунду встречи.

А он-то, он, был уверен в том, что не достоин благодати или чуда!

Они неловко обнялись. При этом в Насте все кричало: это он, он, он! У Насти были сладкие духи, так что у Вовки закружилась голова, он успел также заметить, одета она дорого и модно. Он взял ее нетяжелую сумку.

– Пойдем Дюймовочка!

Они пошли неспешно по дороге, к квартире, которую Вовка снял после разбега со Шмарой. Ему почему-то было ясно, что теперь они с Настей будут идти вот так вдвоем. Всегда. Во всяком случае, долго.

Они пустились в долгий жизненный путь без посоха и сумы, не надев даже сандалий, предохраняющих подошвы от ран, им обоим было глубоко наплевать, что произойдет, случится, возникнет на этом пути. Эх, молодость!.. Сумасшествие.

Сначала Дюймовочка зачастила в Черняховск, потом бросила работу и почти переселилась к Вовке. Ее мать давно уже мечтала няньчить внуков, поэтому не огорчилась. Ее волновала только судьба дочери – этом году Настя перешагнула в бальзаковский возраст.

Семья Насти имела свой собственный бизнес, налаженный еще в годы жизни в Омске, – они торговали запчастями для немецких машин. И небезуспешно.

Настя выходила замуж уже дважды. Ее мужья – русские немцы оба были неплохими ребятами. Но вот завести потомство не успевали. А может, не хотели. Уходили от Насти, ничего не объясняя, вообщем-то культурно. И после ухода поддерживали дружеские, и даже партнерские отношения. Потом мать поняла, что стажировку на ее предприятии бывшие мужья дочери прошли хорошую, потому что оба вскорости, после развода открыли свои точки. Но она не обижалась, что научила ребят работать. Женщина она была добрая, не злопамятная.

Вовка искренне влюбился в Настю, найдя в ней много достоинств. Во-первых, она не пила, а только курила легкие женские сигареты. Во-вторых она прекрасно смешивала коктейли, как настоящая немецкая фрау. А поляну накрывала по-русски щедро. Ее ножка оказалась по – китайски миниатюрной, 33 – его редкого размера. Вовка на всю жизнь запомнил стоящие у двери две пары кроссовок 41 размера – его и Тоньки-Шмары. Тонька не затрудняла себя по утрам, когда с бодуна, торопясь на работу, впихивала свои ножищи в Вовкины кроссовки. А ведь он за ними ухаживал. И особенно любил белые кроссовки. Вовка вообще отличался исключительной чистоплотностью.

Настя и в постели оказалась настоящей мастерицей. И то, что она старше его на пять лет его не смущало. Он не заметил, как Дюймовочка день ото дня подпихивала его своими наманикюренными пальчиками под свой крохотный башмачок. А, кроме того, родители давали за нее немалое приданное – двухкомнатную квартиру, не где-нибудь, а в Кельне, и партнерство в деле. Дело опять же было знакомое до боли – шоферское, автомобильное, любимое. И он не сомневался в том, что справится.