Текст книги "Вот моя деревня"

Автор книги: Светлана Викарий

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 17 страниц)

Евгений Онегин

И опять дурацкая тема! Долго же думала, выжившая из ума чиновница из Министерства или из КОИРО, чтобы придумать такое: «Чем Евгений Онегин близок современной молодежи?» И снова Людмила Анатольевна умоляет Сашку написать это чертово сочинение, и обещает хорошую оценку. Виктория, конечно, проследит, она человек заинтересованный. И не позволит сыну скачать сочинение из Интернета.

«Онегин – современник Пушкина и декабристов – типичная фигура для дворянской молодежи 20-х годов XIX века. Если сравнивать этого героя с современными людьми, первое, на что надо обратить внимание – его эгоизм. Эгоизм свойственен нашей эпохе. Это знают все. Несмотря на то, что Онегин собирательный образ, эгоисты жили и при Пушкине. Но XXI век – это настоящее сборище эгоистов, которые направлены также, как наш герой, на приобретение материальных ценностей, получение удовольствия от крутых развлечений, брэндовой одежды, косметики, супертехники. Ну, и секса, конечно.

О чем мечтает любой подросток, который иногда смотрит телевизор? О пентхаузах, яхтах, автомобилях и прочем уважаемом скарбе. Это первая черта, которая роднит современную молодежь с пушкинским Онегиным. А ведь его осуждало окружение и вся литературная критика. Лицемеры они были. Сами же в его кругу жили неплохо и привыкли так жить. А за что Онегина осуждать? Нас уже не осуждают. Просто констатируют факт.

Онегину не нравится светская жизнь, карьера чиновника и помещика. Он, „страдающий эгоист“, ну и придумал Пушкин! Лично я ничего необычного в этом скучающем на балах человеке не вижу. Если включить воображение, можно представить, что Онегин не скучал бы, если бы балы эти, хоть как-то напоминали наши современные тусовки – с музыкой и хорошей выпивкой. А у них ведь там было только французское шампанское. Вальсы Штрауса и мазурки. Полонезы еще. Никакого ритма. Да, в пушкинские времена балы действительно были чопорны и скучны.

Поэт намекает, что скука Онегина происходит оттого, что у него не было общественно-полезного дела. Так и у нас нет. Не пионеры мы, не комсомольцы. Никто мы… В будущее выбираться будем, как придется. Какая-то партия у нашего президента для молодежи была задумана, только давно уже ничего про нее не слышно. Лоханулись с партией.

Но вернемся к Евгению. После получения наследства от „всех своих родных“, от дяди, что был „самых честных правил“, он сделался богатым помещиком. Он теперь „Заводов, вод, лесов, земель хозяин полный…“. Красота! Современный молодой человек об этом только и мечтает. Ботаники, правда, о науке мечтают. Но, как известно, всего двум процентам достаются эти самые заводы, самолеты и пароходы и дома на Рублевке. Но так и раньше было.

В то же время Онегин понимает дурное влияние крепостничества на национальный характер русского народа. Жека был вполне продвинутый чел. „Ярем он барщины старинной оброком легким заменил“. Ну, красава! Кое-что прогрессивное он все-таки сделал для своих крестьян.

Однако я не думаю, что современный Онегин, это ведь предприниматель, которому от папы по наследству достался бизнес – сделал бы то же самое. Современный бизнесмен выжимает из людей все, что может. Он, по сути, крепостник из XIX века. Зарплата в конвертах, и прочие символы современности нам хорошо известны. А гастербайщина – это что? Современное рабство. Рабы на арене римского амфитеатра умирали за деньги, за славу. Их кормили по-человечески. Обслуга у них была, я читал, в виде современных путан. Ничего человеческое им было не чуждо. Они занимались спортом. А какой-нибудь таджикский чурек посреди Москвы медленно подыхает, создавая блага современному Онегину.

Так что Жека еще молодец. Таких людей было мало в пушкинские времена. Поэт не зря замечает, что „…В своем углу надулся, увидя в этом страшный вред, его расчетливый сосед“.

Устав от городской жизни, Онегин поселяется в деревне. Современные буржуа тоже поселяются на Рублевке или как мы, в Калужском. Это, как говорят теперь, тенденция, которая способствует выживанию людей от плохих условий жизни в городе – дороговизны, загазованности и прочего дерьма прогресса. Мы все еще считаем, что в деревне можно здоровым образом жизни жить. Как бы не так! Моя мама тоже так думала. А что в итоге? Скука – это мелочь. А жить интеллигентному человеку среди пьяного деревенского быдла малоприятно. И какой воздух, какой огород это компенсирует? Вот и Онегин в своей усадьбе измаялся. В принципе, в мире мало, что изменилось.

Онегинское высокомерие, как у барина, было естественным. Моя мама тоже на голову выше этих сонных деревенщин. Онегин, конечно, не был мыслителем. И это тоже черта, которая сближает его с нашими современниками. Мы тоже думать не хотим. Зачем нам думать? Есть родители и готовые передачи по телевизору, в которых говорится: Ходи, деточка, направо. Налево не ходи. И как Онегин не признавал авторитетов, так и нам по барабану, что нам взрослые в уши вливают.

Дружбе с романтиком Ленским, влюбленным как ненормальный в Ольгу, Онегин тоже не придавал значения. Пушкин так и говорит, что они „от делать нечего друзья“. И в нашем современном обществе рядом с нами тоже появляются друзья от нечего делать. Сегодня Маша, завтра Глаша… большой разницы нет. Да и с пацанами тоже самое. Честно говоря, я забыл имена тех, с кем дружил во дворе нашего дома, в Калиниграде.

Онегин циничный тип, высокие идеалы, которым верит Ленский, Пушкин называет „чудесами“. Ленский наивен, не знает жизни, но Онегину интереснее с ним, чем с остальными соседями, потому что он его забавляет этой самой наивностью. Да и не конюх он Василий. Они одного круга. Хоть в глубине души Ленский нравится Онегину, но в его отношении проскальзывают снисходительность: „Он слушал Ленского с улыбкой“. Онегин неуважительно отзывается об Ольге, зная, что Ленский влюблен в нее: „Кругла, красна лицом она, Как эта глупая луна“. Дружеские отношения не помешали Онегину уязвить Ленского, проведя на именинах Татьяны весь вечер с Ольгой. Он же сделал это назло ему.

В нашем современном обществе это тоже бывает, и особо на дуэль никто никого не вызывает.

Ленский не смог стерпеть этого и вызвал Онегина на дуэль, хотя было ясно, что проблему можно было решить мирным путем. И вот здесь Онегин оказался поганцем. Все же выстрелил в Ленского. Он боялся показаться смешным или сделаться предметом сплетен. Это элементарная трусость. Из трусости, получается, он убил какого-никакого, а друга. Человека. Выбор Онегина мог бы быть другим, но он пошел на поводу у общества: „Поэт, задумчивый мечтатель убит приятельской рукой!“

Мы сплетен не боимся, но выглядеть слабаками не хотим. Вот и современные Онегины доводят дело до конца, готовы убить вообщем ни за что. Но, как правило, это враги. Во всяком случае, они так считают.

А ведь если пораскинуть мозгами, Ленский в деревне стал бы обыкновенным чудаком. „Поэта обыкновенный ждал удел“. Так что, фигурально говоря, смерть Ленского спасла его и навсегда оставила Человеком, с большой буквы, чистым человеком, который „Из Германии … привез … вольнолюбивые мечты, дух пылкий … всегда восторженную речь“. Селяви, судьба-злодейка.

По отношению к влюбленной в него Татьяне Онегин циничен и эгоистичен. Виновно не только его воспитание – воспитывали его разные „мосье и мадам“, которые „учили его всему шутя, не докучали моралью строгой, слегка за шалости бранили …“. Главное, характер у него был скверный. Если б не этот характер, он бы обществу кулак показал или выкинул какой-нибудь номер. Как делаем это сегодня мы. Мы не подчиняемся обществу. Мы сами с усами. А он с бакенбардами модными ходил.

Пушкин описывает внутренний облик Татьяны, ее переживания: „Дика, печальна, молчалива … боязлива“. Такая девушка сегодня навряд ли привлекла внимание современного Онегина. Мы любим девчонок ярких, свободных, отвязных. И здесь мы Жэку поддерживаем. На кой она ему?

Татьянино одиночество и ее психологические комплексы, непонимание, что уже идет эра женского феминизма, делает ее любовь к Онегину такой сильной. Онегин же думает только о своей свободе. Но ведь он мужчина, и почему его надо за это осуждать? А потом проходит время, Онегин постарел, пошатался по свету, и еще скучнее ему стало, если он понял, что неплохо было бы, чтобы Татьяна была его возлюбленной. Конечно, теперь она не деревенская Танька, а генеральская жена. Крутая мадам. Такие Онегину всегда нравились. И нам бы понравилась обеспеченная генеральская жена, с „Лексусом“ и особняком на Рублевке.

А что сожалеть? По-другому произойти не могло – ведь Онегин полюбил Татьяну только после нескольких лет разлуки. И если бы они не разлучались, то было бы так, как сказал Онегин: „Привыкнув, разлюблю тотчас“. Евгений Онегин скептически, трезво и реалистически относится к жизни, именно поэтому его отношения с другими героями не простые, он не находит себе единомышленников. Даже Ленский не становится Онегину настоящим другом из-за того, что у них совершенно разные взгляды на жизнь: Онегин – скептик, Ленский – романтик. Из-за того, что Онегина никто не понимает, да и сам он никого не хочет понять, будет страдать он до конца жизни.

Онегин действительно близок нам эгоизмом, скептицизмом и всеми другими измами. А Александр Сергеевич Пушкин на самом деле нормальный поэт, если сумел, как экстрасенс, увидеть, что будет впереди с молодежью начала XXI века. А другие персонажи романа нам сегодня малоинтересны».

Крещенье

Подошло Крещенье, в субботу молодой батюшка Михаил из Загорска с помощниками приехал освещать воду. День был благостный, пушкинский. «Мороз и солнце – день чудесный». Основательный морозец заставил нарядиться по-зимнему. Бабки вытащили давно продырявленные молью, бывшие оренбургские шали, шубы. Ида Харитонова, мать Лешки Хромого, надела старую искусственную шубейку, валенки, кротко повязалась пуховым платком. Вот так в этой черной шубейке, купленной еще молодым мужем Аркашей, она ходила на водосвятие вот уже тридцать лет. Полжизни. Сын обещал заработать ей на новую шубу, кожаные сапоги без каблука – но не заработал. Сквозь пальцы просеял он не только деньги, но и саму жизнь. И вот теперь, она уходила, а он лежал на диване, корчась от разрывающей печень боли… Протез валялся на полу рядом с опустошенными за ночь бутылками.

«Грехи наши тяжкие… господи прости…» – Прошептала она, запирая давно погибшего сына в доме на замок.

Еще неделю ей предстояло терпеть сына. Потом очухается, пойдет опять в дом напротив, заканчивать затянувшийся ремонт, за который заплачены ему огромные деньги. Только где они?

Люди потянулись к клубу, где каждый год происходило водосвятие. В огромном зале перед сценой, где еженедельно происходили дискотечные бесовские пляски, поставили несколько столов, а иконы разместили на звуковой колонке.

Наталье Сидоровой было неловко в этом зале, она привыкла к благостной атмосфере храма. Другие же не задумывались о таких деталях. Прихожане, а это были сплошь женщины – ставили свои ведра, банки и бутылки на стол и рассаживались на стулья у стены. Появились Тамара и Ваня Чибис, что сразу привлекло внимание.

– Постарела Тамарка, постарела. – Заметила Надя. – Ошибка это была – дом продать.

– Так она ж Чибиса старше. Да и хорошего мало в том, что мотают друг друга. В этом возрасте. – Харитонова, бывшая соседка Нади, рассуждала по-простому. – Она тоже, старая шлындра. Давно прилепиться надо к мужику, а она что делает?

– Что она делает? Детям угождает. Доченьке своей толстозадой, хавронье.

– Ладно, не греши, Надежда. Поди, на праздник пришли. А мы осуждаем.

Из щербатого ее рта, с крупными длинными зубами, вернее их остатками, шел парок. Потом она замолчала, губы сузились до колючей змейки. Этими губами, когда они были пухлыми и свежими, она целовала всех своих шестерых мужей. И тогда не думала она о Боге, о грехе, о молитвах. Задумалась только когда поняла, детки не удались, не о таких она мечтала. Лешка был чистым исчадием ада. Что он творил! Воровал, заводил всех деревенских парней, подбивал их на воровство, на глупость. И все с азартом, с выдумкой. Вывели с сотоварищами из совхозного гаража новый, только что купленный Камаз, накатались по пьянке до дури, загнали машину в болото. Второй раз чужой трактор на запчасти разобрал. Дважды стоял он перед судом, и дважды выходил оттуда. Потом она догадалась, не Бог ему помогал. Нет, дьявол. Бесы. Он уже тогда попробовал наркоты, и она знала, что бес подселился в него и теперь она живет не с сыном. Бес смотрит на нее Лешкиными глазами, бес бушует и рушит все на своем пути, бес морочит, околдовывает и прельщает.

Виктория подошла к батюшке, чтобы договориться о крещении Димки. Он дал свой номер телефона и назначил предварительную дату. Потом батюшка облачился в соответствующую торжеству белую епатрихиль. Помощник батюшки разжег кадило, запахло ладаном.

Женщины взяли по тонкой свечечке и по знаку священника подошли к центру. Вика дала Димке свечку и поставила его впереди. Димка прибежал, оторвавшись от своих игр – он катался с горки. Он был весь в снегу, взъерошенный, но застыл со свечкой в левой руке, и ни разу не повернул к ней головы. Вика видела, что батюшка ласково глядел на сироту.

А Вика считала прихожан, вернее прихожанок. Из мужского состава деревни в наличии был только Ваня Чибис, как всегда чисто выбритый и опрятный. Остальные двадцать девять, она дважды пересчитала, были женщинами. И не просто женщинами, а пожившими тетками и глубокими старухами. Плюс пятеро мелких. И это на семьсот жителей поселка!

А где же остальные? Где Кумариха, где Рыжий, где Буренок со своей неразлучной Лялькой? Где Шурочка? Где Галя в Шляпке? Где Лешка Хромой? Где? Где?.. Где все они – убогие и неумытые, обманутые и лживые, немилосердные и покинутые, ленивые и завистливые, отчаявшиеся и грешные…

Батюшка говорил об общине, сожалел, что нет церкви в Калужском. А она думала: Сколько ж надо церкви пустой простоять, дожидаясь своих прихожан? Сколько ж надо ждать, когда измученное сердце прикажет ногам пойти в церковь и посмотреть в глаза Спасителю? И не найдется ли еще один Шиловонин, который продаст, числящееся на балансе бесполезное строение, армянам на кирпич?

Началась литургия. Две женщины, приехавшие с батюшкой, стройно запели. Иногда они поднимали глаза кверху, словно там, на потолке, виделся им божественный образ. Батюшка читал Евангелие, его голосу не доставало убедительной силы. А когда он говорил о страхе божьем, в который раз поминая и призывая рабов божьих к страху, Виктория вдруг поняла: да, да, все мы рабы. Рабы, отказывающиеся делать свою человеческую и духовную работу. И без страха божьего, как без кнута нам не обойтись. Стегать нас и стегать, по спинам, которые распрямляют плечи от самодовольства, по упрямым выям, которые не хотят держать голову на этих плечах, по этим ногам, которые идут не туда, куда зовет их Бог и научает Учитель.

Потом пономарь призывал к трезвости, и объяснял женщинам грех аборта, но его уже никто не слушал.

– Трезвитеся, трезвитеся… – повторял он вслед уходящим.

Нагорной проповеди не получилось. Пономарь кротко вздохнул.

Когда входили из клуба, Вика спросила Димку:

– Понравилась тебе служба? Водичку освятили, чтобы стала она живой.

– Не-ет!.. Скучно.

Вика подумала про себя: «Погоди. Вот сядет тебе твой ангел-хранитель на плечо. Может, и раскроешь ты свои духовные очи».

В плену капитала

Материнского капитала ждали весь январь. В начале февраля снова пообещали, что получат его в конце месяца. На Маринкин день рождения 16 февраля домой опять Надя не успевала. А главное Славка… Маринка сказала, что дядя Слава устал ждать, и рядом с ним появилась бабенка. Очень симпатичная. Может, дочь специально пугала Надю?

Весна обещала быть ранней. В расплавленном свинце неба появились голубые просветы. От желания весны почки сирени набухли, как соски молоденьких девушек от первых поцелуев. Изумрудная трава перемешалась с прошлогодней. Ковер выглядел пока неухоженным, заляпанным старой краской, но обещал выровняться и зацвести первозданной зеленью. Людка, как и обещала, сама явилась на Садовую № 10 накануне Восьмого марта.

С ревностью, исподволь оглядывала Викин дом и ремонт. В душе своей черной и завистливой она не могла простить Вике, что та не купила ее дом. Свадьбу дочери на чужие деньги пришлось делать, под проценты заняла, будь он неладен этот материнский капитал! Чуть не полгода пришлось его ждать. Копейка, то есть ложка в самом деле дорога к обеду. Проценты съели всю дополнительную прибыль от продажи. И чего она добилась?

– Ну, что, завтра за деньгами поедем. – С порога сказала Наде. – Дождались.

– Пришли! Денежки мои! Наконец-то! Слава – те яйца!

Надя, забыв все обиды, кинулась обнимать бывшую хозяйку, но та, увидев порыв, отстранилась и поджала тонкие губы.

Вика про себя улыбнулась, действительно, Людка все больше напоминала старуху Изергиль. Человеческий утиль.

Опять у Нади все завертелось, закрутилось. Надо было отдать долги в магазины, собрать последние вещички, позвонить сыну, чтоб заказал им с Вовушкой билет на самолет через Интернет, надо было проститься с подругами и всеми жителями поселка, ведь среди них кроме Али Хромовой, Вики и Натальи Сидоровой, ставшими ей дорогими, тоже жили неплохие люди. Со своими недостатками, но и здесь жили люди обыкновенные, мечтающие о счастье, путающие понятия, но это совсем не важно. Таких людей была полна вся Россия. И они держали ее, больную, полусумасшедшую, на своих плечах, совсем не зная мифа об атлантах. Откуда их им знать! Оттого и падали, оттого и пили, надорвавшись держать.

Это все пролетело у нее в голове, как вихрь. А главное, надо помириться с Вовушкой, он букой сидел уже второй день и не открывал ей дверь. Последний раз они крепко поссорились, Вовушка капризничал часто. Она привыкла его прощать – как-никак инвалид. Бог с тем, что не угодила иногда. Картошку не так поджарила, или сильно кислый борщ сварила. Нервничала она, потому что Вовушка категорически отказывался выходить из дома, а ногу надо было разрабатывать. Свекровь Али Хромовой, бабушка той же поры, что и брат, вместе с ним попавшая в тот странный вихрь, давно ходила по квартире и по двору. А Вовушка разве что встанет иногда дверь ей открыть. Не то ленился, не то боялся… Она замаялась убирать из-под него, подстирывать, ухаживать за ним как за малым ребенком…

– Если мамка наша видит нас оттуда, она точно довольна. – В сердцах говорила она брату. – Кто бы за тобой так ходил?

А Вовушка ругался последними словами и благодарности никакой не высказывал. Грозил, что не поедет отсюда никуда, мол, за его пенсию, приютит его кто-нибудь. Она пыталась объяснить, что все это непросто, никому он не нужен. Пьяницам разве, чтоб пропивать его пенсию. Так ведь прописка еще нужна, чтобы получать эту пенсию. Забыл что ли, как те охламоны в Черняховске в бывшей Вовкиной квартире тебя поимели… Теперь надо и куртку тебе покупать… в Сибирь все же возвращаемся, и теплые ботинки нужны.

Она даже испугалась… вот привезу его домой, окаянного, а он Славке наплетет что ни попадя… Испортит жизнь.

На Славку у нее только и была надежда. У Славки был дом. И она могла бы купить какую-нибудь халабуду на окраине, да и Маринка бы не оставила ее без помощи. Но деньги лучше оставить на старость. Это Надя, бывший бухгалтер, и поживший человек, очень хорошо теперь понимала. Пожить в радости хотелось остаток жизни, не думать о куске хлеба. Со Славиком.

Вроде, как ждал ее Славка, не обзавелся за годы ее странствия никакой бабенкой, а тех которые сами бегали к нему по своему бабьему делу, она готова была простить. Сама-то она была чиста перед ним, как белый лист бумаги. И по чистому этому листу хотелось ей написать последнюю хорошую песню любви. Ведь была любовь между ними, не молодыми уже людьми, но не перестарками. И сына она помогла ему вырастить, и ведь стал он называть ее мамой, и побратался с ее Вовкой кровью. По – мальчишески, но было ведь.

И по телефону, он говорил ей, как и раньше… Надюха… милка моя, астра-звездочка.

Вот и забоялась Надя, испортит, как пить дать, испортит брат жизнь ей. Сейчас вон что буровит. И с чего берет? Были женихи у нее здесь, в деревне, навязывались. Да мало ли кто мечтал пригреться в ее постели и попользоваться ее пенсией? Никого Надя не подпустила к себе близко. Только из куража подманивала. Но это простительно.

Вика объясняла ей, что Вовушка требует внимания, и это так свойственно инфантильной мужской натуре. И как же быть? Столько внимания, сколько уделяла ему сестра – ни одна женщина в его жизни не уделила.

– Он эгоист… И от этой своей беды и умрет. – Вдруг сказала Вика, отвлекшись от своего занятия – она расшивала перламутровыми бусинами свой любимый берет.

Как в воду глядела.

Надя стучала к нему в двери, потом в окно. Он не поднялся. Потом ей надоело, и она вернулась к Вике за ключом.

Вовушка, как будто спал в большом старом кресле, прикрытый одеялом, в трикотажной шапке на голове. Перед ним стоял недопитый чай и надкусанный кусок хлеба, намазанный маслом, лежал на тарелке. Было тепло – электрическая батарея грела эту единственную жилую в доме комнату. Разговаривало радио, диктор рассказывал о том, что миллионер Батурин не признавал своей вины, и его защищали аж четыре адвоката…

Ужасная догадка мелькнула в ее голове.

Умер! Умер! Бедный, бедный Вовушка….