Текст книги "Поцелуй Валькирии (СИ)"
Автор книги: Светлана Воинская
сообщить о нарушении
Текущая страница: 7 (всего у книги 12 страниц)
На углу разместился приличный магазинчик музыкальных инструментов. С ее переездами гитаре требовался жесткий кофр. Зима, отопление и солнечные лучи могли испортить инструмент. Ник закрыл машину и отправился за покупками вместе с ней. Сбоку витрины расположился книжный ларек, Адель приметила обложку одного из изданий: «Любовные письма Адольфу Гитлеру», перелистнула вступление. «Моему сахарному сладенькому Адольфу», «Дорогому Ади», «Я могу целовать тебя тысячи раз и оставаться неудовлетворенной!», «Сладчайшая любовь, покоритель моего сердца, единственный мой, дражайший мой, самый истинный и горячий мой возлюбленный…». Ник заглянул через плечо и буркнул:
– Я б для батюшки-царя родила б богатыря.
Адель положила томик на место, с ним соседствовали «Центурии Мишеля Нострадамуса о второй мировой войне». Адель открыла брошюру: «Живет в нем кумир заповедных собраний с паучьим крестом и рогами быка. Безумный кабан изрыгал заклинанья, и славу его проклинают века».
– С миру по нитке – Гитлеру веревка, – усмехнулся Ник.
– А ты уверен, что он мертв? Есть версии, что тогда нашли его бездыханный двойник.
Захлопнув дешевую книжонку, Адель вошла в магазин. Здесь играл патефон, но звуки стихали, когда покупатель касался клавиш рояля или мундштука флейты. Громоздились барабаны, бережно выставлялись скрипки, среди которых, конечно, не обнаружить работ Амати и Гварнери. Легкая рука взмывала со смычком или дирижерской палочкой, взвешивала тяжесть микрофона. Камертоны, губные гармошки… Адель прошла к чернеющим футлярам и чехлам, когда услышала:
– Посмотри-ка, знакомый инструмент!
Адель взглянула в указанную Ником сторону – рядом с банджо сияла ее гитара, вернее, точно такая же. Ник помогал перевозить в новую квартиру вещи, и узнал ее. Адель пристально осмотрела ее деку и струны. Потом приблизилась к продавцу.
– Должно быть, она пользуется у вас большим спросом?
– Не так, как кантри-гитара, – сморщился итальянец. – Здесь, в Америке настоящий инструмент не ценят. Только подумайте, предыдущий экземпляр я отдал китайцу!
Не китайцу, а японцу, поправила про себя Адель. Они вышли на улицу, и она направилась к ближайшим сувенирным лавкам. Среди изделий из стекла и фарфора, клоунов, камей из Неаполя и венецианских масок, оказались и копии соломенной шляпки Томико, футболки Ясы и лимонного ликера для Эда. Адель купила белую длинноносую маску, которую следовало расписать самому, краски и с ближайшей почты отправила Кену «презент из Италии». Куда же он ездил, если не на гонки в Турин?
– Итак, Ник. Ты слетаешь в аэропорты и выяснишь, куда отправлялся господин Кендзи Яширо две недели назад, – и она записала фамилию японца, число отбытия и вручила таксисту несколько купюр.
– Теперь домой?
– Нет. Я немного поброжу, – и, сама не зная, куда идет, Адель направилась вглубь улицы.
– Опасный маршрут! – крикнул вслед Ник.
Адель не ответила. Грабителей она не опасалась.
12
Tiwaz– энергия воина, Воина Духа.
Битва Воина Духа – всегда с собственным Я.
Ник сначала не узнал ее голос, так глухо он доносился из трубки:
– Ник? Приезжай сейчас. Тот адрес, что был на бумажке. Не бойся.
Он даже не понял, отчего так сильно забилось его сердце, почему он надел брюки, свитер и вылетел во двор. Уже в машине осознал это – Адель не повесила трубку, та со стуком упала на пол. Тот адрес он запомнил очень хорошо. Она говорила о бумажке, которую он отдал ей после «Эдисон» – тип из бара пытался вызнать, где она живет.
В какой-то момент Ник поразился своему состоянию – ни одна жилка в его теле не дрожала, на лице застыла стальная маска. Он уверенно, не снижая скорости, обогнул ночные перекрестки, не задерживаясь у светофоров. Только на месте вспомнил, что с собой нет даже дубинки. Вокруг было темно, совсем близко грохотала надземная железная дорога, из канализационных люков вырывался пар. Он выскочил из машины, поискал вдоль дороги что-нибудь вроде палки или кирпича, потом открыл багажник. Баллон-запаска и буксировочный трос. Ни ключа, ни домкрата, которым можно размозжить голову. Почему Адель говорила тогда об инструментах? Грузики! Грузики для прижатия карт к штурманскому столику! Ник рванулся к дверце, нашарил в бардачке пакет. Тяжелые маленькие снаряды, полтора килограмма – четыре штучки. Он зажал их в кулаке.
Тусклый свет на лестничных клетках, он еле разбирал номера квартир. За нужной дверью тихо. Плечом Ник выбил ее и вошел внутрь.
Белое тело Адель лежало на постели. Рана в боку еще кровоточила, заливая ее бедра и простынь. Онбыл напротив – спал. На столике – склянка, пустой шприц, жгут… Ник отвернулся.
Он бросился к кровати, пнул лежащий на ковре телефон с гудящей трубкой, сорвал с подушки наволочку, прижал к ране. Ник поднял Адель на руки и, толкнув ногой дверь, медленно понес ее вниз, боясь оступиться. Гремели поезда, мчащиеся по железным эскападам. Вдоль стен медленно шествовала стайка собак – бездомные псы заинтересованно оборачивались.
Когда заводил машину, смотрел на ее бледное перламутровое в свете фонарей тело, изнутри наволочку пропитало черным. Очнулась она в дороге, со стоном задрала вверх руку. Ник не смотрел туда – не хотел знать. Ему хватило зрелища потянувшейся вдоль локтя, к плечу и груди черной влажной ленты. Вспомнил, что забыл укрыть ее пледом.
– Я знаю, что мне надо делать, – глухо пробормотала она прозрачными губами. – Сама не раз… – и она стала говорить, говорить с жестокой ухмылкой, словно не лежала она голой на сиденье, словно не оставила на столике садиста-наркомана пальца. Потом Ник понял – ее лицо кривила боль.
Впереди – светящиеся ленты фонарей, удаляющиеся точки красного и надвигающиеся белые – огни фар.
– Не дрейфь. Я выживу. Он левша, не задел ни одного органа.
Адель встретила егов баре какой-то по счету стрит или авеню. Курт сам подсел за ее столик, с ностальгической улыбкой смотрел, как она пьет чай. Блондин. Вот они и нашли друг друга.
– Ты ведь никогда не заказываешь сигареты, виски, чашку кофе?
Он был совершенством, Адель не могла оторвать взгляда от его лица. Ее трясло.
– Коротит? – отметил он с удовлетворением.
Курт взял ее за руку. Адель не помнила, как ехали. Только шелковистость его светлых волос и мерцание хрустальных зрачков.
Когда-то ее пронизывали горящие восторгом взоры девушек, затопивших вокзал. В сорок третьем они устремлялись на поезд в Мюнхен, спешили в дома свиданий Лебенсборна [28]28
Лебенсборн – организация, созданная в 1936 для выведения хорошего арийского потомства матерями расово полноценного происхождения – как замужними женщинами, так и одиночками. Лебенсборн – родильные, детские дома.
[Закрыть]. Там их ждали приехавшие в отпуск офицеры. И Адель солгала, что ей восемнадцать. Она смутно помнила мужчин, с которыми провела несколько ночей. Каких красивых она должна была подарить Германии младенцев! Сверстницы с гордостью делились новостями о своей беременности. Они походили на заговорщиц, объединенных счастливой тайной. У окружающих они вызывали священный трепет. Адель ловила обрывки их торжественного шепота, магических песен о рожденных. Появившиеся на свет дети проходили обряд посвящения у знамени и бюста фюрера, эсэсовский кинжал касался их груди. Зачать Адель не смогла. Бесплодна? В подобном случае ее ожидал позор. После каникул она вернулась в Берлин, откуда вскоре отправилась на восточный фронт.
Она знала, зачем Курт искал ее, знала, почему сопровождает его на квартиру. Это заложено во всех них – ариях. Чистая кровь. Ребенок-полубог. В этом заключалась их жизнь – оставить после себя высшее существо. На углу улицы она прочитала адрес. Курт дрожал от нетерпения, его просто колотило. И она словно издалека слышала свой смех, счастливый смех.
После – никаких ласк. Ее руки он зажал своей одной и вывернул их за головой. Он создавал себе иллюзию насилия. Он делал ей больно. Его возбуждало чувство превосходства, и она уступила. Уступила и впервые почувствовала… Смерть?.. Пронзительный полет… Душа ее вырвалась, освободилась! Потом Адель отрешенно улыбалась, перед ней возникло лицо Кена, задумчивые глаза.
– Больно!!!
Выражение блаженства на ее лице не возбуждало его. Курт заломил ее руки, пока она не вскрикнула, потом стал душить, ее хрипы его не удовлетворяли. Он выплевывал ругательства. Полузадушенную, Курт привязал ее к холодной железной спинке. Он знал, как сделать, чтобы она умирала долго. Покалеченная кисть пульсировала, когда его нож прошел ровно между кишечником и печенью. Ровно.
13
Othala– разделение.
Отступление должно сопровождаться знанием, как и когда отступить, и твердостью, чтобы совершить это.
Сначала на столике появилось черное блюдо с водой, на поверхности плавали кленовые листья. Лежа, Адель могла повернуть голову и смотреть. Их сменил скрюченный, точно запутанная проволока, прутик сосны и банка клубничного варенья от Ника. По ночам Адель садилась и, утопая в подушках, медленно дотягивалась ложкой до краешка – зачерпнуть немного ягод стоило некоторых усилий, забинтованная кисть не могла служить опорой для тела. Потом старая причудливо изогнутая веточка вишни осыпала на салфетку цветы, Адель подходила к окну – среди деревьев прохаживались люди, из-под плащей выглядывали больничные пижамы.
Когда она впервые очнулась, Кен был рядом. Спертый воздух палаты был ароматизирован тлеющими можжевеловыми палочками. Адель не хотела открывать глаза, не хотела никого видеть, тем более – его. Кен тут же все понял. По изменившемуся ритму ее слабого дыхания. Еще минуту он молча держал ее руку, а перед тем, как уйти, пожал.
Под грузом вазочки с икебаной лежала газетная вырезка. Адель не читала ее. Кен или Эд убили отца ее ребенка – другого там быть не могло. Курт принял смерть достойно, как подобает офицеру.
Через месяц ее нахождения в больнице вошедший врач поинтересовался, согласна ли она на аборт. Ее жизнь была вне опасности, а срок беременности позволял. Неужели эти глупцы рассчитывали, что она позволит лишить ее того, ради чего она чуть не погибла? Причисленный к расовой элите Курт обладал правом решать, имеют ли остальные право на существование… Даже она. Этот ребенок стоил тысячи жертв, стоил миллиона их пустых жизней! После выздоровления она задержалась в стенах больницы – лекари опасались угрозы выкидыша, и ей оставалось долго рассматривать свою изувеченную кисть. Она вспоминала мастерскую хари. Японские якудза лишали себя фаланги пальца за каждый проступок. Это знак ей – она позабыла о долге перед Семьей, перед Великой Германией, она должна позаботиться об интересах своего клана, искупить свою легкомысленную беспечность.
После еще одной попытки ее истребить она выжила. Цепь роковых случайностей? Их было слишком много. И причина, ее волновала причина. Видимо, кому-то она здорово навредила.
Пришли ночи, длинные, зимние, страшные. И в ее палате толпятся врачи.
– Мы поможем вам пересесть на коляску, – улыбаются они. – Вам следует посетить процедурный кабинет.
А железное кресло поскрипывает колесами.
– Нет! – в ужасе кричит Адель.
Ее подхватывают под руки, она вырывается, хрипит. В углу кто-то наблюдает за ней. Кто там? Адель выворачивает шею, чтобы увидеть. Перед взором полощется белое полотно врачебных халатов. В углу… Мельком открываются утопленные в линзах глаза, смеющийся рот. Какая дегенеративная, полоумная физиономия! И коляска – скрип, скрип… Она узнает – инвалид, торгующий газетами. Или сумасшедший из альбома о мимике – электроды заставляют его улыбаться, улыбаться, улыбаться… Он приближается, парализованный карлик, медленно натягивая резиновые перчатки.
– Ей следует посетить психиатра, – слышит она сладкий голос. – Ее душевное состояние беспокоит меня. Возможно, эти припадки – признак шизофрении. Психиатр знает, что в таких запущенных случаях делается…
Скрип, скрип…
Адель просыпалась, вглядывалась в пустую темноту, боясь пошевелиться. Она знала, что делается в таких запущенных случаях. Потом сквозь занавески угадывала за окном месяц, белесую ресничку на щеке неба.
– Я хотела бы поговорить с психологом, – утром просит она медсестру и, нервно сжимая кулаки, ждет.
Приятный молодой человек появляется в ее палате, представляется, тепло пожимая ее левую руку, но имя тут же тает в ее сознании.
– Меня волнуют мои сны, – начинает Адель.
– Медсестры сказали мне – на вашем теле много шрамов. Вы участвовали в войне?
– Да.
– Вам приходилось убивать?
– Да, но я не помню. Это тут же исчезает из моей памяти.
Терапевт берет ее руки в свои и осторожно произносит:
– Судя по новым ранениям, война для вас не закончилась, она продолжается? За последние месяцы были ли у вас провалы в памяти?
Что он имеет в виду? Адель уставилась в одну точку, голова закружилась. Она не помнила, зачем ездила в Иерусалим.
– Вы бледны? Мы продолжим завтра, – словно издалека послышался голос доктора.
Что он подразумевал? Неужели она… Что привело ее в Иерусалим?
Вскоре Адель начала самостоятельно двигаться и проводила ночи под горячим душем. Вода стекала по ее изменившемуся телу, с мрачного цвета кафелем сливались покрытые йодом ногти – вынужденная мера, чтобы не заразиться грибком от многоразовых жестких тапок. Адель предпочитала ходить босиком.
Как-то, вытираясь полотенцем, она заметила в зеркале белый контур на плече. Протерев запотевшую поверхность, она приблизилась вплотную и повернулась. На покрасневшей коже выныривал из пучины белый дракон. Откуда это? Ведь от татуировки не осталось и следа.
Рисунок проявлялся, когда кожа меняла цвет. Адель изучила шрам на правом боку, продырявивший кончик чешуйчатого хвоста дракона. Вот почему Курт ударил ее ножом! Она вспомнила. Он вдруг чего-то испугался. Адреналин заставил ее организм прореагировать на истязания. Она всегда быстро краснела. И проявилась татуировка. Возможно, это спасло ее от иных мук – Курт не ограничился бы пальцем.
Ка-ку-си-бо-ро… Адель медленно добрела до администратора, упросила набрать номер и попросить к аппарату Ясу.
– Охаё! – поздоровается она и расскажет, что в углу под ее койкой, чуть выше пола живет серый паук Дроссельмейер. Каждое утро она наблюдает, как меняется его полотно – вязка скрашивает одиночество. Она подставляет ему палец, и Дроссельмейер осторожно взбирается на ее ладонь.
– Это Кендзи. Ясы нет дома, что-нибудь передать?
На миг Адель испугалась, потом взяла себя в руки.
– Это я.
После разговора Адель вернулась в ванную и долго рассматривала своего дракона, корону причудливо изогнутых рогов, движением мышц заставляла его извивать хвост и тонкие усы-ленты, выпускать из лап длинные когти. Огнедышащая рептилия, похититель принцесс и сторож сокровищ, извечное воплощение зла, которое нужно победить. И ее наградили живым гербом, печатью дьявола. По преданию, король нибелунгов, детей тумана и тьмы, доблестный рыцарь Зигфрид победил змея, обрел неуязвимость, отведав жареное сердце дракона, и завладел проклятым сокровищем, обрекая себя на погибель. Или это Ермунганд, что опоясал землю и начал сотрясать весь мир, кусая себя за хвост?
Голос Кена, знакомый и чужой… Он сейчас курит? Почему ей интересно это?
Какусиборо, охотно разъясняет он, невидимая японская татуировка. В разрезы на коже втирается рисовая пудра, и она становится не заметной… до возбуждения, сексуального или вызванного горячей ванной, когда кожа краснеет – тут она проявляется, во всем великолепии. Когда-то какусиборо наносили на тело гейш – им запрещалось обнажать тело, и таким образом они выходили из положения – одевали тело в белую паутину какусиборо или цветную – ирэдзуми.
Кен в гостиной, а Томико нарезает странные овощи или бережно гладит постельное белье, которое изомнется после первой же ночи. Адель смотрела на свой немного увеличившийся живот и понимала, что никогда не вернет то, чем пренебрегла. Обретая, всегда что-то теряешь. Но поступить по-другому она не посмела бы.
– На таких, как вы, не женятся.
Как Эд был прав! В тот раз он был словоохотлив, и любое его утверждение вызывало в ее душе протест. Может, Эд того и добивался. Он ведь умница. Простой анализ ее поведения мог подсказать ему метод воздействия. Унизительное появление в кимоно у дверей кабинета Кена привело к ночному путешествию в отель «Эдисон», предупреждение о слежке – к скорому знакомству с преследователями. Что могло последовать за брошенной фразой: «Ведь Кен не повторил свой визит»? Адель по прогнозу Эда должна добиваться близости, и неужели она дошла до того, чтобы попытаться? А вновь отвергнутая, бросилась к другому – Эрику и в поисках неприятностей забралась в мастерскую хари. Как все до тошноты просто и глупо. Недостойно и омерзительно.
– Вас не научили думать, – звучал в ее голове голос Кена.
Нет, просто прошло четыре года, и она стала забываться. А Курт ей напомнил.
– Вы звонили мужу? – вывел ее из задумчивости вопрос молодого психолога. – Он очень беспокоится о вас. Я поделился с ним своими размышлениями на вас счет. Вы чувствуете себя недоласканным ребенком, вам постоянно требуется тактильный контакт, объятия, близость.
– Неужели? – сарказм в ее голосе остановил излияния врача. – Значит, я не равнодушна к прикосновениям? Так может, уделите мне полчаса в своем кабинете? – она рассмеялась его растерянному виду и процедила: – Ваши лжеизыскания меня не интересуют!
Днем Адель пряталась в больничной часовенке, где могла поспать часок-другой. Сюда приходили родственники оперируемых, и сквозь дрему Адель слышала их молитвы. Витражи отбрасывали мягкий свет, в воздухе не чувствовалось запаха лекарств, сюда не доносилось поскрипывание тележек-каталок.
Ее разбудило слово «вундеркинд». Какая-то женщина причитала на скамейке. Невидящий взгляд, бессвязный лепет. В палате умирает ее сын. Адель села рядом, и та обернула к ней серое лицо.
– Господи, сохрани! – упавший голос набирал силу. – Я не могу поверить! Этого не может быть! Какой-то грипп, где он умудрился его подхватить? Это же грипп, всего лишь грипп, а организм не борется. Послезавтра запланирован концерт в Карнеги-холл! Мой мальчик должен выступать в Карнеги-холл, я всегда знала это. На рождество я подарила ему ноты в зеленом бархатном переплете.
– Сколько ему?
– Восемь. В три года он научился читать, начал писать, – в ее взоре появился восторг. – Я отдала его преподавателям. Всё казалось ему интересно, что не предлагали: языки, математика, скрипка! Он ко всему был способен. И к ботанике, и к географии…
Адель разглядывала женщину как редкий экземпляр насекомого. Мать. Мужеподобная, в странном коричневом платье полувоенного покроя. Она приглаживала короткие темные волосы широкой крепкой ладонью, а под носом Адель заметила квадратик усиков.
– А мягкие игрушки? – тихо напомнила Адель, пристально разглядывая ее.
– Зачем? В его глазах я видела знание о мироздании, ответ на сокровенные вопросы человечества. Я доставала ему головоломки, его логика поражала окружающих, он выигрывал шахматные матчи у взрослых. Его ровесники только начинали говорить, когда сын уже заучивал гаммы.
Ее лицо приковало внимание Адель – столь похожее на то, которое Адель знала лишь по портретам. Еще ей был знаком голос, чью силу и воодушевление несли тысячи германских репродукторов.
– Почему вы не в палате? – испугавшись собственным фантазиям, спросила Адель.
– Я не могу! – в ужасе закричала мать. – Я боюсь. Я не могу видеть… смерть!
Потому что это еесмерть, гибель ее планов, ее триумфа.
Палату Адель нашла быстро. Ребенок лежал один, он всегда был один, маленький старичок. Она поставила на столик горшок с сосенкой и присела на край постели, которая была слишком велика для иссохшего т ельца.
– Ты как ангел, – прошелестел он еле слышно. – Ты совсем не похожа на человека.
Ее голос дрогнул:
– Мой друг передал мне книжку. О Маленьком принце.
Адель открыла сказку и стала читать. Зимний день быстро сменил вечер, а сумерки – ночь. Забавные трогательные картинки на страницах… Но взгляд мальчика слишком воспаленный и мутный. Этой ночью Маленький принц исчезнет, улетит на свою планету. Адель пригладила волосы мальчика, наклонилась и губами коснулась влажного лба. Адель прикрыла его веки, и грустные глаза померкли.
– Спи. Отдыхай.
Тихо ступая, она покинула палату. Взрослым всегда кажется, что у детей жизнь впереди, сейчас – только подготовка. Это не правда. Дети живут с рождения.
В коридоре Адель наткнулась на «лжедоктора».
– Вас везде ищут. Вы никогда ни о ком не думаете? Классический пример эгоцентрика.
– Очередной лжедиагноз?
– Вы – человек, который не принимает разнообразие жизни, не принимает иной взгляд, другое слово, даже странную прическу – подобные проявления для вас повод считать людей недостойными существования, – он взглянул на название ее книги и попробовал перейти на понятный ей язык. – Представьте себе избалованного принца, который считает, что другие не достойны существования. Этот принц забыл, что другие – тоже принцы.
– И он станет убивать принцев?
Перед глазами Адель возник газетный заголовок «Королевская семья Бернадоттов скорбит о своем родственнике Фольке, погибшем в Иерусалиме».
– В совершенно запущенном случае Но почему он? Это может быть и принцесса.
– Нет, – словно сама себе проговорила Адель. – Принцесс в этой сказке нет. Есть роза с шипами, – она обернулась к нему. – Спасибо, доктор. Вы мне разъяснили кое-что.
И она медленно пошла к себе.
В начале апреля она поняла, что готова.
– В марину [29]29
Во время морских путешествий яхты заходили в марины для пополнения запасов воды и пищи.
[Закрыть]? – поспешил узнать при встрече Ник.
– Нет, – Адель назвала адрес Эрика.
Ник бросил на нее задумчивый взгляд, но ничего не сказал.
– Ты осуждаешь?
– Один умный человек сказал: «Какое бы решение вы не приняли, попав в беду, вы можете быть уверены, что на берегу всегда найдется тот, кто придумает, как вы должны были действовать».
Полуостров ледяных глыб с аккуратной сеткой стрит и авеню, шум. Адель вновь окружила многоликая скука города.
– Почему ты не возвращаешься на родину? – спросил Ник. – Море большое, а вода в нем – никуда!
– По той же причине, что не еду в марину. А ты?
– С того дня, как я тащил тебя к машине, я все думаю об этом. Мне не дают покоя бездомные собаки, которых я встретил тогда. Особая каста бродяг, судьбой им уготовано держаться вместе.
– Как цыганам и евреям, – мрачно усмехнулась Адель. – Может, потому ты и помогал мне? – и тихо добавила: – Я знаю, что Кен платит тебе деньги. Ты стал двойным агентом.
Ник почесал затылок.
– Эх! – выдохнул он. – Умная ты баба! Ты права. Это случилось после слежки за быстрым «бьюиком». Видимо, водитель нас заметил. Японец, с которым ты жила, хотел знать, что с тобой происходит. Он не зря беспокоился о тебе. Однажды я чуток приболел и не повез тебя куда-то ночью, а с тобой, видимо, приключилась неприятность, поскольку твой мужик чуть меня не убил потом.
Адель равнодушно глядела в окно. Ее не должно беспокоить прошлое. Ее волновало только то, что может в будущем помешать ей – с этим спешила она разобраться.
– Помнишь, я просила тебя выяснить в аэропортах, куда он летал? Скажи мне. Я знаю, Кен потребовал тайны. Но ты ведь выяснил? Я все равно больше не вернусь к нему. Можешь передать. И его теперешняя слежка за мной ни к чему.
– Он летал в Стокгольм. Зря ты так… В твоей ситуации, – он оглянулся на ее живот, – я не бросался бы кавалерами. Японец женится на тебе, где ты еще найдешь такого?
– …такого дурака?
В Бронксе они проехали мимо особняка Роя – несмотря на жару, все окна были закрыты и зашторены. Что произошло с сыном Макартура? Подался в заграничное путешествие? Она плохо помнила, что случилось на яхте в его день рождения.
Дверь отворила консьержка, она вежливо проводила Адель в библиотеку. В полумраке небольшой комнатки мерцали новенькие корешки книг. Здесь были «Немецкий студент» Ирвинга, «Поворот винта» Генри Джеймса, Брэм Стокер и «Тень» Дрейка, Генри Хаггард – «Она» и сочинения Лавкрафта. Коллекция не обошлась без Уильяма Гаррисона Эйнсуорта с его «Оборотнем», «Кораблем-призраком» и Мэри Шелли. Похоже, она находилась в гостях у любителя пощекотать свои нервы, пребывая в полной безопасности. В жизни Эрика отводилось почетное место искусственному страху.
В круге бархатного от зеленого абажура света располагалось мягкое кресло с брошенным на спинку галстуком. Полутень скрашивала царивший здесь беспорядок: заставленные стопками беллетристики подоконники, пыльные сувениры, дешевая курительная трубка и старые билеты на «Носферату» и «Руку мумии». Телефонный провод делил одну из стен пополам, в середине его прикрывала уродливая чеканка. Из-под груды фантастических журналов с рассказами Хаббарда о существах-мутантах, порожденных атомной радиацией, Адель вытащила альбом с репродукциями Босха, Гойи и Дюрера и тяжеловато опустилась в кресло.
Когда Эрик вошел, он задумчиво оглядел ее. За время, что они не виделись, к власти пришел Гарри Трумэн, в Японии завершился суд над военными преступниками, Израиль и Египет заключили перемирие, а ООН приняла Всеобщую декларацию человека. Адель приятно пополнела и не снимала с левой руки перчатки, поверх которой носила старые часы.
– Адель… А я искал тебя все это время. Где ты пропадала? Та вспышка на набережной… Ну помнишь? Я тогда подумал… – Эрик отмахнулся. – Неважно! Временное помутнение разума. Я так рад…
Непроизвольно ее руки сжались в кулаки. Нет, остановила Адель себя. Ей следовало во всем разобраться. Когда появится дитя, сделать это будет сложнее. Ей нужно освободиться от налипшей на нее лжи.
– Именно таких слов я от тебя и ожидала, Эрик, – похвалила она. – Я хочу уехать. Когда ты возвращаешься в Швецию?
