Текст книги "Поцелуй Валькирии (СИ)"

Автор книги: Светлана Воинская

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 12 страниц)

6

Ansuz, перевернутая руна. Прерванная связь.

Если колодец засорен, преждевременно пить его воду, вначале следует заняться его очищением.

Дверь открыл, жуя резинку, Яса. Он и мама уже вернулись из храма. Томико забрала из прачечной блузки Адель, и теперь они покоились на полочках шкафа – выглаженные, сколотые аккуратными булавками и упакованные в бумагу с эмблемой. Рядом на плечиках одиноко висело ее единственное платье – приобретение совершенно непрактичное, а рядом еще хуже – кимоно.

Радио в комнате Ясы пропело гимн новому часу, и Адель по привычке сверила время – циферблат на ее запястье мерцал старым золотом, мужской ремешок истерся, но стрелки точно показывали три. Хорошо, что по дороге они с Ником перекусили, и к обеду Адель опоздала. Спокойнее было ощущать себя гостьей, чужой.

Думая об этом, Адель поняла, как сможет проникнуть в кабинет Кена и засветить пленку. Она спустилась на кухню к Томико, там царствовал запах кипящей гречневой лапши. На столе – белый редис дайкон, круглый золотистый лук и хрен васаби. В сушилке – прямоугольная сковорода, пиалы, горшочки – набэ, деревянные крышки и хаси – палочки. В шкафчике – сито из конского волоса и ступки для растирания с кедровым пестиком. В ящике – деревянные лопатки и циновки для придания блюдам нужной формы.

Томико терпеливо шинковала морковь. Адель бродила за ее спиной, вынула нож для суши – бенто, который всегда вызывал ее восхищение острым лезвием из углеродистой стали и ручкой дерева хо, не скользящей в руке, намокая.

– Японская кухня предусматривает что-нибудь простое? Яичницу?

Томико легко вышла из положения – сделала вид, что не понимает трудных английских слов. Порядком надоев своим присутствием, Адель предложила помочь по хозяйству. Ей пришлось преодолеть некоторое сопротивление, Томико избегала ответа, испуганно прося прощения. Но все эти ужимки больше не вводили Адель в заблуждение: Томико абсолютно не страдала неуверенностью в себе.

Адель смело взялась за пылесос, попросила влажную тряпку и принялась за уборку: складывала татами, мыла пол, отряхивала пыль с соломенных обоев, методично продвигаясь из комнаты в комнату – к кабинету. В гостиной к ней подскочил Яса, отодвинул одну из узких деревянных панелей, открывая ее глазам покоящийся на специальных крючках меч.

– Мама всегда протирает в нише.

Адель отложила тряпку и вытащила катану на свет, заигравший на черном лаке ножен, оправленных в серебро. Высвободив меч, Адель изучила резную гарду, не дающую руке соскользнуть с рукояти на лезвие, и сияющую, похожую на волны линию стали. Кен прятал его, поскольку бака гайдзин [16]16
  бака – идиот, гайдзин – иностранец


[Закрыть]– американские оккупанты запретили японцам изготовлять и носить мечи, конфисковали семейные реликвии.

– Японские женщины любуются красивым нарядом или цветущей вишней, – назидал Яса, важно надув и без того крепкие щеки. Он забрал у нее катану и положил на место.

Протирая пыль в нише, Адель спросила про отделку рукояти – под натянутым в узоре кожаным шнуром блестел серебряный герб.

– Японские женщины интересуются рецептом приготовления суши, красивой занимательной историей, праздничным зрелищем, – продолжал отчитывать ее самурашка.

– Почему все в этом доме воспитывают меня?

– Так и быть, – снизошел Яса. – Рукоять вырезали из дерева магнолии, покрыли кожей ската, а может, акулы, а после приложили горельеф и затянули шнуром. Я понял! Ты была на войне! – сделал открытие Яса и уставился на нее. – Вот почему спрашиваешь. Ты была на войне, ты многих убила?

– Скорей всего. Не могу вспомнить, как не стараюсь, – уловив в его взгляде сомнение, Адель попробовала оправдаться. – Словно стерлось что-то в моей голове. Видимо, психика так защищает себя. Раз, и амнезия! Но иногда я вижу их во сне.

– Мой отец погиб на фронте. Дядя Кендзи нашел нас с мамой, привез сюда. В Токио во время бомбёшки наш дом сгорел, и мы подались в деревню. А пока дядя Кендзи искал нас, подобрал дядю Уэдзаки – у того не было и горсточки риса, но он предложил починить дяде Кендзи радио. Теперь мы живем здесь, все вместе. А недавно он подобрал тебя.

Адель рассмеялась забавным выводам парнишки. Ее подобрали! Панель скрыла катану, и Адель вспомнила о цели уборки. Не терпящим возражений тоном она потребовала у Томико ключи и отворила дверь кабинета. Томико не собиралась оставлять ее одну и предложила только в ее присутствии слегка протереть пыль с нэцкэ, ничего больше не трогая.

– Фудзияма, – остановилась Адель перед картиной. – Очень хотелось увидеть ее при дневном свете, поглядеть игру красок.

Гребнями-лепестками кратер Фудзи напоминал лотос. Окруженный мрачным лесом с черными кусками лавы меж деревьев, знаменитый вулкан будто соединял земную жизнь и небесное таинство. Что означала эта гора для Кена? Напоминание о стране, какую он почти не знал, или путь, которому он посвятил себя – к вершине?

Томико снисходительно улыбнулась, будто догадалась об истинной причине наведения порядка, и терпеливо ждала, когда она закончит изучение полотна. Ее улыбка заставила Адель вспомнить, что она снова отвлеклась. В целях проветривания Адель открыла форточку, прошлась тряпкой по фигуркам из слоновой кости и вернулась к окну, на глазах Томико затворив его. Закончив работу, Адель двинулась дальше, а японка повернула в замке ключ. Но теперь эта мера предосторожности была напрасной.

– Яичница готова, – спустя десять минут поклонилась ей хозяйка. – Японская яичница! – и указала на бамбуковый поднос в гостиной, где пестрела странная смесь мраморного мяса, лука и яиц.

Адель еле дождалась вечера. Отыграли за стеной саксофон и рояль, замолк оркестр, мембрана зашуршала вхолостую и, выключив патефон, Яса улегся спать. В полночь Адель вышла на лоджию, медленно спустилась к садику гостиной. Следующее окно, в щель которого тихо задувал ветер, – окно кабинета.

– Бессонница?

Адель застыла. Кен приблизился и облокотился на балконные перила. Несколько минут они в молчании разглядывали овальную луну. Адель слушала мелодичный звон колокольчика – подвеску колебал ветер, язычок касался бронзовых стенок – и пыталась привести в норму дыхание. Кен взял ее руку и проводил в гостиную, усадив на подушку перед столиком. Зажег свечи в красных бумажных фонариках, а из недр маленького комода вытащил инкрустированный сундучок. Вскоре на столике расположилась деревянная клетчатая доска и две вазочки: одна с черными, другая с белыми фишками.

– Это рэндзю. Твоя задача – поставить в ряд пять своих камней.

И они начали расцвечивать поле узором. После двух проигрышей Адель удалось, наконец, победить. Свечи истекали воском, мужчина и женщина молчаливо вели длинную партию, предвосхищая каждый ход друг друга.

– Я выиграла, – прошептала Адель.

– Я знаю, – Кен внимательно оглядывал клетки в поисках точки предполагаемого удара.

– Угадал по моему дыханию? Но не знаешь, где… – и белая фишка завершила запутанный ряд, выведя скрытую от глаз линию.

Адель обошла стол, села за спиной Кена и поцеловала его шею, позвонок за позвонком, ее руки сошлись на его поясе, и пальцы расстегнули пряжку ремня. Кен высвободился.

– Ты не хочешь? – возбуждение в ее голосе растаяло, словно ее с головой окатили ледяной водой. Адель встала, нервно разглаживая ткань брюк.

Кен усмехнулся.

– В древности комнаты в японских домах разделяли бумажные перегородки, а женщины заталкивали свои длинные волосы в рот, чтобы молчать во время оргазма – это увековечили гравюры.

– Ты хочешь сказать, что прошлой ночью я кричала? Но ведь не в этом дело, верно? Просто ты не можешь допустить, чтобы начинала я… Чтобы я – женщина соблазняла тебя и ласкала первая! Я права? – Адель и не надеялась на ответ. – К чему ты стремишься? Ты, недостойное, недоразвитое создание? Подчинить? Стать хозяином? Мне?

– Он же стал… – проговорил Кен.

– Кто?

– Гитлер.

Утром Адель достала блокнот и еще раз взглянула на адрес особняка Роя Макартура, где вчера околачивался Эд. Шесть дней назад, перед вылазкой в гостиницу «Эдисон» она долго готовилась, подыскивая наряд и создавая в парикмахерской прическу. В одном из магазинов покупатель помог ей выбрать платье.

– Мне хотелось бы еще раз увидеться с вами, – прощаясь, он протянул ей визитку.

Сейчас Адель достала ее – на бумажном прямоугольничке значился тот же адрес – Северный Бронкс. Дом оказался соседним. Она спустилась в гостиную, набрала номер и назначила Эрику Скараборгу встречу.

7

Ansuz– посланник, знаки.

Своевременное предупреждение – это дар.

Сквозь стекла витрины он видел ее – растерянную, в лабиринте из плечиков и вешалок, юбок и платьев в горошек. Теперь она показалась ему всего лишь куклой с поразительно правильными чертами, чертами манекена: прямой нос, умеренно пухлые губы, стандартная бледность.

Дождь барабанил по его зонту. Сложив его, Эрик вошел в магазин. Мельком оглядел стеклянный прилавок с белыми носочками и широкими поясами. Кинувшуюся к странной посетительнице продавщицу Эрик остановил мелкой купюрой. Адель нравились брюки и классическая блузка, она присмотрела к ним туфли-лодочки почти без каблука. Она обладала чувством цвета – ее выбор пал на оттенки кофе, ореха и меди.

– Доверьтесь безупречному вкусу мужчины, – улыбнулся он, перебирая модели платьев. – Если бы вы согласились разделить со мной ужин, я не смог бы проглотить ни кусочка, будь на вас это… – из череды нарядов он вытянул платье, искрящееся белое.

Перед ней был денди. Адель рассматривала его голубой костюм-тройку, шляпу в тон, идеально подобранный галстук. Мельком отметила ухоженную кожу, капризный рот и безвольный подбородок.

– Освободи вы волосы из плена сетки, я был бы безмерно вам благодарен.

Молча она приняла из его рук платье и исчезла в примерочной. Переоделась она удивительно быстро – прошло не более минуты. Зеркало раздвоило не подвластное пониманию совершенство. Эрик потянулся поцеловать ей руку, но она высвободилась.

– Нравитесь себе?

– Меня устраивает цена, – она придирчиво оглядела себя и вновь скрылась, чтобы вернуть прежний облик. Шестьдесят секунд, и шторка примерочной отдернулась. Расплачиваясь с продавщицей, она бросила ему:

– Я где-то видела вас прежде.

Ему нельзя волноваться, вспомнил Эрик.

– Все мы когда-то встречались. Все мы знаем друг о друге все, – таинственно ответил он.

Она направилась к выходу, и Эрик кинулся вслед:

– Ужин не состоится?

– В другой раз.

Он протянул визитку, пожал ее пальцы, красивые, с коротко остриженными ногтями. Она вернулась в дождь, таксист раскрыл над ней зонт, проводил до автомобиля, отворил дверцу.

К своей машине Эрик прошел прямо по лужам, пачкая брюки. Сел, в изнеможении склонился к рулю, из бардачка достал пузырек, вытряхнул на ладонь таблетку и сунул за щеку – врожденный порок сердца иногда напоминал о себе острой болью. Снова и снова Эрик прокручивал в голове каждое свое слово, каждый ее жест. Он был так близко! Дотрагивался до нее. Она ему улыбалась. Эрика передернуло. Десять дней, как в Иерусалиме убит Фольке. Он не должен забывать об этом. Настоящий Бернадотт не знает слабости, идет до конца. И он уже сделал несколько шагов.

Наутро он заехал в «Эдисон», открыл перед ребятами плоский футляр, вытащил оптическую винтовку.

– В вашем распоряжении квартира напротив.

В такси Адель листала японский словарь. Жена – канай, буквально «внутри дома». Муж – сюдзин, означает «главный человек, хозяин». Не все ли это объясняет? Язык – зеркало народа. Нет, она не согласится быть «внутри дома» и почитать японца за «хозяина». Тем не менее, поправила себя Адель, неделю она живет в его семье и ни разу не задумалась о переезде. А находясь в чужом доме, невольно подчиняешься заведенному там порядку. Скоро она привыкнет, и ни что не покажется ей варварским! Нет, она не позволит себе это. Просто ей понравилось спать с ним, а что это значит? Абсолютно ничего.

Адель бросила словарь на сидение и стала смотреть по сторонам. Сколько окон кругом! Соты, соты окон. В каждом – маленький островок личной жизни, крошечное государство. Она отвыкла, жить в семье тяжело.

Поглядывая на ее хмурое лицо, Ник изрек:

– Эх, в море брызг не миновать.

Адель вышла из такси и направилась к условленному месту, где ждал (она еще раз прочла имя на визитке) Эрик Скараборг. Бродвей горел мириадами лампочек. Спутник уводил Адель все дальше по Великому Белому пути, мимо дансингов, уличных фотографов и нищих саксофонистов.

– Чем ты зарабатываешь на жизнь?

– Я продала картину галерее.

Одно время она была инструктором в автошколе, потом давала уроки игры на фортепьяно. В Нью-Йорке думала заняться преподаванием гимнастики, брать на дом переводы. Из нее вырастили универсала, воспитали идеальную жену, мать и хозяйку. Рукоделие, кулинария, уход за детьми были частью государственной программы. Но в чужом мире не было места для дома, мужа-солдата, детей. Адель оставалась заброшенным к врагам парашютистом.

– Художница? Человек, рисующий иллюзорный, ненастоящий мир? Мусульмане считают живопись грехом, поскольку художник претендует на сотворение мира, на роль Бога, – в светящейся рекламой кассе Эрик приобрел билеты на фильм, громко объявив: – Сдачи не надо!

В кинотеатре шли «Унесенные ветром». Адель отводила глаза и пыталась восстановить дыхание, отстраняясь от происходящего на экране, пытаясь не поддаться внушению. Фильм действовал на нее. Она переставала быть собой, превращалась в слабую чувствительную дуру. Фантазии сводят жизнь к чистой рефлексии, повторяла она про себя. Выразительный надлом музыки, мучительное нытье скрипок заставляли ее страдать. О чем? Она не ведала.

– У человека нет защиты от музыки, – прошептал Эрик. – Не стесняйся слез.

Слезы? Нет, это бред! Это не она вернулась в разрушенную северянами Тару! Адель видела дым и чувствовала запах гари и пыли руин – Берлин взят! Внутри защемило, взмах смычка-скальпеля сковырнул засохшую рану, и обильный поток заполнил пустой сосуд и рвался наружу, смывая искусственные барьеры. Она вспомнила маму, всегда чужую жестокой девочке. Как они презирали родителей, отставших от времени! Маму, которая оказалась вечной. Маму, которой она давно не жаловалась на боль, стыд, страх. Маму, нежный голос которой забыла. Маму, которая ждала ее. Маму, к которой не вернуться.

На улице Эрик взял ее под руку – после фильма Адель чувствовала себя обессиленной.

– Вы обладаете искусством болтовни? Да, да, в восемнадцатом веке ее почитали за искусство, – он продолжал и продолжал.

Адель заметила тир, сверкающий неоновой рекламой. Она хорошо стреляла. В Германии им преподавали военную тактику, подростки метали гранаты, совершали марш-броски с нагрузкой, изучали типы укрытий и картографию.

– Адель, вы совсем меня не слушаете, витаете где-то…

– Эрик, – остановила она его. – У тебя, наверное, много друзей.

– Почему ты так решила? Я произвожу такое впечатление? Я…

– Ты много говоришь, – улыбнулась Адель.

Бродвейский фотограф протянул ей свою визитку – он исподтишка щелкнул их. Можно было представить, в каком виде они получатся на снимке.

– Зайдем? – Эрик указал на маленький зоомагазинчик. – Сентиментальная любовь к животным заменяет нам любовь к людям.

Адель заглядывалась на щенков немецкой овчарки, но Эрик не любил собак. Он купил ей котенка.

– Магические животные идут к водопою каждый раз – иной тропой. Кошка – одно из них.

На прощанье Эрик поспешил узнать, не составит ли она ему компанию в ближайшую субботу.

– Рой Макартур – мой сосед, третьего октября у него день рождения, мы с тобой приглашены. И…

Третьего октября… Вот почему эта дата на календаре Эда отмечена красным кругом. Убийство Роя произойдет в день его рождения.

– Макартур? Знакомая фамилия.

Пространный ответ Эрика вызвал ее улыбку. Болтуны обычно беспомощны.

Вернулся осунувшийся, постаревший за двое суток Эд, и хозяйка поспешила к нему с подносом. Когда Томико снова скрылась на кухне, Адель тихо ступила на порог его «пещеры». Ей хотелось узнать, проявили ли они ту пленку, что была в фотоаппарате.

Только настольная лампа освещала комнату, а Эд устремил глаза в одну точку поверх тарелок с едой.

– Добрый вечер, Адель-сан, – проговорил он, не глядя на нее.

Адель села в углу на подушку, котенок уснул на ее груди. Рядом на тумбочке одиноко стоял деревянный божок с вытянутой от многочисленных раздумий головой, его тельце слегка треснуло. Адель покрутила игрушку в руках – она разобралась на две части, и внутри оказался такой же лысоватый старичок поменьше, в животе которого пряталось еще пять копий.

– Руки не доходят заклеить трещину, – отозвался Эд. – Это Фукурокудзю. На востоке считается, что у человека семь тел: физическое, эфирное, астральное, ментальное и так далее. Комплект фигурок передает эту мысль.

– Похоже на матрешку. Выходит, русские позаимствовали идею?

– Заимствование – путь к развитию, – пожал плечами Эд.

Да, японцы не видели в использовании чужих идей ничего предосудительного. Папки с чертежами в кабинете Кена подтверждали это.

Адель перевела взгляд на непочатую бутыль лимонного ликера – презент из Италии. В тот вечер Кен одарил всех: Яса получил цветастую футболку, а Томико – соломенную шляпку.

Адель молчала, смотрела на застывшего, погруженного в свои мысли Эда, и понимала, что не за информацией о пленке пришла она. Эд мучился, ему предстояло убить человека, возможно впервые. И Адель убеждала себя, что и она, и мальчишки из гитлерюгенда, которые были намного младше Эда, – все однажды прошли через это. Но тем не менее, Адель безмерно жалела его.

– Помните, – усилием воли она изгнала из голоса снисходительность, – когда вы рассказали мне о Кене. Про покровителя-европейца и слабенького ребенка… В тот раз я открыла форточку и ночью пробралась в кабинет. Под татами есть тайник.

– А там лежит фотоаппарат, внутри которого пленка с вашим снимком. Я знаю, – устало проговорил он. – Перед Кендзи я отвечаю за безопасность семейства. Когда вы отправились в «Эдисон», я поехал за вами.

– Мне нужно было выяснить, почему шведы следят за мной.

– Не стройте из себя дурочку, Адель-сан. Вам это прекрасно известно, – судя по тону, спорить было бесполезно. – После я изъял пленку, – Эд отодвинул поднос, снял очки и стал медленно протирать стекла. Он будто не осознавал, чем заняты его руки. Мысли его были далеко, человечка даже не занимала собственная речь. – Женщины всегда доставляют боль, они садисты по природе, а у Кендзи нет времени на переживания. Его жизнь и так насыщена неприятностями.

Значит, умница-гномик сохранил негативы у себя и когда-нибудь использует их, во вред ей. А если он видел, как она вытащила из мусорного ведра немного ядовитой икры фугу? Возможно, что все в этом странном доме обладают искусством бесшумно передвигаться. Судя по всему, Эд не одобрял гостеприимства Кена в отношении нее. Не понимал Кена, отчасти воспитанного европейцами. Не мог взять в толк, что сближало его с немкой.

– Не обольщайтесь, на таких, как вы не женятся, – Эд бессмысленно ковырял палочками в тарелке.

Никогда Адель не думала о браке, но его фраза вызвала какую-то странную реакцию. Ей вдруг захотелось… Она представила себе кольцо, предложение супружества без шутовской улыбки, всерьез. Радость от сознания того, что ты нужна, необходима, тебя выбрали. Вот, что удовлетворяет миллионы. Тебя заметили, ты этим счастлив. Венец твоих стремлений.

Семья – прекрасное средство забыться. Погружаешься в домашние хлопоты, в совместные планы, радуешься общим увлечениям. Вот в чем счастье! В полной амнезии. А одиночество заставляет думать, думать без конца.

Эд медленно встал – странно, кривые ножки еле поддерживали его, усталость словно придавливала тело к полу. Он сел на корточки рядом.

– Вручить кому-то свою судьбу? – усмехнулась она. – Переложить на чьи-то плечи ответственность за свою жизнь, облегчить свою душу? Какое низменное счастье!

– Женятся на милых посредственностях… – на бескровных губах Эда появилась кошачья улыбка. – А от таких, как вы, – его холодная ладонь коснулась ее щиколотки, скользнула под ткань брюк, гладя кожу, – сходят с ума.

– Неплохой тест, – усмехнулась Адель. – Будем считать, я прошла и его.

Непредсказуемыми репликами Эд проверял ее реакции, пытался узнать, что она хочет от Кена, и что Кену ожидать от нее. Например, легкой измены. Проведал об Эрике?

Человечек пожал плечами и вернулся к подносу.

– Я вам говорил, отвечаю за безопасность семьи. Мне нужно быть в курсе.

– В курсе… Хороша ли я в постели? Спроси Кена.

– Зачем спрашивать, достаточно того, что он не повторил свой визит.

Адель улыбнулась, пусть язвительный Эд делал успехи, выискивая прорехи в ее доспехах. Она представила себя, облаченную в латы: ржавый шлем с грязными перьями, заштопанная кольчуга, гнилое древко копья. С каждым днем она становилась все более уязвимой. Почему ее ранят чьи-то слова? Ведь от соленой воды не простужаются, как говаривал Ник.

Зачем Эду, всегда скупому на слова, этот разговор? Адель не верила простому раздражению. Оберегает Кена от нового разочарования? Пустое. Томико уже подобрала ему женушку из своих узкоглазых знакомых, Адель немного мешает общим планам, путается под ногами, но не со зла, не всерьез. Неужели ей дело есть до этой семейки? Вряд ли.

Адель вышла и постучалась к Ясе – в компании ребенка можно немного отвлечься. В комнате оказался Кен, они играли в солдатики. На полу – война в миниатюре. Посреди баталии Адель опустила котенка. Тот сразу схватил в зубы деревянного индейца и уложил лапой фланги самураев.

– Это Блонди.

Яса сразу позабыл о сражении, и Кен покинул детскую вместе с ней. Адель с легким шорохом отворила скользящую дверь в свою комнату.

– Не хочешь ничего сказать мне? – прервала она молчание и отвернулась. Неужели она снова ищет его внимания? Ерунда! Просто на эту ночь ей нужен мужчина. Физиологическая потребность, не более.

– Хочу. Ты боишься спать. Если приснится что-нибудь страшное, попробуй соединить большой и указательный палец на обеих руках. Поможет быстро успокоиться.

Той ночью ей казалось, что он знает о ее теле все, каждую клеточку. Мог убить ее одним прикосновением и заставить упиваться истомой.

Вместо пожеланий доброй ночи Кен слегка склонил голову и закрыл дверь.

– Мата асита [17]17
  до завтра!


[Закрыть], – буркнула Адель вслед и подошла к окну. За стеклом властвовала осень. Ночи становились длиннее. Почему ей действительно не заняться по ночам переводами? Потому что. Осталось недолго. Чуть-чуть. У замершей в сугробе девочки из сказки Андерсена осталось только несколько спичек.

Взгляд упал на гитару, одиноко примостившуюся в углу. Теплый цвет дерева излучал невидимое сияние. Адель взяла ее, медленно и осторожно натянула на колки струны, прислушиваясь к звуку. Из бархатного мешочка достала медиатор черепаховой кости и попыталась повторить мотивы, услышанные в районе Маленькой Италии. После двух часов вариаций подушечки пальцев, удерживающих на ладах аккорды, болели с непривычки. Несколько дней музицирования, и они огрубеют. А у нее есть эти несколько дней?