Текст книги "Поцелуй Валькирии (СИ)"
Автор книги: Светлана Воинская
сообщить о нарушении
Текущая страница: 6 (всего у книги 12 страниц)
Неужели снова завязался Очень Умный Разговор? Да, она забыла об этике, когда пробралась в мастерскую хари. Но она не выкрала ни одного рисунка! И потом она просилась в ученицы, старый мастер отказал ей. А Кен? А ворованные материалы в тайнике? А его автомобили, минирадиоприемник – работа Эда? Она слышала об изобретенных Шокли и Браттейном транзисторах. Как все элементарно! Кто-то говорил, прогресс – дитя войны. Оказывается, порождение шпионажа и воровства. Через пять лет полупроводники станут достоянием человечества, навсегда заменят электронные лампы, принесут создателям Нобелевскую премию. За пять лет многое можно успеть.
Возникла Томико, расставила подносы с кушаньями.
– Этика?! – вскричала Адель. – Я видела документы в твоем тайнике. Ты занимаешься промышленным шпионажем! Почему бы тебе не выкрасть секрет ядерной бомбы, как русские?
Ужаснувшаяся Томико поспешила убраться. Кен промолчал, потом тихо произнес:
– Чертежи в тайнике ни для кого в мире не тайна. Эти автомобили год как выпустили. Виденная тобой подборка – мое учебное пособие, если хочешь. Я не преступал закон, чтобы добыть их. Я слишком хорошо знаю, что такое шпионаж. Слишком хорошо. И не собираюсь обращаться к подобным методам в любимом деле. Это испортило бы мне удовольствие.
Вошедшие Яса и Эд уселись за стол и тем самым легко прекратили спор. У Адель аппетита не наблюдалась, и она обрадовалась, когда Томико подозвала ее к телефону. Звонил Эрик.
– Кто это взял трубку? – изумился он. – Такой странный акцент! С кем ты живешь, с китаёзой?
Словно заподозренная в сожительстве с дикарями, Адель попыталась оправдаться. «Это домохозяйка, – чуть не слетело с ее губ. – Я не имею к ним ни малейшего отношения». И тут же почувствовала себя пристыженной.
– Хочу напомнить про приглашение к Макартуру, – беспечно трепался Эрик.
Соглашаясь, Адель побледнела – Кен все слышал.
10
Hagalaz– разрушающие силы, стихия, град.
Внешнее разрушение – всего лишь попытка вашей измученной души создать для сознания ситуацию, требующую личностного роста, изменения. «Удар судьбы» помогает определить истинный путь.
Утра пришлось дожидаться с книжкой о щедро татуированных разбойниках. Когда рассвело, Адель ненадолго забылась. Ее разбудил шорох. Котенок пробрался в ее комнату, вытащил из кармашка сумки кулон на цепочке и играл с ним, цепляя коготками и откидывая в сторону. Сквозь дрему Адель заметила, как он кусает серебряную крышечку, и тут же вскочила.
– Блонди, нельзя! – она ринулась к испуганному ее криком зверьку и вырвала украшение. Неужели котенок почувствовал запах? Адель проверила плотность крышки. – Глупенький! Надо спрятать подальше, налижешься ненароком…
Адель открыла двери шкафа – ее никогда не беспокоило, произведет ли ее костюм впечатление на других людей. Она одевалась неброско, удобно, со вкусом. Одежды в шкафу было ровно столько, сколько могло поместиться в ее дорожной сумке. Единственное, что она не захватит с собой, если понадобиться уйти – это белоснежное платье да кимоно. Но сейчас, повинуясь порыву, Адель облачилась в бледно-розовый шелк, укуталась в его прохладу и посмотрелась в зеркало. В утреннем свете она сияла! Тысячи тонких лучиков исходили от ее одеяния, кожи, волос…
– Я красива, – пробормотала Адель, но застыдившись, сняла расшитый хризантемами наряд. Они все были красивы – отборная немецкая молодежь, ничем особенным Адель не отличалась.
Надев серые блузку и брюки, она прошла мимо кухни и постирочной, где в корзине для грязного белья лежала школьная форма Ясы: кое-где отошли швы, еле-еле держались пуговицы. Адель поняла, что уже не предложит Томико помощь, не осмелится.
В гостиной Адель увидела ее творение – из крошечного блюдечка, словно стрелы, вырывались голые стебли с розовыми наконечниками. Появился Кен, и она отрешенно наблюдала за неровной спиралью табачного дыма от его сигареты.
– Как спина? – спросил он безразлично.
– Бальзам помог, – в тон ответила Адель.
Интересно, если вынуть из пачки сигарету и закурить, она привлечет его внимание? Как он поступит? Вырвет из пальцев? Будет равнодушно созерцать? Скажет гадость? Легкий способ узнать, с кем предстоит иметь дело, передразнила она Кена про себя. Женщина закурила – у человека масса вариантов, как поступить. И Адель наклонилась, чтобы взять пачку.
Треск – Адель видела дырочку в стекле окна и, прежде чем Кен повалил ее на пол, подумала, что бессонница губительно влияет на реакцию. Ползком Кен бросился к двери и скрылся на лестнице. Адель перекатилась к окну, прижалась к занавескам, всматриваясь в соседний дом-близнец – лучи, отражаясь от стекол, слепили глаза. Она услышала перестрелку внизу, рев автомобиля и выбежала на балкон – машина исчезала за поворотом.
Только теперь ее сердце тревожно забилось – Яса и Томико могли оказаться в гостиной. Еще пара минут, и начались бы сборы в школу. Почему она не съехала, как только узнала о слежке? Как говорил англичанин Вини Пух, никогда не знаешь, что придет в голову пчелам.
Не слушающимися пальцами она набрала номер Ника. Услышав в трубке его сонный голос, она долго подбирала английские слова, чтобы выразить простейшую мысль – попросить найти ей новое жилье. Договорившись, Адель скрылась в своей комнате, будто сквозь пелену слушала упреки Томико, пробуждающей сына. Яса медленно одевался, пока мать упаковывала обэнто. В гостиную они на счастье не заглянули, покинули квартиру вместе, и Адель вздохнула спокойнее.
Кен так и не вернулся, когда в двенадцать у дома показалось такси. Адель поспешно вышла к лифту, на площадке уже стояла дородная дама, и когда двери кабинки открылись, она не вошла вместе с Адель, а только презрительно фыркнула. Адель равнодушно нажала на кнопку первого этажа.
– Потаскуха! – процедила соседка. – Японцы, как их сюда только пустили! Так они еще бордель устраивают в порядочном доме. Водят к себе разных….
За сомкнувшимися дверьми исчезли трясущиеся от возмущения щеки женщины, и Адель пришлось признать, что не она одна стыдится своей связи с японцами – тем часто доводится краснеть из-за своей связи с ней. Можно было представить, как достается Томико при встрече с жильцами.
Усевшись в такси, Адель ощутила абсолютный упадок сил.
– Это далеко?
Ник задержал взгляд на ее бледном лице.
– Восемнадцать миль, вест. Эх! На тонущем корабле один из пассажиров спрашивает капитана: «Далеко ли до земли?». «Одна миля, сэр». «А в каком направлении?». «В вертикальном, сэр».
Адель задернула на окнах шторки, прячась от всевидящего солнца. Шпионы-шведы, ловушка в мастерской хари, выстрел… Период неудач слишком затянулся. Эти события что-то связывало. Возможно, некто всерьез охотится на нее. Но почему? Зачем кому-то убивать ее?
Целый день такси колесило по городу. Нет, она согласилась на первый же вариант, просто не могла возвратиться в Челси. Час за часом мимо проносились улицы, Адель не реагировала на предложения Ника пообедать, а заснуть даже не пыталась. В волосах она обнаружила крошечные стеклянные осколки, которые, словно брызги, разлетелись по гостиной, пропуская кусочек свинца. С наступлением сумерек Адель все же вернулась, собрала маленькую дорожную сумку и пробралась в комнату Ясы.
Мальчик не спал – листал комиксы. Черно-белые Супермен и Бэтмен из кадра в кадр, поделивших страницы, спасали человечество. Урчащий котенок устроился на его широкой шее, вонзая в кожу неокрепшие коготки.
– Охаё! [23]23
привет!
[Закрыть]– кивнул Яса, когда Адель присела у его матраца, и нахмурился. – Что-то нехорошее происходит, Адель, я чувствую.
– Это просто темная полоса. Скоро она сменится ярким, оранжевым, как у Пикассо, – попыталась она его успокоить, а сама отвела взгляд, терзаемая чувством вины.
– Дядя Кендзи на днях связывался с нотариусом, я видел бумаги в его кабинете, и еще… он продал картину с Фудзи.
Адель закрыла глаза. Вот как Кен договорился с якудза, он обменял Адель на картину, на Фудзияму Андо Хиросигэ! И потом Кен опасается за свою жизнь, оформил нотариальные документы. Не мудрено, находясь с ней под одной крышей.
– Тебе одной я могу показать это, – Яса снял котенка, на четвереньках дополз до шкафчика и вернулся с небольшой шкатулкой. Внутри на бархатной подушечке лежали ордена. Адель вытащила восьмиконечную звезду белого серебра с красной сердцевиной.
– Орден Восходящего солнца. Четвертой степени, – объяснил мальчик, на его круглом лице появилась строгая серьезность, трепетное внимание.
Рядом на бледно-зеленой ленте красовался орден Золотого коршуна – разноцветная эмаль покрывала скрещенные самурайские щиты, мечи, алебарды.
– Третьей степени, – тихо прокомментировал Яса.
На дне шкатулки остались медали – бронзовая с вороном и оловянная с гербом хризантемы.
– Ллойд из параллельного класса приносит на школьный двор хина [24]24
хин – японская порода собак
[Закрыть], и на его ошейнике звенят и «Восходящее солнце», и «Золотой коршун», – Яса аккуратно сложил награды и вернул шкатулку в шкаф.
Адель укутала его одеялом.
– Гордись своим отцом, Яса. В тебе – его сила, его смелость. Мама рассказывает тебе на ночь сказки?
– Я же взрослый, – надул губы самурашка.
– Хорошо. Тогда послушай легенду – для взрослых.
Он кивнул. Это была легенда о смельчаках-викингах, погибающих в жестоком бою. Среди воинов, в чаду битвы, где в беспощадном голосе войны слились стук мечей, хрип, звериный рев и стоны, носились валькирии, дочери Одина. Мертвого героя прекрасная валькирия вела на пир к богу. Она открывала ему то, чем он не насладился в прежней жизни, к чему стремилась его душа.
– Так валькирия была проводником?
– И я чувствую ее дыхание. У меня осталось мало времени.
Она спустилась в гостиную. В темноте угадывались контуры скупой мебели, с лоджии доносился тихий звон колокольчика, покачиваемого ветром. Как уютно здесь было при теплом свете бумажных фонариков! Адель заметила белеющую во мраке коробочку на столе. Томико не убрала ее, значит… Это подарок. Подарок ей. Подарок от Кена. Адель не удержалась, опустила на татами сумку и гитару, присела на пятки у столика. Открыла. Ключ. От дома. От его дома. Нашего дома. Адель вздохнула полной грудью. Несвоевременно и глупо! Слишком поздно. Неужели он на что-то рассчитывает? Ключ потеплел в ее ладони, маленький кусочек железа, и почему-то это поразило ее. Остаться?
Она взглянула на соснового карлика за окном. Ее воспитали в отвращении ко всему ненормальному, безобразному. Непобедимые спартанцы бросали дефективных младенцев в пропасть. Шишковатые подагрические веточки… Беспощадное искусство создания уродцев. Почему же она чувствовала боль, его боль? Загубленный образ порождает исковерканную злобную душу. Это деревце ненавидело ее. Адель вышла на балкон, подняла горшок и сбросила вниз.
Когда она вернулась в гостиную, в комнате зажегся свет. У стены стоял Кен. Он показался ей завораживающе красивым: влажные волосы блестели, редкие капли соскальзывали на смуглый торс. Сильные ноги облегали черные шелковые шаровары. Необычная красота, непривычная. Неужели ей, воспитанной арийским эталоном мужской привлекательности, может нравиться это? Значит, она еще хуже, чем думала о себе.
Адель приблизилась и протянула для пожатия руку.
– Я ухожу, – она вздохнула еле уловимый запах мыла. Мыла из лютиков, собранных на склонах Фудзиямы.
Руки он не подал, его глаза были темными. Адель почувствовала вину и разозлилась. Что он ждал от нее? Робкого мурлыканья, извинений в паре с поклонами? Ждал, что она забудет, кто она. Не проще ли…
Кен толкнул ее к стене, и Адель больно ушиблась плечом.
– Снова изображаешь из себя дитя? – прошипел он. – Легкомысленного ребенка! И знать не хочешь об ответственности?
Головой она ударила его по лицу – чуть смазала, но он убрал руки, и Адель ринулась к сумке. Видимо, Кен поставил ей подножку, поскольку она упала на татами. Адель тут же перевернулась и приподнялась на локтях.
– Купил меня за картину? – она расхохоталась, утирая с брови кровь. Пружинисто вскочив на ноги, заняла боксерскую стойку. Поманила его, отвлекая внимание. Кен усмехнулся. Этого было достаточно, чтобы прыгнуть к стене, дернуть панель и сорвать меч, отбросив ножны. Оскорбление? Адель сверкнула глазами. Забыть благоговейный трепет, этикет, строго предписывающий, как держать катану и вынимать из ножен! – Ну же!
Адель размахнулась, круша бумажные фонарики. Кен подступил ближе, увернулся от тычка клинка и быстро ударил по ноге. Она рухнула на колено и не успела среагировать, как Кен больно стиснул запястье, и ее собственная рука, сжимающая причудливую рукоятку, стукнула подбородок. Голова Адель откинулась, затылком она почувствовала упругий татами, и меч угрожающе навис над ее горлом. Кену ничего не стоило чуть надавить…
– Вы, выращенные Гитлером ублюдки, не умеете думать. Вас не научили. Жить не научили, только пустоголово умирать!
– Японец должен бы уважать меня за пренебрежение к смерти, – зло прошептала Адель.
Кен легко вырвал у нее меч, повесил на место и, уходя, выключил свет. Адель лежала одна, не чувствуя, как жжет спину.
У подъезда ждал Ник. Подойдя к такси, Адель отдала ему вещи и повернула обратно к дому. Она нашла место, где разбился горшок, и подобрала искалеченное растение. Ее руки все еще дрожали. Она знала, что в ближайшей цветочной лавке купит земли и глиняный сосуд.
Через минуту опоясанный балконами дом исчез из виду, возможно, навсегда. Ник первым нарушил молчание.
– Угадай, кто мой любимый художник?
Адель поморщилась, ничто не могло расположить ее к беседе.
– Айвазовский, маринист, – устало ответила она.
– Эх, а ты знаешь, буря на его полотне бушует, крутит, ветер клокочет – паруса рвет, а сквозь тучи всегда пробивается лучик света, пусть слабый, но значит – спасение близко!..
Адель кивнула, обернулась пледом и попросила термос.
Через полчаса достигли места. Ник помог донести в новое пристанище сумку и гитару и оставил Адель одну. Ее ожидала обычная кровать, подушка, набитая гусиным пухом, холодный твердый пол, высокий стол и черный чай в пачке. Следовало только купить тапки, чтобы начать жить, как все нормальные люди. Ее окружила пустота. Наутро Адель долго лежала в длинной чугунной ванне, а, одеваясь, повесила на шею хрустальный флакончик.
С улицы посигналили – Ник быстро усвоил ее новый адрес. Ехать никуда не хотелось, но Адель понимала, что должна.
– В «Эдисон», – распорядилась она при встрече. Тот насупился. Вот и ладненько, хоть идиотская улыбка пропала. Потом, словно решив отвлечь его, Адель спросила: – Какие инструменты ты держишь в багажнике на случай поломки?
Ничего он не держал. Если подобное происходило, вызывал аварийную службу. Вначале по неопытности, чтобы не терять времени, занимался дорожной починкой сам. В багажнике лежали и насос, и ключи, и отвертки, и домкрат. Теперь только баллон-запаска да буксировочный трос. Хозяева таксопарка запретили техническую самодеятельность.
– Когда у тебя будет яхта, и в море случится неполадка, ты также будешь ожидать аварийную службу? – казалось, он немного разочаровал ее. – Заглянем в спортивный магазин?
Она всерьез отвлекала его от цели поездки. Будто он забудется среди спасательных жилетов, такелажа и ежегодников приливов.
– Я дождусь тебя в машине, – заявил Ник.
И Адель исчезла в огромном магазине-ангаре, где уместились и катера, и яхты, и оснастка. Потом появилась с небольшим бумажным пакетом.
– Держи.
Ник вытащил на свет пару крошечных, но тяжеленьких дисков. В пакете звенели еще два. Четыре металлические штучки весили около полутора килограммов.
– Грузики?
– Грузики. Для прижатия карт к штурманскому столику.
Удивленный ее выбором, он сунул подарок в бардачок и повез ее в «Эдисон».
Теперь Адель заметила и важного швейцара, и шахматную доску пола, и пальмы, и множество киосков с цветами, сигарами, газетами – все то, что не коснулось ее взора впервые. Из ресторана слышалась игра рояля, в холле витал аромат дорогих духов. Она подошла к портье, назвала фамилии интересующих ее господ.
– Кем вы приходитесь им, мисс?
– Ты… как тебя? – презрительно оглядела она характерную физиономию: нос, губы, подбородок. – Мойша или Соломон, хочешь лишиться должности?
– Извините, мэм, – испугался тот, – такое несчастье! Приезжала полиция. Никто не может понять, как это произошло. Благодарение богу, развеялись подозрения в отравлении – все продукты, меню проверили. Иначе пострадала бы репутация отеля. Наркотиков в номерах не обнаружили. Посыльный узнал, что э…эти врачи…яда не нашли и никаких причин. Оба были вполне здоровы. Одного обнаружили в номере. А другой просто уснул за столом в ресторане. Никаких следов на теле.
– Они умерли вчера вечером, ночью? – спросила Адель.
Надавив определенную точку на коже, Кен мог убить человека.
– Что вы, мэм! Умерли? О нет, мэм! Один парализован, другой онемел.
У Адель вырвался нервный смешок, и она прикрыла ладонью рот, прямо как Томико. В ушах прозвучал вопрос Кена: «Для тех, кто пришел с войны, человеческая жизнь ничего не стоит?»
– Кого они обвиняют?
– Тот, что парализован, молчит, а его немой друг отказывается что-либо писать – будто его руку парализует! – довольный каламбуром, портье захихикал.
Боятся, поняла Адель и показала информатору фотокарточку.
– Этот человек появлялся здесь?
Портье судорожно кивнул.
Адель кинула на стойку мелкую купюру и покинула гостиницу. Пусть шведы выведены из строя, их наниматель жив и здоров и может навредить ей. Но странное безразличие овладело Адель.
11
Dagaz– трансформация.
В каждой жизни бывает момент, который – если он угадан и пойман – навсегда изменяет ее течение.
Когда-то Томико, увидев в шкафу ее белое с вышивкой платье, осведомилась, собралась ли Адель на похороны [25]25
белый цвет у японцев – траурный
[Закрыть]. И Адель с усмешкой ответила:
– Да.
В субботу Эрик вез ее к Рою Макартуру. День рождения… Адель их не справляла. Что праздновать? Ее приход в мир? А ему стало от этого лучше? У нее не было друзей, которые радовались бы ее присутствию на земле, не было родителей, гордящихся успехами чада.
Назначая встречу, Эрик пожаловался на боль – плечо жег кельтский крест. Адель промолчала.
– Неподходящее настроение для вечеринки, – заметил он по пути, глядя на нее. – Бокал «Дом Периньон» его исправит.
Весь путь она была сосредоточена на дороге, барахтанье Эрика в потоке машин немного развлекло ее. Не раз пришлось крикнуть «Полундра!», когда столкновения с другим автомобилем, казалось, не миновать. Когда «роллс-ройс» остановился у Гудзонского причала, Адель не сразу поняла, что праздник отмечается на яхте. Клинья парусов полоскал легкий ветер, слышалась музыка, на верхней палубе собралась раскрепощенная толпа приглашенных.
Они ступили на мостик, поднялись к гостям. Эрик увлек Адель к танцующим, закружил ее и прижал к себе – в грудь врезался ее хрустально-серебряный кулон в форме рожка. На первом свидании она шутила, что внутри яд.
– Где твой друг? – холодные глаза Адель скользили по лицам гостей.
– Адель… – позвал он. – Адель, ты прекрасно двигаешься, у тебя невероятно пластичное тело, но не забывай, что мужчина ведет. По крайней мере, в танце. Допусти это.
– Хорошо, – ее плечи опустились, жесткая ладонь перестала сжимать его пальцы.
Без обручального кольца он чувствовал себя непривычно, досадное ощущение пустоты отвлекало его. Эрик назвал несколько имен крутившихся поблизости знаменитостей, но они ничего ей не говорили. Что талантливый актер, богатый наследник или модный журналист могли значить для нее? Загорелые, с наклеенными улыбками, готовые раздавать автографы? Вытравленные блондинки с лошадиной дозой абсента в бокале? Неудачливые писаки, подыскивающие себе покровителя? Их вульгарные пирушки обязательно заканчивались эксцессами. Эрик был уверен, сегодня они прыгнут в холодный Гудзон, и у журналистов снова будет готов скандальный материал.
– Пустые люди, глянцевые и скучные! – поделился он. – За хобби прячут свое ничтожество. Вон Лиза, подружка Роя, берет уроки живописи, назвала одну из комнат мастерской и сыпет словечками «этюд», «мольберт», «эскиз».
Саркастических замечаний не избежало и полдюжины гостей, когда в поле его зрения появился Рой, и Эрик кивнул в его сторону.
– Это он? – Адель даже не спросила, а утвердила.
Эрик оставил ее, пробрался к импровизированной сцене и остановил музыкантов. В его руках была перевязанная лентой коробка. Дождавшись, пока глаза всех присутствующих будут устремлены на него, Эрик провозгласил:
– Рой… Я не желаю тебе познать законы бытия, подчинить жизнь божественным ритуалам. Будь государем в «своей стране», богом на своей земле, будь достоин носить корону своей души, своего тела, своего разума!
Насладившись произведенным эффектом, Эрик вернулся к скучающей Адель.
– Мудреная речь, – и было неясно, хвалила она или иронизировала.
Кают-компанию она непременно оценит. Медовые стены, золотая парча, тигровой расцветки пуфики, стеклянные столики и огромное полотно с русалкой над камином. Эрик взял Адель под руку и сопроводил в гостиную.
На диване двое во фраках обсуждали футбол, Хлопковый Кубок, Грин Бей Пэккерс и Чикаго Бирс.
– Первый же ретерн закончился тачдауном! – размахивая руками, делился симпатичный верзила. – Виллис вбежал на тачдаун, пас Джонни Бигу, и повели…!
Эрик не разделял эти плебейские увлечения. Пусть дешевки «наслаждаются» коктейлями, а он закажет официанту шабли.
– Где Карла? – услышала Адель разговор в кружке женщин.
– Лежит с температурой, глотает антибиотики – завтра у нее премьера.
Эрик вывел Адель из галдящего салона полюбоваться на закат, на палубе развернул Адель к себе, поиграл странным кулоном и эффектно запрокинул ей голову. В затишье перед новой песней, среди голосов, ее слуха касался нежный шепот воды. Прозрачно-фиолетовая лессировка облаков скрывала молодые звезды.
– Солнце уснуло. Розовый закат убаюкает море.
Эрик отстранился – экспромт хайку [26]26
хайку – лирическое японское трехстишие.
[Закрыть]отбил охоту целоваться.
– Где здесь гальюн?
– Что? – опешил Эрик.
– Туалет.
Она отстранилась. Кен никогда не целовал ее, а Томико – Ясу. Видимо, японцы считали подобное проявление близости обычаем варварским. Адель знала, что в череде отмененных американскими оккупантами законов был один, наказывающий поцелуй в общественном месте. Вопиющее нарушение морали каралось штрафом или задержанием.
Адель медленно удалилась, осторожно ступая на каблуках. Что ему сейчас делать с ней, как он поведет игру? Пока он только наблюдал. Иногда задавался вопросом, зачем ему все это. Что он хочет доказать себе? Потом Эрик вспоминал Фольке, и голова начинала раскалываться.
Адель возвратилась в кают-компанию и спросила о времени. В ее распоряжении оставалось девяносто минут. Она отмахнулась от предложенного официантом блюда с ножками каких-то птичек и огляделась.
– Брезгуете? – спросил ее тот самый писатель, о котором неприязненно отзывался Эрик. – Лапки лягушек удались нашим кокам, соус тоже ничего.
– Нет аппетита.
На стойке перед ним лежали крошечный блокнотик и ручка, на пальцах остались следы фиолетовых чернил. Писатель не уберег и манжеты – вблизи запонки появилось темное пятнышко. Адель вытащила из вазочки бумажную салфетку, вооружилась его золотым пером «паркер».
– Из вас выйдет хорошая актриса, – заметил сочинитель. – Я видел, как вы поставили нашего принца на место. А кто вы? Певица, спортсменка, художница, просто подружка?
– Всего понемногу, – из салфетки вышла жаба, вместо мордочки – портрет.
– Правда? – случайный натурщик заметно повеселел. – Знаете, сколько я сменил профессий за свою жизнь? Пятнадцать. Как они, – указал он на кружащихся чайками официантов, – подавал кофе. Побывал вожатым бойскаутов…
С восторженным криком ему на шею бросилась подружка Роя, яркая, рыжеволосая.
– Бойскаутов! Билл, ты прелесть!
Адель заметила браслет тонких шрамов, пересекающих ее запястье. Секунда, и они исчезли под струящимся рукавом. Вот она – удачливая женщина, об уделе которой мечтает любая домохозяйка. И сам кумир не прочь поддержать иллюзию. Модная прическа, лиловое платье, легкий смех… Золотая пыль в ваши глаза! Сияние слепит взоры встречным.
– Знаете, кто в моем отряде лучше всех разводил костер? Я! Даже в сырую погоду! Походы… Может, соберемся? Палатки, а?
Глядя на нее, никто не скажет, что она выживет в невыносимых условиях, что молодость провела в фургончике на колесах. Жизнь учит гуттаперчевости.
– Пойдем, пока тепло? Сама котелки буду песочком чистить.
Билл взглянул на Адель.
– Пойдете? У вас синева под глазами. Когда много работы, надо учиться отдыхать. А Лиза знает толк в развлечениях.
«Лиза, Билл» – попробовала запомнить Адель.
Издалека Адель увидела Эрика – белый пуловер контрастировал с желтым шейным платком в крошечные бирюзовые ромбики. Он держал на уровне лица бокал и водил у его краешка носом, вдыхая букет.
– Люк – наше солнышко, – шепнула ей Лиза, указывая на собеседника Эрика, щеки которого покраснели от гнева, – довольно популярный корреспондент. Люка контузило на войне.
В сторону Эрика оборачивались.
– Гитлер – великий человек, – декламировал он. – Я ставлю его в ряд с Наполеоном и Цезарем.
Адель выскользнула из гостиной, спустилась на нижнюю палубу. До появления Эда остался час. Вечерело. Дамы кутали плечи в песцовые боа и норковые палантины, но ей не грозила простуда. Адель прошла мимо камбуза, где суетились повара. Пора обследовать яхту подробнее.
Вдруг кто-то втолкнул ее в одну из кают. Адель медленно повернулась. Выход загораживал негр. Видимо, один из прислуги или музыкантов. Его зубы и белки глаз блестели, розово-коричневые ладони и жирные пиявки пальцев тянулись к ней. Адель передернуло. Грязь! У камина лежали щипцы, на полке выстроилась коллекция бронзовых статуэток – она представила брызги мозга на своей шее. Ей требовалось нечто иное, дабы не дотрагиваться, не запачкаться.
– Кричи! Зови рыцаря! – издевался туземец.
Что-то его отвлекло. На пороге стоял Рой Макартур.
– Что происходит?
Но гориллообразная тень уже выпрыгнула в коридор. Адель облегченно вздохнула и вспомнила Кена. Он чувствовал каждый ее вздох.
– Кто в море не бывал, тот досыта богу не молился, – повторила она поговорку Ника.
– Да вы заправский моряк, как погляжу. Надо выпить, – Рой провел ее к уединенному бару, усадил на высокий стул и засуетился возле бутылок с напитками. – Эрик не часто навещает меня. Думаю, в этот раз он появился с единственной целью – показать вас. Знаете, он любит спорить на женщин. Видя красивую девушку, он просто не может не создать себе соперника. И предлагает другу пари. Вами он просто дразнит меня! Поэтому я могу позволить себе маленькое предательство – Эрик женат, моя дурочка.
Еще один богатенький отпрыск, который пытается доказать свою пригодность, презирает «удачливые ничтожества» и завидует им. Адель попросила сока, и Рой отвернулся. Предоставленного времени оказалось как раз достаточно. Он протянул ей бокал и выпил свой мартини – до дна.
– Вы окончательно испортили мое мнение об американцах, Рой.
– Но Эрик – швед!
Адель взяла его под руку. У одной из кают Рой споткнулся, и она шепнула:
– Предателей всегда убивали. Ты весь в отца, Рой. Сбросить атомные бомбы, а потом стать лучшим другом Японии, или натравить мерзкое негритянское животное, а потом героически спасти испуганную девушку.
– Как ты догадалась? – шатаясь, Рой упал на полосатую койку с рундуком внутри.
– Оно не закрыло дверь, а насильники так не поступают.
Адель села на краешек постели, оглядывая растянувшееся в неуклюжем положении тело. В ее мыслях был Кен. Знакомство с ним столь похоже на ловко сыгранную Роем эффектную сцену. В обоих случаях ее убеждали в грозящей опасности, и появлялся избавитель. Неужели убийцы-шведы, бесконечно преследующие ее, мыльный пузырь?
Эрик поставил бокал, вышел на покрытую тиком палубу. Зажглись гирлянды фонариков. Его знакомые веселились, он растянул губы в непринужденной улыбке, заставил себя насвистывать мотиву и даже щелкать пальцами. Он отвечал на дружеские объятья режиссеров и кутюрье, похлопывал по плечам спортсменов, подмигивал их спутницам. Адель исчезла. Эрик стал расспрашивать о ней официантов, спустился вниз. Она захлопывала дверь кладовки.
– Привет! – Эрик заметил, что она потеряла цепочку с кулоном.
– Рою стало плохо – переборщил с икрой. Я отвела его в спальню.
– Но это – кладовка…
– Знаю. Я искала дорогу обратно и запуталась в дверях, – Адель прикоснулась губами к его щеке, и по спине Эрика пробежал холодок.
– Нам пора. Скучные, глянцевые люди…
На мостике Адель обернулась. В разноцветных бликах праздничной иллюминации вряд ли кто заметит нового официанта в очках – за стеклами прятались узкие глаза. Но она заметила. Адель хотелось петь и смеяться – она избавила Эда от нервной работы и кошмаров по ночам. Прежде ей никогда не было свойственно самопожертвование. Почему она сделала это? Может быть, ей просто хотелось это сделать? И альтруизм здесь ни при чем? Просто Роя Макартура она восприняла как шанс получить маленькое удовольствие…
У автомобиля задержались. Распахнутое пальто открывало полосу снега – ее платье, которое он сам ей выбрал. В свете фонарей набережной ее бледная шея искусственно сияла. Адель приблизила губы – в ее дыхании Эрик не уловил аромата вина: за весь вечер она не выпила и бокала. От прикосновения он вздрогнул. Грохот и звон стекла раздался среди музыки и веселого гомона. Из иллюминатора кладовки валил дым, что-то с шипением вспыхивало там и гасло.
Адель оглянулась – в ее улыбке Эрику почудилось какое-то детское удовлетворение.
– Рой! Где Рой?! – кричала на яхте Лиза.
Пальцы Эрика словно не слушались – он судорожно рванул дверцу, вышиб бардачок, нащупал пистолет и выкинул трясущуюся руку в ее сторону.
– Ты его убила…
Адель будто не замечала оружия – подняла с асфальта ключи, юркнула в салон. Мотор загудел, и вскоре автомобиль исчез за поворотом.
Такси Ника не спеша плыло в Литл Итали. Тот сам спозаранку приехал к ней, высовываться из квартиры не хотелось, но Адель сдалась на уговоры покататься и послушать игру местных музыкантов.
– Плохое настроение? – поинтересовался Ник.
– Да. Пол ночи я провела на каблуках, – она вспомнила, как дома искривленные обувью ступни никак не могли привыкнуть к ровной поверхности пола.
На сидении рядом лежал экземпляр свежей газеты – сенсационное происшествие с Роем Макартуром вдохновило журналистов на шквал статей. Не зря же он позвал столько репортеров к себе на день рождения. Адель вгляделась в фотографию на первой странице – Рой неплохо получился, правда, бледен, бедняжка.
Адель рассеянно следила за происходящим на улицах, сквозь дрему заметила целующихся гомосексуалистов. После Ночи длинных ножей [27]27
в ночь 28.06.34. были расстреляны гомосексуалисты, в том числе соратник Гитлера Эрнст Рэм
[Закрыть]они испарились из Берлина, где людей третьего пола, официально признанных физиологически неполноценными, преследовал уголовный закон и ожидал расстрел. Немецкие врачи пытались найти вакцину от жалкой болезни, тщетно.
