Текст книги "Поцелуй Валькирии (СИ)"
Автор книги: Светлана Воинская
сообщить о нарушении
Текущая страница: 5 (всего у книги 12 страниц)
8
Uruz– сила.
Жизнь переполнила старый сосуд, разбей его, и среди глиняных осколков окажется припрятанная драгоценность. Потеря откроет новые горизонты.
Эрик поедал мороженое – в стеклянной вазочке была целая горка с шоколадной глазурью и фисташковой россыпью. Адель от угощения отказалась, и он заказал себе. Смакуя, рассказывал про Макартура. Рой с утра заглянул к нему в гости вместе с девушкой. Та заметила рисунки Эрика и папку прозаических этюдов, увлеклась, а Рой взревновал и поспешил увести любимую. В прошлый раз Макартур невзначай познакомил его со своей подругой-психологом, так она решила писать об Эрике докторскую!
– Адель… – он пощелкал перед ее носом пальцами. – В каких облаках ты витаешь? Знаю, знаю, как тебя заинтересовать. Съездим в одно местечко?
Местечко оказалось в Куинсе, его трудно было найти непосвященному. В сумраке прихожей стоял диван и столик с кипой альбомов, из-за бамбуковой шторки просачивался неведомый запах – смесь застарелого табачного дыма, пивного духа и, возможно, наркотиков. Эрик стянул рубашку, он был неплохо сложен, но летний загар уже сошел, остались лишь пятнышки родинок. Он зашел внутрь, Адель тоже. Маленькую комнатку занимало похожее на стоматологическое кресло с подставкой для руки, табурет и кушетка. На полках выстроились баночки с красками. Из кармана Эрик достал листок тонкой бумаги и устроился в кресле.
– Я уже выбрал орнамент. Кельтский.
Это был крест, крест-лабиринт из одной переплетающейся в узор нити. Лабиринт символизировал Путь и вел к центру, в сосредоточие энергии – нелегкий маршрут к источнику Силы. Крест выражал союз неба и земли, а его лучи – бесконечное расширение сознания. Знал ли Эрик об этом? Или его привлекало только то, что:
– Греческая королева Ольга, король Георг V, будучи еще герцогом Йоркским, и Николай II в молодости – все обзавелись татуировками, – пока он говорил, в комнату зашел мужчина, сел на табурет, изучая рисунок. Немного испуганный пациент наблюдал за его действиями. Тот достал из ящика стола маленькую машинку, вставил иглу, влил тушь и протер плечо Эрика спиртом. Потом натянул резиновые перчатки.
– Этот мастер глухонемой, – нервно улыбаясь, объяснил Эрик. – А в соседней комнате работает старик-виртуоз, и его работ нет в каталоге. Говорят, он обладает великолепным знанием анатомии, и его картины оживают на коже.
С помощью копирки мастер перевел на его плечо контуры рисунка, направил туда свет настольной лампы и включил свой агрегатик – звук напомнил жужжание бормашины. Жало вонзилось в плечо, и Эрик со свистом втянул воздух.
– Я подожду снаружи, – оставила его Адель.
Из прихожей тянулся коридор, Адель прошла дальше и обнаружила еще одну мастерскую. Дверь-фусума бесшумно отворилась. Седой старик работал за столом, засучив рукава. Адель увидела на кальке прекрасного самурая, занесшего сверкающий меч, а на руке мастера – пестрого карпа, каждая чешуйка которого играла полутонами. Он штриховал, и движение мышц заставляло карпа двигаться: спинка лениво изгибалась, длинные ленты плавников колыхались под властью течения, приоткрывались жабры – рыба дышала!
Старик резко повернул узкоглазое лицо и загородил картину, Адель смущено поклонилась и прошептала «сэнсей» [18]18
мастер
[Закрыть].
– Позвольте увидеть вас за работой. Это не праздное любопытство.
Старик уверенно подошел к ней, взял за руку и, словно непослушного ребенка, вывел из мастерской. Замок щелкнул. Адель вернулась в прихожую, где слышались стоны Эрика, вытянула из папки листок с примитивным кельтским узором и на оборотной стороне набросала портрет старого японца, а внизу написала телефон, имя и строку «с уважением». Потом вышла на улицу, обогнула строеньице и нашла нужное окно. Сложив из бумаги самолетик, она запустила его в форточку мастерской. Больше ей делать здесь было нечего, Адель поймала такси и поехала в Челси.
Адель вовремя возвратилась домой. В гэнкан она столкнулась в экстравагантно одетой женщиной – та держала за руку сына, вокруг глаза которого расплылся огромный синяк. Работа Ясы, догадалась Адель. Парню было неловко – уставился в пол. А бедный Яса морщился с досады, наблюдая беспрестанные поклоны мамы, традиционно приветственные, извиняющиеся. На американцев подобные жесты вежливости производили неприятное впечатление, те воспринимали их как проявления раболепия, желания что-нибудь выпросить. И Ясе было известно об этом лучше, чем кому-нибудь другому.
Кажется, Томико даже устыдилась появления Адель – она потупила взор, не в силах объяснить постороннему человеку, что делает в их доме незамужняя белая женщина, почему она так уверенно ведет себя.
Адель подскочила к рассерженной мамаше. Не хватало еще, чтобы ее жалобы достигли директора школы.
– Прошу прощения, но мама Ясы не говорит по-английски, – Адель внимательно оглядела необычный костюм дамы, странную прическу и пригласила ее в дом, внимательно следя за тем, чтобы гости правильно оставили в прихожей обувь. Она не ошиблась – в гостиной женщина тут же загляделась по сторонам, и Адель усадила ее на подушку с твердой спинкой.
– Яса, покажи свою комнату… – как ни силилась, она не могла припомнить имя обиженного драчуна, – … товарищу.
Мальчишки с облегчением покинули гостиную. Яса, переваливаясь, нерешительно поплелся наверх – хвастаться перед одноклассником ему было нечем. Извинившись, Адель прошла на кухню.
– Кен велел не пускать незнакомцев в дом, – пробормотала Томико. – Я даже страховым агентам не открываю. Как эту женщину охрана пропустила? Их же строго предупредили.
Не обращая внимания на ее хмурый вид, Адель выложила на стол коробку купленных по дороге пирожных. Хозяйка им явно обрадовалась и с готовностью достала банку черного чая.
– Иэ [19]19
нет
[Закрыть], – Адель поставила на поднос корзинку японских сладостей, старинный чайник, наполненный кипятком, и отправилась угощать гостью.
Вскоре в гостиной раздалось гипнотическое постукивание бамбука о фарфор, и Томико услышала возглас:
– Прелестно! Должна признаться, синяк Майкла – лишь повод заглянуть в настоящий японский дом. Все эти сувениры, вывезенные с островов, у нас смотрятся фальшиво.
– Чем вы занимаетесь? – Адель с интересом оглядела причудливый наряд женщины.
– Чечеткой. Танцую и преподаю степ.
Адель представила маленький зеркальный зал, стоит лишь надеть степ-ботинки и музицировать. Твои ноги – музыкальный инструмент, чувство ритма руководит ими. Стук набоек подчеркивает мотив, создает особые вариации внутри мелодии, выражает настроение: романтическую грусть или бесшабашную удаль.
– Вы возьметесь обучать Ясу?
Степ-танцовщик купается в ритмах, импровизирует и создает комбинации, творит с композитором наравне.
– Пожалуй, возьму. В мальчике уже заложена поразительная непринужденность движения, естественность. Несмотря на вес, он легок, как бабочка. А одна из черт мастерства степистов – раскрепощенность.
В раздражении стиснув тонкие губы, Томико поднялась наверх и заглянула в щель детской. Майкл ползал по полу (из-за котенка татами пришлось на месяц-другой убрать) в полном восторге от коллекции маленьких автомобилей, созданных для Ясы Кеном.
– Я в жизни таких не видел, это модели будущего!
Ближе к вечеру Адель приготовилась к маленькой экспедиции: из пустой комнаты Эда она позаимствовала одну из камер, спустилась в гостиную и дозвонилась до Ника. В трубке послышалось его позевывание.
– На том свете отоспишься! Команде вставать, койки убрать! – Адель тут же осадила себя – она слишком заигралась в его корабельные игры.
– Вода усталости не знает, – вздохнул Ник. – Эх, у меня сегодня был аврал.
Что ж, она сама виновата, Ник принимает работу за дружбу. Следовало вовремя поставить таксиста на место. Разве ее должны волновать чувства какого-то водителя?
– Надеюсь, отдых пойдет тебе на пользу, и подобного больше не повторится, – стараясь придать голосу ледяные нотки, Адель закончила разговор. Но стоило положить трубку, как стало грустно и одиноко.
До места Адель добралась быстро, такси отпустила раньше и прошла переулок пешком. Форточку оставили распахнутой, и она запросто отворила окно и влезла в студию глухонемого. Здесь ничто не интересовало ее, путь был свободен – дверь заменяла бамбуковая шторка, и Адель мигом проникла в коридор, добежала до закрывающей вход в мастерскую фусумы и бесшумно отодвинула ее. Где альбом оживающих картин?
Она отдавала себе отчет, что поступала неблагоразумно. Но если ее что-то интересовало, теперь Адель могла позволить себе удовлетворить маленькую страсть к познанию – детский каприз, в котором когда-то ей жестко отказывали. Ее желания слишком долго были подчинены общим стремлениям.
Луч фонарика высветил стол, набросок на кальке. Адель приблизилась. Ей легко удалось представить, как распускаются на коже черно-красные цветы, как усмехается прекрасный самурай, сверкая взором из-под плавно изогнутой брови. Чуть колышутся складки его одеяния, рукоятку меча сжимают крепкие молодые пальцы, трава прогибается под напряженными ступнями…
Зашуршала фусума, и Адель автоматически согнулась в поклоне. В коридоре горел свет, и человек иронично ответил на ее приветствие.
– Я к мастеру, – буркнула Адель и неожиданно услышала:
– Ноу проблем.
Незнакомец предложил ей выйти. В коридоре ждал его желтолицый напарник – он вежливо снял с ее шеи фотокамеру.
– Прошу! – указал дорогу первый.
Адель бегло рассмотрела их. Приторный запах дорогого одеколона, костюмы a la американский гангстер: та же белая рубашка, черные пиджак и галстук, на лице – темные очки. Во время оккупации японцам, видимо, демонстрировали исключительно фильмы о героях 30-х годов, бесстрашно грабящих банки.
Узкий коридор скоро закончился, превратившись в узкую лестницу вниз. Отсюда слышались звуки музыки и английской речи. Несколько ярких ламп освещали подвал, в углу расположился столик с игральными картами и подносиком, где мерцали фарфоровые рюмки, кувшинчик саке и внушительная бутыль виски. Патефон и радио, стоящие на полу, наперебой горланили, телевизор был выключен.
– Ноу проблем! – пробасил впереди идущий.
Адель увидела мастера – тот работал у стены. Тело его модели, возлежащей на низкой кушетке, от шеи до колен покрывала татуировка: синий тигр выступал из ночного леса, где умолкли птицы и закрыли бутоны цветы. Картина требовала времени, старик наносил ее по фрагментам, и область ягодиц модели заполняли лишь контуры.
– Ну, что с ней делать-то? – ленивые руки ощупали ее на предмет оружия.
На память пришли слова Ника и образы бездомных вояк, погибших среди кастрюль. Вот почему она проникла сюда, почему не скрылась, когда ее застали в мастерской. Ей требовалось всего лишь в очередной раз пощекотать свои нервы, почувствовать себя живой. Не за этим ли она летала в Израиль? И Адель спокойно взирала, как модель поднимается с кушетки, и тигр выпускает когти, изгибает хвост, а полузакрытые глаза животного блестят янтарными зрачками. Старик-мастер безразлично поглядел в ее сторону, будто не узнал. А молодой японец встал во весь рост, и ему подали фотоаппарат.
– Камера то профи! – пробубнил один из сопровождающих.
На столике у кушетки она заметила набор длинных бамбуковых палочек с резцом на конце, которые мастер использовал вместо машинки. Следовало только подобраться поближе.
– Куришь, одзёсама [20]20
принцесса
[Закрыть]? – подошел к ней японец, и когда Адель покачала головой, крикнул своим: – Вы не поняли меня что ли? Курево!
– Ноу проблем.
Японец закурил. Он не воспринимался обнаженным. Покрытая пестрым рукавом рука потянулась в ее сторону, и Адель отшатнулась – фаланги нескольких пальцев отсутствовали. Происходящее вмиг перестало быть игрой. Противостоять человеку без пальцев? Ее кошмары оживали.
– Симпатичная гайдзин [21]21
иностранка
[Закрыть], – уродливая рука нехотя коснулась ее щеки. – Гайдзин – журналистка. Мы – люди значительные, а ты хочешь нас в газету. Не серьезно, – и он обратился к подручным. – Музычку-то вырубите – мешает разговору.
– Организуем, – послышалось из-за спины.
Адель не могла отвести от него взгляда. Случайна ли эта встреча или прошлое преследовало ее?
– Гайдзин нравится это? – японец указал на свою черно-синюю грудь.
Татуировка показалась ей страшной – она превратила человека в демона, обожженного жестокостью ада. Адель тут же одернула себя: нельзя допускать, чтобы суеверия властвовали над твоими поступками. И она огрызнулась:
– Написанная акварелью картинка проживет дольше.
– Не спорю, – бес пожал плечами и стал одеваться. – У тебя есть родственники? Я прикидываю, что с тобой делать. Я всегда рад красивым женщинам.
– Трахнуть ее, и все дела, – посоветовал кто-то.
Почему она стоит? Раньше она не позволила бы задержаться дольше. Нет, следует довериться интуиции. Чутье подсказывало Адель, что возможность для активных действий еще представится. Она видела, как японец прикрепил к ноге нож, а под пиджак надел кобуру с «кольтом». Вместе с мастером, на поддержку которого Адель не рассчитывала, они составляли четверку. Несколько дней назад тренировка невзрачного очкарика Эда произвела на нее неизгладимое впечатление, и Адель не думала зря предполагать, каких фокусов можно еще ожидать от япошек.
– Не спортивно рассуждаешь, – японец взял фотоаппарат, снял футляр и стал щелкать. – На память.
Шея, щеки Адель горели. Жгучая волна, нахлынув, не отпускала ее.
– Легко краснеешь? – японец вдруг принял какое-то решение и обратился к старику. – Какусиборо.
Вид мастера был достаточно мрачный, что бы за казнь это ни означало. Адель рванулась, но ее уже волокли к кушетке, на ходу стаскивая одежду.
– Не суетись, – услышала она голос японца. – Как насчет изобретения фирмы «Байер»? Прекрасное обезболивающее. Специально для тебя, одзёсама. «Для героя»! – он усмехнулся собственному каламбуру, но Адель завертела головой. Наркотики – нельзя, запрещено. Она перестанет сопротивляться, только не героин. И ее быстро привязали подтяжками к кушетке.
– Татуировка?
– Тебе же понравилось ирэдзуми мастера, – обнажил желтые зубы гангстер, и его помощники загоготали.
Адель поняла, что человек с отрубленными фалангами не убьет ее. Что же тогда? Татуировка японской шлюхи – на внутренней стороне ног змея, готовая скользнуть внутрь?
Двое подняли с пола патефон и телевизор – видимо, любимые игрушки они таскали с собой, не желая расставаться. Последний достал увесистое портмоне, отсчитал несколько сотен и бросил на столик. Потом взял бутылку, отвинтил крышку и сделал большой глоток.
– Ноу проблем, – послышалось из-за двери, и японец вышел.
Старик выключил трескочущее радио и достал лакированную трубку с крошечной, словно наперсток, чашкой и серебряным мундштуком. Запустил пальцы в табачную пачку, скатал из щепотки рыжий комочек, положил в трубку и закурил.
– Развяжите меня, – обратилась к нему Адель, но мастер не отреагировал.
Слабый аромат подействовал на Адель успокаивающе. Шорох бумаги, продавливаемый карандашом рисунок… Потихоньку Адель попыталась вытащить из узлов руку, немного растягивая резинки подтяжек Старик приступил, и время остановилось. Боль отвлекала, но Адель тянула и тянула запястье, стараясь высвободиться. Мерное постукивание пальца по бамбуковой рукоятке иглы вводило в состояние транса, «каленое железо» острия оставляло свою позорную метку.
– Татуировка – это боль. Эта боль благостная, – шептал старик. – Это процесс рождения, который всегда связан с болью. Мы должны постоянно испытывать боль, ибо все истинное в этой жизни через боль.
Бамбук издавал низкий гудящий звук. Адель чувствовала запах аниса и бергамота. И ее побледневшая кожа – лишь холст, где появится пластичный контур совершенной композиции, а после – богатство оттенков и полутонов. Она станет произведением искусства, с ценником.
Ей почти удалось извлечь из пут кисть. Она чувствовала усталость, лицо покрывал пот. Сколько времени прошло? Когда вырвет руку, схватит со стола резец. Еще немного усилий, и… Услышав голос мастера, Адель замерла.
– Татуировка – это зарок, постулат, принятие на себя ответственности, от которой уже никуда не уйти. Татуировка будет жить с тобой и с тобой умрет.
Она мельком увидела перчатки на маленьких морщинистых руках. Осталось чуть-чуть, Адель медленно принялась распутывать второе запястье. Казалось, она перестала воспринимать действительность, нервные окончания отупели, перед глазами проплывали пятна, мир сузился до темноты. Адель уже только ощущала, что освободила один палец, затем второй… Вернулась боль, откуда-то возник голос Томико, японские слова. Мягкая ладонь смывает засохшую кровь, смазывает рану чем-то холодным. Потом снова старик.
– Делая татуировку, человек вмешивается в то, что сотворила природа, а значит, и в свою жизнь. Татуировка изменяет судьбу.
Ее голос – стон. Она возвращается к боли.
– Твоя кожа хорошо принимает какусиборо.
9
Wunjo, руна перевернута.
Процесс рождения долог и труден, муки сомнений и колебаний овладели разумом, свет и тень еще переплетены. Это испытание. Доверяйте тому, что с вами происходит.
Адель открыла глаза. Она лежала на животе, под ней – знакомый тюфяк, торшер рядом, зажжен. Еще ночь. Она тяжеловато поднялась. Немного кружилась голова, хотелось пить и есть. В ванной Адель жадно пила из-под крана, спина зудела, и она со страхом повернулась к зеркалу – ничего, только царапины. Вернувшись в комнату, Адель осторожно оделась и спустилась в гостиную. В квартире еще спали.
– Погода фюрера, – Адель одернула прямоугольные без складок шторы, которые двигались по карнизу, словно панели. Бумажная ткань пергаментом захрустела в руке. Когда-то печатью солнца [22]22
древнеарийский символ солнца – свастика
[Закрыть]отметили все, что ее окружало, и Адель зачарованно наблюдала, как занимался рассвет.
Спустя час к ней присоединился Кен. Он выглядел усталым, в глазах затаилась тревога. Сохраняя дыхание ровным, Адель медленно стала готовить чай. Все получалось легко, ритуал не вызывал раздражения. Поставив перед Кеном чашку, Адель подняла глаза. Она почти опустошена, потому так легко глядеть на него – в ее взоре ничего нет, только его отражение на роговице.
– Нам повезло, что ты не сопротивлялась, – Адель вспомнила, что от подобного шага ее отвлекла только случайность. Возможно, Кен прав, и ее не было бы сейчас в живых, позволь она себе задуманное. – Спина болит?
– Нет, – солгала она и решила придерживаться делового тона. – Тот человек… Кто он?
– Преступник, – он пригубил чай. – Занимается поставками амфетамина для оставивших службу американцев.
Во время войны амфетамином пичкали солдат янки – они долго не чувствовали усталости, таблетки повышали бдительность и подавляли аппетит. Принимая их, боец мог сутками бодрствовать.
– И героина, – вспомнила она.
– И проституток, – Кен равнодушно чиркнул спичкой. – Во время сеанса ты выдержала больше часа, не многие могут подобным похвастаться. Но ты, как уже известно, терпелива. Тем самым, – бесстрастно продолжил он, – ты обрекла себя. Ты что-нибудь слышала о демонстративном связывании? Это зрелище очень популярно в японских борделях.
Она это заслужила – лекцию о плохом поведении и его ужасных последствиях. И терпеливо внимала.
Веревочное искусство вело свои корни от самурайского Средневековья, когда палач искусно связывал пленника множеством узлов и затяжек и потом водил по городу, показывая свое умение. Со временем жестокая забава превратилась в шоу. Немногочисленное количество зрителей занимает крошечный зал, дым ароматных палочек вызывает легкое наркотическое опьянение, а специальная музыка погружает гостей в транс. На сцене мастер демонстрирует длинные веревки из конского волоса, пропитанные обезболивающим веществом. Связывание начинается с женской груди, которую мастер оплетает всевозможными узлами и петлями. Он затягивает узором живот, руки, ноги – до кончиков пальцев. Веревки врезаются в кожу, до крови, и девушка погружается в полусонное состояние. Петля на шее начинает душить ее, жертва постанывает – то ли от боли, то ли от удовольствия – зал завывает. Опутанную, ее медленно на веревках поднимают к низкому потолку – шоу завершается.
– В этом есть что-то от насекомых, – неприятно поразилась Адель.
– Мастер учится своему умению десятилетиями, высшим пилотажем считается, когда он доводит до оргазма и жертву, и зрителей. И тогда, в знак благодарности после сеанса почитатели целуют мастеру руки и ноги.
– Он думал, я журналистка, – уныло проговорила она. Запах его сигареты напомнил о пережитой под дымок крошечной трубочки боли
– «Внук» одного из преступных кланов, сятэй, – беспечно проинформировал Кен. – Скрывается от своих братьев – что-то натворил в очередной раз и неплохо устроился здесь. Боится, что слуги оябуна прознают о месте его нахождения.
Следует подобрать слова благодарности, вертелось в ее голове. Это оказалось мучительней боли. Признать, что нуждалась в его помощи, что не смогла выбраться сама. Спасибо, что пристыдил.
– Как ты нашел меня? – с трудом поинтересовалась она.
– Хари – старый мастер татуировки позвонил.
Она вспомнила бумажный самолетик с наброском портрета и номером телефона, который бросила в форточку. Каким-то образом мастер не оставил красочных следов на ее спине, на свой страх и риск обманул хозяина, пусть и расцарапал пустой иглой кожу.
– Ты убил гангстера?
Кен рассмеялся. Для тех, кто пришел с войны, человеческая жизнь ничего не стоит? Нет, он умеет договариваться. В Японии не воюют с мафией, для японского правительства главное – сохранить контроль над страной, оно закрывает глаза на способы, которыми достигается мир и покой. В народе якудза считается защитником маленького человека от произвола чиновников, во время землетрясений или войны, когда жители оказываются без крова и пищи, на помощь пострадавшим приходят не администраторы, а члены кланов.
– Гомен насай, – опустив глаза, повторила она стандартное извинение Томико.
Кажется, ее каменная физиономия рассмешила его. Все позади, успокоила Адель себя, гордость растоптана.
Он принес ей старинную книгу – «Сюкоден», приключения 108 благородных разбойников с иллюстрациями, где герои изображались опоясанными классическими татуировками. Молчаливый совет не искать приключений, а обратиться за помощью к нему, всеведающему Кену.
– Не побоишься показать мне то, над чем работаешь?
Когда-то ей было любопытно. Теперь – лицемерная форма раскаяния, но ничего лучше она придумать не могла. Ей трудно далось и это. Кажется, голос стал совсем жалким? Бесконечное, бесконечное утро унижения!
– Это работа, а не театр, – видимо, что-то он уловил в ее дыхании. Облегчение? Снова деловой тон, и они чужие, ничего не значащие друг для друга люди. – Хорошо, в твоем распоряжении час.
Кен сделал короткий звонок помощнику – видимо, отослал его с каким-то поручением. Не желал, чтобы тот видел Адель – подобный визит сведет на нет авторитет и дисциплину. Они спустились в гараж, сели в неприметное американское авто и долго ехали молча – Кен позволял ей прийти в себя и расслабиться.
Конструкторская лаборатория находилась на окраине города, в одном из складских помещений мебельной фабрики. Запах масла, бензина, резины и краски властвовал здесь. На стене висели грязноватые комбинезоны, на грубых полках соседствовали стопки технических журналов для любителей автомоделирования и, казалось, все существующие на свете инструменты. Наличествующее мало отличалось от стандартного набора любой авторемонтной мастерской, включая подъемники, станки и шлифовальные машины. Но среди океана коробок с ключами, запчастей и листов железа разместился островок чертежного стола. Из стоящего рядом ведра торчали длинные трубки ватмана и кальки.
А дальше, за перегородкой – семь покрытых чехлами автомобилей. Скелет восьмого грудился у стены, заслоняя картонные макеты.
– Сколько тебе было лет, когда ты собрал первенца?
– Шестнадцать, довольно много, – усмехнулся Кен. – Четыре года я несколько раз переделывал его, но совершенству нет предела, и я взялся за новый. Правда, в последнее время я не могу сосредоточиться на работе.
Адель сдернула с красной и плоской модели ткань. Рядом под чехлом дыбились колеса внедорожника.
– Словно конюшня прекрасных лошадей, разной масти и нрава, но послушных хозяину, – улыбнулась она.
– Ты поэтично настроена сегодня. Покатаемся?
Кен уверенно вел своего любимца. Впервые Адель оказалась за городом и наслаждалась быстрой ездой вырвавшегося на свободу автомобиля, не знакомого с духотой уличных пробок. Появились деревья, открылось небо, не загороженное бетонными великанами, огромное, синее-синее.
– Как твои глаза, – задумчиво произнес Кен.
Синее и пустое.
– Знаешь, мне хочется увезти вас всех отсюда, куда-нибудь к морю.
Адель вгляделась в лицо Кена. А ему тяжело, отчего-то очень тяжело, хоть он и скрывает это.
– Увезти в безопасное место? Брось, я больше не причиню тебе неприятностей. А те шведы, кажется, забыли про меня. Дом твой похож на крепость.
– Ты их не знаешь…
Вместо бардачка Адель заметила шкалу частот. Радио? Такое маленькое? Она попыталась найти волну одной из местных станций, что без труда удалось, и после пятиминутной сводки новостей зазвучало танго.
– Работа Эда, – поделился Кен.
Повинуясь привычке, Адель задремала и проснулась, только когда Кен остановил машину.
– Ты улыбалась во сне, – он распустил ее волосы. – Когда ты спишь, выглядишь настоящей. Это обескураживает. Иди сюда.
И Адель потянулась к нему, обвила его шею. Как уютно на мужских коленях! Спокойно. Запах мыла из хризантем, собранных на острове Хоккайдо. Крепко прижаться к его груди, ощущать его силу, раствориться… Тепло. Хорошо. Мечта.
– Совершенно… – поняла она.
Мужчина и женщина вместе ради чувства полноценности. Краткого мига совершенства.
Неожиданно из проезжающего мимо автомобиля заулюлюкали, засигналили, и Адель отпрянула, оторвалась от Кена.
– В концлагерь, желтая морда! – кто-то из них бросил стеклянную бутылку, и она разбилась о багажник, позади них. – Нечего белых девок трахать!
Ее преследовали и оскорбительные крики, и взгляд Кена, неприятно пораженного ее реакцией. Адель вернулась на свое кресло и уставилась на дорогу, чувствуя, что все каменеет у нее внутри. Кен закурил, развернул машину и поехал назад.
Путь показался Адель нескончаемо длинным, и она то и дело поглядывала на циферблат «устрицы». Наконец показались склады мебельной фабрики. У мастерской Адель поспешно вышла, осторожно захлопнула дверцу и, боясь встретиться с Кеном взглядом, направилась к шоссе, чтобы поймать такси.
– Я свяжусь с Томико, напомню, чтобы растерла твою спину мазью, – Адель обернулась на его спокойный голос и стала разглядывать свежие царапины на красивом багажнике. – Хари дал специальный заживляющий бальзам.
Она кивнула и проголосовала, вслушиваясь, как позади шуршат по асфальту шины, и машина Кена удаляется, затихает в стенах мастерской, и металлическая дверь за ней с урчанием опускается.
Угрюмый, чужой водитель вез ее в Челси. Ник пожалел бы ее, вспомнил морскую байку, от примитивной философии которой ей стало бы легче.
Дома ее ждал букет. Адель попросила вазу, поднялась в комнату и стала расставлять цветы. Улыбка вошедшей Томико взывала о прощении – значит, хозяйка собиралась ворчать:
– В толпе красота погибает. Достаточно одного цветка, чтобы создать икебану. Значит, их прислал не Кен. Эрик. После случившегося Кен не стал бы одаривать ее цветами. Адель протянула Томико несколько роз. Та, выразив благодарность, отказалась и с разрешения отобрала нераспустившиеся бутоны.
Склонившись над вазой, Адель вдыхала свежий терпковатый запах. Удивительно, что ей это приятно, что она испытывает необъяснимое блаженство. Она никогда не любила цветы, и восторги от подаренного букета казались ей глупыми. Теперь она даже пользуется духами…
Эрик. Ведь это он привлек ее внимание к творчеству мастера татуировки. Интересно, он знал о том, что любопытствовать было опасно?
Ближе к вечеру вернулся из школы Яса и привел с собой Майкла.
– Ты выздоровела? Мама просила не тревожить тебя. Высокая температура?
Адель вспомнила, что за сутки, которые она проспала после сеанса «иглоукалывания», Яса не включал патефон – она не слышала музыки.
– Гляди! – Яса на пороге своей комнаты натянул на пухлые, как пирожки, ступни ботинки и заколотил каблуками по полу. – Это ролл, а это… уинг, – демонстрировал он выученные чечеточные па.
Вскоре пожаловал Кен, и Адель спустилась на кухню.
– Мне хотелось бы помочь, – попросила она Томико и взялась за тарелочки – отнести в гостиную, где на маленьком столике сервировался ужин.
– Не надо, – твердо остановила ее Томико. – Даже для того, чтобы расставить блюда на столе, следует знать, как это делается. Например, рыба подается брюхом к трапезнику, голова ее должна быть повернута влево. Расположить ее по-другому – нарушить этикет. Ведь рыбу подобным образом подавали для трапезы перед харакири: головой вправо, а животом – от сидящего за столом самурая. Считалось безнравственным подсовывать живому человеку рыбье пузо, когда он вскоре вспорет свое собственное!
– Вы не из простой семьи, раз чтите древние обычаи, – попробовала Адель смягчить непреклонный нрав хозяйки. – Женщина из деревни вряд ли знакома с такими тонкостями.
Адель покинула кухню и заставила себя пройти в гостиную. Почему она должна ощущать неловкость перед Кеном? С какой стати она допускает подобные чувства по отношению к японцу? Равнодушно взглянув на него, Адель села на колени, готовая к любому нападению с его стороны.
– Ясе очень нравится степ, – Кен погасил сигарету. – Все знали, что он слушает пластинки, ты одна посмотрела дальше.
Милостиво усмехнувшись, Адель перевела дыхание и расслабила напряженные плечи. И тут же поняла свою ошибку, ведь для Кена ничего не значило безразличие, умело нарисованное на ее лице – он слушалее, легко определяя душевное состояние собеседника по ритму работы легких.
– Но в следующий раз спрашивай дозволения Томико. Она мать, ей хочется принимать участие в судьбе сына.
Ну вот, Кен снова этого добился – Адель превращалась в ребенка, воспитанницу, которую отчитывают на плацу перед строем товарищей. И ее белокурая голова опущена, и щеки пунцовые от стыда. «Маршируй, Розенберг! Час марша!» – объявляют наказание, и она, одинокий маленький солдат, шагает, задирая натренированные прямые ноги в коричневых шортах, описывая квадрат за квадратом и отдавая честь красному флагу с черной свастикой.
В гостиную заглянул Яса, бросил на Адель сочувствующий взгляд – он вернул ее на землю.
– Легко забыть об этике, когда влечет любопытство, – будто и не ей проговорил Кен. – Таков удел бесталанных людей, потомков Сальери. Они заняты постижением чужих тайн, а не собственно творчеством.
