Текст книги "Неделя колдовства (СИ)"
Автор книги: Светлана Догаева
сообщить о нарушении
Текущая страница: 8 (всего у книги 11 страниц)
Глава 11
Всё ещё суббота. Что-то скоро произойдёт
***
Милка опасалась, что не застанет бабушку в её доме. Резвая бабуля вполне могла оказаться на лесопилке, ухаживать за своим троюродным братцем, Семёном Косым, или же – Лысым. Где находится лесопилка – Милка не знала. В лесу, судя по всему. А спрашивать к ней дорогу у Васи Матюшкина Милка не имела ни малейшего желания.
Быстрым шагом они со Светкой двинулись по деревенской улице к дому Милкиной бабушки.
– Мил, – тихо спросила вдруг Светка, исподлобья оглядывая суетившихся в своих дворах стариков и старух, недавно встречавших-привечавших их в Доме культуры, – тебе не кажется, что мы в какую-то... как бы это... в какую-то другую реальность попали? Матюшкины эти странные... папаня их со своей «секреткой»... Да и бабуля твоя... в общем... И этот жуткий музей!..
– Кажется, – сквозь зубы ответила Милка.
– Мне страшно, – заявила Светка в сотый или тысячный раз за всё то время, что они «попали в другую реальность».
– Если тебя это утешит – мне тоже. Но сдаваться я не собираюсь! Ни в этой реальности, ни в ещё какой-то там!.. Пришли, – Милка толкнула резную калитку, на которой она, помнится, в глубоком детстве, когда её ещё привозили на лето к бабушке в деревню, любила подолгу раскачиваться.
Светка только глубоко вздохнула, может, прикидывала – сдаваться ей-то самой или нет?..
Девчонки поднялись на крыльцо, и Милка решительно, громко и отчётливо постучала в дверь.
– Открыто, – донёсся до них голос бабушки.
– Привет, бабуля, – заявила Милка, переступая через порог.
– Здрасьте, Василиса Гордеевна, – робко пискнула Светка, выглядывая из-за Милкиного плеча.
– Приехали, значит, – с непонятной для Милки интонацией протянула бабушка, выходя в сени из кухни. Одета она была, в отличие от своих деревенских соседок, самым обычным городским образом: в домашнем халате, в тапочках. Поверх халата – неизменный бабушкин фартук, расшитый красными петухами, в руке – половник.
– Приехали, – буркнула Милка, сверля бабушку пристальным взглядом. – И кое о чём хотели бы тебя спросить! Во-первых...
– Вы голодные? – словно не слыша – и не желая слушать! – внучку, спросила бабушка.
– Нет, сперва ты... – начала было Милка, но тут влезла эта прожора Светка и умильно залопотала:
– Очень голодные, Василиса Гордеевна! Нас в Доме культуры угощали, но Милка сказала, что ничего у них брать не надо... – тут Светка осеклась под испепеляющим взглядом Милки и прикусила язык.
Василиса Гордеевна поджала губы, искоса оглядела Милку с головы до ног, словно впервые собственную внучку увидела, и неожиданно вымолвила:
– Что ж, правильно Мила сказала! И вы правильно сделали, что ничего в Доме культуры есть не стали. А ребята ваши?
– А ребята лопали за обе щёки, – мрачно сказала Милка, пихая в бок Светку, которая совершенно неприличным образом вылупила на Василису Гордеевну глаза после этих слов о том, что они с Милкой поступили правильно, не отведав яств, предложенных их классу приветливыми жителями деревни Шушарино.
– Так, – вымолвила бабушка и устремила задумчивый взгляд куда-то поверх голов девчонок.
– Бабуля! – чуть ли не выкрикнула Милка, которую все эти непонятности уже до белого каления довели. – У меня к тебе ОЧЕНЬ серьёзный разговор! Ты должна нам многое объяснить... нет – ты должна объяснить нам ВСЁ!
– Что – всё? – устало спросила Василиса Гордеевна.
И тут Милку прорвало. Не обращая внимания на пинки, дергания за рукав и даже на щипки своей подружки, Милка вывалила бабушке всё, что с ними случилось и о чём она, Милка, за эти дни успела передумать.
Рассказала и о щепке, неизвестно каким образом попавшей ей за шиворот на школьной линейке первого сентября; о примерещившемся ей на той же линейке лесном кошмаре; о странных новичках – Васятке и Настюхе Матюшкиных, и как Настя за Димкой Шестопёровым по пятам буквально таскается всё время; и о своём сне – с тонущим в пруду Димкой; и об их слежке – за самой бабушкой и за Матюшкиным-старшим; о его «секретке» и о своём мешочке для семечек, оказавшемся в этой «секретке»; и о хомячках – как у них корм и вода непонятно как и куда пропали... и о Светкином сне – когда ей ночью Лысый приснился, а УЖЕ ПОТОМ, утром, бабушка ему позвонила... и о том, как они со Светкой купили диск с базой данных и пытались найти этого лысого, то есть, как выяснилось, троюродного бабушкиного брата – Семена Косого... и как Милка утащила бабулин телефон и позвонила-таки этому Косому-Лысому, и что он ей сказал... Короче – обо всём!
– Кто такой Старшой? – требовательно спросила Милка, переведя дыхание после своего сбивчивого, но вполне понятного рассказа об их со Светкой мытарствах. – Почему ты с отцом Васи и Насти, старшим Матюшкиным, таким тоном разговариваешь, словно ты – его начальница? И о каких «сроках» ты ему говорила? Бабуля, не молчи! – чуть ли не закричала Милка и ухватила бабушку за фартук, когда Василиса Гордеевна, выслушавшая её рассказ без единого замечания, ни разу не перебившая внучку, повернулась к дверям кухни. – Что всё это значит?! Мы уже решили со Светкой, что или мы с ума сходим...
– Это ты про себя так решила, а мне просто страшно... – вякнула было Светка, но Милка яростно отмахнулась от неё.
– Решили, что или мы спятили обе, или что попали в другую реальность!!! – выкрикнула Милка. – А разве такое может быть?! Ты что – Баба-Яга какая-нибудь?! И все эти ваши старики и старухи – они кто, тоже Бабки-Ёжки, или, может, лешие какие-то?! Что это за музей тут у вас, где нормальному человеку просто страшно делается? Почему в «секретке» Матюшкина-старшего мы видели такую же точно деревяшку, которая в этом вашем музее в отдельной витрине лежит и на громадный замок заперта? Что это за деревня у вас такая – странная, страшная, непонятная?! Что вообще у вас в Шушарино, а теперь и с нами, со мной и Светкой, творится?! Почему Васька Матюшкин наш класс сюда привёз, в лес всех зовёт, на лесопилку к твоему братцу хочет отвести? ЧТО ВСЁ ЭТО ЗНАЧИТ?! Отвечай, бабушка! – и Милка топнула ногой.
В ту же секунду глухо пробили в бабушкиной спальне – в горнице, если по-деревенски говорить, – большие старинные часы с кукушкой. Пробили они один раз, половину девятого – Милка машинально взглянула на свои наручные часы. И по всему дому пошло гулять это от этого звука – тоже какое-то глухое, утробное, долгое... словно невидимая басовая струна отозвалась на бой часов.
Бабушка вздрогнула и выронила половник, звонко брякнувший об пол. Светка вся сжалась и почему-то прикрыла голову руками. А Милка стояла, прямая, как палка, и смотрела на бабулю, как суровый судья. Самый суровый в мире!
– Сроки... – каким-то тусклым, чужим голосом вымолвила, наконец, бабушка. – Не могу я ничего тебе сказать... И ничего объяснить не могу. Тебе самой придётся... – бабушка на миг умолкла и прикрыла глаза. – Сроки пришли. Часы пробили...
– А чтобы мы с ума сходили со Светкой – на это ты и все вы тут право имеете?! – как-то не очень внятно выкрикнула Милка, но бабушка, кажется, поняла, что Милка хотела сказать этой путаной фразой.
– Идите к столу, – уже обычным своим, будничным голосом ответила Василиса Гордеевна, наклонившись и подняв половник. – Завтрак готов.
– Нет, ты нам должна всё расска... – возмутилась было Милка, но бабушка перебила её:
– К столу, девочки!
***
Но ни Милке, ни Светке не удалось сесть к столу. Милка и вообще к этому столу не стремилась! Она хотела, чтобы бабуля им со Светкой всё объяснила, вот так-то!..
Милка уже готова была затопать ногами, как маленькая, от этой непробиваемости бабушки! (Да она уже один раз и топнула, подумала Милка). Неизвестно, что бы она ещё наговорила своей бабуле, но тут в дверь постучали.
Бабушка расправила фартук, молча отстранила со своего пути девчонок и пошла открывать.
– А я же знаю, что вы к Василисе Гордеевне пошли! – с каким-то неестественным, как показалось Милке, оживлением возвестил Вася Матюшкин, рыжим колобком вкатываясь с крыльца в сени (или, по-городскому, в прихожую). – Здрасьте, Василиса Гордеевна!
За спиной Васятки маячило что-то огромное. Или – кто-то. Скорее, кто-то, хотя высоченный дядька, возвышавшийся на пороге, сперва показался Милке громадной лесной корягой. Ожившей корягой, от которой по сеням растёкся густой запах леса: прелых листьев, еловых ветвей, коры, земли...
– Здоров, Вася, – гулко пробасила коряга, и Милка сразу узнала голос.
Семён Косой, он же – Лысый, он же – бабушкин троюродный брат, живущий в лесу, к которому бабуля и рванула вчера, поздним вечером, спинку растирать, поясницу лечить. Которому она, Милка, недавно дозвонилась. И на лесопилку к которому их класс обещал отвести Вася Матюшкин.
Головой Семён почти упирался в потолок. Голова его действительно была лысой, как биллиардный шар. Но отсутствие волос на голове с лихвой возмещали густейшие брови, похожие на полоски лесного мха: густые, ржаво-зеленоватого цвета, лохматые, сросшиеся на переносице, и – борода. Широченная, густейшая борода, обрамлявшая лицо Семёна от уха до уха и вольно лежавшая на его могучей груди, такого же ржаво-зеленоватого цвета, как мох на пне, взлохмаченная и взъерошенная. Из бороды этой торчали пожухлые травинки, словно Семён, ложась спать, под голову не подушку подкладывал, а примащивал свою буйную голову на болотной кочке.
«Такие брови надо на пробор расчёсывать, а бороду вообще не мешало бы сбрить», – не к месту подумала Милка, пристально разглядывая таинственного Лысого, ради поисков которого они со Светкой пожертвовали кровными двумястами рублями да с копеечкой.
Одет Лысый был во что-то бесформенное, болотного оттенка. Не то в длинную куртку, не то в коротковатое пальто, из-под которого виднелись какие-то неопределённые штаны – не брюки, не джинсы, как на многих стариках в деревне, а именно штаны. Или даже, скорее, портки. Ножищи у бабулиного братца были громадными – неудивительно, при таком-то великанском росте! В один его сапог Милка могла бы уместить все свои туфельки и кроссовки, как в глубокий и широкий ящик. Или сама могла бы с головой в таком сапоге – сапожище! – спрятаться, и фиг бы её кто нашёл. В общем, Семён Косой-Лысый отличался от жутких фигур в музее лишь тем, что был живым и разговаривал, и ещё разве что тем, что не держал в руках какую-нибудь рогатину или ржавый топор, а мял в лапищах своих корявых какую-то бесформенную шапку. Или кепку. Или картуз.
Светка слабо пискнула и слегка завалилась на Милку при виде устрашающей фигуры Лысого.
– Здоров, Семён, – сказала бабушка совершенно спокойным тоном. – Как спина?
– Твоими молитвами, сестрица. Ну что, девки, похарчиться-то успели в клубе, в нашем Дому-то культурном? – обратился Семён непосредственно к девчонкам. – А то до лесопилки дорога неблизкая, да через лес, да...
– Семён! – бабушка произнесла имя брата тем же тоном, каким она разговаривала с Матюшкиным-старшим, и Милка с удивлением отметила, что Лысый при звуках этого строгого голоса как бы сжался и даже, кажется, несколько уменьшился в размерах.
– А... Я... Мы... Ик... Спасибо... – пролепетала Светка какую-то невнятицу и закатила глаза.
Видя, что подружка явно впадает в ступор, Милка с вывертом ущипнула её за руку (а не всё же Светке её, Милку, щипать!), и Светка немного пришла в себя.
– Спасибо, мы не голодные, – предельно вежливо ответила Милка.
– Зря вы наше угощенье не попробовали! – влез со своими «пятью копейками» Вася Матюшкин. _ Такой мёд, такие яблоки разве в городе-то купишь! – и он махнул рукой. – Ладно, девочки, мы выступаем, Клара с ребятами ждут вас на улице. До лесопилки действительно долго идти, правда, по таким местам! – Вася аж зажмурился. – Лес у нас знаменитый! А красиво-то там как... а грибы-ягоды!..
– У вас тут всё знаменитое, как я вижу, – себе под нос пробурчала Милка и покосилась на бабушку, ожидая, что она осадит Васятку так же резко, как осаживала Матюшкина-старшего и собственного братца.
Но бабуля, к удивлению Милки, промолчала, словно Вася в этой непонятной ситуации был главнее и собственного папаши, и бабулиного троюродного братца, и самой Милкиной бабушки – и мог говорить, что хотел.
«Похоже, Вася и вправду рулит!» – с тревогой подумала Милка, вспомнив, как Матюшкины-младшие непочтительно отчитывали за что-то Матюшкина-старшего в школьном дворе, чему сама Милка недавно была тайной свидетельницей (когда едва с подоконника классного кабинета прямо во двор не рухнула).
Вася-то ещё ладно, а вот если и его застенчивая неразговорчивая сеструха тоже... рулит... Милка поёжилась и машинально потрогала то место на шее, куда её первого сентября уколола зловредная щепка. Шею защипало.
– Идите, девочки, – тихо сказала бабушка, обеими ладонями разглаживая свой фартук. – Идите спокойно, всё будет хорошо.
И очень выразительно посмотрела на Милку. «Я приду, – словно говорил бабушкин взгляд. – Что бы ни случилось, я обязательно приду и помогу вам!»
Милка поняла это так отчётливо, словно услышала непроизнесённые бабушкой слова.
Ну, и на том, как говорится, спасибо.
– Пошли, – Милка легонько дёрнула Светку за рукав, и они вышли на улицу, где их ждали Клара и ребята.
***
Поскольку начинался лес сразу за деревней, добрался Милкин класс до него быстро. Просто ступили ребята и Клара в двух шагах от крайнего дома на тропинку, в которую плавно перетекала улица, и оказались в лесу.
Никаких грибов и ягод, которыми хвастался Васятка Матюшкин, Милка в том лесу не разглядела. То есть, может, всё это там и было, вся эта благодать и изобилие, но в стороне от тропы, по которой двигался Милкин класс.
Увидела Милка – и все остальные – толстенные стволы мрачных, сизых от старости елей, упиравшихся макушками в самое небо, с разлапистыми мохнатыми ветвями, оплетёнными понизу рваными лохмотьями старой паутины. Увидели ребята и Клара громадные кривые коряги, ржавого цвета, со слезшей корой, и стволы упавших деревьев, порою залезавшие ветками на тропинку, так что их приходилось обходить по самому краешку этой тропинки, идя гуськом друг за другом. Увидели редкие вырубки со сложенными в какие-то гигантские поленницы неохватными стволами спиленных сто лет назад деревьев, почерневших от старости, обросших неприятными на вид, склизкими плоскими древесными грибами...
Ни единой берёзки с радующим глаз светлым, бело-пёстрым стволом, и вообще, ни единого лиственного деревца или просто весёленького кустика какой-нибудь калины-малины не обнаружила, не углядела Милка в этом лесу. Был этот лес глухим, мрачным, неприветливым и даже – Милка отчётливо это ощутила! – враждебным к людям. Тёмные неясные тени мерещились ей за каждым кривым стволом; то и дело раздавался то справа, то слева от тропинки, по которой ребята шли к лесопилке, сухой слабый треск, словно кто-то крался в чащобе, наблюдая за ними... Милка всё время ёжилась и передёргивала плечами, и почему-то всё сильнее кололо и чесалось у неё то место на шее, которое поцарапала первого сентября острая щепка, непонятно откуда взявшаяся.
Светка же Снегирёва вообще, похоже, пребывала в полуобморочном, лунатическом каком-то состоянии: плелась по тропинке молча, разве что изредка покряхтывая, когда приходилось огибать коряги и переступать через упавшие на тропинку ветви, машинально перебирала ногами, то и дело спотыкаясь, и с лица её не сходило выражение какой-то, как Милка про себя подумала, тупой обалделости. Единственными словами, которые Милка услышала от подружки в самом начале этой «приятной» прогулки по дикому лесу, было тихое шипение:
– И зачем только ты бабушке всё рассказала?! – и Светка добавила тоскливо-претоскливо: – А знаешь, этот Лысый – в точности такой, какой мне и приснился... в той странной комнате...
А Милка и сама не знала – зачем она всё бабуле выпалила! Просто не могла она больше молча терпеть то, что вокруг них со Светкой творилось, и всё тут! Что КТО-ТО с ними творил...
Замечание Светки о Лысом Милка мимо ушей не пропустила, но замешкалась с ответом. В итоге Светка, не получив ответа на свой вопрос, дальше пошла молча, словно в каком-то дурном сне.
А вот Клара и все остальные ребята... Милка пригляделась попристальнее к своей классной руководительнице и к одноклассникам. Странные они какие-то... очень даже странные... какие-то они все заторможенные, что ли? Да нет, как раз и не заторможенные, скорее, наоборот: идут по этой узенькой тропке эдакими бодрячками, признаков усталости на их разрумянившихся лицах что-то не заметно, глаза блестят... вон, как руками размахивают на ходу, словно они – не городские детки, привыкшие ходить по твёрдым тротуарам, а самые что ни на есть деревенские ребятишки, с малолетства навострившиеся по глухим лесам топать – что по тропинкам, что вообще без дороги, коряги обходить, через бурелом пробираться... И Клара сияет, как начищенный пятак, подбадривает ребят – ах, мол, какая тут красота, да как вокруг всё чудесно и здорово, просто великолепно! А ребята Кларе поддакивают – ах, ох, какой дивный лес, да какой тут свежий воздух! И рыжий Вася Матюшкин колобком катится по узкой тропиночке, сыплет шуточками-прибауточками, всё лес свой любимый нахваливает... а они и соглашаются, дураки несчастные! Словно не видят, какой этот лес страшный и зловещий!
А во главе этой экспедиции по узкой тропке, пролегающей в глухой лесной чащобе, топает своими ножищами в огромных сапожищах громадный лысый бородатый мужик, похожий на медведя, напялившего зачем-то человеческую одежду: таинственный бабулин братец. Семён Косой. Лысый... И бурчит что-то невнятное, с ободряющими интонациями. Мол, всё в порядочке, скоро мы дойдём по нашему замечательному лесу к нашей великолепной лесопилке!..
«Словно их всех... заколдовали!» – с содроганием подумала Милка и невольно покрепче ухватила за руку верную подружку Светку.
– Мил, а чего это с ними со всеми? – на минутку очнувшись от летаргии, шёпотом спросила Светка, словно прочитав Милкины мысли.
– Не знаю, – тихо ответила Милка, порадовавшись тому, что подруга, похоже, немного очухалась и пришла в себя.
– Их как будто подменили... Мил, страшно мне! – еле слышно заканючила Светка.
– И чего? Что мы сделать-то можем – повернуться и уйти? Обратно в деревню? – прошипела Милка. – Заблудимся. Терпи! Придём на эту лесопилку – разберёмся...
– Ну да-а, разберёмся! – захныкала окончательно «пробудившаяся» Светка. – Мил, а всё же – что с ними со всеми стало? Прямо не узнать никого... Наташка Миронова, например, давно уже раскапризничалась бы, что ей идти трудно, что она устала... А Димка Шестопёров уже сто раз бы кому-нибудь подножку ради хохмы поставил или шишку бы за шиворот какой-то из девчонок засунул... а он – ничего, топает себе и ни к кому не пристаёт... И Клара какая-то не такая, как обычно... И бабуля твоя ничего нам не сказала, не объяснила, права она не имеет почему-то... И лес мне этот не нравится! И Лысый тип – в точности из моего сна, говорю тебе в сотый раз! – прошептала Светка на ухо Милке.
– Потерпи, Свет, – сквозь зубы отозвалась Милка, хотя ей самой делалось всё больше и больше не по себе.
Шли они так час, шли второй... И, наконец, добрались до лесопилки.
***
То, что Милка себе представляла при слове «лесопилка», полностью шло вразрез с тем, что она увидела.
Представляла Милка себе вот что: сравнительно небольшую (ну, пусть даже и большую!) делянку или поляну в лесу, где стоял бы средних размеров деревянный домик, в котором работники лесопилки могли бы отдыхать, и что-то вроде сарая, где размещались бы всякие приспособления, с помощью которых стволы срубленных деревьев пилили бы на дрова. И повсюду на поляне должны были бы валяться обрезки брёвен, ветви, стружки, опилки, всякие обломки и прочая мелкая деревянная чепуха. Отходы производства, так сказать.
А увидела она – и ребята из её класса – настоящий деревянный... дворец! По городским меркам – домину этажей на пять-шесть, с резными венцами, с громадной дверью во всю стену, больше похожую на двустворчатые ворота, в которые свободно мог бы въехать пятитонный КАМаз. И, по-видимому, подобные КАМазы туда и въезжали, чтобы вывезти с лесопилки разделанные брёвна... И никаких полянок, делянок и тому подобного. То есть, тропинка, по которой шли Клара и ребята, просто расширилась в один момент и перешла в дорогу, которая подходила к самым воротам – или дверям – этого дворца, где, судя по всему, внутри и размещались все хитрые приспособления для обработки древесины, и откуда дрова и всё прочее потом и вывозили. И – всё. По обоим бокам дворца и позади него вплотную стоял мрачный еловый лес – без единого просвета. Мусор деревянный вокруг был, это да – и мелкие обрубки, и кучи ветвей. И лежали эти кучи так близко к стенам «дворца», словно пытались завалить его до самой крыши, задушить его...
При мысли о том, что ей и всем остальным ребятам придётся тут ночевать, Милку пробрала такая дрожь, что она с трудом удержалась от того, чтобы не начать клацать зубами.
Светке тоже явно ещё больше поплохело, она буквально позеленела вся и ухватилась за Милкину ладонь с такой силой, будто хотела руку подружке оторвать.
А Клара и ребята – ничего. Ну ничегошеньки, буквально! Не только не испугались этого дикого «дворца», стоящего где-то посреди дикого леса, откуда, случись что – ни до кого не докричишься, хоть оборись до хрипа. Наоборот: на их разрумянившихся от ходьбы лицах расцвели совершенно одинаковые улыбки, полные какого-то идиотского, как подумала Милка, щенячьего восторга.
«Эх, бабуля, бабуля, и почему ты нам со Светкой ничего не рассказала, объяснить хоть что-то не пожелала?! – с досадой, от которой на её глазах чуть было не выступили злые слёзы, в который раз после начала их лесного похода подумала Милка. – Только про сроки непонятные упомянула... а что часы твои пробили, я сама слышала, но как всё это вместе увязать, чтобы понять, чего нам опасаться нужно?! Может, нас тут на кусочки всех распилят, на лесопилке этой? Может, твой троюродный братец, Семён Косой по прозвищу Лысый, какой-нибудь ужасный маньяк?..»
Умом Милка понимала, что Лысый – никакой не маньяк, если бы он тут, на лесопилке, не дрова распиливал, а людей резал на мелкие кусочки, об этом уже давно бы окрестные жители прознали и сдали бы Семёна Косого в полицию. Но тревога её, доходившая уже едва ли не до паники, от этой трезвой и разумной мысли вовсе не становилась слабее.
– Проходите! – басом прогудел Семён Косой и широким жестом распахнул перед Милкиным классом дверь-ворота.
И они вошли внутрь.
– Мамочки... – просипела Светка и покачнулась на ослабевших ногах.
Милка застыла на пороге, не в силах сделать ни шагу.
Лес! Тот – из её сна! За дверями-воротами притаился тот самый лес – Милка узнала и корягу, и болотце, и округлый белый камень... И кто-то смотрит, смотрит на неё, притаившись за корягой, пялится на Милку огромными злыми жёлтыми глазами!..
Да нет. Быть такого не может... Или может?! А Светка – что увидела она?
– Свет, – прохрипела Милка, – что... там... что ты видишь?
– Ничего... – пискнула Светка.
– Как – ничего?!
– Там тоже лес... за дверью... – тоненько провыла Светка. – Болото какое-то... и белый камень... Милка, где мы все?!
– Проходите-проходите! – рявкнул над самыми их головами Семён Косой, и девчонок словно внесла за порог – за фальшивый порог! – некая могучая сила.
Милка завертела головой: как ребята и Клара отреагируют на всё... ЭТО?!
А никак они не отреагировали! Ввалились дружной толпой в этот новый, другой, совсем уже страшный лес – и как ни в чём не бывало заохали-заахали на разные голоса:
– Как здорово!..
– Как уютно!..
– Вот это лесопилка!..
– Я таких даже в Интернете не видел!..
– Шикарные скамейки! – громче всех выкрикнул Димка Шестопёров и преспокойно уселся на кучу хвороста, всем своим видом давая понять, что ему очень удобно и распрекрасно на ней сидеть.
– Ребята, отдыхать! – распорядилась Клара и тоже устроилась на такой же куче хвороста, аккуратно расправив полы спортивной куртки.
И тут завопила Светка. Громко, пронзительным голосом, в котором звучали ужас и дикое отчаяние, Светка выкрикнула:
– Ребята! Клара Викторовна! Вы что – ничего не видите?! Это же не лесопилка! Это же лес! Мы всё ещё в лесу! Вы с ума посходили все, что ли?!
Никто на её вопль даже головы не повернул.
– Вы не «всё ещё в лесу», – Семён Косой неожиданно присел перед Светкой на корточки и заглянул её в лицо, шевеля своими страшными бровями. Он улыбнулся, борода его разъехалась в стороны, как старый веник, блеснули острые и белые, как у волка, зубы. – Вы, ребятушки, в НАШЕМ лесу. В нашем НАСТОЯЩЕМ лесу! И не ори – никто из них тебя не услышит.
– А-ва-ва... – Светка застучала зубами и отшатнулась от Семёна.
– А ты, девонька, видать, не отведала в Доме культуры наше угощение? – Семён укоризненно покачал огромной лысой головой. – Зря, зря! Сейчас бы сидела себе спокойненько и горюшка не знала...
– В-вы! – Милка выступила вперёд и попыталась своими слабенькими девчачьими руками отпихнуть громадную тушу Семена от подружки. – В-вы куда нас прив-вели, а?! Что в-вы соб-бираетесь с ними сд-делать?! В-ваши... ваши старики и старухи всех... з-заколдовали! З-зачем?! – от негодования Милка впервые в жизни даже начала по-настоящему заикаться.
– Мила Милованова... – с растяжкой, словно пробуя её имя на вкус, пробормотал Семён. – Кто же знал-то, что с тобой у нас столько хлопот будет... Бабка-то твоя, сестрица моя троюродная, тоже много тягот нам причинила. Была себе нормальной ведьмой, и вдруг – фу-те, на-те, в город переехала! Дочь свою нам на воспитание не оставила, как положено было испокон веку, внучку от нас таила столько лет... Вот и расплата!
– Ведь... мой?! – Милка ушам своим не поверила. – Ведьмой, вы говорите?! Кто – ведьма?! Моя... моя бабушка – ведьма?!
– Ну а кто ж ещё? – ухмыльнулся Семен. – Самая что ни на есть взаправдашняя ведьма, Баба-Яга, то есть, по-нашему, и есть наша Вася! Бабуля, то есть, твоя, Василиса Гордеевна, – потомственная Баба-Яга. Из старинного роду-племени, с заслугами и почётными знаками. С большою силою! Была... – многозначительно добавил Семён и отчего-то подмигнул Милке одним глазом.
– Быть того не может, – твёрдо заявила Милка.
– Да ты по сторонам-то оглядись, Мила Милованова! – дико, на весь этот НАСТОЯЩИЙ лес, захохотал Семен, и глаза его налились красным огнём и жутко заблестели. – Вы же в НАШЕМ лесу! Ни на какой не на лесопилке вовсе, а в ЛЕСУ! – он рывком повернулся к Светке и повторил свои недавние слова: – Зря ты, девонька, не ела угощение! Нашёл бы на тебя такой же мОрок, как на всех этих, – он небрежно махнул рукой в сторону Милкиного класса, – и всё бы было хорошо!
– Не вижу ничего хорошего в том, что вы всех заколдовали, – дрожащим тоненьким голоском вымолвила Светка. – Вы готовите... что-то очень плохое!
– Это смотря как посмотреть, – хитро прищурился Семён. – С вашей, – он пренебрежительно фыркнул, – с вашей, человечьей, точки зрения – может, оно и плохое. А с нашей – так в самый, можно сказать, раз!
– И что же это будет? – ледяным, как она надеялась, голосом спросила Милка.
– Сроки твои пришли, ведьмой ты станешь, Мила Милованова, – каким-то очень будничным голосом произнёс Семен. – Бабой-Ягой!
***
