Текст книги "Неделя колдовства (СИ)"
Автор книги: Светлана Догаева
сообщить о нарушении
Текущая страница: 7 (всего у книги 11 страниц)
Глава 10
Пятница и начало субботы. Класс едет в Шушарино
***
День отъезда в Шушарино, пятница, пятое сентября, для Милки прошёл, как в тумане. Уроки, переменки, обед с мамой – она отпросилась с работы, чтобы проводить дочку... последняя проверка вещей – всё ли нужное на месте, всё ли в рюкзак положили... Всё это как-то очень быстро началось и словно провалилось куда-то.
И вот она уже в поезде, её полка – внизу, Светкина – вверху... почти весь общей вагон занимают ребята из их класса. Клара ходит по отсекам, смотрит, легли ли все спать... А какое там – спать, когда больше тридцати мальчишек и девчонок в путешествие отправились! Со всех сторон до Милки доносились перешёптывания и смешки, да Клара всё повторяла – спите, мол, мы рано утром приедем в деревню, надо, мол, выспаться, а то вы переутомитесь... Наивная эта Клара, неужели она думает, что все вот так сразу и заснут, по приказу? А в окно посмотреть – что там за ним мелькает, а пошушукаться, а по вагону пробежаться?
Светка свесилась с верхней полки:
– Мил, ты спать собираешься?
– А ты? – Милка села на своей полке по-турецки, свернув ноги калачиком.
– Я боюсь спать, – сообщила Светка и чуть не рухнула на Милку, когда вагон слегка подбросило на стрелке. – Ой!..
– Слезай, а то и себе, и мне шею свернёшь, – велела Милка, – как-нибудь вместе уляжемся, на одной полке.
– А Клара? – шёпотом спросила Светка, вытаращив на Милку глаза.
– Ей не до нас, она Шестопёра пытается угомонить, – хмыкнула Милка. – Не заметит. А кроме того, мы же с тобой вдвоём в самом дальнем от Клары отсеке едем. Больше в нашем «купе» никого нет.
Было слышно, как Клара выговаривает Димке Шестопёрову за шум, ругает его за то, что он всем спать мешает, а Димка оправдывается, дурачась и идиотничая, по своему обыкновению.
– Ладно, лезу... – Светка сползла со своей полки и пристроилась у Милки под боком.
– Я спать боюсь, – повторила она. – Вдруг опять увижу во сне какую-нибудь чертовщину! Не хочу. Давай спать по очереди?
– Не пойдёт, – Милка помотала головой. – Приедем обе невыспавшиеся, с опухшими глазами и дурными головами, много будет толку, ага! Надо быть готовыми, а мы будем не в форме.
– Готовыми к чему? – испуганно спросила Светка.
– Понятия не имею. Спи! – цыкнула Милка на подружку. – Если ты начнёшь во сне стонать, орать или лягаться пятками, я тебя разбужу, обещаю.
Видно, Милка уже просто дико устала от всех этих непонятных, неизвестно отчего свалившихся на её голову проблем, от которых попахивало самой обыкновенной чертовщиной, и от ночных вылазок на слежку тоже устала. И Светка утомилась от всего этого. Потому что через минуту подружки уже крепко спали, уткнувшись носами друг в друга, и никакие сны им этой ночью в поезде не приснились...
А ранним утром класс стоял на перроне, ежась на свежем сентябрьском ветерке, и озирал открывшиеся взорам сельские просторы.
Просторы были прекрасны!
Небо синело, словно лето ещё не кончилось. Ни единой тучки или облачка не было на чистом ясном горизонте, прорисованном так отчётливо, словно небо перед приездом ребят кто-то специально вымыл, и очень старательно. Справа от железной дороги разноцветными квадратами лежали поля, слева стояли дома – большие, красивые, с резными ставнями на окнах, с аккуратными заборами-штакетниками, под разноцветными крышами, украшенными разнообразными фигурными «коньками» и печными трубами. Почти на всех крышах белели тарелки спутникового телевидения. «Ничего себе – одни старики тут живут, – подумала Милка, озирая всю эту красоту исподлобья, словно каждый миг ожидала, что на них сейчас нападут из-за угла какие-нибудь разбойники. – Ну, бабуля, и мастерица же ты... врать! Хотя, с другой стороны, что ещё старикам делать, как не телевизор смотреть? Видно, дети и внуки им спутниковое ТВ купили».
Впереди, в конце широкой улицы, виднелось большое белое здание с колоннами, под ярко-красной, словно лишь вчера покрашенной, крышей.
– Дом культуры наш, – гордо объявил Вася Матюшкин.
Он стоял рядом с Кларой на перроне и охотно давал пояснения. Настя молча отиралась рядом с братом, сверкая линзами очков во все стороны, но, в основном, поглядывая на Димку Шестопёрова.
– Ну что, ребята, пошли? – сказала Клара.
И они пошли по деревне, направляясь к Дому культуры...
– А вон тот дом, с синими петухами на крыше, деду Николаю принадлежит, ветерану войны. Девяносто пять лет уж ему, а бодрый, как огурчик! – рассказывал Васятка. Толпа Милкиных одноклассников – и, конечно, сама Милка, куда же ей было деваться, – двинулась следом за Васей по широкой деревенской улице, с любопытством озираясь по сторонам. – А вон та изба, – Вася указал на большую избу-пятистенок, выкрашенную в ярко-жёлтый цвет, под зелёной крышей, – это изба старушки Маланьи Филиной, известной сказительницы. К ней из самой Москвы часто приезжают, фольклор записывают и всякие былины и сказания. А вот это...
Милка его уже не слушала. Она увидела нечто, разом нарушившее лично для неё эту деревенскую идиллию, а именно – лес. Тёмно-зелёной, почти чёрной высокой полосой он воздвигался по обеим сторонам дороги, близко-близко к крайним домам, словно замыкал в кольцо и деревню, и разноцветные поля. Он громоздился и щетинился, он был равнодушен, глух и суров, и ни одной берёзки или другого лиственного дерева не росло среди тёмных елей. Он словно притаился и ждал чего-то. Чего-то нехорошего...
Они прошли мимо дома Милкиной бабушки, стоявшего несколько на отшибе, о котором (как и о самой Милкиной бабушке) Вася Матюшкин не сказал ничего, что Милку почему-то неприятно удивило, и оказались возле Дома культуры.
Милку удивило и то обстоятельство, что ни на улице, ни во дворах они не увидели никого из жителей деревни, только старуха какая-то мелькнула у сарая в своём дворе. Но тут Милка взглянула на часы и поняла, что все, наверное, ещё спят – было около семи утра. Хотя, с другой стороны, говорят же, что в деревнях люди ложатся с петухами и встают с курами... Странно. Такая большая деревня, и где же все?
Впрочем, скоро выяснилось, где все. Все были в Доме культуры – пришли, оказывается, встречать гостей из города. То есть, их класс.
***
Вася Матюшкин гордо ввёл класс в большой зал, и тут они все и обнаружились – старики и старухи, искрящиеся улыбками, накрывшие, оказывается, для ребят из города большой стол в актовом зале. И чего только на этом столе не было! Всё там было! И мёд в деревянных и берестяных туесках, и пирожки, и блины-оладьи, и варенье, и грибы-ягоды, и овощи-фрукты... И несколько громадных самоваров прилежно исходили паром, и висели на ухватистых ручках этих самоваров, на которые ребята просто вылупили глаза, потому что многие никогда таких раритетов не видели, связки баранок и бубликов с маком! Как в сказке!
Ласковые старики и старухи – в этом отношении Милкина бабуля не наврала, молодых и даже просто пожилых людей на её «малой родине», похоже, и впрямь не осталось, только крепкие кряжистые старики и осанистые старухи жили в деревне Шушарино, – быстро «разобрали» ребят по рукам, как говорится; окружили их, разделили между собой – опекать сразу принялись. Усадили их за стол, сами сели вперемешку с ними и принялись потчевать дорогих гостей. Клара даже несколько растерялась от такого радушия, это по её лицу было видно. И ещё, она явно смущалась оттого, что они-то, класс-то, не догадались деревенским жителям подарки городские привезти! Хотя, какие подарки? Газеты свежие? Лекарства? Вон какая зажиточная деревня-то – Шушарино. Всё у них тут, похоже, есть, хотя заранее, конечно, Клара не могла об этом знать.
Милку усадила за стол высокая старуха в глухом бордовом платье до пола, в чёрной безрукавке поверх платья, в белом платке с синими узорами на голове. Светка, к счастью, жалась всё время к подружке, поэтому за столом оказалась рядом с ней. Милка пихнула Светку в бок и прошипела ей на ухо:
– Свет, не ешь НИЧЕГО! Только делай вид, что ты ешь!
– Почему? – шепнула в ответ Светка, уже протянувшая было лапу к тарелке с аппетитными румяными пирожками, от которых на весь зал дивно пахло яблоками и корицей.
– По кочану! – сердито отозвалась Милка, ещё больше понижая голос. – Не знаю! Интуиция.
– У тебя интуиция, а у меня в животе бурчит! – тихонечко заныла Светка, пожирая глазами пирожки и прочие лакомства, в изобилии громоздившиеся на столе прямо перед её носом.
– Потерпи! Я тебе потом свои пирожки дам, домашние, мне бабуля в дорогу напекла, – цыкнула на неё Милка.
– Ну хоть чаю-то можно выпить?! – возмутилась Светка.
– Нельзя! – отрезала Милка, сглатывая голодную слюну.
Странно – она ведь вчера, после школы, плотно поела перед дорогой, да и в поезде что-то домашнее схомячила, а сейчас, глядя на всё это пиршество, внезапно ощутила дикий голод, словно год не ела.
– Потерпи, Свет, – склонилась Милка к уху подружки, – очень тебя прошу, потерпи! Не надо ничего у них брать...
Светка коротко простонала, но послушалась. Лапы свои от блюд с яствами убрала и даже зажала руки между коленями.
А старуха в бордовом платье тут же принялась их потчевать.
– Девочки, солнышки мои, кушайте, кушайте на здоровье! – ласково забормотала-запела она и принялась нагружать их тарелки пирожками, блинчиками, оладушками, придвинула к ним поближе туесок с мёдом, положила каждой на тарелку по огромному розовому яблоку. – С дороги-то... из города-то... на одной химии магазинной, небось, вас рОстят-то, кушайте, поправляйтесь, ласточки мои...
– Спасибо, – мужественно отказалась Милка, – мы ещё не успели проголодаться, мы хорошо дома поели. Спасибо вам большое, мы потом...
– Мы потом, – пискнула Светка, шумно сглотнула слюнки и даже зажмурилась, чтобы ничего из всей этой кулинарной красоты не видеть и не соблазниться ненароком.
А вот Милка зажмуриваться не стала и потому ясно видела, как ребята наворачивают за обе щёки, словно все они действительно из какого-то голодного края приехали в богатую деревню Шушарино. Димка, например, Шестопёров заглатывал пирожки, как семечки, один за другим, да и прочие от него не отставали. И висел над этим сказочным столом ровный гул стариковских голосов – кушайте, миленькие наши, кушайте, ребятушки, угощайтесь, поправляйтесь...
– Я там был, мёд-пиво пил, по усам текло, да в рот не попало, – прошептала Милка себе под нос. И ещё кое-что ей вспомнилось, тоже из сказок: «Ты сперва меня, молодца, накорми, напои, в баньке попарь, а потом уж и в печку на лопате сажай!»
Милка невольно вздрогнула и отодвинулась от стола. Старуха в бордовом платье пристально смотрела на неё. Просто, можно сказать, уставилась на Милку в упор. Смотрела, смотрела и вдруг спросила:
– А ты, девочка, никак, Василисы Гордеевны нашей внучкой будешь?
– Да, – с трудом выдавила Милка. – Я её внучка. Меня зовут Мила... то есть, Людмила. А вас как зовут, бабушка? – вежливо спросила она, пересиливая себя. Совершенно Милку не интересовало, как эту старуху зовут, но вежливость проклятая обязывала.
– Степанида Федосеевна я. Соседки мы с твоей бабушкой, через два дома живём, – так и заискрилась улыбкой старуха.
Но Милка ясно увидела – фальшивой эта улыбка была. Губы Степанида Федосеевна широко, приветливо якобы, растянула, а о глазах своих забыла. И увидела Милка в этих старческих, уже выцветших, голубовато-серых глазах некий нехороший твёрдый огонёчек, словно Степанида эта Милкину бабушку за что-то очень крепко недолюбливала... Или ей всё это показалось? А может, и с едой, с угощеньем, тоже – показалось? Нет! Нет, решительно подумала Милка. Не показалось ей ничего. Потому что она, Милка, – ЧУЕТ... Чует, что что-то тут не так. И не просто «не так», а очень даже сильно – «не так»!
– Очень приятно, – пробормотала Милка.
– Какая вежливая, воспитанная девочка! – произнесла Степанида Федосеевна и улыбнулась ещё шире своей фальшивой улыбкой. Зубы у неё были ровные, белые, крепкие, явно – все свои. Как у волка из сказки про Красную Шапочку.
Милке очень не нравились собственные ассоциации. Но ничего она поделать с собой не могла. Чудилось ей, что весь этот радушный приём, угощенье роскошное, приетливость старых жителей Шушарино, да и вообще, вся эта деревня – декорации. Как в театре. Всё это – непонятно для каких, но, чуяла Милка, не самых хороших целей устроено. Разыгрывается некий спектакль, и только она, Милка, да ещё, может быть, Светка – с её, Милкиной, подачи, да и то, вряд ли, – чувствует эту фальшь.
Милка вновь оглядела ребят, Клару. Довольны все, болтают со стариками и старухами, едят за обе щёки. Вася Матюшкин сидит рядом с Кларой, гордый, как петух, оглядывает всё и всех вокруг себя, словно маленький Наполеон. А Настя, его застенчивая сестрица, что поделывает? Всё молчит и пялится на Димку Шестопёрова? Милка поискала глазами Настю и обнаружила её в дальнем углу зала. Настя явно препиралась с кем-то, стоявшим за роялем и почему-то отворачивающим лицо. Милка вгляделась пристальнее...да это же Матюшкин-старший за роялем укрывается! Так-так-так... Что же получается – и бабушка Милкина здесь? Или Матюшкин уже успел и привезти бабулю к её брату Семёну, и обратно в город её отвезти, и сюда вернуться? Очень сомнительно! Надо проверить.
Милка вежливо улыбнулась старухе Степаниде и воспитанным-превоспитанным голоском произнесла:
– Спасибо вам большое, Степанида...
– Федосеевна, – улыбнулась старуха.
– Да, Федосеевна... Спасибо, Степанида Федосеевна, за угощение... А где бы тут у вас руки помыть?
– А вон туда иди, – и Степанида ткнула длинным сухим пальцем в угол с роялем, – там за дверью коридорчик есть, ступай по нему – и придёшь, куда надо.
«Дёрни за верёвочку – дверь и откроется», – подумала Милка, растянула губы в такой же фальшивой улыбочке и встала из-за стола, скомандовав Светке:
– Свет, пошли!
– Куда? – покорно вставая, спросила Светка и с заметной неохотой отвернулась от соблазнительного стола.
– Руки помыть, – коротко проинформировала её Милка и неохотно потопала в направлении угла, где стоял рояль и была дверь, за которой находилось нужное помещение.
Придётся мимо Матюшкина-старшего и Насти пройти, никуда не денешься, с досадой подумала она. Но тут как раз отец и дочка расстались. Настя бросила Матюшкину-старшему какую-то короткую фразу, отвернулась и, чеканя шаг и блестя очками, направилась к столу, за которым пировали ребята, а Матюшкин-старший бочком-бочком пробрался мимо рояля по стеночке и шмыгнул вон из актового зала. Словно оба решили, что лишний раз сталкиваться с Милкой им совершенно ни к чему.
Милка и Светка нашли в углу, неподалёку от рояля, дверь, открыли её и оказались в коротком коридорчике, в конце которого белели две двери со всем известными табличками. Тоже, между прочим, странно – ставить рояль в том углу, где поблизости находятся туалеты, мельком подумала Милка. Затащив Светку в одну из кабинок в женском туалете, Милка достала мобильник и набрала свой домашний номер.
«А вдруг здесь связь не работает?!» – вдруг испугалась Милка. Хотя, что это она... раз есть спутниковое Ти-Ви, значит, и Билайн её будет работать.
Трубку сняла мама.
– Привет, ма, – выпалила Милка, – мы доехали, всё в порядке, скажи, а бабушка уже вернулась?
– Привет, коза-егоза, – ответила мама, – нет, бабушка ещё вчера поздно вечером позвонила и сказала, что на день-другой задержится в деревне, ей кое-что в своём доме надо сделать. Вернётся вместе с вами, с твоим классом, на поезде. Ты её в деревне не встретила? Как тебе Шушарино, понравилось?
– Ужасно понравилось, – соврала Милка без всякого зазрения совести. – Шикарная деревня, дома богатые, у всех почти спутниковое Ти-Ви есть! А бабушки я ещё не видела, нас тут в Доме культуры угощают.
– Ну, веди себя хорошо, и домой не забывай позванивать, – сказала мама. – Я на работу побегу, хоть сегодня и суббота, но меня попросили прийти на кафедру.
– Ага. Буду позванивать. Пока, мам, – Милка дала отбой и повернулась к Светке: – Моя бабуля домой не вернулась.
– А... где же она?! – почему-то испугалась Светка, словно вообразила, что Милкину бабушку похитили гангстеры и теперь Милкиным родителям придётся её у этих гангстеров выкупать за огромные деньги.
– Где-где – здесь, конечно! В деревне, в своём доме, – с досадой на Светкин глупый страх сказала Милка. – Думаю, мы её скоро увидим. Давай, быстро своим звякни, и пойдём обратно в зал.
Светка позвонила своим, скороговоркой оттарабанила, что они уже приехали и всё хорошо, сунула телефон в карман и пошла следом за подружкой обратно в актовый зал.
А там уже намечалось какое-то мероприятие. Насытившиеся ребята окружили Васятку Матюшкина, который с важным видом говорил им, что сейчас они пойдут в местный музей, очень, по его словам, интересный.
– Наш этнографический музей и в Москве многие знают! – вещал Васятка, подняв руку и помахивая указательным пальцем из стороны в сторону. – И не только в Москве. К нам и из-а границы специалисты всякие приезжают, опытом обмениваются. Вот мы в музей сходим, а потом – на лесопилку, к дяде Семёну в гости, отправимся. Он вам понравится, наш дядя Семён, он нас в лес сводит, и на речку, и к пруду, и всё вам покажет и обскажет... то есть, расскажет.
«Дикий он, братец мой, незнакомых людей дичится», – вспомнила Милка бабушкины слова об её троюродном брате. И как же этот дикий «дядя» Семён сумеет ребятам понравиться, интересно знать? Тоже будет всем фальшиво улыбаться, как эта старуха – Степанида Федосеевна?
Старики и старухи между тем быстренько убрали со стола, окружили ребят и наперебой стали приглашать их приезжать в Шушарино почаще.
– Мы, стал-быть, теперь по домам пойдем, дела домашние справлять, – гулким басом сказал старик в синей рубахе поверх джинсов – да, и джинсы некоторые старики носили, удивительное дело! Хотя, что тут удивительного-то? Джинсы в Америке возникли, как изначально рабочая одежда... весь мир в них, можно сказать, ходит, а к этим старикам и из-за границы люди в гости приезжают, вот они и хотят соответствовать. – А вы, молодёжь, ежели вам что занадобится, не стесняйтесь, заходите в любой дом, спрашивайте. Подскажем. Поможем...
– Подскажем-поможем! Поможем-подскажем! – загомонили старики и старухи, вместе с ребятами пёстрой толпой выходя на крыльцо Дома культуры. – Заходите к нам, заходите!
– Ну, до свиданьица, Мила Милованова, – с какой-то непонятной интонацией проговорила Степанида Федосеевна, сходя с крыльца и оглядываясь на Милку.
– До свидания, Степанида Федосеевна, спасибо, – вежливо ответила Милка, ухватила Светку за руку и, несколько потеснив других ребят, пристроилась к Кларе. Ей почему-то хотелось быть поближе к единственному знакомому ей здесь взрослому человеку.
И они направились к музею, ведомые Васей Матюшкиным. Настя затерялась в толпе ребят, но Милка была уверена, что топает противная Настюха прямо по пятам Димки Шестопёрова – в буквальном смысле топает, наступая ему на пятки. Что ей от Димки надо, всё же?..
***
Здание музея стояло на одной из коротких боковых улиц, оборотясь к лесу задом, а к улице – передом. Было оно, здание, похоже на обычную избу, только очень уж большую, прямо-таки громадную, словно когда-то в ней жили настоящие великаны. Сразу за музеем глухой сине-зелёной стеной стоял молчаливый, тёмный, мрачный еловый лес, а справа от здания блестела холодными серебристо-голубыми бликами гладь глубокого – сразу видно! – пруда, где когда-то Милка Милованова ловила головастиков вместе с Васей и Настей Матюшкиными.
Никогда ещё Милка и другие ребята не бывали в таком музее!
«Интересно, и каким же опытом иностранные и прочие специалисты могут тут обмениваться?!» – с содроганием подумала Милка, озирая диковинные экспонаты.
Музей считался этнографическим, и можно было бы ожидать, что за стёклами витрин тут разместили старинные орудия труда, предметы домашнего обихода, сохранившуюся с незапамятных времён одежду древних жителей этих мест, представителей славянских племён, некогда населявших эти края.
Орудия были, да, и одежда – тоже. Но вот какие же племена могли бы эту одежду носить и этими орудиями пользоваться?..
Ржавые цепи. Ржавые топоры и пилы. Ржавые же серпы – огромные, словно ими жали не пшеницу и рожь, а подпиливали стволы вековечных елей. Гигантские вилы, лопаты, совсем уж непонятные железяки...
Фигуры – странные фигуры в странных одеждах: мехом наружу, а не внутрь, расшитых бисером и разноцветными, выцветшими от старости ленточками, похожие на изображения диких леших из сказок, много выше обычного человеческого роста. В руках фигуры эти сжимали некие деревянные и костяные орудия, какие-то рогатины, пики, расщеплённые на концах, страшные зазубренные палки, мощные дубинки, казалось, выточенные из цельных стволов деревьев.
Женские фигуры. Все до единой – в длинных тёмных платьях до пола, в безрукавках с глубокими карманами, в повязанных по самые брови платках. Как эта старуха... как её... Степанида Федосеевна. В руках женщины держат кто бессильно свесившую безголовую шею куриную тушку, кто вилы, кто подойник. Смотрят куда-то в пространство поверх голов посетителей, губы сжаты плотно, брови насуплены...
Посуда: громадные деревянные чаши, блюда, лохани, похожие на корыта, в которых можно было бы разом постирать одежду для членов большой многодетной семьи. Кадушки, в которых впору быков целиком засаливать на зиму... Братины, туески – величиной с небольшой бочонок. Ложки – почти плоские, с небольшим углублением, на которых запросто можно было бы Иванушку-дурачка в печь посадить, как на лопате.
А в одной витрине Милка углядела точно такую же деревяшку, какую Матюшкин-старший закопал в своей «секретке» недавней ночью в парке.
Округлая, короткая, такая, что может уместиться в руке. Покрытая сложной, тонкой, еле различимой резьбой. Буквы неизвестно какого языка – если это вообще буквы, а не, скажем, малоизвестные науке иероглифы неведомого письма, – сплетаются в сложные узоры, похожие на переплетения стеблей диких трав. И лежит она отдельно от прочих жутких экспонатов – в особой маленькой витринке-кафедре с наклонной стеклянной крышкой, а кафедра прямо в центре зала возвышается. А на крышке висит внушительных размеров замок, тоже местами тронутый ржавчиной и блестящий от машинного – или уж чем там замки смазывать положено – масла.
И ещё было в музее множество предметов, назначение которых Милке почему-то совершенно не хотелось угадывать. Высокая узкая бочка с отбитым краем, похожая на ступу Бабы-Яги; какие-то растрёпанные мётлы из еловых ветвей, давно потерявших все свои иголки; кочерги, коромысла, низкие салазки или саночки, неожиданно маленькие, словно детские. Связки ржавых ключей. Длинная скатерть, смотанная в клубок, уложенная на полку и вывесившая «хвост», похожий на серый от старости полотняный язык. Стеклянные сосуды самых невообразимых форм: разноцветные рыбки, петушки, лягушки, даже – змеи или червяки...
Стены украшали – если можно так выразиться – головы диких зверей: там были и волки с ощерёнными пастями, и кабаны с громадными клыками, и лисы с хитрым взглядом рыжих стеклянных глаз. Из одного угла на ребят свирепо воззрилась голова бурого медведя, разинувшего пасть в грозном рыке. Зайцы, размещённые в витрине под этой головой, казалось, присели от страха, опустив длинные уши и пытаясь забиться в выцветшие пыльные пучки травы, стремясь слиться с землей.
– Наш музей очень интересный... – вещал Васятка Матюшкин, водя ребят от одного жутковатого предмета к другому. – Здесь собраны экспонаты, рассказывающие не только о прежней жизни людей, но и о персонажах из древних сказов и преданий, о тех, кто...
Но Милка его не слушала. Всё, увиденное ею сегодня, словно складывалось в некую непонятную и весьма устрашающую картину... И тут Милка приняла важное решение. Она растолкала ребят, пробилась к Кларе и твёрдым голосом отпросилась у классной руководительницы часика на два, заявив, что ей необходимо зайти к своей бабушке, Василисе Гордеевне Миловановой, родившейся и летом проживающей в этой деревне и как раз сейчас приехавшей сюда на два-три дня, к заболевшему родственнику. Если Клара сочтёт это необходимым, она, Милка, лично познакомит классную руководительницу со своей бабушкой, и Клара убедится, что Милка говорит правду. И она, Милка, просит разрешения взять с собой Свету Снегирёву. А часа через два бабушка лично приведёт их, куда Клара скажет.
Милка говорила очень твёрдо, уверенно и решительно, как взрослая, и Клара разрешила им со Светкой уйти на два часа.
– Ты бабуле скажи, чтоб она вас потом прямо на лесопилку проводила, – тихо сказал Вася, внимательно прислушивавшийся к Милкиным словам.
– Хорошо, я ей скажу, – сдержанно вымолвила Милка, ухватила Светку за руку и повела подружку к выходу из этого мрачного музея.
– А бабуля твоя нас накормит? – жалобно вопросила Светка, плетясь следом за Милкой и оборачиваясь на музейные экспонаты, ежась под взглядами стеклянных глаз высоких фигур в диких одеждах и звериных голов.
– Накормит, надеюсь, – ответила Милка. – А я её кое о чём спрошу. Возникли у меня к бабуле некоторые вопросики...
***
